Страница:
Пропагандистский залп, обрушенный на российскую и западную общественность ревностными агентами японского влияния летом 1992 года в канун предполагавшегося тогда, но не состоявшегося визита Ельцина в Японию, включал в себя и несколько других подготовленных наспех мерзких публикаций. Об одной из них, книжке О. Бондаренко "Неизвестные Курилы"155, стоит сказать хотя бы потому, что была она издана в Москве большим тиражом в красивом переплете и продавалась по бросовой, явно убыточной для издателей цене - и не по недоразумению, а лишь потому, что расходы на ее издание, как выяснилось впоследствии, оплатили японцы - редакция газеты "Хоккайдо Симбун", имеющая в Москве свое отделение156. Автор книжки - человек, до последнего времени не имевший никакого отношения к изучению истории России и Японии, был использован как подставная фигура теми, кто орудовал за его спиной и снабдил его материалами. Использован для протаскивания в виде "личных впечатлений" угодных японцам мыслишек и версий. В книжке этой яростно осуждался, например, "захват Курил" Советским Союзом в 1945 году. "Захват Курил,- писал этот японский прихвостень,- был агрессией в самом чистом виде - в форме насилия победившей колониальной державы над проигравшей. И основывался он на старом колониальном принципе (гениальном в животном мире): "горе побежденным"157.
От начала и до конца своего опуса автор без зазрения совести мазал грязью всю прошлую историю освоения Россией Дальнего Востока, как и историю пребывания русских на Курилах. Главная цель его лживой книги состояла в том, чтобы в угоду японцам убедить курильчан в необходимости скорее отдаться под власть Японии. Вот какая "идиллия" была нарисована им для доверчивых читателей: "Итак, в случае передачи Курил Японии японское общественное мнение будет в пользу русских и курильчан. Иными словами, на Курилах сложатся обстоятельства возникновения небольшой русской общины численностью примерно от 5 до 15 тысяч человек. Нам бы следовало уже сейчас подготовиться к относительной возможности ее появления... при всем несходстве характеров россияне прекрасно впишутся в японские Курильские острова... Что будет с теми, кто не захочет остаться на японских Курилах? Думаю, участь их незавидна... Видимо, они получат денежную компенсацию от японцев в очень крупном размере (в соответствии с международными нормами до нескольких сот тысяч долларов и больше)... Я не исключаю того, что для русских, оставшихся на островах, будут организованы курсы японского языка, переквалификации, будут созданы небольшие государственные и - чуть побольше - общественные фонды"158.
Примечательно, что автор цитируемой книжечки - Бондаренко стал в 1992 году пользоваться покровительством не только японского посольства в Москве (что естественно), но и руководителей отдельных академических японоведческих центров типа К. Саркисова, узревших в нем "родственную себе душу". А радиостанция "Эхо Москвы" дала ему в те дни возможность в течение полутора часов вещать на столицу свои предательские идеи.
На деньги зарубежных "благодетелей" была подготовлена тогда же и вышла в свет в России, США и Японии книга еще одного российского японоведа дружка японцев Б. Н. Славинского "Советская оккупация Курильских островов (август-сентябрь 1945 года)". О тенденциозности автора, задавшегося целью внушить читателям мысль о "неправомерности" нынешних границ России и Японии и "необходимости" их пересмотра в пользу японцев достаточно ясно свидетельствовала следующая концовка этой прояпонской книги: "По мнению автора, Москве уже в ближайшее время следует подтвердить действие ратифицированной парламентами двух стран бывшего Советского Союза и Японии и ставшей международным документом Декларации 1956 года, которая зафиксировала готовность СССР возвратить Японии Шикотан и Хабомаи при условии заключения мирного договора. Что касается Кунашира и Итурупа, то Россия должна признать, что эти острова всегда находились под юрисдикцией Японии с самого первого российско-японского государственного договора 1855 года и до тех пор, пока советские войска не оккупировали их в августе-сентябре 1945 года. На этой основе уже в 1993 году можно было бы подписать мирный договор, а в последующие годы в разумной, заранее оговоренной последовательности осуществить передачу Японии островов Кунашир и Итуруп"159.
Думаю, что не столько скромность, сколько нежелание платить налоги и страх за свою карьеру не позволили господину Славинскому сообщить читателям его книжонки, сколько сребреников получил он из-за рубежа за те "ценные" советы, которыми он по японской подсказке потчевал наших дипломатов.
Конечно, упомянутые выше и им подобные прояпонские выступления московских японоведов представляли собой в совокупности не что иное, как часть большой пропагандистской кампании, затеянной в преддверии предполагавшегося в сентябре 1992 года визита в Японию президента России Б. Ельцина. Главным закулисным организатором этой кампании выступало тогдашнее руководство министерства иностранных дел России в лице А. Козырева, неоднократно ставившего в известность японскую сторону о своей готовности идти на уступки ее территориальным притязаниям к России. Именно в руководстве МИДа засела в тот момент группа откровенных агентов японского влияния, делавшая ставку на получение нашей страной финансовых подачек от Японии путем беспринципных, предательских уступок японцам важнейшего форпоста России на Тихом океане - Южных Курил. Будучи уверены в том, что Ельцин и его окружение окажут поддержку их преступным замыслам, руководители МИД России исподволь стремились убедить нашу общественность в том, что России не избежать потери Южных Курил. Именно в этом направлении вели эти временщики пропагандистскую работу как среди российской общественности, так и среди японского населения. Примером тому стали в октябре-ноябре 1991 года поездки на Сахалин и Курилы заместителя министра иностранных дел Г. Кунадзе, завершившиеся, правда, скандальным провалом его попыток найти у местного населения понимание мнимой "необходимости" уступить японцам русские земли. Как известно, в Южно-Курильске Кунадзе во время уличного митинга был сброшен с трибуны жителями города и едва не подвергся избиению.
