Конарев Сергей. Балаустион

   Уже минула полночь, разговор умер, как оставленный без пищи костер. Они сидели кругом, мрачно уставившись на клепсидру, ронявшую свои капли с размеренным — дин, дин, дин — медным звоном. Водяные часы были искусно выполнены из металла и шлифованного камня, украшены резьбой и росписью. Галиарт вспомнил, что изготовление часов было новым увлечением Энета, смолоду имевшего золотые руки и способного сутками сидеть над созданием какой-нибудь изящной вещицы, которую он потом бескорыстно дарил кому-нибудь из друзей. Галиарт не был исключением — в продомосе особняка наварха стояла подаренная товарищу Энетом статуэтка Победы-Ники, вырезанная из дерева и покрытая темным лаком. Будь Энет ремесленником, а не воином, он мог бы сделать состояние, продавая свои изделия богачам. Увы, в Лакедемоне единственным достойным занятием полноправного гражданина являлась военная служба, а ремесла и торговля были уделом перийоков. Так было искони, но с приходом римского господства Спарта стала ощущать жестокую нехватку войн: теперь они происходили за пределами Греции, и лишь немногие спартанские граждане, да и то исключительно в качестве наемников, могли получить реальный боевой опыт. Еще несколько десятилетий такой жизни — и многовековая воинская традиция захиреет за невостребованностью.
   У входа раздался звук шагов. Все напряглись, повернув головы к дверному проему. Через несколько мгновений в нем материализовался Менандр, один из отряда Иона.
   — Командир, пора! — с порога объявил он. — У западных ворот дворца появилась группа стражников. Пятеро. Ведут двоих со связанными руками и колпаками на головах по направлению к Киносуре.
   Все одновременно оказались на ногах.
   — Проклятье, неужели «белые» собираются утопить их в Эвроте? — воскликнул Тисамен. — Из переулков Киносуры можно в трех местах выйти к реке.
   — Нужно поспешить, командир, — Галиарт выжидающе поглядел на царевича.
   — Мы будем там раньше них, — кивнул тот. — Менандр, возвращайся к Иону, передай, что мы отправляемся к старой мыловарне на берегу Эврота. Кто пойдет к берегу, нас не минет. Устроим засаду. Ион пусть продолжает наблюдать за дворцом и немедленно сообщит, если произойдет что-то интересное.
   — Есть! — Менандр стукнул в грудь кулаком и вышел прочь.
   Пирр и его отряд, всего десять человек из «спутников» и ближайших друзей, тоже вышли под звездное зимнее небо. Откуда-то справа доносились звуки гобоя, дружное хлопанье в ладоши и смех. С другой стороны сильные женские голоса растягивали грустную старинную песню. Эврипонтиды постарались проскользнуть меж двух этих кругов незамеченными. Выбравшись с мощеных улиц в кривые и темные переулки Мезои, они перешли на бег, устремившись в обход горы акрополя к Киносуре, беднейшему из районов Спарты. Местные обитатели, попадавшиеся им навстречу, испуганно отскакивали в сторону, завидев блеск луны на лезвиях мечей.
   Вел Пирр, Галиарт бежал следом, чувствуя, как расцветает в груди, бьет в голову бесшабашная горячка. Если только «белые» попробуют хоть что-нибудь сделать Леонтиску, воды Эврота окрасятся кровью. Рассудок пытался возразить, что убийство спартанских граждан повлечет за собой серьезнейшие проблемы, но это была ночь ярости, а не рассудка.
   Вскоре в нос ударил запах воды и тины, дома сошли на нет, а следом и улица превратилась сначала в дорожку, а потом и вовсе в тропу, петляющую по берегу реки в чаще жухлой прошлогодней травы и кустарников. Молодым воинам пришлось перейти на шаг. Впереди сгустком тьмы виднелось полуразрушенное здание сгоревшей мыловарни, слева тусклые звезды купались в зыбких струях Эврота. Царевич действительно выбрал отличное место для засады: даже в сегодняшнюю темную ночь новолуния отсюда можно было заметить любого, кто направлялся к воде со стороны города.
