Конарев Сергей. Балаустион

   — Не спеши обвинять меня, царь Агесилай! — горячо воскликнул Эврипонтид. — Не я собрал здесь всех этих людей, они сами пришли сюда, возмущенные беззаконием, которое творится в нашем городе, считавшимся раньше цитаделью порядка. Хочешь ли ты услышать правду, государь?
   — Говори, если есть что сказать, — нехотя разрешил Агесилай. Задав вопрос перед лицом толпы, Пирр не оставил ему иного выбора.
   Царевич что-то скомандовал «спутникам», и Энет с Лихом, сцепив руки в замок, тут же подняли Пирра над толпой, а Ион и Тисамен придерживали его сзади за пояс. Видимо, сыну Павсания претило говорить с Агесилаем снизу вверх.
   — Царь Агесилай. Граждане Лакедемона, — торжественно начал Пирр. — Сегодня на меня, наследника рода Эврипонтидов, было совершено покушение. Случайность — или воля богов — помогли мне остаться в живых, а также самоотверженность верных нашему дому людей, заплативших за свою преданность кровью и жизнью. Я хочу, чтобы вы знали — это не первое, и, боюсь, не последнее покушение. В последнее время смерть витает вокруг нашего рода, нанося свои безжалостные удары. Неизвестные убийцы пытаются проникнуть в мой дом, подсыпают яд в пищу, похищают мою челядь. Два дня назад моего младшего брата в агеле пытались запороть насмерть двое неизвестных, чьи лица остались скрыты. Сегодня была моя очередь умереть. Замысел убийц едва не увенчался успехом, однако справедливые боги рассудили иначе.
   Толпа, притихшая было с появлением Агесилая, снова гневно зашумела.
   — Но боги далеки от дел земных, пути их нам, смертным, недоступны, — продолжал Эврипонтид. Его металлический голос звонко раздавался над площадью, отражался от серой кладки царского дворца, возносился в небо. — Мало дела олимпийцам до творящегося на земле, и никто из людей не люб им настолько, чтобы оберегать его бесконечно. И настанет день, когда они не уследят, не отведут злодейской руки, попустят свершиться злодеянию.
   — Не нужно патетики! — прервал царевича Агесилай. — Чего ты хочешь, толком? Тебе нужна охрана?
   — Нет, благодарю, государь, — покачал головой Пирр. — Охрана у меня есть.
   — Мы будем охранять тебя, Пирр! — закричал из толпы Тимандр.
   — И будем! Да-а! Слава Эврипонтидам! — с готовностью поддержали граждане. Почти все, кто пришел сюда, были сторонниками Эврипонтидов.
   — Мне нужно, чтобы подлый заговор против нашего рода был расследован, а его организаторы найдены и наказаны, — Пирру пришлось напрячь голос, чтобы перекричать выкрики из толпы. — Чтобы моим людям не чинили препон в этих поисках. Чтобы…
   — Остановись, — поднял руку Агесилай. — Я распоряжусь, чтобы все эти события были расследованы самым тщательным образом. И если заговор существует, виновные понесут наказание. Даю тебе в этом слово, слово царя Спарты. Ты удовлетворен?
   — Вполне, — Пирр коротко поклонился, сдержав ироническую усмешку. «Спутники» опустили его на землю.
   — Прекрасно, — кивнул царь. — Теперь, раз вопрос исчерпан, все отправляйтесь по домам. И чтобы никаких больше мятежных собраний! Ты слышишь меня, Эврипонтид? Перестань мутить народ. Тебе мало пени, вынуждаешь меня к более жестким мерам?
   — Ни в коем случае, государь , — холодно ответил Пирр и, повернувшись к царю спиной, пошел прочь. «Спутники» последовали за ним.
   — В какое же ты меня дерьмо впутал, подлец, — вполголоса бросил царь Леотихиду, не переставая смотреть вслед удаляющемуся Эврипонтиду.
