Страница:
В тексте открытого письма настоятельно подчеркивалось, что любое потакание притязаниям Японии на южные острова Курильского архипелага, включая Кунашир, Итуруп, Хабомаи и Шикотан, было бы неправомерно ни с исторической, ни с юридической, ни с политической, ни с экономической точек зрения. "Мы убеждены,- указывалось в письме,- что те территориальные уступки, на которых настаивает сегодня японская сторона, противоречит как здравому смыслу и национальным интересам России, так и международному праву - они чреваты для страны невосполнимым ущербом". Подписавшие письмо ученые предупреждали далее Ельцина, что "в политическом мире Японии в случае уступок японским территориальным домогательствам наверняка активизируются реваншистские силы, выступающие не только с притязаниями на четыре южных острова, но и на все Курильские острова и даже на Южный Сахалин".
Обвиняя в некомпетентности советников президента, подталкивавших его на путь уступок японским домогательствам, авторы письма напоминали ему, что "российская общественность... не уполномочила никого на ведение территориальных торгов", что по Конституции России ее территория "целостна и неотчуждаема" и что это не позволяет поступаться "ни единым островом, ни единой пядью родной земли". В заключение же в письме выражалась надежда, что у президента хватит решимости и мужества дать отпор как японским государственным деятелям и политикам, зарящимся на русские земли, так и тем из его советников, которые подталкивали его на путь ущербных для страны и неоправданных территориальных сделок. "Мирный договор с Японией, как и вообще развитие российско-японского добрососедства,- писалось в заключение,- должны стать результатом признания обеими странами стабильных и четких границ, сложившихся в итоге второй мировой войны. Иного пути решения территориального спора двух стран нет и быть не должно"166.
Поскольку до дня предполагавшегося отъезда Ельцина в Японию оставалось менее недели, то было решено наряду с доставкой письма в администрацию президента для непосредственной передачи его адресату отправить копии в редакции нескольких газет. Жена, отвозившая тексты письма в редакции "Правды" и "Советской России", встретила случайно у входа в здание названных редакций одного нашего знакомого журналиста - Сашу Дроздова, занимавшего в то время высокий административный пост в редакции "Комсомольской правды". Когда между ними зашел разговор о том, как быстрее доставить текст письма непосредственно президенту, то выяснилось, что в тот день Дроздов должен был встречаться по каким-то делам с главой президентской администрации Ю. Петровым. При таком стечении обстоятельств Дроздов любезно согласился передать пакет с письмом непосредственно в руки названного им лица - Ю. Петрова. И эту просьбу жены он выполнил: вечером он позвонил мне домой и сказал: "Ваше коллективное письмо, судя по всему, заинтересовало Петрова. Прочтя его, он сказал, что безотлагательно положит его на стол президента". И, видимо, так оно и было.
А на следующий день полный текст нашего открытого письма был опубликован в "Советской России". Днем позже изложение его содержания было опубликовано также и на страницах "Правды".
Когда мои коллеги подписывали свое открытое письмо Ельцину, его поездка в Японию казалась неминуемой. За день до того, как это письмо легло на стол главы президентской администрации Ю. Петрова, состоялась встреча Ельцина с представителями прессы по поводу его предстоявшего визита в Японию, и в его ответах на вопросы японских журналистов не было и намека на отказ от поездки. Однако 9 сентября вечером радио и телевидение Москвы передали как сенсацию экстренное сообщение об отмене президентом вылета в Токио, ранее согласованного с японскими руководителями и назначенного на 13 сентября. Это сколь неожиданное, столь и обидное для японской стороны решение Ельцин и его помощники сопроводили неуклюжими и противоречивыми объяснениями, содержавшими ссылки, с одной стороны, на "внутриполитические трудности", а с другой - на "негибкую позицию" японского правительства в территориальном споре с Россией. Но японскую сторону эти объяснения не устроили, и в неожиданном отказе президента России от заранее согласованного визита японские политики и пресса увидели поступок бестактный и обидный для Японии.
Действительная причина внезапного отказа Ельцина от визита в Японию в сентябре 1992 года крылась, как вскоре стало ясно, в том, что лишь за несколько дней до предполагавшегося отъезда этот невежда наконец-таки разобрался в сути дела и осознал ту угрозу своему политическому престижу, которую неминуемо повлекли бы за собой его территориальные уступки Японии уступки, уже обещанные Козыревым, Кунадзе и другими мидовскими руководителями японской стороне в ходе их предшествовавших переговоров с японскими государственными деятелями. Но разобраться во всем этом помогли Ельцину не мидовцы, а патриотическая оппозиция. Ведь уже за несколько месяцев до того в адрес президента стали поступать предупреждения и протесты от различных объединений российских патриотов, обращавших его внимание на недопустимость любых посягательств на территориальную целостность России, на порочность козыревского курса на якобы "справедливый компромисс" России с Японией, предполагавший в действительности лишь наши односторонние территориальные уступки японцам. Такие обращения направлялись в адрес президента многими влиятельными общественными организациями страны. Примером тому могло служить послание центрального комитета Российского профсоюза работников рыбного хозяйства, направленное президенту в начале августа 1992 года, за подписью председателя ЦК профсоюза В. А. Зырянова.
Думается мне, что какое-то влияние на решение Ельцина об отсрочке визита в Японию оказало и наше коллективное открытое письмо. Кто знает, может быть, именно оно стало той последней соломинкой, которая сломала хребет тому верблюду, на горб которого взваливали один за другим тяжелые тюки соломы и прочие грузы.
