Страница:
голову, а в плечо.
"Watch out!" I heard Maud scream.
-- Берегитесь! -- услышал я отчаянный крик Мод.
In my excitement I had not been taking notice of other things, and I
looked up to see the lord of the harem charging down upon me. Again I fled
to the boat, hotly pursued; but this time Maud made no suggestion of turning
back.
Увлеченный охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, что
меня атакует сам владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился к
шлюпке. Но на этот раз Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи.
"It would be better, I imagine, if you let harems alone and devoted
your attention to lonely and inoffensive-looking seals," was what she said.
"I think I have read something about them. Dr. Jordan's book, I believe.
They are the young bulls, not old enough to have harems of their own. He
called them the holluschickie, or something like that. It seems to me if we
find where they haul out - "
-- Я думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками,
-- сказала она. -- Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала про
это. У доктора Джордана как будто. Это молодые самцы, недостаточно
возмужавшие, чтобы иметь свои гаремы. Джордан, кажется, называет их
"холостяками". Нужно только найти, где у них лежбище, и тогда...
"It seems to me that your fighting instinct is aroused," I laughed.
-- В вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! -- рассмеялся я.
She flushed quickly and prettily. "I'll admit I don't like defeat any
more than you do, or any more than I like the idea of killing such pretty,
inoffensive creatures."
Она мило вспыхнула.
-- Я, так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне и
очень не по душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий.
"Pretty!" I sniffed. "I failed to mark anything pre-eminently pretty
about those foamy-mouthed beasts that raced me."
-- Красивых! -- усмехнулся я. -- Что-то я не заметил ничего красивого в
этих чудовищах, которые гнались за мной, оскалив клыки.
"Your point of view," she laughed. "You lacked perspective. Now if you
did not have to get so close to the subject - "
-- Все зависит от точки зрения, -- рассмеялась она. -- Вам не хватает
перспективы. К наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишком
близко...
"The very thing!" I cried. "What I need is a longer club. And there's
that broken oar ready to hand."
-- Вот именно! -- воскликнул я. -- Что мне нужно -- так это дубинку
подлиннее. Кстати, можно воспользоваться сломанным веслом.
"It just comes to me," she said, "that Captain Larsen was telling me
how the men raided the rookeries. They drive the seals, in small herds, a
short distance inland before they kill them."
-- Я припоминаю... -- сказала она. -- Капитан Ларсен рассказывал, как
охотятся на лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега и
там убивают.
"I don't care to undertake the herding of one of those harems," I
objected.
-- Ну, у меня нет особого желания загонять "небольшую часть стада", --
возразил я.
"But there are the holluschickie," she said. "The holluschickie haul
out by themselves, and Dr. Jordan says that paths are left between the
harems, and that as long as the holluschickie keep strictly to the path they
are unmolested by the masters of the harem."
-- Есть еще "холостяки", -- сказала она. -- Они держатся особняком.
Доктор Джордан говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока
"холостяки" не сходят с этих дорожек, повелители гаремов не трогают их.
"There's one now," I said, pointing to a young bull in the water.
"Let's watch him, and follow him if he hauls out."
-- Вот как раз плывет один из них, -- указал я на молодого "холостяка",
подплывавшего к берегу. -- Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет из
воды, я пойду следом.
He swam directly to the beach and clambered out into a small opening
between two harems, the masters of which made warning noises but did not
attack him. We watched him travel slowly inward, threading about among the
harems along what must have been the path.
Котик выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами,
повелители которых грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленно
удаляться, пробираясь по "дорожке".
"Here goes," I said, stepping out; but I confess my heart was in my
mouth as I thought of going through the heart of that monstrous herd.
-- Ну попытаемся! -- бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но,
признаюсь, сердце у меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придется
пройти сквозь все это громадное стадо.
"It would be wise to make the boat fast," Maud said.
-- Не мешало бы закрепить шлюпку, -- сказала Мод.
She had stepped out beside me, and I regarded her with wonderment.
Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на
нее.
She nodded her head determinedly. "Yes, I'm going with you, so you may
as well secure the boat and arm me with a club."
Она решительно кивнула.
-- Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите
меня какой-нибудь дубинкой.
"Let's go back," I said dejectedly. "I think tundra grass, will do,
after all."
-- Давайте лучше вернемся назад, -- уныло проговорил я. -- Обойдемся в
конце концов и травой.
"You know it won't," was her reply. "Shall I lead?"
-- Вы же знаете, что трава не годится, -- последовал ответ. -- Может
быть, мне пойти вперед?
With a shrug of the shoulders, but with the warmest admiration and
pride at heart for this woman, I equipped her with the broken oar and took
another for myself. It was with nervous trepidation that we made the first
few rods of the journey. Once Maud screamed in terror as a cow thrust an
inquisitive nose toward her foot, and several times I quickened my pace for
the same reason. But, beyond warning coughs from either side, there were no
signs of hostility. It was a rookery which had never been raided by the
hunters, and in consequence the seals were mild-tempered and at the same
time unafraid.
Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за
нее. Я дал ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы
вперед. Мод испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась
носом к ее ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоих
гаремов доносилось предостерегающее ворчание, но других признаков
враждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников, и поэтому
котики здесь были не напуганы и довольно добродушны.
In the very heart of the herd the din was terrific. It was almost
dizzying in its effect. I paused and smiled reassuringly at Maud, for I had
recovered my equanimity sooner than she. I could see that she was still
badly frightened. She came close to me and shouted:
В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я
приостановился и ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть
свою боязнь, она же все еще не могла побороть страха и, подойдя ко мне
ближе, крикнула:
"I'm dreadfully afraid!"
-- Я боюсь, ужасно боюсь!
And I was not. Though the novelty had not yet worn off, the peaceful
comportment of the seals had quieted my alarm. Maud was trembling.
А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное поведение котиков
значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.
"I'm afraid, and I'm not afraid," she chattered with shaking jaws.
"It's my miserable body, not I."
-- Я боюсь и не боюсь, -- лепетала она трясущимися губами. -- Это мое
жалкое тело боится, а не я.
"It's all right, it's all right," I reassured her, my arm passing
instinctively and protectingly around her.
-- Ничего, ничего! -- ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в
стремлении защитить.
I shall never forget, in that moment, how instantly conscious I became
of my manhood. The primitive deeps of my nature stirred. I felt myself
masculine, the protector of the weak, the fighting male. And, best of all, I
felt myself the protector of my loved one. She leaned against me, so light
and lily-frail, and as her trembling eased away it seemed as though I became
aware of prodigious strength. I felt myself a match for the most ferocious
bull in the herd, and I know, had such a bull charged upon me, that I should
have met it unflinchingly and quite coolly, and I know that I should have
killed it.
Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные
инстинкты заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником
слабых, борющимся самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаю
любимое существо. Мод опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и
дрожь ее утихала, а я чувствовал, как крепнут мои силы. Я готов был
сразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту минуту он
набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы.
"I am all right now," she said, looking up at me gratefully. "Let us go
on."
-- Все в порядке, -- проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня
глаза. -- Пойдемте дальше!
And that the strength in me had quieted her and given her confidence,
filled me with an exultant joy. The youth of the race seemed burgeoning in
me, over-civilized man that I was, and I lived for myself the old hunting
days and forest nights of my remote and forgotten ancestry. I had much for
which to thank Wolf Larsen, was my thought as we went along the path between
the jostling harems.
И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня,
наполнило мое сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все
отчетливее звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков,
живших на заре человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. А
ведь мне, пожалуй, следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я,
пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами.
A quarter of a mile inland we came upon the holluschickie - sleek young
bulls, living out the loneliness of their bachelorhood and gathering
strength against the day when they would fight their way into the ranks of
the Benedicts.
Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища
"холостяков" -- молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, -- которые в
одиночестве копили здесь силы в ожидании того дня, когда они с боем проложат
себе дорогу в ряды счастливцев.
Everything now went smoothly. I seemed to know just what to do and how
to do it. Shouting, making threatening gestures with my club, and even
prodding the lazy ones, I quickly cut out a score of the young bachelors
from their companions. Whenever one made an attempt to break back toward the
water, I headed it off. Maud took an active part in the drive, and with her
cries and flourishings of the broken oar was of considerable assistance. I
noticed, though, that whenever one looked tired and lagged, she let it slip
past. But I noticed, also, whenever one, with a show of fight, tried to
break past, that her eyes glinted and showed bright, and she rapped it
smartly with her club.
Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю
жизнь только тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая
дубинкой и даже подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в
сторону десятка два "холостяков". Когда какой-либо из них пытался прорваться
назад к морю, я преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельное
участие и помогала мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил,
однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть.
Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный
зверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла
его дубинкой.
"My, it's exciting!" she cried, pausing from sheer weakness. "I think
I'll sit down."
-- А ведь это увлекает! -- воскликнула она, останавливаясь в
изнеможении, чтобы передохнуть. -- Но я, кажется, должна присесть.
I drove the little herd (a dozen strong, now, what of the escapes she
had permitted) a hundred yards farther on; and by the time she joined me I
had finished the slaughter and was beginning to skin. An hour later we went
proudly back along the path between the harems. And twice again we came down
the path burdened with skins, till I thought we had enough to roof the hut.
I set the sail, laid one tack out of the cove, and on the other tack made
our own little inner cove.
Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по
мягкосердечию Мод, осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше.
Когда она присоединилась ко мне, я уже кончил бой и начал свежевать туши.
Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо шествовали назад по дорожке между
гаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши,
после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я поднял парус,
вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку.
"It's just like home-coming," Maud said, as I ran the boat ashore.
-- Точно в родной дом возвращаемся! -- проговорила Мод, когда шлюпка
врезалась в берег.
I heard her words with a responsive thrill, it was all so dearly
intimate and natural, and I said:
Ее слова взволновали меня -- они прозвучали так естественно и вместе с
тем интимно, -- и я сказал:
"It seems as though I have lived this life always. The world of books
and bookish folk is very vague, more like a dream memory than an actuality.
I surely have hunted and forayed and fought all the days of my life. And
you, too, seem a part of it. You are - " I was on the verge of saying, "my
woman, my mate," but glibly changed it to - "standing the hardship well."
-- А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и
книжников припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на
самом деле я всю жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги на
лежбища зверей. И словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... -- я
чуть не произнес: "моя жена, моя подруга", но вовремя спохватился и
закончил: -- отлично переносите трудности.
But her ear had caught the flaw. She recognized a flight that midmost
broke. She gave me a quick look.
Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал
о чем-то другом, и бросила на меня быстрый взгляд.
"Not that. You were saying - ?"
-- Это не то. Вы хотели сказать...
"That the American Mrs. Meynell was living the life of a savage and
living it quite successfully," I said easily.
-- ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом
довольно успешно, -- непринужденно произнес я.
"Oh," was all she replied; but I could have sworn there was a note of
disappointment in her voice.
-- О! -- протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был
разочарованный.
But "my woman, my mate" kept ringing in my head for the rest of the day
and for many days. Yet never did it ring more loudly than that night, as I
watched her draw back the blanket of moss from the coals, blow up the fire,
and cook the evening meal. It must have been latent savagery stirring in me,
for the old words, so bound up with the roots of the race, to grip me and
thrill me. And grip and thrill they did, till I fell asleep, murmuring them
to myself over and over again.
Слова эти -- "моя жена, моя подруга" -- звучали в моей душе весь день и
еще много дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер,
когда я, сидя у очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает
огонь и готовит ужин. Верно, крепка была моя связь с моим первобытным
предком, если эти древние слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, так
захватили и взволновали меня. А они звучали во мне все громче и громче, и,
засыпая, я повторял их про себя.
"It will smell," I said, "but it will keep in the heat and keep out the
rain and snow."
-- Да, от шкур будет попахивать, -- сказал я, -- зато они сохранят в
хижине тепло и укроют вас от дождя и снега.
We were surveying the completed seal-skin roof.
Мы стояли и рассматривали крышу из котиковых шкур, которая наконец была
готова.
"It is clumsy, but it will serve the purpose, and that is the main
thing," I went on, yearning for her praise.
-- Она неказиста, но своей цели послужит, а это главное, -- продолжал
я, жаждая услышать похвалу из уст Мод.
And she clapped her hands and declared that she was hugely pleased.
Она захлопала в ладоши и объявила, что страшно довольна.
"But it is dark in here," she said the next moment, her shoulders
shrinking with a little involuntary shiver.
-- Но ведь внутри совсем темно, -- добавила она секунду спустя и
невольно передернула плечами.
"You might have suggested a window when the walls were going up," I
said. "It was for you, and you should have seen the need of a window."
-- Почему же вы не предложили сделать окно, когда мы складывали стены?
-- сказал я. -- Хижина строилась для вас, и вы могли бы подумать о том, что
вам нужен свет.
