Страница:
Смерть в таком мрачном отталкивающем обличье явилась для меня чем-то
невиданным и неслыханным. Отдавая, как я уже сказал, должное выразительности
изрыгаемых Волком Ларсеном проклятий, я был ими чрезвычайно возмущен. Мне
казалось, что их огненный поток должен испепелить лицо трупа, и я не
удивился бы, если бы мокрая черная борода вдруг начала завиваться колечками
и вспыхнула дымным пламенем. Но мертвецу уже не было до этого никакого дела.
Он продолжал сардонически усмехаться -- с вызовом, с цинической издевкой. Он
был хозяином положения.
Wolf Larsen ceased swearing as suddenly as he had begun. He relighted
his cigar and glanced around. His eyes chanced upon the cook.
Волк Ларсен оборвал свою брань так же внезапно, как начал. Он раскурил
потухшую сигару и огляделся вокруг. Взор его упал на Магриджа.
"Well, Cooky?" he began, with a suaveness that was cold and of the
temper of steel.
-- А, любезный кок? -- начал он ласково, но в голосе его чувствовались
холод и твердость стали.
"Yes, sir," the cook eagerly interpolated, with appeasing and
apologetic servility.
-- Есть, сэр! -- угодливо и виновато, с преувеличенной готовностью
отозвался тот.
"Don't you think you've stretched that neck of yours just about enough?
It's unhealthy, you know. The mate's gone, so I can't afford to lose you
too. You must be very, very careful of your health, Cooky. Understand?"
-- Ты не боишься растянуть себе шею? Это, знаешь ли, не особенно
полезно. Помощник умер, и мне не хотелось бы потерять еще и тебя. Ты должен
очень беречь свое здоровье, кок. Понятно?
His last word, in striking contrast with the smoothness of his previous
utterance, snapped like the lash of a whip. The cook quailed under it.
Последнее слово, в полном контрасте с мягкостью всей речи, прозвучало
резко, как удар бича. Кок съежился.
"Yes, sir," was the meek reply, as the offending head disappeared into
the galley.
-- Есть, сэр! -- послышался испуганный ответ, и голова провинившегося
кока исчезла в камбузе.
At this sweeping rebuke, which the cook had only pointed, the rest of
the crew became uninterested and fell to work at one task or another. A
number of men, however, who were lounging about a companion-way between the
galley and hatch, and who did not seem to be sailors, continued talking in
low tones with one another. These, I afterward learned, were the hunters,
the men who shot the seals, and a very superior breed to common sailor-folk.
При этом разносе, выпавшем на долю одного кока, остальной экипаж
перестал глазеть на мертвеца и вернулся к своим делам. Но несколько человек
остались в проходе между камбузом и люком и продолжали переговариваться
вполголоса. Я понял, что это не матросы, и потом узнал, что это охотники на
котиков, занимавшие несколько привилегированное положение по сравнению с
простыми матросами.
"Johansen!" Wolf Larsen called out. A sailor stepped forward
obediently. "Get your palm and needle and sew the beggar up. You'll find
some old canvas in the sail-locker. Make it do."
-- Иогансен! -- позвал Волк Ларсен. Матрос тотчас приблизился. --
Возьми иглу и гардаман и зашей этого бродягу. Старую парусину найдешь в
кладовой. Ступай!
"What'll I put on his feet, sir?" the man asked, after the customary
"Ay, ay, sir."
-- А что привязать к ногам, сэр? -- спросил матрос после обычного
"есть, сэр".
"We'll see to that," Wolf Larsen answered, and elevated his voice in a
call of "Cooky!"
-- Сейчас устроим, -- ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
Thomas Mugridge popped out of his galley like a jack-in-the-box.
Томас Магридж выскочил из своего камбуза, как игрушечный чертик из
коробки.
"Go below and fill a sack with coal."
-- Спустись в трюм и принеси мешок угля.
"Any of you fellows got a Bible or Prayer-book?" was the captain's next
demand, this time of the hunters lounging about the companion- way.
-- Нет ли у кого-нибудь из вас, ребята, библии или молитвенника? --
послышалось новое требование, обращенное на этот раз к охотникам.
They shook their heads, and some one made a jocular remark which I did
not catch, but which raised a general laugh.
Они покачали головой, и один отпустил какую-то шутку, которой я не
расслышал; она была встречена общим смехом.
Wolf Larsen made the same demand of the sailors. Bibles and
Prayer-books seemed scarce articles, but one of the men volunteered to
pursue the quest amongst the watch below, returning in a minute with the
information that there was none.
Капитан обратился с тем же вопросом к матросам. Библия и молитвенник
были здесь, по-видимому, редкими предметами, но один из матросов вызвался
спросить у подвахтенных. Однако минуты через две он вернулся ни с чем.
The captain shrugged his shoulders.
Капитан пожал плечами.
"Then we'll drop him over without any palavering, unless our
clerical-looking castaway has the burial service at sea by heart."
-- Тогда придется бросить его за борт без лишней болтовни. Впрочем,
может быть, выловленный нами молодчик знает морскую похоронную службу
наизусть? Он что-то смахивает на попа.
By this time he had swung fully around and was facing me.
При этих словах Волк Ларсен внезапно повернулся ко мне.
"You're a preacher, aren't you?" he asked.
-- Вы, верно, пастор? -- спросил он.
The hunters, - there were six of them, - to a man, turned and regarded
me. I was painfully aware of my likeness to a scarecrow. A laugh went up at
my appearance, - a laugh that was not lessened or softened by the dead man
stretched and grinning on the deck before us; a laugh that was as rough and
harsh and frank as the sea itself; that arose out of coarse feelings and
blunted sensibilities, from natures that knew neither courtesy nor
gentleness.
Охотники -- их было шестеро -- все, как один, тоже повернулись в мою
сторону, и я болезненно ощутил свое сходство с вороньим пугалом. Мой вид
вызвал хохот. Присутствие покойника, распростертого на палубе и тоже,
казалось, скалившего зубы, никого не остановило. Это был хохот грубый,
резкий и беспощадный, как само море, хохот, отражавший грубые чувства людей,
которым незнакомы чуткость и деликатность.
Wolf Larsen did not laugh, though his grey eyes lighted with a slight
glint of amusement; and in that moment, having stepped forward quite close
to him, I received my first impression of the man himself, of the man as
apart from his body, and from the torrent of blasphemy I had heard him spew
forth. The face, with large features and strong lines, of the square order,
yet well filled out, was apparently massive at first sight; but again, as
with the body, the massiveness seemed to vanish, and a conviction to grow of
a tremendous and excessive mental or spiritual strength that lay behind,
sleeping in the deeps of his being. The jaw, the chin, the brow rising to a
goodly height and swelling heavily above the eyes, - these, while strong in
themselves, unusually strong, seemed to speak an immense vigour or virility
of spirit that lay behind and beyond and out of sight. There was no sounding
such a spirit, no measuring, no determining of metes and bounds, nor neatly
classifying in some pigeon-hole with others of similar type.
Волк Ларсен не смеялся, хотя в его серых глазах Мелькали искорки
удовольствия, и только тут, подойдя к нему ближе, я получил более полное
впечатление от этого человека, -- до сих пор я воспринимал его скорее Жак
шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток ругательств. У него было
несколько угловатое лицо с крупными и резкими, но правильными чертами,
казавшиеся на первый взгляд массивным. Но это первое впечатление от его
лица, так же как и от его фигуры, быстро отступало на задний план, и
оставалось только ощущение скрытой в этом человеке внутренней силы,
дремлющей где-то в недрах его существа. Скулы, подбородок, высокий лоб с
выпуклыми надбровными дугами, могучие, даже необычайно могучие сами по себе,
казалось, говорили об огромной, скрытой от глаз жизненной энергии или мощи
духа, -- эту мощь было трудно измерить или определить ее границы, и
невозможно было отнести ее ни под какую установленную рубрику.
