Конарев Сергей. Балаустион

   Спустившись в продомос — прихожую особняка, — Галиарт и Феникс застали остальных за лихорадочной работой. Входные двери, забаррикадированные тремя шкафами и мраморным кубом жертвенника, уже трещали под тяжелыми ударами — судя по всему, в них долбили одной из стоявших во дворе каменных скамей. Подчиняясь указанию Пирра, все таскали из смежных комнат столы, комоды, трапезные ложа и другую тяжелую мебель, чтобы затруднить врагам, насколько возможно, вход в дом. Эфор Фебид принимал посильное участие в этой работе. В другой раз Галиарта бы это позабавило, но не сейчас, когда речь шла о жизни и смерти. Те, что были снаружи, рвались в дом, чтобы убить, и чем больше массивного хлама будет между ними и защитниками, тем больше у последних вероятности дожить до утра.
   Разумеется, двери долго не выдержали: гора придвинутой мебели еще не скрыла их окончательно, когда шлифованные створки хрустнули и, плюясь щепой, подались под напором извне. Пламя трехлапых, словно якоря, масляных светильников, подвешенных к потолку на цепях, задрожало от хлынувшего в помещение свежего воздуха улицы. Вместе с ним в дом ворвались азартные крики нападавших.
   — Скорее, щиты, — бросил Галиарту Иамид, указав взглядом на стену, где красовались такие же, как в библиотеке, круглые медные чаши. Сам гиппагрет в этот момент, пятясь, входил в продомос, поддерживая одну сторону массивного платяного шкафа. Чрезвычайно тяжелого, судя по тому, как пыхтели Леонид с Лихом, державшие другой конец этого монстра.
   Галиарт бросился искать среди щитов пригодные к употреблению и нашел еще пару, когда чудовищный шкаф загрохотал, венчая воздвигнутую защитниками баррикаду. Теперь был виден только самый верх входных дверей, в этот момент их уже сдирали с петель.
   — Эй, крысы, это я, «вашему роду враждебная, неукротимая кошка»^[11]! — донесся бодрый голос Леотихида, почти не приглушенный горой хлама. — Скоро выцарапаю вас из уютной норки!
   — Тьфу! — Коршун сплюнул на плиты пола. — Всю жизнь пыжился, изображая из себя льва, теперь называется кошкой. Того и гляди, превратится в таракана.
   Все восьмеро стояли полукругом в центре продомоса, не в силах отвести взгляда от баррикады. Те, которые были по другую сторону, уже принялись разбирать ее: вытаскивать мелкие предметы, ломать и рубить на части более крупные. Враги торопились. Остались считанные минуты до того, как начнется схватка, и Смерть уже стоит в сторонке, потирая в предвкушении руки.
   Пирр обвел взглядом свой невеликий отряд.
   — Держаться вместе. Прикрывать друг друга. Даже если они частично освободят проход, места здесь хватит едва двоим-троим.
   — Истинно так, — поддержал Иамид. Мы должны заткнуть вход, как пробка — горло кувшина. Если кого-то ранят или… убьют, на его место немедленно должен встать другой. Нельзя позволить им войти и взять нас числом.
   — Там номарги, гиппагрет, — сухо обронил Исад.
   — Да, гм… я хотел сказать — мы должны сдерживать их как можно дольше. Старайтесь не рубить, а колоть, не забывайте о щитах… — слова звучали отрывисто и назидательно. «Ему бы в агеле служить, мастером-гопломархом, — подумал Галиарт. — Только мы, увы, уже не ученики, и это — не учебный бой».
   Слова гиганта предназначались в первую очередь для шестерых молодых воинов, но эфор вдруг сказал:
   — Мне нужно оружие. Если суждено погибнуть, я собираюсь сделать это, как спартанец.