Зато похвалы и щедрые гонорары получали мидовские японофилы в Японии. Плодом совместных усилий российских и японских, а также американских поборников безотлагательной передачи Южных Курил под контроль Японии стала вышедшая в Токио в 1993 году объемистая книга - сборник статей "Сценарий японо-американо-российских отношений в новый период"160. Знаменательно, что наряду с такими "частными" лицами как заведующий отделом Японии ИВАН К. Саркисов и профессор Международного центра японских исследований - японский историк-русофоб Кимура Хироси, участие в редакционной подготовке этой книги принял тогдашний ответственный сотрудник МИД России Александр Панов, ставший в дальнейшем послом России в Японии. И это несмотря на то, что красной нитью через всю названную книгу проходила идея скорейшей передачи Южных Курил во владение Японии.
Но особенно показательной была помещенная в этой книге статья тогдашнего советника-посланника посольства РФ в Токио В. Саплина, который невероятно, но факт! - лез из кожи вон, чтобы доказать... правомерность и законность притязаний Японии на Курильские острова. Утверждая, будто "Курильские острова были получены силовым путем с нарушением норм международного права" (?!), а Ялтинское соглашение, закрепившее право Советского Союза на эти острова, "имело тайный характер и не обладало статусом договора", Саплин опустился в этой статье на уровень самых злобных из японских пропагандистов-антисоветчиков. Не постеснялся он при этом облить грязью все предшествовавшие научные исследования советских специалистов, огульно назвав ученых старшего поколения авторами "фальсифицированной исторической версии"161, а затем там же предложил объявить "действия СССР в 1945-1946 годах по отторжению Южных Курил несправедливыми, квалифицируемыми как акт аннексии" (в японском тексте он написал еще резче: "незаконной аннексии") и "признать суверенитет Японии над Южными Курилами как принадлежавшими до 1945 года только ей и никому более"162. Ратуя за такой путь "решения" территориального спора с Японией, Саплин счел его наилучшим еще и потому, что-де "такой подход практически совпадает с официальной позицией Японии, что также способствовало бы быстрому решению проблемы"163.
Хорошие российские дипломаты работали в те годы в Японии, не правда ли?! Навряд ли хотя бы одна страна мира допускала бы такие дикие ситуации, когда ее дипломаты в открытую защищали бы интересы не своей страны, а той, которая покушается на территориальную целостность родины этих дипломатов. Случись такое с советником-посланником США в какой-либо зарубежной стране, то можно было бы не сомневаться, что на следующий день он пулей вылетел бы в Вашингтон, а еще через день оказался бы на улице перед захлопнутыми дверьми госдепартамента. А вот наш Василий Саплин, отдавший японцам либо даром либо за ничтожный гонорар в несколько тысяч иен четыре Курильских острова с окружающей их двухсотмильной морской зоной и с 25 тысячами русских людей, выросших и живших на этих островах, как ни в чем не бывало оставался и далее в своей должности советника-посланника в Токио, а затем на других высоких мидовских постах. Вот такие наступили времена с приходом к власти ельцинистов! Вот такие нравы воцарились в козыревском МИД России! Предатели своей страны, японские подголоски в мидовском аппарате обрели и власть и свободу открыто выступать в пользу территориальных уступок России Японии. Это было что-то похожее на театр абсурда. Но речь шла при этом не о театральном спектакле, а о реальной угрозе потери Россией своих земель, о реальном, громадном и притом непоправимом ущербе национальным интересам нашей страны. Ведь разговоры о безотлагательной передаче Южных Курил Японии вели не актеры, а дипломаты, облеченные соответствующими государственными полномочиями!
Борьба японоведов-патриотов
за территориальную целостность России
С приходом к власти Ельцина и окружавших его проамерикански и прояпонски настроенных "реформаторов" в отечественном японоведении наступил период длительного противостояния двух лагерей: группы "японофилов", перешедшей в российско-японском территориальном споре на сторону Японии и развернувшей при поддержке Японского фонда пропагандистскую кампанию в пользу уступок японцам Южных Курил, и группы патриотов-государственников, продолжавших отстаивать целостность российской территории и выступавших с критикой как козыревского прояпонского курса МИД России, так и беспринципного стремления своих коллег-японоведов получать долларовые подачки из Японского фонда в награду за поддержку японских территориальных домогательств к нашей стране.
Период противостояния этих двух лагерей, длившийся на протяжении 90-х годов, стал, на мой взгляд, самым мрачным, самым кризисным периодом в истории отечественного японоведения. Борьба мнений приняла в эти годы не только и не столько научный, сколько политический характер, ибо "японофилы" оказывались, как правило, и воинствующими антисоветчиками. Льстя японцам, они в то же время так или иначе защищали власть Ельцина и его политику превращения России в зависимую от США страну, закрывая глаза на расхищение кучкой "приватизаторов" государственной собственности, созданной десятилетиями тяжелого труда всего народа. Между тем японоведы - противники территориальных уступок Японии по своим политическим убеждениям оказались в большинстве своем на стороне оппозиции ельцинистскому режиму.