The eyes - and it was my destiny to know them well - were large and
handsome, wide apart as the true artist's are wide, sheltering under a heavy
brow and arched over by thick black eyebrows. The eyes themselves were of
that baffling protean grey which is never twice the same; which runs through
many shades and colourings like intershot silk in sunshine; which is grey,
dark and light, and greenish-grey, and sometimes of the clear azure of the
deep sea. They were eyes that masked the soul with a thousand guises, and
that sometimes opened, at rare moments, and allowed it to rush up as though
it were about to fare forth nakedly into the world on some wonderful
adventure, - eyes that could brood with the hopeless sombreness of leaden
skies; that could snap and crackle points of fire like those which sparkle
from a whirling sword; that could grow chill as an arctic landscape, and yet
again, that could warm and soften and be all a-dance with love-lights,
intense and masculine, luring and compelling, which at the same time
fascinate and dominate women till they surrender in a gladness of joy and of
relief and sacrifice.
Глаза -- мне довелось хорошо узнать их -- были большие и красивые,
осененные густыми черными бровями и широко расставленные, что говорило о
недюжинности натуры. Цвет их, изменчиво-серый, поражал бесчисленным
множеством -- оттенков, как переливчатый шелк в лучах солнца. Они были то
серыми -- темными или светлыми, -- то серовато-зелеными, то принимали
лазурную окраску моря. -- Эти изменчивые глаза, казалось, скрывали его душу,
словно непрестанно менявшиеся маски, и лишь в редкие мгновения она как бы
проглядывала из них, точно рвалась наружу, навстречу какому-то заманчивому
приключению. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свинцовое небо; могли
метать искры, отливая стальным блеском обнаженного меча; могли становиться
холодными, как полярные просторы, или теплыми и нежными. И в них мог
вспыхивать любовный огонь, обжигающий и властный, который притягивает и
покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторженно, радостно и
самозабвенно.
But to return. I told him that, unhappily for the burial service, I was
not a preacher, when he sharply demanded:
Но вернемся к рассказу. Я ответил капитану, что я не пастор и, к
сожалению, не умею служить панихиду, но он бесцеремонно перебил меня:
"What do you do for a living?"
-- А чем вы зарабатываете на жизнь?
I confess I had never had such a question asked me before, nor had I
ever canvassed it. I was quite taken aback, and before I could find myself
had sillily stammered, "I - I am a gentleman."
Признаюсь, ко мне никогда еще не обращались с подобным вопросом, да и
сам я никогда над этим не задумывался. Я опешил и довольно глупо
пробормотал: -- Я... я -- джентльмен.
His lip curled in a swift sneer.
По губам капитана скользнула усмешка.
"I have worked, I do work," I cried impetuously, as though he were my
judge and I required vindication, and at the same time very much aware of my
arrant idiocy in discussing the subject at all.
-- У меня есть занятие, я работаю, -- торопливо воскликнул я, словно
стоял перед судьей и нуждался в оправдании, отчетливо сознавая в то же
время, как нелепо с моей стороны пускаться в какие бы то ни было объяснения
по этому поводу.
"For your living?"
-- Это дает вам средства к жизни?
There was something so imperative and masterful about him that I was
quite beside myself - "rattled," as Furuseth would have termed it, like a
quaking child before a stern school-master.
Вопрос прозвучал так властно, что я был озадачен, -- сбит с панталыку,
как сказал бы Чарли Фэраи молчал, словно школьник перед строгим учителем.
"Who feeds you?" was his next question.
-- Кто вас кормит? -- последовал новый вопрос.
"I have an income," I answered stoutly, and could have bitten my tongue
the next instant. "All of which, you will pardon my observing, has nothing
whatsoever to do with what I wish to see you about."
-- У меня есть постоянный доход, -- с достоинством ответил я и в ту же
секунду готов был откусить себе язык. -- Но все это, простите, не имеет
отношения к тому, о чем я хотел поговорить с вами.
But he disregarded my protest.
Однако капитан не обратил никакого внимания на мой протест.
"Who earned it? Eh? I thought so. Your father. You stand on dead men's
legs. You've never had any of your own. You couldn't walk alone between two
sunrises and hustle the meat for your belly for three meals. Let me see your
hand."
-- Кто заработал эти средства? А?.. Ну, я так и думал: ваш отец. Вы не
стоите на своих ногах -- кормитесь за счет мертвецов. Вы не могли бы прожить
самостоятельно и суток, не сумели бы три раза в день набить себе брюхо.
Покажите руку!
His tremendous, dormant strength must have stirred, swiftly and
accurately, or I must have slept a moment, for before I knew it he had
stepped two paces forward, gripped my right hand in his, and held it up for
inspection. I tried to withdraw it, but his fingers tightened, without
visible effort, till I thought mine would be crushed. It is hard to maintain
one's dignity under such circumstances. I could not squirm or struggle like
a schoolboy. Nor could I attack such a creature who had but to twist my arm
to break it. Nothing remained but to stand still and accept the indignity.
Страшная сила, скрытая в этом человеке, внезапно пришла в действие, и,
прежде чем я успел опомниться, он шагнул ко мне, схватил мою правую руку и
поднес к глазам. Я попытался освободиться, но его пальцы без всякого
видимого усилия крепче охватили мою руку, и мне показалось, что у меня
сейчас затрещат кости. Трудно при таких обстоятельствах сохранять
достоинство. Я не мог извиваться или брыкаться, как мальчишка, однако не мог
и вступить в единоборство с этим чудовищем, угрожавшим одним движением
сломать мне руку. Приходилось стоять смирно и переносить это унижение.
I had time to notice that the pockets of the dead man had been emptied
on the deck, and that his body and his grin had been wrapped from view in
canvas, the folds of which the sailor, Johansen, was sewing together with
coarse white twine, shoving the needle through with a leather contrivance
fitted on the palm of his hand. Wolf Larsen dropped my hand with a flirt of
disdain.
Тем временем у покойника, как я успел заметить, уже обшарили карманы, и
все, что там сыскалось, сложили на трубе, а труп, на лице которого застыла
сардоническая усмешка, обернули в парусину, и Иогансен принялся штопать ее
толстой белой ниткой, втыкая иглу ладонью с помощью особого приспособления,
называемого гарданом и сделанного из куска кожи. Волк Ларсен с презрительной
гримасой отпустил руку.
"Dead men's hands have kept it soft. Good for little else than
dish-washing and scullion work."
-- Изнеженная рука -- за счет тех же мертвецов. Такие руки ни на что,
кроме мытья посуды и стряпни, не годны.
"I wish to be put ashore," I said firmly, for I now had myself in
control. "I shall pay you whatever you judge your delay and trouble to be
worth." He looked at me curiously. Mockery shone in his eyes.
-- Мне хотелось бы сойти на берег, -- решительно сказал я, овладев
наконец собой. -- Я уплачу вам, скольвы потребуете за хлопоты и задержку в
пути. Он с любопытством поглядел на меня. Глаза его смотрели с насмешкой.
"I have a counter proposition to make, and for the good of your soul.
My mate's gone, and there'll be a lot of promotion. A sailor comes aft to
take mate's place, cabin-boy goes for'ard to take sailor's place, and you
take the cabin-boy's place, sign the articles for the cruise, twenty dollars
per month and found. Now what do you say? And mind you, it's for your own
soul's sake. It will be the making of you. You might learn in time to stand
on your own legs, and perhaps to toddle along a bit."
-- У меня другое предложение -- для вашего же блага. Мой помощник умер,
и мне придется сделать кое-какие перемещения. Один из матросов займет место
помощника, юнга отправится на бак -- на место матроса, а вы замените юнгу.
Подпишете условие на этот рейс -- двадцать долларов в месяц и харчи. Ну, что
скажете? Заметьте -- это для вашего же блага! Я сделаю вас человеком. Вы со
временем научитесь стоять на своих ногах и, быть может, даже ковылять
немного.