   — Если нас убьют, тебе следует просить милосердия, дорогой Фебид! — воскликнул Леонид. — Они не посмеют тронуть тебя…
   — Не будь дураком, Леонид! — зло воскликнул Пирр. — У Агиадов просто нет выхода, неужели ты не понимаешь? Чтобы их преступление не вышло на свет, все, кто находится в этом доме, должны умереть.
   — И желательно — большая часть солдат, что участвуют в штурме, — добавил Коршун.
   — Увы, сын Павсания прав, мой молодой друг, — эфор положил руку на плечо Леонида.
   — Вот тебе и званый ужин. Вот тебе и посидели, поговорили о Стое! — в сердцах пробормотал тот, а Исад молча подал отцу длинный кинжал.
   Разбираемая снаружи баррикада шевелилась. Снаружи прилетел хриплый крик добравшегося до крыши Эпименида: «На помощь! Люди…» — а дальше не разобрать. Через несколько мгновений присоединился и голос Мелеагра, чередовавшего призывы о помощи с проклятиями в адрес атакующих. Галиарт слабо улыбнулся — боги, дайте пережить эту ночь, и с каким смехом они будут вспоминать все это!
   Внезапно середина баррикады затрещала и провалилась — нападающие вытащили один из крупных предметов.
   — Во имя справедливости и богов-покровителей, к бою! — закричал Пирр. Огненная дрожь азарта пробежала по плечам Галиарта, прогоняя страх. Это было свойством натуры сына наварха — с началом решительных действий страх всегда уходил, уступая место бесшабашному азарту.
   — Арей! — защитники бросились к баррикаде.
   В образовавшемся проеме была видна плотная масса «белых плащей», дюжиной рук ухвативших и тянувших наружу очередной элемент завала. Но когда они увидели противников, в этих руках заблестели мечи.
   — Смерть мятежникам! — раздались крики. — Бей, дави! Вытаскивай мусор! Смерть! Смерть!
   — Будет вам смерть, псы! Ваша! — прохрипел царевич Пирр, плечом оттеснив от проема Исада и встав рядом с Иамидом.
   Эти двое и встретили первыми удары врагов. Сражаться было неудобно — стоять приходилось на неровной поверхности, проход был узок, и ни нападавшие, ни защитники не могли пустить в схватку больше двух человек. Немудрено, что двоими, выступившими снаружи, оказались номарги — высокие, в серебристых шлемах с роскошными черными султанами. Большинство подчиненных Полиада и Циклопа продолжали свою работу, потихоньку растаскивая баррикаду. Иамид и Пирр, как ни старались, не могли до них дотянуться. Остальные защитники и вовсе могли только выглядывать из-за их спин.
   — Эх, копье бы, клянусь Меднодомной! — вскричал, сверкнув белыми зубами, Пирр.
   Что действовать в такой тесноте удобнее длинным древком, пришло в голову и врагам. Одному из номаргов, отделенному от царевича шестью или семью локтями, подали копье и он с криком:
   — Копье тебе? Держи! — сделал глубокий выпад, целя в Пирра. Тот, стесненный узостью проема и не имея возможности отступить в сторону, закрылся щитом.
   Удар был такой силы, что наконечник, пробив медный лист и стальной обод, опоясывающий край щита, на пол-локтя вышел с другой стороны. Пирр содрогнулся и присел, но выдержал и, быстро сориентировавшись, бросил меч, схватил острие рукой и потянул на себя. Оступившись на груде дерева и опасаясь меча Иамида, номарг выпустил копье из рук.
   — Ха, благодарю! — наследник поднял меч и отшвырнул щит с застрявшим в нем копьем за спину. — Эй, Феникс, вытащи.
   — Щенок, — раздосадовано бросил номарг.
   — Держи оружие покрепче, Иокаст, этот щенок тебя покусает, — посоветовал ему Иамид. Тот скривился.
   — Иамид? Как же ты стал заговорщиком?
