Страница:
- Смотрите,- сказал он с улыбкой,- если поставить рядом "скоси" и "коси" и перевести это на русский язык, то получится "едва-едва советник-посланник". Интересно, не правда ли? Только при Иване Николаевиче Цехоне не произносите два этих слова в таком сочетании. А то обидится...
Трояновский пробыл в Японии во главе посольства едва ли не дольше всех советских послов - около восьми лет. Тем не менее искреннее сожаление по поводу его отъезда выражали и японские государственные деятели, и члены иностранного дипломатического корпуса, и сотрудники посольства. Его прощальные встречи с представителями японской общественности продолжались изо дня в день в течение двух недель вплоть до момента отъезда в Москву. Накануне отъезда на собрании коллектива советской колонии он, прощаясь с присутствующими, сказал:
- Я покидаю Японию с двойственным чувством: с одной стороны, меня радует возвращение в Москву, а с другой, мне грустно расставаться со всеми вами. То же самое я говорил в минувшие дни и на прощальных встречах и с японцами, и с иностранцами, и с соотечественниками и говорил, по-видимому, так часто, что даже мой шофер Толя, уезжающий вместе со мной, теперь всем своим друзьям в посольстве тоже говорит, что он покидает Японию с "двойственным чувством".
Уже в первые годы своего второго пребывания в Японии я не переставал с удивлением и завистью наблюдать громадные перемены в жизни японцев, происходившие по мере того, как стремительно развивалась экономическая мощь этой страны. Япония 70-х годов, как в центре, так и в провинции, была уже не той, какой она виделась мне в конце 50-х - начале 60-х годов. Быстро преображались центральные кварталы Токио: там появились первые красавцы-небоскребы, над многими улицами распростерлись бетонные ленты скоростных автострад. Универсальные магазины в торговых районах города ни по внешнему облику своих фасадов и витрин, ни по уровню сервиса, ни по обилию и качеству товаров уже не уступали универмагам Парижа, Лондона и Нью-Йорка. В потоках машин на улицах стали преобладать комфортабельные машины японского производства. В провинциальных городах появились современные многоэтажные административные здания. Даже в глубинке стали появляться отели европейского типа, постепенно вытеснявшие с центральных улиц прежние неуютные японские гостиницы-"рёкан", в которых водились крысы, а постояльцы спали без кроватей на тюфяках-футонах, положенных на половые соломенные циновки-татами.
Изменился и внешний облик японцев не только в столице, но и в провинциальных поселках и деревнях. Прежние скромные одежды национального покроя стали редкостью. Зато молодежь, да и люди средних лет стали повсеместно носить джинсы и спортивные костюмы. В городах появились американского типа закусочные с теми же, что и в США, названиями: "Макдональдс", "Кэнтакки фрайд чикэн" и т.д.
Уже тогда значительно увеличилось по сравнению с прежними временами число японцев, выезжавших за рубеж в качестве туристов. Если десять-двенадцать лет тому назад телевизоры считались в жилых квартирах символом материального благополучия, то в середине 70-х годов они стали неотъемлемой частью повседневного быта едва ли не всех японских семей. Дома рядовых обывателей наполнялись всевозможной бытовой техникой: холодильниками, телевизорами, радиоприемниками, магнитофонами и, уж конечно, фотоаппаратами.
Перемены в повседневной жизни миллионов японских обывателей, наблюдавшиеся в 70-х годах, при сравнении с периодом 50-х - 60-х годов были, естественно, следствием общего повышения доходов японского населения. Под нажимом японских профсоюзов, ежегодно предпринимавших общенациональные забастовочные "весенние наступления" на позиции властей и предпринимателей, реальная зарплата людей наемного труда в Японии в те годы постепенно росла. В сознании той части японских рабочих и служащих, которые были объединены в профсоюзы, поэтому укоренилась еще более, чем прежде, идея необходимости постоянного силового давления на предпринимателей с целью изъятия у них для своего личного потребления как можно большей доли прибылей. И это профсоюзам тогда удавалось, поскольку доходы японских предпринимателей в силу ряда благоприятных обстоятельств росли.
На этом фоне в корреспондентском пункте "Правды", как и в других советских учреждениях, где работали по найму японские граждане, стали возникать проблемы, которых не было лет десять тому назад. Так, следуя примеру своих соотечественников, мой секретарь-переводчик Накагава в периоды "весенних наступлений" японских профсоюзов заводил и со мной разговоры о повышении зарплаты ему и шоферу корпункта. По его подсчетам повышение должно было быть пропорционально тому росту зарплаты, которого добивались профсоюзы служащих японских государственных предприятий. При этом до сознания Накагавы-сана как-то не доходило, что бюджет корпункта "Правды" определяется не в Токио, а в Москве вне связи с "весенними наступлениями" японских профсоюзов и что в вопросах зарплаты как своей, так и японцев я был жестко ограничен финансовой сметой корпункта, нарушить которую не мог. Но не мог я и игнорировать эти вежливые, но настойчивые пожелания. Чтобы повысить заработную плату японцев, мне приходилось в соответствии со сложившейся тогда практикой писать в Москву в адрес редакции развернутые письма-ходатайства с приложением газетных статей с сообщениями о том, насколько повысилась зарплата японцев, а также соответствующих справок консульского отдела посольства СССР о динамике зарплаты в японских учреждениях. Решения по этим ходатайствам принимались в Москве с участием ответственных работников министерства финансов и не сразу, а спустя многие месяцы. Естественно, что речь шла лишь о японских гражданах.
