Конарев Сергей. Балаустион

   — Идем к командиру? — спросил Энет. — Надобно рассказать ему все, что мы узнали от Антикрата.
   — Ступай один, — Леонтиск поглядел на солнце. Прошло уже как минимум полчаса после полудня. — У меня есть еще одно дело. А ты… Поговори с царевичем, поведай о нашем милом инциденте с римлянами, и не забудь похвастаться, как ты сломал одному из них нос.
   — Хочешь, чтобы он взгрел меня лишь, а ты останешься чистеньким? — подозрительно поглядел Энет. — Уж нет!
   — Пусть лучше он узнает от нас, чем от кого-то еще, — грустно усмехнулся Леонтиск. — Например, от царя Агесилая, который наверняка прикажет нас четвертовать. Уже завтра.
   — Прорвемся, — беззаботно махнул рукой Энет. — Командир что-нибудь придумает.
   Его вера в царевича-Эврипонтида была безраздельна. Леонтиск покачал головой.
   — Хотел бы я быть так спокоен, как ты. По-моему, царевич удавит нас собственными руками, не дожидаясь приказа Хромого или эфоров. Я пошел, посвящу последний день своей жизни приятному женскому обществу.
   — Не стоит этого делать, — раздался сзади приглушенный голос.
   — Что такое? — разом повернулись Леонтиск и его товарищ.
   Молодой парнишка в невзрачном сером хитоне, незаметно подошедший к ним сзади, приложил палец к губам.
   — Тихо, ради богов, — он затравленно оглянулся. Затем поглядел на сына стратега. — Ты — Леонтиск, афинянин?
   — Так, — кивнул тот. — А ты кто такой?
   — Это неважно, и не имеет отношения к делу, — быстро, скороговоркой произнес Антиной. — Слушай, афинянин: тебе и твоему земляку угрожает опасность. В том месте, где вы собираетесь встретиться с девушками, поджидают злые люди. Вам лучше избежать этой встречи, потому что у людей этих очень неприятные планы.
   У Леонтиска голова пошла кругом.
   — Какие планы? Какие люди? И вообще, кто послал тебя?
   Парнишка мигнул, еще раз оглянулся.
   — Мне не велено говорить. Только одно: это могущественный человек. И, видимо, обладающий добрым сердцем, потому что не желает, чтобы свершилось злодеяние.
   — Ты скажешь, как зовут его, — шагнул вперед Энет. — И не только это… Пойдешь сейчас ты с нами и…
   — Нет, — твердо покачал головой Антиной. — Знаю я не намного больше, чем сказал. И… ты ведь не станешь пытать меня за то, что я спасаю жизнь твоему другу?
   — Э-э… — задумался здоровяк.
   — Будь осторожен, за вами могут следить, — продолжал юный шпион, снова обращаясь к Леонтиску. — Кто-то узнал, что я должен предупредить тебя, и пытался этому помешать.
   — Как я вижу, безуспешно? — попытался улыбнуться Леонтиск, переваривая услышанное.
   — Пострадал другой человек, совершенно невинный, — серьезно ответил отрок. — И тот, который должен был предупредить твоего товарища. Не знаю, успел ли он сделать это…
   — Проклятье, Эвполид! — Леонтиск еще раз поглядел на солнце.
   — Я должен идти, — произнес Антиной.
   — Счастливо, — Леонтиск схватил руку отрока и от души ее пожал. — Спасибо, парень.
   — Удачи тебе, афинянин! — с этими словами Антиной проворно, как крыса, бросился бежать и через минуту скрылся из глаз в переулках Питаны.
   — Ну, дела-а! — причмокнул губами Энет. — Ай да денек сегодня! Что, шагаем к командиру?
   — Нет, — Леонтиск схватил друга за рукав хитона и потащил за собой. — Поспешим.
   — Чего?
   — Ты слышал, что сказал маляв? Эвполид… ему угрожает опасность.
   «И сестрам тоже», — мелькнула паническая мысль. Если их поджидали, как сказал этот отрок, лучше подстраховаться.