Отказ Ельцина от поездки в Японию в сентябре 1992 года стал чем-то вроде оплеухи для японских лоббистов, окопавшихся в российском министерстве иностранных дел. Показал он и японской стороне ненадежность ее расчетов на безотлагательное заполучение ею Южных Курил. Но ни те ни другие не извлекли из этой своей неудачи должных выводов: в последующие месяцы после некоторой паузы предательский флирт наших мидовских японофилов с японскими дипломатами возобновился, а японское лобби в Москве стало вновь оказывать давление на Ельцина и его окружение с целью сталкивания их на путь уступок японским территориальным требованиям. Хотя весной-летом 1993 года Ельцин в своих заявлениях, касавшихся отношений России с Японией, стал более осторожным, чем в предыдущие годы, тем не менее в этих заявлениях не было по-прежнему ни ясности, ни надлежащей твердости. И это давало японским политикам немалые основания надеяться на то, что им удастся все-таки в недалеком будущем "дожать" российского президента и склонить его к согласию на удовлетворение их территориальных притязаний к России.
Бурные события, происшедшие в Москве в сентябре-октябре 1993 года, привели к резкому изменению соотношения сил в политическом мире России в пользу сторонников козыревского прояпонского курса. Будучи очевидцем этих событий, я напряженно следил за тем, как драматически складывалась тогда борьба российских патриотов со сторонниками ельцинских "реформ", за спиной которых стояли правящие круги США, Западной Европы, а также Японии. Ведь было ясно, что поражение патриотической оппозиции в борьбе за власть в стране неизбежно вело и к ослаблению сил защитников Курил от японских посягательств.
В дни сентябрьского - октябрьского противостояния в центре Москвы ельцинистов, укрепившихся в Кремле, и сторонников советской власти народных депутатов, оборонявших здание Верховного Совета, мы с женой и двенадцатилетним сыном не раз ходили к баррикадам политических противников Ельцина, чтобы выразить им поддержку. В те дни с утра до вечера там находились тысячи людей, стихийно стекавшихся к стенам Верховного Совета, чтобы своим присутствием демонстрировать солидарность с народными депутатами. На массовых митингах, то и дело возникавших у стен Верховного Совета, толпы людей с красными флагами и церковными хоругвями слушали речи защитников советской власти, поддерживая приветственными криками и аплодисментами находившихся на балконе ораторов, заявлявших о своей решимости бороться против установления в стране ельцинской диктатуры. В ответ на их речи тысячи собравшихся перед балконом людей либо скандировали лозунг "Банду Ельцина под суд!", либо пели такие волнующие сердца русских людей боевые песни как "Вставай, страна огромная", "Наверх вы, товарищи, все по местам", "Смело, товарищи, в ногу".
В воскресенье 3 октября во второй половине дня мне пришлось участвовать в собрании активистов движения в защиту Курильских островов. В своем выступлении на этом собрании я подверг резкой критике тех перевертышей из числа российских научных работников и журналистов, которые ратовали в те дни за уступки японцам Южных Курил. В этом же выступлении выразил я недоумение и тревогу по поводу намеченной на 13 сентября поездки в Японию российского президента. Участники собрания, среди которых были такие видные японоведы как Б. П. Полевой и А. А. Кошкин, сурово осудили происки японских агентов влияния и дружно подтвердили свое намерение давать и впредь отпор этим проискам.
В тот день дома вечером я не застал ни жену, ни сына - они, как оказалось потом, пошли на митинг противников ельцинской власти, собравшийся в районе Смоленской площади. Вернулись они часов в 8 вечера в радостном возбуждении.
- Победа! Победа! - прокричала жена, войдя в комнату.- Мы видели, как по Садовому кольцу бежали от демонстрантов милиционеры, как трусливо побросали они свои щиты и дубинки. А потом мы видели штурм демонстрантами здания московской мэрии. Даже хотели было ехать вместе с ними к телецентру в Останкине. Но потом решили все-таки не вызывать у тебя беспокойства своим долгим отсутствием и вот вернулись, чтобы сообщить тебе долгожданную новость!
В тот момент мой сын Саша протянул мне с гордостью собранные им на месте штурма стреляные милицейские гильзы...
Далее же, ближе к ночи, когда прервались передачи Останкинского телецентра, а другие телецентры и радио стали сообщать о пожаре и стрельбе в районе Останкино, стало ясно, что наша радость была преждевременной: в борьбу с практически невооруженными демонстрантами включились армейские части и отряды омоновцев, и это сразу же изменило обстановку. Наши надежды на победу противников ельцинской клики стали быстро рассеиваться...
Ранним утром 4 октября, находясь дома у экрана телевизора, мы зрели жуткую картину бесцеремонного расстрела из танков красавца-здания Верховного Совета. Сначала снаряды крошили его белые каменные стены и оконные стекла, а затем с его верхних этажей повалил черный дым и из оконных проемов вырвались наружу оранжевые языки пламени. В это же время к стенам здания стали медленно приближаться бронетранспортеры, а за ними, пригибаясь, двигались с автоматами в руках десантники-пехотинцы. Потом спустя полчаса из центрального подъезда начался выход небольшими группами защитников здания - народных депутатов. Сквозь плотные шеренги вооруженных солдат в касках их направляли к автобусам и увозили куда-то...
Это был черный день России: деспот, опиравшийся на поддержку банды хапуг - расхитителей государственной собственности, вороватых чиновников из числа бывшей партноменклатуры и зажиревших генералов, забывших о воинском долге и чести, потопил в крови мятеж патриотов: при штурме здания Верховного Совета погибли по самым минимальным данным около 140 его безоружных защитников.
В те дни, разумеется, личность Ельцина уже не вызывала у меня никаких иллюзий, никаких надежд на светлое будущее России. Учиненная им и его "демократическим" окружением кровавая расправа со своими политическими противниками, отказавшимися мириться с незаконным разгоном Верховного Совета и установлением единовластной ельцинской диктатуры, окончательно сорвала с него маску поборника западной демократии и обнажила его жадное стремление к безраздельному самовластию. Стало ясно, что этому дубиноголовому деспоту абсолютно чужды такие понятия как любовь к Родине и забота о благе ее народа. Будущее России его не интересовало - его заботили лишь личное благополучие и упрочение своей по сути дела царской власти над Кремлем и всей страной.