"But I never do see the obvious, you know," she laughed back. "And
besides, you can knock a hole in the wall at any time.'
-- Но я как-то не привыкла задумываться над тем, что кажется очевидным,
-- засмеялась она в ответ. -- А кроме того, в стене ведь можно пробить дыру
в любое время.
"Quite true; I had not thought of it," I replied, wagging my head
sagely. "But have you thought of ordering the window-glass? Just call up the
firm, - Red, 4451, I think it is, - and tell them what size and kind of
glass you wish."
-- Совершенно верно. Вот об этом я не подумал, -- отозвался я,
глубокомысленно покачивая головой. -- Ну, а вы позаботились уже заказать
оконные стекла? Позвоните в магазин -- Рэд-44-51, если не ошибаюсь, -- и
скажите, какой сорт и размер вам нужен.
"That means - " she began.
-- Это значит?.. -- начала она.
"No window."
-- Это значит, что окна не будет.
It was a dark and evil-appearing thing, that hut, not fit for aught
better than swine in a civilized land; but for us, who had known the misery
of the open boat, it was a snug little habitation. Following the
housewarming, which was accomplished by means of seal-oil and a wick made
from cotton calking, came the hunting for our winter's meat and the building
of the second hut. It was a simple affair, now, to go forth in the morning
and return by noon with a boatload of seals. And then, while I worked at
building the hut, Maud tried out the oil from the blubber and kept a slow
fire under the frames of meat. I had heard of jerking beef on the plains,
and our seal-meat, cut in thin strips and hung in the smoke, cured
excellently.
Темно и неприглядно было в этой хижине. В цивилизованных условиях такое
сооружение могло бы послужить разве лишь свиным хлевом, но нам, познавшим
все тяготы скитаний на шлюпке, оно казалось весьма уютным пристанищем.
Отпраздновав новоселье при свете пенькового фитиля, плававшего в вытопленном
котиковом жире, мы занялись заготовлением мяса на зиму и постройкой второй
хижины. Охота казалась нам теперь простым делом. С утра мы выезжали на
шлюпке, а к полудню возвращались с грузом котиковых туш. Затем, пока я
трудился над постройкой хижины. Мод вытапливала жир и поддерживала огонь в
очаге, над которым коптилось мясо. Я слышал о том, как коптят говядину в
центральных штатах, и мы делали так же: нарезали мясо котиков длинными
тонкими ломтями, подвешивали их над костром, и они превосходно коптились.
The second hut was easier to erect, for I built it against the first,
and only three walls were required. But it was work, hard work, all of it.
Maud and I worked from dawn till dark, to the limit of our strength, so that
when night came we crawled stiffly to bed and slept the animal-like sleep
exhaustion. And yet Maud declared that she had never felt better or stronger
in her life. I knew this was true of myself, but hers was such a lily
strength that I feared she would break down. Often and often, her last-
reserve force gone, I have seen her stretched flat on her back on the sand
in the way she had of resting and recuperating. And then she would be up on
her feet and toiling hard as ever. Where she obtained this strength was the
marvel to me.
Складывать вторую хижину было легче, так как я пристраивал ее к первой
и для нее требовалось только три стены. Но и на это надо было употребить
много упорного, тяжелого труда. Мы с Мод работали весь день дотемна, не щадя
сил, а с наступлением ночи еле добирались до своих постелей и засыпали как
убитые. И все же Мод уверяла меня, что никогда в жизни не чувствовала себя
такой здоровой и сильной. Про себя я мог сказать то же самое, но Мод была
хрупкая, как цветок, и я все время боялся, что ее здоровье не выдержит
такого напряжения. Сколько раз видел я, как она в полном изнеможении
ложилась навзничь на песок, раскинув руки, чтобы лучше отдохнуть, а потом
вскакивала и трудилась с прежним упорством, и не переставал дивиться, откуда
только берутся у нее силы.
"Think of the long rest this winter," was her reply to my
remonstrances. "Why, we'll be clamorous for something to do."
-- Ну, нам еще надоест отдыхать зимой, -- отвечала она на все мои
уговоры поберечь себя. -- Да мы будем изнывать от безделья и радоваться
любой работе!
We held a housewarming in my hut the night it was roofed. It was the
end of the third day of a fierce storm which had swung around the compass
from the south-east to the north-west, and which was then blowing directly
in upon us. The beaches of the outer cove were thundering with the surf, and
even in our land-locked inner cove a respectable sea was breaking. No high
backbone of island sheltered us from the wind, and it whistled and bellowed
about the hut till at times I feared for the strength of the walls. The skin
roof, stretched tightly as a drumhead, I had thought, sagged and bellied
with every gust; and innumerable interstices in the walls, not so tightly
stuffed with moss as Maud had supposed, disclosed themselves. Yet the
seal-oil burned brightly and we were warm and comfortable.
В тот вечер, когда и над моей хижиной появилась крыша, мы вторично
отпраздновали новоселье. Третий день яростно бушевал шторм; он шел с
юго-востока, постепенно перемещаясь к северо-западу, и сейчас дул на нас
прямо с моря. Прибой грохотал на отлогом берегу внешней бухты, и даже в
нашем маленьком глубоком заливчике гуляли изрядные волны. Скалистый хребет
острова не защищал нас от ветра, который так ревел и завывал вокруг хижины,
что я опасался за ее стены. Крыша, натянутая, казалось мне, туго, как
барабан, прогибалась и ходила ходуном при каждом порыве ветра; в стенах,
плотно, как полагала Мод, проконопаченных мхом, открылись бесчисленные щели.
Но внутри ярко горела плошка с котиковым жиром, и нам было тепло и уютно.
It was a pleasant evening indeed, and we voted that as a social
function on Endeavour Island it had not yet been eclipsed. Our minds were at
ease. Not only had we resigned ourselves to the bitter winter, but we were
prepared for it. The seals could depart on their mysterious journey into the
south at any time, now, for all we cared; and the storms held no terror for
us. Not only were we sure of being dry and warm and sheltered from the wind,
but we had the softest and most luxurious mattresses that could be made from
moss. This had been Maud's idea, and she had herself jealously gathered all
the moss. This was to be my first night on the mattress, and I knew I should
sleep the sweeter because she had made it.
