Страница:
Такие же настроения обуревали и японского министра иностранных дел Накаяму Таро, готовившегося в те дни к поездке в Москву. Пакет предложений, подготовленных японскими дипломатами для московских переговоров Накаямы, включал в себя, во-первых, требования подтверждения советским правительством действенности того пункта Совместной декларации 1956 года, где говорилось о согласии Советского Союза на передачу Японии после подписания мирного договора островов Хабомаи и Шикотан. Во-вторых, согласно тому же пакету обеим странам надлежало начать подготовку к введению совместного административного контроля над островами Кунашир и Итуруп на время, пока эти острова не перейдут под полный контроль Японии. И, наконец, в-третьих, советская сторона и Япония должны были разработать конкретные условия и график передачи всех четырех островов Японии. Параллельно предполагалось, что японская сторона возьмет на себя разработку юридического статуса тех советских граждан, которые захотели бы остаться на южных Курилах после установления там власти японской администрации146.
Читая подобные сообщения японской прессы, я с болью в сердце чувствовал, как сгущающиеся тучи над русскими Курильскими островами. Ведь подготовленный японскими дипломатами пакет предложений для переговоров Накаямы в Москве предполагал, в сущности, согласие советской стороны на уступку Японии всех четырех южных Курильских островов, два из которых японская сторона собиралась получить сразу, а два других - с некоторой оттяжкой в сроках. Во многих отношениях эти предложения совпадали с проектом "два плюс альфа", разработанным группой наших японоведов во главе с Г. Кунадзе. А это было чревато реальной возможностью закулисного сговора японских дипломатов с нашими дипломатами-японофилами - сговора, который в условиях полнейшей неразберихи в отношениях между общесоюзными и российскими властными структурами мог иметь для нашей страны крайне отрицательные последствия. Реализация японских предложений означала бы на деле нашу капитуляцию в территориальном споре с Японией - капитуляцию ничем не оправданную, противоречащую национальным интересам нашей страны, по сути дела преступную.
Между тем в Токио как среди работников советского посольства, так и среди советских журналистов не чувствовалось ни волнений, ни тревоги в отношении предстоявших в Москве переговоров Накаямы с руководителями Советского Союза и России. В этот ответственный момент советско-японских отношений я чувствовал себя каким-то снайпером-одиночкой, ведущим огонь из своего окопа по противнику без поддержки однополчан, либо ушедших куда-то в кусты, либо спавших, не подозревая об опасности. Слава богу, что в те дни редакция "Правды" в отличие от большинства других газет страны не переметнулась в лагерь "демократов-ельцинистов" и не ушла с позиций защиты национальных интересов страны. Высылая по факсу статьи с критикой в адрес российского МИДа, ставшего на путь уступок японским территориальным домогательствам, я для верности просил телефонных диспетчеров редакции соединять меня с Селезневым, исполнявшим обязанности главного редактора, и объяснял ему в кратких словах необходимость критических оценок того порочного прояпонского курса, который проводился в тот момент руководством МИДа России. И отказа в таких телефонных просьбах от Г. Н. Селезнева я не получал: мои критические статьи не раз появлялись на страницах "Правды", заметно контрастируя по содержанию с приглаженной тассовской информацией и со статьями в "Известиях", в "Труде" и в "Новом времени", написанными в духе тогдашних козыревских установок российского МИД. Так, накануне приезда в Москву японского министра иностранных дел Накаямы 9 октября 1991 г. была опубликована в "Правде" моя статья "Русские - граждане Японии?", в которой я с возмущением сообщал соотечественникам о беспардонном выступлении Накаяма в комиссии по иностранным делам палаты представителей японского парламента. Суть этого выступления сводилась к подчеркиванию решимости Накаямы добиваться на предстоявших в Москве переговорах с руководителями нашей страны безотлагательной передачи Японии Южных Курил и своей уверенности в том, что Москве придется пойти навстречу его требованиям. Распоясавшись беспредельно, Накаяма предался даже рассуждениям о том, что для японского правительства уже наступило время приступить к детальной разработке тех юридических норм, которыми придется руководствоваться русским людям, проживающим на четырех южных Курильских островах, после того как они перейдут... под японское управление (?!). При этом японский министр без стеснения заявил, что части жителей названных островов предстоит-де переселение в иные районы Советского Союза, в то время как другой части японцы "разрешат" остаться. Последним, как явствовало из его разъяснений, японские власти выдадут со временем "разрешения на жительство", хотя в полноправном гражданстве им все-таки будет отказано.
Назвав подобные высказывания японского министра иностранных дел неуместными, а его расчеты на переход южных Курил под контроль Японии иллюзией, я обратил внимание в той же статье на стремление правящих кругов Японии к интенсивному пропагандистскому воздействию на общественное мнение Советского Союза с целью его подготовки к сдаче Южных Курил Японии. Примечательно, что уже тогда, осенью 1991 года, японские эксперты считали "главным препятствием" на пути японских дипломатов к овладению Южными Курилами не МИД России, а общественное мнение Советского Союза категорическое несогласие большинства наших граждан с какими бы то ни было уступками японским территориальным домогательствам. Сообщая об этом читателям "Правды", я рассчитывал укрепить уверенность моих соотечественников-патриотов в их способности воспрепятствовать безответственному и ущербному для нашего отечества сговору с японцами группы руководителей российского МИД в лице А. Козырева, Г. Кунадзе и им подобных чиновников-японофилов.
