Страница:
В то же время стало очевидным, что японская сторона настороженно, а по сути дела негативно отнеслась к предложению Ельцина о подписании двумя странами Договора о мире, дружбе и сотрудничестве в преддверии заключения мирного договора двух стран. Буквально на следующий день после отъезда Ельцина в Москву японский министр иностранных дел Обути Кэйдзо дал понять журналистам, что подписание предложенного Ельциным документа может состояться лишь после заключения российско-японского мирного договора.
Негативную оценку итогам второй "встречи без галстуков" руководителей России и Японии дал тогда и я в комментарии, опубликованном 21 апреля 1997 года и озаглавленном "Торг под цветущей сакурой". Отмечая аморфную и непонятную для моих соотечественников позицию Ельцина по главному спорному вопросу российско-японских отношений, я писал:
"К сожалению, позиция российской стороны в отношении незаконных территориальных притязаний Японии не отличалась на состоявшихся переговорах ни ясностью, ни твердостью. Об этом говорят заявления Р. Хасимото и Б. Ельцина на пресс-конференции, устроенной в Каване на лужайке перед зданием гостиницы. Если Хасимого твердо дал понять, что подписание мирного договора предполагает решение в пользу Японии российско-японского территориального спора по поводу принадлежности Южных Курил, то Ельцин, уклоняясь от прямого ответа на этот вопрос, ограничился лишь неясным для большинства наших соотечественников заявлением о своем намерении придерживаться и впредь так называемой программы пятиэтапного решения территориального спора двух стран, выдвинутой им еще в 1990 году.
Сегодня российская общественность, наверное, уже забыла о содержании этой программы, а она с самого начала представляла собой, по сути дела, курс на передачу Японии в рассрочку всех четырех спорных островов Курильского архипелага. Программа эта, кстати сказать, на сегодняшний день уже частично реализована. Так, в соответствии с первым этапом реализации этой программы российская сторона отказалась от курса, проводившегося на протяжении предшествовавших тридцати лет, и признала существование "территориального вопроса" в российско-японских отношениях. Далее, второй этап этой программы предусматривал открытие доступа японских предпринимателей на спорные острова с целью свободного ведения там предпринимательства, и такой доступ практически уже открыт в соответствии с достигнутыми в последнее время договоренностями о японском рыболовном промысле в территориальных водах южных Курильских островов, а также в соответствии с курсом России на поощрение деятельности на спорных островах совместных российско-японских предприятий. Выполнен фактически на сегодня и третий этап этой ельцинской программы, предусматривающий "демилитаризацию" Южных Курил: вот уже три года, как с четырех островов отведены, за исключением малочисленной погранохраны, все армейские формирования, включая авиацию и танки.
Теперь, если следовать названной программе, остается лишь два этапа: четвертый и пятый. Четвертый этап, по Ельцину,- это подписание обеими странами мирного договора, а вот пятый этап предусматривал три следующие варианта окончательного решения территориального спора двух стран: первый вариант - передача четырех островов под совместный протекторат России и Японии, второй - превращение Южных Курил в некие "свободные острова" и третий - передача островов во владение Японии. Вот с какими "конструктивными" идеями приезжал Б. Ельцин в Японию восемь лет назад. И сегодня, как видно из его заявлений в Каване, он не отказался от этих идей. Скорее наоборот, под давлением японской стороны он готов ускорить реализацию "программы поэтапного решения территориального спора двух стран", хотя в любом из перечисленных выше трех вариантов эта программа противоречит Конституции России, ибо согласно Конституции все Курильские острова, включая и южные, являются неотъемлемой частью российской территории, а потому не могут быть объектом никаких территориальных торгов"198.
Все эти непонятные для российской общественности "безгалстучные встречи" Ельцина с японским "другом Рю" тревожили многих моих соотечественников, создавая впечатление, что не сегодня так завтра наш непредсказуемый президент может пойти неожиданно на уступки японцам - пойти в призрачной надежде заполучить от Японии в обмен на эти уступки крупную финансовую помощь, способную упрочить его прогнивший режим и продлить его существование.
Как вели себя и что говорили
руководители МИД России
Беда, когда судьбы огромной страны оказываются в руках властолюбивых, но политически беспринципных, да к тому же не любящих свою родину людей. Беззаботное, пренебрежительное отношение Ельцина к территориальной целостности страны, оказавшейся под его самовластным управлением, быстро передалось в 90-х годах и многим из тех чиновников российского министерства иностранных дел, которые выдвинулись на ответственные посты по протекции бывшего министра иностранных дел Козырева и его единомышленников. Бесхребетность и торгашеский подход этих лиц к японским посягательствам на земельные территории и морские пространства России явственно проявились в 1996-1998 годах в ходе переговоров с Японией о заключении между двумя странами межправительственного Соглашения о рыбохозяйственном сотрудничестве двух стран.
Переговоры эти, как и тогдашние "встречи без галстуков" лидеров обеих стран, велись в закрытом порядке, в результате чего сведения об их содержании доходили до российской общественности лишь окольными путями. Тем не менее уже накануне подписания названного соглашения дальневосточные рыбопромышленники, жители Курильских островов и российская патриотическая общественность, остро ощутив угрозу национальным интересам страны, стали выражать свое несогласие и по ведомственным каналам, и в печати.
