Страница:
Но на сей раз, кроме специалистов-политологов, в состав делегации вошли представители нашей научной общественности и видные общественные деятели из отдельных республик и областей Советского Союза. Среди них были Виктория Сирадзе, занимавшая один из руководящих постов в партийных верхах Грузии, мой бывший учитель профессор-японовед К. М. Попов и сибирский хирург-кардиолог, лауреат Государственной премии, профессор Мешалкин. Столь многочисленный состав делегации определялся отчасти тем, что в отличие от предыдущего 1963 года расходы на нашу поездку к берегам Японии оплачивались не в валюте, а в рублях, т.к. до Хабаровска мы летели нашим самолетом, потом ехали нашим поездом до Находки и, наконец, на нашем же пассажирском лайнере добирались до Иокогамы, от которой до Токио нас доставили на машинах представители советского посольства и японские устроители конференции. Но были у тех, кто посылал столь многочисленную делегацию, и другие соображения: учитывая предстоявшие словесные баталии с китайцами и их японскими сторонниками, решено было придать делегации более представительный, чем прежде, характер, подчеркнув тем самым большую значимость, придаваемую нашей общественностью тем вопросам, которые выносились на повестку дня обеих конференций.
Скрытая подготовка к двум названным конференциям была проведена Комитетом солидарности стран Азии и Африки, а также Советским комитетом защиты мира и среди руководителей движения сторонников мира в ряде зарубежных стран Азиатского, Африканского и Американского континентов. При финансовой помощи названных комитетов в Японию для участия в Токийском и Хиросимском форумах были направлены небольшие по численности делегации из развивающихся стран, призванные в случаях возникновения острых политических споров оказать поддержку нашей позиции как своими выступлениями, так и голосованием. Примечательно: деньги на обратный проезд этих делегаций из Японии в родные страны им предстояло получать по окончании названных конференций от представителя нашей делегации И. Н. Киселева. Толстый портфель с долларами, предназначенными для таких выплат, Игорь Киселев носил постоянно с собой.
Если говорить полушутя-полусерьезно, то в историю советско-японских отношений вошли имена трех наших видных соотечественников-однофамильцев Жуковых. Один из них - это маршал Георгий Константинович Жуков, разгромивший и уничтоживший японскую армию в сражении у реки Халхин-Гол в августе 1939 года. Другой - это академик Евгений Михайлович Жуков, автор ряда книг по истории Японии. А третий - это журналист и советский общественный деятель Георгий Александрович Жуков, чье имя в 1963-1964 годах склонялось и спрягалось японской печатью и телевидением в связи с его пребыванием в Японии во главе делегаций Советского комитета защиты мира. И причиной тому были, пожалуй, не столько даже выдающиеся личные качества этого человека, сколько исключительно острая ситуация, сложившаяся в тот момент в политическом мире Японии. Ведь в преддверии и в ходе международных конференций противников ядерного оружия, состоявшихся в Японии в 1963 и в 1964 годах, на глазах у японской общественности свершались открытые и скрытые политические схватки двух коммунистических гигантов - двух ближайших соседей Японии: СССР и КНР, которые на протяжении предшествовавших лет занимали антияпонские позиции и являли собой в глазах японских правящих кругов угрозу коммунистической экспансии. Лицезреть своими глазами и освещать в средствах массовой информации эти схватки коммунистических гигантов стремились в те годы сотни японских и зарубежных журналистов, собиравшихся там, где проходили названные конференции. Именно в ходе обсуждения проблемы запрещения испытаний и применения атомного оружия рассчитывали японские политические эксперты и обозреватели получить ответы: как сложатся в дальнейшем отношения СССР и КНР, как поведут себя в Японии КПЯ и СПЯ и приведут ли конференции этих двух оппозиционных партий к общему ослаблению лагеря оппозиции и к упрочению на долгие годы власти либерал-демократов? При этом всем было ясно, что ведущую роль в ожидавшейся политической схватке будет играть глава советской делегации Г. А. Жуков, а потому его имя то и дело появлялось в те дни на первых страницах японских газет. Но нам, членам делегации, приближавшимся к берегам Японии на теплоходе "Байкал", об этом не было известно. Никто из нас поэтому не предполагал, что именно предстоявшие две конференции окажутся в последующие дни в фокусе всей политической жизни Японии, что именно к нам будет привлечено внимание японских средств массовой информации.
Убедились мы в этом еще до того, как наше судно пришвартовалось к причалу иокогамского порта. Не успели катера с лоцманом и санитарными инспекторами приблизиться к борту нашего лайнера, как тотчас же рядом с ними возник катер, битком набитый репортерами с фотоаппаратами и кинокамерами. Сначала мы предположили, что на нашем судне находилась какая-нибудь кинозвезда или другая японская знаменитость. Но как только репортеры ворвались на палубу, стало ясно, что такой звездой был не кто иной, как глава нашей делегации Г. А. Жуков. И надо сказать, что, поняв это, он быстро вошел в такую роль "звезды" и стал играть ее с присущим ему блеском: его журналистский талант и политическое чутье позволили придать нашему прибытию в Японию даже большую значимость, чем это было на самом деле.
Драматический ход конференции противников ядерного оружия, открывшийся 30 июля 1964 года в центре Токио в актовом зале гостиницы "Даямондо", расположенной вблизи императорского дворца, видимо, никогда не сотрется в моей памяти. Уж слишком круто стала развиваться дискуссия участников этого форума, слишком высок оказался накал их эмоций.
Формально организатором и хозяином конференции выступал, как и раньше, Всеяпонский совет за запрещение атомной и водородной бомбы (Гэнсуйкё), возглавлявшийся профессором Ясуи Каору. Но за истекший год влияние Ясуи в названной организации заметно ослабло, в то время как фактические бразды правления в руководстве Советом захватил один из лидеров КПЯ Хакамада Сатоми, занимавший пост заместителя председателя Совета. Не случайно поэтому основную массу японских участников Токийской конференции составили, как потом стало ясно, представители Коммунистической партии Японии, занимавшей в то время откровенно антисоветские, прокитайские позиции. Чувствуя за собой поддержку большой части находившихся в зале японских делегатов, развязно и нагло повели себя и все члены прибывшей в Токио китайской делегации. С первых же слов Хакамада, выступившего на конференции с докладом, а затем и со слов китайских представителей, стало очевидным намерение устроителей конференции подменить обстоятельное обсуждение проблем, связанных с подписанием Советским Союзом, Соединенными Штатами и Великобританией договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах, враждебными и по существу клеветническими нападками на внешнюю политику Советского Союза. Оскорбительные выпады в адрес советского руководства допускали при этом не только китайские делегаты, но и лично Хакамада, хотя ему как члену руководства Гэнсуйкё - организации, выступавшей устроителем конференции,- следовало бы проявлять максимум сдержанности и непредвзятости.