   — Я ни при чем, — пожал плечами младший Агиад. — Все мастер Горгил, бракодел поганый… Его слава тускнеет на глазах. Надобно поговорить с эфором Архелаем, у меня к нему накопилась масса вопросов…
   — Пусть передаст своему недоделанному убийце — больше никаких покушений, по крайней мере в ближайшее время, — жестко произнес Агесилай. — Это дело начинает отчаянно пованивать.
   Леотихид поглядел на брата, собираясь возразить, но передумал, увидев выражение его лица. Братья развернули коней и направили их в распахнутые номаргами ворота дворца.
   — Я много думал, — продолжал Агесилай, — и пришел к выводу, который эти события полностью подтвердили. Устранение Эврипонтидов сейчас, особенно после сегодняшнего заявления Пирра, вызовет в Спарте настоящий мятеж, теперь я в этом нисколько не сомневаюсь. Боюсь, Лео, в этом случае недолго придется нам наслаждаться победой, и, кто знает, возможно, мы встретимся с Эврипонтидами куда раньше, чем нам бы хотелось — на подземных равнинах.
   — К чему ты клонишь, брат? — Леотихиду очень не понравилось направление мыслей царя.
   — Мать подала неплохую идею, — после некоторой паузы отвечал тот. — Пусть мастер Горгил, если он действительно специалист высокой пробы, придумает, как очернить Пирра в глазах народа, как сделать так, чтобы его смерть не вызвала у граждан желания бунтовать и рвать в клочья коварных Агиадов. Мы даже готовы… — молодой царь сделал над собой усилие, — доплатить ему, если он придумает, как это все осуществить. Если же задание убийце не по зубам, пусть катится вон из города, если не желает познакомиться с моим палачом.
   — Я поговорю с Архелаем, — проговорил элименарх, странно поглядев на брата. Несколько мгновений они молчали. Кони братьев, придерживаемые поводьями, несли своих седоков величественно и неспешно, дабы их уход не походил на бегство. Народ продолжал скандировать имя Пирра.
   — Дернули меня бесы согласиться с тобой и с матерью, — в сердцах произнес царь. — Теперь этот урод в глазах толпы стал героем.
   — Ну, не таким уж и героем, ты сегодня его бесподобно осадил, клянусь бородой Зевса, — восхищенно произнес элименарх.
   — Не будь таким низким, Лео! — хмыкнул Агесилай. — Я не из тех монархов, что гибнут без лести.
   Триста меж тем грубыми толчками и окриками выгоняли народ с дворцовой площади. Воины-спартиаты расходились неохотно, огрызаясь, хоть и не смели сопротивляться номаргам, возвышавшимся над толпой на целую голову.
   — Может, приказать моим, чтоб помогли? — спросил Леотихид у брата, кивнув в сторону «белых плащей».
   — Не сто ит, — усмехнулся царь. — Твоим могут и ребра пересчитать.
   Тронув поводья, братья бок о бок въехали в распахнутые ворота обводной стены дворца. У входа, наверху лестницы, возникла невысокая фигура вдовствующей царицы. Она стояла неподвижно и глядела на приближающихся сыновей. Агесилай ощутил укол жалости к матери — наверняка, услыхав о волнениях в городе, она перепугалась и выбежала узнать, не случилось ли беды. Все матери мира всегда предполагают худшее.
   — Командир, праздничный ужин отменяется, я правильно понял? — негромко спросил Полиад, принимая поводья Леотихидова коня.
   Элименарх ответил телохранителю короткой, но чрезвычайно насыщенной фразой.
 
   Леонтиск сидел у постели Аркесила, с сочувствием вглядываясь в серое лицо друга. Страдание уже наложило на него свой отпечаток: черты обострились, под глазами обрисовались темные круги. Аркесил пришел в себя примерно через час после того, как его нога была отделена от тела. Он все время молчал, не реагируя на вымученные шутки и слова ободрения Леонтиска, и с таким отчаянием смотрел на культю, что у афинянина перехватывало горло. Тетка Арита, порывшись в запасах несчастного доктора Агамемнона, нашла какое-то зелье, и накапав в чашку с водой, заставила Аркесила выпить. Через четверть часа, так и не сказав ни слова, олимпионик уснул. Леонтиск сходил к кладовой, где был заперт невольник-предатель, проверил, не наложил ли тот на себя руки, и вернулся обратно.