Недоумение и возражения как простых рыбаков, так и ряда экспертов вызывали, во-первых, географические рамки подготовленного МИДом России соглашения. Почему, задавался ими вопрос, в особую зону оказались выделены в соглашении Южные Курилы, то есть те четыре острова Курильского архипелага, на передаче которых во владение Японии настаивало тогда японское правительство? Ведь сам факт выделения в некую особую зону Южных Курил, составляющих и в географическом, и в административном отношениях единое целое со всеми другими Курильскими островами, мог быть истолкован кем угодно как молчаливое согласие российской стороны с лукавыми утверждениями японцев, будто южные Курилы - это нечто иное, чем Курилы северные и будто географически четыре южных острова принадлежат не к Курильскому архипелагу, а к острову Хоккайдо. Ограничение географических рамок соглашения четырьмя островами уже само по себе порождало сомнение: не относились ли наши дипломаты, ответственные за содержание соглашения, к названным четырем островам как к надломленному куску российской территории, которому вскоре суждено было отпасть и перейти в чужие руки? В самих географических рамках соглашения была заложена, следовательно, незримая уступка японским территориальным домогательствам.
Еще более очевидная уступка давлению японской стороны заключалась в согласии наших мидовских чиновников на допуск японских рыболовецких флотилий в пределы двенадцатимильных российских территориальных вод, омывающих Южные Курилы. По условиям соглашения японским рыбакам разрешалось впредь вести промысел в наших территориальных водах за соответствующую арендную плату. Причем им гарантировались даже некие привилегии: при нарушении японцами условий соглашения во время промысла в наших водах судить их и подвергать наказаниям уполномочивались почему-то не российские, а японские власти. Примечательно, что японская сторона в ходе предшествовавших переговоров не шла и не собиралась впредь идти на допуск наших российских рыбаков в свою двенадцатимильную прибрежную зону. Соглашение давало таким образом японским рыбопромышленникам возможность играть в одни ворота - в ворота российских добрячков-ротозеев.
В сущности, подготовленное российскими дипломатами соглашение означало прямой шаг к подрыву той системы охраны национальных интересов России в водах Тихого океана, которая неукоснительно соблюдалась на протяжении всех предыдущих послевоенных десятилетий. Ибо впервые за полвека, минувшие со времени военного разгрома милитаристской Японии в 1945 году, с ведома и по решению правительства России японские рыбопромышленники запускались в наши территориальные воды (прежние договоренности о вылове жителями Хоккайдо морской капусты у островка Сигнальный заключались не на правительственном уровне и касались лишь крайне ограниченного по территории участка моря). Тем самым МИД России пошел на возрождение печальной практики 20-х - 30-х годов, когда обессилевшее в годы гражданской войны и иностранной интервенции Советское государство оказалось вынужденным согласиться с ведением в своих морских водах заведомо хищнического японского рыболовного промысла. И при этом никто не подумал о том, сколько тщетных усилий пришлось затрачивать нашей стране потом на протяжении двух последующих десятилетий, чтобы избавить свои воды от настырных японских визитеров, никогда не соблюдавших квот и выгребавших из наших вод все ценные продукты моря.
Некоторые из ответственных работников МИД России, принадлежащие к группе "японофилов", мотивировали необходимость своего скольжения навстречу японским притязаниям на воды, омывающие Южные Курилы, заботой о сохранении и упрочении "добрососедских отношений с Японией". Но таким объяснениям грош цена и тогда и теперь. Ведь первейшая задача дипломатов любой страны состоит отнюдь не столько в поддержании "дружбы" с соседними государствами, сколько в защите национальных интересов своей страны. Собственных национальных интересов!
Был, правда, у сторонников допуска японцев в наши территориальные воды и еще один "веский", по их мнению, аргумент: деньги, которые, как предполагалось, будут платить японцы за аренду промысловых участков деньги, которые-де могли бы очень пригодиться нашей оскудевшей за время реформ стране, особенно жителям Курильских островов, оказавшимся в ельцинские времена в небывало бедственном положении. Но сдача за деньги своей территории в пользование соседям - это при всех обстоятельствах дело последнее. Так поступают обычно лишь беспробудные алкоголики: когда все имущество дома пропито, они запускают в свой дом за мизерную плату чужаков. А чем это зачастую кончается, общеизвестно: чужаки завладевают домами непутевых хозяев.
Свое решительное несогласие с невыгодным для нашей страны содержанием рыболовного соглашения высказали весной 1998 года наши видные специалисты-рыбники. С одним из них, профессором Зилановым Вячеславом Константиновичем - бывшим заместителем председателя Государственного комитета по рыболовству, я не раз консультировался по этому вопросу, и наши взгляды целиком совпадали в том, что российские разработчики соглашения шли на поводу у японцев и предавали по сути дела национальные интересы страны. Накануне подписания соглашения официальными представителями обеих сторон (Соглашение было подписано 21 февраля 1998 года с японской стороны министром иностранных дел Обути Кэйдзо, а с нашей - заместителем премьер-министра России Борисом Немцовым) и Зиланов, и я выступили в московской печати с критическими статьями, в которых подвергли осуждению и само соглашение, и его разработчиков. В частности, моя статья на эту тему, озаглавленная "Не торопитесь, господа дипломаты: тише едете - дальше будете", была опубликована в линниковской "Правде" 10 февраля. Но в ельцинские времена демонстративное игнорирование критических выступлений прессы стало обычным, нормальным поведением правительственных учреждений.
Политические противники соглашения не сложили, правда, руки. В последующие месяцы 1998 года они выступили с требованиями вынесения этого документа на обсуждение и утверждение Государственной Думы. Не раз с резкой критикой Рыболовного соглашения выступал на заседаниях Комитета защиты Курил один из руководителей этого комитета - кандидат исторических наук А. Ю. Плотников. Его сообщение на эту тему было заслушано осенью 1998 года и в одной из думских комиссий. Но на этом интерес оппозиционных думских политиков к данной теме, видимо, остыл в связи с переключением их внимания на проблему импичмента президента и прочие злободневные темы.