   — Заговорщик не я, а твой командир, — отвечал гиппагрет, парируя выпады второго номарга. Конец этому диалогу положили раздавшиеся крики «белых плащей»:
   — Эй, разойдись-расступись, сейчас мы им…
   Номарги отступили в сторону и в проем полетели дротики. Никакого вреда они не причинили — Иамид отбивал их щитом, а Пирр даже поймал один и зашвырнул обратно. Этот пример тут же поддержал Лих. Подобрав полдюжины дротиков, он сбоку забежал на баррикаду и, метая сверху вниз, один за другим отправил их в нападавших. Судя по вскрикам — не без успеха, впрочем, промахнуться при такой скученности противников было трудно. Те быстро смекнули, что оказались в невыгодном положении и прекратили обстрел, оставив Коршуна без метательных снарядов. Номарги снова шагнули в проход, и крепкие руки за их спиной принялись спешно этот проход расширять. И опять лязг и звон полетели по дому — щиты, несмотря на почтенный возраст, исправно служили свою службу.
   Пирр и Иамид держались стойко, но несмотря на это, как со страхом заметил Галиарт, баррикада быстро таяла. Настал момент, когда проход расширился настолько, что в дело пришлось вступить Исаду. Леонид, Феникс, Лих и Галиарт стояли за спинами товарищей, готовые в любой миг стать на место того, кто будет ранен. А получить рану было проще простого: помимо троих номаргов, рубившихся впереди, из второго ряда норовили ударить копьем «белые плащи».
   Трое защитников дома пока успешно сдерживали их натиск. Первую кровь пролил, разумеется, Исад — сложным финтом обманув противника, он перерубил его руку у локтя. Тут же и Пирр, орудовавший трофейным копьем, пронзил ногу Иокаста, стоявшего против него.
   — Я кусаюсь — тебе же сказали, болван! — торжествующе закричал царевич и всерьез собирался ткнуть опешившего номарга в живот, но того прикрыли стоявшие сзади и поспешно вытолкали к выходу. Разумеется, новый противник тут же появился и у Исада. К его несчастью, он был всего лишь «белым плащом», и легкая, в долю мгновения, заминка с батманом спустя минуту стоила ему жизни. Леонтиск мало что видел за спинами передней троицы, но брызнувший кармин и тяжело повалившегося назад воина с залитым кровью лицом он все же разглядел.
   — Ублюдки убили Никиска! — раздался вопль, подхваченный десятком голосов.
   — Кончай их!
   — Смер-р-рть!!!
   Гибель одного из своих не напугала нападавших, а привела в бешенство. Теперь в их глазах горела не только готовность подчиниться приказу, но и яростное желание отомстить. Те, что разбирали завал, стали работать в лихорадочном темпе. Очень скоро от баррикады, увы, остались только жалкие руины. Все больше и больше врагов проникало в продомос и шаг за шагом передней тройке защитников приходилось отступать назад. Пирр уже получил легкую рану — меч, скользнув по наплечнику, стесал кожу с плеча, а Иамиду уже не раз и не два пришлось принять удар на свой тяжелый черный панцирь. Исад, явившийся без доспехов, себе подобного позволить не мог, ему приходилось парировать все направленные на него мечи. Нападавшим тоже пришлось несладко — Пирр ранил еще одного и по два пришлось на долю каждого из стоявших на его стороне номаргов. Итого количество врагов, выбывших из схватки, достигло семи, из них трое были номарги. Увы, это не могло изменить общего расклада сил — нападавшие давили все решительнее.
   Вскоре настал момент, когда ничто уже не препятствовало противникам обходить защитников сбоку. Пирр, заметив это, скомандовал отступление.
   — ЭПИ ИСОПЛЕВРОН!!!
   Моментально повиновавшись команде, защитники отбежали назад.
   — Иамид, Исад, держите боковины. Остальные — со мной. Не отступать! Они не должны обойти нас.