Что же касается повышения зарплаты советских граждан, включая журналистов, дипломатов и других категорий работников, то ни о каких индивидуальных просьбах такого рода не могло быть и речи. Уровень зарплаты всех советских граждан, находившихся на работе в Японии, как и в других зарубежных странах, менялся в сторону повышения не чаще, чем раз в 10-15 лет в соответствии со специальными решениями министерства финансов. В результате такой практики зарплата японцев, работавших в советских учреждениях, повышалась значительно быстрее, чем зарплата наших сограждан. Так при сравнении уровней зарплаты советских и японских работников корпункта "Правды" в 1957-1962 годах и в 1973-1979 годах картина получалась следующая: тогда в годы моей первой длительной командировки в Японию моя зарплата была 208 тысяч иен, в то время как секретарь-переводчик Хомма-сан получал 50 тысяч иен, а шофер Сато-сан - 25 тысяч иен (жалованье японского премьер-министра определялось тогда в 250 тысяч иен). А спустя десять лет, в 1973-1979 годах, моя зарплата была 245 тысяч иен, в то время как секретарь-переводчик Накагава-сан получал уже 180 тысяч иен (жалованье же премьер-министра Японии стало превышать тогда миллион иен). Вот какие любопытные подвижки выявились в те годы в размерах доходов советских и японских работников тех наших учреждений, которые находились в Токио и других японских городах.
Я привожу эти цифры лишь потому, что они служили наглядной иллюстрацией тому, как постепенно замораживался уровень доходов советских людей в Японии в сравнении с уровнем доходов японских граждан. Происходило это в силу целого ряда причин, но прежде всего потому, что экономика Японии развивалась в предыдущие годы беспрецедентно высокими темпами, значительно превосходившими темпы роста экономики Советского Союза, хотя прямой зависимости роста доходов японских трудящихся от темпов роста валового национального продукта страны не существовало.
Изменение в уровнях доходов японского населения и советских граждан, работавших в Японии, заметно сказалось на качестве и стиле жизни последних. В 70-х годах наши соотечественники в Японии, включая работников посольства, торгпредства и моих коллег-журналистов, стали жить скромнее и более замкнуто, чем это было в первые годы после нормализации советско-японских отношений: почти прекратились посещение ими в семейных составах дорогих ресторанов, перестали они заказывать себе костюмы у известных японских портных, не столь часто, как прежде, пользовались услугами такси, реже собирались компаниями на большие застолья, а молодые, прыткие мужья даже при отсутствии в Токио их жен навсегда забыли о тайных знакомствах с японскими красотками из ночных клубов и кабаре.
Конечно, по сравнению с уровнем жизни соотечественников в Советском Союзе наши люди, работавшие в Японии, жили и тогда вполне безбедно, точнее, гораздо лучше, чем их родные и близкие на Родине. И все-таки мысли большинства из них все более сосредотачивались в те годы на том, как использовать свои валютные накопления в иенах так, чтобы превратить их либо в рубли, либо в дефицитные товары, пользовавшиеся в Советском Союзе повышенным спросом. Использование иен и долларов на советском внутреннем рынке было запрещено, а обмен их на рубли в специальном банке производился по крайне заниженному курсу. Поэтому перевод имевшихся накоплений в Москву достигался либо покупкой чеков Внешпосылторга, принимавшихся тогда в Москве валютными магазинами "Березка" в виде платы за дорогие дефицитные товары, либо провозом в Союз в качестве личного имущества всевозможной дорогой электронной аппаратуры, модных тканей или предметов роскоши, которые потом с выгодой продавались соотечественникам.
Но как бы там ни было, в 70-х годах большинство советских граждан расходовали в Японии свои личные валютные сбережения гораздо экономнее и рациональнее, чем это было лет 10-12 тому назад.
Зато по-прежнему экономия не очень соблюдалась в тех случаях, когда дело касалось представительских и прочих служебных расходов. Как и раньше, в посольстве время от времени устраивались для японцев многолюдные приемы со столами, ломившимися от обильных угощений и напитков. Щедро угощали японских гостей и те ведомства, которые располагали крупными валютными средствами, предназначенными на представительские расходы. Так что в общем и целом пребывание советских людей в Японии являло собой для японцев странную и малопонятную картину одновременного сочетания экономии и мотовства, разбираться в которой и понимать ее смысл могли лишь те немногие из японских знатоков нашей страны, которые долгое время терлись около советских людей.
Наиболее проницательными и осведомленными в этом отношении были тогда, пожалуй, японские бизнесмены средней руки, чьи фирмы делали ставку на постоянные деловые связи с теми или иными советскими ведомствами или хозяйственными организациями. Как показывали мои наблюдения, при общении с нашими людьми японские владельцы таких фирм главный упор делали на совместные походы в дорогие рестораны, сауны или ночные клубы, что неизбежно вело к появлению у наших представителей хозяйственных ведомств пристрастного отношения к тем или иным японским фирмам, как и к отдельным бизнесменам. Японские фирмачи-любимчики, сумевшие лучше других обработать таким образом нашу сторону и убедить ее в своем ревностном стремлении к упрочению деловых связей с Советским Союзом, получали от обласканных ими дипломатов и чиновников министерства внешней торговли наибольшие выгоды по сравнению с другими. Им представлялись более крупные квоты на вылов краба и лосося, большие по объему и более выгодные по цене поставки сибирского леса, а также большие квоты на экспорт в Советский Союз японских швейных изделий, бытовой техники и прочих товаров широкого потребления.
Среди нескольких сот советских граждан, проживавших в 70-х годах в Токио, Осаке и в Саппоро (в двух последних городах к тому времени были учреждены консульства), с японскими фирмачами, занятыми в торговле с нашей страной, контактировало повседневно не так уж много людей - десятка два-три. В основном это были работники торгпредства. Зато едва ли не все наши соотечественники интенсивно общались с теми японскими торговцами, которые специализировались в Токио на продаже всевозможной бытовой техники, пользовавшейся в нашей стране повышенным спросом. Таких торговцев в японской столице было немного: в те годы всего трое. Лавочка одного из них, известного всем нашим людям по прозвищу Еж, находилась в районе Акихабара самом большом в мире скопище сотен оптовых лавок, специализировавшихся на продаже бытовой электронной аппаратуры. Лавка другого, по фамилии Уэхара, соседствовала с деловым и вечерним кварталом Акасака, а третий, по фамилии Хасимото, вел торговлю минутах в пяти от корпункта "Правды" рядом с перекрестком Аояма Иттёмэ. В этих трех лавках делали свои покупки едва ли не все наши соотечественники, прожившие в Токио. Объяснялось это тем, что далеко не вся японская бытовая техника годилась для использования в Советском Союзе по причине того, что основная масса этой техники была рассчитана на иное, чем у нас, напряжение в электросетях, на иные диапазоны радиоволн, на иные строки телеэкранов. И только в эти три лавки поставляли японские фирмы "Нэшнл", "Сони", "Хитати", "Тосиба", "Шарп" и другие продукцию, предназначенную специально для Советского Союза и соседствовавших с ним социалистических стран. Скучной обязанностью едва ли не всех из нас, постоянно проживавших в Токио, стали в те годы походы в эти лавки в роли посредников и консультантов со всеми приятелями-москвичами, приезжавшими в Токио на короткое время, ибо, как правило, никто из них без покупки японской электронной аппаратуры на Родину не возвращался. Мое присутствие, как и других посольских и торгпредских старожилов, при покупках приятелями различной техники позволяло неопытным приезжим получить некоторую скидку в цене и гарантировало их от того, что им сбагрят что-нибудь недоброкачественное в расчете на их безотлагательный выезд из Японии.