But I took no notice. The sails of the vessel I had seen off to the
south-west had grown larger and plainer. They were of the same schooner-rig
as the Ghost, though the hull itself, I could see, was smaller. She was a
pretty sight, leaping and flying toward us, and evidently bound to pass at
close range. The wind had been momentarily increasing, and the sun, after a
few angry gleams, had disappeared. The sea had turned a dull leaden grey and
grown rougher, and was now tossing foaming whitecaps to the sky. We were
travelling faster, and heeled farther over. Once, in a gust, the rail dipped
under the sea, and the decks on that side were for the moment awash with
water that made a couple of the hunters hastily lift their feet.
Я не придал значения этим словам. Замеченные мною на юго-западе паруса
росли; они вырисовывались все отчетливее и, видимо, принадлежали такой же
шхуне, как и "Призрак", хотя корпус судна, насколько я мог его разглядеть,
был меньше. Шхуна, покачиваясь, скользила нам навстречу, и это было очень
красивое зрелище. Я видел, что она должна пройти совсем близко. Ветер быстро
крепчал. Солнце, послав нам несколько тусклых лучей, скрылось. Море приняло
мрачный свинцовосерый оттенок, забурлило, и к небу полетели клочья белой
пены. Наша шхуна прибавила ходу и дала большой крен. Пронесся порыв ветра,
поручни исчезли под водой, и волна хлынула на палубу, заставив охотников,
сидевших на закраине люка, поспешно поджать ноги.
"That vessel will soon be passing us," I said, after a moment's pause.
"As she is going in the opposite direction, she is very probably bound for
San Francisco."
-- Это судно скоро пройдет мимо нас, -- сказал я, помолчав. -- Оно идет
в обратном направлении, быть может, в Сан-Франциско.
"Very probably," was Wolf Larsen's answer, as he turned partly away
from me and cried out, "Cooky! Oh, Cooky!"
-- Весьма возможно, -- отозвался Ларсен и, отвернувшись от меня,
крикнул: -- Кок! Эй, кок!
The Cockney popped out of the galley.
Томас Магридж вынырнул из камбуза.
"Where's that boy? Tell him I want him."
-- Где этот юнга? Скажи ему, что я его зову.
"Yes, sir;" and Thomas Mugridge fled swiftly aft and disappeared down
another companion-way near the wheel. A moment later he emerged, a heavy-set
young fellow of eighteen or nineteen, with a glowering, villainous
countenance, trailing at his heels.
-- Есть, сэр. Томас Магридж бросился на корму и исчез в другом люке
около штурвала. Через секунду он снова показался на палубе, а за ним шагал
коренастый парень лет восемнадцати-девятнадцати, с лицом хмурым и злобным.
"'Ere 'e is, sir," the cook said.
-- Вот он, сэр, -- сказал кок.
But Wolf Larsen ignored that worthy, turning at once to the cabin- boy.
Но Ларсен, не обращая на него больше внимания, повернулся к юнге.
"What's your name, boy?
-- Как тебя зовут?
"George Leach, sir," came the sullen answer, and the boy's bearing
showed clearly that he divined the reason for which he had been summoned.
-- Джордж Лич, сэр, -- последовал угрюмый ответ; видно было, что юнга
догадывается, зачем его позвали.
"Not an Irish name," the captain snapped sharply. "O'Toole or McCarthy
would suit your mug a damn sight better. Unless, very likely, there's an
Irishman in your mother's woodpile."
-- Фамилия не ирландская, -- буркнул капитан. -- О'Тул или Мак-Карти
куда больше подошло бы к твоей роже. Верно, какой-нибудь ирландец прятался у
твоей мамаши за поленницей.
I saw the young fellow's hands clench at the insult, and the blood
crawl scarlet up his neck.
Я видел, как у парня от этого оскорбления сжались кулаки и побагровела
шея.
"But let that go," Wolf Larsen continued. "You may have very good
reasons for forgetting your name, and I'll like you none the worse for it as
long as you toe the mark. Telegraph Hill, of course, is your port of entry.
It sticks out all over your mug. Tough as they make them and twice as nasty.
I know the kind. Well, you can make up your mind to have it taken out of you
on this craft. Understand? Who shipped you, anyway?"
-- Ну, ладно, -- продолжал Волк Ларсен. -- У тебя могут быть веские
причины забыть свою фамилию, -- мне на это наплевать, пока ты делаешь свое
дело. Ты, конечно, с Телеграфной горы [2]. Это у тебя на лбу написано. Я
вашего брата знаю. Вы там все упрямы, как ослы, и злы, как черти. Но можешь
быть спокоен, мы тебя здесь живо обломаем. Понял? Кстати, через кого ты
нанимался?
"McCready and Swanson."
-- Агентство Мак-Криди и Свенсон.
"Sir!" Wolf Larsen thundered.
-- Сэр! -- загремел капитан.
"McCready and Swanson, sir," the boy corrected, his eyes burning with a
bitter light.
-- Мак-Криди и Свенсон, сэр, -- поправился юнга, и глаза его злобно
сверкнули.
"Who got the advance money?"
-- Кто получил аванс?
"They did, sir."
-- Они, сэр.
"I thought as much. And damned glad you were to let them have it.
Couldn't make yourself scarce too quick, with several gentlemen you may have
heard of looking for you."
-- Я так и думал. И ты, небось, был до черта рад. Спешил, знал, что за
тобой кое-кто охотится.
The boy metamorphosed into a savage on the instant. His body bunched
together as though for a spring, and his face became as an infuriated
beast's as he snarled, "It's a - "
В мгновение ока юнга преобразился в дикаря. Он пригнулся, словно для
прыжка, ярость исказила его лицо. -- Вот что... -- выкрикнул было он.
"A what?" Wolf Larsen asked, a peculiar softness in his voice, as
though he were overwhelmingly curious to hear the unspoken word.
-- Что? -- почти вкрадчиво спросил Ларсен, словно его одолевало
любопытство.
The boy hesitated, then mastered his temper.
Но юнга уже взял себя в руки.
"Nothin', sir. I take it back."
-- Ничего, сэр. Я беру свои слова назад.
"And you have shown me I was right." This with a gratified smile. "How
old are you?"
-- И тем доказываешь, что я прав, -- удовлетворенно улыбнулся капитан.
-- Сколько тебе лет?
"Just turned sixteen, sir,"
-- Только что исполнилось шестнадцать, сэр.
"A lie. You'll never see eighteen again. Big for your age at that, with
muscles like a horse. Pack up your kit and go for'ard into the fo'c'sle.
You're a boat-puller now. You're promoted; see?"
-- Врешь! Тебе больше восемнадцати. И ты еще велик для своих лет, и
мускулы у тебя, как у жеребца. Собери свои пожитки и переходи в кубрик на
бак. Будешь матросом, гребцом. Это повышение, понял?
Without waiting for the boy's acceptance, the captain turned to the
sailor who had just finished the gruesome task of sewing up the corpse.
Не ожидая ответа, капитан повернулся к матросу, который зашивал труп в
парусину и только что закончил свое мрачное занятие.
"Johansen, do you know anything about navigation?"
-- Иогансен, ты что-нибудь смыслишь в навигации?
"No, sir,"
-- Нет, сэр.
"Well, never mind; you're mate just the same. Get your traps aft into
the mate's berth."
-- Ну, не беда! Все равно будешь теперь помощником. Перенеси свои вещи
в каюту, на его койку.
"Ay, ay, sir," was the cheery response, as Johansen started forward.
-- Есть, сэр! -- весело ответил Иогансен и тут же направился на бак.
In the meantime the erstwhile cabin-boy had not moved.
Но бывший юнга все еще не трогался с места.
"What are you waiting for?" Wolf Larsen demanded.
-- А ты чего ждешь? -- спросил капитан.
"I didn't sign for boat-puller, sir," was the reply. "I signed for
cabin-boy. An' I don't want no boat-pullin' in mine."
-- Я не нанимался матросом, сэр, -- был ответ. -- Я нанимался юнгой. Я
не хочу служить матросом.
"Pack up and go for'ard."
-- Собирай вещи и ступай на бак!
This time Wolf Larsen's command was thrillingly imperative. The boy
glowered sullenly, but refused to move.