   Не медля ни мгновения, названные тут же перекрыли обе боковые лестницы. Узкие и крутые, они поднимались вдоль противоположных стен продомоса и вели в круговой коридор второго этажа. Центральная лестница, куда более пологая и широкая, выходила во внутреннюю галерею андрона. У первой ступени и встали, блестя мечами, Эврипонтиды Пирр и Леонид и «спутники» Коршун, Галиарт и Феникс. Эфор Фебид поднялся несколькими ступенями выше, сжимая свой посох в руке, величественный, словно Зевс.
   В дверной проем тесным потоком вливались «белые плащи». Они не торопились напасть немедля, со злобой взирая на построившихся для последнего боя врагов. Среди последних стоял Исад, легендарный мечник, и не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что у первого, кто подойдет к нему, невелики шансы увидеть своих внуков. Страх вызывал и мощный, как Геракл, гиппагрет Иамид, выражение каменного лица которого не предвещало нападавшим ничего хорошего. По всему видно было, что «белые» предпочли бы уступить честь сразиться с номаргами тем из отряда Трехсот, что находились в их рядах. Гигантов Ясона пока видно не было, но Галиарт подозревал, что они не замедлят появиться. Сын наварха глядел на врагов во все глаза, держа щит на уровне подбородка. Его трясло от возбуждения, по вискам стекал горячий пот. Вот и пришла пора умереть, он сможет сделать это красиво, как и остальные. «Белые» после этой ночи еще месяцами, сидя за кувшинчиком вина в таверне, будут вспоминать о том, как доблестно погибали сторонники Пирра. И ему нужно постараться забрать с собой к Аиду хотя бы одного из них, а еще лучше — двоих, чтобы превзойти Леонтиска. Кстати — а где же, во имя всех богов, афинянин? Им с Проклом давно пора было вернуться и пополнить жидкий отряд защитников. Галиарт нервно оглянулся, но черный зев коридора, венчавший лестницу, охраняемую Исадом, был зловеще пуст.
   — Авоэ, какое зрелище! Просто слезы восхищения наворачиваются! — насмешливо кривя губы, в продомос ступил сам Леотихид Агиад. По обе стороны от него шли лохаги отряда телохранителей Полиад и Арсиона, настороженные, с обнаженными спатами в руках, готовые предотвратить любую безумную выходку отчаявшихся защитников. Сзади ожившим колоссом шагал одноглазый и жуткий гиппагрет Ясон, его номарги замыкали процессию.
   — Закрой свой поганый рот, Рыжий! — Пирр побледнел от ярости, увидев заклятого врага. — Не хватало нам еще отравиться твоим зловонным дыханием.
   — Та-та-та, какие нежности для изысканного общества, что здесь собралось, — покачал головой Леотихид. — Отцеубийца, дезертир, перебежчик, клятвопреступник, два психа плюс заговорщик-эфор. И дуралей-стоик впридачу. Умора! Ну и компания у вас, господа — не на каждом пиратском корабле найдешь такую.
   — Не хватает только тебя — подонка и убийцы, — сказал, словно выплюнул, Коршун. — Идем к нам, — он сделал приглашающий жест, погано улыбаясь.
   — С удовольствием подрезал бы тебе крылышки, птенчик, — отмахнулся Леотихид, присаживаясь на перевернутый жертвенник и закидывая ногу на ногу, — да и еще кое-кому из вас, — надоели вы мне до смерти, клянусь богами. Увы, не могу — брат запретил мне якшаться с вами, плохими мальчишками. Так что сегодня, пожалуй, танцуйте без меня.
   — Трус, — звучно процедил Исад как будто в сторону, но услышали все. На щеки элименарха тут же вспрыгнули два красных пятна.
   — Полиад, Арсиона, — облизав губы, произнес он, — вы слышали? Этот клятвопреступник меня оскорбил. Будьте так любезны, убейте его.
   — Есть, командир, — хором ответили лохаги «белых плащей».