Мое недолгое по времени сотрудничество с редакцией линниковской "Правды" включало и полемические статьи, направленные на разоблачение предательских выступлений в московской печати японских агентов влияния, внушавших нашей общественности ложные представления о мнимой правомерности притязаний Японии на Южные Курилы. Так, в комментарии "По японской шпаргалке", опубликованном в названной газете 15 апреля 1998 года, я подверг резкому осуждению попытки одного из таких агентов японского влияния - научного сотрудника ИМЭМО РАН Б. Славинского внушить московским читателям порочную идею о "необходимости" безоговорочного признания правительством России суверенитета Японии над Южными Курилами и безотлагательного подписания двумя странами "мирного договора" с целью скорейшей передачи этих островов Японии. Появление статьи Б. Славинского в московской печати в преддверии апрельского визита Б. Ельцина в Японию на "встречу без галстуков" с японским премьер-министром было явно инспирировано как японским посольством, так и тем "прояпонским лобби", активисты которого, включая и автора упомянутой статьи, прочно обосновались в ряде исследовательских институтов Российской Академии наук. Мой комментарий был резким по форме, но не содержал ничего нового по сравнению с тем, что мною писалось ранее. И я бы, наверное, не стал о нем упоминать, если бы не одно примечательное обстоятельство. То ли в день его публикации, то ли на следующий день мне на дом лично позвонил заместитель министра иностранных дел Григорий Борисович Карасин. К моему удивлению, как оказалось, он был знаком с моими газетными статьями в линниковской "Правде", и в частности с последним комментарием, и положительно отозвался о нем. В том же телефонном разговоре он изъявил желание встретиться со мной на следующий день в его рабочем кабинете в высотном здании МИДа на Смоленской площади. Встреча эта состоялась и продолжалась около часа, и надо сказать, что Григорий Борисович несколько поколебал мою убежденность в том, что среди высокопоставленных чиновников МИДа, ответственных за отношения с Японией, со времен Козырева уже не было людей, готовых твердо отстаивать национальные интересы России как в территориальном споре с японцами, так и по другим конфликтным вопросам российско-японских отношений.
К своему удивлению, я услышал из уст Карасина довольно внятные подтверждения его готовности противостоять японскому натиску и не идти на дальнейшие уступки японским территориальным домогательствам. Конечно, я не стал по соображениям вежливости докапываться до истины: насколько твердой была бы эта готовность, если бы Ельцин или непосредственный начальник Карасина Примаков вознамерились бы вдруг пойти и далее навстречу японским территориальным притязаниям? Но тот факт, что заместитель министра иностранных дел, ответственный за японское направление российской политики, счел все-таки целесообразным в дружественной беседе выслушать мнения того из российских японоведов, которого его коллеги-японофилы, как и их японские друзья, считают "великодержавным националистом", "ястребом" и "японофобом", показался мне симптоматичным. Во всяком случае, после моей беседы с Карасиным - человеком молодым, динамичным, перспективным и восприимчивым к чужим мнениям, у меня сложилось впечатление, что в затяжной битве российских патриотов за удержание Курил в составе России еще не все было потеряно. Даже в мидовских верхах на Смоленской площади во второй половине 90-х годов не все разделяли капитулянтские взгляды Козырева, Кунадзе и их сообщников. Появились там, как мне показалось, и люди, настроенные против дальнейшего потакания японским территориальным домогательствам. Открытым остался, однако, вопрос, насколько эти люди были способны противостоять бурным всплескам прояпонских симпатий и самодурства президента России Ельцина.
С заместителем министра иностранных дел Г. Б. Карасиным я встречался по его инициативе снова месяца два спустя. И хорошее впечатление о нем не изменилось у меня и после этой встречи.
Борьба в защиту Курил
в радиоэфире и на телеэкранах
Мое участие в борьбе российских патриотов за недопущение захвата Южных Курил японцами принимало в конце 90-х годов неожиданные для меня самого развороты. Однажды, где-то зимой 1997 года, патриотическая радиостанция "Резонанс" привлекла меня к выступлению в эфире, длившемуся около часа. Цель этого выступления заключалась в том, чтобы рассказать слушателям названной радиостанции о том, почему недопустима политика потакания японским притязаниям на Курильские острова и ответить на вопросы, задававшиеся мне слушателями.
Еще более несвойственным моим повседневным занятиям стало мое участие в серийной телевизионной передаче под названием "Суд идет". По своему содержанию эта передача представляла собой довольно правдоподобную имитацию судебного заседания с участием "судьи", "присяжных заседателей", "истцов", "ответчиков", а также "свидетелей обвинения и защиты". Слушались же на подобных "судебных заседаниях" злободневные вопросы нашей действительности. Меня, в частности, привлекли тогда к участию в качестве "эксперта" при рассмотрении "иска" к президенту России нескольких представителей Курильской администрации, которые, ссылаясь на непреодолимые экономические неурядицы, омрачавшие жизнь курильчан, требовали во имя избавления своих земляков от безработицы и нищеты согласия президента и правительства России на передачу Курильских островов под управление Японии. Для подкрепления своих позиций "истцы" привлекли в качестве "эксперта" научного сотрудника ИМЭМО А. В. Загорского, который, настаивая на удовлетворении требования "истцов", аргументировал свою позицию рассуждениями о том, что якобы Россия не обладает юридическими правами ни на Южные, ни на Северные Курилы и даже на Южный Сахалин и должна-де безотлагательно удовлетворить требования как японцев, так и "истцов". Мне же в качестве "свидетеля защиты" пришлось доказывать несостоятельность как самого "иска", так и тех аргументов, которые выдвигались в поддержку "истцов". Заодно со мной территориальную целостность России защищал в ходе этого спора, и притом весьма твердо, капитан первого ранга В. В. Заборский, обративший особое внимание на стратегическую важность Южных Курил.