   — Беги на площадь, быстро собирай всех, кого найдешь, из наших и веди к храму Ортии. Я отправляюсь прямиком туда — вдруг еще не поздно помочь Эвполиду, — в глубине души Леонтиск рассчитывал, что зловещее предупреждение окажется не более чем жестоким розыгрышем.
   Энет мотнул большой головой и устремился в сторону площади Хоров. Афинянин припустил в обратную сторону, к поселку Лимнам на холме Лимнеон.
   Расстояние до храма Артемиды он преодолел за четверть часа. Минул уже почти час с того момента, как Леонтиск и Эвполид должны были встретиться с дочерьми кузнеца. Тем не менее афинянин еще надеялся. На случай, если за площадью перед храмом наблюдают, он свернул налево, чтобы выйти к храму Ортии через Платанисту, священную рощу, столетние деревья которой в самый солнечный день хранили спасительные тень и прохладу. Прячась за стволами, Леонтиск внимательно изучал окрестности старого храма, но пока не видел ничего необычного. Как раз в тот момент, когда молодой воин, желая улучшить обзор, крадучись перебегал на другое место, из-за толстого платана у него за спиной выскочила гибкая стремительная фигура. Белой молнией мелькнула за спиной, — чуть хрустнула палая ветка, — легким движением мазнула по поясу, одновременно сильно толкнув в спину. Не успев повернуть головы, Леонтиск полетел головой вперед, проехал на коленях, и тут же, скрежеща зубами, вскочил на ноги, разворачиваясь лицом к противнику.
   Прав был Энет — несчастливый день сегодня. Перед афинянином стояла мечница Паллада, с интересом разглядывая его собственный меч-астрон, который она успела придержать за рукоять, когда сбила молодого воина с ног.
   — Ты опоздал на вечеринку, афиненок, — презрительно процедила Арсиона, глядя на Леонтиска сверху вниз, хотя была ниже его на полголовы. — Однако боги справедливы — и зверь бежит на ловца. А зверь у нас нынче — целый афинский львенок, пусть и весьма плюгавый.
   — Что значат твои слова, Арсиона-мечница? — багровея от унижения, потребовал Леонтиск. — Я всегда относился к тебе с уважением и, в отличие от многих, никогда не говорил дурного.
   — Что мне за дело до твоего ко мне отношения, афиненок? — нервно хмыкнула Арсиона. — Ты еще скажи, что без ума от меня, наобещай с три короба и попроси уехать с тобой — и будешь ничем не отличим от своего больноголового дружка, да не откажет ему Харон в переправе.
   — Ты видела Эвполида? — воскликнул молодой воин, вскипая. — Что ты… вы с ним сделали? Что за игру опять затеял наш рыжий стратег-элименарх?
   — Заткнись! — она опасливо зыркнула в сторону площади, затем снова перевела на афинянина взгляд, в котором плескалась напряженная работа мысли. Леонтиск уловил в ее глазах неуверенность и сделал шаг вперед:
   — Арсиона, послушай, не дело женщины ввязываться в мужские дела…
   — Стой на месте, долдон афинский! — резко прервала она, полоснув взглядом.
   — А если не послушаю, что ты сделаешь? — он позволил себе еще один шаг.
   — У нас с тобой один меч на двоих, — прошипела она, и Леонтиск только теперь заметил, что мечница и впрямь без своей любимой спаты, да и одета в женское платье, в котором ее отродясь никто не видал. — И этот меч — у меня. Неплохой, кстати, мечик. Ручаюсь, что смогу одним ударом снести с плеч твою дурную башку.
   Арсиона снова нервно покосилась в сторону храма, и ее лицо вдруг окаменело. Спустя миг и Леонтиск увидел группу молодых людей, решительно поднимавшихся на Лимнеон со стороны города. Среди них выделялась узнаваемая плечистая фигура Энета. Разглядеть афинянина и мечницу эврипонтидам пока еще мешало расстояние и несколько толстенных платанов. Нужно лишь сделать десяток скачков, вырваться из-под погибельной сени рощи, куда заманила его собственная глупость…
   — Ну, вот и конец тебе, афиненок, — хрипло произнесла девушка, поднимая меч.
