Страница:
тяжелым сном. Когда Волк Ларсен взял его за руку, он беспокойно заерзал и
вдруг изогнулся так, что тело его какую-то секунду опиралось только на плечи
и пятки. Губы его зашевелились, и он изрек следующую загадочную фразу:
"A shilling's worth a quarter; but keep your lamps out for
thruppenny-bits, or the publicans 'll shove 'em on you for sixpence."
-- Кварта -- шиллинг. Но гляди в оба, не то трактирщик мигом всучит
тебе трехпенсовую за твои шесть пенсов.
Then he rolled over on his side with a heavy, sobbing sigh, saying:
Затем он повернулся набок и с тяжелым вздохом произнес:
"A sixpence is a tanner, and a shilling a bob; but what a pony is I
don't know."
-- Шесть пенсов -- "теннер", а шиллинг -- "боб". А вот что такое "пони"
[11] -- я не знаю.
Satisfied with the honesty of his and the Kanaka's sleep, Wolf Larsen
passed on to the next two bunks on the starboard side, occupied top and
bottom, as we saw in the light of the sea-lamp, by Leach and Johnson.
Удостоверившись, что Луис и канак не прикидываются спящими. Волк Ларсен
перешел к следующим двум койкам, по правому борту, занятым -- как мы
увидели, осветив их лампой, -- Личем и Джонсоном.
As Wolf Larsen bent down to the lower bunk to take Johnson's pulse, I,
standing erect and holding the lamp, saw Leach's head rise stealthily as he
peered over the side of his bunk to see what was going on. He must have
divined Wolf Larsen's trick and the sureness of detection, for the light was
at once dashed from my hand and the forecastle was left in darkness. He must
have leaped, also, at the same instant, straight down on Wolf Larsen.
Когда капитан нагнулся над нижней койкой, чтобы прощупать пульс
Джонсону, я, стоя с лампой в руках, заметил, что Лич на верхней койке
приподнял голову и осторожно глянул вниз. Должно быть, он разгадал хитрость
капитана и понял, что сейчас будет уличен, так как лампа внезапно была
выбита у меня из рук, и кубрик погрузился в темноту. В тот же миг Лич
спрыгнул вниз, прямо на Волка Ларсена.
The first sounds were those of a conflict between a bull and a wolf. I
heard a great infuriated bellow go up from Wolf Larsen, and from Leach a
snarling that was desperate and blood-curdling. Johnson must have joined him
immediately, so that his abject and grovelling conduct on deck for the past
few days had been no more than planned deception.
Звуки, доносившиеся из мрака, напоминали схватку волка с быком. Ларсен
взревел, как разъяренный зверь, и Лич зарычал тоже. От этих звуков кровь
стыла в жилах. Джонсон, должно быть, тотчас вмешался в драку. Я понял, что
его униженное поведение все последние дни было лишь хорошо обдуманным
притворством.
I was so terror-stricken by this fight in the dark that I leaned
against the ladder, trembling and unable to ascend. And upon me was that old
sickness at the pit of the stomach, caused always by the spectacle of
physical violence. In this instance I could not see, but I could hear the
impact of the blows - the soft crushing sound made by flesh striking
forcibly against flesh. Then there was the crashing about of the entwined
bodies, the laboured breathing, the short quick gasps of sudden pain.
Эта схватка в темноте казалась столь ужасной, что я, весь дрожа,
прислонился к трапу, не в силах сдвинуться с места. Я снова испытал знакомое
сосущее ощущение под ложечкой, всегда появлявшееся у меня при виде
физического насилия. Правда, в этот миг я ничего не мог видеть, но до меня
долетали звуки ударов и глухой стук сталкивающихся тел. Койки трещали,
слышно было тяжелое дыхание, короткие возгласы боли.
There must have been more men in the conspiracy to murder the captain
and mate, for by the sounds I knew that Leach and Johnson had been quickly
reinforced by some of their mates.
Должно быть, в покушении на жизнь капитана и помощника участвовало
несколько человек, так как по возросшему шуму я догадался, что Лич и Джонсон
уже получили подкрепление со стороны своих товарищей.
"Get a knife somebody!" Leach was shouting.
-- Эй, кто-нибудь, дайте нож! -- кричал Лич.
"Pound him on the head! Mash his brains out!" was Johnson's cry.
-- Двинь его по башкеВышиби из него мозги! -- орал Джонсон.
But after his first bellow, Wolf Larsen made no noise. He was fighting
grimly and silently for life. He was sore beset. Down at the very first, he
had been unable to gain his feet, and for all of his tremendous strength I
felt that there was no hope for him. The force with which they struggled was
vividly impressed on me; for I was knocked down by their surging bodies and
badly bruised. But in the confusion I managed to crawl into an empty lower
bunk out of the way.
Но Волк Ларсен больше не издал ни звука. Он молча и свирепо боролся за
свою жизнь. Ему приходилось туго. Сразу же сбитый с ног, он не мог
подняться, и мне казалось, что, несмотря на его чудовищную силу, положение
его безнадежно. О ярости этой борьбы я получил весьма наглядное
представление, так как сам был сбит с ног сцепившимися телами и, падая,
сильно ушибся. Однако среди общей свалки мне как-то удалось заползти на одну
из нижних коек и таким образом убраться с дороги.
"All hands! We've got him! We've got him!" I could hear Leach crying.
-- Все сюда! Мы держим егоПопался! -- слышал я выкрики Лича.
"Who?" demanded those who had been really asleep, and who had wakened
to they knew not what.
-- Кого? -- спрашивал кто-то, разбуженный шумом, не понимая, что
происходит.
"It's the bloody mate!" was Leach's crafty answer, strained from him in
a smothered sort of way.
-- Кровопийцу помощника! -- хитро ответил Лич, с трудом выговаривая
слова.
This was greeted with whoops of joy, and from then on Wolf Larsen had
seven strong men on top of him, Louis, I believe, taking no part in it. The
forecastle was like an angry hive of bees aroused by some marauder.
Его сообщение было встречено восторженными возгласами, и с этой минуты
Волку Ларсену пришлось отбиваться от семерых дюжих матросов, наседавших на
него. Луис, я полагаю, не принимал участия в драке. Кубрик гудел, как
потревоженный улей.
"What ho! below there!" I heard Latimer shout down the scuttle, too
cautious to descend into the inferno of passion he could hear raging beneath
him in the darkness.
-- Эй вы, что там у вас такое? -- донесся с палубы крик Лэтимера. Он
был слишком осторожен, чтобы спуститься в этот ад кипевших во мраке
страстей.
"Won't somebody get a knife? Oh, won't somebody get a knife?" Leach
pleaded in the first interval of comparative silence.
-- У кого есть нож? Дайте нож! -- снова услышал я голос Лича, когда шум
на мгновение затих.
The number of the assailants was a cause of confusion. They blocked
their own efforts, while Wolf Larsen, with but a single purpose, achieved
his. This was to fight his way across the floor to the ladder. Though in
total darkness, I followed his progress by its sound. No man less than a
giant could have done what he did, once he had gained the foot of the
ladder. Step by step, by the might of his arms, the whole pack of men
striving to drag him back and down, he drew his body up from the floor till
he stood erect. And then, step by step, hand and foot, he slowly struggled
up the ladder.
Многочисленность нападавших повредила им. Они мешали друг другу, а у
Волка Ларсена была только одна цель -- пробраться ползком к трапу, -- и он в
конце концов достиг своего. Несмотря на полный мрак, я следил за его
передвижением по звукам. И только такой силач мог сделать то, что сделал он,
когда дополз все же до трапа. Хватаясь за ступеньки руками, он мало-помалу
выпрямился во весь рост и начал взбираться наверх, невзирая на то, что целая
куча людей старалась стащить его вниз.
The very last of all, I saw. For Latimer, having finally gone for a
lantern, held it so that its light shone down the scuttle. Wolf Larsen was
nearly to the top, though I could not see him. All that was visible was the
mass of men fastened upon him. It squirmed about, like some huge many-legged
spider, and swayed back and forth to the regular roll of the vessel. And
still, step by step with long intervals between, the mass ascended. Once it
tottered, about to fall back, but the broken hold was regained and it still
went up.