   «Великие боги, как несправедлива судьба! — с жалостью подумал Леонтиск, снова усаживаясь у постели друга. Взгляд афинянина против воли все время возвращался к тому месту, где опавшее одеяло обозначало отсутствие половины ноги. — Почему Аркесил? Проклятье, он ведь даже не успел познать женщину! А теперь… Кого другого от женщин отвратила бы разве что потеря той конечности, что между ног, но Аркесил… Стоило лишь на миг заглянуть в его глаза, чтобы понять, что теперь, когда он превратился в калеку, его комплексы в отношении женщин из волков превратятся в драконов и сожрут его заживо. Дерьмовое дерьмо, как сказал бы Феникс. Но нет, не бывать этому! Аркесил, дружок, я не позволю тебе загнуться от презрения и жалости к самому себе. Клянусь Эротом, из кожи вон вылезу, но найду девицу, которая затащит тебя на себя, невзирая на все твои отнекивания. Ты у меня еще станешь настоящим кобелем, друг олимпионик!»
   Слегка воодушевленный этим, хоть и, скорее всего, несбыточным замыслом, Леонтиск наконец-то нашел в себе силы улыбнуться. В коридоре раздался звук тяжелых шагов, затем дверь распахнулась, и на пороге появился Лих.
   — Ты здесь? — произнес он.
   — Тихо ты, разбудишь, — Леонтиск кивнул на покалеченного друга.
   — Выйдем, хочу поговорить, — нервозность в голосе товарища Леонтиску не понравилась. Он нехотя поднялся и вышел в коридор.
   — Дай мне ключ от кладовой, — протянул руку Лих. — Нужно допросить этого подлого раба…
   — А где Пирр? — невпопад спросил Леонтиск. Ему жутко не хотелось отдавать Офита в руки Коршуна.
   — Пошел с остальными… вознести благодарность богам, за брата и за себя. Давай… э… ключ.
   — Командир велел мне следить, чтобы с Офитом ничего не случилось, — неуверенно произнес афинянин.
   Лицо Лиха смяла мгновенная вспышка бешенства.
   — А мне он сказал, чтобы я допросил его и вытряс правду о том, кто его послал! — заорал он в лицо Леонтиску, брызгая слюной. — Понял? Какого демона ты тут выделываешься? Ты что о себе вообразил? Страж, мать твою… Я кто тебе, а? Прохожий с улицы? Или друг царя Агесилая? А? А?
   С каждым словом Коршун надвигался на Леонтиска, глядя на него сверху вниз, — он был на полголовы выше. В темных глазах Лиха плескались черные кляксы безумия, рука нервно дергалась возле пояса с оружием.
   «Боги, — подумал Леонтиск. — Если он сейчас вытащит меч, мне придется обнажить свой. Ясно, что Пирр ему ничего не приказывал, но… что делать, биться с ним, что ли? Он же совершенно невменяемый. Придется убить его, чтобы остановить. Если он сам меня не прикончит. Проклятье, какая глупость! Что за день сегодня?»
   — Держи. Перед командиром сам будешь отвечать, — холодно сказал он, снимая с пояса ключ. И не удержавшись, добавил:
   — Великие силы, что с тобой творится, Лих?
   — Не твоего ума дело, — огрызнулся Коршун, схватил ключ и почти бегом бросился к кладовой.
   Леонтиск, проклиная все, пошел за ним. Ругаясь вполголоса, Лих снял замок, распахнул дверь и ввалился внутрь.
   — Выходи, собачий сын! — его голос сорвался на свистящий шепот. — Смерть твоя пришла!
   — Господин, пощади, господин! — запричитал Офит.