   — Будем ждать, — вполголоса произнес Пирр, когда отряд укрылся в тени развалин. — Мы не могли опередить их намного.
   И верно: не прошло и четверти часа, как со стороны святилища Геры раздался шум шагов, треск камыша и негромкие проклятия. Враги приближались. Сердце Галиарта заколотилось: ну, Леонтиск, потерпи еще немного!
   — Не убивать! — раздался яростный шепот Пирра. — Главное — ошеломить, обезоружить и сбить с ног. Галиарт, Тисамен, в драку не лезть. Ваша задача — сразу вытолкнуть афинят из схватки.
   Понятно: на случай, если охранники, несмотря ни на что, попытаются прикончить пленников. Не исключено, что Рыжий отдал им приказ убрать свидетелей его злодеяний любой ценой.
   — Есть, — ответили в унисон Галиарт и Тисамен.
   — Еще раз повторяю: не убивать! Лих, Феникс, вы меня поняли? — осведомился царевич.
   — Угу, — отозвался Феникс. Лих промолчал.
   — Все, замерли! — скомандовал Пирр. — Не дышать, не шевелиться. Нападать по сигналу.
   Наступила короткая тишина, нарушаемая хрустом продирающихся сквозь заросли людей. Уже стали различимы отдельные фразы переговаривающихся между собой «белых плащей». Похоже, они не подозревали, что кто-то кроме них может находиться на берегу реки в столь поздний час.
   — Пактий, тащи сюда этот кусок дерьма. Чего ты его прешь прямо по зарослям?
   — А-а, проклятье! Наступил прямо в воду!
   — Разуй глаза, тропинка левее.
   — Во дерьмо, провалился! А ну, подержи этого засранца, я вылезу…
   — А чего его держать, ха-ха! Куда он убежит, со связанными руками и мешком на голове? Ну, ты осел, Пактий! Давай руку.
   — Э-эп!
   — Все, почти пришли. Щас делаем дело и — к шлюхам! Сегодня Дионисии, а у меня, представь себе, еще глотка вина в глотке не было!
   — Пора, — выдохнул Пирр, сидевший в полушаге от Галиарта, и, вскочив на ноги, заорал своим металлическим голосом так, что зазвенело в ушах:
   — СТОЯТЬ! ОРУЖИЕ — НА ЗЕМЛЮ!
   Эврипонтиды бросились на опешивших охранников как стая голодных кошек на мышиный выводок. Галиарт сорвался с места мгновенно, но некий долговязый призрак (Лих?), обогнал сына наварха, первым врезавшись в кучу злодеев.
   — Мечи наголо-о! — заорал кто-то из «белых плащей». Лязгнуло, раздался короткий вскрик, шум борьбы.
   Галиарту было некогда следить за схваткой: следуя приказу Пирра, он бросился к дальней фигуре в надетом на голову колпаке (оставив Тисамену ближнюю) и сильным толчком отбросил ее в сторону. Бедняга, упавший животом в кусты, замычал, задрыгал ногами. Его руки были связаны за спиной.
   — Сейчас, дружище, сейчас! — Галиарт обернулся, готовый защищать друга, но никто из охранников не кинулся, размахивая мечом. Луна, бесстрастный глаз ночи, давала достаточно света, чтобы было видно — все пятеро «белых», отчаянно сквернословя и брыкаясь, сбиты с ног и прижаты к земле превосходящими силами нападавших. Убедившись, что его помощь друзьям не нужна, молодой воин обернулся к спасенному пленнику, схватил его за плечи и вытащил из кустов. Это оказалось непросто — тот был необыкновенно тяжелым. И грузным.
   По спине сына наварха пробежал холодок ужасного подозрения. Не справившись с узлом веревки, стягивающей края колпака, он, спеша и обламывая ногти, просто разодрал плотную ткань. Его взору предстали округлившиеся от ужаса глаза, нос картошкой, всклоченная борода, рот, растянутый вбитым кляпом…
   — Великая Афина! — простонал Галиарт. — Это не Леонтиск! И не Эвполид!