   — Ты не посмеешь, — выдохнул он.
   — Я? Не посмею? — оскалилась амазонка. — Так ты меня плохо знаешь, да, афиненок? — карие глаза сузились, целя, куда ударить, астрон матово блеснул у ее щеки. — Да, покойник?
   — Погоди, погоди! — Леонтиск вдруг отчетливо понял, что она не блефует, что она вот-вот ударит, и этот изумительный клинок спустя удар сердца предательски бездушно вонзится в грудь своего хозяина, без труда рассекая плоть, внутренности и кости, проколов одежду, выйдет из спины. Холод пробрал молодого воина до костей, спина отчаянно зачесалась. Погибнуть от рук женщины — какая нелепица! — Я не буду… их звать. Чего ты хочешь?
   — Лицом на землю, бы-ыстро! — бешено, сквозь зубы скомандовала Арсиона. Леонтиск повиновался, словно во сне, ткнулся коленями-локтями-щекой в мокро шуршащие палые листья. Мечница заломила ему руки за спину, уверенно стянула кисти ремнем от ножен астрона. По ее требованию молодой воин открыл рот — только для того, чтобы принять в него едва ли не половину собственного хитона, разорванного крепкими руками амазонки.
   — А теперь поднимайся. И бегом, подальше отсюда.
   Леонтиск неловко встал, покачнулся — связанные руки мешали сохранять равновесие. Не в силах поднять взгляда от жгучего стыда, он уставился под ноги, почему-то подумав, что, наверное, имеет крайне жалкий вид с этим кляпом, торчащим изо рта. «Лучше мне было умереть», — подумал афинянин, однако, повинуясь тычку в спину, послушно побежал в глубину старой священной Платанисты — прочь от друзей, спасения и позора. Прочь от немедленной смерти. Прочь. Он бежал сквозь сумрак и стыд, спотыкаясь, задевая плечами шершавые стволы и чувствуя за спиной ту, кого ненавидел сейчас с такой силой, что кровь струилась изо рта. Сколько прошло времени до того момента, когда она скомандовала: «Стой!», Леонтиск не знал, ему было все равно. Он остановился, оперся локтем на очередной обомшелый платан, и лишь успел пару раз вдохнуть-выдохнуть сырой воздух, когда затылок вдруг раскололся горячим взрывом. «Неужели женщина может так ударить?» — удивился молодой афинянин прежде чем упустил нить сознания.
 
   Энет, Галиарт, Феникс и еще несколько молодых сторонников Эврипонтидов огляделись, выискивая Леонтиска, но того нигде не было видно. Постояли, подождали, посовещались недоуменно, но все без толку — афинянин, опережавший их, по словам Энета, не более, чем на четверть часа, как будто провалился сквозь землю.
   Площадь перед стоявшим на отшибе храмом, поросшая пробившимися через стыки камней пучками травы, казалась вымершей. В переделах видимости находились лишь несколько жриц в белых одеждах, стоявших под серой колоннадой храма, да пожилой илот с медным обручем на шее, старательно сгребавший с провалившихся тут и там ступеней нанесенные из близкого леса листья. Жрицы, впрочем, завидев приближающихся военных, исчезли в глубине храма. Илот, подслеповато щурясь, припомнил, что видел молодого человека. Да, одного, второго не видел. Тот, первый, встретился с девушкой. С одной, а не двумя, совершенно точно, господин. Поговорил немного и ушел с ней. Куда? Кажется, в лес. Да, точно, в лес. Обратно? Не знаю, господин. Я ведь работаю: то сгребаю, то отношу. Может, и возвращались, а, может и нет. Совершенно согласен, господин, я старый тупоголовый мул. Прости, господин, не знаю. Не знаю. Не знаю. Не знаю.
   — Идем на гору, — решительно бросил расспрашивавший раба Феникс остальным. — Раз афинянин с девицей встретились, я догадываюсь, где они могут быть.
   — Осторожно идти надобно, — пробурчал Энет. — Где-то здесь засада.