   — Я видела это во сне — и вот, пожалуйста. А говорят еще, что вещие сны — выдумка аэдов. Это будет забавная пляска, клянусь Девой, — нежно улыбнувшись, добавила Арсиона. От ее звучного, с хрипотцой, голоса мороз драл по коже.
   — Знаешь, Арси, говорят, у него кровь синего цвета, — отозвался, подначивая, Полиад.
   — Правда? Не может быть! Давай посмотрим! — великолепная пара, мечник и мечница, медленно двинулась вперед. Их фехтовальные спаты, длинные и узкие, казались игрушечным оружием в сравнении со зловещей номаргской махерой Исада.
   — Сын, — протянув руку, тревожно проговорил Фебид. Тот не обернулся.
   — Не беспокойся, эфор, — не сводя глаз с Исада, обронил Полиад. — Это будет честный бой, ну или почти честный — нас двое и он, и никого больше. Все лучше, чем если бы твоего храброго отпрыска зарубили толпой в свалке, что вот-вот начнется. А так у него есть шанс блеснуть своим искусством.
   — Напоследок, — добавила Арсиона, прищурив глаза, и завертела клинком сверкающую «мельницу». Полиад, поигрывая мечом, немедленно двинулся вправо — насколько это было возможно. К счастью для Исада, ряд колонн, ограничивающий лестницу слева, и стена продомоса справа защищали его от нападения с разных сторон.
   Молодой номарг, теперь уже бывший, стоял неподвижно — напряженный, переполненный разрушительной силой как скрученный торсион осадного камнемета. Еще мгновение-другое и кошмарное напряжение, от которого едва не трескается воздух, взорвется феерией великой схватки. Галиарт дорого бы дал, чтобы поглядеть на этот бой в других обстоятельствах. И несмотря на репутацию Исада, наверное, поставил бы на «белых».
   — Ну а я возьму себе того, что поздоровее! — проревел Циклоп, указывая мечом на Иамида. — У нас в отряде принято самим разбираться с предателями. Остальным — не лезть.
   Двое оставшихся воинов отряда Трехсот, скрестив могучие руки на груди, демонстративно замерли по обе стороны от входа. Иамид, подобно Исаду, занял место на полшага впереди от первой ступени лестницы — так, чтобы ничто не мешало размаху руки и в то же время оставалась возможность быстро отступить.
   — Как все удачно получается, — хрипло произнес Ясон, обнажая голодное загнутое лезвие великой махеры. — Пришел час все выяснить окончательно, не так ли, Иамид?
   По тому, с каким выражением он это произнес, Галиарт догадался, что присутствует — как и все остальные — при развязке соперничества, возраст которого не один год.
   — Ну, довольно театра. Авоэ, режьте негодяев! — досадливо глянув на номаргов, крикнул Леотихид своим. — Всех убить — никакого милосердия предателям.
   Заорав, словно стая голодных демонов, «белые плащи» бросились в атаку. Их было почти втрое больше, чем защитников продомоса, и все равно последним не хватило места на неширокой, локтей десяти в ширину, лестнице. Пирр, Леонид и Лих встали на первой ступеньке, приняв на себя бурлящую волну нападавших.
 
   Баррикада была завершена: внушительная гора мебели и самых разнообразных массивных вещей, снесенных Леонтиском и Проклом едва ли не из всех комнат второго этажа, скрыла окно и большую часть передней стены гостевой комнаты. Нападающим, даже если они приставят лестницы и выломают мечами тяжелые ставни, понадобится уйма времени, чтобы справиться с завалом, треть которого составляли предметы, размерами превышавшие оконный проем.