Откровенно говоря, я предполагал, что весь этот спектакль закончится в пользу "истцов", так как компания НТВ постоянно придерживалась по ряду вопросов "антиимперских", "антисталинских", русофобских позиций. Однако неуклюжие, откровенно прояпонские выступления адвокатов и свидетелей "истцов" произвели столь удручающее впечатление на "присяжных заседателей", что последние вопреки замыслу организаторов этого судебного шоу не пошли на поводу у поборников сдачи Южных Курил японцам и проголосовали за "вердикт", отвергавший нелепый "иск". Это был редкий случай, когда в телевизионном эфире нам, российским патриотам, удалось, несмотря на противодействие прояпонских сил, юридически доказать свою правоту и несостоятельность тех, кто хотел бы превратить российские земли в объект беспринципного торга с японцами. И я не скрывал свою радость, когда на следующий день принимал поздравления от моих друзей в институте.
Еще раз в телевизионной дискуссии на ту же тему - о путях решения российско-японского территориального спора - меня пригласили участвовать в октябре 1999 года. В этой дискуссии, которую по каналу ТНТ под рубрикой "Момент истины" вел телевизионный комментатор С. Караулов, приняли участие наряду со мной небезызвестный думский деятель Владимир Жириновский, бывший думский депутат из числа рьяных "демократов-реформаторов" Аркадий Мурашов и зам. главного редактора газеты "Новые Известия" бывший известинский корреспондент в Японии Сергей Агафонов. В состоявшемся между нами перед телекамерами споре, "отдавать России японцам Южные Курилы или не отдавать", роли распределились, как это и было задумано телесъемщиками, так: Агафонов и Мурашов склонялись в пользу уступок России японским территориальным притязаниям, в то время как Жириновский и я выступали решительно против любых потаканий этим притязаниям.
Но дискуссия эта оставила у меня ощущение досады и никчемности подобных телевизионных шоу. Как стало сразу же ясно, ведущего Караулова судьба Курил как таковая нисколько не интересовала: свою задачу он видел в том, чтобы исподволь стравить участников дискуссии и придать спору видимость эмоционального накала и словесную остроту. В этом отношении наибольшее внимание тридцати зрителей, перед которыми мы восседали на подиуме за двумя столиками, приковал к себе, как и следовало ожидать, Жириновский, говоривший дольше, громче и образнее других, хотя временами он нес всякую чепуху, либо почерпнутую им из сомнительных источников, либо приходившую ему в голову по ходу спора. Не блистали знанием фактов и логикой своих высказываний ни мой бывший коллега по газетной работе в Токио Агафонов, от которого следовало бы ожидать большей осведомленности и обстоятельности, ни Мурашов, который вообще не смог привести ни одного веского довода в пользу "необходимости" поиска "справедливого компромисса" с Японией на путях уступок ее территориальным притязаниям. На примере сумбурных высказываний всех трех названных выше участников дискуссии я воочию увидел, как слабо готовились именитые думские политики и вроде бы солидные журналисты-политологи к своим выступлениям по телевизору, как безответственно и легкомысленно относились они к тому, что изрекалось ими с телевизионных экранов. Не доволен я остался и теми отрывочными репликами и возражениями, которые мне удалось торопливо высказать в стесненных условиях, когда все три моих говорливых собеседника норовили слушать лишь самих себя, бесцеремонно перебивая и друг друга, и меня.
Во время подготовки участников дискуссии к записи, а потом и во время съемки я, находясь вблизи от Жириновского, искоса наблюдал за этой скандально известной личностью. От всех его величественных поз, высокомерных гримас и громких претенциозных изречений веяло фанфаронством, фанаберией и неуважением к окружавшим его людям. Удивительно, как удавалось этому предельно нескромному, самовлюбленному и неприятному человеку удерживаться долгое время на верхних ярусах российской политической иерархии. Видимо, ельцинский режим создал для процветания таких одиозных фигур какую-то благоприятную почву. И не случайно то, что Жириновский, изображавший себя ярым оппозиционером, в острых политических ситуациях неизменно поддерживал в Думе Ельцина и его доверенных лиц.
Полемические выступления в защиту Курил от японского вторжения были, разумеется, не единственной темой моих японоведческих занятий и публикаций в составе работников отдела комплексных международных проблем Института востоковедения. Появилась у меня в те годы и еще одна любопытная тема исследований.
Ее появление было навеяно выступлениями по телевидению профессора Московского государственного института международных отношений В. Г. Сироткина. Речь в его выступлениях шла о золотом запасе царской России, который в годы русской революции и гражданской войны был вывезен, по его сведениям, за рубеж, и прежде всего в Японию. Вопрос этот заинтересовал меня еще и потому, что в предшествовавшие годы я с досадой отмечал отсутствие интереса среди наших японоведов к такому историческому событию как японская интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке, которая представляла собой по сути дела агрессивную войну Японии против нашей страны и бесцеремонную оккупацию японской армией российской территории, продолжавшуюся в общей сложности чуть ли не семь лет (с учетом оккупации Северного Сахалина).
Как видно, в отличие от многих моих коллег-японоведов, особенно тех, кто посвятил себя изучению художественной литературы, искусства и прочих областей национальной культуры Японии, меня привлекали чаще не столько светлые, сколько темные стороны советско-японских и российско-японских отношений. Это было продиктовано, как я думаю, отнюдь не мизантропией, а заботой о национальных интересах моей страны, ибо никакая страна Дальнего Востока не покушалась в прошлом так часто на национальные интересы России, как Япония. Увы, не повезло России в этом регионе мира. Судьба послала ей на тихоокеанском побережье крайне неуживчивого и агрессивного соседа Японию, чьи правящие круги в течение первой половины ХХ века то и дело посягали на российские границы.