   Держа руки у мечей, отправились к небезызвестной многим старой беседке в лесу. Перспектива застать Эвполида в пикантной ситуации никого не смущала. Наоборот, явилась бы поводом для величайшего облегчения. Но мало кто — и менее всего Энет — верил, что все обойдется. Эх, предупредил ведь тот паренек у ворот Персики, поведал, что серьезные намерения против афинян имеются, а Леонтиск попер наобум, один, и вот — сгинул. Где теперь искать его? Кто может желать зла Эвполиду и Леонтиску, и даже им обоим вместе? Горгил-убийца, Агиады, римляне? Ох, сомнительно — кто они такие, эти афиняне, зачем кому-то затевать целую канитель, чтобы убрать их? Нужно было допросить того малого, что предупредил их, и через его «серьезного человека» искать концы. Эх, а ведь они даже имени отрока не спросили — и тот канул в Спарту, как рыба в Эврот.
   Молодые воины настороженно углубились в лес. Вскоре Энет нашел несколько лоскутов белой ткани, которые выглядели так, будто их только что оторвали от праздничной, и, судя по вышивке, женской одежды. Больше молодым воинам найти ничего не удалось, хотя они обшарили и поляну, где были найдены лоскуты, и местность вокруг беседки, где Эвполид по обыкновению встречался со своей подружкой. Галиарт, а вслед за ним и Энет, принялись звать сына Терамена, рассчитывая, что тот откликнется, если находится где-то неподалеку, но безрезультатно. Афинянин и девушки, или одна девушка, если верить старому рабу, вошедшие в лес, пропали без следа.
   Спустя час, охрипнув от криков, донельзя встревоженные друзья вернулись в город.
   — Быть может, они все-таки где-то гуляют? — неуверенно предположил Галиарт. — Зашли далеко и не слышали наших криков?
   — Хрен там, — Феникс мрачно покачал головой. — Афинята наши вляпались в большое говно. Я чувствую. Возможно, их уже…
   — Ты не говори так, — Энет угрюмо глянул на него. — Дадут боги, все обойдется.
   — Энет, дуй к нашим, — под веснушчатыми щеками Феникса перекатывались желваки. — Сообщи командиру и остальным. Ты бы, Галиарт, сходил домой к шлюшкам, ты ведь вроде бывал там раньше.
   — Да, один раз с Леонтиском, — мотнул лошадиной челюстью сын наварха. — Я схожу.
   — Ну а я с остальными еще порыскаю по округе, авось чего накопаем, — закончил Феникс.
   Молодые люди разошлись в разные стороны, пробираясь, отягощенные своими мыслями, через улицы, полные веселящихся людей.
   Дионисии продолжались.
 
   За стеной кто-то стонал — надрывно и размеренно. Скамья, на которой сидел Леонтиск, была жутко холодной, и высасывала тепло его тела, как пиявка. Афинянин пытался изменить позу, насколько это позволяла цепь, однако это слабо помогало, и он попробовал отвлечься размышлениями. Итак, он снова в темнице, и похоже, отсюда выход один — прямиком на подземные равнины. Очнувшись после удара Арсионы — чем она ему заехала? не иначе как рукоятью астрона, волосы на затылке стянуты коркой крови — афинянин обнаружил у себя во рту кляп, а на голове — плотный мешок, стянутый на шее веревкой. Грубые мужские пальцы как раз заканчивали стягивать другой веревкой запястья афинянина за спиной. По коротким односложным фразам, которыми обменивались меж собой похитители, Леонтиск понял, что их несколько, но никого вроде бы не узнал. Голоса Арсионы он тоже не слышал — наверное, она передала его на руки своих подчиненных из «белых плащей». Леонтиск застонал от стыда — ловко эта девица его подловила, справилась с ним, «спутником» Пирра, словно с желторотым сосунком. Будь ты проклята, лакедемонянка-амазонка!