   — Что? — вскричал Пирр. — Что ты сказал?
   — Тысяча фурий! Это какой-то старый хряк. Как Ион мог принять его за кого-то из наших?
   К Галиарту подскочил Феникс, присел на корточки и вгляделся в лицо связанного человека.
   — Вот дерьмо, и правда не афинянин, — протянул разочарованно, как будто товарищ мог ошибиться. Решительным движением рыжий сквернослов вырвал изо рта бедняги обслюнявленный кляп. — Ты кто, чудак?
   — Продавец пирожков, — с трудом двигая челюстью, проговорил несчастный Мегакл. — Не убивайте, умоляю! Умоляю!
   Он залился слезами и сделал попытку кинуться молодым воинам в ноги, но не удержал равновесия и повалился на бок: руки его были по-прежнему связаны за спиной.
   — А второй? — вскинулся Галиарт. Все обернулись к Тисамену.
   — Этот — дурацкий мим с приклеенной бородой и напудренными щеками. Да и тот не то потерял сознание, не то умер с перепугу, — раздельно произнес в наступившей тишине его голос. Самого Тисамена видно не было, Галиарт различал лишь его размытую тень и еще одну, безмолвно скорчившуюся на земле.
   — Нас провели, — прошипел Коршун.
   — Или Ион ошибся, — прорычал Пирр. — Но сейчас мы все узнаем.
   Царевич опустился на корточки подле одного из вжатых лицом в землю охранников.
   — Ты узнаешь меня, дружище Пактий?
   — Пирр Эврипонтид? — изумленно прохрипел тот, придавленный к земле упершимся в спину коленом Лиха. — Какого беса… Вы что вытворяете?
   — Нет, это вы какого беса здесь делаете? — с нажимом произнес царевич. — Кто этот бедняга? И где наши товарищи, похищенные сегодня днем?
   Пактий задергался, и Лиху пришлось отвесить ему внушительного тумака, чтобы привести в чувство.
   — Никого из ваших мы не трогали, — задыхаясь, прошипел «белый плащ». — А эти… пара придурков, задолжавших мне деньги.
   — И за это ты решил отправить их кормить раков с каменными «поплавками» на шее? — подал голос Феникс.
   — Побойся богов, какие раки? — горячо возмутился Пактий. — Припугнуть хотел, и только! Клянусь!
   Спасенный торговец пирожками, услышав это, вдруг дико, в голос, зарыдал.
   — За что эти люди схватили тебя? — Галиарт потряс Мегакла за плечо. — Где они тебя держали? С тобой был кто-нибудь еще, высокий молодой парень, афинянин?
   Продолжая всхлипывать, Мегакл энергично затряс толстыми щеками.
   — Нет, никого не видел, господин военный. Я… виноват, я действительно задолжал этим господам… деньги, — несмотря на то, что его мучители были распростерты на земле, торгаш смотрел на них с неприкрытым страхом.
   — Эх ты, шкура! Они ведь тебя утопить собирались, и если бы не мы… — зло бросил Галиарт и выпрямился, с отвращением отстранившись от дрожащего лжеца.
   — Где Леонтиск, собака? — заорал Лих, резко заламывая Пактию руку. — Говори, мразь, на куски изорву!
   — Ты что, олух, спятил? — взвизгнул от боли охранник. — Отпусти! Не видел я вашего афиненка!
   Лих и не подумал прекратить, задирая руку Пактия все выше. Тот ругался и скрипел зубами, но не сознавался.
   — Мы теряем время, — раздраженно заметил Тисамен, наблюдая за этими бесплодными попытками.
   — Что будем делать, командир? — наконец, сдался и Лих. — Может, разведем костер и будем жарить им пятки, пока кто-нибудь не признается?
   — Этого не потребуется, сейчас он все скажет, — тихо проговорил Пирр.
   Вынув из ножен у пояса отцовский кинжал, с рукоятью в виде оскалившегося вепря-секача, Эврипонтид присел у головы Пактия и приставил острие кинжала к его затылку.
