Страница:
— То есть ты исключаешь, уважаемый Анталкид, что его могла перетянуть на свою сторону враждебная нам партия?
— Очень маловероятно, — вздохнул Анталкид. — Эфор Фебид слишком прямолинеен, чтобы быть хорошим игроком. Поэтому никто не зовет его в команду.
— Тем не менее он нахально лезет в чужую игру, — скривил губы Лисистрат.
— Мы не можем отложить решение вопросов ad meliora tempora[8], до тех пор, пока у эфора Фебида появится настроение, — широкая кисть римлянина хлопнула по резному подлокотнику кресла, в котором он сидел. — И я не могу внести предложение о вступлении Спарты в Ахейский союз, пока он считает, что может говорить все, что ему вздумается.
— Ты абсолютно прав, господин консул, — поддакнул Лисистрат.
— С другой стороны, — продолжал, растягивая слова, Фульвий, — мне не хотелось бы действовать ferro ignique[9]. Нужно соблюсти разумные пределы убеждения. Скажи, любезный Анталкид, существует ли в Спарте право veto в отношении товарищей по магистратуре?
— Формально — да, — Анталкид еле сдержался, чтобы не сморщиться. Он уже понял, куда клонит римлянин.
— То есть ты мог бы запретить выступать любому из эфоров, кто бы ни захотел взять слово?
— Гениально! — восхитился Лисистрат.
— Думаю, что мог бы, — кивнул Анталкид и подумал: «Так меня и послушает Фебид, эта старая ослиная задница!»
— А если этот кто-то не подчинится, ты мог бы кликнуть стражников и попросить их вывести этого человека из зала заседаний? — Фульвий, казалось, читал его мысли.
— У нас это делается немного по-другому. В этом случае мне пришлось бы обратиться к присутствующему на заседании царю, потому что только его личная стража — Триста — имеет право выдворить магистрата такого уровня, как эфор.
— Прекрасно! — воскликнул Лисистрат. — Перед лицом явного нарушения закона и не менее явного общего настроения собравшихся царю Агесилаю придется сделать то, что он обязан. Как бы он сам к этому ни относился.
— Если, конечно, господин Анталкид решится на такой шаг, — глаза консула за щелками век были черны. — Поверь, я ни к чему тебя не принуждаю, дорогой эфор.
— Я сделаю это, если потребуется, — сглотнул Анталкид, проклиная свою злосчастную судьбу.
— И не побоишься осуждения сограждан? — поднял брови Фульвий.
— Сказать по правде, мне было бы куда более неприятно осуждение римлян, — честно ответил толстый эфор.
— Римляне не забудут об этом, — важно склонил голову консул. — Стало быть, решено. Ты будешь нашим тайным оружием против эфора Фебида. Будем надеяться, что применять его не потребуется.
«Больше всего буду надеяться на это я, — скорбно подумал Анталкид. — Но, боюсь, напрасно».
— Не исключено, что вскоре вам придется искать оружие против другого эфора, — печально сказал он. — И в этом случае я буду практически бессилен.
Римлянин и македонец выразили удивление и заинтересованность. Анталкид не стал долго испытывать свою страсть к театральным эффектам на высоких друзьях.
— Мои люди сообщили, что сегодня двое спартанцев, приспешники Эврипонтидов, ходили к эфору Полемократу, верховному жрецу. Совершенно ясно, что они пытались заручиться его поддержкой.
— И получили ее? Твои люди не сообщили таких деталей? — с некоторой ехидцей спросил Лисистрат.
— Пока нет, — ответил Анталкид, покривив душой. На самом деле Мелеагр совершенно определенно доложил, что Скиф целиком и полностью перешел в стан Эврипонтидов. Однако Анталкид желал сначала разобраться в причинах, по которым истовый противник Павсания вдруг кардинально пересмотрел свою позицию.
— В таком случае оставим это, — тряхнул щеками римлянин. — Ваши Эврипонтиды сегодня переполнили чашу моего терпения. Они напали на моих людей и ранили начальника охраны, центуриона Валерия.
— Боги, какой ужас! — Лисистрат, похоже, все новости узнавал последним. — Эти Эврипонтиды — просто распоясавшаяся шайка вооруженных негодяев. Каждый день они устраивают побоища, а власти города ничего не предпринимают, отделываясь какими-то смехотворными полумерами.
— Не забывай, дорогой Лисистрат, — мы ждем, что Пирра вот-вот прикончат, — вежливо напомнил Анталкид.
— Ха, он тоже об этом знает, и, видимо, решил напоследок хорошенько развлечься.
— Мы с вами, господа, уже пришли к мнению, что не следует особенно рассчитывать на этого хваленого убийцу. Я не вижу никаких результатов его деятельности, и будут ли они? Как бы то ни было, я требую, чтобы виновных наказали, — голос римлянина утратил прежнюю невозмутимость, наполнившись гневом. — Бедный Валерий! Такой прекрасный воин, а теперь не исключено, что ему придется оставить военную службу из-за перелома сустава.
— Я распоряжусь, чтобы Эврипонтиды выдали зачинщиков драки, — кивнул Анталкид.
— Justitia fundamentum regnorum[10], — провозгласил Фульвий. — Настаиваю, чтобы их выдали нам, как положено по общепринятым законам о чужеземцах.
— Не думаю, что с этим будут проблемы, — улыбнулся Анталкид. «Еще как будут, — подумал он про себя. — Молодой Эврипонтид не отдаст никого из своих людей римлянам. Придется вызвать стражу, произойдет свалка, которая надолго отучит эту партию молодых мерзавцев рассчитывать на грубую силу».
— Был бы очень признателен, если бы ты устроил этот вопрос, любезный эфор Анталкид, — проговорил консул.
— Буду рад оказать тебе эту услугу, уважаемый Фульвий.
Государственные мужи еще с минуту говорили друг другу комплименты, затем, когда эта приятная процедура себя исчерпала, македонянин Лисистрат провозгласил с тонкой улыбкой:
— Теперь, если другие темы обсуждены, я бы предложил заняться геронтами, которые еще не знают, как это хорошо — быть в хороших отношениях с великим Римом. Господин консул, изволь. Вот список, который нам любезно предоставил наш друг эфор Анталкид.
Македонянин победоносно протянул свиток папируса римлянину.
— Взгляни, прошу. Имея кое-какие соображения, я позволил себе сделать некоторые отметки.
Анталкид скрипнул зубами. Вот негодяй, проклятый тощий варвар! Украл такой козырь!
Спустя минуту три государственных мужа — римлянин, македонец и спартанец, — расстелив пресловутый список на столе, углубились в создание заговора, состоявшего из почти невинного комплекта приглашений.
К двум паукам присоединился третий — ядовитый.