Раскол и борьба мнений между двумя группами российских японоведов стала обретать, к тому же, чем далее, тем явственнее, и личностный характер. В ходе этой борьбы стали обрываться прежние товарищеские взаимоотношения между коллегами по профессии. Вследствие этого некоторые группы японоведов, в руках которых находилась в те годы административная власть в научно-исследовательских учреждениях Академии наук, а также в университетах Москвы и Петербурга (а таковыми оказались в большинстве случаев прояпонски настроенные лица, связанные с Японским фондом), стали бойкотировать своих идейных противников, препятствуя публикации их статей и книг и создавая среди научной общественности искаженное представление о своих оппонентах как о ретроградах, догматиках, узколобых "ура-патриотах" и "маргиналах от науки". Проявлением этой тенденции и явилось в декабре 1991 года яростное противодействие руководства отделом Японии моему возвращению на работу в этот отдел. Ибо мои политические взгляды были известны всем коллегам-японоведам как в институте, так и в других академических учреждениях. Саркисову и его окружению было ясно, что в моем лице они обрели бы в отделе одного из своих самых убежденных и откровенных идейных противников. Свидетельством тому были все мои статьи в "Правде", все мои прежние выступления на дискуссиях с японскими учеными и журналистами, все мои негативные отзывы о тех коллегах, которые переметнулись к тому времени на сторону японцев. Перед угрозой бойкота оказались и некоторые другие японоведы-патриоты, не пожелавшие поддакивать таким перевертышам как Г. Кунадзе, В. Саплин, Б. Славинский и др.
Политическая ситуация, с которой я столкнулся в Москве по приезде из Японии, убедила меня в том, что судьба четырех Курильских островов и их населения висела на волоске. Было ясно, что и в МИДе, и в научных кругах, и среди журналистской братии верх брали прояпонские, капитулянтские настроения и что если патриоты-японоведы будут и дальше сидеть сложа руки, то все прежние достижения советских японоведов-историков будут загублены и пойдут насмарку все усилия моих коллег старшего поколения, доказавших в своих капитальных исследованиях (я имею в виду диссертации и книги Э. Я. Файнберг, Л. Н. Кутакова, Б. П. Полевого, И. А. Сенченко и ряда других советских исследователей) историческую и юридическую необоснованность японских притязаний на Курилы.
Столь тревожные обстоятельства побудили меня по приезде в Москву к установлению контактов с теми японоведами-патриотами, кто не был согласен с капитулянтскими настроениями мидовского руководства и прояпонской возней тех беспринципных дельцов от науки, которые пришли на волне реформ к руководству японоведческими центрами Москвы.
Уже в январе-феврале 1992 года после моей лекции в Институте востоковедения РАН, где я подверг критике не отвечавший интересам нашей страны прояпонский курс Ельцина-Козырева, я почувствовал, что в одиночестве не останусь: согласие с моими взглядами стало высказывать в разговоре со мной немалое число научных сотрудников института, в том числе и некоторые японоведы. В их числе был бывший заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС, ставший в те дни старшим научным сотрудником института, Иван Иванович Коваленко, которому еще в дни его работы в аппарате ЦК КПСС была присвоена степень доктора исторических наук и звание профессора. В те дни я с радостью убедился в том, что этот издавна уважавшийся мною человек в отличие от некоторых своих бывших подчиненных не отрекся от прежних взглядов на отношения нашей страны с Японией и остался в спорных вопросах российско-японских отношений на позиции твердой защиты национальных интересов России. Однако значительная часть японоведов, и прежде всего сотрудников отдела Японии, выражая в личных коридорных беседах согласие с моими взглядами, в то же время предпочла не поддерживать меня открыто, опасаясь, видимо, испортить отношения с руководством отдела.
Зато за пределами института я встретил много единомышленников, включая некоторых научных сотрудников Института Дальнего Востока, журналистов, работников практических учреждений и политических деятелей, да и вообще людей самых разнообразных профессий. В дни первых массовых выступлений противников ельцинской власти, прошедших на центральных улицах Москвы в начале 1992 года, я встретил на Манежной площади группу патриотов-энтузиастов, собиравшую среди участников антиельцинского митинга подписи под требованием недопущения уступок Курильских островов Японии. В числе этих энтузиастов оказались такие активисты спонтанного возникшего Комитета защиты Курил как Раиса Филипповна Степанова, Юрий Герасимович Шевелев, Лидия Федоровна Шишкина, Светлана Юрьевна Патрушева - простые русские люди, не имевшие прежде никакого отношения к советско-японскому территориальному спору. Все они были движимы неуемным возмущением предательским поведением Ельцина, Козырева и их беспринципного окружения, готового с выгодой для себя угождать японским националистам, поступаясь при этом российскими землями. Благородная инициатива названных выше и многих других бескорыстных борцов за интересы Отечества, не обладавших никаким политическим влиянием в "верхах", но преисполненных чувствами гражданского долга и преданности своей Родине, как показал последующий ход событий, оказалась не напрасной и дала стимул росту численности рядов добровольных защитников Курил. Их бескорыстная деятельность укрепила и меня в намерении содействовать и далее делу борьбы за сохранение территориальной целостности России на Дальнем Востоке - содействовать, опираясь на мой многолетний опыт противостояния пропагандистскому и дипломатическому натиску японцев, зарившихся на Курильские острова. Смысл своего участия в этой борьбе я видел прежде всего в разоблачении предательской деятельности японских агентов влияния среди российских дипломатов, политиков, журналистов и научных работников.
В дальнейшем я стал тесно сотрудничать с организаторами Комитета защиты Курил, принимая участие в собраниях и митингах, созывавшихся этим комитетом, в качестве одного из докладчиков. В некоторых из этих мероприятий участвовали такие видные общественные деятели как кандидат в президенты на выборах 1996 года Юрий Власов, бывший командующий Тихоокеанским флотом СССР адмирал Омелько, депутат Верховного Совета Сергей Бабурин, ставший позднее вице-председателем Государственной Думы России.