Единственное, что радовало меня в те же осенние дни 1991 года,- это попадавшая иногда в газетах и на экраны телевидения Японии информация о резко негативной реакции жителей нашего Дальнего Востока на попытки ельцинистов решать возникшие в стране экономические и бюджетные трудности путем безрассудных территориальных уступок. Так, большое удовольствие получил я в один из вечеров, когда по одному из каналов японского телевидения был показан телерепортаж с центральной площади Южно-Курильска, на которой участники массового митинга местных жителей согнали с трибуны и чуть не избили заместителя министра иностранных дел Кунадзе, прибывшего в Сахалин, чтобы морально подготовить население Южных Курил к возможной передаче островов под контроль Японии. Восхищение вызвали тогда у меня принципиальность и твердость сахалинского губернатора Валентина Петровича Федорова, давшего на том же митинге в Южно-Сахалинске решительный отпор Кунадзе и резко осудившего курс министерства иностранных дел России на потакание незаконным территориальным притязаниям Японии к нашей стране.
Именно в те дни в преддверии визита в Москву Накаямы пришла мне в голову мысль безотлагательно установить прямой телефонный контакт с принципиальным сахалинским губернатором и поставить его в известность об истинных целях предстоявшей поездки в Москву японского министра иностранных дел, как и о реальности угрозы запродажи Южных Курил Японии в итоге предстоявших в Москве переговоров. И такой контакт я установил (как выяснилось, телефонная линия между Японией и Сахалином уже действовала). Дозвонившись до южносахалинской приемной Федорова, я назвал себя и попросил секретаря соединить меня с губернатором. Когда Федоров снял трубку, я кратко информировал его о целях поездки Накаямы в Москву и сопроводил свою информацию такими словами: "Судя по прогнозам токийских экспертов, Москва готова уступить японцам Южные Курилы: отпора своим домогательствам Накаяма там не встретит. Поэтому вся надежда на вас. Если вы от имени населения Сахалинской области не направите тотчас же в Москву протесты против уступок Курил Японии и не поднимете всю областную общественность в поддержку этих протестов, то Южные Курилы будут потеряны нашей страной - Козырев и его окружение тайком сдадут острова. Предварительно они уже дали свое согласие японцам на уступку их требованиям. Спасайте Курилы, Валентин Петрович!"
Внял ли тогда сахалинский патриот-губернатор моему тревожному сигналу из Токио? Похоже, что внял. Ибо в последующие дни, когда Накаяма готовился к отъезду в Москву, волна протестов жителей Сахалинской области против запродажи Южных Курил Японии поднялась с новой силой. Тогда же, а именно 12 октября, "Правда" опубликовала мою статью "Уплывут ли Курилы?", в которой содержались следующие тревожные сведения: "Японские средства массовой информации, похоже, и впрямь прониклись в последние дни уверенностью в том, что предстоящий визит в Москву министра иностранных дел Таро Накаямы в отличие от всех предыдущих японо-советских встреч приведет к важным договоренностям, в результате которых будет решен наконец многолетний спор двух стран о принадлежности четырех южных островов Курильской гряды. Причем, как считает подавляющее большинство здешних комментаторов, решено все будет в пользу Японии"147.
Но написано все это было не для того, чтобы мои соотечественники смирились с капитулянтским поведением нашего мидовского руководства, а совсем с иной целью -вызвать у читателей чувства возмущения наглостью японской дипломатии и побудить их к активному противодействию покушению японцев на неотъемлемую часть территории нашей Родины. Об этом свидетельствовала, например, такая фраза названной статьи: "Несколько охлаждает пыл ревностных поборников территориальных притязаний к нашей стране появление в последние дни в здешней (японской.- И. Л.) прессе сообщений о движении протеста против передачи Курильских островов Японии, развернутом жителями этих островов, а точнее властями и населением Сахалинской области"148.
Вполне созвучна моим настроениям была по содержанию и помещенная в том же номере газеты статья владивостокского корреспондента "Правды" Н. Братчикова, в которой сообщалось о приезде в Сахалинскую область и посещении Курильских островов депутатами РСФСР Н. Павловым и С. Бабуриным, об их встречах в местными жителями и о категорическом неприятии курильчанами японских территориальных требований149.
А вскоре, спустя недели две-три, в токийском корпункте "Правды" раздался телефонный звонок. Звонил мне не кто иной, как сахалинский губернатор Валентин Петрович Федоров. И звонил он не из Южно-Сахалинска, а из Токио, точнее, из машины, везшей его с токийского аэродрома Нарита в центр японской столицы - в отель "Ройял", расположенный рядом с парком Хибия. Федоров предложил мне в тот же вечер встретиться с ним в его гостиничном номере, познакомиться и поговорить "по душам". Я охотно принял приглашение и спустя часа два прибыл на встречу с ним не один, а с женой и сыном.
Об этой встрече у меня остались на редкость приятные воспоминания. Сахалинский губернатор Валентин Петрович оказался человеком жизнерадостным, деятельным, легким в общении и, что самое главное, близким мне по своим взглядам и складу ума. Нас сразу же захватила беседа о дальнейших судьбах Курильских островов, и в итоге этой беседы мы оба проявили твердую решимость вести борьбу за целостность территории нашей страны против каких бы то ни было уступок японским территориальным домогательствам.
В последующие дни кратковременного пребывания Федорова в Токио я старался подкрепить его знания истории российско-японских и советско-японских отношений конкретными и полезными для него фактами. Некоторые из них он не преминул тогда же использовать при встречах и спорах с японцами, что очень порадовало меня. Перед отъездом из Токио Федоров предложил мне написать книгу о советско-японском территориальном споре и обещал быстро опубликовать ее на Сахалине. И надо сказать, что такое предложение вполне отвечало моим намерениям. Я же со своей стороны взял у него интервью, которое вскоре было опубликовано в "Правде". Делясь в этом большом интервью своими впечатлениями о встречах с японскими государственными деятелями, Федоров сказал мне следующее:
- Хочу подчеркнуть, что во всех своих беседах с японской стороной о будущем островов я исходил из того, что эти острова наши и останутся нашими. Японцы же нередко воспринимают каждое встречное движение с нашей стороны как сдачу наших позиций. О территориальных уступках и речи быть не может. И если кто-то из наших политиков пошел бы на передачу Японии этих островов, то он совершил бы политическое самоубийство. Это должен понимать каждый, в том числе и Ельцин...