Леонтиск, Аркесил и Эвполид как провинившиеся всю ночь провели на внешнем посту, под ветром и холодным дождем. Но и вернувшись под утро и улегшись в кровать, Леонтиск не смог расслабиться и заставить себя заснуть. Минуты каплями исчезали в колодце вечности. Странно, но афинянин совершенно не думал о произошедшей вчера потасовке и несомненной необходимости держать ответ перед пострадавшими римлянами. Мысли молодого воина метались от мучительной петли проклятого заговора к судьбе Эльпиники — как она там? помнит ли о нем? ждет ли? Быть может, уже пожалела о том, что поддалась минутной страсти, переступила через семью? И теперь, забыв о нем, проводит время с другими молодыми людьми… Эх, где твоя весточка, Терамен, ведь ты обещал, добрый друг и покровитель…
Рассвет серым вором медленно вполз в окна. Леонтиск вздохнул, повернулся на жесткой, истинно спартанской кровати. Мягкие постели воинам-лакедемонянам были запрещены уставом. Сна не было ни в одном глазу. Беззвучно прошептав ругательство, Леонтиск сел, нащупал ногами сандалии, затем поднялся и привычным движением натянул на себя сыроватый хитон.
Выйдя во двор, к выложенному в виде чаши источнику, афинянин приветствовал ленивым взмахом руки Энета и Лиха, которым около полутора часов назад передал стражу.
— Что, не спится, драчун? — крикнул вслед Коршун. Леонтиск не ответил. Подойдя к источнику, он выловил занесенную ветром веточку, провел ладонью по упругой пленке воды, затем решительными гребками бросил в лицо хрустальную ледяную свежесть. Колючие холодные струйки побежали по щекам, по шее, за ворот хитона, смывая душное отупение бессонной ночи. Леонтиск всласть поплескался, с каждой горстью поднятой к лицу воды его самочувствие улучшалось.
Покончив с умыванием, он отошел в сторону и проделал несколько гимнастических движений. Вернее, попытался проделать, но тут же охнул, схватился за бок. Потревоженное во вчерашней драке ребро не позволило о себе забыть.
— Болит? — участливо осведомился незаметно подошедший сзади Эвполид.
— Слегка, — отмахнулся Леонтиск. — Вот если бы эта меченая рожа вчера не промахнулась, болело бы по-настоящему.
— Я тоже не лучшим образом себя чувствовал после того, как этот здоровый саданул мне в живот. Клянусь Посейдоном, света белого не взвидел — кулаки у него будто из железа. Здорово, что ты ему граблю сломал, молодчина! — Эвполид с улыбкой хлопнул друга по плечу. — А по большому счету, драчка была что надо…
— Ха, тебя не проняла даже вчерашняя речь полемарха Брасида? — усмехнулся Леонтиск.
— Ваш старикан крут, не спорю, но после той ругани, что я слышал от боцманов-клевретов, когда плавал во Фракию, меня уже ничем не проймешь.
— И даже не жалеешь, что пришлось отказаться от свиданья с Софиллой? — поднял бровь Леонтиск.
— Р-р-р! — зарычал Эвполид, Леонтиск попал в точку. — Это точно, сегодня все утро промучался стояком, представляешь? Все думал об этой амазонке, Палладе. А отдуваться придется малышке Софилле. Ну, сегодня я заставлю ее маленькую мохнатую щелку потрудиться, возместить мои страдания…
— И ротик, ротик не забудь, — хохотнул Леонтиск, забавляясь энергичной мимикой друга.
— Не забуду, — ощерился Эвполид и в свою очередь полез в чашу источника, неуверенно плеснул на щеки. — У-у-у! Ледяная!
— Экие вы, афиняне, неженки! — с шутливой презрительностью процедил Леонтиск.
— Ах ты, спартанец хренов! — Эвполид зачерпнул полную горсть воды и швырнул в товарища. — На!
— А-а! — Леонтиск, хохоча, отбежал в сторону.
Из окна на втором этаже выглянул доктор Агамемнон, сердито нахмурил брови и погрозил пальцем. Леонтиск вспомнил об Оресте и моментально прекратил смеяться. Вчера, поздно вечером, мальчишка впервые с момента бичевания пришел в себя, назвал по имени брата, попросил воды. Потом пожаловался на боль и уснул. Его состояние улучшилось — и дыхание, и сердцебиение стали ровнее. Похоже, молитвы Пирра и всех его товарищей дошли до богов, доктор сказал, что теперь Орест выкарабкается. Проваляется, конечно, с месяц на животе, помается с сосудом для нечистот, но жить будет. Пирр, хоть и тщательно скрывал это, был вне себя от радости. Он даже не стал особо наказывать провинившуюся троицу, лишь приказав им убрать двор после церемонии прощания с ключницей Гранией и отстоять тройную ночную стражу. К Антикрату в Персику царевич велел пока не ходить, подождать, пока улягутся страсти.
— Слышишь, Леонтиск! Второй раз говорю, у тебя что, уши заложило? — в голосе Эвполида слышалась насмешка.
— Что, что? — очнулся Леонтиск, поняв, что задумался и потерял из виду реальность.
— Я про того грека, что был вчера с римлянами. Где-то я видел эту харю. Тогда, на месте, не до того было, а теперь… Тебе он не показался знакомым?
— Откуда? — Леонтиск пожал плечами. — Кого я могу знать? Только спартиатов, а из других полисов — лишь немногих, по Олимпиадам. Я ведь все эти годы практически не покидал Спарты.
— А вот я его определенно где-то видел. Где же? Может, даже в Афинах… А, может, не в Афинах. Нет, не помню.
— Да брось ты, какая разница? Что там за шум? У ворот.
— Горожане пришли приветствовать Пирра Эврипонтида, — ответил появившийся от дома Аркесил. — Доброе утро!
— Давно не виделись, — буркнул Леонтиск. Он все еще злился на друга за вчерашний инцидент. Однако через миг афинянин устыдился своей мелочности. Аркесил вовсе не виноват в том, что его врожденное благородство не при дворе у циничной эпохи. Злость змеем проскользнула в пищевод и растворилась в желудке.
— А где сам царевич? — спросил Леонтиск уже нормальным тоном, как бы извиняясь за грубость.
— Еще у себя, не выходил.
— Странно — обычно он встает первым.
— У него вчера был тяжелый день, — пожал плечами Аркесил.
— Хм, у него теперь все дни тяжелые, — пробормотал Леонтиск, но в этот момент его отвлек вскрик Эвполида:
— Эй, смотрите! Три орла справа. Это знамение!
— Доброе? — полюбопытствовал Аркесил.
— Да. Ох, не может быть!
— Что?
— Три ворона — с другой стороны! Это плохо, очень плохо…
— Боги, — простонал Леонтиск. — Тебе бы в ученики к нашему эфору Скифу, он просто помешан на такой ерунде.