С Сергеем Николаевичем Бабуриным довелось мне близко познакомиться в первые же дни 1992 года. О нем я узнал, еще будучи в Японии, из московских газет. Уже тогда я проникся к нему уважением и симпатией за те яркие патриотические заявления, которые были сделаны им и депутатом Верховного Совета Николаем Александровичем Павловым в ходе их совместной поездки на Курильские острова осенью 1991 года. Потом, где-то в январе 1992 года, один из моих знакомых в институте сообщил мне, что Бабурин через третьих лиц высказал пожелание встретиться со мной. Я, естественно, также изъявил готовность встретиться с ним и сообщил ему через тех же лиц номер своего домашнего телефона. Вскоре Сергей Николаевич позвонил мне и сказал, что в связи с его предстоявшей поездкой в Японию он хотел бы проконсультироваться со мной по некоторым вопросам, касавшимся японской политической жизни. Я предложил ему приехать ко мне на дом, где мы могли бы спокойно и не торопясь побеседовать. И он без малейшего чванства согласился, хотя какая-нибудь другая известная личность его уровня могла бы предложить мне более удобное не для меня, а для нее самой место встречи.
В назначенный час Бабурин приехал в мою квартиру, где и провел вечер за скромным ужином в нашей кухне-столовой. Беседа с ним, касавшаяся как японских сюжетов, так и текущих проблем тогдашней политической жизни нашей страны, оставила у меня приятные воспоминания. Сергей Николаевич произвел на меня впечатление человека обаятельного, деликатного, интеллигентного и простого в обращении с малознакомыми ему собеседниками. В ходе беседы я обнаружил чуть ли не полное совпадение наших взглядов по острейшим вопросам, касавшимся всего того, что происходило в нашей стране и вызывало тревогу за ее будущее. Прежде всего совпали намерения решительно отстаивать Курильские острова от любых посягательств на них японцев. Я предупредил его в этой связи, что приглашение на его приезд в Японию было направлено ему японской стороной не без тайного умысла расположить его к себе, "обратить в свою веру" и побудить к отказу от той жесткой неуступчивой позиции, какую он занимал в отношении японских территориальных домогательств. И действительно, как потом выяснилось, такие попытки японцев вывести Бабурина из числа активных борцов против заведомо прояпонского курса козыревского МИД России имели место в ходе его кратковременного пребывания на Японских островах.
Но, пожалуй, самым главным результатом моей тогдашней беседы с Бабуриным стало появление у меня твердой уверенности в политической принципиальности и порядочности этого молодого государственного деятеля, в искренности и непоколебимости его стремления отстаивать национальные интересы России, ее территориальную целостность и достоинство, невзирая на то, что его политические противники, контролировавшие и силовые структуры, и средства массовой информации, намного превосходили его по своей силе. С этого момента, несмотря на то, что Бабурин был для меня по возрасту человеком другого, нового, поколения, я неизменно с большим внимание относился к его политическим шагам и заявлениям, и, как правило, последующий ход событий подтверждал их правильность.
Большой симпатией проникся я тогда же и к другу и политическому соратнику Бабурина тогдашнему депутату Верховного Совета Николаю Александровичу Павлову, чьи выступления в защиту Курильских островов были столь же решительными и твердыми, как и у Бабурина.
Однажды мы с женой пригласили к себе на ужин сразу трех именитых борцов против попыток Козырева и иже с ними запродать японцам Южные Курилы. Нашими гостями были в тот день народные депутаты Сергей Николаевич Бабурин, Николай Александрович Павлов, а также пребывавший тогда в Москве по своим служебным делам губернатор Сахалина Валентин Петрович Федоров, с которым я, как говорилось выше, познакомился еще будучи на журналистской работе в Токио. Осью нашей беседы были в тот вечер российско-японские отношения. Но в то же время не обошлось и без критики исходных основ не только прояпонской, но и проамериканской политики ельцинского режима. В тот вечер Федоров, руководствуясь своим впечатлением от общения с Ельциным во время недавней поездки российского президента на Сахалин, высказал предположение, что у Ельцина, в отличие от Козырева, не было большого желания торопиться с реализацией японских притязаний на Курильские острова и что лично российскому президенту хотелось, судя по его репликам, сделанным в узком кругу собеседников, отложить в долгий ящик заведомо непопулярное решение территориального спора двух стран. Наибольшую угрозу для дальнейших судеб Курил представляли собой в тот момент, по мнению сахалинского губернатора, предательские замыслы Козырева, Кунадзе и некоторых других прояпонски настроенных мидовских руководителей, подбивавших Ельцина и его приближенных на якобы "взаимоприемлемый компромисс", а в сущности - на преступные односторонние уступки японским домогательствам. И эти наблюдения Федорова, как показал дальнейший ход событий, были близки к истине. Во всяком случае, они позволили мне понять скрытые пружины неожиданного для всех отказа Ельцина от официального визита в Японию, намечавшегося поначалу на сентябрь 1992 года.
Мое участие в движении защитников Курил.