   Услыхав, что пленник ожил, похитители грубо поставили его на ноги и повели, щедро угощая пинками и тычками, если ему случалось запнуться. Один из негодяев все время крепко держал Леонтиска за плечо, не позволяя ему упасть. Спустя приблизительно четверть часа афинянина запихали в некий переносной экипаж, вроде лектики, и куда-то понесли. Тот же самый — или другой? — надсмотрщик сел вместе с Леонтиском и крепко держал его, исключая любую попытку к бегству.
   Путь занял немало времени, как показалось афинянину — не менее получаса. Леонтиск слышал оклик стражи, тихий ответ сопровождающего, скрип железных ворот. Через несколько минут лектику опустили на землю, а пленника без особых церемоний вытащили наружу. Потом его завели в какое-то здание и долго вели по лестницам и переходам. Полы, насколько мог судить афинянин, всюду были каменные и добротные, шлифованные.
   — Стой, кого ведем? — раздался неожиданный оклик.
   — Вас должны были предупредить… — недовольно заметил сопровождающий, теперь Леонтиск был уверен, что уже слышал раньше этот голос.
   — Да, приказ был. Пропусти их, Исад, — отвечал другой голос, зычный и грубый.
   Исад? Проклятье, так вот куда его привели, во дворец Агиадов! Нужно как-нибудь… Мощная длань сопровождающего, пресекая все лихорадочные задумки Леонтиска, стиснула его шею. Ох, и хватка у него, аж позвонки хрустнули. Борец он, что ли?
   Лязгнул замок, и афинянин, повинуясь очередному тычку в спину, ступил на первую ступень ведущей вниз лестницы. Она показалась почти бесконечной, как будто вела прямиком в царство Аида. Леонтиск догадался, что путешествие близится к завершению. И точно: как только спуск закончился, сопровождающий сдернул с него колпак и выдернул кляп. Видимо, опасаться похитителям больше было нечего. Леонтиск тут же узнал здоровяка Гермократа, одного из декадархов Леотихида. И тонкогубого лохага Полиада, казавшегося просто тощим на фоне здоровенного подчиненного.
   — Только не ори, афиненок, — посоветовал квадратный, как могильная плита, Гермократ. Леонтиск вспомнил, как однажды на соревнованиях Гермократ поборол самого Демарата, победителя Олимпиады. — Никто не услышит, а тебе будет хуже.
   — Свободен, Гермократ, — сухо проговорил Полиад, делая шаг вперед. Декадарх поспешно ретировался.
   — Руки развяжешь, Красавчик? — поинтересовался афинянин у Полиада.
   — Размечтался, покойник! — усмехнулся тот. — Эй, Харет!
   — Да, господин лохаг? — от стены отвалился приземистый тип с типичной для палача дебильной внешностью.
   — Прими клиента. Обслужи как полагается.
   — Бу сде! — осклабился мерзавец. За его спиной выросли два долговязых мордоворота.
   — А ты ничего не боишься, Полиад? — зло воскликнул Леонтиск, тщетно пытаясь сопротивляться схватившим его амбалам. — За такие делишки ответить придется! Перед эфорами!
   Мордовороты бросили афинянина на колени, прижали голову к шершавой каменной скамье, похожей на плаху.
   — Где Эвполид, ты, червяк заморенный? — выкрикнул Леонтиск в сторону хладнокровно наблюдавшего за процедурой Полиада.
   — Здесь я, Леонтиск! — раздался вдруг из ближней камеры бодрый голос сына Терамена. — Эти шакалы и тебя взяли?
   — Замолчи, иноземец, — Полиад подошел к решетке, просверлил пленника мутным взглядом и после долгой паузы спросил, облизав тонкие губы:
   — Ну и каково это? Поцеловать Арсиону?
   — Как, у тебя тоже на нее стоит? Вот это да! — Эвполид расхохотался.
   — Забавный. Смеющийся. Покойник, — раздельно проговорил красавчик, удивленно глядя на него и повернулся, собравшись уходить.
   — Ее поцелуй — это восторг! Сумасшествие! — заорал ему вслед Эвполид. — Тебе этого никогда не познать, ты, мужеложец заморенный!