Но самым неприятным занятием с московскими друзьями и знакомыми в дни их кратковременных приездов в Японию были для меня посещения по их просьбам района Бакуратё, где и по сей день сосредоточены оптовые магазины, снабжающие владельцев мелких столичных лавочек различными швейными изделиями и галантерейными товарами без соответствующих коммерческих наценок. Район этот становился заранее известен большинству наших соотечественников, летевших и плывших в Японию, и когда они приезжали, то отвязаться от совместного похода с ними в названный район бывало иногда невозможно. Не мог же я обижать приезжавших, объясняя им, что мне не хотелось лишний раз испытывать моральное унижение, с которым сталкивались наши соотечественники в этом районе. Дело в том, что большинство хозяев и продавцов названных оптовых лавок продавали там свои товары лишь оптом, а не в розницу, и притом постоянным клиентам. Но неодолимое желание наших приезжих купить там всякую всячину дешевле, чем в обычных японских магазинах, побуждало их вопреки предупреждениям целыми группами вваливаться в лавки оптовиков и выпрашивать у них согласие на поштучную продажу рубашек, кофточек, спортивных костюмов, атташе-кейсов и т.д. Кончались такие выпрашивания иногда удачно, а иногда грубым выдворением горе-покупателей из подобных лавок. Но все равно в последующие дни в те же лавки направлялись другие группы наших соотечественников, все с тем же расчетом на дешевые покупки. И вновь не всем, но кому-то что-то, в конце концов, удавалось купить. Но ценой какого унижения! Хозяева многих оптовых лавок в квартале Бакуратё, завидев наших соотечественников, имели обыкновение демонстративно поворачиваться к ним спиной, не отвечая на вопросы, а на дверях некоторых из этих лавок нередко можно было прочесть выразительные надписи на русском языке: "Товары в розницу не продаем. Не заходите в наш магазин". Так было и в 70-х, и в 80-х годах. Только в последние годы с переходом нашей страны к так называемой "рыночной экономике", с повальным наплывом "челноков" на рынки Москвы и других городов интерес наших визитеров на Японские острова к оптовым рядам квартала Бакуратё заметно притупился. И дай бог, чтобы в этом квартале навсегда исчезли бы всякие позорные надписи на русском языке.
Кстати сказать, во времена Трояновского на территории посольства возник как бы в противовес японским оптовикам небольшой посольский кооперативный магазинчик, торговавший без коммерческих наценок кое-какой бытовой техникой, одеждой, сигаретами и т.п. Но торговля в нем шла с перебоями, ходкие товары то и дело исчезали с прилавка, а близкие подруги продавщицы и "влиятельные лица" затем получали эти товары из-под прилавка точь-в-точь как это практиковалось в отечественной торговле. Можно было только удивляться, как на маленькой территории посольства среди изобилия товаров в окружавших посольство токийских магазинах удавалось все-таки нашим торговым работникам создавать для своих соотечественников какие-то товарные дефициты!
Ну а на что хотели потратить свои валютные сбережения, приезжавшие на короткие сроки в Японию соотечественники? Я не встречал среди них никого, кто бы подобно заезжим американцам покупал бы дорогие экзотические сувениры: старинные гравюры, бронзовые статуэтки или художественные произведения мастеров японской керамики. На покупки таких дорогих сувениров у наших командировочных, включая как рядовых представителей "среднего класса", так и высокопоставленных начальников, как правило, валютных средств не было. Те валютные суммы, которыми они располагали, были по японским понятиям весьма ограничены. Да и запросы у них за редким исключением были почти одинаковыми. Нельзя верить тем из нынешних писак-"демократов", которые пытаются внушить незнакомой с советским прошлым молодежи мысль, будто "верхи" советского общества утопали в роскоши. Я пишу это с уверенностью потому, что ко мне как старожилу за помощью и советами при своих покупках в Японии обращались не раз наши высокопоставленные приезжие. Конечно, все наши командировочные и начальники, и рядовые, попадая в Японию на одну-две или три недели, покупали бытовую технику: тогда это были главным образом либо портативные радиоприемники, либо магнитофоны, либо стереофоническая аппаратура. На эту технику и уходила основная доля тех карманных средств, которые у них имелись. Что же касается других покупок, то даже у самых высоких начальников они были обычно весьма прагматичными и приземленными, отражавшими скромные бытовые потребности и запросы едва ли не всех приезжавших. Что купил, например, в Японии, помимо портативного магнитофона, мой тогдашний начальник - главный редактор газеты "Правда", влиятельный член ЦК КПСС Михаил Васильевич Зимянин, прибывший в Японию в 1975 году во главе делегации Верховного совета СССР? Трикотажный шерстяной костюм для жены и на распродаже пять хлопчатобумажных мужских рубашек под галстук для себя. Что покупал в том же году прибывший в Японию на научную конференцию заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений, член-корреспондент АН СССР, будущий глава правительства России Евгений Максимович Примаков? Пиджак для сына и кожаную сумочку для жены.