Все эти пороки в идеологии и поведении Ельцина сполна проявились во время его кратковременного официального визита в Японию, состоявшегося в октябре 1993 года,- всего лишь неделю спустя после расстрела из танков российского парламента. В "Токийской декларации", подписанной тогда Ельциным с одной стороны, и японским премьер-министром Хосокавой Морихиро с другой, в отличие от прежних документов такого рода содержался ряд двусмысленных формулировок, дававших повод японской стороне рассматривать их как свидетельство готовности российского руководства идти все далее и далее на попятную в территориальном споре с Японией167.
Вдохновило японских политиков на дальнейшее наращивание своего давления на Россию в территориальном споре двух стран и заявление Ельцина, сделанное во время пребывания в Токио, о его намерении вывести с южных Курильских островов дислоцированный там воинский контингент и демилитаризовать эти острова. И это несмотря на дислокацию на соседнем с Курилами японском острове Хоккайдо четырех дивизий "сил самообороны", включая одну бронетанковую.
Вдохновились вновь на пропагандистскую обработку в желательном для японцев духе и те московские японоведы, которые пополняли свои доходы из долларовой кормушки Японского фонда. С осени 1993 года вновь участились публикации в виде брошюр и книг, а также газетных статей их опусов, содержавших ссылки на подписанную Ельциным "Токийскую декларацию" и трактовавших этот документ как свидетельство готовности российского правительства пойти в ближайшее время на уступки японским территориальным требованиям. В том же духе высказывались и руководители российского МИД (включая министра иностранных дел А. Козырева), намекавшие при встречах с японцами на готовность России подписать мирный договор с Японией на неких "компромиссных" условиях.
Все это побудило меня снова взяться за рассмотрение вопросов, связанных с территориальным спором двух стран, сосредоточив при этом внимание на российско-японских территориальных переговорах в ельцинский период, то есть в 1991-1994 годах. Цель задуманной книги состояла в разоблачении предательского поведения наших прояпонски настроенных соотечественников, включая дипломатов, журналистов и научных работников. Главным объектом моих обличений в этой новой рукописи стал министр иностранных дел России А. Козырев, который в названный период продолжал оставаться на своем посту, хотя его угоднические заискивания и перед США, и перед другими странами НАТО, и перед Японией вызывали у российской общественности все большее возмущение. Шаг за шагом проследил я в этой новой рукописи неблаговидное поведение и самого Козырева, и его заместителя Кунадзе, и некоторых других наших дипломатов, а также журналистов и научных сотрудников, содействовавших прояпонской деятельности министра иностранных дел и его помощников. Озаглавил я будущую книгу по-журналистски: "Кто и как продает Россию", а на титульном листе добавил подзаголовок: "Хроника российско-японских территориальных торгов (1991-1994 годы)".
В книге прослеживались вместе с тем и позитивные сдвиги в настроениях руководителей федеральных военных учреждений, а также местной администрации Сибири и Дальнего Востока, оказывавших чем далее, тем более решительное противодействие прояпонскому курсу А. Козырева и его приближенных. Рукопись, объем которой составил около 12 печатных листов, завершалась призывом к кремлевскому руководству страны обратить внимание и понять, что козыревская политика заискивания и обещаний идти навстречу японским территориальным домогательствам бесплодна и несовместима с интересами нашей страны, что беспринципный флирт российского мидовского руководства с японским "движением за возвращение северных территорий" ничего, кроме ущерба, нашей стране принести не мог и не принес. А далее говорилось: "Хотелось бы надеяться, что в руководящих верхах российского общества начался процесс прозрения и осознания неспособности нынешнего мидовского руководства вывести российско-японские отношения из той порочной колеи, на которую оно сбилось три года тому назад. Авторам пресловутого плана "два плюс альфа" - плана необоснованных и беспринципных территориальных уступок Японии нельзя доверять дальнейшие судьбы российско-японских отношений. Да и вообще сурового осуждения заслуживают те государственные деятели, мидовские чиновники, ученые мужи и журналисты, которые в силу корыстных карьерных или иных непорядочных соображений инициировали в последние годы политику потакания японским территориальным домогательствам, продавая умышленно или по недомыслию интересы русского народа"168.
Завершив рукопись, я занялся поисками спонсора, готового оплатить расходы по ее изданию. И спонсор вскоре нашелся. Его подыскало для меня руководство ЦК профсоюза работников рыбного хозяйства. Таковым спонсором стало объединение "Дальрыба", кровно заинтересованное в сохранении Южных Курил в составе российской территории. Осенью 1994 года книга "Кто и как продает Россию" вышла в свет. Значительная часть тиража разошлась по профсоюзным и патриотическим организациям, а другая, меньшая часть была направлена мною в книжные киоски Москвы. В дальнейшем я не раз видел, что уличные торговцы продавали ее в числе антиправительственных изданий в местах проведения массовых митингов патриотической общественности.
Естественно, как и любой автор, я был рад тому, что в последующие дни книга получила похвальные отзывы в печати. Разумеется, это была печать оппозиционных власти Ельцина политических сил. В "Правде", в частности, была опубликована большая статья-рецензия вице-президента Российского союза промышленников, профессора В. П. Федорова. Автор озаглавил ее так: "Японская (пятая) колонна в Москве. Размышления о предательстве". Оценивая в этой статье мой труд, Федоров писал: "Книга И. Латышева пригвоздит к позорному столбу предательство в политике и будет способствовать утверждению правильного подхода к важной области российско-японских отношений"169.