Книга "Покушение на Курилы"
Приблизительно в те же дни Федоров еще раз предложил мне срочно написать книгу, призванную подробно разъяснить общественности суть территориального спора России с Японией и показать российским читателям незаконность японских посягательств на Курилы и недопустимость по этой причине каких бы то ни было наших уступок подобным посягательствам. При этом он твердо обещал мне обеспечить публикацию такой книги в кратчайшие сроки в одном из издательств Южно-Сахалинска. Я охотно принял это предложение, так как оно целиком отвечало и моим намерениям. К тому же я хорошо понимал, что в Москве в тот момент трудно было бы найти издательство, готовое публиковать книгу, заведомо критическую по отношению к тогдашнему внешнеполитическому курсу ельцинистов. С этого момента я сосредоточил все усилия на написании задуманной книги и в течение четырех первых месяцев 1992 года работал над ней и днями и по вечерам, благо у меня на столе под рукой находились все необходимые для освещения данной темы материалы, включая сотни вырезок из японских газет, накопленных в Японии на протяжении предшествовавших лет.
От начала и до конца своего опуса автор без зазрения совести мазал грязью всю прошлую историю освоения Россией Дальнего Востока, как и историю пребывания русских на Курилах. Главная цель его лживой книги состояла в том, чтобы в угоду японцам убедить курильчан в необходимости скорее отдаться под власть Японии. Вот какая "идиллия" была нарисована им для доверчивых читателей: "Итак, в случае передачи Курил Японии японское общественное мнение будет в пользу русских и курильчан. Иными словами, на Курилах сложатся обстоятельства возникновения небольшой русской общины численностью примерно от 5 до 15 тысяч человек. Нам бы следовало уже сейчас подготовиться к относительной возможности ее появления... при всем несходстве характеров россияне прекрасно впишутся в японские Курильские острова... Что будет с теми, кто не захочет остаться на японских Курилах? Думаю, участь их незавидна... Видимо, они получат денежную компенсацию от японцев в очень крупном размере (в соответствии с международными нормами до нескольких сот тысяч долларов и больше)... Я не исключаю того, что для русских, оставшихся на островах, будут организованы курсы японского языка, переквалификации, будут созданы небольшие государственные и - чуть побольше - общественные фонды"158.
Примечательно, что автор цитируемой книжечки - Бондаренко стал в 1992 году пользоваться покровительством не только японского посольства в Москве (что естественно), но и руководителей отдельных академических японоведческих центров типа К. Саркисова, узревших в нем "родственную себе душу". А радиостанция "Эхо Москвы" дала ему в те дни возможность в течение полутора часов вещать на столицу свои предательские идеи.
На деньги зарубежных "благодетелей" была подготовлена тогда же и вышла в свет в России, США и Японии книга еще одного российского японоведа дружка японцев Б. Н. Славинского "Советская оккупация Курильских островов (август-сентябрь 1945 года)". О тенденциозности автора, задавшегося целью внушить читателям мысль о "неправомерности" нынешних границ России и Японии и "необходимости" их пересмотра в пользу японцев достаточно ясно свидетельствовала следующая концовка этой прояпонской книги: "По мнению автора, Москве уже в ближайшее время следует подтвердить действие ратифицированной парламентами двух стран бывшего Советского Союза и Японии и ставшей международным документом Декларации 1956 года, которая зафиксировала готовность СССР возвратить Японии Шикотан и Хабомаи при условии заключения мирного договора. Что касается Кунашира и Итурупа, то Россия должна признать, что эти острова всегда находились под юрисдикцией Японии с самого первого российско-японского государственного договора 1855 года и до тех пор, пока советские войска не оккупировали их в августе-сентябре 1945 года. На этой основе уже в 1993 году можно было бы подписать мирный договор, а в последующие годы в разумной, заранее оговоренной последовательности осуществить передачу Японии островов Кунашир и Итуруп"159.
Думаю, что не столько скромность, сколько нежелание платить налоги и страх за свою карьеру не позволили господину Славинскому сообщить читателям его книжонки, сколько сребреников получил он из-за рубежа за те "ценные" советы, которыми он по японской подсказке потчевал наших дипломатов.
Конечно, упомянутые выше и им подобные прояпонские выступления московских японоведов представляли собой в совокупности не что иное, как часть большой пропагандистской кампании, затеянной в преддверии предполагавшегося в сентябре 1992 года визита в Японию президента России Б. Ельцина. Главным закулисным организатором этой кампании выступало тогдашнее руководство министерства иностранных дел России в лице А. Козырева, неоднократно ставившего в известность японскую сторону о своей готовности идти на уступки ее территориальным притязаниям к России. Именно в руководстве МИДа засела в тот момент группа откровенных агентов японского влияния, делавшая ставку на получение нашей страной финансовых подачек от Японии путем беспринципных, предательских уступок японцам важнейшего форпоста России на Тихом океане - Южных Курил. Будучи уверены в том, что Ельцин и его окружение окажут поддержку их преступным замыслам, руководители МИД России исподволь стремились убедить нашу общественность в том, что России не избежать потери Южных Курил. Именно в этом направлении вели эти временщики пропагандистскую работу как среди российской общественности, так и среди японского населения. Примером тому стали в октябре-ноябре 1991 года поездки на Сахалин и Курилы заместителя министра иностранных дел Г. Кунадзе, завершившиеся, правда, скандальным провалом его попыток найти у местного населения понимание мнимой "необходимости" уступить японцам русские земли. Как известно, в Южно-Курильске Кунадзе во время уличного митинга был сброшен с трибуны жителями города и едва не подвергся избиению.