Не оказался исключением из общего правила и бывший первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана академик Бободжан Гафурович Гафуров - директор моего родного Института востоковедения АН СССР, хотя поначалу его запрос меня несколько удивил и озадачил. Удивился я тогда, когда дня за два-три до своего отъезда в Москву после двухнедельного пребывания в Токио по приглашению японского Дома международной культуры Бободжан Гафурович поведал мне о настоятельной просьбе к нему своей супруги. Просьба эта сводилась к тому, чтобы купить ей в Японии "такое большое жемчужное ожерелье длиной до живота", какое она увидела на груди у жены академика Нарочницкого после его пребывания в Токио. Я знал, что подобные жемчужные ожерелья, продававшиеся обычно в престижных ювелирных магазинах, стоят сотни тысяч иен и что покупают их лишь японские и американские богачи. Поэтому поначалу я усомнился в душе, что такая покупка будет по карману даже для академика Гафурова. Но, подумав потом, что финансовые возможности этого восточного человека могли быть гораздо большими, чем у других наших приезжих, решил без излишних вопросов отвезти его на Гиндзу в универмаг "Мицукоси", а также в специализированный магазин фирмы "Микимото" компании, монополизировавшей в Японии производство жемчуга.
Неторопливой походкой, сильно прихрамывая как обычно на свою больную ногу, Бободжан Гафурович подходил то к одному, то к другому прилавку, где под стеклом красовались те самые жемчужные ожерелья "до живота", о которых говорила ему его супруга. Но при взгляде на их цену (в 200-300 тысяч иен) его лицо тускнело, и он начинал, как ему было свойственно в затруднительных положениях, непроизвольно шевелить нижней губой. Потом, когда ситуация с ценами стала ему ясна, он повернулся ко мне и безразличным тоном, будто жемчуг его не очень-то и интересовал, сказал: "Хорошо, с этими ожерельями все ясно, а теперь давайте поедем за другими покупками". Когда мы сели в машину, я сказал своему шоферу Накадзаве-сан, чтобы он отвез нас в упомянутый выше район оптовых лавок - Бакуратё. Там на примете у меня была ювелирная лавка, владельцы которой разрешали иностранцам покупать свои товары в розницу, а при желании клиентов могли даже красиво упаковывать их в изящные коробочки и футляры. По приезде туда на одном из прилавков с украшениями не из натурального, а из искусственного жемчуга мы сразу увидели большие элегантные ожерелья искомой длины, цена которых не превышала 10 тысяч иен (50 амер. долл.). Я указал на них Гафурову. Ему дали их для осмотра в руки. Он долго и внимательно крутил их, а потом попросил аккуратно положить одно из них в большой бархатный футляр и упаковать в красивую бумагу, перевязанную алой шелковой лентой с бантиком. По всему было видно, что покупка его устраивала. Там же, на Бакуратё, он купил еще несколько ярких теплых кофт для своих родственниц в Таджикистане, и мы направились обратно - в гостиницу "Кокусай бунка кайкан", где Гафуров остановился. Устроившись поудобнее на заднем сиденье машины и положив руки на живот, Бободжан Гафурович вдруг неожиданно громко засмеялся, и в его больших, черных, умных глазах засверкали веселые искорки:
- Ха-ха! - объяснил он мне причину своего смеха.- Теперь-то я знаю, где было куплено то самое жемчужное ожерелье длиной до живота, которое подарил своей супруге мой друг, уважаемый академик Нарочницкий!..
Единственным исключением из общего правила в смысле содержания своих покупок в Японии был сменивший в последующие годы Зимянина на посту главного редактора "Правды" Виктор Григорьевич Афанасьев. Будучи фанатичным любителем водных лыж, он упорно искал и покупал в спортивных магазинах Токио непонятные для меня предметы инвентаря и обмундирования водных лыжников, которые не производились даже в Японии и импортировались из США, что заметно сказывалось на их и без того дорогой цене.
В дни своего вторичного длительного пребывания в Японии я пересек довольно заметный жизненный рубеж: в мае 1975 года мне исполнилось пятьдесят лет. Названной дате я лично не придавал большого значения, но поскольку ее засекли общественные организации посольства, то пришлось отмечать ее в довольно широком кругу наших журналистов, дипломатов и работников других советских учреждений. По этому поводу в токийском корпункте "Правды" был накрыт длинный стол, составленный из всех имевшихся там столов. Из посольства, а также из отделения ТАСС были доставлены закуски, горячие блюда, кондитерские изделия и фрукты. Званые гости в количестве 25-30 человек, как полагается, подымали тосты за виновника торжества. Зачитаны были официальные приветствия из редакции "Правды" и от руководства посольства, а также шуточное послание от корреспондентской братии.
В тот день впервые в моем сознании мелькнула невеселая мысль о том, что молодость и лучшие годы уже позади, а впереди вот-вот замаячит старость. Правда, в последующие двадцать с лишним лет я на этой мысли не сосредоточивался, будучи убежденным в том, что капризная царица-судьба даровала каждому свой срок жизни и что ко мне она почему-то была всегда настроена благосклонно.
В 1976-1979 годах мне довелось много общаться с новым послом СССР в Японии Дмитрием Степановичем Полянским. Сначала это были встречи и короткие разговоры на совещаниях в посольстве, а также на заседаниях профкома (парткома) советской колонии. Но потом мой друг юности Виктор Денисов советник посольства по экономическим вопросам - не раз предлагал мне присоединяться к поездкам Полянского по Японии, в которых наряду с послом обычно участвовали супруга Полянского Галина Даниловна, сам Денисов и переводчик посла Саша Хохоев. Поездки по Японии вместе с Полянским и его свитой были для меня весьма интересными. Дело в том, что представители местных японских элит - это были обычно губернаторы префектур, мэры городов и лидеры деловых кругов соответствующих районов страны - поднимали при встречах с послом много интересных вопросов, касавшихся взаимоотношений с Советским Союзом, и говорили гораздо откровеннее и доверительнее, чем в интервью с представителями зарубежной прессы. И более того, как правило, они стремились показать послу, а следовательно, и сопровождавшим его лицам, все самые интересные достопримечательности своих префектур и городов, включая промышленные предприятия и культурные реликвии. К тому же во встречах с послом в провинциальных районах страны участвовали все местные знаменитости: и политики, и предприниматели, и писатели, и звезды телевидения. Поэтому каждая из подобных поездок давала очень много свежих и ярких впечатлений об отдельных районах Японии, включая и те, где мне ранее не приходилось бывать.