— Ты что? — на лице Эвполида не было и тени обычной усмешки. — Мне довелось плавать с одним латинянином, и он говорил, что птицегадания никогда не лгут. Нужно их только правильно истолковать. Мы тогда тоже ржали, но однажды ворона села на шапку, оставленную на палубе нашим кормчим. Тот латинянин, Веллий его звали, предсказал бедняге смерть. Самого кормчего в тот день на корабле не было: мы стояли в Эфесе, и он отправился вместе с другими выпить и пощупать ионийских девок. Мы поспорили. Вечером, когда команда возвращалась на борт, я с палубы увидел, что кормчий с ними, и потребовал у Веллия свой выигрыш. Но всходя на корабль, кормчий ступил мимо сходен, свалился в воду и камнем пошел на дно. И утонул, представляешь, хотя матросы сразу прыгнули в воду, чтобы его вытащить. Даже тела не нашли, а там было всего-то локтей двадцать глубины. Говорили, что его сирены в пучину утянули. Вот так-то.
— Чушь поросячья! — отмахнулся Леонтиск. — Обычные сказочки мореходов! Я знаю, матросы их десятками придумывают, чтобы выманивать бесплатную выпивку у сухопутных дураков в портовых кабаках.
— Дело твое, можешь скалить зубы, — пожал плечами Эвполид. — Но что до меня, то после этого случая я в птичек как-то верю. Особенно в то, что воронье, демонская птица, предвещает беду.
— Господин Леонтиск, — от ворот подбежал привратник Орбил.
— Да? — повернулся сын стратега.
— Граждане просят войти во двор. Пускать?
— Боги, — Леонтиск хлопнул себя ладонью по лбу. Слушая рассказ Эвполида, он забыл о спартанцах, друзей дома Эврипонтидов, по традиции пришедших приветствовать родоначальника царской семьи, роль которого в отсутствие отца успешно исполнял Пирр. Обычно царевич сам встречал этих людей, здоровался с каждым, расспрашивал о делах, отвечал на вопросы, сообщал, на каком суде или народном собрании понадобится их помощь, — обычные функции главы дома по отношению к клиентам. А сегодня… Солнце уже поднялось над Тораксом, граждане у ворот, а Пирра нет.
Сердце молодого воина кольнула холодная игла испуга: а что, если… Но нет, убийца не мог бы пройти в комнату царевича мимо сидевших всю ночь в андроне часовых, даже если ему удалось прокрасться мимо внешней охраны — мимо него, Леонтиска! — и пары злых псов, на ночь спускаемых Орбилом с цепи. Это было невозможно. Тем не менее Леонтиск не смог сдержать нервного напряжения, когда бросил Аркесилу:
— Сходи, разбуди царевича, а я пока встречу людей.
Аркесил, на лице которого тоже проступила тревога, кивнул и быстро ушел к дому, а Леонтиск с Эвполидом пошли к воротам приветствовать граждан. В это утро их пришло, на взгляд Леонтиска, человек шестьдесят-семьдесят. Двор наполнился серо-черными расцветками плащей, мужественными спартанскими лицами и негромкими голосами. Вежливо здороваясь с каждым пришедшим, справляясь о здоровье и делах, молодой воин то и дело озирался на парадный вход в особняк.
И поэтому не пропустил момента, когда из дверей неловко, как-то боком, появился Аркесил с белым, перекошенным лицом. Леонтиск почувствовал, как на затылок обрушивается ледяная волна ужаса, а перед ногами разверзается пропасть.
— Прошу прощения, — кинул он последнему из своих собеседников, не дослушав его похвальбы об успехах служащего в наемниках сына, и поспешил к Аркесилу. Тот, не говоря ни слова, одним своим видом источал столь мощную ауру беды, что ее ощутили даже Энет и Лих, ходившие дозором вокруг дома. Придерживая оружие, они, не сговариваясь, ринулись к крыльцу особняка.
— Что? — просипел Леонтиск. Голос не слушался. «Все, это конец, — билось в голове. — Они достали его. Убили».
— Царевич… у него в спальне… в постели… змея, — выдавил из себя Аркесил. — Ион нашел… он вошел первым. Говорит… черный аспид… очень ядовитая…
— Черный аспид! — ахнул Леонтиск. Эту смертоносную рептилию, по рассказам, использовали в династических разборках малоазиатские владыки. Впрочем, легенды эти были настолько зловещими, что походили на сказки.
— Ну, пропусти! — Коршун оказался у дверей первым.
— Нет! Ион сказал — нельзя… Нельзя входить! — Аркесил попытался удержать Лиха, но тот оттолкнул его и бросился в дом. Энет, громко топая подошвами, последовал за ним. Недолго думая, остальные «спутники» Пирра устремились следом.
У входа в покои царевича стоял, закрыв проход расставленными в стороны руками, возбужденный Ион.
— Стой, — увидев бегущую по коридору толпу, закричал он, сверкая темными глазами. — Не заходите! Змея!
— Прочь с дороги, мудрила! — зарычал Коршун, хватая Иона за рукав. Оспинки, густо покрывавшие его впалые щеки, налились красным. — Отвали!
— Не-ет! — заорал Ион, вцепляясь в косяк. — Вы что, не поймете, глупцы, не…
Лих рванул, разворачивая историка к себе. Энет подскочил с другой стороны, и вместе они отшвырнули товарища в сторону. Остальные только хлопали глазами, не в силах понять происходящего.
— Вы что, озверели? Чего творите, мать вашу перемать? — из своей комнаты выглянул Феникс. За его плечом маячила тень Тисамена.
Двери комнаты Пирра с треском распахнулись, и все ввалились внутрь.
Комната старшего сына Павсания сохраняла свой обычный вид. Не было ни перевернутой мебели, ни брызг крови на полу или стенах, ничего необычного. Кровать царевича стояла у противоположной от входа стены, яркий свет утреннего солнца проникал через два зарешеченных оконца в правой стене. Были слышны голоса столпившихся во дворе клиентов.
Пирр находился на кровати, лежал на спине. Глаза его были открыты. Смятая простынь сползла к поясу, обнажив бычью шею, выпуклую пластину грудной клетки, налитые стальной мощью округлые плечи.
И толстое, мускулистое левое предплечье, вокруг которой обвились тонкие страшные кольца. Змея была совсем не черная, скорее грязно-серая, с невнятным темно-коричневым узором чешуи. Она была совершенно неподвижна, словно намотанный на руку шнур.
— Тихо, болваны. Разбу дите гада, — царевич сказал это тихо, бесцветно, почти не разжимая губ.
Все замерли, боясь даже дышать. Теперь Леонтиск понял поведение Иона и со злостью посмотрел на Лиха. Проклятый безумец! На выпуклом лбу Коршуна выступили бисеринки пота — теперь и он понял, что его горячность может стоить Эврипонтиду жизни.