На этот раз приказ звучал властно и грозно. Но парень угрюмо насупился
и не двинулся с места.
Then came another stirring of Wolf Larsen's tremendous strength. It was
utterly unexpected, and it was over and done with between the ticks of two
seconds. He had sprung fully six feet across the deck and driven his fist
into the other's stomach. At the same moment, as though I had been struck
myself, I felt a sickening shock in the pit of my stomach. I instance this
to show the sensitiveness of my nervous organization at the time, and how
unused I was to spectacles of brutality. The cabin-boy - and he weighed one
hundred and sixty-five at the very least - crumpled up. His body wrapped
limply about the fist like a wet rag about a stick. He lifted into the air,
described a short curve, and struck the deck alongside the corpse on his
head and shoulders, where he lay and writhed about in agony.
Тут Волк Ларсен снова показал свою чудовищную силу. Все произошло
неожиданно, с быстротой молнии. Одним прыжком -- футов в шесть, не меньше --
он кинулся на юнгу и ударил его кулаком в живот. В тот же миг я почувствовал
острую боль под ложечкой, словно он ударил меня. Я упоминаю об этом, чтобы
показать, как чувствительны были в то время мои нервы и как подобные грубые
сцены были мне непривычны. Юнга -- а он, кстати сказать, весил никак не
менее ста шестидесяти пяти фунтов, -- согнулся пополам. Его тело безжизненно
повисло на кулаке Ларсена, словно мокрая тряпка на палке. Затем я увидел,
как он взлетел на воздух, описал дугу и рухнул на палубу рядом с трупом,
ударившись о доски головой и плечами. Так он и остался лежать, корчась от
боли.
"Well?" Larsen asked of me. "Have you made up your mind?"
-- Ну как? -- повернулся вдруг Ларсен ко мне. -- Вы обдумали?
I had glanced occasionally at the approaching schooner, and it was now
almost abreast of us and not more than a couple of hundred yards away. It
was a very trim and neat little craft. I could see a large, black number on
one of its sails, and I had seen pictures of pilot-boats.
Я поглядел на приближавшуюся шхуну, которая уже почти поравнялась с
нами; ее отделяло от нас не более двухсот ярдов. Это было стройное, изящное
суденышко. Я различил крупный черный номер на одном из парусов и, припомнив
виденные мною раньше изображения судов, сообразил, что это лоцманский бот.
"What vessel is that?" I asked.
-- Что это за судно? -- спросил я.
"The pilot-boat Lady Mine," Wolf Larsen answered grimly. "Got rid of
her pilots and running into San Francisco. She'll be there in five or six
hours with this wind."
-- Лоцманский бот "Леди Майн", -- ответил Ларсен. -- Доставил своих
лоцманов и возвращается в СанФранциско. При таком ветре будет там через
пять-шесть часов.
"Will you please signal it, then, so that I may be put ashore."
-- Будьте добры дать им сигнал, чтобы они переправили меня на берег.
"Sorry, but I've lost the signal book overboard," he remarked, and the
group of hunters grinned.
-- Очень сожалею, но я уронил свою сигнальную книгу за борт, -- ответил
капитан, и в группе охотников послышался смех.
I debated a moment, looking him squarely in the eyes. I had seen the
frightful treatment of the cabin-boy, and knew that I should very probably
receive the same, if not worse. As I say, I debated with myself, and then I
did what I consider the bravest act of my life. I ran to the side, waving my
arms and shouting:
Секунду я колебался, глядя ему прямо в глаза. Я видел, как жестоко
разделался он с юнгой, и знал, что меня, быть может, ожидает то же самое,
если не что-нибудь еще хуже. Повторяю, я колебался, а потом сделал то, что
до сих пор считаю самым смелым поступком в моей жизни. Я бросился к борту и,
размахивая руками, крикнул:
"Lady Mine ahoy! Take me ashore! A thousand dollars if you take me
ashore!"
-- "Леди Майн", эй! Свезите меня на берег. Тысячу долларов за доставку
на берег!
I waited, watching two men who stood by the wheel, one of them
steering. The other was lifting a megaphone to his lips. I did not turn my
head, though I expected every moment a killing blow from the human brute
behind me. At last, after what seemed centuries, unable longer to stand the
strain, I looked around. He had not moved. He was standing in the same
position, swaying easily to the roll of the ship and lighting a fresh cigar.
Я впился взглядом в двоих людей, стоявших у штурвала. Один из них
правил, другой поднес к губам рупор. Я не поворачивал головы и каждую
секунду ждал, что зверь-человек, стоявший за моей спиной, одним ударом
уложит меня на месте. Наконец -- мне показалось, что прошли века, -- я не
выдержал и оглянулся. Ларсен не тронулся с места. Он стоял в той же позе, --
слегка покачиваясь на расставленных ногах, и раскуривал новую сигару.
"What is the matter? Anything wrong?" This was the cry from the Lady
Mine.
-- В чем дело? Случилось что-нибудь? -- раздалось с "Леди Майн".
"Yes!" I shouted, at the top of my lungs. "Life or death! One thousand
dollars if you take me ashore!"
-- ДаДа! -- благим матом заорал я. -- Спасите, спаситеТысячу долларов
за доставку на берег!
"Too much 'Frisco tanglefoot for the health of my crew!" Wolf Larsen
shouted after. "This one" - indicating me with his thumb - "fancies
sea-serpents and monkeys just now!"
-- Ребята хватили лишнего в Фриско! -- раздался голос Ларсена. -- Этот
вот, -- он указал на меня, -- допился уже до зеленого змия!
The man on the Lady Mine laughed back through the megaphone. The
pilot-boat plunged past.
На "Леди Майн" расхохотались в рупор, и судно пошло мимо.
"Give him hell for me!" came a final cry, and the two men waved their
arms in farewell.
-- Всыпьте ему как следует от нашего имени! -- долетели напутственные
слова, и стоявшие у штурвала помахали руками в знак приветствия.
I leaned despairingly over the rail, watching the trim little schooner
swiftly increasing the bleak sweep of ocean between us. And she would
probably be in San Francisco in five or six hours! My head seemed bursting.
There was an ache in my throat as though my heart were up in it. A curling
wave struck the side and splashed salt spray on my lips. The wind puffed
strongly, and the Ghost heeled far over, burying her lee rail. I could hear
the water rushing down upon the deck.
В отчаянии я облокотился о поручни, глядя, как быстро ширится полоса
холодной морской воды, отделяющая нас от стройного маленького судна. Оно
будет в Сан-Франциско через пять или шесть часов! У меня голова пошла
кругом, сердце отчаянно заколотилось и к горлу подкатил комок. Пенистая
волна ударила о борт, и не брызнуло в лицо соленой влагой. Ветер налетал
порывами, и "Призрак", сильно кренясь, зарывался в воду подветренным бортом.
Я слышал, как вода с шипением взбегала на палубу.
When I turned around, a moment later, I saw the cabin-boy staggering to
his feet. His face was ghastly white, twitching with suppressed pain. He
looked very sick.
Оглянувшись, я увидел юнгу, который с трудом поднялся на ноги. Лицо его
было мертвенно бледно и зелено от боли. Я понял, что ему очень плохо.
"Well, Leach, are you going for'ard?" Wolf Larsen asked.
-- Ну, Лич, идешь на бак? -- спросил капитан.
"Yes, sir," came the answer of a spirit cowed.
-- Есть, сэр, -- последовал покорный ответ.
"And you?" I was asked.
-- А ты? -- повернулся капитан ко мне.
"I'll give you a thousand - " I began, but was interrupted.
-- Я дам вам тысячу... -- начал я, но он прервал меня.
"Stow that! Are you going to take up your duties as cabin-boy? Or do I
have to take you in hand?"
-- Брось это! Ты согласен приступить к обязанностям юнги? Или мне
придется взяться за тебя?