   Коршун за шиворот вытащил его во двор, широко шагая, проволок в сад и, повалив на траву, принялся бить ногами. Леонтиск следом не пошел, остался на крыльце. Невольники, Арам и Орбил, стучавшие топорами у боковой пристройки — снова рубившие кипарис для погребального обряда — прекратили работать, изумленно и мрачно наблюдая за происходящим. Леонтиск вспомнил, что Офит был их товарищем на протяжении многих лет.
   — Говори, сволочь! Говори! Говори! — орал Лих. — Кто послал тебя? Кто дал тебе змею?
   — Господин Лих! — рыдал раб. — Я все сказал… я не знаю…
   — Кто? Кто? — Лих его не слышал, с искаженным лицом изо всей силы пиная лежащего на земле человека куда попало. Леонтиску стало ясно, что Коршуна совершенно не интересует, что расскажет ему истязаемый.
   — Человек… с закрытым лицом, он был в доме… Я все рассказал… клянусь! А-а-а! господин Лих! Не надо…
   — Не надо? — тяжело дыша, Лих выпучил глаза, словно от изумления. — Ах ты, мразь! Не надо, значит…
   Приняв решение, он резко выхватил меч.
   — Ли-их! — закричал Леонтиск, бросаясь вперед. — Ты что, перестань!
   — Стой, где стоишь! — молниеносно повернулся к нему Коршун. — Стой, или, клянусь богами, я за себя не ручаюсь!
   — Ты что, с ума сошел? — зло воскликнул Леонтиск, но остановился. — Эврипонтид сказал, что раб нужен ему живым, для допроса…
   — Ни хрена он не расскажет, этот ублюдок, — рявкнул Лих. — Знал бы что, так давно бы уже рассказал…
   И повернувшись к побледневшему невольнику, прошипел:
   — Снимай одежду. Быстро, падаль!
   — Господи-ин! — простонал Офит, дрожащими руками стягивая хитон.
   С суровым выражением лица Лих на полклинка вонзил меч в землю, затем вытащил и воткнул ручкой вниз, так, что из земли торчал только полуторафутовый железный зуб.
   — Ты предал своего господина, негодяй, — тихо и страшно произнес Коршун, глядя сверху вниз на голого, трясущегося от страха и холода человека. — Ты подложил ему в постель ядовитую гадину, так отплатив за то что тебя кормили, поили и одевали.
   — Господи-и-ин Ли-их! — провыл Офит.
   — За это сейчас ты раздвинешь руками свои вонючие ягодицы и задницей сядешь на этот меч, — жестко закончил Коршун. — И не заставляй меня повторять, собака!
   Обливаясь слезами, несчастный на гнущихся ногах подошел к торчащему из земли жалу.
   — Лих! — заорал Леонтиск. Краем глаза он заметил, что Арам и Орбил от ужаса выронили из рук инструменты.
   — Иди в Аид, афиненок! — огрызнулся, не спуская глаз с жертвы, Коршун.
   Меж тем Офит, двигаясь медленно, как во сне, встал над мечом, неловко согнул худые ноги. Всхлипнул, опустился ниже, ниже. И вскрикнул, когда острие коснулось его тела.
   — Пощады, добрый господин, — прошептал он растянутыми кривящимися губами.
   — Не тяни. Вниз! — Коршун был неумолим.
   Дрожа всем телом, закрыв глаза, Офит начал опускаться. Его сморщенный сизый орган болтался, едва не задевая меча, по ноге медленно потекла струйка крови. Из горла несчастного вырвался прерывистый вой.
   — Быстрее, отродье! — внезапно Лих бросился вперед и с силой ударил несчастного ладонями по плечам. Раздался резкий вопль. Меч вошел в анус раба на всю длину. Офит упал на спину, вывернув клинок из земли, и забился в конвульсиях, дико крича. Коршун стоял над ним, оскалившись в зловещей усмешке.
   — Это ж надо, весь меч дерьмом измарал, урод, — вполголоса пробормотал он, нагнувшись над телом раба, когда оно прекратило последние судорожные движения.