Мы, сахалинцы и курильчане,- продолжал мой собеседник,- сознаем свою ответственность за судьбу этой части российской территории. Россияне смотрят на нас и следят за тем, как мы себя поведем. Мы считаем себя оплотом сопротивления японским посягательствам на Курилы. Тем более что надеяться ни на центральное, ни на российское руководство нам сейчас не приходится. С 1985 года, с момента начала "перестройки", нынешнее советское руководство не отстояло национальные интересы страны ни в одном важном вопросе международных отношений. Теперь же нести ответственность за внешнюю политику придется и российскому правительству. Ведь идет всеобщий распад страны - распад Советского Союза, а теперь и России. На границе с КНР отдан остров Даманский и ряд других островов по Амуру. Дальше, в Беринговом море, была отдана Соединенным Штатам значительная акватория нашей экономической зоны. Похоже, что Курилы - это следующее звено упомянутой мною цепи территориальных уступок. Если мы отдадим Курилы, то все у нас из рук повалится. И поскольку на российское руководство нельзя надеяться, то сейчас отстаивание интересов России пойдет, по-видимому, снизу, через политические партии, через массовые движения, через казачество, через отдельные регионы. Мы, сахалинцы, не ожидали, что нас так активно поддержат в разных концах страны.
Что же касается руководителей российского МИД,- сказал губернатор в заключение,- то я им не верю: ни министру Козыреву, ни его заместителю Кунадзе. Эти люди называют себя демократами. А быть только демократом мало - надо быть одновременно и патриотом. Наши политики и дипломаты стремятся угодить японцам: во-первых, отдать острова, а во-вторых, отдать их как можно скорее. Некоторые надеются, что в результате продажи или передачи этих островов у правительства сразу же появятся деньги. Надеяться на то, что, отдав территорию, самое первейшее наше богатство, мы поправим экономику - глубокое заблуждение. В районе Южных Курил вылавливается рыбы на миллиарды долларов. Если эти острова будут отданы, то в следующем году нам же придется платить японцам миллиард долларов за нашу же курильскую рыбу. А это еще более ухудшит наше экономическое положение150.
Подводя итог высказываниям В.П. Федорова, в той же публикации я писал: "Взгляды губернатора Сахалина вполне отвечают жизненным интересам и настроениям как жителей Курильских островов, так и общественности всей России. В лице В. П. Федорова наши соотечественники имеют не только активного поборника советско-японского добрососедства, но и непреклонного защитника дальневосточных границ нашей Родины, способного твердо противостоять пропагандистскому нажиму тех, кто намерен сегодня торговать русский землей, руководствуясь в этом деле заведомо порочными, сиюминутными экономическими соображениями, и к тому же еще и иллюзорными"151.
Сегодня, спустя девять лет, я снова без колебаний подписался бы под этими строками. В осенние дни 1991 года именно такие искренние патриоты России как Валентин Федоров, Сергей Бабурин, Николай Павлов и другие проявили твердость и решительность в защите национальных интересов России. Опираясь на широкие слои общественности, они дали жесткий отпор проискам безответственных, беспринципных дельцов-карьеристов, захвативших тогда в свои руки бразды российской внешней политики. В результате сговор японских политиков с прояпонской агентурой, засевшей как в МИД России, так и в МИД СССР, провалился. Взрыв общественного недовольства поведением А. Козырева, Г. Кунадзе и других мидовских японофилов оказал отрезвляющее воздействие как на Горбачева, так и на Ельцина и побудил их в беседах с прибывшим в Москву японским министром иностранных дел Накаямой воздержаться от принятия скоропалительных решений, на которые рассчитывала японская сторона. Решение вопроса об уступке Южных Курил Японии оказалось отложенным на неопределенное время, что стало ясным сразу же по возвращении Накаямы из Москвы в Токио. Это был, несомненно, успех российских патриотов в их борьбе за недопущение уступок японским территориальным домогательствам. Меня тогда этот успех, конечно же, обрадовал - ведь я также считал себя участником борьбы в защиту Курил от японских посягательств.
Между тем мое финансовое положение в Токио ухудшалось день ото дня. Не располагая дотациями из государственного бюджета России и не получая финансовой помощи от каких-либо состоятельных частных спонсоров, редакция "Правды" перестала высылать за рубеж валютные переводы на поддержание деятельности своих зарубежных корреспондентов. Осенью 1991 года корпункты "Правды", существовавшие в более чем 40 странах мира, стали закрываться один за другим, а собственные корреспонденты газеты начали возвращаться в Москву. Вскоре и я получил из Москвы уведомление руководства газеты о том, что по причине прекращения в дальнейшем валютных переводов из Москвы в мой адрес мне надлежало рассчитаться по всем долгам с японцами, распродать все редакционное имущество, свернуть работу корпункта и покинуть Японию к тому моменту, когда все денежные средства будут исчерпаны.
Печальной была для меня работа по ликвидации корпункта "Правды" в Токио. Ведь я же создавал этот корпункт тридцать четыре года тому назад, в 1957 году. Жалко было за бесценок распродавать и мебель, и оборудование рабочего помещения, и автомашину. Японцы к подержанным вещам относятся с большим предубеждением, а потому наглецы-оценщики предлагали за все, что имелось в корпункте, какие-то смехотворные цены, хотя и мебель и прочая утварь смотрелись, на мой взгляд, вполне прилично.