What was I to do? To be brutally beaten, to be killed perhaps, would
not help my case. I looked steadily into the cruel grey eyes. They might
have been granite for all the light and warmth of a human soul they
contained. One may see the soul stir in some men's eyes, but his were bleak,
невиданным и неслыханным. Отдавая, как я уже сказал, должное выразительности
изрыгаемых Волком Ларсеном проклятий, я был ими чрезвычайно возмущен. Мне
казалось, что их огненный поток должен испепелить лицо трупа, и я не
удивился бы, если бы мокрая черная борода вдруг начала завиваться колечками
и вспыхнула дымным пламенем. Но мертвецу уже не было до этого никакого дела.
Он продолжал сардонически усмехаться -- с вызовом, с цинической издевкой. Он
был хозяином положения.
Wolf Larsen ceased swearing as suddenly as he had begun. He relighted
his cigar and glanced around. His eyes chanced upon the cook.
Волк Ларсен оборвал свою брань так же внезапно, как начал. Он раскурил
потухшую сигару и огляделся вокруг. Взор его упал на Магриджа.
"Well, Cooky?" he began, with a suaveness that was cold and of the
temper of steel.
-- А, любезный кок? -- начал он ласково, но в голосе его чувствовались
холод и твердость стали.
"Yes, sir," the cook eagerly interpolated, with appeasing and
apologetic servility.
-- Есть, сэр! -- угодливо и виновато, с преувеличенной готовностью
отозвался тот.
"Don't you think you've stretched that neck of yours just about enough?
It's unhealthy, you know. The mate's gone, so I can't afford to lose you
too. You must be very, very careful of your health, Cooky. Understand?"
-- Ты не боишься растянуть себе шею? Это, знаешь ли, не особенно
полезно. Помощник умер, и мне не хотелось бы потерять еще и тебя. Ты должен
очень беречь свое здоровье, кок. Понятно?
His last word, in striking contrast with the smoothness of his previous
utterance, snapped like the lash of a whip. The cook quailed under it.
Последнее слово, в полном контрасте с мягкостью всей речи, прозвучало
резко, как удар бича. Кок съежился.
"Yes, sir," was the meek reply, as the offending head disappeared into
the galley.
-- Есть, сэр! -- послышался испуганный ответ, и голова провинившегося
кока исчезла в камбузе.
At this sweeping rebuke, which the cook had only pointed, the rest of
the crew became uninterested and fell to work at one task or another. A
number of men, however, who were lounging about a companion-way between the
galley and hatch, and who did not seem to be sailors, continued talking in
low tones with one another. These, I afterward learned, were the hunters,
the men who shot the seals, and a very superior breed to common sailor-folk.
При этом разносе, выпавшем на долю одного кока, остальной экипаж
перестал глазеть на мертвеца и вернулся к своим делам. Но несколько человек
остались в проходе между камбузом и люком и продолжали переговариваться
вполголоса. Я понял, что это не матросы, и потом узнал, что это охотники на
котиков, занимавшие несколько привилегированное положение по сравнению с
простыми матросами.
"Johansen!" Wolf Larsen called out. A sailor stepped forward
obediently. "Get your palm and needle and sew the beggar up. You'll find
some old canvas in the sail-locker. Make it do."
-- Иогансен! -- позвал Волк Ларсен. Матрос тотчас приблизился. --
Возьми иглу и гардаман и зашей этого бродягу. Старую парусину найдешь в
кладовой. Ступай!
"What'll I put on his feet, sir?" the man asked, after the customary
"Ay, ay, sir."
-- А что привязать к ногам, сэр? -- спросил матрос после обычного
"есть, сэр".
"We'll see to that," Wolf Larsen answered, and elevated his voice in a
call of "Cooky!"
-- Сейчас устроим, -- ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
Thomas Mugridge popped out of his galley like a jack-in-the-box.
Томас Магридж выскочил из своего камбуза, как игрушечный чертик из
коробки.
"Go below and fill a sack with coal."
-- Спустись в трюм и принеси мешок угля.
"Any of you fellows got a Bible or Prayer-book?" was the captain's next
demand, this time of the hunters lounging about the companion- way.
-- Нет ли у кого-нибудь из вас, ребята, библии или молитвенника? --
послышалось новое требование, обращенное на этот раз к охотникам.
They shook their heads, and some one made a jocular remark which I did
not catch, but which raised a general laugh.
Они покачали головой, и один отпустил какую-то шутку, которой я не
расслышал; она была встречена общим смехом.
Wolf Larsen made the same demand of the sailors. Bibles and
Prayer-books seemed scarce articles, but one of the men volunteered to
pursue the quest amongst the watch below, returning in a minute with the
information that there was none.
Капитан обратился с тем же вопросом к матросам. Библия и молитвенник
были здесь, по-видимому, редкими предметами, но один из матросов вызвался
спросить у подвахтенных. Однако минуты через две он вернулся ни с чем.
The captain shrugged his shoulders.
Капитан пожал плечами.
"Then we'll drop him over without any palavering, unless our
clerical-looking castaway has the burial service at sea by heart."
-- Тогда придется бросить его за борт без лишней болтовни. Впрочем,
может быть, выловленный нами молодчик знает морскую похоронную службу
наизусть? Он что-то смахивает на попа.
By this time he had swung fully around and was facing me.
При этих словах Волк Ларсен внезапно повернулся ко мне.
"You're a preacher, aren't you?" he asked.
-- Вы, верно, пастор? -- спросил он.
The hunters, - there were six of them, - to a man, turned and regarded
me. I was painfully aware of my likeness to a scarecrow. A laugh went up at
my appearance, - a laugh that was not lessened or softened by the dead man
stretched and grinning on the deck before us; a laugh that was as rough and
harsh and frank as the sea itself; that arose out of coarse feelings and
blunted sensibilities, from natures that knew neither courtesy nor
gentleness.
Охотники -- их было шестеро -- все, как один, тоже повернулись в мою
сторону, и я болезненно ощутил свое сходство с вороньим пугалом. Мой вид
вызвал хохот. Присутствие покойника, распростертого на палубе и тоже,
казалось, скалившего зубы, никого не остановило. Это был хохот грубый,
резкий и беспощадный, как само море, хохот, отражавший грубые чувства людей,
которым незнакомы чуткость и деликатность.
Wolf Larsen did not laugh, though his grey eyes lighted with a slight
glint of amusement; and in that moment, having stepped forward quite close
to him, I received my first impression of the man himself, of the man as
apart from his body, and from the torrent of blasphemy I had heard him spew
forth. The face, with large features and strong lines, of the square order,
yet well filled out, was apparently massive at first sight; but again, as
with the body, the massiveness seemed to vanish, and a conviction to grow of
a tremendous and excessive mental or spiritual strength that lay behind,
sleeping in the deeps of his being. The jaw, the chin, the brow rising to a
goodly height and swelling heavily above the eyes, - these, while strong in
themselves, unusually strong, seemed to speak an immense vigour or virility
of spirit that lay behind and beyond and out of sight. There was no sounding
such a spirit, no measuring, no determining of metes and bounds, nor neatly
classifying in some pigeon-hole with others of similar type.
Волк Ларсен не смеялся, хотя в его серых глазах Мелькали искорки
удовольствия, и только тут, подойдя к нему ближе, я получил более полное
впечатление от этого человека, -- до сих пор я воспринимал его скорее Жак
шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток ругательств. У него было
несколько угловатое лицо с крупными и резкими, но правильными чертами,
казавшиеся на первый взгляд массивным. Но это первое впечатление от его
лица, так же как и от его фигуры, быстро отступало на задний план, и
оставалось только ощущение скрытой в этом человеке внутренней силы,
дремлющей где-то в недрах его существа. Скулы, подбородок, высокий лоб с
выпуклыми надбровными дугами, могучие, даже необычайно могучие сами по себе,
казалось, говорили об огромной, скрытой от глаз жизненной энергии или мощи
духа, -- эту мощь было трудно измерить или определить ее границы, и
невозможно было отнести ее ни под какую установленную рубрику.