Негативную оценку итогам второй "встречи без галстуков" руководителей России и Японии дал тогда и я в комментарии, опубликованном 21 апреля 1997 года и озаглавленном "Торг под цветущей сакурой". Отмечая аморфную и непонятную для моих соотечественников позицию Ельцина по главному спорному вопросу российско-японских отношений, я писал:
"К сожалению, позиция российской стороны в отношении незаконных территориальных притязаний Японии не отличалась на состоявшихся переговорах ни ясностью, ни твердостью. Об этом говорят заявления Р. Хасимото и Б. Ельцина на пресс-конференции, устроенной в Каване на лужайке перед зданием гостиницы. Если Хасимого твердо дал понять, что подписание мирного договора предполагает решение в пользу Японии российско-японского территориального спора по поводу принадлежности Южных Курил, то Ельцин, уклоняясь от прямого ответа на этот вопрос, ограничился лишь неясным для большинства наших соотечественников заявлением о своем намерении придерживаться и впредь так называемой программы пятиэтапного решения территориального спора двух стран, выдвинутой им еще в 1990 году.
Сегодня российская общественность, наверное, уже забыла о содержании этой программы, а она с самого начала представляла собой, по сути дела, курс на передачу Японии в рассрочку всех четырех спорных островов Курильского архипелага. Программа эта, кстати сказать, на сегодняшний день уже частично реализована. Так, в соответствии с первым этапом реализации этой программы российская сторона отказалась от курса, проводившегося на протяжении предшествовавших тридцати лет, и признала существование "территориального вопроса" в российско-японских отношениях. Далее, второй этап этой программы предусматривал открытие доступа японских предпринимателей на спорные острова с целью свободного ведения там предпринимательства, и такой доступ практически уже открыт в соответствии с достигнутыми в последнее время договоренностями о японском рыболовном промысле в территориальных водах южных Курильских островов, а также в соответствии с курсом России на поощрение деятельности на спорных островах совместных российско-японских предприятий. Выполнен фактически на сегодня и третий этап этой ельцинской программы, предусматривающий "демилитаризацию" Южных Курил: вот уже три года, как с четырех островов отведены, за исключением малочисленной погранохраны, все армейские формирования, включая авиацию и танки.
Теперь, если следовать названной программе, остается лишь два этапа: четвертый и пятый. Четвертый этап, по Ельцину,- это подписание обеими странами мирного договора, а вот пятый этап предусматривал три следующие варианта окончательного решения территориального спора двух стран: первый вариант - передача четырех островов под совместный протекторат России и Японии, второй - превращение Южных Курил в некие "свободные острова" и третий - передача островов во владение Японии. Вот с какими "конструктивными" идеями приезжал Б. Ельцин в Японию восемь лет назад. И сегодня, как видно из его заявлений в Каване, он не отказался от этих идей. Скорее наоборот, под давлением японской стороны он готов ускорить реализацию "программы поэтапного решения территориального спора двух стран", хотя в любом из перечисленных выше трех вариантов эта программа противоречит Конституции России, ибо согласно Конституции все Курильские острова, включая и южные, являются неотъемлемой частью российской территории, а потому не могут быть объектом никаких территориальных торгов"198.
Все эти непонятные для российской общественности "безгалстучные встречи" Ельцина с японским "другом Рю" тревожили многих моих соотечественников, создавая впечатление, что не сегодня так завтра наш непредсказуемый президент может пойти неожиданно на уступки японцам - пойти в призрачной надежде заполучить от Японии в обмен на эти уступки крупную финансовую помощь, способную упрочить его прогнивший режим и продлить его существование.
Как вели себя и что говорили
руководители МИД России
Беда, когда судьбы огромной страны оказываются в руках властолюбивых, но политически беспринципных, да к тому же не любящих свою родину людей. Беззаботное, пренебрежительное отношение Ельцина к территориальной целостности страны, оказавшейся под его самовластным управлением, быстро передалось в 90-х годах и многим из тех чиновников российского министерства иностранных дел, которые выдвинулись на ответственные посты по протекции бывшего министра иностранных дел Козырева и его единомышленников. Бесхребетность и торгашеский подход этих лиц к японским посягательствам на земельные территории и морские пространства России явственно проявились в 1996-1998 годах в ходе переговоров с Японией о заключении между двумя странами межправительственного Соглашения о рыбохозяйственном сотрудничестве двух стран.
Переговоры эти, как и тогдашние "встречи без галстуков" лидеров обеих стран, велись в закрытом порядке, в результате чего сведения об их содержании доходили до российской общественности лишь окольными путями. Тем не менее уже накануне подписания названного соглашения дальневосточные рыбопромышленники, жители Курильских островов и российская патриотическая общественность, остро ощутив угрозу национальным интересам страны, стали выражать свое несогласие и по ведомственным каналам, и в печати.
Недоумение и возражения как простых рыбаков, так и ряда экспертов вызывали, во-первых, географические рамки подготовленного МИДом России соглашения. Почему, задавался ими вопрос, в особую зону оказались выделены в соглашении Южные Курилы, то есть те четыре острова Курильского архипелага, на передаче которых во владение Японии настаивало тогда японское правительство? Ведь сам факт выделения в некую особую зону Южных Курил, составляющих и в географическом, и в административном отношениях единое целое со всеми другими Курильскими островами, мог быть истолкован кем угодно как молчаливое согласие российской стороны с лукавыми утверждениями японцев, будто южные Курилы - это нечто иное, чем Курилы северные и будто географически четыре южных острова принадлежат не к Курильскому архипелагу, а к острову Хоккайдо. Ограничение географических рамок соглашения четырьмя островами уже само по себе порождало сомнение: не относились ли наши дипломаты, ответственные за содержание соглашения, к названным четырем островам как к надломленному куску российской территории, которому вскоре суждено было отпасть и перейти в чужие руки? В самих географических рамках соглашения была заложена, следовательно, незримая уступка японским территориальным домогательствам.