Напрасно хорошо воспитанный и дружественно настроенный к нам профессор Ясуи Каору пытался сдерживать и сглаживать наскоки распоясавшихся антисоветчиков. Из зала с мест, где сидели японские коммунисты, стали все чаще нестись оскорбительные для нашей страны выкрики. Не оказали большого влияния на крикунов и выступления единомышленников нашей страны из числа прибывших с советской помощью на конференцию делегатов из стран Азии, Африки и Латинской Америки. Столь же мало успокоения внесли в зал и примирительные выступления представителей церковных делегаций, и в том числе представителей православной церкви во главе с величественным чернобородым митрополитом Борисом, облаченным в длинную черную рясу с большим крестом на груди и увесистым посохом в руке.
Когда атаки противников Московского договора на советскую внешнюю политику приняли совершенно оскорбительный, провокационный характер, наша делегация предприняла решительные действия. И в этом сказалась смелость главы делегации Г. А. Жукова, который в нарушение инструкций, полученных им в Международном отделе ЦК и исключавших разрыв с компартией и Гэнсуйкё, принял единственно правильное в сложившейся обстановке решение - решение о демонстративном уходе нашей делегации с конференции.
Это был поистине драматический момент. Свет "юпитеров", вспышки фотоаппаратов, шуршание камер десятков телевизионных репортеров, собравшихся в зале в ожидании остросюжетных сцен, сразу же обратились в сторону нашей делегации, как только Жуков, а следом за ним Маевский, Дедушкин и все мы - советские делегаты, поднялись со своих мест и двинулись к выходу под крики и улюлюканье наших обидчиков из числа японских коммунистов и китайских делегатов. Вслед за нами тут же встали и пришли в движение многие другие делегации, включая делегацию советского духовенства. К выходу потянулись большинство представителей стран Азии, Африки и Латинской Америки, прибывших в Токио при поддержке советских общественных организаций. На некоторое время десятки людей, покидавших зал, столпились перед узкой входной дверью в лучах репортерских "юпитеров". Я оказался в этой толпе рядом с В. Маевским и митрополитом Борисом, фиолетовая митра и посох с позолоченным набалдашником которого поднимались над головами уходивших. И тут мы с Маевским услышали вдруг из уст нашего благочестивого батюшки нечто неожиданное. Наклонясь к нам с ухмылкой, неподобающей его святейшей особе, он вкрадчиво и тихо, чтобы не слышали другие, шепнул: "Окончен бал, и фраера пошли гулять". Вот с таким-то юморком воспринял все происходившее наш советский батюшка, прибывший в Токио защищать мир от угрозы атомной войны.
В тот же день ушедшие с конференции делегаты переселились в гостиницу "Феермонт" (наши соотечественники сразу же назвали ее "Ферапонтом") и собрались в кафе на плоской крыше этой гостиницы, чтобы согласовать для публикации в печати текст заявления с объяснением причин своего ухода с Токийской конференции Гэнсуйкё. Так закончился первый этап тогдашнего пребывания в Японии нашей делегации.
А спустя дня два после разрыва с Гэнсуйкё наша делегация, а заодно с ней и другие противники ядерной войны, ушедшие вместе с нами из гостиницы "Даямондо", направились в Хиросиму, где 3 августа приняли участие в международной конференции за запрещение ядерного оружия, организованной лидерами Санкэнрэн во главе с профессором Моритики Итиро при поддержке социалистической партии и Генерального совета профсоюзов. В декларации и прочих документах, одобренных участниками Хиросимской конференции, выражалась поддержка подписанию Советским Союзом, США и Великобританией договора о запрещении ядерного оружия. В тех же документах осуждались попытки дифференцированного подхода к ядерным испытаниям, когда одни испытания рассматриваются как незаконные и осуждаются, а другие оправдываются необходимостью защиты от угрозы превентивных ядерных ударов. Это означало, что участники Хиросимской конференции заняли позицию, альтернативную прокитайскому, антисоветскому курсу КПК и КПЯ, одобренному участниками Токийской конференции.
Хиросимская конференция 1964 года знаменовала собой завершение раскола в небывалом по своей массовости движении японских противников ядерного оружия, возникшего в 1954 году и вобравшего в себя протестную энергию миллионов японских граждан. Виновниками этого раскола стали руководители Японской коммунистической партии, взявшие курс на установление своего контроля над этим надпартийным движением и на навязывание ему прокитайских лозунгов. Но с таким курсом не согласились ни Социалистическая партия Японии, ни советская делегация, ни находившиеся в блоке с ней делегации ряда зарубежных стран. Окончательно этот раскол был оформлен спустя несколько месяцев, 1 февраля 1965 года, когда вышедшие из Гэнсуйкё японские активисты антиядерного движения создали Японский национальный конгресс борьбы за запрещение ядерного оружия (Гэнсуйкин) во главе с лидером антиядерного движения жителей Хиросимы профессором Моритаки Итиро. Конечно, масштабы антиядерного движения, развернутого под руководством Гэнсуйкина, были уже не столь велики. За его рамками осталась деятельность такой крупной организации японских противников ядерного оружия как Гэнсуйкё, лидером которого продолжал оставаться Ясуи Каору. Кстати сказать, сам профессор Ясуи в дни Токийской конференции сделал все от него зависящее, чтобы избежать ухода нашей делегации с конференции и сохранить связи Гэнсуйкё с Советским комитетом защиты мира. В ночь накануне начала заседаний конференции он при моем посредничестве тайно встретился в одном из номеров отеля "Даямондо" с Жуковым и вел с ним один на один на английском языке длинную беседу, предупреждая о своей неспособности противостоять деструктивным маневрам КПЯ. Но эта тайная ночная встреча окончилась, как показал следующий день, безрезультатно: раскол совершился. Тем не менее, оставшись и далее лидером Генсуйкё, профессор Ясуи не поддался попыткам КПЯ втянуть его в ту яростную антисоветскую кампанию, которая после раскола японского антиядерного движения развернулась в коммунистической печати и в устных заявлениях руководителей КПЯ. Не поддался он и нажиму со стороны Пекина, пытавшегося сделать его орудием своих нападок на внешнюю политику Хрущева, а затем и Брежнева.