The eyes - and it was my destiny to know them well - were large and
handsome, wide apart as the true artist's are wide, sheltering under a heavy
brow and arched over by thick black eyebrows. The eyes themselves were of
that baffling protean grey which is never twice the same; which runs through
many shades and colourings like intershot silk in sunshine; which is grey,
dark and light, and greenish-grey, and sometimes of the clear azure of the
deep sea. They were eyes that masked the soul with a thousand guises, and
that sometimes opened, at rare moments, and allowed it to rush up as though
it were about to fare forth nakedly into the world on some wonderful
adventure, - eyes that could brood with the hopeless sombreness of leaden
skies; that could snap and crackle points of fire like those which sparkle
from a whirling sword; that could grow chill as an arctic landscape, and yet
again, that could warm and soften and be all a-dance with love-lights,
intense and masculine, luring and compelling, which at the same time
fascinate and dominate women till they surrender in a gladness of joy and of
relief and sacrifice.
Глаза -- мне довелось хорошо узнать их -- были большие и красивые,
осененные густыми черными бровями и широко расставленные, что говорило о
недюжинности натуры. Цвет их, изменчиво-серый, поражал бесчисленным
множеством -- оттенков, как переливчатый шелк в лучах солнца. Они были то
серыми -- темными или светлыми, -- то серовато-зелеными, то принимали
лазурную окраску моря. -- Эти изменчивые глаза, казалось, скрывали его душу,
словно непрестанно менявшиеся маски, и лишь в редкие мгновения она как бы
проглядывала из них, точно рвалась наружу, навстречу какому-то заманчивому
приключению. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свинцовое небо; могли
метать искры, отливая стальным блеском обнаженного меча; могли становиться
холодными, как полярные просторы, или теплыми и нежными. И в них мог
вспыхивать любовный огонь, обжигающий и властный, который притягивает и
покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторженно, радостно и
самозабвенно.
But to return. I told him that, unhappily for the burial service, I was
not a preacher, when he sharply demanded:
Но вернемся к рассказу. Я ответил капитану, что я не пастор и, к
сожалению, не умею служить панихиду, но он бесцеремонно перебил меня:
"What do you do for a living?"
-- А чем вы зарабатываете на жизнь?
I confess I had never had such a question asked me before, nor had I
ever canvassed it. I was quite taken aback, and before I could find myself
had sillily stammered, "I - I am a gentleman."
Признаюсь, ко мне никогда еще не обращались с подобным вопросом, да и
сам я никогда над этим не задумывался. Я опешил и довольно глупо
пробормотал: -- Я... я -- джентльмен.
His lip curled in a swift sneer.
По губам капитана скользнула усмешка.
"I have worked, I do work," I cried impetuously, as though he were my
judge and I required vindication, and at the same time very much aware of my
arrant idiocy in discussing the subject at all.
-- У меня есть занятие, я работаю, -- торопливо воскликнул я, словно
стоял перед судьей и нуждался в оправдании, отчетливо сознавая в то же
время, как нелепо с моей стороны пускаться в какие бы то ни было объяснения
по этому поводу.
"For your living?"
-- Это дает вам средства к жизни?
There was something so imperative and masterful about him that I was
quite beside myself - "rattled," as Furuseth would have termed it, like a
quaking child before a stern school-master.
Вопрос прозвучал так властно, что я был озадачен, -- сбит с панталыку,
как сказал бы Чарли Фэраи молчал, словно школьник перед строгим учителем.
"Who feeds you?" was his next question.
-- Кто вас кормит? -- последовал новый вопрос.
"I have an income," I answered stoutly, and could have bitten my tongue
the next instant. "All of which, you will pardon my observing, has nothing
whatsoever to do with what I wish to see you about."
-- У меня есть постоянный доход, -- с достоинством ответил я и в ту же
секунду готов был откусить себе язык. -- Но все это, простите, не имеет
отношения к тому, о чем я хотел поговорить с вами.
But he disregarded my protest.
Однако капитан не обратил никакого внимания на мой протест.
"Who earned it? Eh? I thought so. Your father. You stand on dead men's
legs. You've never had any of your own. You couldn't walk alone between two
sunrises and hustle the meat for your belly for three meals. Let me see your
hand."
-- Кто заработал эти средства? А?.. Ну, я так и думал: ваш отец. Вы не
стоите на своих ногах -- кормитесь за счет мертвецов. Вы не могли бы прожить
самостоятельно и суток, не сумели бы три раза в день набить себе брюхо.
Покажите руку!
His tremendous, dormant strength must have stirred, swiftly and
accurately, or I must have slept a moment, for before I knew it he had
stepped two paces forward, gripped my right hand in his, and held it up for
inspection. I tried to withdraw it, but his fingers tightened, without
visible effort, till I thought mine would be crushed. It is hard to maintain
one's dignity under such circumstances. I could not squirm or struggle like
a schoolboy. Nor could I attack such a creature who had but to twist my arm
to break it. Nothing remained but to stand still and accept the indignity.
Страшная сила, скрытая в этом человеке, внезапно пришла в действие, и,
прежде чем я успел опомниться, он шагнул ко мне, схватил мою правую руку и
поднес к глазам. Я попытался освободиться, но его пальцы без всякого
видимого усилия крепче охватили мою руку, и мне показалось, что у меня
сейчас затрещат кости. Трудно при таких обстоятельствах сохранять
достоинство. Я не мог извиваться или брыкаться, как мальчишка, однако не мог
и вступить в единоборство с этим чудовищем, угрожавшим одним движением
сломать мне руку. Приходилось стоять смирно и переносить это унижение.
I had time to notice that the pockets of the dead man had been emptied
on the deck, and that his body and his grin had been wrapped from view in
canvas, the folds of which the sailor, Johansen, was sewing together with
coarse white twine, shoving the needle through with a leather contrivance
fitted on the palm of his hand. Wolf Larsen dropped my hand with a flirt of
disdain.
Тем временем у покойника, как я успел заметить, уже обшарили карманы, и
все, что там сыскалось, сложили на трубе, а труп, на лице которого застыла
сардоническая усмешка, обернули в парусину, и Иогансен принялся штопать ее
толстой белой ниткой, втыкая иглу ладонью с помощью особого приспособления,
называемого гарданом и сделанного из куска кожи. Волк Ларсен с презрительной
гримасой отпустил руку.
"Dead men's hands have kept it soft. Good for little else than
dish-washing and scullion work."
-- Изнеженная рука -- за счет тех же мертвецов. Такие руки ни на что,
кроме мытья посуды и стряпни, не годны.
"I wish to be put ashore," I said firmly, for I now had myself in
control. "I shall pay you whatever you judge your delay and trouble to be
worth." He looked at me curiously. Mockery shone in his eyes.
-- Мне хотелось бы сойти на берег, -- решительно сказал я, овладев
наконец собой. -- Я уплачу вам, скольвы потребуете за хлопоты и задержку в
пути. Он с любопытством поглядел на меня. Глаза его смотрели с насмешкой.
"I have a counter proposition to make, and for the good of your soul.
My mate's gone, and there'll be a lot of promotion. A sailor comes aft to
take mate's place, cabin-boy goes for'ard to take sailor's place, and you
take the cabin-boy's place, sign the articles for the cruise, twenty dollars
per month and found. Now what do you say? And mind you, it's for your own
soul's sake. It will be the making of you. You might learn in time to stand
on your own legs, and perhaps to toddle along a bit."
-- У меня другое предложение -- для вашего же блага. Мой помощник умер,
и мне придется сделать кое-какие перемещения. Один из матросов займет место
помощника, юнга отправится на бак -- на место матроса, а вы замените юнгу.
Подпишете условие на этот рейс -- двадцать долларов в месяц и харчи. Ну, что
скажете? Заметьте -- это для вашего же блага! Я сделаю вас человеком. Вы со
временем научитесь стоять на своих ногах и, быть может, даже ковылять
немного.