Удивительно, что первым очнулся здоровяк Энет, тот, что в любой беседе старался держать рот на замке, справедливо полагая, что его сила — не в речах.
— Э… что мы можем сделать? — прошептал-простонал Энет. Леонтиск никогда не видел своего здорового, словно носорог, товарища таким жалким. Мощь его рук, взбугрившихся каменными мышцами и неукротимость духа были бессильны против хлипкой живой удавки, двумя тугими витками обвернувшей предплечье и локоть царевича.
— Позовите Агамемнона, — при этих словах царевича змея явственно шевельнулась. Леонтиск вздрогнул. Теперь он четко различал голову гада
— Я здесь, — старый лекарь решительно растолкал молодых воинов, вышел на середину комнаты.
— Прости, что не даем тебе отдыхать, старина, — окаменевшие губы царевича тронула легкая улыбка. — Вчера ты вытащил с того света моего брата, сегодня попытайся спасти меня.
«Великие боги, он еще может шутить в такую минуту!» — поразился Леонтиск. Сам он чувствовал себя так, что будь его волосы покороче, они стояли бы дыбом.
— Я постараюсь, — сухо ответил старик, неотрывно глядя на змею.
— Может, это не аспид? — прошептал кто-то сзади.
— Нет, это он, — так же шепотом отвечал Ион. — Я видел гравюру в книге. Треугольная голова, окрас от серого до коричневатого, геометрический рисунок… Способна мгновенно двигаться, даже прыгать. И — смертельный яд, от которого смерть почти мгновенная…
— Заткнись! — оборвал его Лих.
— Не напрягай руку. Думай о чем-нибудь постороннем, змея чувствует твой страх, это может ее спровоцировать… — доктор медленно подходил, наматывая на руку кусок плотной ткани.
— Да я и не боюсь, — хмыкнул Пирр. — Просто зло берет — умирать от укуса какого-то червяка. Меня ж на том свете засмеют…
— Тихо. Я постараюсь отвлечь ее, — Агамемнон сделал еще пару мягких шагов к кровати.
— А если она все же укусит? — неподвижность тела царевича и неестественный голос заставили этот вопрос прозвучать особенно зловеще.
— Яд распространяется по крови очень быстро, ты умрешь через минуту или меньше. Или…
— Вот именно, «или», — прервал его Пирр, скосил глаза в сторону сгрудившихся у двери «спутников». — Эй, кто с оружием? Ты, Энет… Нет, Лих. Лих!
— Командир?
— Если прикажу, отрубишь мне руку у плеча — быстро, одним ударом. Ты меня понял?
Замешательство, пауза, заполненная тяжестью тишины.
— Понял? — прохрипел Пирр. Леонтиск с ужасом увидел, что змея на его руке снова пошевелилась. Коршун тоже это заметил.
— Да, — быстро произнес он, облизнул пересохшие губы. Сделал шаг вперед, и еще раз сказал, уже тверже:
— Да.
— Надеюсь, этого не потребуется, — едва слышно прошептал доктор Агамемнон, приближаясь к кровати с вытянутой вперед рукой. Лих тоже подошел ближе, вынув меч. Глаза у него, заметил Леонтиск, были совершенно безумные.
На мгновение в комнате воцарилась жуткая тишина. В окно со двора влетали звуки разговоров и блеяние козы.
— Да поможет мне Асклепий, Афина, Зевс и другие великие боги! — пробормотал старый лекарь, приблизившись вплотную к кровати, на которой неподвижной куклой лежал наследник спартанского престола.
Змея, почувствовав движение, резко подняла голову. Все оцепенели.
— А-ах! — лекарь резко бросился вперед, выбросив руку. Ткань частично соскользнула, закрыв руку Пирра и змею. Затем полотно вздыбилось под резкими судорожными ударами.
Поднялся дикий гам.
— Есть, держу! — закричал Агамемнон, неловко комкая ткань.
— А-а-а, проклятье! — заорал царевич, вскакивая на кровати. Змеи у него на руке не было.
— Укусила? Укусила? — метался, потрясая мечом, Коршун.
— Где змея? — орали все.
— Укусила?
— Не-ет! Где змея? — Стоя на постели прижавшись спиной к стене, Пирр шарил над головой, нащупывая висевший над кроватью меч. Склонившийся над простынями лекарь заслонял ему обзор.
— У меня!
Агамемнон оторвал от кровати энергично трепыхавшийся у него в руках сверток. Похоже, ему никак не удавалось толком его завернуть. И не удалось. Темная голова змеи показалась из скомканного холста, дернулась в сторону руки старика. Тот инстинктивно вздрогнул, но тут же перехватил другой рукой. Однако этого мгновения гадине хватило, чтобы освободить еще пядь своего гибкого тела. Молниеносно изогнувшись, она впилась лекарю в запястье.
— А-х-х! — взвизгнул старик, встряхнул руками, чтобы сбросить рептилию наземь, но она с демоническим проворством оплела его запястье и скользнула по руке выше, в рукав. Истерично дергаясь и крича, Агамемнон принялся свободной рукой комкать на себе одежду, пытаясь изловить скользкого гада. Пирр, Энет и еще кто-то бросились к нему на помощь, но лекарь отступил назад, крича:
— Нет! Не подходите! Не подходите! Я сам…
Змея трепыхалась где-то у него под мышкой.
— Руку, старый, руку давай! — завопил Лих, сверкая клинком.
— Поздно, — прохрипел старик. — Она уже укусила… За тело. Я мертв. Дайте нож, живо!
— Нож! Нож!
Все лихорадочно протянули руки к поясам, но нож оказался только у Феникса. Подскочив к старику, он прокричал:
— Куда бить? Где эта падаль?
Определить, что происходит у доктора под двумя хитонами, было невозможно, к тому же он не прекращал извиваться и комкать одежду руками.
— Дай сюда… — тут старого лекаря скрутила первая судорога, он промахнулся рукой мимо протянутого Фениксом ножа, согнулся пополам, затем рухнул на колени.
— Да-ай! — прошипел он через стиснутые зубы. Феникс с выражением полного ужаса на лице вложил ему в руку нож и поспешно отступил назад.
— Агамемнон, старина! — вскричал Пирр, спрыгивая с кровати.
Скрежеща зубами, старик скрутил ткань хитона на животе, полоснул ножом. Его начали бить конвульсии, с каждым мгновеньем все более жестокие. Глаза доктора закатились, но он вслепую продолжал полосовать себя в районе живота. Между скрюченными пальцами проступила кровь, стремительно пропитала ткань одежды. Стриженый затылок старика мелко дергался, изо рта вырывался сдавленный вой. Леонтиск закрыл глаза: смотреть на эту жуткую агонию было невыносимо.
— Старина-а! — надрывался Пирр.
Тело доктора сотрясли последние мучительные судороги, затем он тяжело повалился на бок. Разжавшаяся рука с желтыми ногтями продолжала мелко дрожать, скребя по полу. Все было кончено.