Конечно, ни Козырев, ни его единомышленники из числа японоведов не изменили своих прояпонских настроений под влиянием как моей, так и других подобных ей патриотических публикаций. И более того - лица, которые подвергались в моих книгах и статьях резкой критике за слишком тесное сотрудничество с Японским фондом и потакание японским территориальным притязаниям к нашей стране, прониклись ко мне недобрыми чувствами. Но иначе и быть не могло. Во вражде к себе со стороны японофилов я видел неизбежные издержки войны, начатой мной в печати против прояпонского лобби, стремившегося к установлению своего контроля над отечественным японоведением. В отместку за мои нелицеприятные публикации проводники японского влияния в московских академических учреждениях подвергли меня в 90-е годы бойкоту, отказывая мне в приглашениях на заседания и дискуссии, связанные с японоведческими проблемами. Но этот бойкот нисколько не повлиял на мою решимость отстаивать национальные интересы своей страны против японских посягательств на них.
Да я и не был одинок: на собраниях активистов Комитета защиты Курил вместе со мной участвовали мои единомышленники - видные специалисты по Японии, доктора наук и профессора А. А. Кошкин, В. П. Зимонин, А. М. Шарков, В. К. Зиланов, И. А. Сенченко, а наряду с ними и более молодые японоведы, в том числе специалист по истории российско-японских отношений А. Ю. Плотников, взявший на себя бремя организаторской работы.
Всех нас объединяли общие политические убеждения, тревога за территориальную целостность нашей страны и возмущение той прояпонской возней, которую вели и президент Ельцин, и руководители МИД России, и ублажавшие японцев научные работники и журналисты. В середине 90-х годов все мы вместе занялись таким важным, на наш взгляд, делом как противодействие попыткам японской стороны и отечественных японофилов ввести в заблуждение нашу общественность и внушать ей ложную мысль о неправомерности включения Южных Курил в состав российской территории. Непосредственным поводом тому послужил выход в свет подготовленного тогда МИД России совместно с МИД Японии сборника документов по истории российско-японских и советско-японских отношений. В этот сборник, как выяснилось при его ближайшем рассмотрении, оказались включены лишь те официальные документы и правительственные заявления обеих сторон, которые нравились японцам, а ряд других важных документальных материалов, свидетельствовавших о законности нахождения Южных Курил в составе России, был в этом сборнике опущен. Когда на собрании активистов комитета мы обратили свое внимание на это и осудили трусость и беспринципность наших мидовцев, допустивших публикацию в сборнике заведомо прояпонской версии истории взаимоотношений двух стран, то было решено в противовес прояпонской стряпне наших дипломатов издать такой сборник документов, который давал бы общественности правдивое, объективное освещение истории территориального спора двух стран.
И мы безотлагательно взялись за дело. В работе участвовали и историки-японоведы, и несколько женщин-энтузиасток, взявших на себя неблагодарный труд технического порядка: снятие копий с архивных документов, перепечатку рукописей на компьютерах, доставку материалов авторам и т.п. Расходы по подготовке и публикации сборника взял на себя Конгресс русских общин, в руководстве которого находился тогда ряд видных думских деятелей. В результате в конце 1995 года рукопись была напечатана и вышла в свет под заголовком "Русские Курилы: история и современность". Ее содержание раскрывал на титульном листе подзаголовок: "Сборник документов по истории формирования русско-японской и советско-японской границы".
Документы в сборнике были размещены в хронологическом порядке. Авторами комментариев к разделам с документами, относившимися к дореволюционным русско-японским отношениям, стали И. А. Сенченко и А. Ю. Плотников. Разделы, включавшие документы советского периода (включая довоенные, военные и первые послевоенные годы), были подготовлены А. А. Кошкиным и В. К. Зилановым, а я подобрал документы и написал комментарий к двум последним разделам, касавшимся истории отношений Японии с Советским Союзом и Россией с момента подписания Совместной декларации 1956 года и до наших дней. Приложил я также руку к тем первым страницам предисловия, где излагались задачи, поставленные составителями сборника. Главная наша задача состояла в том, чтобы не позволить враждебным России силам вводить в заблуждение российскую общественность относительно так называемой "проблемы северных территорий" и создавать у русских людей ложное впечатление, будто у Японии есть какие-то исторические и юридические основания для претензий на Южные Курилы.
Публикация названного сборника вооружила нашу общественность целым рядом малоизвестных документов, убедительно опровергавших утверждения японской пропаганды, будто Курилы никогда прежде не входили в состав России. На страницах сборника мы поместили, например, "Карту Иркутского наместничества", извлеченную из "Атласа Российской империи" - официального издания екатерининских времен, вышедшего в свет в Санкт-Петербурге летом 1796 года. На этой карте вполне четко и определенно все Курильские острова, включая Итуруп и Кунашир, были обозначены как территория Российской империи. Карта эта как официальный документ Российской империи обладала убойной силой для всех измышлений по поводу приоритета японцев в открытии и освоении Южных Курил. Когда я вручил этот сборник документов заместителю председателя Государственной думы С. Н. Бабурину, обратив его внимание на эту карту, то он тут же пообещал мне увеличить ее и закрепить на стене своего думского кабинета - и действительно сделал это, в чем я убедился при следующей встрече с ним. "Я теперь,- сказал он,- показываю эту карту и японцам, и американцам, да и другим посетителям всякий раз, когда речь заходит о японских территориальных требованиях".
Участие в деятельности Комитета защиты Курил дало мне возможность близко познакомиться и вступить в дружеские отношения с целым рядом замечательных русских людей самых разных профессий, движимых не чем иным, кроме бескорыстного стремления отстоять интересы своей Родины. Да и в стенах Института востоковедения после выхода в свет двух упомянутых выше книг я встретил поддержку целого ряда моих коллег, включая востоковедов специалистов по Китаю, Индии, Ближнему Востоку и другим регионам. Доброе, дружественное отношение ко мне проявляли и научные сотрудники отдела комплексных международных проблем, в котором я и по сей день работаю. Не будучи обременен административными обязанностями, я смог максимум времени уделить в 90-е годы углубленному изучению проблем российско-японских отношений и подготовке ряда публикаций на эту тему как в журнале "Азия и Африка сегодня", так и в сборниках названного выше отдела. Словом, бойкот, устроенный мне группой моих коллег-японоведов, присосавшихся к Японскому фонду и забывших по этой причине об интересах своей страны, не причинил ущерба моим японоведческим занятиям - своим любимым делом я продолжал заниматься даже в более удобных условиях, чем ранее.