   «Мужеложец» на мгновенье задержался на пороге, словно собираясь ответить, но потом передумал и бросил тюремщикам:
   — Шутнику заткните пасть — пусть пожует кляп. А второго определите подальше от этого, чтоб никакого общения, — с этим Полиад вышел.
   К этому моменту на шее Леонтиска красовался наскоро заклепанный медный ошейник. Схватив пленника за это сомнительное украшение, один из амбалов протащил его в дальний конец коридора — Леонтиск успел краем глаза увидеть Эвполида за частой гребенкой железных прутьев — и запихал в камеру. Усадил на скамью, а кольцо ошейника пристегнул к свисавшей со стены короткой — всего несколько звеньев — цепи. Напоследок тюремщик разрезал стягивавшую руки веревку и вышел, не дослушав и половины леонтисковой коллекции проклятий.
   Прошло несколько часов. Афинянину они показались несколькими сутками. Стылая скамья впитала последние остатки тепла, хитон намок от капавшего с потолка конденсата. Крысы любопытно кружили у самых ног пленника, почти не обращая внимания на его неловкие попытки отогнать их. Неумолчные стоны из соседней камеры резали слух и нервы почище напильника. Кроме того, Леонтиск жутко проголодался. Несколько раз он пытался позвать тюремщиков, требовал еды и ругался до хрипоты. Они не обращали на него никакого внимания, всецело отдавшись азартной игре в кости. Афинянин слышал их восклицания — то вопли радости, то смех, то богохульства, — стук костей и звяканье меди.
   Одна из крыс, подкравшись, укусила Леонтиска за палец ноги.
   — Ах ты, мразь хвостатая! — выругался он. — Ну, я тебя проучу, клянусь Меднодомной Афиной!
   Крыса отбежала на безопасное расстояние и замерла посреди камеры, нагло глядя на человека блестящими бусинами глаз. Задвинув ноги под скамью, молодой человек терпеливо ждал, пока грязная тварь, осмелев, не приблизилась снова.
   — Ха! — он резко выбросил ногу. Крыса метнулась в сторону, но опоздала: подбитая подошва сандалии припечатала ее хвост к полу.
   На лестнице послышался отчетливый звук шагов: кто-то спускался. Возможно, по его душу. Хм, нужно завершить дело. Леонтиск, не отрывая подошвы от пола, подтащил верещащую крысу поближе и сильными ударами другой ноги превратил ее в мохнатую окровавленную лепешку.
   — Харет, — позвал сильный мужской голос.
   — О, господин стратег!
   Зацокала по полу выроненная с перепугу игральная кость.
   — Где ублюдок?
   — Который из них, господин стратег? — голос палача прозвучал заискивающе.
   — Разумеется, последний! Я же спросил — «где ублюдок?», а не «где мудак?»!
   — Гы-гы-гы! — оценил остроту Харет. — Ублюдок — здесь, во второй. Открыть?
   — Открывай.
   Дверь камеры отворилась. Афинянин глянул на вошедшего и стиснул челюсти. Даже в полумраке подземелья он сразу узнал эту высокую подтянутую фигуру и рыжую шевелюру. Леотихид-Рыжий! Леонтиск вдруг похолодел от неожиданной догадки — боги, Полиад что-то там говорил о том, что Эвполид целовался с Арсионой. Как такое вообще могло произойти? Но, если предположить, что сын Терамена, страстно грезивший об Арсионе, добился своего… Неужели они тут лишь из-за того, что Леотихид решил наказать наглеца, прикоснувшегося к его подруге? Эх, говорили друзья Эвполиду, предупреждали, что никто не смеет лезть к Арсионе, никто не… Авоэ, стоп, что за нелепость? Не нужно путать причину со следствием. Пожалуй, Эвполид не потому здесь, что целовался с Арсионой, а целовался с Арсионой, потому что должен был очутиться здесь. Или…?
   Эти мысли сумбурным вихрем пронеслись в голове молодого воина. Тем временем Леотихид, с сомнением оглядев услужливо принесенный тюремщиком табурет, все же сел, брезгливо завернув край своего белого, с золотыми львами, плаща.