   — Сейчас ты скажешь, где наш товарищ, или умрешь, — просто сказал царевич. Но у Галиарта волосы зашевелились на голове: он ни на мгновенье не усомнился, что Пирр не шутит — так это было произнесено.
   — Командир, ты ведь… — сухой язык прилип к гортани.
   Пактий тоже понял, что костлявая уже намотала нить его жизни на пальцы, чтобы оборвать ее. Внезапно стало очень тихо, даже торговец Мегакл перестал скулить.
   — Афиняне были еще во дворце, в подвале, когда мы вышли, — глухо произнес «белый плащ», не поднимая лица от земли. — Их должны были повести другие, декада Гермократа.
   — Куда? Зачем?
   — В Персику, задними воротами. Больше ничего не знаю, клянусь!
   — Проклятье! — Лих вскочил на ноги. — Нужно лететь к Персике, немедленно!
   — Поздно, дерьмовое дерьмо, слишком поздно! — помотал головой Феникс.
   — Командир? — Галиарта трясло.
   — Идем! — решил Пирр, медленно вкладывая кинжал в ножны. — Ублюдков оглушите, связывать некогда.
   Раздались глухие удары и вскрики.
   — Этого тоже? — спросил Энет, хватая за шею снова забившегося в истерике продавца пирожков.
   — Не надо, — поморщился Пирр. — Вдруг «белые» очнутся раньше, чем он, и все-таки решат его утопить. Пусть идет домой. И тому, второму, плесните в лицо воды, пусть очнется.
   Энет нехотя разжал пальцы, и Мегакл, забыв поблагодарить, медленно, то и дело оглядываясь, словно не веря, что его отпустили, двинулся к городу. Лишь отойдя на некоторое расстояние, он тяжело, с шумом, побежал.
   — Если ты надеешься, командир, что этот даст показания в суде, то зря, — повернулся к Пирру Лих.
   — Да, похоже, они его здорово запугали, — хмыкнул Тисамен.
   — Заткнитесь. К городу, бего-ом! — скомандовал царевич.
   Они послушались автоматически, привыкнув повиноваться этому голосу еще полтора десятка лет тому назад. Бежали, не скрываясь, теперь важна была скорость. Камыш трещал и хлестал молодых воинов по ногам, кусты стряхивали на них с веток ночную влагу. Холодало.
   У первых домов их окликнули. От темной стены отделилась и бросилась им навстречу фигура.
   — Менандр!
   — Это вы!
   — Что случилось?
   — Еще два пленника с охраной! — Менандр пристально осмотрел всю группу, но не заметил пополнения. — И, как я понимаю, именно те, кто нам нужен. Их повели куда-то в центр города, Ион сразу отправил меня сообщить вам, а сам пошел следом…
   — Мы знаем, куда они направляются! — отрезал Пирр. — Когда?
   — Полчаса назад или чуть больше.
   — Проклятье, — прошептал Галиарт.
   — Менандр, и ты, Тисамен, идите и поднимайте всех наших друзей, всех сторонников и ведите к агоре, — приказал царевич. — Найдите Брасида, Эпименида, Никомаха, всех! Остальные — за мной. Попробуем войти в Персику.
   И снова бег, теперь уже по освещенным праздником улицам города, сквозь процессии и хороводы, под недоумевающими взглядами и восклицаниями горожан. Всех, кого узнавал, Пирр звал за собой. В результате к воротам дворца иноземцев прибыла ватага в несколько десятков человек. Еще сотни полторы-две, из числа любопытствующих или привлеченных призывами эврипонтидов, подтягивались через агору, стекались по прилегающим улицам.
   У ворот Персики их встретил Ион. Его лицо было серым.
   — «Белые» уже завели их. Давно. Десять человек, все — леотихидовские охранники. Через некоторое время вышли, уже без пленников, и спокойно удалились. Я послал за ними Гереста, — молодой историк говорил отрывисто, без обычной выспренности.
   — Ты уверен, что вели наших? — спросил Пирр.