Раскол, происшедший в августе 1964 года в японском движении сторонников мира, пагубно отразился на мировом антиядерном движении. Для зарубежной общественности оказалось головоломным делом разобраться в том, что случилось в токийском отеле "Даямондо" летом 1964 года и почему японское антиядерное движение, которым восхищалась зарубежная миролюбивая общественность, вдруг раскололось на два параллельных течения. Примечательно, что даже в Советском Союзе из-за неполных и невнятных сведений о происшедшем, мельком проскочивших в средствах массовой информации в последующие дни, наблюдалась сумятица в умах не только рядовых читателей газет и слушателей радио, но и ответственных партийных руководителей. Досадное свидетельство тому увидели мы, члены делегации Советского комитета защиты мира, участники свершившегося в отеле "Даямондо" раскола, на своем обратном пути на Родину, когда лайнер, взявший нас на борт в Иокогаме, приблизился к причалам Находки. Получив из Японии телеграммы о прибытии нашей делегации, местные власти решили торжественно встретить нас и вывесили над причалом огромный плакат с надписью, вызвавшей смех делегатов и гневное возмущение Г. А. Жукова. Вместо того чтобы приветствовать нас как участников Хиросимской конференции, поддержавшей внешнеполитический курс советского правительства, авторы надписи на плакате приветствовали нас как участников прокитайского сборища, с которого нам пришлось уйти, ибо надпись на плакате гласила: "Привет героям Токийской конференции!"
Плакат настолько возмутил Жукова, что он не смог сдержать своих эмоций при встрече с первым секретарем находкинского горкома партии и другими городскими руководителями, прибывшими на причал, чтобы торжественно встретить делегацию. Не желая садиться вместе с секретарем горкома в одну из черных "Волг", поданных на причал, Жуков неожиданно для встречавших открыл дверь стоявшего рядом микроавтобуса, рассчитанного на доставку в гостиницу "второстепенных" членов делегации, и, согнувшись, нырнул в его тесный салон. За ним, соблюдая субординацию, влез в микроавтобус и заместитель главы делегации ответственный работник ЦК КПСС П. Дедушкин. Обескураженный секретарь горкома счел в этой ситуации за лучшее не ехать в одиночестве, а последовать примеру Жукова и также нырнуть вглубь микроавтобуса. А за ним в тот же микроавтобус втиснулись еще три местных босса, пожелавших быть при начальстве. В результате такой неестественной рассадки начальников нам, рядовым членам делегации, не оставалось другого выбора как с комфортом расположиться по двое в новеньких черных "Волгах". Так мы вдвоем с Делюсиным и ездили по городу до прибытия на обед в ресторан, откуда затем вся делегация отправилась на вокзал и погрузилась на поезд, доставивший нас на следующее утро в Хабаровск.
Международные антиядерные конференции, проведенные в Японии в 1963 году и в 1964 годах и приведшие к расколу в рядах японских противников ядерной войны, открыли глаза и японской общественности и советскому руководству на реальное положение дел не только в движении японских сторонников мира, но и в отношениях между КПСС и КПЯ. Открытые и грубые нападки на советскую внешнюю политику представителей компартии Японии в ходе Токийской конференции вскрыли наличие глубоких разногласий между руководителями советских и японских коммунистов, замалчивать которые японская сторона далее уже не считала нужным. Явный отход КПЯ на прокитайские позиции и демонстрация ее руководством в лице Миямото и Хакамады откровенной вражды к КПСС и Советскому Союзу требовали, как тогда мне казалось, быстрой и жесткой ответной реакции с нашей стороны, тем более что в среде японских коммунистов была довольно влиятельная (численностью до 5 тысяч человек) группа противников Миямото, возглавлявшаяся депутатами парламента Сигой Ёсио и Судзуки Итидзо, которая, будучи в меньшинстве, тем не менее мужественно выступала за дружбу с Советским Союзом и в поддержку Московского договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах. Логика политической борьбы, как и забота о сохранении престижа КПСС в глазах международного коммунистического движения, требовали от руководства КПСС принципиального отношения к антисоветскому курсу руководства КПЯ. Для многих специалистов в области японской политики была очевидной необходимость ужесточения наших отношений с Миямото и его приспешниками, пытавшимися наживать себе политический капитал на антисоветских предрассудках японских обывателей. Ведь было же ясно, что нападки руководства КПЯ на Советский Союз и КПСС нужны были Миямото и иже с ним для того, чтобы демонстрировать перед японцами мнимую "самостоятельность и независимость" КПЯ, в то время как в действительности эта группировка лидеров КПЯ самостоятельности в те дни не проявляла, а лишь слепо следовала антисоветскому курсу Пекина.
В узком кругу экспертов-японоведов, приглашавшихся в те дни на совещания в ЦК КПСС, сторонники такой точки зрения, включая и меня, высказывались за открытое осуждение в нашей печати курса Миямото и за всемерную моральную, политическую, а при необходимости и за финансовую поддержку Сиги и его сторонников - наших искренних друзей в рядах КПЯ. Но такое мнение было оставлено без внимания. Руководство КПСС предпочло промолчать и тогда, когда в мае 1964 года Сига, Судзуки и ряд других видных японских коммунистов - друзей нашей страны были исключены из партии лишь за то, что они одобрили Московский договор и голосовали в парламенте в поддержку этого документа. Не пошло руководство КПСС на открытый разрыв с Миямото и его окружением и после фактического изгнания японскими коммунистами делегации Советского комитета защиты мира с Токийской конференции в июле 1964 года, оправдывая свою бюрократическую нерешительность некими соображениями "высшего порядка".