But I took no notice. The sails of the vessel I had seen off to the
south-west had grown larger and plainer. They were of the same schooner-rig
as the Ghost, though the hull itself, I could see, was smaller. She was a
pretty sight, leaping and flying toward us, and evidently bound to pass at
close range. The wind had been momentarily increasing, and the sun, after a
few angry gleams, had disappeared. The sea had turned a dull leaden grey and
grown rougher, and was now tossing foaming whitecaps to the sky. We were
travelling faster, and heeled farther over. Once, in a gust, the rail dipped
under the sea, and the decks on that side were for the moment awash with
water that made a couple of the hunters hastily lift their feet.
Я не придал значения этим словам. Замеченные мною на юго-западе паруса
росли; они вырисовывались все отчетливее и, видимо, принадлежали такой же
шхуне, как и "Призрак", хотя корпус судна, насколько я мог его разглядеть,
был меньше. Шхуна, покачиваясь, скользила нам навстречу, и это было очень
красивое зрелище. Я видел, что она должна пройти совсем близко. Ветер быстро
крепчал. Солнце, послав нам несколько тусклых лучей, скрылось. Море приняло
мрачный свинцовосерый оттенок, забурлило, и к небу полетели клочья белой
пены. Наша шхуна прибавила ходу и дала большой крен. Пронесся порыв ветра,
поручни исчезли под водой, и волна хлынула на палубу, заставив охотников,
сидевших на закраине люка, поспешно поджать ноги.
"That vessel will soon be passing us," I said, after a moment's pause.
"As she is going in the opposite direction, she is very probably bound for
San Francisco."
-- Это судно скоро пройдет мимо нас, -- сказал я, помолчав. -- Оно идет
в обратном направлении, быть может, в Сан-Франциско.
"Very probably," was Wolf Larsen's answer, as he turned partly away
from me and cried out, "Cooky! Oh, Cooky!"
-- Весьма возможно, -- отозвался Ларсен и, отвернувшись от меня,
крикнул: -- Кок! Эй, кок!
The Cockney popped out of the galley.
Томас Магридж вынырнул из камбуза.
"Where's that boy? Tell him I want him."
-- Где этот юнга? Скажи ему, что я его зову.
"Yes, sir;" and Thomas Mugridge fled swiftly aft and disappeared down
another companion-way near the wheel. A moment later he emerged, a heavy-set
young fellow of eighteen or nineteen, with a glowering, villainous
countenance, trailing at his heels.
-- Есть, сэр. Томас Магридж бросился на корму и исчез в другом люке
около штурвала. Через секунду он снова показался на палубе, а за ним шагал
коренастый парень лет восемнадцати-девятнадцати, с лицом хмурым и злобным.
"'Ere 'e is, sir," the cook said.
-- Вот он, сэр, -- сказал кок.
But Wolf Larsen ignored that worthy, turning at once to the cabin- boy.
Но Ларсен, не обращая на него больше внимания, повернулся к юнге.
"What's your name, boy?
-- Как тебя зовут?
"George Leach, sir," came the sullen answer, and the boy's bearing
showed clearly that he divined the reason for which he had been summoned.
-- Джордж Лич, сэр, -- последовал угрюмый ответ; видно было, что юнга
догадывается, зачем его позвали.
"Not an Irish name," the captain snapped sharply. "O'Toole or McCarthy
would suit your mug a damn sight better. Unless, very likely, there's an
Irishman in your mother's woodpile."
-- Фамилия не ирландская, -- буркнул капитан. -- О'Тул или Мак-Карти
куда больше подошло бы к твоей роже. Верно, какой-нибудь ирландец прятался у
твоей мамаши за поленницей.
I saw the young fellow's hands clench at the insult, and the blood
crawl scarlet up his neck.
Я видел, как у парня от этого оскорбления сжались кулаки и побагровела
шея.
"But let that go," Wolf Larsen continued. "You may have very good
reasons for forgetting your name, and I'll like you none the worse for it as
long as you toe the mark. Telegraph Hill, of course, is your port of entry.
It sticks out all over your mug. Tough as they make them and twice as nasty.
I know the kind. Well, you can make up your mind to have it taken out of you
on this craft. Understand? Who shipped you, anyway?"
-- Ну, ладно, -- продолжал Волк Ларсен. -- У тебя могут быть веские
причины забыть свою фамилию, -- мне на это наплевать, пока ты делаешь свое
дело. Ты, конечно, с Телеграфной горы [2]. Это у тебя на лбу написано. Я
вашего брата знаю. Вы там все упрямы, как ослы, и злы, как черти. Но можешь
быть спокоен, мы тебя здесь живо обломаем. Понял? Кстати, через кого ты
нанимался?
"McCready and Swanson."
-- Агентство Мак-Криди и Свенсон.
"Sir!" Wolf Larsen thundered.
-- Сэр! -- загремел капитан.
"McCready and Swanson, sir," the boy corrected, his eyes burning with a
bitter light.
-- Мак-Криди и Свенсон, сэр, -- поправился юнга, и глаза его злобно
сверкнули.
"Who got the advance money?"
-- Кто получил аванс?
"They did, sir."
-- Они, сэр.
"I thought as much. And damned glad you were to let them have it.
Couldn't make yourself scarce too quick, with several gentlemen you may have
heard of looking for you."
-- Я так и думал. И ты, небось, был до черта рад. Спешил, знал, что за
тобой кое-кто охотится.
The boy metamorphosed into a savage on the instant. His body bunched
together as though for a spring, and his face became as an infuriated
beast's as he snarled, "It's a - "
В мгновение ока юнга преобразился в дикаря. Он пригнулся, словно для
прыжка, ярость исказила его лицо. -- Вот что... -- выкрикнул было он.
"A what?" Wolf Larsen asked, a peculiar softness in his voice, as
though he were overwhelmingly curious to hear the unspoken word.
-- Что? -- почти вкрадчиво спросил Ларсен, словно его одолевало
любопытство.
The boy hesitated, then mastered his temper.
Но юнга уже взял себя в руки.
"Nothin', sir. I take it back."
-- Ничего, сэр. Я беру свои слова назад.
"And you have shown me I was right." This with a gratified smile. "How
old are you?"
-- И тем доказываешь, что я прав, -- удовлетворенно улыбнулся капитан.
-- Сколько тебе лет?
"Just turned sixteen, sir,"
-- Только что исполнилось шестнадцать, сэр.
"A lie. You'll never see eighteen again. Big for your age at that, with
muscles like a horse. Pack up your kit and go for'ard into the fo'c'sle.
You're a boat-puller now. You're promoted; see?"
-- Врешь! Тебе больше восемнадцати. И ты еще велик для своих лет, и
мускулы у тебя, как у жеребца. Собери свои пожитки и переходи в кубрик на
бак. Будешь матросом, гребцом. Это повышение, понял?
Without waiting for the boy's acceptance, the captain turned to the
sailor who had just finished the gruesome task of sewing up the corpse.
Не ожидая ответа, капитан повернулся к матросу, который зашивал труп в
парусину и только что закончил свое мрачное занятие.
"Johansen, do you know anything about navigation?"
-- Иогансен, ты что-нибудь смыслишь в навигации?
"No, sir,"
-- Нет, сэр.
"Well, never mind; you're mate just the same. Get your traps aft into
the mate's berth."
-- Ну, не беда! Все равно будешь теперь помощником. Перенеси свои вещи
в каюту, на его койку.
"Ay, ay, sir," was the cheery response, as Johansen started forward.
-- Есть, сэр! -- весело ответил Иогансен и тут же направился на бак.
In the meantime the erstwhile cabin-boy had not moved.
Но бывший юнга все еще не трогался с места.
"What are you waiting for?" Wolf Larsen demanded.
-- А ты чего ждешь? -- спросил капитан.
"I didn't sign for boat-puller, sir," was the reply. "I signed for
cabin-boy. An' I don't want no boat-pullin' in mine."
-- Я не нанимался матросом, сэр, -- был ответ. -- Я нанимался юнгой. Я
не хочу служить матросом.
"Pack up and go for'ard."
-- Собирай вещи и ступай на бак!
This time Wolf Larsen's command was thrillingly imperative. The boy
glowered sullenly, but refused to move.
На этот раз приказ звучал властно и грозно. Но парень угрюмо насупился
и не двинулся с места.