Конец этой сцены я не только слышал, но и видел, так как Лэтимер принес
фонарь и осветил им люк. Волк Ларсен -- его едва можно было разглядеть под
уцепившимися за него матросами -- уже почти добрался до верха трапа. Этот
клубок сплетенных тел напоминал огромного многолапого паука и раскачивался
взад и вперед в такт ритмичной качке шхуны. И медленно, с большими
остановками, вся эта копошащаяся масса тел неуклонно ползла кверху. Раз она
дрогнула, застыла на месте и чуть не покатилась вниз, но равновесие
восстановилось, и она снова поползла по трапу.
"Who is it?" Latimer cried.
-- Что тут такое? -- крикнул Лэтимер.
In the rays of the lantern I could see his perplexed face peering down.
При свете фонаря я увидел его склоненное над люком испуганное лицо.
"Larsen," I heard a muffled voice from within the mass.
-- Это я, Ларсен, -- донесся приглушенный голос.
Latimer reached down with his free hand. I saw a hand shoot up to clasp
his. Latimer pulled, and the next couple of steps were made with a rush.
Then Wolf Larsen's other hand reached up and clutched the edge of the
scuttle. The mass swung clear of the ladder, the men still clinging to their
escaping foe. They began to drop of, to be brushed off against the sharp
edge of the scuttle, to be knocked off by the legs which were now kicking
powerfully. Leach was the last to go, falling sheer back from the top of the
scuttle and striking on head and shoulders upon his sprawling mates beneath.
Wolf Larsen and the lantern disappeared, and we were left in darkness.
Лэтимер протянул руку. Снизу быстро высунулась рука Ларсена. Лэтимер
схватил ее и стал тянуть кверху, и следующие две ступеньки были пройдены
быстро. Показалась другая рука Ларсена и ухватилась за комингс люка. Клубок
тел отделился от трапа, но матросы все еще цеплялись за своего ускользавшего
врага. Однако один за другим они начали скатываться вниз. Ларсен сбрасывал
их, ударяя о закраину люка, пиная ногами. Последним был Лич: он свалился с
самого верха вниз головой прямо на своих товарищей. Волк Ларсен и фонарь
исчезли, и мы остались в темноте.
There was a deal of cursing and groaning as the men at the bottom of
the ladder crawled to their feet.
По стонами, с ругательствами матросы стали подниматься на ноги.
"Somebody strike a light, my thumb's out of joint," said one of the
men, Parsons, a swarthy, saturnine man, boat-steerer in Standish's boat, in
which Harrison was puller.
-- Зажгите лампу, я вывихнул большой палец, -- крикнул Парсонс,
смуглый, мрачный парень, рулевой из шлюпки Стэндиша, где Гаррисон был
гребцом.
"You'll find it knockin' about by the bitts," Leach said, sitting down
on the edge of the bunk in which I was concealed.
-- Лампа где-то тут, на полу, -- сказал Лич, опускаясь на край койки,
на которой притаился я.
There was a fumbling and a scratching of matches, and the sea-lamp
flared up, dim and smoky, and in its weird light bare-legged men moved about
nursing their bruises and caring for their hurts. Oofty-Oofty laid hold of
Parsons's thumb, pulling it out stoutly and snapping it back into place. I
noticed at the same time that the Kanaka's knuckles were laid open clear
across and to the bone. He exhibited them, exposing beautiful white teeth in
a grin as he did so, and explaining that the wounds had come from striking
Wolf Larsen in the mouth.
Послышался шорох, чирканье спички, потом тускло вспыхнула коптящая
лампа, и при ее неверном свете босоногие матросы принялись обследовать свои
ушибы и раны. Уфти-Уфти завладел пальцем Парсонса, сильно дернул его и
вправил сустав. В то же время я заметил, что у самого канака суставы пальцев
разбиты в кровь. Он показывал их всем, скаля свои великолепные белые зубы, и
хвалился, что своротил скулу Волку Ларсену.
"So it was you, was it, you black beggar?" belligerently demanded one
Kelly, an Irish-American and a longshoreman, making his first trip to sea,
and boat-puller for Kerfoot.
-- Так это ты, черное пугало, постарался? -- воинственно вскричал
Келли, американец ирландского происхождения, бывший грузчик, первый раз
выходивший в море и состоявший гребцом при Керфуте.
As he made the demand he spat out a mouthful of blood and teeth and
shoved his pugnacious face close to Oofty-Oofty. The Kanaka leaped backward
to his bunk, to return with a second leap, flourishing a long knife.
Он выплюнул выбитые зубы и с перекощенным от бешенства лицом двинулся
на Уфти-Уфти. Канак отпрыгнул к своей койке и выхватил длинный нож.
"Aw, go lay down, you make me tired," Leach interfered. He was
evidently, for all of his youth and inexperience, cock of the forecastle.
"G'wan, you Kelly. You leave Oofty alone. How in hell did he know it was you
in the dark?"
-- А, бросьНадоел! -- вмешался Лич. Очевидно, при всей своей молодости
и неопытности он был коноводом в кубрике. -- Ступай прочь, Келли, оставь
Уфти в покоеКак, черт подери, мог он узнать тебя в темноте?
Kelly subsided with some muttering, and the Kanaka flashed his white
teeth in a grateful smile. He was a beautiful creature, almost feminine in
the pleasing lines of his figure, and there was a softness and dreaminess in
his large eyes which seemed to contradict his well-earned reputation for
strife and action.
Келли нехотя повиновался, а Уфти-Уфти благодарно сверкнул своими белыми
зубами. Он был красив. В линиях его фигуры была какая-то женственная
мягкость, а большие глаза смотрели мечтательно, что странно противоречило
его репутации драчуна и забияки.
"How did he get away?" Johnson asked.
-- Как ему удалось уйти? -- спросил Джонсон.
He was sitting on the side of his bunk, the whole pose of his figure
indicating utter dejection and hopelessness. He was still breathing heavily
from the exertion he had made. His shirt had been ripped entirely from him
in the struggle, and blood from a gash in the cheek was flowing down his
naked chest, marking a red path across his white thigh and dripping to the
floor.
Все еще тяжело дыша, он сидел на краю своей койки; вся его фигура
выражала крайнее разочарование и уныние. Во время борьбы с него сорвали
рубашку; кровь "в раны на щеке капала на обнаженную грудь и красной струйкой
стекала на пол.
"Because he is the devil, as I told you before," was Leach's answer;
and thereat he was on his feet and raging his disappointment with tears in
his eyes.
-- Удалось, потому что он дьявол. Я ведь говорил вам, -- отозвался Лич,
вскочив с койки; в глазах у него блеснули слезы отчаяния. -- И ни у кого из
вас вовремя не нашлось ножа! -- простонал он.
"And not one of you to get a knife!" was his unceasing lament.
Но никто не слушал его; в матросах уже проснулся страх перед ожидавшей
их карой.
But the rest of the hands had a lively fear of consequences to come and
gave no heed to him.
-- А как он узнает, кто с ним дрался? -- спросил Келли и, свирепо
оглянувшись кругом, добавил: -- Если, Конечно, никто не донесет.
"How'll he know which was which?" Kelly asked, and as he went on he
looked murderously about him - "unless one of us peaches."
-- Да стоит ему только поглядеть на нас... -- пробормотал Парсонс. --
Взглянет хоть на тебя, и все!
"He'll know as soon as ever he claps eyes on us," Parsons replied. "One
look at you'd be enough."
-- Скажи ему, что палуба встала дыбом и дала тебе по зубам, --
усмехнулся Луис.
"Tell him the deck flopped up and gouged yer teeth out iv yer jaw,"
Louis grinned. He was the only man who was not out of his bunk, and he was
jubilant in that he possessed no bruises to advertise that he had had a hand
in the night's work. "Just wait till he gets a glimpse iv yer mugs
to-morrow, the gang iv ye," he chuckled.