   — Ты — больной, самый настоящий безумец! — покачав головой, проронил Леонтиск и, резко развернувшись, пошел к дому. По его спине стекал липкий холодок ужаса.
 
   — Поведай мне, милейший эфор, как твой хваленый убийца собирается сделать свою работу, когда его детская затея со змеей провалилась, и поднялась такая шумиха? — голос Леотихида был наполнен таким же смертельным ядом, как зуб черного аспида.
   — Эврипонтиды должны… уйти и уйдут. Мастер Горгил взялся за дело и выполнит его, — пожал мощными плечами Архелай. Здесь, в своем особняке, эфор, казалось, чувствовал себя увереннее, чем в царском дворце, на чужой территории.
   Сказать по правде, жилище Медведя немногим уступало резиденции спартанских царей в размере и в несколько раз превосходило ее роскошью внутренней отделки и благоустройством. Больше всего Леотихида поразил нагретый пол, обеспечивавший равномерное тепло по всей площади жилого помещения, а не только в том углу, где находился очаг, как в других спартанских домах. Ласковый уют дома Архелая разительно контрастировал со стылой зимней сыростью залов царского дворца, которые рабы никогда не могли толком протопить из-за их размеров. Не удержавшись, молодой стратег спросил эфора об этом феномене, чем доставил тому несказанное удовольствие. Лучась от гордости, Архелай рассказал, что построил в своем доме римскую систему отопления, когда в проложенные под полом трубы подается нагретый воздух из расположенной в подвале котельной. О том, сколько стоило такое благоустройство, эфор стыдливо промолчал. Леотихид догадывался, что на эти деньги можно было построить небольшой храм или, к примеру, снарядить несколько боевых кораблей…
   — Пока что он потерпел постыдную неудачу, — проворчал элименарх. — Скажи честно, у тебя не зародились сомнения в его… гм… компетентности?
   — Ну что ты! — замахал руками Архелай. — Ни в коем случае. Никто ведь и не говорил, что устранить Пирра Эврипонтида будет легко. По большому счету, сегодня была предпринята первая серьезная попытка, и до сих пор, клянусь богами, совершенно неясно, почему она не удалась. Напрасно ты, стратег, называешь ее детской затеей. Мне довелось слышать, как пара таких «детских затей» серьезно изменили династические линии сирийцев и парфян.
   — Насколько мне известно, змея просто не захотела кусать предназначенную ей жертву, — пожал плечами Леотихид, несколько остывая.
   — Не сомневаюсь, что это случай из ряда вон выходящий. Безусловно, у этого способа есть свои недочеты, ведь никто не может предсказать поступков безмозглой рептилии — она может проснуться раньше времени и куда-нибудь уползти и так далее… Но… я знаю, что аспид был в постели, когда Пирр лег в нее. Говорят даже… — тут широкое лицо эфора исказила судорога суеверного страха, — говорят, что змея обвила руку сына Павсания, но не стала жалить его. Быть может, он не человек, а… оборотень или демон?
   — Прости, я хотел бы уточнить — это твои мысли, господин эфор, или доводы господина Горгила, которыми он объясняет, почему не выполнил задание? — мягко спросил Леотихид. — Ты что, позволяешь ему морочить себя подобной ерундой? Веселенькое дело!
   — Нет-нет, — Медведь уже вполне справился с собой. — Мастер готов действовать. Замысел с аспидом не гарантировал результата, поэтому у нашего… гм… гостя есть другой план.
   — Придется ему дать отбой, — вздохнул элименарх. — Мой царственный брат решил, что действия господина Горгила несут угрозу нашему дому…
   Лицо Архелая снова перекосилось.
   — Ты что… хочешьзать, что царь…? — прошептал он, глотая от испуга слова.
   — …все знает и требует подкорректировать задачу мастера-убийцы так, чтобы все хорошие люди остались довольны, а плохие были наказаны, — закончил элименарх и вкратце изложил собеседнику суть пожеланий Агесилая.