Трояновский пробыл в Японии во главе посольства едва ли не дольше всех советских послов - около восьми лет. Тем не менее искреннее сожаление по поводу его отъезда выражали и японские государственные деятели, и члены иностранного дипломатического корпуса, и сотрудники посольства. Его прощальные встречи с представителями японской общественности продолжались изо дня в день в течение двух недель вплоть до момента отъезда в Москву. Накануне отъезда на собрании коллектива советской колонии он, прощаясь с присутствующими, сказал:
- Я покидаю Японию с двойственным чувством: с одной стороны, меня радует возвращение в Москву, а с другой, мне грустно расставаться со всеми вами. То же самое я говорил в минувшие дни и на прощальных встречах и с японцами, и с иностранцами, и с соотечественниками и говорил, по-видимому, так часто, что даже мой шофер Толя, уезжающий вместе со мной, теперь всем своим друзьям в посольстве тоже говорит, что он покидает Японию с "двойственным чувством".
Уже в первые годы своего второго пребывания в Японии я не переставал с удивлением и завистью наблюдать громадные перемены в жизни японцев, происходившие по мере того, как стремительно развивалась экономическая мощь этой страны. Япония 70-х годов, как в центре, так и в провинции, была уже не той, какой она виделась мне в конце 50-х - начале 60-х годов. Быстро преображались центральные кварталы Токио: там появились первые красавцы-небоскребы, над многими улицами распростерлись бетонные ленты скоростных автострад. Универсальные магазины в торговых районах города ни по внешнему облику своих фасадов и витрин, ни по уровню сервиса, ни по обилию и качеству товаров уже не уступали универмагам Парижа, Лондона и Нью-Йорка. В потоках машин на улицах стали преобладать комфортабельные машины японского производства. В провинциальных городах появились современные многоэтажные административные здания. Даже в глубинке стали появляться отели европейского типа, постепенно вытеснявшие с центральных улиц прежние неуютные японские гостиницы-"рёкан", в которых водились крысы, а постояльцы спали без кроватей на тюфяках-футонах, положенных на половые соломенные циновки-татами.
Изменился и внешний облик японцев не только в столице, но и в провинциальных поселках и деревнях. Прежние скромные одежды национального покроя стали редкостью. Зато молодежь, да и люди средних лет стали повсеместно носить джинсы и спортивные костюмы. В городах появились американского типа закусочные с теми же, что и в США, названиями: "Макдональдс", "Кэнтакки фрайд чикэн" и т.д.
Уже тогда значительно увеличилось по сравнению с прежними временами число японцев, выезжавших за рубеж в качестве туристов. Если десять-двенадцать лет тому назад телевизоры считались в жилых квартирах символом материального благополучия, то в середине 70-х годов они стали неотъемлемой частью повседневного быта едва ли не всех японских семей. Дома рядовых обывателей наполнялись всевозможной бытовой техникой: холодильниками, телевизорами, радиоприемниками, магнитофонами и, уж конечно, фотоаппаратами.
Перемены в повседневной жизни миллионов японских обывателей, наблюдавшиеся в 70-х годах, при сравнении с периодом 50-х - 60-х годов были, естественно, следствием общего повышения доходов японского населения. Под нажимом японских профсоюзов, ежегодно предпринимавших общенациональные забастовочные "весенние наступления" на позиции властей и предпринимателей, реальная зарплата людей наемного труда в Японии в те годы постепенно росла. В сознании той части японских рабочих и служащих, которые были объединены в профсоюзы, поэтому укоренилась еще более, чем прежде, идея необходимости постоянного силового давления на предпринимателей с целью изъятия у них для своего личного потребления как можно большей доли прибылей. И это профсоюзам тогда удавалось, поскольку доходы японских предпринимателей в силу ряда благоприятных обстоятельств росли.
На этом фоне в корреспондентском пункте "Правды", как и в других советских учреждениях, где работали по найму японские граждане, стали возникать проблемы, которых не было лет десять тому назад. Так, следуя примеру своих соотечественников, мой секретарь-переводчик Накагава в периоды "весенних наступлений" японских профсоюзов заводил и со мной разговоры о повышении зарплаты ему и шоферу корпункта. По его подсчетам повышение должно было быть пропорционально тому росту зарплаты, которого добивались профсоюзы служащих японских государственных предприятий. При этом до сознания Накагавы-сана как-то не доходило, что бюджет корпункта "Правды" определяется не в Токио, а в Москве вне связи с "весенними наступлениями" японских профсоюзов и что в вопросах зарплаты как своей, так и японцев я был жестко ограничен финансовой сметой корпункта, нарушить которую не мог. Но не мог я и игнорировать эти вежливые, но настойчивые пожелания. Чтобы повысить заработную плату японцев, мне приходилось в соответствии со сложившейся тогда практикой писать в Москву в адрес редакции развернутые письма-ходатайства с приложением газетных статей с сообщениями о том, насколько повысилась зарплата японцев, а также соответствующих справок консульского отдела посольства СССР о динамике зарплаты в японских учреждениях. Решения по этим ходатайствам принимались в Москве с участием ответственных работников министерства финансов и не сразу, а спустя многие месяцы. Естественно, что речь шла лишь о японских гражданах.
Что же касается повышения зарплаты советских граждан, включая журналистов, дипломатов и других категорий работников, то ни о каких индивидуальных просьбах такого рода не могло быть и речи. Уровень зарплаты всех советских граждан, находившихся на работе в Японии, как и в других зарубежных странах, менялся в сторону повышения не чаще, чем раз в 10-15 лет в соответствии со специальными решениями министерства финансов. В результате такой практики зарплата японцев, работавших в советских учреждениях, повышалась значительно быстрее, чем зарплата наших сограждан. Так при сравнении уровней зарплаты советских и японских работников корпункта "Правды" в 1957-1962 годах и в 1973-1979 годах картина получалась следующая: тогда в годы моей первой длительной командировки в Японию моя зарплата была 208 тысяч иен, в то время как секретарь-переводчик Хомма-сан получал 50 тысяч иен, а шофер Сато-сан - 25 тысяч иен (жалованье японского премьер-министра определялось тогда в 250 тысяч иен). А спустя десять лет, в 1973-1979 годах, моя зарплата была 245 тысяч иен, в то время как секретарь-переводчик Накагава-сан получал уже 180 тысяч иен (жалованье же премьер-министра Японии стало превышать тогда миллион иен). Вот какие любопытные подвижки выявились в те годы в размерах доходов советских и японских работников тех наших учреждений, которые находились в Токио и других японских городах.