Он один не слезал во время драки с койки и торжествовал, что у него нет
ни ран, ни синяков -- никаких следов участия в ночном побоище. -- Ну и
достанется вам завтра, когда Волк увидит ваши рожи! -- хмыкнул он.
"We'll say we thought it was the mate," said one.
-- Ну и достанется вам завтра, когда Волк увидит ваши рожи! -- хмыкнул
он.
And another, "I know what I'll say - that I heered a row, jumped out of
my bunk, got a jolly good crack on the jaw for my pains, and sailed in
myself. Couldn't tell who or what it was in the dark and just hit out."
А другой добавил: -- А я скажу, что услышал шум, соскочил с койки и
сразу же получил по морде за любопытство. Ну и, понятно, не остался в долгу.
А кто там был -- я и не разобрал в этой темнотище.
"An' 'twas me you hit, of course," Kelly seconded, his face brightening
for the moment.
-- И съездил мне в зубы! -- дополнил Келли и даже просиял на миг.
Leach and Johnson took no part in the discussion, and it was plain to
see that their mates looked upon them as men for whom the worst was
inevitable, who were beyond hope and already dead. Leach stood their fears
and reproaches for some time. Then he broke out:
Лич и Джонсон не принимали участия в этом разговоре, и было ясно, что
товарищи смотрят на них, как на обреченных. Лич некоторое время молчал, но
наконец его взорвало.
"You make me tired! A nice lot of gazabas you are! If you talked less
with yer mouth and did something with yer hands, he'd a-ben done with by
now. Why couldn't one of you, just one of you, get me a knife when I sung
out? You make me sick! A-beefin' and bellerin' 'round, as though he'd kill
you when he gets you! You know damn well he wont. Can't afford to. No
shipping masters or beach-combers over here, and he wants yer in his
business, and he wants yer bad. Who's to pull or steer or sail ship if he
loses yer? It's me and Johnson have to face the music. Get into yer bunks,
now, and shut yer faces; I want to get some sleep."
-- Тошно слушатьСлюнтяиЕсли бы вы поменьше мололи языком да побольше
работали руками, ему бы уже была крышка. Почему ни один из вас не дал мне
ножа, когда я просил? Черт бы вас побрал! И чего вы нюни распустили -- убьет
он вас, что ли? Сами знаете, что не убьет. Он не может себе этого позволить.
Здесь нет корабельных агентов, чтобы подыскать других бродяг на ваше место.
Кто без вас будет грести, и править на шлюпках, и работать на его чертовой
шхуне? А теперь нам с Джонсоном придется расплачиваться за все. Ну, лезьте
на койки и заткнитесь. Я хочу спать.
"That's all right all right," Parsons spoke up. "Mebbe he won't do for
us, but mark my words, hell 'll be an ice-box to this ship from now on."
-- Что верно, то верно! -- отозвался Парсонс. -- Убить он нас, пожалуй,
не убьет. Но уж житья нам теперь тоже не будет на этой шхуне!
All the while I had been apprehensive concerning my own predicament.
What would happen to me when these men discovered my presence? I could never
fight my way out as Wolf Larsen had done. And at this moment Latimer called
down the scuttles:
А я все это время с тревогой думал о своем собственном незавидном
положении. Что произойдет, когда они заметят меня? Мне-то не пробиться
наверх, как Волку Ларсену. И в эту минуту Лэтимер крикнул с палубы:
"Hump! The old man wants you!"
-- ХэмпКапитан зовет!
"He ain't down here!" Parsons called back.
-- Его здесь нет! -- отозвался Парсонс.
"Yes, he is," I said, sliding out of the bunk and striving my hardest
to keep my voice steady and bold.
-- Нет, я здесь! -- крикнул я, спрыгивая с койки и стараясь придать
своему голосу твердость.
The sailors looked at me in consternation. Fear was strong in their
faces, and the devilishness which comes of fear.
Матросы ошеломленно уставились на меня. Я читал на их лицах страх.
Страх и злобу, порождаемую страхом.
"I'm coming!" I shouted up to Latimer.
-- Иду! -- крикнул я Лэтимеру.
"No you don't!" Kelly cried, stepping between me and the ladder, his
right hand shaped into a veritable strangler's clutch. "You damn little
sneak! I'll shut yer mouth!"
-- Нет, врешь! -- заорал Келли, становясь между мной и трапом и пытаясь
схватить меня за горло. -- Ах ты, подлая гадина! Я тебе заткну глотку!
"Let him go," Leach commanded.
-- Пусти его! -- приказал Лич.
"Not on yer life," was the angry retort.
-- Черта с два! -- последовал сердитый ответ.
Leach never changed his position on the edge of the bunk. "Let him go,
I say," he repeated; but this time his voice was gritty and metallic.
Лич, сидевший на краю койки, даже не шевельнулся. -- Пусти его, говорю
я! -- повторил он, но на этот раз голос его прозвучал решительно и жестко.
The Irishman wavered. I made to step by him, and he stood aside. When I
had gained the ladder, I turned to the circle of brutal and malignant faces
peering at me through the semi-darkness. A sudden and deep sympathy welled
up in me. I remembered the Cockney's way of putting it. How God must have
hated them that they should be tortured so!
Ирландец колебался. Я шагнул к нему, и он отступил в сторону. Дойдя до
трапа, я повернулся и обвел глазами круг свирепых и озлобленных лиц,
глядевших на меня из полумрака. Внезапно глубокое сочувствие пробудилось во
мне. Я вспомнил слова кока. Как бог должен ненавидеть их, если обрекает на
такие муки!
"I have seen and heard nothing, believe me," I said quietly.
-- Будьте покойны, я ничего не видел и не слышал, -- негромко произнес
я.
"I tell yer, he's all right," I could hear Leach saying as I went up
the ladder. "He don't like the old man no more nor you or me."
-- Говорю вам, он не выдаст, -- услышал я, поднимаясь по трапу, голос
Лича. -- Он любит капитана не больше, чем мы с вами.
I found Wolf Larsen in the cabin, stripped and bloody, waiting for me.
He greeted me with one of his whimsical smiles.
Я нашел Волка Ларсена в его каюте. Обнаженный, весь в крови, он ждал
меня и приветствовал обычной иронической усмешкой:
"Come, get to work, Doctor. The signs are favourable for an extensive
practice this voyage. I don't know what the Ghost would have been without
you, and if I could only cherish such noble sentiments I would tell you her
master is deeply grateful."
-- Приступайте к работе, докторПо-видимому, в этом плавании вам
предстоит обширная практика. Не знаю, как "Призрак" обошелся бы без вас.
Будь я способен на столь благородные чувства, я бы сказал, что его хозяин
глубоко вам признателен.
I knew the run of the simple medicine-chest the Ghost carried, and
while I was heating water on the cabin stove and getting the things ready
for dressing his wounds, he moved about, laughing and chatting, and
examining his hurts with a calculating eye. I had never before seen him
stripped, and the sight of his body quite took my breath away. It has never
been my weakness to exalt the flesh - far from it; but there is enough of
the artist in me to appreciate its wonder.
Я уже был хорошо знаком с нашей нехитрой судовой аптечкой и, пока
кипятилась на печке вода, стал приготовлять все нужное для перевязок. Ларсен
тем временем, смеясь и болтая, расхаживал по каюте и хладнокровно
рассматривал свои раны. Я впервые увидел его обнаженным и был поражен. Культ
тела никогда не был моей слабостью, но я обладал все же достаточным
художественным чутьем, чтобы оценить великолепие этого тела.
I must say that I was fascinated by the perfect lines of Wolf Larsen's
figure, and by what I may term the terrible beauty of it. I had noted the
men in the forecastle. Powerfully muscled though some of them were, there
had been something wrong with all of them, an insufficient development here,
an undue development there, a twist or a crook that destroyed symmetry, legs
too short or too long, or too much sinew or bone exposed, or too little.
Oofty- Oofty had been the only one whose lines were at all pleasing, while,
in so far as they pleased, that far had they been what I should call
feminine.