В эти же ноябрьские-декабрьские дни было много у меня прощальных встреч с моими японскими друзьями и знакомыми. Когда о закрытии токийского офиса "Правды" сообщили некоторые из токийских газет, то в корпункт стали приходить репортеры для выяснения причин моего отъезда из Токио. Таить мне от них тогда было нечего: тяжелое финансовое положение старейшей и до последнего времени самой престижной советской газеты, оказавшейся в опале у нового руководства страны, воспринималось тактичными японцами с пониманием и видимостью сочувствия на лицах, хотя в их сочувствии я, естественно, не нуждался и сочувствию этому не верил.
Вспоминается мне больше другое. Запрет, наложенный в то время ельцинистами на деятельность КПСС, и превращение "Правды" из органа Центрального Комитета партии в обыкновенную коммерческую газету сняли с меня как представителя этой газеты все прежние обязательства партийного порядка. В последние месяцы и недели своего пребывания в Токио я уже не чувствовал себя связанным теми жесткими нормами "особых отношений", которые сложились в предшествовавшие десятилетия между КПСС и КПЯ. Не было у меня больше за спиной Международного отдела ЦК КПСС, предписывавшего мне, как и другим зарубежным собкорам "Правды", выдерживать в своих статьях и своих отношениях с компартией Японии ту политическую линию, которая проводилась кремлевским руководством. И это позволило мне в конце своего пребывания в Японии не обращать особого внимания на капризы руководства КПЯ и общаться свободно со всеми теми японскими коммунистами, которые в свое время были исключены из КПЯ за свои дружеские чувства к Советскому Союзу и заклеймены партийным руководством как "раскольники", "ренегаты" и "советские агенты".
Так, я с благодарностью принял в те дни приглашение группы друзей видного деятеля японского коммунистического движения Сиги Ёсио, исключенного из КПЯ в начале 60-х годов за свои дружественные связи с КПСС и Советским Союзом, участвовать в их собрании, посвященном его памяти (Сига умер тремя годами ранее).
Все предыдущие годы я вынужден был воздерживаться от встреч с этими приятными для меня людьми, чтобы не осложнять и без того скверных отношений КПСС с КПЯ. И только осенью 1991 года я без оглядки на Старую площадь Москвы мог позволить себе провести день среди них, выступить перед ними с воспоминаниями о Сиге и сказать о том глубоком уважении, которое я питал к этому замечательному японскому революционеру, бесстрашному другу Советского Союза. И мне было радостно на том же собрании услышать из уст супруги-вдовы Сига, милой, приятной старушки, о том, что и Сига-сэнсэй отзывался хорошо обо мне...
Попрощался я и с теми японскими коммунистами, которые, не порывая с КПЯ, тем не менее сохраняли добрые связи со мной. В числе их был упоминавшийся мною ранее руководитель фирмы "Искра" Исикава Сиро, проявлявший не раз участливое отношение к работе корпункта "Правды". В дружественной, теплой атмосфере прошло и мое расставание с главным редактором газеты "Асахи" Накаэ Тоситада, который устроил в здании редакции прощальный обед по поводу моего отъезда.
Расставаясь с Японией в декабре 1991 года, я не был уверен в том, доведется ли мне когда-либо побывать еще раз в этой стране - стране, в которой я прожил в общей сложности 15 лет своей жизни. Для меня это были, пожалуй, самые интересные. самые насыщенные впечатлениями и живой, творческой работой годы. За это время в качестве журналиста мной было написано и опубликовано в "Правде" более 800 статей и заметок.
Правда, в Японии оставалась тогда моя дочь Светлана Латышева, окончившая тремя годами ранее японское отделение Института стран Азии и Африки при МГУ и находившаяся на длительной стажировке в качестве работника отдела рекламы крупной японской торговой фирмы "Такасимая". Так что полного разрыва связей с Японией вроде бы и не произошло.
С приятелями, журналистами и посольскими работниками, я распрощался накануне, а потому 15 декабря 1991 года на аэродром Нарита я выехал из опустевшего помещения корпункта без излишней прощальной суеты. Сопровождали меня, жену и сына до аэропорта лишь дочь и секретарь-референт корпункта добрая и заботливая Ногути-сан, а вез нас на аэродром в тассовском микроавтобусе всегда жизнерадостный улыбчивый и внимательный шофер токийского отделения ТАСС Имаи-сан.
В своем багаже я увозил из Японии десяток ящиков книг, газетных вырезок и рукописей с расчетом на будущую работу в Москве. А вообще говоря, думать о том, как пойдут мои дела на Родине, тогда как-то не хотелось. Все было крайне неопределенно, нестабильно. Ведь именно в те декабрьские дни 1991 года там, в Москве, трагически рушилось то великое советское государство, которое дало мне путевку в жизнь, которым я гордился, которому я честно служил и которое всегда проявляло ко мне благожелательное, доброе отношение.
Часть VII
РОССИЙСКОЕ ЯПОНОВЕДЕНИЕ
В ЧЕРНЫЕ ГОДЫ ЕЛЬЦИНСКОГО ПРАВЛЕНИЯ
(1991-2000)
Глава 1
РАЗМЕЖЕВАНИЕ ЯПОНОВЕДОВ
НА СТОРОННИКОВ И ПРОТИВНИКОВ
ПРОЯПОНСКОЙ ПОЛИТИКИ ЕЛЬЦИНА - КОЗЫРЕВА
Как меня отстранили от работы в отделе Японии
Возвратившись в Москву после ликвидации токийского корпункта "Правды", я, естественно, рассчитывал, как это было дважды в прошлом, вернуться на свое прежнее место работы - в Институт востоковедения Академии наук СССР. Иных мыслей у меня не возникало. Не было у меня намерений искать для себя в Институте каких-либо административных должностей. Это исключалось уже потому, что в соответствии с уставом Академии наук лица в возрасте старше 65 лет (а мне тогда было уже 66) не могли занимать в академических институтах руководящие посты (исключение делалось лишь для академиков и членов-корреспондентов, которым, как предполагали авторы устава, старческий маразм не грозил и в 80, и в 90 лет).