   Ион пожевал губу:
   — Их лица были скрыты, но… кто же еще? В любом случае, из дворца Агиадов больше никого не выводили. Я оставил командование Писандру, он должен был известить, если бы кого-то заметили.
   — Ну что же, на штурм, — вполголоса произнес царевич и двинулся к воротам. «Спутники», не отставая, следовали за ним.
   — Кто таковы? — на шум из калитки в воротах выступил плечистый эномарх Священной Моры.
   — Я — Пирр Эврипонтид, сын царя Павсания, — выступил вперед царевич. — А ты… Ликиск, сын Гелида, верно?
   — Так, — немного смешавшись, кивнул эномарх. Пирра он явно узнал.
   — Я прошу, доблестный Ликиск, пропустить меня и моих друзей на территорию Персики, — продолжал Пирр. — Дело чрезвычайной важности.
   — Не имею права, — отрицательно покачал головой воин. — После захода солнца во дворец пускаем только проживающих иноземцев. Для спартиатов, имеющих грамоту дворцовой канцелярии, дозволен вход днем, ночью же пропуск не действует.
   — Я должен войти и войду! — прорычал Пирр, делая шаг вперед и впиваясь взглядом в лицо эномарха.
   — Не войдешь, покуда я здесь стою, — твердо покачал головой офицер. За его спиной быстро выстроились, выставив ровной стеной щиты, полтора десятка солдат Моры. — Отступись, Пирр Эврипонтид. Хочешь, чтобы я поднял тревогу?
   Губы царевича шевельнулись в беззвучном ругательстве. Идти напролом было бесполезно: встав в воротах, воины Священной Моры сдержали бы и толпу тяжеловооруженных гоплитов, не то что кучку вооруженных одними мечами молодых людей.
   — Послушай, эномарх, — царевич сбавил тон. — Полчаса назад или около того разве не впустил ты во дворец группу вооруженных, которые вели пленников?
   — Было дело, — нехотя кивнул офицер. Его губы были напряженно поджаты. — Но их старший имел при себе особую царскую грамоту, позволяющую вход в Персику в любое время дня и ночи. Да они долго и не задержались: передали арестантов и вышли этими же воротами почти сразу. У тебя случайно нет при себе такой грамоты, Пирр Эврипонтид?
   — Нет, — признал Пирр. — Но эти пленники — мои друзья, и люди стратега Леотихида их похитили.
   — Это, клянусь богами, твоя личная беда. Священная Мора не путается в чужие усобицы, — поскучнев лицом, офицер повернулся, собираясь вернуться за калитку, но Пирр остановил его, схватив за плечо.
   — Но это были люди элименарха Леотихида, верно? Те, что привели арестованного?
   — Допустим, — эномарх стряхнул руку царевича, вызывающе поглядел на него. Хотя все еще не решался приказать солдатам гнать в шею популярного в городе молодого аристократа.
   — Ты готов подтвердить это? — неуловимым движением Эврипонтид оказался между эномархом и калиткой.
   — Чего еще? — служивому явно не улыбалось влезать в разборки петушков из противоборствующих царских домов. — Послушай, Эврипонтид, ступай по-хорошему…
   — Мне необходимо поговорить с твоим начальником, — твердо сказал Пирр, не отступая ни на шаг.
   — С лохагом? Вряд…
   — Нет, с самим Деркеллидом, полемархом.
   — Что? — эномарх с трудом взял под контроль свою готовую отвалиться челюсть. — Это невозможно. Сегодня Дионисии, дружок. Кто знает, где найти господина полемарха?
   — Нет нужды искать меня, эномарх, — раздался вдруг голос из-за спины офицера, и в круг света, отбрасываемый установленными на столбах ворот масляными фонарями, вступила угловатая долговязая фигура.
   — Полемарх! — вытянулся в струнку эномарх Ликиск.
   — Господин Деркеллид, — склонил голову Пирр, уважительно глядя на появившегося из темноты человека.