— Очень маловероятно, — вздохнул Анталкид. — Эфор Фебид слишком прямолинеен, чтобы быть хорошим игроком. Поэтому никто не зовет его в команду.
— Тем не менее он нахально лезет в чужую игру, — скривил губы Лисистрат.
— Мы не можем отложить решение вопросов ad meliora tempora[8], до тех пор, пока у эфора Фебида появится настроение, — широкая кисть римлянина хлопнула по резному подлокотнику кресла, в котором он сидел. — И я не могу внести предложение о вступлении Спарты в Ахейский союз, пока он считает, что может говорить все, что ему вздумается.
— Ты абсолютно прав, господин консул, — поддакнул Лисистрат.
— С другой стороны, — продолжал, растягивая слова, Фульвий, — мне не хотелось бы действовать ferro ignique[9]. Нужно соблюсти разумные пределы убеждения. Скажи, любезный Анталкид, существует ли в Спарте право veto в отношении товарищей по магистратуре?
— Формально — да, — Анталкид еле сдержался, чтобы не сморщиться. Он уже понял, куда клонит римлянин.
— То есть ты мог бы запретить выступать любому из эфоров, кто бы ни захотел взять слово?
— Гениально! — восхитился Лисистрат.
— Думаю, что мог бы, — кивнул Анталкид и подумал: «Так меня и послушает Фебид, эта старая ослиная задница!»
— А если этот кто-то не подчинится, ты мог бы кликнуть стражников и попросить их вывести этого человека из зала заседаний? — Фульвий, казалось, читал его мысли.
— У нас это делается немного по-другому. В этом случае мне пришлось бы обратиться к присутствующему на заседании царю, потому что только его личная стража — Триста — имеет право выдворить магистрата такого уровня, как эфор.
— Прекрасно! — воскликнул Лисистрат. — Перед лицом явного нарушения закона и не менее явного общего настроения собравшихся царю Агесилаю придется сделать то, что он обязан. Как бы он сам к этому ни относился.
— Если, конечно, господин Анталкид решится на такой шаг, — глаза консула за щелками век были черны. — Поверь, я ни к чему тебя не принуждаю, дорогой эфор.
— Я сделаю это, если потребуется, — сглотнул Анталкид, проклиная свою злосчастную судьбу.
— И не побоишься осуждения сограждан? — поднял брови Фульвий.
— Сказать по правде, мне было бы куда более неприятно осуждение римлян, — честно ответил толстый эфор.
— Римляне не забудут об этом, — важно склонил голову консул. — Стало быть, решено. Ты будешь нашим тайным оружием против эфора Фебида. Будем надеяться, что применять его не потребуется.
«Больше всего буду надеяться на это я, — скорбно подумал Анталкид. — Но, боюсь, напрасно».
— Не исключено, что вскоре вам придется искать оружие против другого эфора, — печально сказал он. — И в этом случае я буду практически бессилен.
Римлянин и македонец выразили удивление и заинтересованность. Анталкид не стал долго испытывать свою страсть к театральным эффектам на высоких друзьях.
— Мои люди сообщили, что сегодня двое спартанцев, приспешники Эврипонтидов, ходили к эфору Полемократу, верховному жрецу. Совершенно ясно, что они пытались заручиться его поддержкой.
— И получили ее? Твои люди не сообщили таких деталей? — с некоторой ехидцей спросил Лисистрат.
— Пока нет, — ответил Анталкид, покривив душой. На самом деле Мелеагр совершенно определенно доложил, что Скиф целиком и полностью перешел в стан Эврипонтидов. Однако Анталкид желал сначала разобраться в причинах, по которым истовый противник Павсания вдруг кардинально пересмотрел свою позицию.
— В таком случае оставим это, — тряхнул щеками римлянин. — Ваши Эврипонтиды сегодня переполнили чашу моего терпения. Они напали на моих людей и ранили начальника охраны, центуриона Валерия.
— Боги, какой ужас! — Лисистрат, похоже, все новости узнавал последним. — Эти Эврипонтиды — просто распоясавшаяся шайка вооруженных негодяев. Каждый день они устраивают побоища, а власти города ничего не предпринимают, отделываясь какими-то смехотворными полумерами.
— Не забывай, дорогой Лисистрат, — мы ждем, что Пирра вот-вот прикончат, — вежливо напомнил Анталкид.
— Ха, он тоже об этом знает, и, видимо, решил напоследок хорошенько развлечься.
— Мы с вами, господа, уже пришли к мнению, что не следует особенно рассчитывать на этого хваленого убийцу. Я не вижу никаких результатов его деятельности, и будут ли они? Как бы то ни было, я требую, чтобы виновных наказали, — голос римлянина утратил прежнюю невозмутимость, наполнившись гневом. — Бедный Валерий! Такой прекрасный воин, а теперь не исключено, что ему придется оставить военную службу из-за перелома сустава.
— Я распоряжусь, чтобы Эврипонтиды выдали зачинщиков драки, — кивнул Анталкид.
— Justitia fundamentum regnorum[10], — провозгласил Фульвий. — Настаиваю, чтобы их выдали нам, как положено по общепринятым законам о чужеземцах.
— Не думаю, что с этим будут проблемы, — улыбнулся Анталкид. «Еще как будут, — подумал он про себя. — Молодой Эврипонтид не отдаст никого из своих людей римлянам. Придется вызвать стражу, произойдет свалка, которая надолго отучит эту партию молодых мерзавцев рассчитывать на грубую силу».
— Был бы очень признателен, если бы ты устроил этот вопрос, любезный эфор Анталкид, — проговорил консул.
— Буду рад оказать тебе эту услугу, уважаемый Фульвий.
Государственные мужи еще с минуту говорили друг другу комплименты, затем, когда эта приятная процедура себя исчерпала, македонянин Лисистрат провозгласил с тонкой улыбкой:
— Теперь, если другие темы обсуждены, я бы предложил заняться геронтами, которые еще не знают, как это хорошо — быть в хороших отношениях с великим Римом. Господин консул, изволь. Вот список, который нам любезно предоставил наш друг эфор Анталкид.
Македонянин победоносно протянул свиток папируса римлянину.
— Взгляни, прошу. Имея кое-какие соображения, я позволил себе сделать некоторые отметки.
Анталкид скрипнул зубами. Вот негодяй, проклятый тощий варвар! Украл такой козырь!
Спустя минуту три государственных мужа — римлянин, македонец и спартанец, — расстелив пресловутый список на столе, углубились в создание заговора, состоявшего из почти невинного комплекта приглашений.
К двум паукам присоединился третий — ядовитый.