Должен признаться, что я был зачарован совершенством этих линий, этой,
я бы сказал, свирепой красотой. Я видел матросов на баке. Многие из них
поражали своими могучими мускулами, но у всех имелся какойнибудь недостаток:
одна часть тела была слишком сильно развита, другая слишком слабо, или же
какоенибудь искривление нарушало симметрию: у одних были слишком длинные
ноги, у других -- слишком короткие; одних портила излишняя жилистость.
Других -- костлявость. Только Уфти-Уфти отличался безупречным сложением,
однако в красоте его было что-то женственное.
But Wolf Larsen was the man-type, the masculine, and almost a god in
his perfectness. As he moved about or raised his arms the great muscles
leapt and moved under the satiny skin. I have forgotten to say that the
bronze ended with his face. His body, thanks to his Scandinavian stock, was
fair as the fairest woman's. I remember his putting his hand up to feel of
the wound on his head, and my watching the biceps move like a living thing
under its white sheath. It was the biceps that had nearly crushed out my
life once, that I had seen strike so many killing blows. I could not take my
eyes from him. I stood motionless, a roll of antiseptic cotton in my hand
unwinding and spilling itself down to the floor.
Но Волк Ларсен являлся воплощением мужественности и сложен был почти
как бог. Когда он ходил или поднимал руки, мощные мускулы напрягались и
играли под атласной кожей. Я забыл сказать, что бронзовым загаром были
покрыты только его лицо и шея. Кожа у него была белой, как у женщины, что
напомнило мне о его скандинавском происхождении. Когда он поднял руку, чтобы
пощупать рану на голове, бицепсы, как живые, заходили под этим белым
покровом. Эти самые бицепсы на моих глазах наносили столько страшных ударов
и не так давно чуть не отправили меня на тот свет. Я не мог оторвать от
Ларсена глаз и стоял, как пригвожденный к месту. Бинт выпал у меня из рук и,
разматываясь, покатился по полу.
He noticed me, and I became conscious that I was staring at him.
Капитан заметил, что я смотрю на него.
"God made you well," I said.
-- Бог хорошо слепил вас, -- сказал я.
"Did he?" he answered. "I have often thought so myself, and wondered
why."
-- Вы находите? -- отозвался он. -- Я сам так считаю и часто думаю, к
чему это?
"Purpose - " I began.
-- Предназначение... -- начал было я.
"Utility," he interrupted. "This body was made for use. These muscles
were made to grip, and tear, and destroy living things that get between me
and life. But have you thought of the other living things? They, too, have
muscles, of one kind and another, made to grip, and tear, and destroy; and
when they come between me and life, I out-grip them, out-tear them,
out-destroy them. Purpose does not explain that. Utility does."
-- Приспособленность! -- прервал он меня. -- Все в этом теле
приспособлено для дела. Эти мускулы созданы для того, чтобы хватать и рвать,
уничтожать все живое, что станет на моем пути. Но подумали ли вы о других
живых существах? У них тоже как-никак есть мускулы, также предназначенные
для того, чтобы хватать, рвать, уничтожать. И когда они становятся на моем
жизненном пути, я хватаю лучше их, рву лучше, уничтожаю лучше. В чем же тут
предназначение? Приспособленность -- больше ничего.
"It is not beautiful," I protested.
-- Это некрасиво, -- возразил я.
"Life isn't, you mean," he smiled. "Yet you say I was made well. Do you
see this?"
-- Вы хотите сказать, что жизнь некрасива? -- улыбнулся он. -- Однако
вы говорите, что я неплохо сложен. А теперь поглядите.
He braced his legs and feet, pressing the cabin floor with his toes in
a clutching sort of way. Knots and ridges and mounds of muscles writhed and
bunched under the skin.
Он широко расставил ноги, будто прирос к полу, вцепившись в него
пальцами, как когтями. Узлы, клубки, бугры мускулов забегали под кожей.
"Feel them," he commanded.
-- Пощупайте! -- приказал он.
They were hard as iron. And I observed, also, that his whole body had
unconsciously drawn itself together, tense and alert; that muscles were
softly crawling and shaping about the hips, along the back, and across the
shoulders; that the arms were slightly lifted, their muscles contracting,
the fingers crooking till the hands were like talons; and that even the eyes
had changed expression and into them were coming watchfulness and
measurement and a light none other than of battle.
Мускулы были тверды, как сталь, и я заметил, что все тело у него
подобралось и напряглось. Мускулы мягко округлились на бедрах, на спине,
вдоль плеч. Он слегка приподнял руки, мышцы сократились, пальцы согнулись,
напоминая когти. Даже глаза изменили выражение -- в них появились
настороженность, расчет и хищный огонек.
"Stability, equilibrium," he said, relaxing on the instant and sinking
his body back into repose. "Feet with which to clutch the ground, legs to
stand on and to help withstand, while with arms and hands, teeth and nails,
I struggle to kill and to be not killed. Purpose? Utility is the better
word."
-- Устойчивость, равновесие, -- сказал он и, вмиг расслабив мышцы,
принял более спокойную позу. -- Ноги для того, чтобы упираться в землю, а
руки, зубы и ногти, чтобы бороться и убивать, стараясь не быть убитым.
Предназначение? Приспособленность -- самое верное слово.
I did not argue. I had seen the mechanism of the primitive fighting
beast, and I was as strongly impressed as if I had seen the engines of a
great battleship or Atlantic liner.
Я не спорил. Предо мной был организм хищника, первобытного хищника, и
это произвело на меня столь сильное впечатление, как если бы я увидел машины
огромного броненосца или трансатлантического парохода.
I was surprised, considering the fierce struggle in the forecastle, at
the superficiality of his hurts, and I pride myself that I dressed them
dexterously. With the exception of several bad wounds, the rest were merely
severe bruises and lacerations. The blow which he had received before going
overboard had laid his scalp open several inches. This, under his direction,
I cleansed and sewed together, having first shaved the edges of the wound.
Then the calf of his leg was badly lacerated and looked as though it had
been mangled by a bulldog. Some sailor, he told me, had laid hold of it by
his teeth, at the beginning of the fight, and hung on and been dragged to
the top of the forecastle ladder, when he was kicked loose.
Вспоминая жестокую схватку в кубрике, я дивился тому, как это Ларсену
удалось так легко отделаться. Могу не без гордости сказать, что перевязку я,
кажется, сделал ему неплохо. Впрочем, серьезных повреждений было немного,
остальное -- просто кровоподтеки и ссадины. Первый полученный им удар, тот,
от которого он упал за борт, рассек ему кожу на голове. Эту рану -- длиной в
несколько дюймов -- я, по его указаниям, промыл и зашил, предварительно
выбрив вокруг нее волосы. Помимо этого, одна икра у него была разодрана,
словно его искусал бульдог. Ларсен объяснил мне, что какой-то матрос
вцепился в нее зубами еще в начале схватки, да так и висел на ней. Лишь на
верху трапа Ларсену удалось стряхнуть его с себя.
"By the way, Hump, as I have remarked, you are a handy man," Wolf
Larsen began, when my work was done. "As you know, we're short a mate.
Hereafter you shall stand watches, receive seventy-five dollars per month,
and be addressed fore and aft as Mr. Van Weyden."
-- Кстати, Хэмп, я заметил, что вы толковый малый, -- сказал Волк
Ларсен, когда я кончил перевязки. -- Как вы знаете, я остался без помощника.
Отныне вы будете стоять на вахте, получать семьдесят пять долларов в месяц,
и всем будет приказано называть вас "мистер Ван-Вейден".
"I - I don't understand navigation, you know," I gasped.
-- Но я же ничего не смыслю в навигации, -- изумился я.
"Not necessary at all."
-- Этого и не требуется.
"I really do not care to sit in the high places," I objected. "I find
life precarious enough in my present humble situation. I have no experience.
Mediocrity, you see, has its compensations."
-- И я вовсе не стремлюсь к такому высокому весту, -- продолжал я
протестовать. -- Жизнь моя и в вчерешнем моем скромном положении достаточно
подвержена всяким превратностям, к тому же у меня нет никакого опыта.