Но даже если бы какие-то административные или научно-организационные виды работы и были бы мне предложены, все равно я отказался бы от таких предложений. Пределом моих помыслов была должность научного сотрудника (будь то главный, ведущий или старший), работающего по какой-либо из проблем современной Японии и, что самое существенное, работающего на дому в своей личной библиотеке на привезенных из Японии материалах. В этом случае я был бы избавлен от необходимости часто являться в институт, растрачивая там попусту время на заседания, беседы с коллегами и другие непродуктивные занятия.
Читая подобные сообщения японской прессы, я с болью в сердце чувствовал, как сгущающиеся тучи над русскими Курильскими островами. Ведь подготовленный японскими дипломатами пакет предложений для переговоров Накаямы в Москве предполагал, в сущности, согласие советской стороны на уступку Японии всех четырех южных Курильских островов, два из которых японская сторона собиралась получить сразу, а два других - с некоторой оттяжкой в сроках. Во многих отношениях эти предложения совпадали с проектом "два плюс альфа", разработанным группой наших японоведов во главе с Г. Кунадзе. А это было чревато реальной возможностью закулисного сговора японских дипломатов с нашими дипломатами-японофилами - сговора, который в условиях полнейшей неразберихи в отношениях между общесоюзными и российскими властными структурами мог иметь для нашей страны крайне отрицательные последствия. Реализация японских предложений означала бы на деле нашу капитуляцию в территориальном споре с Японией - капитуляцию ничем не оправданную, противоречащую национальным интересам нашей страны, по сути дела преступную.
Между тем в Токио как среди работников советского посольства, так и среди советских журналистов не чувствовалось ни волнений, ни тревоги в отношении предстоявших в Москве переговоров Накаямы с руководителями Советского Союза и России. В этот ответственный момент советско-японских отношений я чувствовал себя каким-то снайпером-одиночкой, ведущим огонь из своего окопа по противнику без поддержки однополчан, либо ушедших куда-то в кусты, либо спавших, не подозревая об опасности. Слава богу, что в те дни редакция "Правды" в отличие от большинства других газет страны не переметнулась в лагерь "демократов-ельцинистов" и не ушла с позиций защиты национальных интересов страны. Высылая по факсу статьи с критикой в адрес российского МИДа, ставшего на путь уступок японским территориальным домогательствам, я для верности просил телефонных диспетчеров редакции соединять меня с Селезневым, исполнявшим обязанности главного редактора, и объяснял ему в кратких словах необходимость критических оценок того порочного прояпонского курса, который проводился в тот момент руководством МИДа России. И отказа в таких телефонных просьбах от Г. Н. Селезнева я не получал: мои критические статьи не раз появлялись на страницах "Правды", заметно контрастируя по содержанию с приглаженной тассовской информацией и со статьями в "Известиях", в "Труде" и в "Новом времени", написанными в духе тогдашних козыревских установок российского МИД. Так, накануне приезда в Москву японского министра иностранных дел Накаямы 9 октября 1991 г. была опубликована в "Правде" моя статья "Русские - граждане Японии?", в которой я с возмущением сообщал соотечественникам о беспардонном выступлении Накаяма в комиссии по иностранным делам палаты представителей японского парламента. Суть этого выступления сводилась к подчеркиванию решимости Накаямы добиваться на предстоявших в Москве переговорах с руководителями нашей страны безотлагательной передачи Японии Южных Курил и своей уверенности в том, что Москве придется пойти навстречу его требованиям. Распоясавшись беспредельно, Накаяма предался даже рассуждениям о том, что для японского правительства уже наступило время приступить к детальной разработке тех юридических норм, которыми придется руководствоваться русским людям, проживающим на четырех южных Курильских островах, после того как они перейдут... под японское управление (?!). При этом японский министр без стеснения заявил, что части жителей названных островов предстоит-де переселение в иные районы Советского Союза, в то время как другой части японцы "разрешат" остаться. Последним, как явствовало из его разъяснений, японские власти выдадут со временем "разрешения на жительство", хотя в полноправном гражданстве им все-таки будет отказано.
Назвав подобные высказывания японского министра иностранных дел неуместными, а его расчеты на переход южных Курил под контроль Японии иллюзией, я обратил внимание в той же статье на стремление правящих кругов Японии к интенсивному пропагандистскому воздействию на общественное мнение Советского Союза с целью его подготовки к сдаче Южных Курил Японии. Примечательно, что уже тогда, осенью 1991 года, японские эксперты считали "главным препятствием" на пути японских дипломатов к овладению Южными Курилами не МИД России, а общественное мнение Советского Союза категорическое несогласие большинства наших граждан с какими бы то ни было уступками японским территориальным домогательствам. Сообщая об этом читателям "Правды", я рассчитывал укрепить уверенность моих соотечественников-патриотов в их способности воспрепятствовать безответственному и ущербному для нашего отечества сговору с японцами группы руководителей российского МИД в лице А. Козырева, Г. Кунадзе и им подобных чиновников-японофилов.
Единственное, что радовало меня в те же осенние дни 1991 года,- это попадавшая иногда в газетах и на экраны телевидения Японии информация о резко негативной реакции жителей нашего Дальнего Востока на попытки ельцинистов решать возникшие в стране экономические и бюджетные трудности путем безрассудных территориальных уступок. Так, большое удовольствие получил я в один из вечеров, когда по одному из каналов японского телевидения был показан телерепортаж с центральной площади Южно-Курильска, на которой участники массового митинга местных жителей согнали с трибуны и чуть не избили заместителя министра иностранных дел Кунадзе, прибывшего в Сахалин, чтобы морально подготовить население Южных Курил к возможной передаче островов под контроль Японии. Восхищение вызвали тогда у меня принципиальность и твердость сахалинского губернатора Валентина Петровича Федорова, давшего на том же митинге в Южно-Сахалинске решительный отпор Кунадзе и резко осудившего курс министерства иностранных дел России на потакание незаконным территориальным притязаниям Японии к нашей стране.