Then came another stirring of Wolf Larsen's tremendous strength. It was
utterly unexpected, and it was over and done with between the ticks of two
seconds. He had sprung fully six feet across the deck and driven his fist
into the other's stomach. At the same moment, as though I had been struck
myself, I felt a sickening shock in the pit of my stomach. I instance this
to show the sensitiveness of my nervous organization at the time, and how
unused I was to spectacles of brutality. The cabin-boy - and he weighed one
hundred and sixty-five at the very least - crumpled up. His body wrapped
limply about the fist like a wet rag about a stick. He lifted into the air,
described a short curve, and struck the deck alongside the corpse on his
head and shoulders, where he lay and writhed about in agony.
Тут Волк Ларсен снова показал свою чудовищную силу. Все произошло
неожиданно, с быстротой молнии. Одним прыжком -- футов в шесть, не меньше --
он кинулся на юнгу и ударил его кулаком в живот. В тот же миг я почувствовал
острую боль под ложечкой, словно он ударил меня. Я упоминаю об этом, чтобы
показать, как чувствительны были в то время мои нервы и как подобные грубые
сцены были мне непривычны. Юнга -- а он, кстати сказать, весил никак не
менее ста шестидесяти пяти фунтов, -- согнулся пополам. Его тело безжизненно
повисло на кулаке Ларсена, словно мокрая тряпка на палке. Затем я увидел,
как он взлетел на воздух, описал дугу и рухнул на палубу рядом с трупом,
ударившись о доски головой и плечами. Так он и остался лежать, корчась от
боли.
"Well?" Larsen asked of me. "Have you made up your mind?"
-- Ну как? -- повернулся вдруг Ларсен ко мне. -- Вы обдумали?
I had glanced occasionally at the approaching schooner, and it was now
almost abreast of us and not more than a couple of hundred yards away. It
was a very trim and neat little craft. I could see a large, black number on
one of its sails, and I had seen pictures of pilot-boats.
Я поглядел на приближавшуюся шхуну, которая уже почти поравнялась с
нами; ее отделяло от нас не более двухсот ярдов. Это было стройное, изящное
суденышко. Я различил крупный черный номер на одном из парусов и, припомнив
виденные мною раньше изображения судов, сообразил, что это лоцманский бот.
"What vessel is that?" I asked.
-- Что это за судно? -- спросил я.
"The pilot-boat Lady Mine," Wolf Larsen answered grimly. "Got rid of
her pilots and running into San Francisco. She'll be there in five or six
hours with this wind."
-- Лоцманский бот "Леди Майн", -- ответил Ларсен. -- Доставил своих
лоцманов и возвращается в СанФранциско. При таком ветре будет там через
пять-шесть часов.
"Will you please signal it, then, so that I may be put ashore."
-- Будьте добры дать им сигнал, чтобы они переправили меня на берег.
"Sorry, but I've lost the signal book overboard," he remarked, and the
group of hunters grinned.
-- Очень сожалею, но я уронил свою сигнальную книгу за борт, -- ответил
капитан, и в группе охотников послышался смех.
I debated a moment, looking him squarely in the eyes. I had seen the
frightful treatment of the cabin-boy, and knew that I should very probably
receive the same, if not worse. As I say, I debated with myself, and then I
did what I consider the bravest act of my life. I ran to the side, waving my
arms and shouting:
Секунду я колебался, глядя ему прямо в глаза. Я видел, как жестоко
разделался он с юнгой, и знал, что меня, быть может, ожидает то же самое,
если не что-нибудь еще хуже. Повторяю, я колебался, а потом сделал то, что
до сих пор считаю самым смелым поступком в моей жизни. Я бросился к борту и,
размахивая руками, крикнул:
"Lady Mine ahoy! Take me ashore! A thousand dollars if you take me
ashore!"
-- "Леди Майн", эй! Свезите меня на берег. Тысячу долларов за доставку
на берег!
I waited, watching two men who stood by the wheel, one of them
steering. The other was lifting a megaphone to his lips. I did not turn my
head, though I expected every moment a killing blow from the human brute
behind me. At last, after what seemed centuries, unable longer to stand the
strain, I looked around. He had not moved. He was standing in the same
position, swaying easily to the roll of the ship and lighting a fresh cigar.
Я впился взглядом в двоих людей, стоявших у штурвала. Один из них
правил, другой поднес к губам рупор. Я не поворачивал головы и каждую
секунду ждал, что зверь-человек, стоявший за моей спиной, одним ударом
уложит меня на месте. Наконец -- мне показалось, что прошли века, -- я не
выдержал и оглянулся. Ларсен не тронулся с места. Он стоял в той же позе, --
слегка покачиваясь на расставленных ногах, и раскуривал новую сигару.
"What is the matter? Anything wrong?" This was the cry from the Lady
Mine.
-- В чем дело? Случилось что-нибудь? -- раздалось с "Леди Майн".
"Yes!" I shouted, at the top of my lungs. "Life or death! One thousand
dollars if you take me ashore!"
-- ДаДа! -- благим матом заорал я. -- Спасите, спаситеТысячу долларов
за доставку на берег!
"Too much 'Frisco tanglefoot for the health of my crew!" Wolf Larsen
shouted after. "This one" - indicating me with his thumb - "fancies
sea-serpents and monkeys just now!"
-- Ребята хватили лишнего в Фриско! -- раздался голос Ларсена. -- Этот
вот, -- он указал на меня, -- допился уже до зеленого змия!
The man on the Lady Mine laughed back through the megaphone. The
pilot-boat plunged past.
На "Леди Майн" расхохотались в рупор, и судно пошло мимо.
"Give him hell for me!" came a final cry, and the two men waved their
arms in farewell.
-- Всыпьте ему как следует от нашего имени! -- долетели напутственные
слова, и стоявшие у штурвала помахали руками в знак приветствия.
I leaned despairingly over the rail, watching the trim little schooner
swiftly increasing the bleak sweep of ocean between us. And she would
probably be in San Francisco in five or six hours! My head seemed bursting.
There was an ache in my throat as though my heart were up in it. A curling
wave struck the side and splashed salt spray on my lips. The wind puffed
strongly, and the Ghost heeled far over, burying her lee rail. I could hear
the water rushing down upon the deck.
В отчаянии я облокотился о поручни, глядя, как быстро ширится полоса
холодной морской воды, отделяющая нас от стройного маленького судна. Оно
будет в Сан-Франциско через пять или шесть часов! У меня голова пошла
кругом, сердце отчаянно заколотилось и к горлу подкатил комок. Пенистая
волна ударила о борт, и не брызнуло в лицо соленой влагой. Ветер налетал
порывами, и "Призрак", сильно кренясь, зарывался в воду подветренным бортом.
Я слышал, как вода с шипением взбегала на палубу.
When I turned around, a moment later, I saw the cabin-boy staggering to
his feet. His face was ghastly white, twitching with suppressed pain. He
looked very sick.
Оглянувшись, я увидел юнгу, который с трудом поднялся на ноги. Лицо его
было мертвенно бледно и зелено от боли. Я понял, что ему очень плохо.
"Well, Leach, are you going for'ard?" Wolf Larsen asked.
-- Ну, Лич, идешь на бак? -- спросил капитан.
"Yes, sir," came the answer of a spirit cowed.
-- Есть, сэр, -- последовал покорный ответ.
"And you?" I was asked.
-- А ты? -- повернулся капитан ко мне.
"I'll give you a thousand - " I began, but was interrupted.
-- Я дам вам тысячу... -- начал я, но он прервал меня.
"Stow that! Are you going to take up your duties as cabin-boy? Or do I
have to take you in hand?"
-- Брось это! Ты согласен приступить к обязанностям юнги? Или мне
придется взяться за тебя?
What was I to do? To be brutally beaten, to be killed perhaps, would
not help my case. I looked steadily into the cruel grey eyes. They might
have been granite for all the light and warmth of a human soul they
contained. One may see the soul stir in some men's eyes, but his were bleak,