   — Добрый вечер, афиненок, — сладко улыбнувшись, промурлыкал Агиад. Его глаза с видимым удовольствием скользнули по медному ошейнику, притягивающему пленника к стене. — Или лучше назвать тебя обосравшимся львенком?
   — Не изволишь ли объяснить, что происходит, и что тебе нужно от меня, стратег Леотихид? — со всей возможной холодностью процедил Леонтиск. — А также от моего друга Пилона, похищение которого, кстати, может привести Лакедемон к серьезному разладу с полисом афинян. Потому что, да будут тебе известно…
   — Ох, да знаю, знаю, — язвительно усмехнулся Агиад. — Потому что этот твой Пилон — на самом деле никакой не Пилон, а Эвполид, сын афинянина Терамена Каллатида. Это ты хотел сказать? Увы, несчастный афиненок, могущество этого человека давно истаяло, и Спарте ничем не грозит его гнев. Так что напрасно твой дружок Пилон пыжится в камере, надеясь, что при звуке имени его родителя двери темницы немедленно отворятся. Какой наив! Авоэ, напротив, его взяли именно как Эвполида, сына Терамена, и только благодаря тому, что его настоящее имя стало известно, этой ночью он из любителя женщин превратится в безразличного, немножко обезображенного мертвяка. Тебя, кстати, ждет то же самое.
   — Это блеф! — зло бросил Леонтиск. — Вам не за что нас убивать. Не за что!
   — Ну, насчет того, что не за что, так это вопрос спорный, — скривил губы Леотихид. — Я бы, например, прикончил тебя только за то, что ты друг Эврипонтидов. Клянусь богами, для меня это — вполне достаточное основание! Однако твоя смерть — не мое желание, я имею к этому делу весьма отдаленное отношение. Мне даже жаль тебя немного. Потому что человек, который будет тебя убивать, намерен проделать это постепенно и, предполагаю, небезболезненно. И, поверь, это не блеф.
   — Но почему, за что? — афинянин дернулся, но цепь остановила его порыв. — Кто этот человек? Могу я узнать его имя?
   — Ты о нем слышал. Это некий Горгил, известный наемный убийца.
   — Горгил? — Леонтиск впервые по-настоящему испугался. — Но ведь он приехал в Спарту…
   — Да, да, убить Эврипонтидов, это каждой собаке известно, — усмехнулся Леотихид. — Но убить Пирра, видишь ли, как-то не получается, вот мастер и решил немножко подзаработать. На еду, на вино, на девочек…
   — Хочешь сказать, что ему заказали мою жизнь? И Эвполида? — Леонтиск не оценил шутки. — Но кто? Кому мы перешли дорогу?
   — О, не буду утомлять тебя подробностями, тем более, что сам в них не вдавался, — небрежно махнул рукой Агиад. — Думаю, мастер сам все расскажет, причем намного подробнее, чем тебе бы хотелось. Ты встретишься с ним через несколько часов, ночью, как только взойдет луна.
   Леонтиск откинулся к стене, звякнув цепью, немного помолчал, собираясь с мыслями, затем спросил:
   — Тогда какая твоя роль во всем этом деле, стратег-элименарх Леотихид, брат царя Спарты? Ты послал свою женщину совратить Эвполида, твои люди привели сюда меня… Почему ты помогаешь Горгилу? Или ты так же, как Горгил, будучи не в силах дотянуться до ненавидимого тобой Эврипонтида, желаешь причинить Пирру вред, убивая его друзей?
   — Ненависть — далеко не единственный мотив, — пожал плечом рыжеволосый стратег. — Не хочу тебя обидеть, афиненок, но ты — пешка, мелкая разменная фигура в большой игре. Ты никогда мне не нравился, с того самого момента, как появился в агеле, но причина моего сотрудничества с господином убийцей бесконечно далека от связи с твоей персоной. Посвящать тебя в детали не буду, иначе получится, как в плохой драме, где злодей рассказывает плененному герою все свои тайны, а тот потом чудесным образом освобождается. Нет, лучше нарушить канон: я тебе ничего не рассказываю, а ты спокойненько, не создавая ненужных хлопот, умираешь.