С приходом к руководству ЦК КПСС в октябре 1964 года Л. И. Брежнева человека столь же консервативного склада, как М. А. Суслов и Б. Н. Пономарев, стремление руководства ЦК КПСС избегать крутых поворотов в мировом коммунистическом движении стало еще более явственным. В результате проблема дальнейших взаимоотношений с японской компартией, подвергавшей КПСС клеветническим нападкам, была оставлена в подвешенном состоянии, якобы в расчете на то, что-де Миямото, Хакамада и другие инициаторы антисоветского курса "образумятся" и отношения КПСС и КПЯ снова войдут в прежнюю колею.
Объяснялось такое поведение скрытыми опасениями цековских "мудрецов": как бы некоторые зарубежные "братские" партии не обвинили КПСС во вмешательстве во внутренние дела Коммунистической партии Японии, хотя верхушка этой партии без всякого стеснения подвергала нападкам КПСС и сотрудничавшие с ней партии.
На эти нападки руководители КПСС отвечали лишь невразумительным бормотанием о важности сохранения единства рядов мирового коммунистического движения и не принимали надлежащих ответных мер. В Москве продолжал оставаться и далее собственный корреспондент центрального органа ЦК КПЯ газеты "Акахата", а советская печать, если не считать нескольких информационных статей, появившихся летом 1964 года в газете "Правда" с подачи нашей делегации, продолжала отмалчиваться - и все потому, что ни М. А. Суслов, ни Б. Н. Пономарев не желали брать на себя ответственность за полный разрыв с КПЯ. Замалчивая ссору с руководством КПЯ, они не шли на обрыв последних контактов с этой партией, поддерживавшихся через одного из работников советского посольства.
Примечательно, что сохранение этой тонкой, почти невидимой контактной нити устраивало, судя по всему, и руководителей КПЯ, ибо полный разрыв с КПСС был чреват для них многими неудобствами: ведь через Москву японская компартия продолжала поддерживать связи с коммунистическим руководством социалистических стран Европы, а также с западноевропейскими компартиями. "Ни мира, ни войны" - вот суть взаимоотношений КПСС и КПЯ в период, начавшийся в 1963-1964 годах и продолжавшийся довольно длительное время даже после того, как в 1966 году руководство КПЯ неожиданно для всех перессорилось с Пекином и полностью разорвало отношения с КПК. Сомневаюсь, что при таком замороженном состоянии отношений между КПСС и КПЯ наша партия, как и наши дипломаты, могли получать от взаимоотношений с КПЯ какие-то политические выгоды. Зато очевиден был вред от нашего беспринципного бойкота группы Сига - группы мужественных японских коммунистов, сохранявших верность прежней дружбе с Советским союзом. Эта группа наших искренних друзей и идейных союзников, приступившая в те дни к изданию своей газеты "Нихон но коэ" ("Голос Японии"), оказалась в положении изгоев: в то время как мы упорно открещивались от Сига и его сторонников, печать КПЯ, и прежде всего газета "Акахата", клеймила их как "агентов Кремля" и предателей. В результате весьма высокий поначалу политический авторитет этих честных коммунистов, исключенных из КПЯ за дружбу с КПСС, был серьезно подорван в последующие годы.
Две поездки в Японию в составе делегаций Советского комитета защиты мира, позволили мне вновь глубоко окунуться в японскую политическую жизнь и освежить свои представления о ней. Ведь дважды я оказывался в самом эпицентре борьбы, развертывавшейся тогда на политической сцене Японии.
Светлые воспоминания остались у меня с тех пор от общения в ходе этих поездок с Г. А. Жуковым - политическим деятелем высокого класса, обладавшим острым аналитическим умом, способностью ориентироваться в самых сложных политических ситуациях, смелостью в принятии решений в тех случаях, когда он нес за них личную ответственность. Поражало в нем счастливое сочетание в одном лице и государственного деятеля и журналиста. Будучи главой делегации, он тем не менее не расставался с записной книжкой, в которую не стеснялся у всех на виду записывать и мысли своих собеседников, и свои путевые впечатления. Моего удовольствия от общения с Жуковым не умаляла даже его беспощадная требовательность ко всем сопровождавшим его членам делегации. В дни двух упомянутых конференций Жуков постоянно требовал от нас информации, способной помочь ему в беседах с японцами, в подготовке пресс-конференций, в подборе аргументов и фактов для полемики с политическими противниками. Срочные задания от него поступали мне и другим его помощникам не только в дневные, но и в вечерние и в ночные часы, ибо сам он в ходе конференций спал не более трех-четырех часов в сутки. Его феноменальная работоспособность приводила в уныние многих членов делегаций: бывало, в 3 часа ночи он поручал кому-либо из нас подготовить ему к 7 часам утра письменную справку и удивлялся, если это задание не выполнялось. Но при этом никто не слышал из его уст ни грубости, ни ядовитых замечаний, унижающих достоинство. Если кто-то из членов делегации давал ему некачественный материал, то переделывать его он не просил, а молча, но с досадой на лице брался за переделку сам.
Недобрые воспоминания остались у меня, однако, о другом человеке ответственном сотруднике Международного отдела ЦК КПСС П. Дедушкине, называвшем себя во время поездки в Японию в 1964 году заместителем главы делегации и постоянно дававшем всем остальным понять, что фактическое руководство делегацией находится в его руках. Это не могло не раздражать тех, кто намного лучше Дедушкина разбирался в вопросах, возникавших в ходе конференции, ибо прежде этот партаппаратчик никакого отношения к Японии не имел, да и вообще не обнаруживал ни широкого политического кругозора, ни острого ума, ни такта в своих отношениях с другими людьми. Трения возникали у Дедушкина то с одним, то с другим членом делегации, но они как-то прошли бесследно, а вот со мной они вылились в острый конфликт. Выполняя поручения Жукова как главы делегации (мне было поручено заниматься связью с прессой), я несколько раз отклонял неуместные и бестолковые с моей точки зрения задания Дедушкина, что, видимо, очень обозлило этого цековского вельможу. Когда вся делегация незадолго до отъезда собралась в помещении советского посольства в Токио на совещание, Дедушкин вдруг обвинил меня в "неуважительном отношении" к нему как начальству, назвав мое поведение "неуместным панибратством". Хотя никто из членов делегации не поддержал его, но и связываться с ним никто не стал. Жуков тогда просто пропустил его выпад мимо ушей, а потом, когда мы оказались с ним наедине, посоветовал мне не обращать на подобные выпады внимания. "Никогда никакой пакости он вам причинить по приезде в Москву не сможет - я этого не допущу",- пообещал он.