   Выслушав, эфор на минуту замолчал, погрузившись в раздумье. Леотихид не стал нарушать тишины, наслаждаясь мягким теплом, поднимающимся от пола. «Нужно будет рассказать матери об этом удивительном новшестве, — подумал элименарх. — Она найдет способ уговорить Агесилая, чтобы устроить что-нибудь подобное у нас во дворце».
   Наконец, Медведь снова заговорил.
   — То, что ты сообщил, доблестный стратег, существенно меняет все дело. Очевидно, что новые условия требуют всестороннего осмысления, и не столько мной, сколько мастером Горгилом. Я при первой возможности передам ему содержание нашего разговора, и, не сомневаюсь, он найдет способ соотнести уже предпринятые мероприятия с новым планом действий.
   — Что же это за «уже предпринятые мероприятия» такие? — ехидно поинтересовался Леотихид. — Кого еще он собирается подсунуть Пирру в постель — крокодила, боевого слона, больную шлюху?..
   — Я полагаю, мастер не станет использовать одного способа дважды, — терпеливо улыбнулся эфор, потянулся за стоявшим на низком столике высокогорлым сосудом, неторопливо наполнил два кубка тягучим напитком. Леотихид лениво поднял кубок, отхлебнул — и не смог удержать восхищенного возгласа — это был душистый кикеон, мастерски приготовленная смесь вина, меда и специй. — Как я уже говорил, он получил задаток и выполнит задание, чего бы это ни стоило. А упомянутые мероприятия касаются привлечения к сотрудничеству некоторых из людей Эврипонтидов. Нужно сказать, что большинство сделанных в этом направлении шагов принесли — или обещают принести — успех. Господин Горгил весьма убедителен. Тебе так не показалось после разговора с ним, элименарх? — маленькие глазки Медведя изучающе впились в лицо молодого стратега.
   — Скорее, нагл. Длительная безнаказанность развращает, — Леотихид стиснул зубы, вспомнив, как Горгилу удалось восторжествовать над ним в их первую встречу. Пережитое тогда унижение не давало молодому элименарху покоя. Как бишь сказала эта мяукающая падаль? «Я люблю убивать молодых хвастунов, вроде тебя», или что-то подобное… Ну-ну, толстячок, ну-ну… Когда все закончится, тебе придется ответить за подобные речи — меч против меча. Никто не смеет бросить подобный вызов в лицо Леотихиду Агиаду и избежать возмездия. Никто, в том числе и ты, грязный убийца…
   — Ты, смею надеяться, не меня имеешь в виду, стратег? — напряженно спросил эфор, увидев, как изменилось лицо Леотихида.
   — В некотором роде и тебя, милейший эфор.
   — Что это значит? — Медведь попытался напустить на себя сердитый вид, но это ему почему-то плохо удалось. Младший Агиад по причине, самому Архелаю неведомой, внушал ему неподдельный страх.
   — Что это значит? — медленно, как бы нехотя, переспросил элименарх, подняв на него свои зеленые — страшные — глаза. — Помнишь, господин эфор, в самом начале нашего общения я попросил тебя о предельной искренности. Ты пообещал мне это, а потом обманул, причем как-то гнусненько, совершенно… ненужно, что ли, обманул…
   Обвисшие щеки Архелая покраснели.
   — Я? Обманул? Когда? — хватая ртом воздух, проквакал он.