   — Готово! — стоя на краю поваленного набок платяного шкафа, Леонтиск увенчал верхушку баррикады массивным бюстом какого-то знаменитого предка хозяина дома. Раненое плечо чувствительно побаливало, мышцы ныли от тяжелой работы, но в целом афинянин чувствовал себя значительно лучше, чем сразу после поединка с Ипполитом. — Теперь вниз, Прокл, — наши руки и мечи нужны…
   Что заставило его обернуться — почти неслышный звук рассекаемого воздуха или внезапный холод Аида, дохнувший в затылок? Загустевшее время словно размазало по мгновению обезумевшие глаза привратника Прокла, его раззявленный рот, стянутый паутинками слюны, противный блеск стремительнолетящего кинжала. Не уйти от удара, не выхватить висящий на поясе астрон, не успеть, не спастись — лишь броситься навстречу этому желтому сверкающему жалу. Оттолкнувшись здоровой рукой от баррикады, неловко, боком Леонтиск рухнул на предателя, уже чувствуя, как обжигающий холод клинка вгрызается в тело, ломает ребра над поясницей…
   Они рухнули на пол, при этом Прокл тяжко стукнулся затылком, вскрикнул и выпустил оружие. Леонтиск перевернулся, выдернул правую руку из-под живота, надавил локтем на шею врага, навалился всем весом.
   — Почему? Почему, пес? — слова выплескивались изо рта вместе с кровью, а застрявший в боку острый осколок льда стремительно высасывал силу и жизнь. Левой рукой афинянин потянулся, чтобы вырвать этот источник мучительной боли, выдрать его из своего тела и вышвырнуть прочь. В этот момент враг пришел в себя, зарычал, дохнув зловонием, впился обеими руками в культю Леонтиска и скинул ее со своей шеи. Афинянин кинулся грудью вниз, но не успел — Прокл успел вставить свои руки между его. Последовал десяток мгновений напряженной возни, увенчавшийся тем, что раб дотянул руки до лица противника, проехал дрожащими ногтями по его щекам, стремясь вверх. Леонтиск вовремя закрыл глаза — жесткие пальцы впились в его глазницы, словно когти. Взвыв, ослепший, обезумевший от боли молодой воин резко выпрямился, неловко потянулся левой рукой назад, нащупал липкую от крови рукоять и вырвал кинжал, застрявший между ребер. В тот момент он почти ничего не почувствовал, направив оружие вниз, туда, где должна была находиться мерзкая харя предателя-раба. Тот, однако, вовремя заметил опасность и перехватил руку афинянина двумя своими. Открыв глаза, Леонтиск увидел сквозь кровавую пелену красный блестящий лоб, оплеванную бороду и толстую сизую жилу, налившуюся на дряблой шее. И мокрый мутный глаз. В этот глаз Леонтиск и направил окровавленную вертикаль кинжала, навалившись на руки врага всей тяжестью, всей ненавистью. Одновременно правым локтем он с хрустом раздавил противнику нос. Заверещав, тот забился по-звериному и сумел-таки отвести смерть от лица назад, за голову. Кинжал глубоко вонзился в пол, и Леонтиск понял, что уже не сможет повторить такого усилия, что уже проиграл, что теряет сознание. Равнодушие смерти охватило его, голова бессильно упала на голову врага, и перед тускнеющим взором афинянина оказались уродливое, заросшее редким волосом ухо и отвратительная толстая вена, похожая на змею, забравшуюся под кожу. Уже не отдавая себе отчет, зачем, Леонтиск впился в нее зубами.
 
   Лишь несколько звезд тускло проблескивали сквозь драное одеяло облаков, застилавших черное небо.