Именно в те дни в преддверии визита в Москву Накаямы пришла мне в голову мысль безотлагательно установить прямой телефонный контакт с принципиальным сахалинским губернатором и поставить его в известность об истинных целях предстоявшей поездки в Москву японского министра иностранных дел, как и о реальности угрозы запродажи Южных Курил Японии в итоге предстоявших в Москве переговоров. И такой контакт я установил (как выяснилось, телефонная линия между Японией и Сахалином уже действовала). Дозвонившись до южносахалинской приемной Федорова, я назвал себя и попросил секретаря соединить меня с губернатором. Когда Федоров снял трубку, я кратко информировал его о целях поездки Накаямы в Москву и сопроводил свою информацию такими словами: "Судя по прогнозам токийских экспертов, Москва готова уступить японцам Южные Курилы: отпора своим домогательствам Накаяма там не встретит. Поэтому вся надежда на вас. Если вы от имени населения Сахалинской области не направите тотчас же в Москву протесты против уступок Курил Японии и не поднимете всю областную общественность в поддержку этих протестов, то Южные Курилы будут потеряны нашей страной - Козырев и его окружение тайком сдадут острова. Предварительно они уже дали свое согласие японцам на уступку их требованиям. Спасайте Курилы, Валентин Петрович!"
Внял ли тогда сахалинский патриот-губернатор моему тревожному сигналу из Токио? Похоже, что внял. Ибо в последующие дни, когда Накаяма готовился к отъезду в Москву, волна протестов жителей Сахалинской области против запродажи Южных Курил Японии поднялась с новой силой. Тогда же, а именно 12 октября, "Правда" опубликовала мою статью "Уплывут ли Курилы?", в которой содержались следующие тревожные сведения: "Японские средства массовой информации, похоже, и впрямь прониклись в последние дни уверенностью в том, что предстоящий визит в Москву министра иностранных дел Таро Накаямы в отличие от всех предыдущих японо-советских встреч приведет к важным договоренностям, в результате которых будет решен наконец многолетний спор двух стран о принадлежности четырех южных островов Курильской гряды. Причем, как считает подавляющее большинство здешних комментаторов, решено все будет в пользу Японии"147.
Но написано все это было не для того, чтобы мои соотечественники смирились с капитулянтским поведением нашего мидовского руководства, а совсем с иной целью -вызвать у читателей чувства возмущения наглостью японской дипломатии и побудить их к активному противодействию покушению японцев на неотъемлемую часть территории нашей Родины. Об этом свидетельствовала, например, такая фраза названной статьи: "Несколько охлаждает пыл ревностных поборников территориальных притязаний к нашей стране появление в последние дни в здешней (японской.- И. Л.) прессе сообщений о движении протеста против передачи Курильских островов Японии, развернутом жителями этих островов, а точнее властями и населением Сахалинской области"148.
Вполне созвучна моим настроениям была по содержанию и помещенная в том же номере газеты статья владивостокского корреспондента "Правды" Н. Братчикова, в которой сообщалось о приезде в Сахалинскую область и посещении Курильских островов депутатами РСФСР Н. Павловым и С. Бабуриным, об их встречах в местными жителями и о категорическом неприятии курильчанами японских территориальных требований149.
А вскоре, спустя недели две-три, в токийском корпункте "Правды" раздался телефонный звонок. Звонил мне не кто иной, как сахалинский губернатор Валентин Петрович Федоров. И звонил он не из Южно-Сахалинска, а из Токио, точнее, из машины, везшей его с токийского аэродрома Нарита в центр японской столицы - в отель "Ройял", расположенный рядом с парком Хибия. Федоров предложил мне в тот же вечер встретиться с ним в его гостиничном номере, познакомиться и поговорить "по душам". Я охотно принял приглашение и спустя часа два прибыл на встречу с ним не один, а с женой и сыном.
Об этой встрече у меня остались на редкость приятные воспоминания. Сахалинский губернатор Валентин Петрович оказался человеком жизнерадостным, деятельным, легким в общении и, что самое главное, близким мне по своим взглядам и складу ума. Нас сразу же захватила беседа о дальнейших судьбах Курильских островов, и в итоге этой беседы мы оба проявили твердую решимость вести борьбу за целостность территории нашей страны против каких бы то ни было уступок японским территориальным домогательствам.
В последующие дни кратковременного пребывания Федорова в Токио я старался подкрепить его знания истории российско-японских и советско-японских отношений конкретными и полезными для него фактами. Некоторые из них он не преминул тогда же использовать при встречах и спорах с японцами, что очень порадовало меня. Перед отъездом из Токио Федоров предложил мне написать книгу о советско-японском территориальном споре и обещал быстро опубликовать ее на Сахалине. И надо сказать, что такое предложение вполне отвечало моим намерениям. Я же со своей стороны взял у него интервью, которое вскоре было опубликовано в "Правде". Делясь в этом большом интервью своими впечатлениями о встречах с японскими государственными деятелями, Федоров сказал мне следующее:
- Хочу подчеркнуть, что во всех своих беседах с японской стороной о будущем островов я исходил из того, что эти острова наши и останутся нашими. Японцы же нередко воспринимают каждое встречное движение с нашей стороны как сдачу наших позиций. О территориальных уступках и речи быть не может. И если кто-то из наших политиков пошел бы на передачу Японии этих островов, то он совершил бы политическое самоубийство. Это должен понимать каждый, в том числе и Ельцин...