Это был удивительно приятный вечер, и мы с Мод единогласно решили, что
ни одно из наших светских мероприятий на Острове Усилий еще не проходило
столь успешно. На душе у нас было спокойно. Мы не только примирились с
мыслью о предстоявшей нам суровой зиме, но и подготовились к ней. Котики
могли теперь в любой день отправляться в свое таинственное путешествие на юг
-- что нам до того! Да и бури нас не страшили. Мы не сомневались, что нам
будет сухо и тепло под нашим кровом, а у нас к тому же имелись еще
роскошные, мягкие тюфяки, изготовленные из мха. Это было изобретение Мод, и
она сама ревностно собирала для них мох. Мне предстояло сегодня впервые за
много ночей спать на тюфяке, и я знал, что сон мой будет еще слаще оттого,
что тюфяк этот сделан руками Мод.
As she rose to go she turned to me with the whimsical way she had, and
said:
Направляясь к себе в хижину. Мод обернулась ко мне и неожиданно
произнесла следующие загадочные слова:
"Something is going to happen - is happening, for that matter. I feel
it. Something is coming here, to us. It is coming now. I don't know what,
but it is coming."
-- Что-то должно произойтиВернее, уже происходит. Я чувствую. Что-то
приближается сюда, к нам. Вот в эту самую минуту. Я не знаю, что это, но оно
идет сюда.
"Good or bad?" I asked.
-- Хорошее или плохое? -- спросил я.
She shook her head. "I don't know, but it is there, somewhere."
Она покачала головой.
-- Не знаю, но оно где-то там.
She pointed in the direction of the sea and wind.
И она указала в ту сторону, откуда ветер рвался к нам с моря.
"It's a lee shore," I laughed, "and I am sure I'd rather be here than
arriving, a night like this."
-- Там море и шторм, -- рассмеялся я, -- и не позавидуешь тому, кто
вздумает высадиться на этот берег в такую ночь.
"You are not frightened?" I asked, as I stepped to open the door for
her.
-- Вы не боитесь? -- спросил я, провожая ее до двери.
Her eyes looked bravely into mine.
Вместо ответа она смело и прямо посмотрела мне в глаза.
"And you feel well? perfectly well?"
-- А как вы себя чувствуете? Вполне хорошо?
"Never better," was her answer.
-- Никогда не чувствовала себя лучше, -- отвечала она.
We talked a little longer before she went.
Мы поговорили еще немного, и она ушла.
"Good-night, Maud," I said.
-- Спокойной ночи. Мод! -- крикнул я ей вслед.
"Good-night, Humphrey," she said.
-- Спокойной ночи, Хэмфри! -- откликнулась она.
This use of our given names had come about quite as a matter of course,
and was as unpremeditated as it was natural. In that moment I could have put
my arms around her and drawn her to me. I should certainly have done so out
in that world to which we belonged. As it was, the situation stopped there
in the only way it could; but I was left alone in my little but, glowing
warmly through and through with a pleasant satisfaction; and I knew that a
tie, or a tacit something, existed between us which had not existed before.
Не сговариваясь, мы назвали друг друга по имени, и это вышло совсем
просто и естественно. Я знал, что в эту минуту я мог бы обнять ее и привлечь
к себе. В привычной для нас обоих обстановке я бы, несомненно, так и
поступил. Но здесь наши отношения не могли перейти известной грани, и я
остался один в своей маленькой хижине, согретый сознанием, что между мною и
Мод возникли какие-то новые узы, какое-то новое молчаливое взаимопонимание.
I awoke, oppressed by a mysterious sensation. There seemed something
missing in my environment. But the mystery and oppressiveness vanished after
the first few seconds of waking, when I identified the missing something as
the wind. I had fallen asleep in that state of nerve tension with which one
meets the continuous shock of sound or movement, and I had awakened, still
tense, bracing myself to meet the pressure of something which no longer bore
upon me.
Мое пробуждение сопровождалось странным гнетущим ощущением
беспокойства. Словно мне чего-то недоставало, словно исчезло что-то
привычное. Но это ощущение скоро прошло, и я понял, что ничто не изменилось,
-- не было только ветра. Когда я засыпал, нервы у меня были напряжены, как
бывает всегда при длительном воздействии на них звука или движения, и,
пробудясь, я в первое мгновение все еще находился в этом состоянии
напряжения, стараясь противостоять силе, которая уже перестала действовать.
It was the first night I had spent under cover in several months, and I
lay luxuriously for some minutes under my blankets (for once not wet with
fog or spray), analysing, first, the effect produced upon me by the
cessation of the wind, and next, the joy which was mine from resting on the
mattress made by Maud's hands. When I had dressed and opened the door, I
heard the waves still lapping on the beach, garrulously attesting the fury
of the night. It was a clear day, and the sun was shining. I had slept late,
and I stepped outside with sudden energy, bent upon making up lost time as
befitted a dweller on Endeavour Island.
Впервые за долгие месяцы я провел ночь под кровлей, и мне хотелось
понежиться еще под сухими одеялами, не ощущая на лице ни тумана, ни морских
брызг. Я лежал, размышляя над тем, как странно подействовало на меня
прекращение ветра, и испытывая блаженство от сознания, что я покоюсь на
тюфяке, сделанном руками Мод. Одевшись и выглянув наружу, я услышал шум
прибоя, который все еще бился о берег и свидетельствовал о недавно
пронесшемся шторме. День был яркий и солнечный. Я изрядно заспался и теперь
с внезапным приливом энергии шагнул за порог. Я был исполнен решимости
наверстать упущенное время, как и подобало обитателю Острова Усилий.
And when outside, I stopped short. I believed my eyes without question,
and yet I was for the moment stunned by what they disclosed to me. There, on
the beach, not fifty feet away, bow on, dismasted, was a black-hulled
vessel. Masts and booms, tangled with shrouds, sheets, and rent canvas, were
rubbing gently alongside. I could have rubbed my eyes as I looked. There was
the home-made galley we had built, the familiar break of the poop, the low
yacht-cabin scarcely rising above the rail. It was the Ghost.
Но, выйдя из хижины, я остановился как вкопанный. Я не мог поверить
своим глазам; то, что я увидел, ошеломило меня. На берегу, в каких-нибудь
пятидесяти футах от хижины, уткнувшись носом в песок, лежал лишенный мачт
черный корпус судна. Мачты и гики, перепутавшись с вантами и разодранными
парусами, свисали с его борта. Я был поражен и глядел во все глаза. Вот он,
камбуз, который мы сами построили, а вот и знакомый уступ юта и невысокая
палуба рубки, едва возвышающаяся над бортом. Это был "Призрак".
What freak of fortune had brought it here - here of all spots? what
chance of chances? I looked at the bleak, inaccessible wall at my back and
know the profundity of despair. Escape was hopeless, out of the question. I
thought of Maud, asleep there in the hut we had reared; I remembered her
"Good-night, Humphrey"; "my woman, my mate," went ringing through my brain,
but now, alas, it was a knell that sounded. Then everything went black
before my eyes. Possibly it was the fraction of a second, but I had no
knowledge of how long an interval had lapsed before I was myself again.