   Его невозможно было не уважать. В цветущие годы Деркеллид был одним из лучших мечников Спартанского государства и вдобавок имел знатное происхождение, недюжинный талант военного и цепкий проницательный ум. Порывшись, в биографии Деркеллида можно было отыскать победы в Олимпиадах и Истмийских играх, участие в походах Агида и даже военную службу — в качестве наемника — в армии Митридата Великого, ведшего в те поры войну против римлян и Вифинии. Всего этого оказалось достаточно, чтобы в сорок один год он получил командование над Священной Морой и продолжал удерживать его сейчас, восемнадцать лет спустя. Годы не смогли согнуть его строгой военной осанки, лишь только высушили кожу и обострили черты лица.
   — Чего ты ищешь в Персике ночной порой, молодой Эврипонтид? — глаза полемарха блистали искрами из-под серых бровей.
   Царевич по-лаконски кратко обрисовал суть проблемы. Деркеллид слушал молча, стиснув квадратные челюсти. Галиарт молил всех богов, чтобы командир Священной Моры захотел разобраться в этом деле. Если это произойдет, никому его не своротить: твердостью характера полемарх был схож разве что с эфором Фебидом. К сожалению, он мог и не внять просьбе Пирра, потому что, будучи соратником покойного царя Агида, соответственно, являлся недругом Павсания Эврипонтида. Впрочем, после смерти Агида Деркеллид не высказывал к Эврипонтидам ни неприязни, ни любви, и вообще старался держаться в стороне от интриг и политики. Боги, сделайте так, чтобы он последовал этому принципу и теперь!
   Выслушав царевича, полемарх перевел взгляд на подчиненного.
   — Ликиск, знаешь ли ты, кому передали конвоируемых?
   — Никак нет, господин полемарх, однако выяснить это нетрудно. Нужно поинтересоваться у подразделений, охраняющих подъезды и лестницы. Мне заняться этим?
   — Выполняй, — сухо кивнул полемарх. Галиарт внутренне возликовал.
   Деркеллид снова повернулся к ночным гостям.
   — Мы найдем людей, которых, как ты, молодой Эврипонтид, утверждаешь, похитили и привели сюда, чтобы умертвить. Покуда я — полемарх Священной Моры, здесь, на моей территории, клянусь Зевсом, подобного твориться не будет. Но если ты солгал мне — берегись! Ответишь по всей строгости.
   Пирр молча кивнул, принимая условия.
   — Теперь отбери из своих нескольких человек и иди за мной. Остальные пусть остаются снаружи. Солдаты Моры стоят везде в этом дворце. Через четверть часа мы узнаем, где находится пленник, куда бы его ни отвели.
   Переглянувшись, Пирр и его «спутники», в том числе и «восьмой спутник» Галиарт, молча последовали за полемархом.
 
   Влекомый по ночным улицам с кляпом во рту и накинутым на голову мешком, Леонтиск еще на что-то надеялся. Он не мог видеть Эвполида, но знал, что друг рядом, и временами даже касался плечом его плеча. О побеге нечего было и думать, и Леонтиск рассчитывал только на помощь друзей. Вот только сможет ли Эврипонтид найти их, успеет ли придти на помощь? В душе сын стратега боготворил царевича Пирра и приписывал ему сверхчеловеческие качества, но рассудком понимал, что тот всего лишь смертный. И все-таки надеялся, бредя в слепой темноте на встречу с судьбой.
   Но помощь не пришла, и прогулка вслепую с натянутыми до струнного звона нервами подошла к концу. Стражники заставили пленников остановиться, до слуха донесся металлический лязг калиток и невнятный гул голосов. Леонтиск понял, что они достигли ворот Персики, и попробовал привлечь внимание солдат Священной моры, но те не обратили на его судорожный рывок внимания, а цепкие руки провожатых афинянина быстро уволокли его вглубь дворцового двора. Затем снова произошла какая-то заминка, и только когда эндромиды «белых плащей» загрохотали, удаляясь, Леонтиск понял, что они с Эвполидом уже в руках подручных Горгила. Сильная рука ухватила афинянина за ошейник и потянула куда-то в гулкие недра дворца. «Ну вот и все, отрычался, Львенок!» — подумал Леонтиск и начал настраивать себя на предстоящую встречу с убийцей. Итак, гибель неминуема, а товарищи наверняка не смогли отыскать афинян в муравейнике старой Спарты. Ну что ж, поделом ему — надо ведь быть таким дураком, чтобы, зная о петле, засунуть в нее голову. А смерть — достойная награда за глупость. Авоэ, нужно показать душегубу, как умирают афиняне. Раз ничего не изменить, нужно вытерпеть муки, плюнуть Горгилу в морду и встретить конец достойно.