Мы, сахалинцы и курильчане,- продолжал мой собеседник,- сознаем свою ответственность за судьбу этой части российской территории. Россияне смотрят на нас и следят за тем, как мы себя поведем. Мы считаем себя оплотом сопротивления японским посягательствам на Курилы. Тем более что надеяться ни на центральное, ни на российское руководство нам сейчас не приходится. С 1985 года, с момента начала "перестройки", нынешнее советское руководство не отстояло национальные интересы страны ни в одном важном вопросе международных отношений. Теперь же нести ответственность за внешнюю политику придется и российскому правительству. Ведь идет всеобщий распад страны - распад Советского Союза, а теперь и России. На границе с КНР отдан остров Даманский и ряд других островов по Амуру. Дальше, в Беринговом море, была отдана Соединенным Штатам значительная акватория нашей экономической зоны. Похоже, что Курилы - это следующее звено упомянутой мною цепи территориальных уступок. Если мы отдадим Курилы, то все у нас из рук повалится. И поскольку на российское руководство нельзя надеяться, то сейчас отстаивание интересов России пойдет, по-видимому, снизу, через политические партии, через массовые движения, через казачество, через отдельные регионы. Мы, сахалинцы, не ожидали, что нас так активно поддержат в разных концах страны.
Что же касается руководителей российского МИД,- сказал губернатор в заключение,- то я им не верю: ни министру Козыреву, ни его заместителю Кунадзе. Эти люди называют себя демократами. А быть только демократом мало - надо быть одновременно и патриотом. Наши политики и дипломаты стремятся угодить японцам: во-первых, отдать острова, а во-вторых, отдать их как можно скорее. Некоторые надеются, что в результате продажи или передачи этих островов у правительства сразу же появятся деньги. Надеяться на то, что, отдав территорию, самое первейшее наше богатство, мы поправим экономику - глубокое заблуждение. В районе Южных Курил вылавливается рыбы на миллиарды долларов. Если эти острова будут отданы, то в следующем году нам же придется платить японцам миллиард долларов за нашу же курильскую рыбу. А это еще более ухудшит наше экономическое положение150.
Подводя итог высказываниям В.П. Федорова, в той же публикации я писал: "Взгляды губернатора Сахалина вполне отвечают жизненным интересам и настроениям как жителей Курильских островов, так и общественности всей России. В лице В. П. Федорова наши соотечественники имеют не только активного поборника советско-японского добрососедства, но и непреклонного защитника дальневосточных границ нашей Родины, способного твердо противостоять пропагандистскому нажиму тех, кто намерен сегодня торговать русский землей, руководствуясь в этом деле заведомо порочными, сиюминутными экономическими соображениями, и к тому же еще и иллюзорными"151.
Сегодня, спустя девять лет, я снова без колебаний подписался бы под этими строками. В осенние дни 1991 года именно такие искренние патриоты России как Валентин Федоров, Сергей Бабурин, Николай Павлов и другие проявили твердость и решительность в защите национальных интересов России. Опираясь на широкие слои общественности, они дали жесткий отпор проискам безответственных, беспринципных дельцов-карьеристов, захвативших тогда в свои руки бразды российской внешней политики. В результате сговор японских политиков с прояпонской агентурой, засевшей как в МИД России, так и в МИД СССР, провалился. Взрыв общественного недовольства поведением А. Козырева, Г. Кунадзе и других мидовских японофилов оказал отрезвляющее воздействие как на Горбачева, так и на Ельцина и побудил их в беседах с прибывшим в Москву японским министром иностранных дел Накаямой воздержаться от принятия скоропалительных решений, на которые рассчитывала японская сторона. Решение вопроса об уступке Южных Курил Японии оказалось отложенным на неопределенное время, что стало ясным сразу же по возвращении Накаямы из Москвы в Токио. Это был, несомненно, успех российских патриотов в их борьбе за недопущение уступок японским территориальным домогательствам. Меня тогда этот успех, конечно же, обрадовал - ведь я также считал себя участником борьбы в защиту Курил от японских посягательств.
Между тем мое финансовое положение в Токио ухудшалось день ото дня. Не располагая дотациями из государственного бюджета России и не получая финансовой помощи от каких-либо состоятельных частных спонсоров, редакция "Правды" перестала высылать за рубеж валютные переводы на поддержание деятельности своих зарубежных корреспондентов. Осенью 1991 года корпункты "Правды", существовавшие в более чем 40 странах мира, стали закрываться один за другим, а собственные корреспонденты газеты начали возвращаться в Москву. Вскоре и я получил из Москвы уведомление руководства газеты о том, что по причине прекращения в дальнейшем валютных переводов из Москвы в мой адрес мне надлежало рассчитаться по всем долгам с японцами, распродать все редакционное имущество, свернуть работу корпункта и покинуть Японию к тому моменту, когда все денежные средства будут исчерпаны.
Печальной была для меня работа по ликвидации корпункта "Правды" в Токио. Ведь я же создавал этот корпункт тридцать четыре года тому назад, в 1957 году. Жалко было за бесценок распродавать и мебель, и оборудование рабочего помещения, и автомашину. Японцы к подержанным вещам относятся с большим предубеждением, а потому наглецы-оценщики предлагали за все, что имелось в корпункте, какие-то смехотворные цены, хотя и мебель и прочая утварь смотрелись, на мой взгляд, вполне прилично.
В эти же ноябрьские-декабрьские дни было много у меня прощальных встреч с моими японскими друзьями и знакомыми. Когда о закрытии токийского офиса "Правды" сообщили некоторые из токийских газет, то в корпункт стали приходить репортеры для выяснения причин моего отъезда из Токио. Таить мне от них тогда было нечего: тяжелое финансовое положение старейшей и до последнего времени самой престижной советской газеты, оказавшейся в опале у нового руководства страны, воспринималось тактичными японцами с пониманием и видимостью сочувствия на лицах, хотя в их сочувствии я, естественно, не нуждался и сочувствию этому не верил.