   — А-а, люди добрые, на помощь! — это уже больше походило на птичий клекот, чем на человеческий голос. Мелеагр понял, что окончательно надорвал горло. Горожане, собравшиеся на улице, несомненно, слышали его с Эпименидом крики, но предпринимали они что-либо или же считали происходящее каким-то новым видом театрального представления, советник не знал. Близко к воротам людей не подпускала вооруженная стража, и видно было плохо. Одно Мелеагр мог сказать наверняка — народу на улице стало больше. Но стоит ли сильно рассчитывать, что это — добрый признак? Судя по звукам, доносившимся снизу, в доме уже вовсю идет бой. Скоро противники задавят эврипонтидов числом, поднимутся сюда и скинут их с крыши — бессильного старика и его, незадачливого перебежчика, умника, перехитрившего самого себя. В тощей груди Мелеагра бушевал нешуточный гнев на Судьбу, в очередной раз решившую насмеяться над самоуверенностью человека, дерзнувшего подумать, что ему дано предвидеть грядущее, и построившего на этом мнимом знании грандиозные честолюбивые планы. При этом Мелеагр по-прежнему был уверен, что поступил правильно и выбрал лагерь победителя, а эти убийцы внизу, эта тень смерти, накрывшая дом лафиропола есть не более чем глупая случайность, абсурд, событие, вообще не имевшее права случиться. И теперь ему, как и тем, что сражаются в доме, остается лишь как можно дороже продать свою жизнь, обставив отбытие в Аид со всей возможной славой.
   — Чтоб вам всем сдохнуть, выродки! — просипел Мелеагр, уселся на сырой черепице поудобнее, чтобы не скатиться вниз, и тут увидел полдюжины «белых плащей», торопившихся к тыльной стороне осажденного дома.
   — Авоэ, пора вступить в битву Аресу. В конце концов — спартанец я или нет? — прошептал под нос Мелеагр, нервно усмехнулся, вытащил из-под ягодицы увесистую черепицу, помедлил мгновенье, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем с боевым криком, более похожим на карканье охрипшего ворона, послал свой снаряд на головы «белых плащей». Весьма удачно: черепица глухо ударила в шлем одного из них и раскололась. «Белый» замотал головой, но на ногах удержался. У Мелеагра в руках уже был новый кусок обожженной глины, который он не замедлил швырнуть вниз — на этот раз, увы, мимо. Ну ничего, материала на крыше хватит, чтобы насыпать над этой шестеркой небольшой курган.
   К сожалению, нападавшие не пожелали оставаться пассивными мишенями.
   — Ах ты, пес! — заорал один из них и отработанным движением метнул копье в усевшегося на самом коньке крыши советника. Места для маневра у Мелеагра было немного, и чтобы спастись, ему пришлось резко опрокинуться на спину. Дротик пролетел в ладони над его головой, но советник не успел этому порадоваться, потому что понял, что потерял равновесие и падает. Скат крыши был не слишком крутым, но мокрая черепица и неожиданность сделали свое дело: скребя конечностями, словно огромное насекомое, обезумев от паники, Мелеагр сумел остановить падение лишь на самом краю.
   — О, боги! — он осторожно поглядел вниз. Выложенная плитами дорожка, опоясывавшая дом, смутно серела в двух с половиной — трех десятках локтей внизу. Не особо высоко, но костей бы точно не собрал — вот тебе и почетная гибель. Нет, нужно возвращаться в дом, там он сможет принести хоть какую-то пользу. Решено!
   Фасад здания скрылся от его взора. Все еще не смея шевелиться, советник прислушался. Похоже, бой уже переместился на второй этаж — прямо под собой Мелеагр явственно слышал грохот и крики. С другой стороны доносился голос Эпименида — похоже, он перекрикивался с кем-то, взобравшимся на крышу соседнего дома.
   — …преступление. Арист, нам нужна помощь! Собирай людей, пошли кого-нибудь из сыновей за стражей.
   Сосед что-то отвечал, Мелеагр не расслышал, потому что, перебирая руками, повернулся головой кверху и встал на четвереньки. Похоже, что в доме дело близится к развязке, и нужно поспешить, чтобы принять гибель от доброго меча. Этот конец представлялся Мелеагру гораздо предпочтительнее тому, чтобы быть сброшенным с крыши на эти твердые камни двора, где, сломав ноги и позвоночник, он будет в ужасных муках напрасно молить врагов о скорой смерти. Преисполнившись решимости, советник начал восхождение, карабкаясь к чердачному окну, откуда лестница вела в дом.