There lay the Ghost, bow on to the beach, her splintered bowsprit projecting
over the sand, her tangled spars rubbing against her side to the lift of the
crooning waves. Something must be done, must be done.
Какой каприз судьбы занес его именно сюда, в этот крохотный уголок
земли? Что за чудовищное совпадение? Я оглянулся на неприступную каменную
стену за моей спиной, и безысходное отчаяние охватило меня. Бежать было
некуда, абсолютно некуда. Я подумал о Мод, спящей в хижине, построенной
нашими руками, вспомнил, как она сказала: "Спокойной ночи, Хэмфри", и слова
"моя жена, моя подруга" вновь зазвенели в моем мозгу, но теперь -- увы! --
они звучали погребальным звоном. У меня потемнело в глазах. Быть может, это
продолжалось лишь долю секунды -- не знаю. Когда я очнулся, передо мною
по-прежнему чернел корпус шхуны; ее расколотый бушприт торчал над песчаным
берегом, а обломанные части рангоута со скрипом терлись о борт при каждом
всплеске волны. Я понял, что надо что-то предпринять. Надо было немедленно
что-то предпринять!
It came upon me suddenly, as strange, that nothing moved aboard.
Wearied from the night of struggle and wreck, all hands were yet asleep, I
"Watch out!" I heard Maud scream.
-- Берегитесь! -- услышал я отчаянный крик Мод.
In my excitement I had not been taking notice of other things, and I
looked up to see the lord of the harem charging down upon me. Again I fled
to the boat, hotly pursued; but this time Maud made no suggestion of turning
back.
Увлеченный охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, что
меня атакует сам владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился к
шлюпке. Но на этот раз Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи.
"It would be better, I imagine, if you let harems alone and devoted
your attention to lonely and inoffensive-looking seals," was what she said.
"I think I have read something about them. Dr. Jordan's book, I believe.
They are the young bulls, not old enough to have harems of their own. He
called them the holluschickie, or something like that. It seems to me if we
find where they haul out - "
-- Я думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками,
-- сказала она. -- Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала про
это. У доктора Джордана как будто. Это молодые самцы, недостаточно
возмужавшие, чтобы иметь свои гаремы. Джордан, кажется, называет их
"холостяками". Нужно только найти, где у них лежбище, и тогда...
"It seems to me that your fighting instinct is aroused," I laughed.
-- В вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! -- рассмеялся я.
She flushed quickly and prettily. "I'll admit I don't like defeat any
more than you do, or any more than I like the idea of killing such pretty,
inoffensive creatures."
Она мило вспыхнула.
-- Я, так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне и
очень не по душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий.
"Pretty!" I sniffed. "I failed to mark anything pre-eminently pretty
about those foamy-mouthed beasts that raced me."
-- Красивых! -- усмехнулся я. -- Что-то я не заметил ничего красивого в
этих чудовищах, которые гнались за мной, оскалив клыки.
"Your point of view," she laughed. "You lacked perspective. Now if you
did not have to get so close to the subject - "
-- Все зависит от точки зрения, -- рассмеялась она. -- Вам не хватает
перспективы. К наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишком
близко...
"The very thing!" I cried. "What I need is a longer club. And there's
that broken oar ready to hand."
-- Вот именно! -- воскликнул я. -- Что мне нужно -- так это дубинку
подлиннее. Кстати, можно воспользоваться сломанным веслом.
"It just comes to me," she said, "that Captain Larsen was telling me
how the men raided the rookeries. They drive the seals, in small herds, a
short distance inland before they kill them."
-- Я припоминаю... -- сказала она. -- Капитан Ларсен рассказывал, как
охотятся на лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега и
там убивают.
"I don't care to undertake the herding of one of those harems," I
objected.
-- Ну, у меня нет особого желания загонять "небольшую часть стада", --
возразил я.
"But there are the holluschickie," she said. "The holluschickie haul
out by themselves, and Dr. Jordan says that paths are left between the
harems, and that as long as the holluschickie keep strictly to the path they
are unmolested by the masters of the harem."
-- Есть еще "холостяки", -- сказала она. -- Они держатся особняком.
Доктор Джордан говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока
"холостяки" не сходят с этих дорожек, повелители гаремов не трогают их.
"There's one now," I said, pointing to a young bull in the water.
"Let's watch him, and follow him if he hauls out."
-- Вот как раз плывет один из них, -- указал я на молодого "холостяка",
подплывавшего к берегу. -- Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет из
воды, я пойду следом.
He swam directly to the beach and clambered out into a small opening
between two harems, the masters of which made warning noises but did not
attack him. We watched him travel slowly inward, threading about among the
harems along what must have been the path.
Котик выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами,
повелители которых грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленно
удаляться, пробираясь по "дорожке".
"Here goes," I said, stepping out; but I confess my heart was in my
mouth as I thought of going through the heart of that monstrous herd.
-- Ну попытаемся! -- бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но,
признаюсь, сердце у меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придется
пройти сквозь все это громадное стадо.
"It would be wise to make the boat fast," Maud said.
-- Не мешало бы закрепить шлюпку, -- сказала Мод.
She had stepped out beside me, and I regarded her with wonderment.
Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на
нее.
She nodded her head determinedly. "Yes, I'm going with you, so you may
as well secure the boat and arm me with a club."
Она решительно кивнула.
-- Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите
меня какой-нибудь дубинкой.
"Let's go back," I said dejectedly. "I think tundra grass, will do,
after all."
-- Давайте лучше вернемся назад, -- уныло проговорил я. -- Обойдемся в
конце концов и травой.
"You know it won't," was her reply. "Shall I lead?"
-- Вы же знаете, что трава не годится, -- последовал ответ. -- Может
быть, мне пойти вперед?
With a shrug of the shoulders, but with the warmest admiration and
pride at heart for this woman, I equipped her with the broken oar and took
another for myself. It was with nervous trepidation that we made the first
few rods of the journey. Once Maud screamed in terror as a cow thrust an
inquisitive nose toward her foot, and several times I quickened my pace for
the same reason. But, beyond warning coughs from either side, there were no
signs of hostility. It was a rookery which had never been raided by the
hunters, and in consequence the seals were mild-tempered and at the same
time unafraid.
Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за
нее. Я дал ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы
вперед. Мод испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась
носом к ее ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоих
гаремов доносилось предостерегающее ворчание, но других признаков
враждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников, и поэтому
котики здесь были не напуганы и довольно добродушны.
In the very heart of the herd the din was terrific. It was almost
dizzying in its effect. I paused and smiled reassuringly at Maud, for I had
recovered my equanimity sooner than she. I could see that she was still
badly frightened. She came close to me and shouted:
В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я
приостановился и ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть
свою боязнь, она же все еще не могла побороть страха и, подойдя ко мне
ближе, крикнула:
"I'm dreadfully afraid!"
-- Я боюсь, ужасно боюсь!
And I was not. Though the novelty had not yet worn off, the peaceful
comportment of the seals had quieted my alarm. Maud was trembling.
А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное поведение котиков
значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.
"I'm afraid, and I'm not afraid," she chattered with shaking jaws.
"It's my miserable body, not I."
-- Я боюсь и не боюсь, -- лепетала она трясущимися губами. -- Это мое
жалкое тело боится, а не я.
"It's all right, it's all right," I reassured her, my arm passing
instinctively and protectingly around her.
-- Ничего, ничего! -- ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в
стремлении защитить.
I shall never forget, in that moment, how instantly conscious I became
of my manhood. The primitive deeps of my nature stirred. I felt myself
masculine, the protector of the weak, the fighting male. And, best of all, I
felt myself the protector of my loved one. She leaned against me, so light
and lily-frail, and as her trembling eased away it seemed as though I became
aware of prodigious strength. I felt myself a match for the most ferocious
bull in the herd, and I know, had such a bull charged upon me, that I should
have met it unflinchingly and quite coolly, and I know that I should have
killed it.
Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные
инстинкты заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником
слабых, борющимся самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаю
любимое существо. Мод опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и
дрожь ее утихала, а я чувствовал, как крепнут мои силы. Я готов был
сразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту минуту он
набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы.
"I am all right now," she said, looking up at me gratefully. "Let us go
on."
-- Все в порядке, -- проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня
глаза. -- Пойдемте дальше!
And that the strength in me had quieted her and given her confidence,
filled me with an exultant joy. The youth of the race seemed burgeoning in
me, over-civilized man that I was, and I lived for myself the old hunting
days and forest nights of my remote and forgotten ancestry. I had much for
which to thank Wolf Larsen, was my thought as we went along the path between
the jostling harems.
И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня,
наполнило мое сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все
отчетливее звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков,
живших на заре человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. А
ведь мне, пожалуй, следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я,
пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами.
A quarter of a mile inland we came upon the holluschickie - sleek young
bulls, living out the loneliness of their bachelorhood and gathering
strength against the day when they would fight their way into the ranks of
the Benedicts.
Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища
"холостяков" -- молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, -- которые в
одиночестве копили здесь силы в ожидании того дня, когда они с боем проложат
себе дорогу в ряды счастливцев.
Everything now went smoothly. I seemed to know just what to do and how
to do it. Shouting, making threatening gestures with my club, and even
prodding the lazy ones, I quickly cut out a score of the young bachelors
from their companions. Whenever one made an attempt to break back toward the
water, I headed it off. Maud took an active part in the drive, and with her
cries and flourishings of the broken oar was of considerable assistance. I
noticed, though, that whenever one looked tired and lagged, she let it slip
past. But I noticed, also, whenever one, with a show of fight, tried to
break past, that her eyes glinted and showed bright, and she rapped it
smartly with her club.
Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю
жизнь только тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая
дубинкой и даже подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в
сторону десятка два "холостяков". Когда какой-либо из них пытался прорваться
назад к морю, я преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельное
участие и помогала мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил,
однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть.
Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный
зверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла
его дубинкой.
"My, it's exciting!" she cried, pausing from sheer weakness. "I think
I'll sit down."
-- А ведь это увлекает! -- воскликнула она, останавливаясь в
изнеможении, чтобы передохнуть. -- Но я, кажется, должна присесть.
I drove the little herd (a dozen strong, now, what of the escapes she
had permitted) a hundred yards farther on; and by the time she joined me I
had finished the slaughter and was beginning to skin. An hour later we went
proudly back along the path between the harems. And twice again we came down
the path burdened with skins, till I thought we had enough to roof the hut.
I set the sail, laid one tack out of the cove, and on the other tack made
our own little inner cove.
Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по
мягкосердечию Мод, осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше.
Когда она присоединилась ко мне, я уже кончил бой и начал свежевать туши.
Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо шествовали назад по дорожке между
гаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши,
после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я поднял парус,
вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку.
"It's just like home-coming," Maud said, as I ran the boat ashore.
-- Точно в родной дом возвращаемся! -- проговорила Мод, когда шлюпка
врезалась в берег.
I heard her words with a responsive thrill, it was all so dearly
intimate and natural, and I said:
Ее слова взволновали меня -- они прозвучали так естественно и вместе с
тем интимно, -- и я сказал:
"It seems as though I have lived this life always. The world of books
and bookish folk is very vague, more like a dream memory than an actuality.
I surely have hunted and forayed and fought all the days of my life. And
you, too, seem a part of it. You are - " I was on the verge of saying, "my
woman, my mate," but glibly changed it to - "standing the hardship well."
-- А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и
книжников припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на
самом деле я всю жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги на
лежбища зверей. И словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... -- я
чуть не произнес: "моя жена, моя подруга", но вовремя спохватился и
закончил: -- отлично переносите трудности.
But her ear had caught the flaw. She recognized a flight that midmost
broke. She gave me a quick look.
Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал
о чем-то другом, и бросила на меня быстрый взгляд.
"Not that. You were saying - ?"
-- Это не то. Вы хотели сказать...
"That the American Mrs. Meynell was living the life of a savage and
living it quite successfully," I said easily.
-- ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом
довольно успешно, -- непринужденно произнес я.
"Oh," was all she replied; but I could have sworn there was a note of
disappointment in her voice.
-- О! -- протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был
разочарованный.
But "my woman, my mate" kept ringing in my head for the rest of the day
and for many days. Yet never did it ring more loudly than that night, as I
watched her draw back the blanket of moss from the coals, blow up the fire,
and cook the evening meal. It must have been latent savagery stirring in me,
for the old words, so bound up with the roots of the race, to grip me and
thrill me. And grip and thrill they did, till I fell asleep, murmuring them
to myself over and over again.