Посредственность, знаете ли, тоже имеет свои преимущества.
вдруг изогнулся так, что тело его какую-то секунду опиралось только на плечи
и пятки. Губы его зашевелились, и он изрек следующую загадочную фразу:
"A shilling's worth a quarter; but keep your lamps out for
thruppenny-bits, or the publicans 'll shove 'em on you for sixpence."
-- Кварта -- шиллинг. Но гляди в оба, не то трактирщик мигом всучит
тебе трехпенсовую за твои шесть пенсов.
Then he rolled over on his side with a heavy, sobbing sigh, saying:
Затем он повернулся набок и с тяжелым вздохом произнес:
"A sixpence is a tanner, and a shilling a bob; but what a pony is I
don't know."
-- Шесть пенсов -- "теннер", а шиллинг -- "боб". А вот что такое "пони"
[11] -- я не знаю.
Satisfied with the honesty of his and the Kanaka's sleep, Wolf Larsen
passed on to the next two bunks on the starboard side, occupied top and
bottom, as we saw in the light of the sea-lamp, by Leach and Johnson.
Удостоверившись, что Луис и канак не прикидываются спящими. Волк Ларсен
перешел к следующим двум койкам, по правому борту, занятым -- как мы
увидели, осветив их лампой, -- Личем и Джонсоном.
As Wolf Larsen bent down to the lower bunk to take Johnson's pulse, I,
standing erect and holding the lamp, saw Leach's head rise stealthily as he
peered over the side of his bunk to see what was going on. He must have
divined Wolf Larsen's trick and the sureness of detection, for the light was
at once dashed from my hand and the forecastle was left in darkness. He must
have leaped, also, at the same instant, straight down on Wolf Larsen.
Когда капитан нагнулся над нижней койкой, чтобы прощупать пульс
Джонсону, я, стоя с лампой в руках, заметил, что Лич на верхней койке
приподнял голову и осторожно глянул вниз. Должно быть, он разгадал хитрость
капитана и понял, что сейчас будет уличен, так как лампа внезапно была
выбита у меня из рук, и кубрик погрузился в темноту. В тот же миг Лич
спрыгнул вниз, прямо на Волка Ларсена.
The first sounds were those of a conflict between a bull and a wolf. I
heard a great infuriated bellow go up from Wolf Larsen, and from Leach a
snarling that was desperate and blood-curdling. Johnson must have joined him
immediately, so that his abject and grovelling conduct on deck for the past
few days had been no more than planned deception.
Звуки, доносившиеся из мрака, напоминали схватку волка с быком. Ларсен
взревел, как разъяренный зверь, и Лич зарычал тоже. От этих звуков кровь
стыла в жилах. Джонсон, должно быть, тотчас вмешался в драку. Я понял, что
его униженное поведение все последние дни было лишь хорошо обдуманным
притворством.
I was so terror-stricken by this fight in the dark that I leaned
against the ladder, trembling and unable to ascend. And upon me was that old
sickness at the pit of the stomach, caused always by the spectacle of
physical violence. In this instance I could not see, but I could hear the
impact of the blows - the soft crushing sound made by flesh striking
forcibly against flesh. Then there was the crashing about of the entwined
bodies, the laboured breathing, the short quick gasps of sudden pain.
Эта схватка в темноте казалась столь ужасной, что я, весь дрожа,
прислонился к трапу, не в силах сдвинуться с места. Я снова испытал знакомое
сосущее ощущение под ложечкой, всегда появлявшееся у меня при виде
физического насилия. Правда, в этот миг я ничего не мог видеть, но до меня
долетали звуки ударов и глухой стук сталкивающихся тел. Койки трещали,
слышно было тяжелое дыхание, короткие возгласы боли.
There must have been more men in the conspiracy to murder the captain
and mate, for by the sounds I knew that Leach and Johnson had been quickly
reinforced by some of their mates.
Должно быть, в покушении на жизнь капитана и помощника участвовало
несколько человек, так как по возросшему шуму я догадался, что Лич и Джонсон
уже получили подкрепление со стороны своих товарищей.
"Get a knife somebody!" Leach was shouting.
-- Эй, кто-нибудь, дайте нож! -- кричал Лич.
"Pound him on the head! Mash his brains out!" was Johnson's cry.
-- Двинь его по башкеВышиби из него мозги! -- орал Джонсон.
But after his first bellow, Wolf Larsen made no noise. He was fighting
grimly and silently for life. He was sore beset. Down at the very first, he
had been unable to gain his feet, and for all of his tremendous strength I
felt that there was no hope for him. The force with which they struggled was
vividly impressed on me; for I was knocked down by their surging bodies and
badly bruised. But in the confusion I managed to crawl into an empty lower
bunk out of the way.
Но Волк Ларсен больше не издал ни звука. Он молча и свирепо боролся за
свою жизнь. Ему приходилось туго. Сразу же сбитый с ног, он не мог
подняться, и мне казалось, что, несмотря на его чудовищную силу, положение
его безнадежно. О ярости этой борьбы я получил весьма наглядное
представление, так как сам был сбит с ног сцепившимися телами и, падая,
сильно ушибся. Однако среди общей свалки мне как-то удалось заползти на одну
из нижних коек и таким образом убраться с дороги.
"All hands! We've got him! We've got him!" I could hear Leach crying.
-- Все сюда! Мы держим егоПопался! -- слышал я выкрики Лича.
"Who?" demanded those who had been really asleep, and who had wakened
to they knew not what.
-- Кого? -- спрашивал кто-то, разбуженный шумом, не понимая, что
происходит.
"It's the bloody mate!" was Leach's crafty answer, strained from him in
a smothered sort of way.
-- Кровопийцу помощника! -- хитро ответил Лич, с трудом выговаривая
слова.
This was greeted with whoops of joy, and from then on Wolf Larsen had
seven strong men on top of him, Louis, I believe, taking no part in it. The
forecastle was like an angry hive of bees aroused by some marauder.
Его сообщение было встречено восторженными возгласами, и с этой минуты
Волку Ларсену пришлось отбиваться от семерых дюжих матросов, наседавших на
него. Луис, я полагаю, не принимал участия в драке. Кубрик гудел, как
потревоженный улей.
"What ho! below there!" I heard Latimer shout down the scuttle, too
cautious to descend into the inferno of passion he could hear raging beneath
him in the darkness.
-- Эй вы, что там у вас такое? -- донесся с палубы крик Лэтимера. Он
был слишком осторожен, чтобы спуститься в этот ад кипевших во мраке
страстей.
"Won't somebody get a knife? Oh, won't somebody get a knife?" Leach
pleaded in the first interval of comparative silence.
-- У кого есть нож? Дайте нож! -- снова услышал я голос Лича, когда шум
на мгновение затих.
The number of the assailants was a cause of confusion. They blocked
their own efforts, while Wolf Larsen, with but a single purpose, achieved
his. This was to fight his way across the floor to the ladder. Though in
total darkness, I followed his progress by its sound. No man less than a
giant could have done what he did, once he had gained the foot of the
ladder. Step by step, by the might of his arms, the whole pack of men
striving to drag him back and down, he drew his body up from the floor till
he stood erect. And then, step by step, hand and foot, he slowly struggled
up the ladder.
Многочисленность нападавших повредила им. Они мешали друг другу, а у
Волка Ларсена была только одна цель -- пробраться ползком к трапу, -- и он в
конце концов достиг своего. Несмотря на полный мрак, я следил за его
передвижением по звукам. И только такой силач мог сделать то, что сделал он,
когда дополз все же до трапа. Хватаясь за ступеньки руками, он мало-помалу
выпрямился во весь рост и начал взбираться наверх, невзирая на то, что целая
куча людей старалась стащить его вниз.
The very last of all, I saw. For Latimer, having finally gone for a
lantern, held it so that its light shone down the scuttle. Wolf Larsen was
nearly to the top, though I could not see him. All that was visible was the
mass of men fastened upon him. It squirmed about, like some huge many-legged
spider, and swayed back and forth to the regular roll of the vessel. And
still, step by step with long intervals between, the mass ascended. Once it
tottered, about to fall back, but the broken hold was regained and it still
went up.