Зато похвалы и щедрые гонорары получали мидовские японофилы в Японии. Плодом совместных усилий российских и японских, а также американских поборников безотлагательной передачи Южных Курил под контроль Японии стала вышедшая в Токио в 1993 году объемистая книга - сборник статей "Сценарий японо-американо-российских отношений в новый период"160. Знаменательно, что наряду с такими "частными" лицами как заведующий отделом Японии ИВАН К. Саркисов и профессор Международного центра японских исследований - японский историк-русофоб Кимура Хироси, участие в редакционной подготовке этой книги принял тогдашний ответственный сотрудник МИД России Александр Панов, ставший в дальнейшем послом России в Японии. И это несмотря на то, что красной нитью через всю названную книгу проходила идея скорейшей передачи Южных Курил во владение Японии.
Но особенно показательной была помещенная в этой книге статья тогдашнего советника-посланника посольства РФ в Токио В. Саплина, который невероятно, но факт! - лез из кожи вон, чтобы доказать... правомерность и законность притязаний Японии на Курильские острова. Утверждая, будто "Курильские острова были получены силовым путем с нарушением норм международного права" (?!), а Ялтинское соглашение, закрепившее право Советского Союза на эти острова, "имело тайный характер и не обладало статусом договора", Саплин опустился в этой статье на уровень самых злобных из японских пропагандистов-антисоветчиков. Не постеснялся он при этом облить грязью все предшествовавшие научные исследования советских специалистов, огульно назвав ученых старшего поколения авторами "фальсифицированной исторической версии"161, а затем там же предложил объявить "действия СССР в 1945-1946 годах по отторжению Южных Курил несправедливыми, квалифицируемыми как акт аннексии" (в японском тексте он написал еще резче: "незаконной аннексии") и "признать суверенитет Японии над Южными Курилами как принадлежавшими до 1945 года только ей и никому более"162. Ратуя за такой путь "решения" территориального спора с Японией, Саплин счел его наилучшим еще и потому, что-де "такой подход практически совпадает с официальной позицией Японии, что также способствовало бы быстрому решению проблемы"163.
Хорошие российские дипломаты работали в те годы в Японии, не правда ли?! Навряд ли хотя бы одна страна мира допускала бы такие дикие ситуации, когда ее дипломаты в открытую защищали бы интересы не своей страны, а той, которая покушается на территориальную целостность родины этих дипломатов. Случись такое с советником-посланником США в какой-либо зарубежной стране, то можно было бы не сомневаться, что на следующий день он пулей вылетел бы в Вашингтон, а еще через день оказался бы на улице перед захлопнутыми дверьми госдепартамента. А вот наш Василий Саплин, отдавший японцам либо даром либо за ничтожный гонорар в несколько тысяч иен четыре Курильских острова с окружающей их двухсотмильной морской зоной и с 25 тысячами русских людей, выросших и живших на этих островах, как ни в чем не бывало оставался и далее в своей должности советника-посланника в Токио, а затем на других высоких мидовских постах. Вот такие наступили времена с приходом к власти ельцинистов! Вот такие нравы воцарились в козыревском МИД России! Предатели своей страны, японские подголоски в мидовском аппарате обрели и власть и свободу открыто выступать в пользу территориальных уступок России Японии. Это было что-то похожее на театр абсурда. Но речь шла при этом не о театральном спектакле, а о реальной угрозе потери Россией своих земель, о реальном, громадном и притом непоправимом ущербе национальным интересам нашей страны. Ведь разговоры о безотлагательной передаче Южных Курил Японии вели не актеры, а дипломаты, облеченные соответствующими государственными полномочиями!
Борьба японоведов-патриотов
за территориальную целостность России
С приходом к власти Ельцина и окружавших его проамерикански и прояпонски настроенных "реформаторов" в отечественном японоведении наступил период длительного противостояния двух лагерей: группы "японофилов", перешедшей в российско-японском территориальном споре на сторону Японии и развернувшей при поддержке Японского фонда пропагандистскую кампанию в пользу уступок японцам Южных Курил, и группы патриотов-государственников, продолжавших отстаивать целостность российской территории и выступавших с критикой как козыревского прояпонского курса МИД России, так и беспринципного стремления своих коллег-японоведов получать долларовые подачки из Японского фонда в награду за поддержку японских территориальных домогательств к нашей стране.
Период противостояния этих двух лагерей, длившийся на протяжении 90-х годов, стал, на мой взгляд, самым мрачным, самым кризисным периодом в истории отечественного японоведения. Борьба мнений приняла в эти годы не только и не столько научный, сколько политический характер, ибо "японофилы" оказывались, как правило, и воинствующими антисоветчиками. Льстя японцам, они в то же время так или иначе защищали власть Ельцина и его политику превращения России в зависимую от США страну, закрывая глаза на расхищение кучкой "приватизаторов" государственной собственности, созданной десятилетиями тяжелого труда всего народа. Между тем японоведы - противники территориальных уступок Японии по своим политическим убеждениям оказались в большинстве своем на стороне оппозиции ельцинистскому режиму.
Раскол и борьба мнений между двумя группами российских японоведов стала обретать, к тому же, чем далее, тем явственнее, и личностный характер. В ходе этой борьбы стали обрываться прежние товарищеские взаимоотношения между коллегами по профессии. Вследствие этого некоторые группы японоведов, в руках которых находилась в те годы административная власть в научно-исследовательских учреждениях Академии наук, а также в университетах Москвы и Петербурга (а таковыми оказались в большинстве случаев прояпонски настроенные лица, связанные с Японским фондом), стали бойкотировать своих идейных противников, препятствуя публикации их статей и книг и создавая среди научной общественности искаженное представление о своих оппонентах как о ретроградах, догматиках, узколобых "ура-патриотах" и "маргиналах от науки". Проявлением этой тенденции и явилось в декабре 1991 года яростное противодействие руководства отделом Японии моему возвращению на работу в этот отдел. Ибо мои политические взгляды были известны всем коллегам-японоведам как в институте, так и в других академических учреждениях. Саркисову и его окружению было ясно, что в моем лице они обрели бы в отделе одного из своих самых убежденных и откровенных идейных противников. Свидетельством тому были все мои статьи в "Правде", все мои прежние выступления на дискуссиях с японскими учеными и журналистами, все мои негативные отзывы о тех коллегах, которые переметнулись к тому времени на сторону японцев. Перед угрозой бойкота оказались и некоторые другие японоведы-патриоты, не пожелавшие поддакивать таким перевертышам как Г. Кунадзе, В. Саплин, Б. Славинский и др.