Скрытая подготовка к двум названным конференциям была проведена Комитетом солидарности стран Азии и Африки, а также Советским комитетом защиты мира и среди руководителей движения сторонников мира в ряде зарубежных стран Азиатского, Африканского и Американского континентов. При финансовой помощи названных комитетов в Японию для участия в Токийском и Хиросимском форумах были направлены небольшие по численности делегации из развивающихся стран, призванные в случаях возникновения острых политических споров оказать поддержку нашей позиции как своими выступлениями, так и голосованием. Примечательно: деньги на обратный проезд этих делегаций из Японии в родные страны им предстояло получать по окончании названных конференций от представителя нашей делегации И. Н. Киселева. Толстый портфель с долларами, предназначенными для таких выплат, Игорь Киселев носил постоянно с собой.
Если говорить полушутя-полусерьезно, то в историю советско-японских отношений вошли имена трех наших видных соотечественников-однофамильцев Жуковых. Один из них - это маршал Георгий Константинович Жуков, разгромивший и уничтоживший японскую армию в сражении у реки Халхин-Гол в августе 1939 года. Другой - это академик Евгений Михайлович Жуков, автор ряда книг по истории Японии. А третий - это журналист и советский общественный деятель Георгий Александрович Жуков, чье имя в 1963-1964 годах склонялось и спрягалось японской печатью и телевидением в связи с его пребыванием в Японии во главе делегаций Советского комитета защиты мира. И причиной тому были, пожалуй, не столько даже выдающиеся личные качества этого человека, сколько исключительно острая ситуация, сложившаяся в тот момент в политическом мире Японии. Ведь в преддверии и в ходе международных конференций противников ядерного оружия, состоявшихся в Японии в 1963 и в 1964 годах, на глазах у японской общественности свершались открытые и скрытые политические схватки двух коммунистических гигантов - двух ближайших соседей Японии: СССР и КНР, которые на протяжении предшествовавших лет занимали антияпонские позиции и являли собой в глазах японских правящих кругов угрозу коммунистической экспансии. Лицезреть своими глазами и освещать в средствах массовой информации эти схватки коммунистических гигантов стремились в те годы сотни японских и зарубежных журналистов, собиравшихся там, где проходили названные конференции. Именно в ходе обсуждения проблемы запрещения испытаний и применения атомного оружия рассчитывали японские политические эксперты и обозреватели получить ответы: как сложатся в дальнейшем отношения СССР и КНР, как поведут себя в Японии КПЯ и СПЯ и приведут ли конференции этих двух оппозиционных партий к общему ослаблению лагеря оппозиции и к упрочению на долгие годы власти либерал-демократов? При этом всем было ясно, что ведущую роль в ожидавшейся политической схватке будет играть глава советской делегации Г. А. Жуков, а потому его имя то и дело появлялось в те дни на первых страницах японских газет. Но нам, членам делегации, приближавшимся к берегам Японии на теплоходе "Байкал", об этом не было известно. Никто из нас поэтому не предполагал, что именно предстоявшие две конференции окажутся в последующие дни в фокусе всей политической жизни Японии, что именно к нам будет привлечено внимание японских средств массовой информации.
Убедились мы в этом еще до того, как наше судно пришвартовалось к причалу иокогамского порта. Не успели катера с лоцманом и санитарными инспекторами приблизиться к борту нашего лайнера, как тотчас же рядом с ними возник катер, битком набитый репортерами с фотоаппаратами и кинокамерами. Сначала мы предположили, что на нашем судне находилась какая-нибудь кинозвезда или другая японская знаменитость. Но как только репортеры ворвались на палубу, стало ясно, что такой звездой был не кто иной, как глава нашей делегации Г. А. Жуков. И надо сказать, что, поняв это, он быстро вошел в такую роль "звезды" и стал играть ее с присущим ему блеском: его журналистский талант и политическое чутье позволили придать нашему прибытию в Японию даже большую значимость, чем это было на самом деле.
Драматический ход конференции противников ядерного оружия, открывшийся 30 июля 1964 года в центре Токио в актовом зале гостиницы "Даямондо", расположенной вблизи императорского дворца, видимо, никогда не сотрется в моей памяти. Уж слишком круто стала развиваться дискуссия участников этого форума, слишком высок оказался накал их эмоций.
Формально организатором и хозяином конференции выступал, как и раньше, Всеяпонский совет за запрещение атомной и водородной бомбы (Гэнсуйкё), возглавлявшийся профессором Ясуи Каору. Но за истекший год влияние Ясуи в названной организации заметно ослабло, в то время как фактические бразды правления в руководстве Советом захватил один из лидеров КПЯ Хакамада Сатоми, занимавший пост заместителя председателя Совета. Не случайно поэтому основную массу японских участников Токийской конференции составили, как потом стало ясно, представители Коммунистической партии Японии, занимавшей в то время откровенно антисоветские, прокитайские позиции. Чувствуя за собой поддержку большой части находившихся в зале японских делегатов, развязно и нагло повели себя и все члены прибывшей в Токио китайской делегации. С первых же слов Хакамада, выступившего на конференции с докладом, а затем и со слов китайских представителей, стало очевидным намерение устроителей конференции подменить обстоятельное обсуждение проблем, связанных с подписанием Советским Союзом, Соединенными Штатами и Великобританией договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах, враждебными и по существу клеветническими нападками на внешнюю политику Советского Союза. Оскорбительные выпады в адрес советского руководства допускали при этом не только китайские делегаты, но и лично Хакамада, хотя ему как члену руководства Гэнсуйкё - организации, выступавшей устроителем конференции,- следовало бы проявлять максимум сдержанности и непредвзятости.