Конец этой сцены я не только слышал, но и видел, так как Лэтимер принес
фонарь и осветил им люк. Волк Ларсен -- его едва можно было разглядеть под
уцепившимися за него матросами -- уже почти добрался до верха трапа. Этот
клубок сплетенных тел напоминал огромного многолапого паука и раскачивался
взад и вперед в такт ритмичной качке шхуны. И медленно, с большими
остановками, вся эта копошащаяся масса тел неуклонно ползла кверху. Раз она
дрогнула, застыла на месте и чуть не покатилась вниз, но равновесие
восстановилось, и она снова поползла по трапу.
"Who is it?" Latimer cried.
-- Что тут такое? -- крикнул Лэтимер.
In the rays of the lantern I could see his perplexed face peering down.
При свете фонаря я увидел его склоненное над люком испуганное лицо.
"Larsen," I heard a muffled voice from within the mass.
-- Это я, Ларсен, -- донесся приглушенный голос.
Latimer reached down with his free hand. I saw a hand shoot up to clasp
his. Latimer pulled, and the next couple of steps were made with a rush.
Then Wolf Larsen's other hand reached up and clutched the edge of the
scuttle. The mass swung clear of the ladder, the men still clinging to their
escaping foe. They began to drop of, to be brushed off against the sharp
edge of the scuttle, to be knocked off by the legs which were now kicking
powerfully. Leach was the last to go, falling sheer back from the top of the
scuttle and striking on head and shoulders upon his sprawling mates beneath.
Wolf Larsen and the lantern disappeared, and we were left in darkness.
Лэтимер протянул руку. Снизу быстро высунулась рука Ларсена. Лэтимер
схватил ее и стал тянуть кверху, и следующие две ступеньки были пройдены
быстро. Показалась другая рука Ларсена и ухватилась за комингс люка. Клубок
тел отделился от трапа, но матросы все еще цеплялись за своего ускользавшего
врага. Однако один за другим они начали скатываться вниз. Ларсен сбрасывал
их, ударяя о закраину люка, пиная ногами. Последним был Лич: он свалился с
самого верха вниз головой прямо на своих товарищей. Волк Ларсен и фонарь
исчезли, и мы остались в темноте.
There was a deal of cursing and groaning as the men at the bottom of
the ladder crawled to their feet.
По стонами, с ругательствами матросы стали подниматься на ноги.
"Somebody strike a light, my thumb's out of joint," said one of the
men, Parsons, a swarthy, saturnine man, boat-steerer in Standish's boat, in
which Harrison was puller.
-- Зажгите лампу, я вывихнул большой палец, -- крикнул Парсонс,
смуглый, мрачный парень, рулевой из шлюпки Стэндиша, где Гаррисон был
гребцом.
"You'll find it knockin' about by the bitts," Leach said, sitting down
on the edge of the bunk in which I was concealed.
-- Лампа где-то тут, на полу, -- сказал Лич, опускаясь на край койки,
на которой притаился я.
There was a fumbling and a scratching of matches, and the sea-lamp
flared up, dim and smoky, and in its weird light bare-legged men moved about
nursing their bruises and caring for their hurts. Oofty-Oofty laid hold of
Parsons's thumb, pulling it out stoutly and snapping it back into place. I
noticed at the same time that the Kanaka's knuckles were laid open clear
across and to the bone. He exhibited them, exposing beautiful white teeth in
a grin as he did so, and explaining that the wounds had come from striking
Wolf Larsen in the mouth.
Послышался шорох, чирканье спички, потом тускло вспыхнула коптящая
лампа, и при ее неверном свете босоногие матросы принялись обследовать свои
ушибы и раны. Уфти-Уфти завладел пальцем Парсонса, сильно дернул его и
вправил сустав. В то же время я заметил, что у самого канака суставы пальцев
разбиты в кровь. Он показывал их всем, скаля свои великолепные белые зубы, и
хвалился, что своротил скулу Волку Ларсену.
"So it was you, was it, you black beggar?" belligerently demanded one
Kelly, an Irish-American and a longshoreman, making his first trip to sea,
and boat-puller for Kerfoot.
-- Так это ты, черное пугало, постарался? -- воинственно вскричал
Келли, американец ирландского происхождения, бывший грузчик, первый раз
выходивший в море и состоявший гребцом при Керфуте.
As he made the demand he spat out a mouthful of blood and teeth and
shoved his pugnacious face close to Oofty-Oofty. The Kanaka leaped backward
to his bunk, to return with a second leap, flourishing a long knife.
Он выплюнул выбитые зубы и с перекощенным от бешенства лицом двинулся
на Уфти-Уфти. Канак отпрыгнул к своей койке и выхватил длинный нож.
"Aw, go lay down, you make me tired," Leach interfered. He was
evidently, for all of his youth and inexperience, cock of the forecastle.
"G'wan, you Kelly. You leave Oofty alone. How in hell did he know it was you
in the dark?"
-- А, бросьНадоел! -- вмешался Лич. Очевидно, при всей своей молодости
и неопытности он был коноводом в кубрике. -- Ступай прочь, Келли, оставь
Уфти в покоеКак, черт подери, мог он узнать тебя в темноте?
Kelly subsided with some muttering, and the Kanaka flashed his white
teeth in a grateful smile. He was a beautiful creature, almost feminine in
the pleasing lines of his figure, and there was a softness and dreaminess in
his large eyes which seemed to contradict his well-earned reputation for
strife and action.
Келли нехотя повиновался, а Уфти-Уфти благодарно сверкнул своими белыми
зубами. Он был красив. В линиях его фигуры была какая-то женственная
мягкость, а большие глаза смотрели мечтательно, что странно противоречило
его репутации драчуна и забияки.
"How did he get away?" Johnson asked.
-- Как ему удалось уйти? -- спросил Джонсон.
He was sitting on the side of his bunk, the whole pose of his figure
indicating utter dejection and hopelessness. He was still breathing heavily
from the exertion he had made. His shirt had been ripped entirely from him
in the struggle, and blood from a gash in the cheek was flowing down his
naked chest, marking a red path across his white thigh and dripping to the
floor.
Все еще тяжело дыша, он сидел на краю своей койки; вся его фигура
выражала крайнее разочарование и уныние. Во время борьбы с него сорвали
рубашку; кровь "в раны на щеке капала на обнаженную грудь и красной струйкой
стекала на пол.
"Because he is the devil, as I told you before," was Leach's answer;
and thereat he was on his feet and raging his disappointment with tears in
his eyes.
-- Удалось, потому что он дьявол. Я ведь говорил вам, -- отозвался Лич,
вскочив с койки; в глазах у него блеснули слезы отчаяния. -- И ни у кого из
вас вовремя не нашлось ножа! -- простонал он.
"And not one of you to get a knife!" was his unceasing lament.
Но никто не слушал его; в матросах уже проснулся страх перед ожидавшей
их карой.
But the rest of the hands had a lively fear of consequences to come and
gave no heed to him.
-- А как он узнает, кто с ним дрался? -- спросил Келли и, свирепо
оглянувшись кругом, добавил: -- Если, Конечно, никто не донесет.
"How'll he know which was which?" Kelly asked, and as he went on he
looked murderously about him - "unless one of us peaches."
-- Да стоит ему только поглядеть на нас... -- пробормотал Парсонс. --
Взглянет хоть на тебя, и все!
"He'll know as soon as ever he claps eyes on us," Parsons replied. "One
look at you'd be enough."
-- Скажи ему, что палуба встала дыбом и дала тебе по зубам, --
усмехнулся Луис.
"Tell him the deck flopped up and gouged yer teeth out iv yer jaw,"
Louis grinned. He was the only man who was not out of his bunk, and he was
jubilant in that he possessed no bruises to advertise that he had had a hand
in the night's work. "Just wait till he gets a glimpse iv yer mugs
to-morrow, the gang iv ye," he chuckled.