Политическая ситуация, с которой я столкнулся в Москве по приезде из Японии, убедила меня в том, что судьба четырех Курильских островов и их населения висела на волоске. Было ясно, что и в МИДе, и в научных кругах, и среди журналистской братии верх брали прояпонские, капитулянтские настроения и что если патриоты-японоведы будут и дальше сидеть сложа руки, то все прежние достижения советских японоведов-историков будут загублены и пойдут насмарку все усилия моих коллег старшего поколения, доказавших в своих капитальных исследованиях (я имею в виду диссертации и книги Э. Я. Файнберг, Л. Н. Кутакова, Б. П. Полевого, И. А. Сенченко и ряда других советских исследователей) историческую и юридическую необоснованность японских притязаний на Курилы.
Столь тревожные обстоятельства побудили меня по приезде в Москву к установлению контактов с теми японоведами-патриотами, кто не был согласен с капитулянтскими настроениями мидовского руководства и прояпонской возней тех беспринципных дельцов от науки, которые пришли на волне реформ к руководству японоведческими центрами Москвы.
Уже в январе-феврале 1992 года после моей лекции в Институте востоковедения РАН, где я подверг критике не отвечавший интересам нашей страны прояпонский курс Ельцина-Козырева, я почувствовал, что в одиночестве не останусь: согласие с моими взглядами стало высказывать в разговоре со мной немалое число научных сотрудников института, в том числе и некоторые японоведы. В их числе был бывший заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС, ставший в те дни старшим научным сотрудником института, Иван Иванович Коваленко, которому еще в дни его работы в аппарате ЦК КПСС была присвоена степень доктора исторических наук и звание профессора. В те дни я с радостью убедился в том, что этот издавна уважавшийся мною человек в отличие от некоторых своих бывших подчиненных не отрекся от прежних взглядов на отношения нашей страны с Японией и остался в спорных вопросах российско-японских отношений на позиции твердой защиты национальных интересов России. Однако значительная часть японоведов, и прежде всего сотрудников отдела Японии, выражая в личных коридорных беседах согласие с моими взглядами, в то же время предпочла не поддерживать меня открыто, опасаясь, видимо, испортить отношения с руководством отдела.
Зато за пределами института я встретил много единомышленников, включая некоторых научных сотрудников Института Дальнего Востока, журналистов, работников практических учреждений и политических деятелей, да и вообще людей самых разнообразных профессий. В дни первых массовых выступлений противников ельцинской власти, прошедших на центральных улицах Москвы в начале 1992 года, я встретил на Манежной площади группу патриотов-энтузиастов, собиравшую среди участников антиельцинского митинга подписи под требованием недопущения уступок Курильских островов Японии. В числе этих энтузиастов оказались такие активисты спонтанного возникшего Комитета защиты Курил как Раиса Филипповна Степанова, Юрий Герасимович Шевелев, Лидия Федоровна Шишкина, Светлана Юрьевна Патрушева - простые русские люди, не имевшие прежде никакого отношения к советско-японскому территориальному спору. Все они были движимы неуемным возмущением предательским поведением Ельцина, Козырева и их беспринципного окружения, готового с выгодой для себя угождать японским националистам, поступаясь при этом российскими землями. Благородная инициатива названных выше и многих других бескорыстных борцов за интересы Отечества, не обладавших никаким политическим влиянием в "верхах", но преисполненных чувствами гражданского долга и преданности своей Родине, как показал последующий ход событий, оказалась не напрасной и дала стимул росту численности рядов добровольных защитников Курил. Их бескорыстная деятельность укрепила и меня в намерении содействовать и далее делу борьбы за сохранение территориальной целостности России на Дальнем Востоке - содействовать, опираясь на мой многолетний опыт противостояния пропагандистскому и дипломатическому натиску японцев, зарившихся на Курильские острова. Смысл своего участия в этой борьбе я видел прежде всего в разоблачении предательской деятельности японских агентов влияния среди российских дипломатов, политиков, журналистов и научных работников.
В дальнейшем я стал тесно сотрудничать с организаторами Комитета защиты Курил, принимая участие в собраниях и митингах, созывавшихся этим комитетом, в качестве одного из докладчиков. В некоторых из этих мероприятий участвовали такие видные общественные деятели как кандидат в президенты на выборах 1996 года Юрий Власов, бывший командующий Тихоокеанским флотом СССР адмирал Омелько, депутат Верховного Совета Сергей Бабурин, ставший позднее вице-председателем Государственной Думы России.