Обвиняя в некомпетентности советников президента, подталкивавших его на путь уступок японским домогательствам, авторы письма напоминали ему, что "российская общественность... не уполномочила никого на ведение территориальных торгов", что по Конституции России ее территория "целостна и неотчуждаема" и что это не позволяет поступаться "ни единым островом, ни единой пядью родной земли". В заключение же в письме выражалась надежда, что у президента хватит решимости и мужества дать отпор как японским государственным деятелям и политикам, зарящимся на русские земли, так и тем из его советников, которые подталкивали его на путь ущербных для страны и неоправданных территориальных сделок. "Мирный договор с Японией, как и вообще развитие российско-японского добрососедства,- писалось в заключение,- должны стать результатом признания обеими странами стабильных и четких границ, сложившихся в итоге второй мировой войны. Иного пути решения территориального спора двух стран нет и быть не должно"166.
Поскольку до дня предполагавшегося отъезда Ельцина в Японию оставалось менее недели, то было решено наряду с доставкой письма в администрацию президента для непосредственной передачи его адресату отправить копии в редакции нескольких газет. Жена, отвозившая тексты письма в редакции "Правды" и "Советской России", встретила случайно у входа в здание названных редакций одного нашего знакомого журналиста - Сашу Дроздова, занимавшего в то время высокий административный пост в редакции "Комсомольской правды". Когда между ними зашел разговор о том, как быстрее доставить текст письма непосредственно президенту, то выяснилось, что в тот день Дроздов должен был встречаться по каким-то делам с главой президентской администрации Ю. Петровым. При таком стечении обстоятельств Дроздов любезно согласился передать пакет с письмом непосредственно в руки названного им лица - Ю. Петрова. И эту просьбу жены он выполнил: вечером он позвонил мне домой и сказал: "Ваше коллективное письмо, судя по всему, заинтересовало Петрова. Прочтя его, он сказал, что безотлагательно положит его на стол президента". И, видимо, так оно и было.
А на следующий день полный текст нашего открытого письма был опубликован в "Советской России". Днем позже изложение его содержания было опубликовано также и на страницах "Правды".
Когда мои коллеги подписывали свое открытое письмо Ельцину, его поездка в Японию казалась неминуемой. За день до того, как это письмо легло на стол главы президентской администрации Ю. Петрова, состоялась встреча Ельцина с представителями прессы по поводу его предстоявшего визита в Японию, и в его ответах на вопросы японских журналистов не было и намека на отказ от поездки. Однако 9 сентября вечером радио и телевидение Москвы передали как сенсацию экстренное сообщение об отмене президентом вылета в Токио, ранее согласованного с японскими руководителями и назначенного на 13 сентября. Это сколь неожиданное, столь и обидное для японской стороны решение Ельцин и его помощники сопроводили неуклюжими и противоречивыми объяснениями, содержавшими ссылки, с одной стороны, на "внутриполитические трудности", а с другой - на "негибкую позицию" японского правительства в территориальном споре с Россией. Но японскую сторону эти объяснения не устроили, и в неожиданном отказе президента России от заранее согласованного визита японские политики и пресса увидели поступок бестактный и обидный для Японии.
Действительная причина внезапного отказа Ельцина от визита в Японию в сентябре 1992 года крылась, как вскоре стало ясно, в том, что лишь за несколько дней до предполагавшегося отъезда этот невежда наконец-таки разобрался в сути дела и осознал ту угрозу своему политическому престижу, которую неминуемо повлекли бы за собой его территориальные уступки Японии уступки, уже обещанные Козыревым, Кунадзе и другими мидовскими руководителями японской стороне в ходе их предшествовавших переговоров с японскими государственными деятелями. Но разобраться во всем этом помогли Ельцину не мидовцы, а патриотическая оппозиция. Ведь уже за несколько месяцев до того в адрес президента стали поступать предупреждения и протесты от различных объединений российских патриотов, обращавших его внимание на недопустимость любых посягательств на территориальную целостность России, на порочность козыревского курса на якобы "справедливый компромисс" России с Японией, предполагавший в действительности лишь наши односторонние территориальные уступки японцам. Такие обращения направлялись в адрес президента многими влиятельными общественными организациями страны. Примером тому могло служить послание центрального комитета Российского профсоюза работников рыбного хозяйства, направленное президенту в начале августа 1992 года, за подписью председателя ЦК профсоюза В. А. Зырянова.
Думается мне, что какое-то влияние на решение Ельцина об отсрочке визита в Японию оказало и наше коллективное открытое письмо. Кто знает, может быть, именно оно стало той последней соломинкой, которая сломала хребет тому верблюду, на горб которого взваливали один за другим тяжелые тюки соломы и прочие грузы.
Отказ Ельцина от поездки в Японию в сентябре 1992 года стал чем-то вроде оплеухи для японских лоббистов, окопавшихся в российском министерстве иностранных дел. Показал он и японской стороне ненадежность ее расчетов на безотлагательное заполучение ею Южных Курил. Но ни те ни другие не извлекли из этой своей неудачи должных выводов: в последующие месяцы после некоторой паузы предательский флирт наших мидовских японофилов с японскими дипломатами возобновился, а японское лобби в Москве стало вновь оказывать давление на Ельцина и его окружение с целью сталкивания их на путь уступок японским территориальным требованиям. Хотя весной-летом 1993 года Ельцин в своих заявлениях, касавшихся отношений России с Японией, стал более осторожным, чем в предыдущие годы, тем не менее в этих заявлениях не было по-прежнему ни ясности, ни надлежащей твердости. И это давало японским политикам немалые основания надеяться на то, что им удастся все-таки в недалеком будущем "дожать" российского президента и склонить его к согласию на удовлетворение их территориальных притязаний к России.