Вспоминается мне больше другое. Запрет, наложенный в то время ельцинистами на деятельность КПСС, и превращение "Правды" из органа Центрального Комитета партии в обыкновенную коммерческую газету сняли с меня как представителя этой газеты все прежние обязательства партийного порядка. В последние месяцы и недели своего пребывания в Токио я уже не чувствовал себя связанным теми жесткими нормами "особых отношений", которые сложились в предшествовавшие десятилетия между КПСС и КПЯ. Не было у меня больше за спиной Международного отдела ЦК КПСС, предписывавшего мне, как и другим зарубежным собкорам "Правды", выдерживать в своих статьях и своих отношениях с компартией Японии ту политическую линию, которая проводилась кремлевским руководством. И это позволило мне в конце своего пребывания в Японии не обращать особого внимания на капризы руководства КПЯ и общаться свободно со всеми теми японскими коммунистами, которые в свое время были исключены из КПЯ за свои дружеские чувства к Советскому Союзу и заклеймены партийным руководством как "раскольники", "ренегаты" и "советские агенты".
Так, я с благодарностью принял в те дни приглашение группы друзей видного деятеля японского коммунистического движения Сиги Ёсио, исключенного из КПЯ в начале 60-х годов за свои дружественные связи с КПСС и Советским Союзом, участвовать в их собрании, посвященном его памяти (Сига умер тремя годами ранее).
Все предыдущие годы я вынужден был воздерживаться от встреч с этими приятными для меня людьми, чтобы не осложнять и без того скверных отношений КПСС с КПЯ. И только осенью 1991 года я без оглядки на Старую площадь Москвы мог позволить себе провести день среди них, выступить перед ними с воспоминаниями о Сиге и сказать о том глубоком уважении, которое я питал к этому замечательному японскому революционеру, бесстрашному другу Советского Союза. И мне было радостно на том же собрании услышать из уст супруги-вдовы Сига, милой, приятной старушки, о том, что и Сига-сэнсэй отзывался хорошо обо мне...
Попрощался я и с теми японскими коммунистами, которые, не порывая с КПЯ, тем не менее сохраняли добрые связи со мной. В числе их был упоминавшийся мною ранее руководитель фирмы "Искра" Исикава Сиро, проявлявший не раз участливое отношение к работе корпункта "Правды". В дружественной, теплой атмосфере прошло и мое расставание с главным редактором газеты "Асахи" Накаэ Тоситада, который устроил в здании редакции прощальный обед по поводу моего отъезда.
Расставаясь с Японией в декабре 1991 года, я не был уверен в том, доведется ли мне когда-либо побывать еще раз в этой стране - стране, в которой я прожил в общей сложности 15 лет своей жизни. Для меня это были, пожалуй, самые интересные. самые насыщенные впечатлениями и живой, творческой работой годы. За это время в качестве журналиста мной было написано и опубликовано в "Правде" более 800 статей и заметок.
Правда, в Японии оставалась тогда моя дочь Светлана Латышева, окончившая тремя годами ранее японское отделение Института стран Азии и Африки при МГУ и находившаяся на длительной стажировке в качестве работника отдела рекламы крупной японской торговой фирмы "Такасимая". Так что полного разрыва связей с Японией вроде бы и не произошло.
С приятелями, журналистами и посольскими работниками, я распрощался накануне, а потому 15 декабря 1991 года на аэродром Нарита я выехал из опустевшего помещения корпункта без излишней прощальной суеты. Сопровождали меня, жену и сына до аэропорта лишь дочь и секретарь-референт корпункта добрая и заботливая Ногути-сан, а вез нас на аэродром в тассовском микроавтобусе всегда жизнерадостный улыбчивый и внимательный шофер токийского отделения ТАСС Имаи-сан.
В своем багаже я увозил из Японии десяток ящиков книг, газетных вырезок и рукописей с расчетом на будущую работу в Москве. А вообще говоря, думать о том, как пойдут мои дела на Родине, тогда как-то не хотелось. Все было крайне неопределенно, нестабильно. Ведь именно в те декабрьские дни 1991 года там, в Москве, трагически рушилось то великое советское государство, которое дало мне путевку в жизнь, которым я гордился, которому я честно служил и которое всегда проявляло ко мне благожелательное, доброе отношение.
Часть VII
РОССИЙСКОЕ ЯПОНОВЕДЕНИЕ
В ЧЕРНЫЕ ГОДЫ ЕЛЬЦИНСКОГО ПРАВЛЕНИЯ
(1991-2000)
Глава 1
РАЗМЕЖЕВАНИЕ ЯПОНОВЕДОВ
НА СТОРОННИКОВ И ПРОТИВНИКОВ
ПРОЯПОНСКОЙ ПОЛИТИКИ ЕЛЬЦИНА - КОЗЫРЕВА
Как меня отстранили от работы в отделе Японии
Возвратившись в Москву после ликвидации токийского корпункта "Правды", я, естественно, рассчитывал, как это было дважды в прошлом, вернуться на свое прежнее место работы - в Институт востоковедения Академии наук СССР. Иных мыслей у меня не возникало. Не было у меня намерений искать для себя в Институте каких-либо административных должностей. Это исключалось уже потому, что в соответствии с уставом Академии наук лица в возрасте старше 65 лет (а мне тогда было уже 66) не могли занимать в академических институтах руководящие посты (исключение делалось лишь для академиков и членов-корреспондентов, которым, как предполагали авторы устава, старческий маразм не грозил и в 80, и в 90 лет).
Но даже если бы какие-то административные или научно-организационные виды работы и были бы мне предложены, все равно я отказался бы от таких предложений. Пределом моих помыслов была должность научного сотрудника (будь то главный, ведущий или старший), работающего по какой-либо из проблем современной Японии и, что самое существенное, работающего на дому в своей личной библиотеке на привезенных из Японии материалах. В этом случае я был бы избавлен от необходимости часто являться в институт, растрачивая там попусту время на заседания, беседы с коллегами и другие непродуктивные занятия.