Я привожу эти цифры лишь потому, что они служили наглядной иллюстрацией тому, как постепенно замораживался уровень доходов советских людей в Японии в сравнении с уровнем доходов японских граждан. Происходило это в силу целого ряда причин, но прежде всего потому, что экономика Японии развивалась в предыдущие годы беспрецедентно высокими темпами, значительно превосходившими темпы роста экономики Советского Союза, хотя прямой зависимости роста доходов японских трудящихся от темпов роста валового национального продукта страны не существовало.
Изменение в уровнях доходов японского населения и советских граждан, работавших в Японии, заметно сказалось на качестве и стиле жизни последних. В 70-х годах наши соотечественники в Японии, включая работников посольства, торгпредства и моих коллег-журналистов, стали жить скромнее и более замкнуто, чем это было в первые годы после нормализации советско-японских отношений: почти прекратились посещение ими в семейных составах дорогих ресторанов, перестали они заказывать себе костюмы у известных японских портных, не столь часто, как прежде, пользовались услугами такси, реже собирались компаниями на большие застолья, а молодые, прыткие мужья даже при отсутствии в Токио их жен навсегда забыли о тайных знакомствах с японскими красотками из ночных клубов и кабаре.
Конечно, по сравнению с уровнем жизни соотечественников в Советском Союзе наши люди, работавшие в Японии, жили и тогда вполне безбедно, точнее, гораздо лучше, чем их родные и близкие на Родине. И все-таки мысли большинства из них все более сосредотачивались в те годы на том, как использовать свои валютные накопления в иенах так, чтобы превратить их либо в рубли, либо в дефицитные товары, пользовавшиеся в Советском Союзе повышенным спросом. Использование иен и долларов на советском внутреннем рынке было запрещено, а обмен их на рубли в специальном банке производился по крайне заниженному курсу. Поэтому перевод имевшихся накоплений в Москву достигался либо покупкой чеков Внешпосылторга, принимавшихся тогда в Москве валютными магазинами "Березка" в виде платы за дорогие дефицитные товары, либо провозом в Союз в качестве личного имущества всевозможной дорогой электронной аппаратуры, модных тканей или предметов роскоши, которые потом с выгодой продавались соотечественникам.
Но как бы там ни было, в 70-х годах большинство советских граждан расходовали в Японии свои личные валютные сбережения гораздо экономнее и рациональнее, чем это было лет 10-12 тому назад.
Зато по-прежнему экономия не очень соблюдалась в тех случаях, когда дело касалось представительских и прочих служебных расходов. Как и раньше, в посольстве время от времени устраивались для японцев многолюдные приемы со столами, ломившимися от обильных угощений и напитков. Щедро угощали японских гостей и те ведомства, которые располагали крупными валютными средствами, предназначенными на представительские расходы. Так что в общем и целом пребывание советских людей в Японии являло собой для японцев странную и малопонятную картину одновременного сочетания экономии и мотовства, разбираться в которой и понимать ее смысл могли лишь те немногие из японских знатоков нашей страны, которые долгое время терлись около советских людей.
Наиболее проницательными и осведомленными в этом отношении были тогда, пожалуй, японские бизнесмены средней руки, чьи фирмы делали ставку на постоянные деловые связи с теми или иными советскими ведомствами или хозяйственными организациями. Как показывали мои наблюдения, при общении с нашими людьми японские владельцы таких фирм главный упор делали на совместные походы в дорогие рестораны, сауны или ночные клубы, что неизбежно вело к появлению у наших представителей хозяйственных ведомств пристрастного отношения к тем или иным японским фирмам, как и к отдельным бизнесменам. Японские фирмачи-любимчики, сумевшие лучше других обработать таким образом нашу сторону и убедить ее в своем ревностном стремлении к упрочению деловых связей с Советским Союзом, получали от обласканных ими дипломатов и чиновников министерства внешней торговли наибольшие выгоды по сравнению с другими. Им представлялись более крупные квоты на вылов краба и лосося, большие по объему и более выгодные по цене поставки сибирского леса, а также большие квоты на экспорт в Советский Союз японских швейных изделий, бытовой техники и прочих товаров широкого потребления.
Среди нескольких сот советских граждан, проживавших в 70-х годах в Токио, Осаке и в Саппоро (в двух последних городах к тому времени были учреждены консульства), с японскими фирмачами, занятыми в торговле с нашей страной, контактировало повседневно не так уж много людей - десятка два-три. В основном это были работники торгпредства. Зато едва ли не все наши соотечественники интенсивно общались с теми японскими торговцами, которые специализировались в Токио на продаже всевозможной бытовой техники, пользовавшейся в нашей стране повышенным спросом. Таких торговцев в японской столице было немного: в те годы всего трое. Лавочка одного из них, известного всем нашим людям по прозвищу Еж, находилась в районе Акихабара самом большом в мире скопище сотен оптовых лавок, специализировавшихся на продаже бытовой электронной аппаратуры. Лавка другого, по фамилии Уэхара, соседствовала с деловым и вечерним кварталом Акасака, а третий, по фамилии Хасимото, вел торговлю минутах в пяти от корпункта "Правды" рядом с перекрестком Аояма Иттёмэ. В этих трех лавках делали свои покупки едва ли не все наши соотечественники, прожившие в Токио. Объяснялось это тем, что далеко не вся японская бытовая техника годилась для использования в Советском Союзе по причине того, что основная масса этой техники была рассчитана на иное, чем у нас, напряжение в электросетях, на иные диапазоны радиоволн, на иные строки телеэкранов. И только в эти три лавки поставляли японские фирмы "Нэшнл", "Сони", "Хитати", "Тосиба", "Шарп" и другие продукцию, предназначенную специально для Советского Союза и соседствовавших с ним социалистических стран. Скучной обязанностью едва ли не всех из нас, постоянно проживавших в Токио, стали в те годы походы в эти лавки в роли посредников и консультантов со всеми приятелями-москвичами, приезжавшими в Токио на короткое время, ибо, как правило, никто из них без покупки японской электронной аппаратуры на Родину не возвращался. Мое присутствие, как и других посольских и торгпредских старожилов, при покупках приятелями различной техники позволяло неопытным приезжим получить некоторую скидку в цене и гарантировало их от того, что им сбагрят что-нибудь недоброкачественное в расчете на их безотлагательный выезд из Японии.