Напрасно хорошо воспитанный и дружественно настроенный к нам профессор Ясуи Каору пытался сдерживать и сглаживать наскоки распоясавшихся антисоветчиков. Из зала с мест, где сидели японские коммунисты, стали все чаще нестись оскорбительные для нашей страны выкрики. Не оказали большого влияния на крикунов и выступления единомышленников нашей страны из числа прибывших с советской помощью на конференцию делегатов из стран Азии, Африки и Латинской Америки. Столь же мало успокоения внесли в зал и примирительные выступления представителей церковных делегаций, и в том числе представителей православной церкви во главе с величественным чернобородым митрополитом Борисом, облаченным в длинную черную рясу с большим крестом на груди и увесистым посохом в руке.
Когда атаки противников Московского договора на советскую внешнюю политику приняли совершенно оскорбительный, провокационный характер, наша делегация предприняла решительные действия. И в этом сказалась смелость главы делегации Г. А. Жукова, который в нарушение инструкций, полученных им в Международном отделе ЦК и исключавших разрыв с компартией и Гэнсуйкё, принял единственно правильное в сложившейся обстановке решение - решение о демонстративном уходе нашей делегации с конференции.
Это был поистине драматический момент. Свет "юпитеров", вспышки фотоаппаратов, шуршание камер десятков телевизионных репортеров, собравшихся в зале в ожидании остросюжетных сцен, сразу же обратились в сторону нашей делегации, как только Жуков, а следом за ним Маевский, Дедушкин и все мы - советские делегаты, поднялись со своих мест и двинулись к выходу под крики и улюлюканье наших обидчиков из числа японских коммунистов и китайских делегатов. Вслед за нами тут же встали и пришли в движение многие другие делегации, включая делегацию советского духовенства. К выходу потянулись большинство представителей стран Азии, Африки и Латинской Америки, прибывших в Токио при поддержке советских общественных организаций. На некоторое время десятки людей, покидавших зал, столпились перед узкой входной дверью в лучах репортерских "юпитеров". Я оказался в этой толпе рядом с В. Маевским и митрополитом Борисом, фиолетовая митра и посох с позолоченным набалдашником которого поднимались над головами уходивших. И тут мы с Маевским услышали вдруг из уст нашего благочестивого батюшки нечто неожиданное. Наклонясь к нам с ухмылкой, неподобающей его святейшей особе, он вкрадчиво и тихо, чтобы не слышали другие, шепнул: "Окончен бал, и фраера пошли гулять". Вот с таким-то юморком воспринял все происходившее наш советский батюшка, прибывший в Токио защищать мир от угрозы атомной войны.
В тот же день ушедшие с конференции делегаты переселились в гостиницу "Феермонт" (наши соотечественники сразу же назвали ее "Ферапонтом") и собрались в кафе на плоской крыше этой гостиницы, чтобы согласовать для публикации в печати текст заявления с объяснением причин своего ухода с Токийской конференции Гэнсуйкё. Так закончился первый этап тогдашнего пребывания в Японии нашей делегации.
А спустя дня два после разрыва с Гэнсуйкё наша делегация, а заодно с ней и другие противники ядерной войны, ушедшие вместе с нами из гостиницы "Даямондо", направились в Хиросиму, где 3 августа приняли участие в международной конференции за запрещение ядерного оружия, организованной лидерами Санкэнрэн во главе с профессором Моритики Итиро при поддержке социалистической партии и Генерального совета профсоюзов. В декларации и прочих документах, одобренных участниками Хиросимской конференции, выражалась поддержка подписанию Советским Союзом, США и Великобританией договора о запрещении ядерного оружия. В тех же документах осуждались попытки дифференцированного подхода к ядерным испытаниям, когда одни испытания рассматриваются как незаконные и осуждаются, а другие оправдываются необходимостью защиты от угрозы превентивных ядерных ударов. Это означало, что участники Хиросимской конференции заняли позицию, альтернативную прокитайскому, антисоветскому курсу КПК и КПЯ, одобренному участниками Токийской конференции.
Хиросимская конференция 1964 года знаменовала собой завершение раскола в небывалом по своей массовости движении японских противников ядерного оружия, возникшего в 1954 году и вобравшего в себя протестную энергию миллионов японских граждан. Виновниками этого раскола стали руководители Японской коммунистической партии, взявшие курс на установление своего контроля над этим надпартийным движением и на навязывание ему прокитайских лозунгов. Но с таким курсом не согласились ни Социалистическая партия Японии, ни советская делегация, ни находившиеся в блоке с ней делегации ряда зарубежных стран. Окончательно этот раскол был оформлен спустя несколько месяцев, 1 февраля 1965 года, когда вышедшие из Гэнсуйкё японские активисты антиядерного движения создали Японский национальный конгресс борьбы за запрещение ядерного оружия (Гэнсуйкин) во главе с лидером антиядерного движения жителей Хиросимы профессором Моритаки Итиро. Конечно, масштабы антиядерного движения, развернутого под руководством Гэнсуйкина, были уже не столь велики. За его рамками осталась деятельность такой крупной организации японских противников ядерного оружия как Гэнсуйкё, лидером которого продолжал оставаться Ясуи Каору. Кстати сказать, сам профессор Ясуи в дни Токийской конференции сделал все от него зависящее, чтобы избежать ухода нашей делегации с конференции и сохранить связи Гэнсуйкё с Советским комитетом защиты мира. В ночь накануне начала заседаний конференции он при моем посредничестве тайно встретился в одном из номеров отеля "Даямондо" с Жуковым и вел с ним один на один на английском языке длинную беседу, предупреждая о своей неспособности противостоять деструктивным маневрам КПЯ. Но эта тайная ночная встреча окончилась, как показал следующий день, безрезультатно: раскол совершился. Тем не менее, оставшись и далее лидером Генсуйкё, профессор Ясуи не поддался попыткам КПЯ втянуть его в ту яростную антисоветскую кампанию, которая после раскола японского антиядерного движения развернулась в коммунистической печати и в устных заявлениях руководителей КПЯ. Не поддался он и нажиму со стороны Пекина, пытавшегося сделать его орудием своих нападок на внешнюю политику Хрущева, а затем и Брежнева.