Бурные события, происшедшие в Москве в сентябре-октябре 1993 года, привели к резкому изменению соотношения сил в политическом мире России в пользу сторонников козыревского прояпонского курса. Будучи очевидцем этих событий, я напряженно следил за тем, как драматически складывалась тогда борьба российских патриотов со сторонниками ельцинских "реформ", за спиной которых стояли правящие круги США, Западной Европы, а также Японии. Ведь было ясно, что поражение патриотической оппозиции в борьбе за власть в стране неизбежно вело и к ослаблению сил защитников Курил от японских посягательств.
В дни сентябрьского - октябрьского противостояния в центре Москвы ельцинистов, укрепившихся в Кремле, и сторонников советской власти народных депутатов, оборонявших здание Верховного Совета, мы с женой и двенадцатилетним сыном не раз ходили к баррикадам политических противников Ельцина, чтобы выразить им поддержку. В те дни с утра до вечера там находились тысячи людей, стихийно стекавшихся к стенам Верховного Совета, чтобы своим присутствием демонстрировать солидарность с народными депутатами. На массовых митингах, то и дело возникавших у стен Верховного Совета, толпы людей с красными флагами и церковными хоругвями слушали речи защитников советской власти, поддерживая приветственными криками и аплодисментами находившихся на балконе ораторов, заявлявших о своей решимости бороться против установления в стране ельцинской диктатуры. В ответ на их речи тысячи собравшихся перед балконом людей либо скандировали лозунг "Банду Ельцина под суд!", либо пели такие волнующие сердца русских людей боевые песни как "Вставай, страна огромная", "Наверх вы, товарищи, все по местам", "Смело, товарищи, в ногу".
В воскресенье 3 октября во второй половине дня мне пришлось участвовать в собрании активистов движения в защиту Курильских островов. В своем выступлении на этом собрании я подверг резкой критике тех перевертышей из числа российских научных работников и журналистов, которые ратовали в те дни за уступки японцам Южных Курил. В этом же выступлении выразил я недоумение и тревогу по поводу намеченной на 13 сентября поездки в Японию российского президента. Участники собрания, среди которых были такие видные японоведы как Б. П. Полевой и А. А. Кошкин, сурово осудили происки японских агентов влияния и дружно подтвердили свое намерение давать и впредь отпор этим проискам.
В тот день дома вечером я не застал ни жену, ни сына - они, как оказалось потом, пошли на митинг противников ельцинской власти, собравшийся в районе Смоленской площади. Вернулись они часов в 8 вечера в радостном возбуждении.
- Победа! Победа! - прокричала жена, войдя в комнату.- Мы видели, как по Садовому кольцу бежали от демонстрантов милиционеры, как трусливо побросали они свои щиты и дубинки. А потом мы видели штурм демонстрантами здания московской мэрии. Даже хотели было ехать вместе с ними к телецентру в Останкине. Но потом решили все-таки не вызывать у тебя беспокойства своим долгим отсутствием и вот вернулись, чтобы сообщить тебе долгожданную новость!
В тот момент мой сын Саша протянул мне с гордостью собранные им на месте штурма стреляные милицейские гильзы...
Далее же, ближе к ночи, когда прервались передачи Останкинского телецентра, а другие телецентры и радио стали сообщать о пожаре и стрельбе в районе Останкино, стало ясно, что наша радость была преждевременной: в борьбу с практически невооруженными демонстрантами включились армейские части и отряды омоновцев, и это сразу же изменило обстановку. Наши надежды на победу противников ельцинской клики стали быстро рассеиваться...
Ранним утром 4 октября, находясь дома у экрана телевизора, мы зрели жуткую картину бесцеремонного расстрела из танков красавца-здания Верховного Совета. Сначала снаряды крошили его белые каменные стены и оконные стекла, а затем с его верхних этажей повалил черный дым и из оконных проемов вырвались наружу оранжевые языки пламени. В это же время к стенам здания стали медленно приближаться бронетранспортеры, а за ними, пригибаясь, двигались с автоматами в руках десантники-пехотинцы. Потом спустя полчаса из центрального подъезда начался выход небольшими группами защитников здания - народных депутатов. Сквозь плотные шеренги вооруженных солдат в касках их направляли к автобусам и увозили куда-то...
Это был черный день России: деспот, опиравшийся на поддержку банды хапуг - расхитителей государственной собственности, вороватых чиновников из числа бывшей партноменклатуры и зажиревших генералов, забывших о воинском долге и чести, потопил в крови мятеж патриотов: при штурме здания Верховного Совета погибли по самым минимальным данным около 140 его безоружных защитников.
В те дни, разумеется, личность Ельцина уже не вызывала у меня никаких иллюзий, никаких надежд на светлое будущее России. Учиненная им и его "демократическим" окружением кровавая расправа со своими политическими противниками, отказавшимися мириться с незаконным разгоном Верховного Совета и установлением единовластной ельцинской диктатуры, окончательно сорвала с него маску поборника западной демократии и обнажила его жадное стремление к безраздельному самовластию. Стало ясно, что этому дубиноголовому деспоту абсолютно чужды такие понятия как любовь к Родине и забота о благе ее народа. Будущее России его не интересовало - его заботили лишь личное благополучие и упрочение своей по сути дела царской власти над Кремлем и всей страной.
Все эти пороки в идеологии и поведении Ельцина сполна проявились во время его кратковременного официального визита в Японию, состоявшегося в октябре 1993 года,- всего лишь неделю спустя после расстрела из танков российского парламента. В "Токийской декларации", подписанной тогда Ельциным с одной стороны, и японским премьер-министром Хосокавой Морихиро с другой, в отличие от прежних документов такого рода содержался ряд двусмысленных формулировок, дававших повод японской стороне рассматривать их как свидетельство готовности российского руководства идти все далее и далее на попятную в территориальном споре с Японией167.