Он один не слезал во время драки с койки и торжествовал, что у него нет
ни ран, ни синяков -- никаких следов участия в ночном побоище. -- Ну и
достанется вам завтра, когда Волк увидит ваши рожи! -- хмыкнул он.
"We'll say we thought it was the mate," said one.
-- Ну и достанется вам завтра, когда Волк увидит ваши рожи! -- хмыкнул
он.
And another, "I know what I'll say - that I heered a row, jumped out of
my bunk, got a jolly good crack on the jaw for my pains, and sailed in
myself. Couldn't tell who or what it was in the dark and just hit out."
А другой добавил: -- А я скажу, что услышал шум, соскочил с койки и
сразу же получил по морде за любопытство. Ну и, понятно, не остался в долгу.
А кто там был -- я и не разобрал в этой темнотище.
"An' 'twas me you hit, of course," Kelly seconded, his face brightening
for the moment.
-- И съездил мне в зубы! -- дополнил Келли и даже просиял на миг.
Leach and Johnson took no part in the discussion, and it was plain to
see that their mates looked upon them as men for whom the worst was
inevitable, who were beyond hope and already dead. Leach stood their fears
and reproaches for some time. Then he broke out:
Лич и Джонсон не принимали участия в этом разговоре, и было ясно, что
товарищи смотрят на них, как на обреченных. Лич некоторое время молчал, но
наконец его взорвало.
"You make me tired! A nice lot of gazabas you are! If you talked less
with yer mouth and did something with yer hands, he'd a-ben done with by
now. Why couldn't one of you, just one of you, get me a knife when I sung
out? You make me sick! A-beefin' and bellerin' 'round, as though he'd kill
you when he gets you! You know damn well he wont. Can't afford to. No
shipping masters or beach-combers over here, and he wants yer in his
business, and he wants yer bad. Who's to pull or steer or sail ship if he
loses yer? It's me and Johnson have to face the music. Get into yer bunks,
now, and shut yer faces; I want to get some sleep."
-- Тошно слушатьСлюнтяиЕсли бы вы поменьше мололи языком да побольше
работали руками, ему бы уже была крышка. Почему ни один из вас не дал мне
ножа, когда я просил? Черт бы вас побрал! И чего вы нюни распустили -- убьет
он вас, что ли? Сами знаете, что не убьет. Он не может себе этого позволить.
Здесь нет корабельных агентов, чтобы подыскать других бродяг на ваше место.
Кто без вас будет грести, и править на шлюпках, и работать на его чертовой
шхуне? А теперь нам с Джонсоном придется расплачиваться за все. Ну, лезьте
на койки и заткнитесь. Я хочу спать.
"That's all right all right," Parsons spoke up. "Mebbe he won't do for
us, but mark my words, hell 'll be an ice-box to this ship from now on."
-- Что верно, то верно! -- отозвался Парсонс. -- Убить он нас, пожалуй,
не убьет. Но уж житья нам теперь тоже не будет на этой шхуне!
All the while I had been apprehensive concerning my own predicament.
What would happen to me when these men discovered my presence? I could never
fight my way out as Wolf Larsen had done. And at this moment Latimer called
down the scuttles:
А я все это время с тревогой думал о своем собственном незавидном
положении. Что произойдет, когда они заметят меня? Мне-то не пробиться
наверх, как Волку Ларсену. И в эту минуту Лэтимер крикнул с палубы:
"Hump! The old man wants you!"
-- ХэмпКапитан зовет!
"He ain't down here!" Parsons called back.
-- Его здесь нет! -- отозвался Парсонс.
"Yes, he is," I said, sliding out of the bunk and striving my hardest
to keep my voice steady and bold.
-- Нет, я здесь! -- крикнул я, спрыгивая с койки и стараясь придать
своему голосу твердость.
The sailors looked at me in consternation. Fear was strong in their
faces, and the devilishness which comes of fear.
Матросы ошеломленно уставились на меня. Я читал на их лицах страх.
Страх и злобу, порождаемую страхом.
"I'm coming!" I shouted up to Latimer.
-- Иду! -- крикнул я Лэтимеру.
"No you don't!" Kelly cried, stepping between me and the ladder, his
right hand shaped into a veritable strangler's clutch. "You damn little
sneak! I'll shut yer mouth!"
-- Нет, врешь! -- заорал Келли, становясь между мной и трапом и пытаясь
схватить меня за горло. -- Ах ты, подлая гадина! Я тебе заткну глотку!
"Let him go," Leach commanded.
-- Пусти его! -- приказал Лич.
"Not on yer life," was the angry retort.
-- Черта с два! -- последовал сердитый ответ.
Leach never changed his position on the edge of the bunk. "Let him go,
I say," he repeated; but this time his voice was gritty and metallic.
Лич, сидевший на краю койки, даже не шевельнулся. -- Пусти его, говорю
я! -- повторил он, но на этот раз голос его прозвучал решительно и жестко.
The Irishman wavered. I made to step by him, and he stood aside. When I
had gained the ladder, I turned to the circle of brutal and malignant faces
peering at me through the semi-darkness. A sudden and deep sympathy welled
up in me. I remembered the Cockney's way of putting it. How God must have
hated them that they should be tortured so!
Ирландец колебался. Я шагнул к нему, и он отступил в сторону. Дойдя до
трапа, я повернулся и обвел глазами круг свирепых и озлобленных лиц,
глядевших на меня из полумрака. Внезапно глубокое сочувствие пробудилось во
мне. Я вспомнил слова кока. Как бог должен ненавидеть их, если обрекает на
такие муки!
"I have seen and heard nothing, believe me," I said quietly.
-- Будьте покойны, я ничего не видел и не слышал, -- негромко произнес
я.
"I tell yer, he's all right," I could hear Leach saying as I went up
the ladder. "He don't like the old man no more nor you or me."
-- Говорю вам, он не выдаст, -- услышал я, поднимаясь по трапу, голос
Лича. -- Он любит капитана не больше, чем мы с вами.
I found Wolf Larsen in the cabin, stripped and bloody, waiting for me.
He greeted me with one of his whimsical smiles.
Я нашел Волка Ларсена в его каюте. Обнаженный, весь в крови, он ждал
меня и приветствовал обычной иронической усмешкой:
"Come, get to work, Doctor. The signs are favourable for an extensive
practice this voyage. I don't know what the Ghost would have been without
you, and if I could only cherish such noble sentiments I would tell you her
master is deeply grateful."
-- Приступайте к работе, докторПо-видимому, в этом плавании вам
предстоит обширная практика. Не знаю, как "Призрак" обошелся бы без вас.
Будь я способен на столь благородные чувства, я бы сказал, что его хозяин
глубоко вам признателен.
I knew the run of the simple medicine-chest the Ghost carried, and
while I was heating water on the cabin stove and getting the things ready
for dressing his wounds, he moved about, laughing and chatting, and
examining his hurts with a calculating eye. I had never before seen him
stripped, and the sight of his body quite took my breath away. It has never
been my weakness to exalt the flesh - far from it; but there is enough of
the artist in me to appreciate its wonder.
Я уже был хорошо знаком с нашей нехитрой судовой аптечкой и, пока
кипятилась на печке вода, стал приготовлять все нужное для перевязок. Ларсен
тем временем, смеясь и болтая, расхаживал по каюте и хладнокровно
рассматривал свои раны. Я впервые увидел его обнаженным и был поражен. Культ
тела никогда не был моей слабостью, но я обладал все же достаточным
художественным чутьем, чтобы оценить великолепие этого тела.
I must say that I was fascinated by the perfect lines of Wolf Larsen's
figure, and by what I may term the terrible beauty of it. I had noted the
men in the forecastle. Powerfully muscled though some of them were, there
had been something wrong with all of them, an insufficient development here,
an undue development there, a twist or a crook that destroyed symmetry, legs
too short or too long, or too much sinew or bone exposed, or too little.
Oofty- Oofty had been the only one whose lines were at all pleasing, while,
in so far as they pleased, that far had they been what I should call
feminine.