Но самым неприятным занятием с московскими друзьями и знакомыми в дни их кратковременных приездов в Японию были для меня посещения по их просьбам района Бакуратё, где и по сей день сосредоточены оптовые магазины, снабжающие владельцев мелких столичных лавочек различными швейными изделиями и галантерейными товарами без соответствующих коммерческих наценок. Район этот становился заранее известен большинству наших соотечественников, летевших и плывших в Японию, и когда они приезжали, то отвязаться от совместного похода с ними в названный район бывало иногда невозможно. Не мог же я обижать приезжавших, объясняя им, что мне не хотелось лишний раз испытывать моральное унижение, с которым сталкивались наши соотечественники в этом районе. Дело в том, что большинство хозяев и продавцов названных оптовых лавок продавали там свои товары лишь оптом, а не в розницу, и притом постоянным клиентам. Но неодолимое желание наших приезжих купить там всякую всячину дешевле, чем в обычных японских магазинах, побуждало их вопреки предупреждениям целыми группами вваливаться в лавки оптовиков и выпрашивать у них согласие на поштучную продажу рубашек, кофточек, спортивных костюмов, атташе-кейсов и т.д. Кончались такие выпрашивания иногда удачно, а иногда грубым выдворением горе-покупателей из подобных лавок. Но все равно в последующие дни в те же лавки направлялись другие группы наших соотечественников, все с тем же расчетом на дешевые покупки. И вновь не всем, но кому-то что-то, в конце концов, удавалось купить. Но ценой какого унижения! Хозяева многих оптовых лавок в квартале Бакуратё, завидев наших соотечественников, имели обыкновение демонстративно поворачиваться к ним спиной, не отвечая на вопросы, а на дверях некоторых из этих лавок нередко можно было прочесть выразительные надписи на русском языке: "Товары в розницу не продаем. Не заходите в наш магазин". Так было и в 70-х, и в 80-х годах. Только в последние годы с переходом нашей страны к так называемой "рыночной экономике", с повальным наплывом "челноков" на рынки Москвы и других городов интерес наших визитеров на Японские острова к оптовым рядам квартала Бакуратё заметно притупился. И дай бог, чтобы в этом квартале навсегда исчезли бы всякие позорные надписи на русском языке.
Кстати сказать, во времена Трояновского на территории посольства возник как бы в противовес японским оптовикам небольшой посольский кооперативный магазинчик, торговавший без коммерческих наценок кое-какой бытовой техникой, одеждой, сигаретами и т.п. Но торговля в нем шла с перебоями, ходкие товары то и дело исчезали с прилавка, а близкие подруги продавщицы и "влиятельные лица" затем получали эти товары из-под прилавка точь-в-точь как это практиковалось в отечественной торговле. Можно было только удивляться, как на маленькой территории посольства среди изобилия товаров в окружавших посольство токийских магазинах удавалось все-таки нашим торговым работникам создавать для своих соотечественников какие-то товарные дефициты!
Ну а на что хотели потратить свои валютные сбережения, приезжавшие на короткие сроки в Японию соотечественники? Я не встречал среди них никого, кто бы подобно заезжим американцам покупал бы дорогие экзотические сувениры: старинные гравюры, бронзовые статуэтки или художественные произведения мастеров японской керамики. На покупки таких дорогих сувениров у наших командировочных, включая как рядовых представителей "среднего класса", так и высокопоставленных начальников, как правило, валютных средств не было. Те валютные суммы, которыми они располагали, были по японским понятиям весьма ограничены. Да и запросы у них за редким исключением были почти одинаковыми. Нельзя верить тем из нынешних писак-"демократов", которые пытаются внушить незнакомой с советским прошлым молодежи мысль, будто "верхи" советского общества утопали в роскоши. Я пишу это с уверенностью потому, что ко мне как старожилу за помощью и советами при своих покупках в Японии обращались не раз наши высокопоставленные приезжие. Конечно, все наши командировочные и начальники, и рядовые, попадая в Японию на одну-две или три недели, покупали бытовую технику: тогда это были главным образом либо портативные радиоприемники, либо магнитофоны, либо стереофоническая аппаратура. На эту технику и уходила основная доля тех карманных средств, которые у них имелись. Что же касается других покупок, то даже у самых высоких начальников они были обычно весьма прагматичными и приземленными, отражавшими скромные бытовые потребности и запросы едва ли не всех приезжавших. Что купил, например, в Японии, помимо портативного магнитофона, мой тогдашний начальник - главный редактор газеты "Правда", влиятельный член ЦК КПСС Михаил Васильевич Зимянин, прибывший в Японию в 1975 году во главе делегации Верховного совета СССР? Трикотажный шерстяной костюм для жены и на распродаже пять хлопчатобумажных мужских рубашек под галстук для себя. Что покупал в том же году прибывший в Японию на научную конференцию заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений, член-корреспондент АН СССР, будущий глава правительства России Евгений Максимович Примаков? Пиджак для сына и кожаную сумочку для жены.