7
(25 декабря 697 г.)Леонтиск, Аркесил и Эвполид как провинившиеся всю ночь провели на внешнем посту, под ветром и холодным дождем. Но и вернувшись под утро и улегшись в кровать, Леонтиск не смог расслабиться и заставить себя заснуть. Минуты каплями исчезали в колодце вечности. Странно, но афинянин совершенно не думал о произошедшей вчера потасовке и несомненной необходимости держать ответ перед пострадавшими римлянами. Мысли молодого воина метались от мучительной петли проклятого заговора к судьбе Эльпиники — как она там? помнит ли о нем? ждет ли? Быть может, уже пожалела о том, что поддалась минутной страсти, переступила через семью? И теперь, забыв о нем, проводит время с другими молодыми людьми… Эх, где твоя весточка, Терамен, ведь ты обещал, добрый друг и покровитель…
Рассвет серым вором медленно вполз в окна. Леонтиск вздохнул, повернулся на жесткой, истинно спартанской кровати. Мягкие постели воинам-лакедемонянам были запрещены уставом. Сна не было ни в одном глазу. Беззвучно прошептав ругательство, Леонтиск сел, нащупал ногами сандалии, затем поднялся и привычным движением натянул на себя сыроватый хитон.
Выйдя во двор, к выложенному в виде чаши источнику, афинянин приветствовал ленивым взмахом руки Энета и Лиха, которым около полутора часов назад передал стражу.
— Что, не спится, драчун? — крикнул вслед Коршун. Леонтиск не ответил. Подойдя к источнику, он выловил занесенную ветром веточку, провел ладонью по упругой пленке воды, затем решительными гребками бросил в лицо хрустальную ледяную свежесть. Колючие холодные струйки побежали по щекам, по шее, за ворот хитона, смывая душное отупение бессонной ночи. Леонтиск всласть поплескался, с каждой горстью поднятой к лицу воды его самочувствие улучшалось.
Покончив с умыванием, он отошел в сторону и проделал несколько гимнастических движений. Вернее, попытался проделать, но тут же охнул, схватился за бок. Потревоженное во вчерашней драке ребро не позволило о себе забыть.
— Болит? — участливо осведомился незаметно подошедший сзади Эвполид.
— Слегка, — отмахнулся Леонтиск. — Вот если бы эта меченая рожа вчера не промахнулась, болело бы по-настоящему.
— Я тоже не лучшим образом себя чувствовал после того, как этот здоровый саданул мне в живот. Клянусь Посейдоном, света белого не взвидел — кулаки у него будто из железа. Здорово, что ты ему граблю сломал, молодчина! — Эвполид с улыбкой хлопнул друга по плечу. — А по большому счету, драчка была что надо…
— Ха, тебя не проняла даже вчерашняя речь полемарха Брасида? — усмехнулся Леонтиск.
— Ваш старикан крут, не спорю, но после той ругани, что я слышал от боцманов-клевретов, когда плавал во Фракию, меня уже ничем не проймешь.
— И даже не жалеешь, что пришлось отказаться от свиданья с Софиллой? — поднял бровь Леонтиск.
— Р-р-р! — зарычал Эвполид, Леонтиск попал в точку. — Это точно, сегодня все утро промучался стояком, представляешь? Все думал об этой амазонке, Палладе. А отдуваться придется малышке Софилле. Ну, сегодня я заставлю ее маленькую мохнатую щелку потрудиться, возместить мои страдания…
— И ротик, ротик не забудь, — хохотнул Леонтиск, забавляясь энергичной мимикой друга.
— Не забуду, — ощерился Эвполид и в свою очередь полез в чашу источника, неуверенно плеснул на щеки. — У-у-у! Ледяная!
— Экие вы, афиняне, неженки! — с шутливой презрительностью процедил Леонтиск.
— Ах ты, спартанец хренов! — Эвполид зачерпнул полную горсть воды и швырнул в товарища. — На!
— А-а! — Леонтиск, хохоча, отбежал в сторону.
Из окна на втором этаже выглянул доктор Агамемнон, сердито нахмурил брови и погрозил пальцем. Леонтиск вспомнил об Оресте и моментально прекратил смеяться. Вчера, поздно вечером, мальчишка впервые с момента бичевания пришел в себя, назвал по имени брата, попросил воды. Потом пожаловался на боль и уснул. Его состояние улучшилось — и дыхание, и сердцебиение стали ровнее. Похоже, молитвы Пирра и всех его товарищей дошли до богов, доктор сказал, что теперь Орест выкарабкается. Проваляется, конечно, с месяц на животе, помается с сосудом для нечистот, но жить будет. Пирр, хоть и тщательно скрывал это, был вне себя от радости. Он даже не стал особо наказывать провинившуюся троицу, лишь приказав им убрать двор после церемонии прощания с ключницей Гранией и отстоять тройную ночную стражу. К Антикрату в Персику царевич велел пока не ходить, подождать, пока улягутся страсти.
— Слышишь, Леонтиск! Второй раз говорю, у тебя что, уши заложило? — в голосе Эвполида слышалась насмешка.
— Что, что? — очнулся Леонтиск, поняв, что задумался и потерял из виду реальность.
— Я про того грека, что был вчера с римлянами. Где-то я видел эту харю. Тогда, на месте, не до того было, а теперь… Тебе он не показался знакомым?
— Откуда? — Леонтиск пожал плечами. — Кого я могу знать? Только спартиатов, а из других полисов — лишь немногих, по Олимпиадам. Я ведь все эти годы практически не покидал Спарты.
— А вот я его определенно где-то видел. Где же? Может, даже в Афинах… А, может, не в Афинах. Нет, не помню.
— Да брось ты, какая разница? Что там за шум? У ворот.
— Горожане пришли приветствовать Пирра Эврипонтида, — ответил появившийся от дома Аркесил. — Доброе утро!
— Давно не виделись, — буркнул Леонтиск. Он все еще злился на друга за вчерашний инцидент. Однако через миг афинянин устыдился своей мелочности. Аркесил вовсе не виноват в том, что его врожденное благородство не при дворе у циничной эпохи. Злость змеем проскользнула в пищевод и растворилась в желудке.
— А где сам царевич? — спросил Леонтиск уже нормальным тоном, как бы извиняясь за грубость.
— Еще у себя, не выходил.
— Странно — обычно он встает первым.
— У него вчера был тяжелый день, — пожал плечами Аркесил.
— Хм, у него теперь все дни тяжелые, — пробормотал Леонтиск, но в этот момент его отвлек вскрик Эвполида:
— Эй, смотрите! Три орла справа. Это знамение!
— Доброе? — полюбопытствовал Аркесил.
— Да. Ох, не может быть!
— Что?
— Три ворона — с другой стороны! Это плохо, очень плохо…
— Боги, — простонал Леонтиск. — Тебе бы в ученики к нашему эфору Скифу, он просто помешан на такой ерунде.