Раскол, происшедший в августе 1964 года в японском движении сторонников мира, пагубно отразился на мировом антиядерном движении. Для зарубежной общественности оказалось головоломным делом разобраться в том, что случилось в токийском отеле "Даямондо" летом 1964 года и почему японское антиядерное движение, которым восхищалась зарубежная миролюбивая общественность, вдруг раскололось на два параллельных течения. Примечательно, что даже в Советском Союзе из-за неполных и невнятных сведений о происшедшем, мельком проскочивших в средствах массовой информации в последующие дни, наблюдалась сумятица в умах не только рядовых читателей газет и слушателей радио, но и ответственных партийных руководителей. Досадное свидетельство тому увидели мы, члены делегации Советского комитета защиты мира, участники свершившегося в отеле "Даямондо" раскола, на своем обратном пути на Родину, когда лайнер, взявший нас на борт в Иокогаме, приблизился к причалам Находки. Получив из Японии телеграммы о прибытии нашей делегации, местные власти решили торжественно встретить нас и вывесили над причалом огромный плакат с надписью, вызвавшей смех делегатов и гневное возмущение Г. А. Жукова. Вместо того чтобы приветствовать нас как участников Хиросимской конференции, поддержавшей внешнеполитический курс советского правительства, авторы надписи на плакате приветствовали нас как участников прокитайского сборища, с которого нам пришлось уйти, ибо надпись на плакате гласила: "Привет героям Токийской конференции!"
Плакат настолько возмутил Жукова, что он не смог сдержать своих эмоций при встрече с первым секретарем находкинского горкома партии и другими городскими руководителями, прибывшими на причал, чтобы торжественно встретить делегацию. Не желая садиться вместе с секретарем горкома в одну из черных "Волг", поданных на причал, Жуков неожиданно для встречавших открыл дверь стоявшего рядом микроавтобуса, рассчитанного на доставку в гостиницу "второстепенных" членов делегации, и, согнувшись, нырнул в его тесный салон. За ним, соблюдая субординацию, влез в микроавтобус и заместитель главы делегации ответственный работник ЦК КПСС П. Дедушкин. Обескураженный секретарь горкома счел в этой ситуации за лучшее не ехать в одиночестве, а последовать примеру Жукова и также нырнуть вглубь микроавтобуса. А за ним в тот же микроавтобус втиснулись еще три местных босса, пожелавших быть при начальстве. В результате такой неестественной рассадки начальников нам, рядовым членам делегации, не оставалось другого выбора как с комфортом расположиться по двое в новеньких черных "Волгах". Так мы вдвоем с Делюсиным и ездили по городу до прибытия на обед в ресторан, откуда затем вся делегация отправилась на вокзал и погрузилась на поезд, доставивший нас на следующее утро в Хабаровск.
Международные антиядерные конференции, проведенные в Японии в 1963 году и в 1964 годах и приведшие к расколу в рядах японских противников ядерной войны, открыли глаза и японской общественности и советскому руководству на реальное положение дел не только в движении японских сторонников мира, но и в отношениях между КПСС и КПЯ. Открытые и грубые нападки на советскую внешнюю политику представителей компартии Японии в ходе Токийской конференции вскрыли наличие глубоких разногласий между руководителями советских и японских коммунистов, замалчивать которые японская сторона далее уже не считала нужным. Явный отход КПЯ на прокитайские позиции и демонстрация ее руководством в лице Миямото и Хакамады откровенной вражды к КПСС и Советскому Союзу требовали, как тогда мне казалось, быстрой и жесткой ответной реакции с нашей стороны, тем более что в среде японских коммунистов была довольно влиятельная (численностью до 5 тысяч человек) группа противников Миямото, возглавлявшаяся депутатами парламента Сигой Ёсио и Судзуки Итидзо, которая, будучи в меньшинстве, тем не менее мужественно выступала за дружбу с Советским Союзом и в поддержку Московского договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах. Логика политической борьбы, как и забота о сохранении престижа КПСС в глазах международного коммунистического движения, требовали от руководства КПСС принципиального отношения к антисоветскому курсу руководства КПЯ. Для многих специалистов в области японской политики была очевидной необходимость ужесточения наших отношений с Миямото и его приспешниками, пытавшимися наживать себе политический капитал на антисоветских предрассудках японских обывателей. Ведь было же ясно, что нападки руководства КПЯ на Советский Союз и КПСС нужны были Миямото и иже с ним для того, чтобы демонстрировать перед японцами мнимую "самостоятельность и независимость" КПЯ, в то время как в действительности эта группировка лидеров КПЯ самостоятельности в те дни не проявляла, а лишь слепо следовала антисоветскому курсу Пекина.
В узком кругу экспертов-японоведов, приглашавшихся в те дни на совещания в ЦК КПСС, сторонники такой точки зрения, включая и меня, высказывались за открытое осуждение в нашей печати курса Миямото и за всемерную моральную, политическую, а при необходимости и за финансовую поддержку Сиги и его сторонников - наших искренних друзей в рядах КПЯ. Но такое мнение было оставлено без внимания. Руководство КПСС предпочло промолчать и тогда, когда в мае 1964 года Сига, Судзуки и ряд других видных японских коммунистов - друзей нашей страны были исключены из партии лишь за то, что они одобрили Московский договор и голосовали в парламенте в поддержку этого документа. Не пошло руководство КПСС на открытый разрыв с Миямото и его окружением и после фактического изгнания японскими коммунистами делегации Советского комитета защиты мира с Токийской конференции в июле 1964 года, оправдывая свою бюрократическую нерешительность некими соображениями "высшего порядка".
С приходом к руководству ЦК КПСС в октябре 1964 года Л. И. Брежнева человека столь же консервативного склада, как М. А. Суслов и Б. Н. Пономарев, стремление руководства ЦК КПСС избегать крутых поворотов в мировом коммунистическом движении стало еще более явственным. В результате проблема дальнейших взаимоотношений с японской компартией, подвергавшей КПСС клеветническим нападкам, была оставлена в подвешенном состоянии, якобы в расчете на то, что-де Миямото, Хакамада и другие инициаторы антисоветского курса "образумятся" и отношения КПСС и КПЯ снова войдут в прежнюю колею.