Вдохновило японских политиков на дальнейшее наращивание своего давления на Россию в территориальном споре двух стран и заявление Ельцина, сделанное во время пребывания в Токио, о его намерении вывести с южных Курильских островов дислоцированный там воинский контингент и демилитаризовать эти острова. И это несмотря на дислокацию на соседнем с Курилами японском острове Хоккайдо четырех дивизий "сил самообороны", включая одну бронетанковую.
Вдохновились вновь на пропагандистскую обработку в желательном для японцев духе и те московские японоведы, которые пополняли свои доходы из долларовой кормушки Японского фонда. С осени 1993 года вновь участились публикации в виде брошюр и книг, а также газетных статей их опусов, содержавших ссылки на подписанную Ельциным "Токийскую декларацию" и трактовавших этот документ как свидетельство готовности российского правительства пойти в ближайшее время на уступки японским территориальным требованиям. В том же духе высказывались и руководители российского МИД (включая министра иностранных дел А. Козырева), намекавшие при встречах с японцами на готовность России подписать мирный договор с Японией на неких "компромиссных" условиях.
Все это побудило меня снова взяться за рассмотрение вопросов, связанных с территориальным спором двух стран, сосредоточив при этом внимание на российско-японских территориальных переговорах в ельцинский период, то есть в 1991-1994 годах. Цель задуманной книги состояла в разоблачении предательского поведения наших прояпонски настроенных соотечественников, включая дипломатов, журналистов и научных работников. Главным объектом моих обличений в этой новой рукописи стал министр иностранных дел России А. Козырев, который в названный период продолжал оставаться на своем посту, хотя его угоднические заискивания и перед США, и перед другими странами НАТО, и перед Японией вызывали у российской общественности все большее возмущение. Шаг за шагом проследил я в этой новой рукописи неблаговидное поведение и самого Козырева, и его заместителя Кунадзе, и некоторых других наших дипломатов, а также журналистов и научных сотрудников, содействовавших прояпонской деятельности министра иностранных дел и его помощников. Озаглавил я будущую книгу по-журналистски: "Кто и как продает Россию", а на титульном листе добавил подзаголовок: "Хроника российско-японских территориальных торгов (1991-1994 годы)".
В книге прослеживались вместе с тем и позитивные сдвиги в настроениях руководителей федеральных военных учреждений, а также местной администрации Сибири и Дальнего Востока, оказывавших чем далее, тем более решительное противодействие прояпонскому курсу А. Козырева и его приближенных. Рукопись, объем которой составил около 12 печатных листов, завершалась призывом к кремлевскому руководству страны обратить внимание и понять, что козыревская политика заискивания и обещаний идти навстречу японским территориальным домогательствам бесплодна и несовместима с интересами нашей страны, что беспринципный флирт российского мидовского руководства с японским "движением за возвращение северных территорий" ничего, кроме ущерба, нашей стране принести не мог и не принес. А далее говорилось: "Хотелось бы надеяться, что в руководящих верхах российского общества начался процесс прозрения и осознания неспособности нынешнего мидовского руководства вывести российско-японские отношения из той порочной колеи, на которую оно сбилось три года тому назад. Авторам пресловутого плана "два плюс альфа" - плана необоснованных и беспринципных территориальных уступок Японии нельзя доверять дальнейшие судьбы российско-японских отношений. Да и вообще сурового осуждения заслуживают те государственные деятели, мидовские чиновники, ученые мужи и журналисты, которые в силу корыстных карьерных или иных непорядочных соображений инициировали в последние годы политику потакания японским территориальным домогательствам, продавая умышленно или по недомыслию интересы русского народа"168.
Завершив рукопись, я занялся поисками спонсора, готового оплатить расходы по ее изданию. И спонсор вскоре нашелся. Его подыскало для меня руководство ЦК профсоюза работников рыбного хозяйства. Таковым спонсором стало объединение "Дальрыба", кровно заинтересованное в сохранении Южных Курил в составе российской территории. Осенью 1994 года книга "Кто и как продает Россию" вышла в свет. Значительная часть тиража разошлась по профсоюзным и патриотическим организациям, а другая, меньшая часть была направлена мною в книжные киоски Москвы. В дальнейшем я не раз видел, что уличные торговцы продавали ее в числе антиправительственных изданий в местах проведения массовых митингов патриотической общественности.
Естественно, как и любой автор, я был рад тому, что в последующие дни книга получила похвальные отзывы в печати. Разумеется, это была печать оппозиционных власти Ельцина политических сил. В "Правде", в частности, была опубликована большая статья-рецензия вице-президента Российского союза промышленников, профессора В. П. Федорова. Автор озаглавил ее так: "Японская (пятая) колонна в Москве. Размышления о предательстве". Оценивая в этой статье мой труд, Федоров писал: "Книга И. Латышева пригвоздит к позорному столбу предательство в политике и будет способствовать утверждению правильного подхода к важной области российско-японских отношений"169.
Конечно, ни Козырев, ни его единомышленники из числа японоведов не изменили своих прояпонских настроений под влиянием как моей, так и других подобных ей патриотических публикаций. И более того - лица, которые подвергались в моих книгах и статьях резкой критике за слишком тесное сотрудничество с Японским фондом и потакание японским территориальным притязаниям к нашей стране, прониклись ко мне недобрыми чувствами. Но иначе и быть не могло. Во вражде к себе со стороны японофилов я видел неизбежные издержки войны, начатой мной в печати против прояпонского лобби, стремившегося к установлению своего контроля над отечественным японоведением. В отместку за мои нелицеприятные публикации проводники японского влияния в московских академических учреждениях подвергли меня в 90-е годы бойкоту, отказывая мне в приглашениях на заседания и дискуссии, связанные с японоведческими проблемами. Но этот бойкот нисколько не повлиял на мою решимость отстаивать национальные интересы своей страны против японских посягательств на них.