— Ты что? — на лице Эвполида не было и тени обычной усмешки. — Мне довелось плавать с одним латинянином, и он говорил, что птицегадания никогда не лгут. Нужно их только правильно истолковать. Мы тогда тоже ржали, но однажды ворона села на шапку, оставленную на палубе нашим кормчим. Тот латинянин, Веллий его звали, предсказал бедняге смерть. Самого кормчего в тот день на корабле не было: мы стояли в Эфесе, и он отправился вместе с другими выпить и пощупать ионийских девок. Мы поспорили. Вечером, когда команда возвращалась на борт, я с палубы увидел, что кормчий с ними, и потребовал у Веллия свой выигрыш. Но всходя на корабль, кормчий ступил мимо сходен, свалился в воду и камнем пошел на дно. И утонул, представляешь, хотя матросы сразу прыгнули в воду, чтобы его вытащить. Даже тела не нашли, а там было всего-то локтей двадцать глубины. Говорили, что его сирены в пучину утянули. Вот так-то.
— Чушь поросячья! — отмахнулся Леонтиск. — Обычные сказочки мореходов! Я знаю, матросы их десятками придумывают, чтобы выманивать бесплатную выпивку у сухопутных дураков в портовых кабаках.
— Дело твое, можешь скалить зубы, — пожал плечами Эвполид. — Но что до меня, то после этого случая я в птичек как-то верю. Особенно в то, что воронье, демонская птица, предвещает беду.
— Господин Леонтиск, — от ворот подбежал привратник Орбил.
— Да? — повернулся сын стратега.
— Граждане просят войти во двор. Пускать?
— Боги, — Леонтиск хлопнул себя ладонью по лбу. Слушая рассказ Эвполида, он забыл о спартанцах, друзей дома Эврипонтидов, по традиции пришедших приветствовать родоначальника царской семьи, роль которого в отсутствие отца успешно исполнял Пирр. Обычно царевич сам встречал этих людей, здоровался с каждым, расспрашивал о делах, отвечал на вопросы, сообщал, на каком суде или народном собрании понадобится их помощь, — обычные функции главы дома по отношению к клиентам. А сегодня… Солнце уже поднялось над Тораксом, граждане у ворот, а Пирра нет.
Сердце молодого воина кольнула холодная игла испуга: а что, если… Но нет, убийца не мог бы пройти в комнату царевича мимо сидевших всю ночь в андроне часовых, даже если ему удалось прокрасться мимо внешней охраны — мимо него, Леонтиска! — и пары злых псов, на ночь спускаемых Орбилом с цепи. Это было невозможно. Тем не менее Леонтиск не смог сдержать нервного напряжения, когда бросил Аркесилу:
— Сходи, разбуди царевича, а я пока встречу людей.
Аркесил, на лице которого тоже проступила тревога, кивнул и быстро ушел к дому, а Леонтиск с Эвполидом пошли к воротам приветствовать граждан. В это утро их пришло, на взгляд Леонтиска, человек шестьдесят-семьдесят. Двор наполнился серо-черными расцветками плащей, мужественными спартанскими лицами и негромкими голосами. Вежливо здороваясь с каждым пришедшим, справляясь о здоровье и делах, молодой воин то и дело озирался на парадный вход в особняк.
И поэтому не пропустил момента, когда из дверей неловко, как-то боком, появился Аркесил с белым, перекошенным лицом. Леонтиск почувствовал, как на затылок обрушивается ледяная волна ужаса, а перед ногами разверзается пропасть.
— Прошу прощения, — кинул он последнему из своих собеседников, не дослушав его похвальбы об успехах служащего в наемниках сына, и поспешил к Аркесилу. Тот, не говоря ни слова, одним своим видом источал столь мощную ауру беды, что ее ощутили даже Энет и Лих, ходившие дозором вокруг дома. Придерживая оружие, они, не сговариваясь, ринулись к крыльцу особняка.
— Что? — просипел Леонтиск. Голос не слушался. «Все, это конец, — билось в голове. — Они достали его. Убили».
— Царевич… у него в спальне… в постели… змея, — выдавил из себя Аркесил. — Ион нашел… он вошел первым. Говорит… черный аспид… очень ядовитая…
— Черный аспид! — ахнул Леонтиск. Эту смертоносную рептилию, по рассказам, использовали в династических разборках малоазиатские владыки. Впрочем, легенды эти были настолько зловещими, что походили на сказки.
— Ну, пропусти! — Коршун оказался у дверей первым.
— Нет! Ион сказал — нельзя… Нельзя входить! — Аркесил попытался удержать Лиха, но тот оттолкнул его и бросился в дом. Энет, громко топая подошвами, последовал за ним. Недолго думая, остальные «спутники» Пирра устремились следом.
У входа в покои царевича стоял, закрыв проход расставленными в стороны руками, возбужденный Ион.
— Стой, — увидев бегущую по коридору толпу, закричал он, сверкая темными глазами. — Не заходите! Змея!
— Прочь с дороги, мудрила! — зарычал Коршун, хватая Иона за рукав. Оспинки, густо покрывавшие его впалые щеки, налились красным. — Отвали!
— Не-ет! — заорал Ион, вцепляясь в косяк. — Вы что, не поймете, глупцы, не…
Лих рванул, разворачивая историка к себе. Энет подскочил с другой стороны, и вместе они отшвырнули товарища в сторону. Остальные только хлопали глазами, не в силах понять происходящего.
— Вы что, озверели? Чего творите, мать вашу перемать? — из своей комнаты выглянул Феникс. За его плечом маячила тень Тисамена.
Двери комнаты Пирра с треском распахнулись, и все ввалились внутрь.
Комната старшего сына Павсания сохраняла свой обычный вид. Не было ни перевернутой мебели, ни брызг крови на полу или стенах, ничего необычного. Кровать царевича стояла у противоположной от входа стены, яркий свет утреннего солнца проникал через два зарешеченных оконца в правой стене. Были слышны голоса столпившихся во дворе клиентов.
Пирр находился на кровати, лежал на спине. Глаза его были открыты. Смятая простынь сползла к поясу, обнажив бычью шею, выпуклую пластину грудной клетки, налитые стальной мощью округлые плечи.
И толстое, мускулистое левое предплечье, вокруг которой обвились тонкие страшные кольца. Змея была совсем не черная, скорее грязно-серая, с невнятным темно-коричневым узором чешуи. Она была совершенно неподвижна, словно намотанный на руку шнур.
— Тихо, болваны. Разбу дите гада, — царевич сказал это тихо, бесцветно, почти не разжимая губ.
Все замерли, боясь даже дышать. Теперь Леонтиск понял поведение Иона и со злостью посмотрел на Лиха. Проклятый безумец! На выпуклом лбу Коршуна выступили бисеринки пота — теперь и он понял, что его горячность может стоить Эврипонтиду жизни.
Удивительно, что первым очнулся здоровяк Энет, тот, что в любой беседе старался держать рот на замке, справедливо полагая, что его сила — не в речах.