Должен признаться, что я был зачарован совершенством этих линий, этой,
я бы сказал, свирепой красотой. Я видел матросов на баке. Многие из них
поражали своими могучими мускулами, но у всех имелся какойнибудь недостаток:
одна часть тела была слишком сильно развита, другая слишком слабо, или же
какоенибудь искривление нарушало симметрию: у одних были слишком длинные
ноги, у других -- слишком короткие; одних портила излишняя жилистость.
Других -- костлявость. Только Уфти-Уфти отличался безупречным сложением,
однако в красоте его было что-то женственное.
But Wolf Larsen was the man-type, the masculine, and almost a god in
his perfectness. As he moved about or raised his arms the great muscles
leapt and moved under the satiny skin. I have forgotten to say that the
bronze ended with his face. His body, thanks to his Scandinavian stock, was
fair as the fairest woman's. I remember his putting his hand up to feel of
the wound on his head, and my watching the biceps move like a living thing
under its white sheath. It was the biceps that had nearly crushed out my
life once, that I had seen strike so many killing blows. I could not take my
eyes from him. I stood motionless, a roll of antiseptic cotton in my hand
unwinding and spilling itself down to the floor.
Но Волк Ларсен являлся воплощением мужественности и сложен был почти
как бог. Когда он ходил или поднимал руки, мощные мускулы напрягались и
играли под атласной кожей. Я забыл сказать, что бронзовым загаром были
покрыты только его лицо и шея. Кожа у него была белой, как у женщины, что
напомнило мне о его скандинавском происхождении. Когда он поднял руку, чтобы
пощупать рану на голове, бицепсы, как живые, заходили под этим белым
покровом. Эти самые бицепсы на моих глазах наносили столько страшных ударов
и не так давно чуть не отправили меня на тот свет. Я не мог оторвать от
Ларсена глаз и стоял, как пригвожденный к месту. Бинт выпал у меня из рук и,
разматываясь, покатился по полу.
He noticed me, and I became conscious that I was staring at him.
Капитан заметил, что я смотрю на него.
"God made you well," I said.
-- Бог хорошо слепил вас, -- сказал я.
"Did he?" he answered. "I have often thought so myself, and wondered
why."
-- Вы находите? -- отозвался он. -- Я сам так считаю и часто думаю, к
чему это?
"Purpose - " I began.
-- Предназначение... -- начал было я.
"Utility," he interrupted. "This body was made for use. These muscles
were made to grip, and tear, and destroy living things that get between me
and life. But have you thought of the other living things? They, too, have
muscles, of one kind and another, made to grip, and tear, and destroy; and
when they come between me and life, I out-grip them, out-tear them,
out-destroy them. Purpose does not explain that. Utility does."
-- Приспособленность! -- прервал он меня. -- Все в этом теле
приспособлено для дела. Эти мускулы созданы для того, чтобы хватать и рвать,
уничтожать все живое, что станет на моем пути. Но подумали ли вы о других
живых существах? У них тоже как-никак есть мускулы, также предназначенные
для того, чтобы хватать, рвать, уничтожать. И когда они становятся на моем
жизненном пути, я хватаю лучше их, рву лучше, уничтожаю лучше. В чем же тут
предназначение? Приспособленность -- больше ничего.
"It is not beautiful," I protested.
-- Это некрасиво, -- возразил я.
"Life isn't, you mean," he smiled. "Yet you say I was made well. Do you
see this?"
-- Вы хотите сказать, что жизнь некрасива? -- улыбнулся он. -- Однако
вы говорите, что я неплохо сложен. А теперь поглядите.
He braced his legs and feet, pressing the cabin floor with his toes in
a clutching sort of way. Knots and ridges and mounds of muscles writhed and
bunched under the skin.
Он широко расставил ноги, будто прирос к полу, вцепившись в него
пальцами, как когтями. Узлы, клубки, бугры мускулов забегали под кожей.
"Feel them," he commanded.
-- Пощупайте! -- приказал он.
They were hard as iron. And I observed, also, that his whole body had
unconsciously drawn itself together, tense and alert; that muscles were
softly crawling and shaping about the hips, along the back, and across the
shoulders; that the arms were slightly lifted, their muscles contracting,
the fingers crooking till the hands were like talons; and that even the eyes
had changed expression and into them were coming watchfulness and
measurement and a light none other than of battle.
Мускулы были тверды, как сталь, и я заметил, что все тело у него
подобралось и напряглось. Мускулы мягко округлились на бедрах, на спине,
вдоль плеч. Он слегка приподнял руки, мышцы сократились, пальцы согнулись,
напоминая когти. Даже глаза изменили выражение -- в них появились
настороженность, расчет и хищный огонек.
"Stability, equilibrium," he said, relaxing on the instant and sinking
his body back into repose. "Feet with which to clutch the ground, legs to
stand on and to help withstand, while with arms and hands, teeth and nails,
I struggle to kill and to be not killed. Purpose? Utility is the better
word."
-- Устойчивость, равновесие, -- сказал он и, вмиг расслабив мышцы,
принял более спокойную позу. -- Ноги для того, чтобы упираться в землю, а
руки, зубы и ногти, чтобы бороться и убивать, стараясь не быть убитым.
Предназначение? Приспособленность -- самое верное слово.
I did not argue. I had seen the mechanism of the primitive fighting
beast, and I was as strongly impressed as if I had seen the engines of a
great battleship or Atlantic liner.
Я не спорил. Предо мной был организм хищника, первобытного хищника, и
это произвело на меня столь сильное впечатление, как если бы я увидел машины
огромного броненосца или трансатлантического парохода.
I was surprised, considering the fierce struggle in the forecastle, at
the superficiality of his hurts, and I pride myself that I dressed them
dexterously. With the exception of several bad wounds, the rest were merely
severe bruises and lacerations. The blow which he had received before going
overboard had laid his scalp open several inches. This, under his direction,
I cleansed and sewed together, having first shaved the edges of the wound.
Then the calf of his leg was badly lacerated and looked as though it had
been mangled by a bulldog. Some sailor, he told me, had laid hold of it by
his teeth, at the beginning of the fight, and hung on and been dragged to
the top of the forecastle ladder, when he was kicked loose.
Вспоминая жестокую схватку в кубрике, я дивился тому, как это Ларсену
удалось так легко отделаться. Могу не без гордости сказать, что перевязку я,
кажется, сделал ему неплохо. Впрочем, серьезных повреждений было немного,
остальное -- просто кровоподтеки и ссадины. Первый полученный им удар, тот,
от которого он упал за борт, рассек ему кожу на голове. Эту рану -- длиной в
несколько дюймов -- я, по его указаниям, промыл и зашил, предварительно
выбрив вокруг нее волосы. Помимо этого, одна икра у него была разодрана,
словно его искусал бульдог. Ларсен объяснил мне, что какой-то матрос
вцепился в нее зубами еще в начале схватки, да так и висел на ней. Лишь на
верху трапа Ларсену удалось стряхнуть его с себя.
"By the way, Hump, as I have remarked, you are a handy man," Wolf
Larsen began, when my work was done. "As you know, we're short a mate.
Hereafter you shall stand watches, receive seventy-five dollars per month,
and be addressed fore and aft as Mr. Van Weyden."
-- Кстати, Хэмп, я заметил, что вы толковый малый, -- сказал Волк
Ларсен, когда я кончил перевязки. -- Как вы знаете, я остался без помощника.
Отныне вы будете стоять на вахте, получать семьдесят пять долларов в месяц,
и всем будет приказано называть вас "мистер Ван-Вейден".
"I - I don't understand navigation, you know," I gasped.
-- Но я же ничего не смыслю в навигации, -- изумился я.
"Not necessary at all."
-- Этого и не требуется.
"I really do not care to sit in the high places," I objected. "I find
life precarious enough in my present humble situation. I have no experience.
Mediocrity, you see, has its compensations."
-- И я вовсе не стремлюсь к такому высокому весту, -- продолжал я
протестовать. -- Жизнь моя и в вчерешнем моем скромном положении достаточно
подвержена всяким превратностям, к тому же у меня нет никакого опыта.
Посредственность, знаете ли, тоже имеет свои преимущества.