Еще более очевидная уступка давлению японской стороны заключалась в согласии наших мидовских чиновников на допуск японских рыболовецких флотилий в пределы двенадцатимильных российских территориальных вод, омывающих Южные Курилы. По условиям соглашения японским рыбакам разрешалось впредь вести промысел в наших территориальных водах за соответствующую арендную плату. Причем им гарантировались даже некие привилегии: при нарушении японцами условий соглашения во время промысла в наших водах судить их и подвергать наказаниям уполномочивались почему-то не российские, а японские власти. Примечательно, что японская сторона в ходе предшествовавших переговоров не шла и не собиралась впредь идти на допуск наших российских рыбаков в свою двенадцатимильную прибрежную зону. Соглашение давало таким образом японским рыбопромышленникам возможность играть в одни ворота - в ворота российских добрячков-ротозеев.
В сущности, подготовленное российскими дипломатами соглашение означало прямой шаг к подрыву той системы охраны национальных интересов России в водах Тихого океана, которая неукоснительно соблюдалась на протяжении всех предыдущих послевоенных десятилетий. Ибо впервые за полвека, минувшие со времени военного разгрома милитаристской Японии в 1945 году, с ведома и по решению правительства России японские рыбопромышленники запускались в наши территориальные воды (прежние договоренности о вылове жителями Хоккайдо морской капусты у островка Сигнальный заключались не на правительственном уровне и касались лишь крайне ограниченного по территории участка моря). Тем самым МИД России пошел на возрождение печальной практики 20-х - 30-х годов, когда обессилевшее в годы гражданской войны и иностранной интервенции Советское государство оказалось вынужденным согласиться с ведением в своих морских водах заведомо хищнического японского рыболовного промысла. И при этом никто не подумал о том, сколько тщетных усилий пришлось затрачивать нашей стране потом на протяжении двух последующих десятилетий, чтобы избавить свои воды от настырных японских визитеров, никогда не соблюдавших квот и выгребавших из наших вод все ценные продукты моря.
Некоторые из ответственных работников МИД России, принадлежащие к группе "японофилов", мотивировали необходимость своего скольжения навстречу японским притязаниям на воды, омывающие Южные Курилы, заботой о сохранении и упрочении "добрососедских отношений с Японией". Но таким объяснениям грош цена и тогда и теперь. Ведь первейшая задача дипломатов любой страны состоит отнюдь не столько в поддержании "дружбы" с соседними государствами, сколько в защите национальных интересов своей страны. Собственных национальных интересов!
Был, правда, у сторонников допуска японцев в наши территориальные воды и еще один "веский", по их мнению, аргумент: деньги, которые, как предполагалось, будут платить японцы за аренду промысловых участков деньги, которые-де могли бы очень пригодиться нашей оскудевшей за время реформ стране, особенно жителям Курильских островов, оказавшимся в ельцинские времена в небывало бедственном положении. Но сдача за деньги своей территории в пользование соседям - это при всех обстоятельствах дело последнее. Так поступают обычно лишь беспробудные алкоголики: когда все имущество дома пропито, они запускают в свой дом за мизерную плату чужаков. А чем это зачастую кончается, общеизвестно: чужаки завладевают домами непутевых хозяев.
Свое решительное несогласие с невыгодным для нашей страны содержанием рыболовного соглашения высказали весной 1998 года наши видные специалисты-рыбники. С одним из них, профессором Зилановым Вячеславом Константиновичем - бывшим заместителем председателя Государственного комитета по рыболовству, я не раз консультировался по этому вопросу, и наши взгляды целиком совпадали в том, что российские разработчики соглашения шли на поводу у японцев и предавали по сути дела национальные интересы страны. Накануне подписания соглашения официальными представителями обеих сторон (Соглашение было подписано 21 февраля 1998 года с японской стороны министром иностранных дел Обути Кэйдзо, а с нашей - заместителем премьер-министра России Борисом Немцовым) и Зиланов, и я выступили в московской печати с критическими статьями, в которых подвергли осуждению и само соглашение, и его разработчиков. В частности, моя статья на эту тему, озаглавленная "Не торопитесь, господа дипломаты: тише едете - дальше будете", была опубликована в линниковской "Правде" 10 февраля. Но в ельцинские времена демонстративное игнорирование критических выступлений прессы стало обычным, нормальным поведением правительственных учреждений.
Политические противники соглашения не сложили, правда, руки. В последующие месяцы 1998 года они выступили с требованиями вынесения этого документа на обсуждение и утверждение Государственной Думы. Не раз с резкой критикой Рыболовного соглашения выступал на заседаниях Комитета защиты Курил один из руководителей этого комитета - кандидат исторических наук А. Ю. Плотников. Его сообщение на эту тему было заслушано осенью 1998 года и в одной из думских комиссий. Но на этом интерес оппозиционных думских политиков к данной теме, видимо, остыл в связи с переключением их внимания на проблему импичмента президента и прочие злободневные темы.