Слова эти -- "моя жена, моя подруга" -- звучали в моей душе весь день и
еще много дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер,
когда я, сидя у очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает
огонь и готовит ужин. Верно, крепка была моя связь с моим первобытным
предком, если эти древние слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, так
захватили и взволновали меня. А они звучали во мне все громче и громче, и,
засыпая, я повторял их про себя.
"It will smell," I said, "but it will keep in the heat and keep out the
rain and snow."
-- Да, от шкур будет попахивать, -- сказал я, -- зато они сохранят в
хижине тепло и укроют вас от дождя и снега.
We were surveying the completed seal-skin roof.
Мы стояли и рассматривали крышу из котиковых шкур, которая наконец была
готова.
"It is clumsy, but it will serve the purpose, and that is the main
thing," I went on, yearning for her praise.
-- Она неказиста, но своей цели послужит, а это главное, -- продолжал
я, жаждая услышать похвалу из уст Мод.
And she clapped her hands and declared that she was hugely pleased.
Она захлопала в ладоши и объявила, что страшно довольна.
"But it is dark in here," she said the next moment, her shoulders
shrinking with a little involuntary shiver.
-- Но ведь внутри совсем темно, -- добавила она секунду спустя и
невольно передернула плечами.
"You might have suggested a window when the walls were going up," I
said. "It was for you, and you should have seen the need of a window."
-- Почему же вы не предложили сделать окно, когда мы складывали стены?
-- сказал я. -- Хижина строилась для вас, и вы могли бы подумать о том, что
вам нужен свет.
"But I never do see the obvious, you know," she laughed back. "And
besides, you can knock a hole in the wall at any time.'
-- Но я как-то не привыкла задумываться над тем, что кажется очевидным,
-- засмеялась она в ответ. -- А кроме того, в стене ведь можно пробить дыру
в любое время.
"Quite true; I had not thought of it," I replied, wagging my head
sagely. "But have you thought of ordering the window-glass? Just call up the
firm, - Red, 4451, I think it is, - and tell them what size and kind of
glass you wish."
-- Совершенно верно. Вот об этом я не подумал, -- отозвался я,
глубокомысленно покачивая головой. -- Ну, а вы позаботились уже заказать
оконные стекла? Позвоните в магазин -- Рэд-44-51, если не ошибаюсь, -- и
скажите, какой сорт и размер вам нужен.
"That means - " she began.
-- Это значит?.. -- начала она.
"No window."
-- Это значит, что окна не будет.
It was a dark and evil-appearing thing, that hut, not fit for aught
better than swine in a civilized land; but for us, who had known the misery
of the open boat, it was a snug little habitation. Following the
housewarming, which was accomplished by means of seal-oil and a wick made
from cotton calking, came the hunting for our winter's meat and the building
of the second hut. It was a simple affair, now, to go forth in the morning
and return by noon with a boatload of seals. And then, while I worked at
building the hut, Maud tried out the oil from the blubber and kept a slow
fire under the frames of meat. I had heard of jerking beef on the plains,
and our seal-meat, cut in thin strips and hung in the smoke, cured
excellently.
Темно и неприглядно было в этой хижине. В цивилизованных условиях такое
сооружение могло бы послужить разве лишь свиным хлевом, но нам, познавшим
все тяготы скитаний на шлюпке, оно казалось весьма уютным пристанищем.
Отпраздновав новоселье при свете пенькового фитиля, плававшего в вытопленном
котиковом жире, мы занялись заготовлением мяса на зиму и постройкой второй
хижины. Охота казалась нам теперь простым делом. С утра мы выезжали на
шлюпке, а к полудню возвращались с грузом котиковых туш. Затем, пока я
трудился над постройкой хижины. Мод вытапливала жир и поддерживала огонь в
очаге, над которым коптилось мясо. Я слышал о том, как коптят говядину в
центральных штатах, и мы делали так же: нарезали мясо котиков длинными
тонкими ломтями, подвешивали их над костром, и они превосходно коптились.
The second hut was easier to erect, for I built it against the first,
and only three walls were required. But it was work, hard work, all of it.
Maud and I worked from dawn till dark, to the limit of our strength, so that
when night came we crawled stiffly to bed and slept the animal-like sleep
exhaustion. And yet Maud declared that she had never felt better or stronger
in her life. I knew this was true of myself, but hers was such a lily
strength that I feared she would break down. Often and often, her last-
reserve force gone, I have seen her stretched flat on her back on the sand
in the way she had of resting and recuperating. And then she would be up on
her feet and toiling hard as ever. Where she obtained this strength was the
marvel to me.
Складывать вторую хижину было легче, так как я пристраивал ее к первой
и для нее требовалось только три стены. Но и на это надо было употребить
много упорного, тяжелого труда. Мы с Мод работали весь день дотемна, не щадя
сил, а с наступлением ночи еле добирались до своих постелей и засыпали как
убитые. И все же Мод уверяла меня, что никогда в жизни не чувствовала себя
такой здоровой и сильной. Про себя я мог сказать то же самое, но Мод была
хрупкая, как цветок, и я все время боялся, что ее здоровье не выдержит
такого напряжения. Сколько раз видел я, как она в полном изнеможении
ложилась навзничь на песок, раскинув руки, чтобы лучше отдохнуть, а потом
вскакивала и трудилась с прежним упорством, и не переставал дивиться, откуда
только берутся у нее силы.
"Think of the long rest this winter," was her reply to my
remonstrances. "Why, we'll be clamorous for something to do."
-- Ну, нам еще надоест отдыхать зимой, -- отвечала она на все мои
уговоры поберечь себя. -- Да мы будем изнывать от безделья и радоваться
любой работе!
We held a housewarming in my hut the night it was roofed. It was the
end of the third day of a fierce storm which had swung around the compass
from the south-east to the north-west, and which was then blowing directly
in upon us. The beaches of the outer cove were thundering with the surf, and
even in our land-locked inner cove a respectable sea was breaking. No high
backbone of island sheltered us from the wind, and it whistled and bellowed
about the hut till at times I feared for the strength of the walls. The skin
roof, stretched tightly as a drumhead, I had thought, sagged and bellied
with every gust; and innumerable interstices in the walls, not so tightly
stuffed with moss as Maud had supposed, disclosed themselves. Yet the
seal-oil burned brightly and we were warm and comfortable.
В тот вечер, когда и над моей хижиной появилась крыша, мы вторично
отпраздновали новоселье. Третий день яростно бушевал шторм; он шел с
юго-востока, постепенно перемещаясь к северо-западу, и сейчас дул на нас
прямо с моря. Прибой грохотал на отлогом берегу внешней бухты, и даже в
нашем маленьком глубоком заливчике гуляли изрядные волны. Скалистый хребет
острова не защищал нас от ветра, который так ревел и завывал вокруг хижины,
что я опасался за ее стены. Крыша, натянутая, казалось мне, туго, как
барабан, прогибалась и ходила ходуном при каждом порыве ветра; в стенах,
плотно, как полагала Мод, проконопаченных мхом, открылись бесчисленные щели.