   — Когда умолчал о том, что собираешься прихлопнуть сопляка, младшего сына Павсания, — нежно сказал Леотихид. — Ручаюсь, что альянс не давал задания Горгилу убивать пацана, это была твоя, и только твоя задумка. Зачем же ты так со мной, господин Архелай? Для других, не спорю, все выглядело шито-крыто, ведь мальчуган, как там его… Орест… должен был умереть даже раньше папаши и старшего братца, пока еще был, в сущности, никем. Вот если бы его кокнули после, когда он уже оказался наследником трона Эврипонтидов, тогда другое дело, тогда все, клянусь бородой Зевса, стали бы рыть и вынюхивать. Но сейчас — кому какое дело, правильно? Ну, забили пацана в агеле, и что? Мало их, что ли, каждый год забивают? Таков был ход твоей мысли, любезный господин эфор? И претворить это в жизнь было вовсе не трудно, ведь так? Что ты пообещал Пакиду, этому старому ублюдку? Кресло в герусии? Должность наварха? Что? Его, конечно, ждут некоторые неприятности за превышение полномочий, но не слишком серьезные…Обещанная тобой награда наверняка с лихвой окупает эти мелочи. То есть окупит — если мальчуган все-таки умрет, я слышал, он плох. Кстати, вполне вероятно, что тебе не придется рассчитываться с педономом, ведь его, поговаривают, приговорили… Или ты на это рассчитывал с самого начала, а, хитрый господин Архелай?
   Эфор, пунцовый, словно после бани, молчал, как воды в рот набрал. На его лице было написано страдание. История повторялась.
   — Но, повторяю, вы слегка просчитались, исключив из своих планов некого молодого, но ужасно умного стратега-элименарха, — продолжал, наслаждаясь эффектом, Леотихид. — Сразу после той злосчастной порки, которую — увы, увы — не дал довести до конца туповатый сын наварха, прибившийся к Эврипонтидам, я начал задавать себе вопросы. Основным из них был, конечно, «кому выгодно?», главный вопрос римских юристов. Сопоставив покушение на мальчонку с ожидаемой в ближайшем будущем трагической гибелью его старших родственников, я закричал: «Нашел! Нашел!» Кому мог мешать тринадцатилетний Орест, дурной и сопливый пацан? Тебе, и только тебе, господин Архелай! После его смерти и следующего за этим устранения Пирра и Павсания трон Эврипонтидов переходит к младшей ветви, то бишь к Леониду. Я далек от мысли, что это честняга Леонид решил убрать со своей дороги мальца, тем более что Леонид не знает о приближающейся смерти двух старших Эврипонтидов. Зато об этом знаешь ты, его дядюшка, и ты, как бы это помягче сказать… совсем не против стать старшим наставником спартанского царя. Ну что, гений я? Не слышу аплодисментов.
   — Это не я… — натужно просипел Медведь. — Меня попросили… член делегации ахейцев… мальчишки слышали тайные переговоры… не должны были проболтаться.
   — Кто? — потребовал элименарх, глядя прямо в бесцветные глаза эфора.
   — Один из главарей альянса … я не могу…
   — Кто? — с угрозой повторил Леотихид, испытывая — и всем своим видом демонстрируя — нешуточный гнев.
   — Эфиальт, архистратег ахейцев, — выдавил Архелай задушенно.
   — Ах, вот как! — торжествующе усмехнулся молодой Агиад. — Господин ахеец, зная твою близость с наставником агелы, просит тебя о маленьком одолжении, и ты, дабы оказать гостю любезность, приказываешь Пакиду умертвить сыновей не последних граждан полиса, и даже посылаешь в качестве экзекуторов головорезов из своей охраны. Какое невиданное радушие, какое всеобъемлющее понимание законов гостеприимства! Вот только кто поверит в столь высокие порывы твоей души, уважаемый Архелай, — неужели же я? или, быть может, Эврипонтиды?
   Медведь молчал, уставившись в пол и нервно облизывая губы. С минуту Леотихид молча глядел на совершенно раздавленного собеседника, затем махнул рукой:
   — Авоэ, полно тебе, дорогой эфор! Я не стану наказывать тебя за обман, ведь мы с тобой союзники, помнишь? При условии, конечно, что подобную глупость ты совершил первый и последний раз в жизни.
   Архелай поспешно кивнул:
   — Согласен. Я… поверь, я вовсе не хотел…
   — О, ради богов, оставь при себе все, что ты хотел, — остановил его молодой стратег. — Если хотя бы половина твоих желаний сбудется, у нас появится вдвое больше проблем.