Мое недолгое по времени сотрудничество с редакцией линниковской "Правды" включало и полемические статьи, направленные на разоблачение предательских выступлений в московской печати японских агентов влияния, внушавших нашей общественности ложные представления о мнимой правомерности притязаний Японии на Южные Курилы. Так, в комментарии "По японской шпаргалке", опубликованном в названной газете 15 апреля 1998 года, я подверг резкому осуждению попытки одного из таких агентов японского влияния - научного сотрудника ИМЭМО РАН Б. Славинского внушить московским читателям порочную идею о "необходимости" безоговорочного признания правительством России суверенитета Японии над Южными Курилами и безотлагательного подписания двумя странами "мирного договора" с целью скорейшей передачи этих островов Японии. Появление статьи Б. Славинского в московской печати в преддверии апрельского визита Б. Ельцина в Японию на "встречу без галстуков" с японским премьер-министром было явно инспирировано как японским посольством, так и тем "прояпонским лобби", активисты которого, включая и автора упомянутой статьи, прочно обосновались в ряде исследовательских институтов Российской Академии наук. Мой комментарий был резким по форме, но не содержал ничего нового по сравнению с тем, что мною писалось ранее. И я бы, наверное, не стал о нем упоминать, если бы не одно примечательное обстоятельство. То ли в день его публикации, то ли на следующий день мне на дом лично позвонил заместитель министра иностранных дел Григорий Борисович Карасин. К моему удивлению, как оказалось, он был знаком с моими газетными статьями в линниковской "Правде", и в частности с последним комментарием, и положительно отозвался о нем. В том же телефонном разговоре он изъявил желание встретиться со мной на следующий день в его рабочем кабинете в высотном здании МИДа на Смоленской площади. Встреча эта состоялась и продолжалась около часа, и надо сказать, что Григорий Борисович несколько поколебал мою убежденность в том, что среди высокопоставленных чиновников МИДа, ответственных за отношения с Японией, со времен Козырева уже не было людей, готовых твердо отстаивать национальные интересы России как в территориальном споре с японцами, так и по другим конфликтным вопросам российско-японских отношений.
К своему удивлению, я услышал из уст Карасина довольно внятные подтверждения его готовности противостоять японскому натиску и не идти на дальнейшие уступки японским территориальным домогательствам. Конечно, я не стал по соображениям вежливости докапываться до истины: насколько твердой была бы эта готовность, если бы Ельцин или непосредственный начальник Карасина Примаков вознамерились бы вдруг пойти и далее навстречу японским территориальным притязаниям? Но тот факт, что заместитель министра иностранных дел, ответственный за японское направление российской политики, счел все-таки целесообразным в дружественной беседе выслушать мнения того из российских японоведов, которого его коллеги-японофилы, как и их японские друзья, считают "великодержавным националистом", "ястребом" и "японофобом", показался мне симптоматичным. Во всяком случае, после моей беседы с Карасиным - человеком молодым, динамичным, перспективным и восприимчивым к чужим мнениям, у меня сложилось впечатление, что в затяжной битве российских патриотов за удержание Курил в составе России еще не все было потеряно. Даже в мидовских верхах на Смоленской площади во второй половине 90-х годов не все разделяли капитулянтские взгляды Козырева, Кунадзе и их сообщников. Появились там, как мне показалось, и люди, настроенные против дальнейшего потакания японским территориальным домогательствам. Открытым остался, однако, вопрос, насколько эти люди были способны противостоять бурным всплескам прояпонских симпатий и самодурства президента России Ельцина.
С заместителем министра иностранных дел Г. Б. Карасиным я встречался по его инициативе снова месяца два спустя. И хорошее впечатление о нем не изменилось у меня и после этой встречи.
Борьба в защиту Курил
в радиоэфире и на телеэкранах
Мое участие в борьбе российских патриотов за недопущение захвата Южных Курил японцами принимало в конце 90-х годов неожиданные для меня самого развороты. Однажды, где-то зимой 1997 года, патриотическая радиостанция "Резонанс" привлекла меня к выступлению в эфире, длившемуся около часа. Цель этого выступления заключалась в том, чтобы рассказать слушателям названной радиостанции о том, почему недопустима политика потакания японским притязаниям на Курильские острова и ответить на вопросы, задававшиеся мне слушателями.
Еще более несвойственным моим повседневным занятиям стало мое участие в серийной телевизионной передаче под названием "Суд идет". По своему содержанию эта передача представляла собой довольно правдоподобную имитацию судебного заседания с участием "судьи", "присяжных заседателей", "истцов", "ответчиков", а также "свидетелей обвинения и защиты". Слушались же на подобных "судебных заседаниях" злободневные вопросы нашей действительности. Меня, в частности, привлекли тогда к участию в качестве "эксперта" при рассмотрении "иска" к президенту России нескольких представителей Курильской администрации, которые, ссылаясь на непреодолимые экономические неурядицы, омрачавшие жизнь курильчан, требовали во имя избавления своих земляков от безработицы и нищеты согласия президента и правительства России на передачу Курильских островов под управление Японии. Для подкрепления своих позиций "истцы" привлекли в качестве "эксперта" научного сотрудника ИМЭМО А. В. Загорского, который, настаивая на удовлетворении требования "истцов", аргументировал свою позицию рассуждениями о том, что якобы Россия не обладает юридическими правами ни на Южные, ни на Северные Курилы и даже на Южный Сахалин и должна-де безотлагательно удовлетворить требования как японцев, так и "истцов". Мне же в качестве "свидетеля защиты" пришлось доказывать несостоятельность как самого "иска", так и тех аргументов, которые выдвигались в поддержку "истцов". Заодно со мной территориальную целостность России защищал в ходе этого спора, и притом весьма твердо, капитан первого ранга В. В. Заборский, обративший особое внимание на стратегическую важность Южных Курил.