— Э… что мы можем сделать? — прошептал-простонал Энет. Леонтиск никогда не видел своего здорового, словно носорог, товарища таким жалким. Мощь его рук, взбугрившихся каменными мышцами и неукротимость духа были бессильны против хлипкой живой удавки, двумя тугими витками обвернувшей предплечье и локоть царевича.
— Позовите Агамемнона, — при этих словах царевича змея явственно шевельнулась. Леонтиск вздрогнул. Теперь он четко различал голову гада
— Я здесь, — старый лекарь решительно растолкал молодых воинов, вышел на середину комнаты.
— Прости, что не даем тебе отдыхать, старина, — окаменевшие губы царевича тронула легкая улыбка. — Вчера ты вытащил с того света моего брата, сегодня попытайся спасти меня.
«Великие боги, он еще может шутить в такую минуту!» — поразился Леонтиск. Сам он чувствовал себя так, что будь его волосы покороче, они стояли бы дыбом.
— Я постараюсь, — сухо ответил старик, неотрывно глядя на змею.
— Может, это не аспид? — прошептал кто-то сзади.
— Нет, это он, — так же шепотом отвечал Ион. — Я видел гравюру в книге. Треугольная голова, окрас от серого до коричневатого, геометрический рисунок… Способна мгновенно двигаться, даже прыгать. И — смертельный яд, от которого смерть почти мгновенная…
— Заткнись! — оборвал его Лих.
— Не напрягай руку. Думай о чем-нибудь постороннем, змея чувствует твой страх, это может ее спровоцировать… — доктор медленно подходил, наматывая на руку кусок плотной ткани.
— Да я и не боюсь, — хмыкнул Пирр. — Просто зло берет — умирать от укуса какого-то червяка. Меня ж на том свете засмеют…
— Тихо. Я постараюсь отвлечь ее, — Агамемнон сделал еще пару мягких шагов к кровати.
— А если она все же укусит? — неподвижность тела царевича и неестественный голос заставили этот вопрос прозвучать особенно зловеще.
— Яд распространяется по крови очень быстро, ты умрешь через минуту или меньше. Или…
— Вот именно, «или», — прервал его Пирр, скосил глаза в сторону сгрудившихся у двери «спутников». — Эй, кто с оружием? Ты, Энет… Нет, Лих. Лих!
— Командир?
— Если прикажу, отрубишь мне руку у плеча — быстро, одним ударом. Ты меня понял?
Замешательство, пауза, заполненная тяжестью тишины.
— Понял? — прохрипел Пирр. Леонтиск с ужасом увидел, что змея на его руке снова пошевелилась. Коршун тоже это заметил.
— Да, — быстро произнес он, облизнул пересохшие губы. Сделал шаг вперед, и еще раз сказал, уже тверже:
— Да.
— Надеюсь, этого не потребуется, — едва слышно прошептал доктор Агамемнон, приближаясь к кровати с вытянутой вперед рукой. Лих тоже подошел ближе, вынув меч. Глаза у него, заметил Леонтиск, были совершенно безумные.
На мгновение в комнате воцарилась жуткая тишина. В окно со двора влетали звуки разговоров и блеяние козы.
— Да поможет мне Асклепий, Афина, Зевс и другие великие боги! — пробормотал старый лекарь, приблизившись вплотную к кровати, на которой неподвижной куклой лежал наследник спартанского престола.
Змея, почувствовав движение, резко подняла голову. Все оцепенели.
— А-ах! — лекарь резко бросился вперед, выбросив руку. Ткань частично соскользнула, закрыв руку Пирра и змею. Затем полотно вздыбилось под резкими судорожными ударами.
Поднялся дикий гам.
— Есть, держу! — закричал Агамемнон, неловко комкая ткань.
— А-а-а, проклятье! — заорал царевич, вскакивая на кровати. Змеи у него на руке не было.
— Укусила? Укусила? — метался, потрясая мечом, Коршун.
— Где змея? — орали все.
— Укусила?
— Не-ет! Где змея? — Стоя на постели прижавшись спиной к стене, Пирр шарил над головой, нащупывая висевший над кроватью меч. Склонившийся над простынями лекарь заслонял ему обзор.
— У меня!
Агамемнон оторвал от кровати энергично трепыхавшийся у него в руках сверток. Похоже, ему никак не удавалось толком его завернуть. И не удалось. Темная голова змеи показалась из скомканного холста, дернулась в сторону руки старика. Тот инстинктивно вздрогнул, но тут же перехватил другой рукой. Однако этого мгновения гадине хватило, чтобы освободить еще пядь своего гибкого тела. Молниеносно изогнувшись, она впилась лекарю в запястье.
— А-х-х! — взвизгнул старик, встряхнул руками, чтобы сбросить рептилию наземь, но она с демоническим проворством оплела его запястье и скользнула по руке выше, в рукав. Истерично дергаясь и крича, Агамемнон принялся свободной рукой комкать на себе одежду, пытаясь изловить скользкого гада. Пирр, Энет и еще кто-то бросились к нему на помощь, но лекарь отступил назад, крича:
— Нет! Не подходите! Не подходите! Я сам…
Змея трепыхалась где-то у него под мышкой.
— Руку, старый, руку давай! — завопил Лих, сверкая клинком.
— Поздно, — прохрипел старик. — Она уже укусила… За тело. Я мертв. Дайте нож, живо!
— Нож! Нож!
Все лихорадочно протянули руки к поясам, но нож оказался только у Феникса. Подскочив к старику, он прокричал:
— Куда бить? Где эта падаль?
Определить, что происходит у доктора под двумя хитонами, было невозможно, к тому же он не прекращал извиваться и комкать одежду руками.
— Дай сюда… — тут старого лекаря скрутила первая судорога, он промахнулся рукой мимо протянутого Фениксом ножа, согнулся пополам, затем рухнул на колени.
— Да-ай! — прошипел он через стиснутые зубы. Феникс с выражением полного ужаса на лице вложил ему в руку нож и поспешно отступил назад.
— Агамемнон, старина! — вскричал Пирр, спрыгивая с кровати.
Скрежеща зубами, старик скрутил ткань хитона на животе, полоснул ножом. Его начали бить конвульсии, с каждым мгновеньем все более жестокие. Глаза доктора закатились, но он вслепую продолжал полосовать себя в районе живота. Между скрюченными пальцами проступила кровь, стремительно пропитала ткань одежды. Стриженый затылок старика мелко дергался, изо рта вырывался сдавленный вой. Леонтиск закрыл глаза: смотреть на эту жуткую агонию было невыносимо.
— Старина-а! — надрывался Пирр.
Тело доктора сотрясли последние мучительные судороги, затем он тяжело повалился на бок. Разжавшаяся рука с желтыми ногтями продолжала мелко дрожать, скребя по полу. Все было кончено.