С Сергеем Николаевичем Бабуриным довелось мне близко познакомиться в первые же дни 1992 года. О нем я узнал, еще будучи в Японии, из московских газет. Уже тогда я проникся к нему уважением и симпатией за те яркие патриотические заявления, которые были сделаны им и депутатом Верховного Совета Николаем Александровичем Павловым в ходе их совместной поездки на Курильские острова осенью 1991 года. Потом, где-то в январе 1992 года, один из моих знакомых в институте сообщил мне, что Бабурин через третьих лиц высказал пожелание встретиться со мной. Я, естественно, также изъявил готовность встретиться с ним и сообщил ему через тех же лиц номер своего домашнего телефона. Вскоре Сергей Николаевич позвонил мне и сказал, что в связи с его предстоявшей поездкой в Японию он хотел бы проконсультироваться со мной по некоторым вопросам, касавшимся японской политической жизни. Я предложил ему приехать ко мне на дом, где мы могли бы спокойно и не торопясь побеседовать. И он без малейшего чванства согласился, хотя какая-нибудь другая известная личность его уровня могла бы предложить мне более удобное не для меня, а для нее самой место встречи.
В назначенный час Бабурин приехал в мою квартиру, где и провел вечер за скромным ужином в нашей кухне-столовой. Беседа с ним, касавшаяся как японских сюжетов, так и текущих проблем тогдашней политической жизни нашей страны, оставила у меня приятные воспоминания. Сергей Николаевич произвел на меня впечатление человека обаятельного, деликатного, интеллигентного и простого в обращении с малознакомыми ему собеседниками. В ходе беседы я обнаружил чуть ли не полное совпадение наших взглядов по острейшим вопросам, касавшимся всего того, что происходило в нашей стране и вызывало тревогу за ее будущее. Прежде всего совпали намерения решительно отстаивать Курильские острова от любых посягательств на них японцев. Я предупредил его в этой связи, что приглашение на его приезд в Японию было направлено ему японской стороной не без тайного умысла расположить его к себе, "обратить в свою веру" и побудить к отказу от той жесткой неуступчивой позиции, какую он занимал в отношении японских территориальных домогательств. И действительно, как потом выяснилось, такие попытки японцев вывести Бабурина из числа активных борцов против заведомо прояпонского курса козыревского МИД России имели место в ходе его кратковременного пребывания на Японских островах.
Но, пожалуй, самым главным результатом моей тогдашней беседы с Бабуриным стало появление у меня твердой уверенности в политической принципиальности и порядочности этого молодого государственного деятеля, в искренности и непоколебимости его стремления отстаивать национальные интересы России, ее территориальную целостность и достоинство, невзирая на то, что его политические противники, контролировавшие и силовые структуры, и средства массовой информации, намного превосходили его по своей силе. С этого момента, несмотря на то, что Бабурин был для меня по возрасту человеком другого, нового, поколения, я неизменно с большим внимание относился к его политическим шагам и заявлениям, и, как правило, последующий ход событий подтверждал их правильность.
Большой симпатией проникся я тогда же и к другу и политическому соратнику Бабурина тогдашнему депутату Верховного Совета Николаю Александровичу Павлову, чьи выступления в защиту Курильских островов были столь же решительными и твердыми, как и у Бабурина.
Однажды мы с женой пригласили к себе на ужин сразу трех именитых борцов против попыток Козырева и иже с ними запродать японцам Южные Курилы. Нашими гостями были в тот день народные депутаты Сергей Николаевич Бабурин, Николай Александрович Павлов, а также пребывавший тогда в Москве по своим служебным делам губернатор Сахалина Валентин Петрович Федоров, с которым я, как говорилось выше, познакомился еще будучи на журналистской работе в Токио. Осью нашей беседы были в тот вечер российско-японские отношения. Но в то же время не обошлось и без критики исходных основ не только прояпонской, но и проамериканской политики ельцинского режима. В тот вечер Федоров, руководствуясь своим впечатлением от общения с Ельциным во время недавней поездки российского президента на Сахалин, высказал предположение, что у Ельцина, в отличие от Козырева, не было большого желания торопиться с реализацией японских притязаний на Курильские острова и что лично российскому президенту хотелось, судя по его репликам, сделанным в узком кругу собеседников, отложить в долгий ящик заведомо непопулярное решение территориального спора двух стран. Наибольшую угрозу для дальнейших судеб Курил представляли собой в тот момент, по мнению сахалинского губернатора, предательские замыслы Козырева, Кунадзе и некоторых других прояпонски настроенных мидовских руководителей, подбивавших Ельцина и его приближенных на якобы "взаимоприемлемый компромисс", а в сущности - на преступные односторонние уступки японским домогательствам. И эти наблюдения Федорова, как показал дальнейший ход событий, были близки к истине. Во всяком случае, они позволили мне понять скрытые пружины неожиданного для всех отказа Ельцина от официального визита в Японию, намечавшегося поначалу на сентябрь 1992 года.
Мое участие в движении защитников Курил.
Книга "Покушение на Курилы"
Приблизительно в те же дни Федоров еще раз предложил мне срочно написать книгу, призванную подробно разъяснить общественности суть территориального спора России с Японией и показать российским читателям незаконность японских посягательств на Курилы и недопустимость по этой причине каких бы то ни было наших уступок подобным посягательствам. При этом он твердо обещал мне обеспечить публикацию такой книги в кратчайшие сроки в одном из издательств Южно-Сахалинска. Я охотно принял это предложение, так как оно целиком отвечало и моим намерениям. К тому же я хорошо понимал, что в Москве в тот момент трудно было бы найти издательство, готовое публиковать книгу, заведомо критическую по отношению к тогдашнему внешнеполитическому курсу ельцинистов. С этого момента я сосредоточил все усилия на написании задуманной книги и в течение четырех первых месяцев 1992 года работал над ней и днями и по вечерам, благо у меня на столе под рукой находились все необходимые для освещения данной темы материалы, включая сотни вырезок из японских газет, накопленных в Японии на протяжении предшествовавших лет.