Не оказался исключением из общего правила и бывший первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана академик Бободжан Гафурович Гафуров - директор моего родного Института востоковедения АН СССР, хотя поначалу его запрос меня несколько удивил и озадачил. Удивился я тогда, когда дня за два-три до своего отъезда в Москву после двухнедельного пребывания в Токио по приглашению японского Дома международной культуры Бободжан Гафурович поведал мне о настоятельной просьбе к нему своей супруги. Просьба эта сводилась к тому, чтобы купить ей в Японии "такое большое жемчужное ожерелье длиной до живота", какое она увидела на груди у жены академика Нарочницкого после его пребывания в Токио. Я знал, что подобные жемчужные ожерелья, продававшиеся обычно в престижных ювелирных магазинах, стоят сотни тысяч иен и что покупают их лишь японские и американские богачи. Поэтому поначалу я усомнился в душе, что такая покупка будет по карману даже для академика Гафурова. Но, подумав потом, что финансовые возможности этого восточного человека могли быть гораздо большими, чем у других наших приезжих, решил без излишних вопросов отвезти его на Гиндзу в универмаг "Мицукоси", а также в специализированный магазин фирмы "Микимото" компании, монополизировавшей в Японии производство жемчуга.
Неторопливой походкой, сильно прихрамывая как обычно на свою больную ногу, Бободжан Гафурович подходил то к одному, то к другому прилавку, где под стеклом красовались те самые жемчужные ожерелья "до живота", о которых говорила ему его супруга. Но при взгляде на их цену (в 200-300 тысяч иен) его лицо тускнело, и он начинал, как ему было свойственно в затруднительных положениях, непроизвольно шевелить нижней губой. Потом, когда ситуация с ценами стала ему ясна, он повернулся ко мне и безразличным тоном, будто жемчуг его не очень-то и интересовал, сказал: "Хорошо, с этими ожерельями все ясно, а теперь давайте поедем за другими покупками". Когда мы сели в машину, я сказал своему шоферу Накадзаве-сан, чтобы он отвез нас в упомянутый выше район оптовых лавок - Бакуратё. Там на примете у меня была ювелирная лавка, владельцы которой разрешали иностранцам покупать свои товары в розницу, а при желании клиентов могли даже красиво упаковывать их в изящные коробочки и футляры. По приезде туда на одном из прилавков с украшениями не из натурального, а из искусственного жемчуга мы сразу увидели большие элегантные ожерелья искомой длины, цена которых не превышала 10 тысяч иен (50 амер. долл.). Я указал на них Гафурову. Ему дали их для осмотра в руки. Он долго и внимательно крутил их, а потом попросил аккуратно положить одно из них в большой бархатный футляр и упаковать в красивую бумагу, перевязанную алой шелковой лентой с бантиком. По всему было видно, что покупка его устраивала. Там же, на Бакуратё, он купил еще несколько ярких теплых кофт для своих родственниц в Таджикистане, и мы направились обратно - в гостиницу "Кокусай бунка кайкан", где Гафуров остановился. Устроившись поудобнее на заднем сиденье машины и положив руки на живот, Бободжан Гафурович вдруг неожиданно громко засмеялся, и в его больших, черных, умных глазах засверкали веселые искорки:
- Ха-ха! - объяснил он мне причину своего смеха.- Теперь-то я знаю, где было куплено то самое жемчужное ожерелье длиной до живота, которое подарил своей супруге мой друг, уважаемый академик Нарочницкий!..
Единственным исключением из общего правила в смысле содержания своих покупок в Японии был сменивший в последующие годы Зимянина на посту главного редактора "Правды" Виктор Григорьевич Афанасьев. Будучи фанатичным любителем водных лыж, он упорно искал и покупал в спортивных магазинах Токио непонятные для меня предметы инвентаря и обмундирования водных лыжников, которые не производились даже в Японии и импортировались из США, что заметно сказывалось на их и без того дорогой цене.
В дни своего вторичного длительного пребывания в Японии я пересек довольно заметный жизненный рубеж: в мае 1975 года мне исполнилось пятьдесят лет. Названной дате я лично не придавал большого значения, но поскольку ее засекли общественные организации посольства, то пришлось отмечать ее в довольно широком кругу наших журналистов, дипломатов и работников других советских учреждений. По этому поводу в токийском корпункте "Правды" был накрыт длинный стол, составленный из всех имевшихся там столов. Из посольства, а также из отделения ТАСС были доставлены закуски, горячие блюда, кондитерские изделия и фрукты. Званые гости в количестве 25-30 человек, как полагается, подымали тосты за виновника торжества. Зачитаны были официальные приветствия из редакции "Правды" и от руководства посольства, а также шуточное послание от корреспондентской братии.
В тот день впервые в моем сознании мелькнула невеселая мысль о том, что молодость и лучшие годы уже позади, а впереди вот-вот замаячит старость. Правда, в последующие двадцать с лишним лет я на этой мысли не сосредоточивался, будучи убежденным в том, что капризная царица-судьба даровала каждому свой срок жизни и что ко мне она почему-то была всегда настроена благосклонно.
В 1976-1979 годах мне довелось много общаться с новым послом СССР в Японии Дмитрием Степановичем Полянским. Сначала это были встречи и короткие разговоры на совещаниях в посольстве, а также на заседаниях профкома (парткома) советской колонии. Но потом мой друг юности Виктор Денисов советник посольства по экономическим вопросам - не раз предлагал мне присоединяться к поездкам Полянского по Японии, в которых наряду с послом обычно участвовали супруга Полянского Галина Даниловна, сам Денисов и переводчик посла Саша Хохоев. Поездки по Японии вместе с Полянским и его свитой были для меня весьма интересными. Дело в том, что представители местных японских элит - это были обычно губернаторы префектур, мэры городов и лидеры деловых кругов соответствующих районов страны - поднимали при встречах с послом много интересных вопросов, касавшихся взаимоотношений с Советским Союзом, и говорили гораздо откровеннее и доверительнее, чем в интервью с представителями зарубежной прессы. И более того, как правило, они стремились показать послу, а следовательно, и сопровождавшим его лицам, все самые интересные достопримечательности своих префектур и городов, включая промышленные предприятия и культурные реликвии. К тому же во встречах с послом в провинциальных районах страны участвовали все местные знаменитости: и политики, и предприниматели, и писатели, и звезды телевидения. Поэтому каждая из подобных поездок давала очень много свежих и ярких впечатлений об отдельных районах Японии, включая и те, где мне ранее не приходилось бывать.