Объяснялось такое поведение скрытыми опасениями цековских "мудрецов": как бы некоторые зарубежные "братские" партии не обвинили КПСС во вмешательстве во внутренние дела Коммунистической партии Японии, хотя верхушка этой партии без всякого стеснения подвергала нападкам КПСС и сотрудничавшие с ней партии.
На эти нападки руководители КПСС отвечали лишь невразумительным бормотанием о важности сохранения единства рядов мирового коммунистического движения и не принимали надлежащих ответных мер. В Москве продолжал оставаться и далее собственный корреспондент центрального органа ЦК КПЯ газеты "Акахата", а советская печать, если не считать нескольких информационных статей, появившихся летом 1964 года в газете "Правда" с подачи нашей делегации, продолжала отмалчиваться - и все потому, что ни М. А. Суслов, ни Б. Н. Пономарев не желали брать на себя ответственность за полный разрыв с КПЯ. Замалчивая ссору с руководством КПЯ, они не шли на обрыв последних контактов с этой партией, поддерживавшихся через одного из работников советского посольства.
Примечательно, что сохранение этой тонкой, почти невидимой контактной нити устраивало, судя по всему, и руководителей КПЯ, ибо полный разрыв с КПСС был чреват для них многими неудобствами: ведь через Москву японская компартия продолжала поддерживать связи с коммунистическим руководством социалистических стран Европы, а также с западноевропейскими компартиями. "Ни мира, ни войны" - вот суть взаимоотношений КПСС и КПЯ в период, начавшийся в 1963-1964 годах и продолжавшийся довольно длительное время даже после того, как в 1966 году руководство КПЯ неожиданно для всех перессорилось с Пекином и полностью разорвало отношения с КПК. Сомневаюсь, что при таком замороженном состоянии отношений между КПСС и КПЯ наша партия, как и наши дипломаты, могли получать от взаимоотношений с КПЯ какие-то политические выгоды. Зато очевиден был вред от нашего беспринципного бойкота группы Сига - группы мужественных японских коммунистов, сохранявших верность прежней дружбе с Советским союзом. Эта группа наших искренних друзей и идейных союзников, приступившая в те дни к изданию своей газеты "Нихон но коэ" ("Голос Японии"), оказалась в положении изгоев: в то время как мы упорно открещивались от Сига и его сторонников, печать КПЯ, и прежде всего газета "Акахата", клеймила их как "агентов Кремля" и предателей. В результате весьма высокий поначалу политический авторитет этих честных коммунистов, исключенных из КПЯ за дружбу с КПСС, был серьезно подорван в последующие годы.
Две поездки в Японию в составе делегаций Советского комитета защиты мира, позволили мне вновь глубоко окунуться в японскую политическую жизнь и освежить свои представления о ней. Ведь дважды я оказывался в самом эпицентре борьбы, развертывавшейся тогда на политической сцене Японии.
Светлые воспоминания остались у меня с тех пор от общения в ходе этих поездок с Г. А. Жуковым - политическим деятелем высокого класса, обладавшим острым аналитическим умом, способностью ориентироваться в самых сложных политических ситуациях, смелостью в принятии решений в тех случаях, когда он нес за них личную ответственность. Поражало в нем счастливое сочетание в одном лице и государственного деятеля и журналиста. Будучи главой делегации, он тем не менее не расставался с записной книжкой, в которую не стеснялся у всех на виду записывать и мысли своих собеседников, и свои путевые впечатления. Моего удовольствия от общения с Жуковым не умаляла даже его беспощадная требовательность ко всем сопровождавшим его членам делегации. В дни двух упомянутых конференций Жуков постоянно требовал от нас информации, способной помочь ему в беседах с японцами, в подготовке пресс-конференций, в подборе аргументов и фактов для полемики с политическими противниками. Срочные задания от него поступали мне и другим его помощникам не только в дневные, но и в вечерние и в ночные часы, ибо сам он в ходе конференций спал не более трех-четырех часов в сутки. Его феноменальная работоспособность приводила в уныние многих членов делегаций: бывало, в 3 часа ночи он поручал кому-либо из нас подготовить ему к 7 часам утра письменную справку и удивлялся, если это задание не выполнялось. Но при этом никто не слышал из его уст ни грубости, ни ядовитых замечаний, унижающих достоинство. Если кто-то из членов делегации давал ему некачественный материал, то переделывать его он не просил, а молча, но с досадой на лице брался за переделку сам.
Недобрые воспоминания остались у меня, однако, о другом человеке ответственном сотруднике Международного отдела ЦК КПСС П. Дедушкине, называвшем себя во время поездки в Японию в 1964 году заместителем главы делегации и постоянно дававшем всем остальным понять, что фактическое руководство делегацией находится в его руках. Это не могло не раздражать тех, кто намного лучше Дедушкина разбирался в вопросах, возникавших в ходе конференции, ибо прежде этот партаппаратчик никакого отношения к Японии не имел, да и вообще не обнаруживал ни широкого политического кругозора, ни острого ума, ни такта в своих отношениях с другими людьми. Трения возникали у Дедушкина то с одним, то с другим членом делегации, но они как-то прошли бесследно, а вот со мной они вылились в острый конфликт. Выполняя поручения Жукова как главы делегации (мне было поручено заниматься связью с прессой), я несколько раз отклонял неуместные и бестолковые с моей точки зрения задания Дедушкина, что, видимо, очень обозлило этого цековского вельможу. Когда вся делегация незадолго до отъезда собралась в помещении советского посольства в Токио на совещание, Дедушкин вдруг обвинил меня в "неуважительном отношении" к нему как начальству, назвав мое поведение "неуместным панибратством". Хотя никто из членов делегации не поддержал его, но и связываться с ним никто не стал. Жуков тогда просто пропустил его выпад мимо ушей, а потом, когда мы оказались с ним наедине, посоветовал мне не обращать на подобные выпады внимания. "Никогда никакой пакости он вам причинить по приезде в Москву не сможет - я этого не допущу",- пообещал он.