Откровенно говоря, я предполагал, что весь этот спектакль закончится в пользу "истцов", так как компания НТВ постоянно придерживалась по ряду вопросов "антиимперских", "антисталинских", русофобских позиций. Однако неуклюжие, откровенно прояпонские выступления адвокатов и свидетелей "истцов" произвели столь удручающее впечатление на "присяжных заседателей", что последние вопреки замыслу организаторов этого судебного шоу не пошли на поводу у поборников сдачи Южных Курил японцам и проголосовали за "вердикт", отвергавший нелепый "иск". Это был редкий случай, когда в телевизионном эфире нам, российским патриотам, удалось, несмотря на противодействие прояпонских сил, юридически доказать свою правоту и несостоятельность тех, кто хотел бы превратить российские земли в объект беспринципного торга с японцами. И я не скрывал свою радость, когда на следующий день принимал поздравления от моих друзей в институте.
Еще раз в телевизионной дискуссии на ту же тему - о путях решения российско-японского территориального спора - меня пригласили участвовать в октябре 1999 года. В этой дискуссии, которую по каналу ТНТ под рубрикой "Момент истины" вел телевизионный комментатор С. Караулов, приняли участие наряду со мной небезызвестный думский деятель Владимир Жириновский, бывший думский депутат из числа рьяных "демократов-реформаторов" Аркадий Мурашов и зам. главного редактора газеты "Новые Известия" бывший известинский корреспондент в Японии Сергей Агафонов. В состоявшемся между нами перед телекамерами споре, "отдавать России японцам Южные Курилы или не отдавать", роли распределились, как это и было задумано телесъемщиками, так: Агафонов и Мурашов склонялись в пользу уступок России японским территориальным притязаниям, в то время как Жириновский и я выступали решительно против любых потаканий этим притязаниям.
Но дискуссия эта оставила у меня ощущение досады и никчемности подобных телевизионных шоу. Как стало сразу же ясно, ведущего Караулова судьба Курил как таковая нисколько не интересовала: свою задачу он видел в том, чтобы исподволь стравить участников дискуссии и придать спору видимость эмоционального накала и словесную остроту. В этом отношении наибольшее внимание тридцати зрителей, перед которыми мы восседали на подиуме за двумя столиками, приковал к себе, как и следовало ожидать, Жириновский, говоривший дольше, громче и образнее других, хотя временами он нес всякую чепуху, либо почерпнутую им из сомнительных источников, либо приходившую ему в голову по ходу спора. Не блистали знанием фактов и логикой своих высказываний ни мой бывший коллега по газетной работе в Токио Агафонов, от которого следовало бы ожидать большей осведомленности и обстоятельности, ни Мурашов, который вообще не смог привести ни одного веского довода в пользу "необходимости" поиска "справедливого компромисса" с Японией на путях уступок ее территориальным притязаниям. На примере сумбурных высказываний всех трех названных выше участников дискуссии я воочию увидел, как слабо готовились именитые думские политики и вроде бы солидные журналисты-политологи к своим выступлениям по телевизору, как безответственно и легкомысленно относились они к тому, что изрекалось ими с телевизионных экранов. Не доволен я остался и теми отрывочными репликами и возражениями, которые мне удалось торопливо высказать в стесненных условиях, когда все три моих говорливых собеседника норовили слушать лишь самих себя, бесцеремонно перебивая и друг друга, и меня.
Во время подготовки участников дискуссии к записи, а потом и во время съемки я, находясь вблизи от Жириновского, искоса наблюдал за этой скандально известной личностью. От всех его величественных поз, высокомерных гримас и громких претенциозных изречений веяло фанфаронством, фанаберией и неуважением к окружавшим его людям. Удивительно, как удавалось этому предельно нескромному, самовлюбленному и неприятному человеку удерживаться долгое время на верхних ярусах российской политической иерархии. Видимо, ельцинский режим создал для процветания таких одиозных фигур какую-то благоприятную почву. И не случайно то, что Жириновский, изображавший себя ярым оппозиционером, в острых политических ситуациях неизменно поддерживал в Думе Ельцина и его доверенных лиц.
Полемические выступления в защиту Курил от японского вторжения были, разумеется, не единственной темой моих японоведческих занятий и публикаций в составе работников отдела комплексных международных проблем Института востоковедения. Появилась у меня в те годы и еще одна любопытная тема исследований.
Ее появление было навеяно выступлениями по телевидению профессора Московского государственного института международных отношений В. Г. Сироткина. Речь в его выступлениях шла о золотом запасе царской России, который в годы русской революции и гражданской войны был вывезен, по его сведениям, за рубеж, и прежде всего в Японию. Вопрос этот заинтересовал меня еще и потому, что в предшествовавшие годы я с досадой отмечал отсутствие интереса среди наших японоведов к такому историческому событию как японская интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке, которая представляла собой по сути дела агрессивную войну Японии против нашей страны и бесцеремонную оккупацию японской армией российской территории, продолжавшуюся в общей сложности чуть ли не семь лет (с учетом оккупации Северного Сахалина).
Как видно, в отличие от многих моих коллег-японоведов, особенно тех, кто посвятил себя изучению художественной литературы, искусства и прочих областей национальной культуры Японии, меня привлекали чаще не столько светлые, сколько темные стороны советско-японских и российско-японских отношений. Это было продиктовано, как я думаю, отнюдь не мизантропией, а заботой о национальных интересах моей страны, ибо никакая страна Дальнего Востока не покушалась в прошлом так часто на национальные интересы России, как Япония. Увы, не повезло России в этом регионе мира. Судьба послала ей на тихоокеанском побережье крайне неуживчивого и агрессивного соседа Японию, чьи правящие круги в течение первой половины ХХ века то и дело посягали на российские границы.