Да я и не был одинок: на собраниях активистов Комитета защиты Курил вместе со мной участвовали мои единомышленники - видные специалисты по Японии, доктора наук и профессора А. А. Кошкин, В. П. Зимонин, А. М. Шарков, В. К. Зиланов, И. А. Сенченко, а наряду с ними и более молодые японоведы, в том числе специалист по истории российско-японских отношений А. Ю. Плотников, взявший на себя бремя организаторской работы.
Всех нас объединяли общие политические убеждения, тревога за территориальную целостность нашей страны и возмущение той прояпонской возней, которую вели и президент Ельцин, и руководители МИД России, и ублажавшие японцев научные работники и журналисты. В середине 90-х годов все мы вместе занялись таким важным, на наш взгляд, делом как противодействие попыткам японской стороны и отечественных японофилов ввести в заблуждение нашу общественность и внушать ей ложную мысль о неправомерности включения Южных Курил в состав российской территории. Непосредственным поводом тому послужил выход в свет подготовленного тогда МИД России совместно с МИД Японии сборника документов по истории российско-японских и советско-японских отношений. В этот сборник, как выяснилось при его ближайшем рассмотрении, оказались включены лишь те официальные документы и правительственные заявления обеих сторон, которые нравились японцам, а ряд других важных документальных материалов, свидетельствовавших о законности нахождения Южных Курил в составе России, был в этом сборнике опущен. Когда на собрании активистов комитета мы обратили свое внимание на это и осудили трусость и беспринципность наших мидовцев, допустивших публикацию в сборнике заведомо прояпонской версии истории взаимоотношений двух стран, то было решено в противовес прояпонской стряпне наших дипломатов издать такой сборник документов, который давал бы общественности правдивое, объективное освещение истории территориального спора двух стран.
И мы безотлагательно взялись за дело. В работе участвовали и историки-японоведы, и несколько женщин-энтузиасток, взявших на себя неблагодарный труд технического порядка: снятие копий с архивных документов, перепечатку рукописей на компьютерах, доставку материалов авторам и т.п. Расходы по подготовке и публикации сборника взял на себя Конгресс русских общин, в руководстве которого находился тогда ряд видных думских деятелей. В результате в конце 1995 года рукопись была напечатана и вышла в свет под заголовком "Русские Курилы: история и современность". Ее содержание раскрывал на титульном листе подзаголовок: "Сборник документов по истории формирования русско-японской и советско-японской границы".
Документы в сборнике были размещены в хронологическом порядке. Авторами комментариев к разделам с документами, относившимися к дореволюционным русско-японским отношениям, стали И. А. Сенченко и А. Ю. Плотников. Разделы, включавшие документы советского периода (включая довоенные, военные и первые послевоенные годы), были подготовлены А. А. Кошкиным и В. К. Зилановым, а я подобрал документы и написал комментарий к двум последним разделам, касавшимся истории отношений Японии с Советским Союзом и Россией с момента подписания Совместной декларации 1956 года и до наших дней. Приложил я также руку к тем первым страницам предисловия, где излагались задачи, поставленные составителями сборника. Главная наша задача состояла в том, чтобы не позволить враждебным России силам вводить в заблуждение российскую общественность относительно так называемой "проблемы северных территорий" и создавать у русских людей ложное впечатление, будто у Японии есть какие-то исторические и юридические основания для претензий на Южные Курилы.
Публикация названного сборника вооружила нашу общественность целым рядом малоизвестных документов, убедительно опровергавших утверждения японской пропаганды, будто Курилы никогда прежде не входили в состав России. На страницах сборника мы поместили, например, "Карту Иркутского наместничества", извлеченную из "Атласа Российской империи" - официального издания екатерининских времен, вышедшего в свет в Санкт-Петербурге летом 1796 года. На этой карте вполне четко и определенно все Курильские острова, включая Итуруп и Кунашир, были обозначены как территория Российской империи. Карта эта как официальный документ Российской империи обладала убойной силой для всех измышлений по поводу приоритета японцев в открытии и освоении Южных Курил. Когда я вручил этот сборник документов заместителю председателя Государственной думы С. Н. Бабурину, обратив его внимание на эту карту, то он тут же пообещал мне увеличить ее и закрепить на стене своего думского кабинета - и действительно сделал это, в чем я убедился при следующей встрече с ним. "Я теперь,- сказал он,- показываю эту карту и японцам, и американцам, да и другим посетителям всякий раз, когда речь заходит о японских территориальных требованиях".
Участие в деятельности Комитета защиты Курил дало мне возможность близко познакомиться и вступить в дружеские отношения с целым рядом замечательных русских людей самых разных профессий, движимых не чем иным, кроме бескорыстного стремления отстоять интересы своей Родины. Да и в стенах Института востоковедения после выхода в свет двух упомянутых выше книг я встретил поддержку целого ряда моих коллег, включая востоковедов специалистов по Китаю, Индии, Ближнему Востоку и другим регионам. Доброе, дружественное отношение ко мне проявляли и научные сотрудники отдела комплексных международных проблем, в котором я и по сей день работаю. Не будучи обременен административными обязанностями, я смог максимум времени уделить в 90-е годы углубленному изучению проблем российско-японских отношений и подготовке ряда публикаций на эту тему как в журнале "Азия и Африка сегодня", так и в сборниках названного выше отдела. Словом, бойкот, устроенный мне группой моих коллег-японоведов, присосавшихся к Японскому фонду и забывших по этой причине об интересах своей страны, не причинил ущерба моим японоведческим занятиям - своим любимым делом я продолжал заниматься даже в более удобных условиях, чем ранее.