   Пока их вели по лестницам и коридорам, Леонтиск убеждал себя, что не боится. Получалось вроде неплохо: он испытывал нечто вроде возбуждения, шел с высоко поднятой головой и придумывал изощренные оскорбления, которыми будет осыпать убийцу. Начать немедленно тренироваться на охранниках афинянину мешал только забитый в рот кляп.
   Кошки заскребли на душе, когда уходящие вниз скользкие ступени и затхлая сырость дали знать, что путь лежит в — очередное — подземелье, и, стало быть, развязка близка. Вскоре с угрожающим скрипом открылась и спустя миг с тяжким гулом захлопнулась уже за спиной последняя дверь. Твердые пальцы, словно когти, разодрали верхний и исподний хитоны, затем, скользнув по шее, сорвали с головы мешок и выдернули изо рта кляп. Кисти афинянина остались связанными за спиной.
   Логово Горгила представляло собой квадратное помещение, освещенное парой чадных факелов. За спиной находилась обитая железными полосами дверь, через которую они вошли, в противолежащей стене виднелась еще одна, такая же прочная на вид, ведущая, по-видимому, в глубину лабиринтов Персики. Посреди комнаты стояли два неподъемных на вид стола из окаменевшего дуба с позеленевшими медными кольцами со всех четырех сторон. В предназначении этих уродливых сооружений сомневаться не приходилось, ибо на одном из столов лежал страшно изувеченный труп. При взгляде на кровавое месиво вместо лица и по-звериному оскаленные зубы мертвеца Леонтиск пожалел, что открыл глаза. Внезапно ему ужасно не захотелось умирать. Просто до неприличия. Во рту пересохло, в голове тяжело забу хала кровь, а зубы пришлось стиснуть, чтобы они не стучали. Холодный камень и сырой воздух подземелья вызвали неудержимую дрожь. Или… это было следствие страха?
   «Боги, какой же я, оказывается, трус», — подумал Леонтиск, и повернул голову, чтобы зарядиться мужеством от Эвполида — уж этот не будет трястись овечьим хвостом в свой последний час. Двое в одинаковых серых хламидах уже освободили сына Терамена от его мешка и кляпа. Третий стоял за спиной Леонтиска, крепко держа его за ошейник. До сей поры убийцы не проронили ни слова, так что непонятно было, кто из них Горгил. Или мастер смерти еще только готовился к торжественному появлению?
   — Проклятый кляп, аж челюсть свело, — сплюнув, проговорил Эвполид и белозубо улыбнулся товарищу. — Как себя чувствуешь, друг Леонтиск?
   — Нормально, — попытался усмехнуться сын стратега, поражаясь выдержке товарища и спросил в тон: — Как ты думаешь, кто из этих уродцев — великий убийца?
   — Быть может, вон тот, что лежит на столе? — хохотнул Эвполид.
   — Ха-ха, точно, клянусь Афиной! — холод сжимал внутренности, но Леонтиск был горд этим смешком. — Только и разговоров, что Горгил да Горгил, а что я вижу? Плюгавого урода, да к тому же дохлого, вот что. Я разочарован… Эй, где здесь выход, я ухожу.
   Эвполид от души расхохотался, Леонтиск, не выдержав, тоже. Что это — истерика, или они уже свихнулись от страха?
   — Ну ты и шутник, дружище! — вытирая брызнувшие слезы ладонью, проговорил Эвполид. Голос его был странным, каким-то мяукающим. — Пожалуй, останься, я тоже пошутил. Тот мертвяк — не Горгил.