Но внутри ярко горела плошка с котиковым жиром, и нам было тепло и уютно.
It was a pleasant evening indeed, and we voted that as a social
function on Endeavour Island it had not yet been eclipsed. Our minds were at
ease. Not only had we resigned ourselves to the bitter winter, but we were
prepared for it. The seals could depart on their mysterious journey into the
south at any time, now, for all we cared; and the storms held no terror for
us. Not only were we sure of being dry and warm and sheltered from the wind,
but we had the softest and most luxurious mattresses that could be made from
moss. This had been Maud's idea, and she had herself jealously gathered all
the moss. This was to be my first night on the mattress, and I knew I should
sleep the sweeter because she had made it.
Это был удивительно приятный вечер, и мы с Мод единогласно решили, что
ни одно из наших светских мероприятий на Острове Усилий еще не проходило
столь успешно. На душе у нас было спокойно. Мы не только примирились с
мыслью о предстоявшей нам суровой зиме, но и подготовились к ней. Котики
могли теперь в любой день отправляться в свое таинственное путешествие на юг
-- что нам до того! Да и бури нас не страшили. Мы не сомневались, что нам
будет сухо и тепло под нашим кровом, а у нас к тому же имелись еще
роскошные, мягкие тюфяки, изготовленные из мха. Это было изобретение Мод, и
она сама ревностно собирала для них мох. Мне предстояло сегодня впервые за
много ночей спать на тюфяке, и я знал, что сон мой будет еще слаще оттого,
что тюфяк этот сделан руками Мод.
As she rose to go she turned to me with the whimsical way she had, and
said:
Направляясь к себе в хижину. Мод обернулась ко мне и неожиданно
произнесла следующие загадочные слова:
"Something is going to happen - is happening, for that matter. I feel
it. Something is coming here, to us. It is coming now. I don't know what,
but it is coming."
-- Что-то должно произойтиВернее, уже происходит. Я чувствую. Что-то
приближается сюда, к нам. Вот в эту самую минуту. Я не знаю, что это, но оно
идет сюда.
"Good or bad?" I asked.
-- Хорошее или плохое? -- спросил я.
She shook her head. "I don't know, but it is there, somewhere."
Она покачала головой.
-- Не знаю, но оно где-то там.
She pointed in the direction of the sea and wind.
И она указала в ту сторону, откуда ветер рвался к нам с моря.
"It's a lee shore," I laughed, "and I am sure I'd rather be here than
arriving, a night like this."
-- Там море и шторм, -- рассмеялся я, -- и не позавидуешь тому, кто
вздумает высадиться на этот берег в такую ночь.
"You are not frightened?" I asked, as I stepped to open the door for
her.
-- Вы не боитесь? -- спросил я, провожая ее до двери.
Her eyes looked bravely into mine.
Вместо ответа она смело и прямо посмотрела мне в глаза.
"And you feel well? perfectly well?"
-- А как вы себя чувствуете? Вполне хорошо?
"Never better," was her answer.
-- Никогда не чувствовала себя лучше, -- отвечала она.
We talked a little longer before she went.
Мы поговорили еще немного, и она ушла.
"Good-night, Maud," I said.
-- Спокойной ночи. Мод! -- крикнул я ей вслед.
"Good-night, Humphrey," she said.
-- Спокойной ночи, Хэмфри! -- откликнулась она.
This use of our given names had come about quite as a matter of course,
and was as unpremeditated as it was natural. In that moment I could have put
my arms around her and drawn her to me. I should certainly have done so out
in that world to which we belonged. As it was, the situation stopped there
in the only way it could; but I was left alone in my little but, glowing
warmly through and through with a pleasant satisfaction; and I knew that a
tie, or a tacit something, existed between us which had not existed before.
Не сговариваясь, мы назвали друг друга по имени, и это вышло совсем
просто и естественно. Я знал, что в эту минуту я мог бы обнять ее и привлечь
к себе. В привычной для нас обоих обстановке я бы, несомненно, так и
поступил. Но здесь наши отношения не могли перейти известной грани, и я
остался один в своей маленькой хижине, согретый сознанием, что между мною и
Мод возникли какие-то новые узы, какое-то новое молчаливое взаимопонимание.
I awoke, oppressed by a mysterious sensation. There seemed something
missing in my environment. But the mystery and oppressiveness vanished after
the first few seconds of waking, when I identified the missing something as
the wind. I had fallen asleep in that state of nerve tension with which one
meets the continuous shock of sound or movement, and I had awakened, still
tense, bracing myself to meet the pressure of something which no longer bore
upon me.
Мое пробуждение сопровождалось странным гнетущим ощущением
беспокойства. Словно мне чего-то недоставало, словно исчезло что-то
привычное. Но это ощущение скоро прошло, и я понял, что ничто не изменилось,
-- не было только ветра. Когда я засыпал, нервы у меня были напряжены, как
бывает всегда при длительном воздействии на них звука или движения, и,
пробудясь, я в первое мгновение все еще находился в этом состоянии
напряжения, стараясь противостоять силе, которая уже перестала действовать.
It was the first night I had spent under cover in several months, and I
lay luxuriously for some minutes under my blankets (for once not wet with
fog or spray), analysing, first, the effect produced upon me by the
cessation of the wind, and next, the joy which was mine from resting on the
mattress made by Maud's hands. When I had dressed and opened the door, I
heard the waves still lapping on the beach, garrulously attesting the fury
of the night. It was a clear day, and the sun was shining. I had slept late,
and I stepped outside with sudden energy, bent upon making up lost time as
befitted a dweller on Endeavour Island.
Впервые за долгие месяцы я провел ночь под кровлей, и мне хотелось
понежиться еще под сухими одеялами, не ощущая на лице ни тумана, ни морских
брызг. Я лежал, размышляя над тем, как странно подействовало на меня
прекращение ветра, и испытывая блаженство от сознания, что я покоюсь на
тюфяке, сделанном руками Мод. Одевшись и выглянув наружу, я услышал шум
прибоя, который все еще бился о берег и свидетельствовал о недавно
пронесшемся шторме. День был яркий и солнечный. Я изрядно заспался и теперь
с внезапным приливом энергии шагнул за порог. Я был исполнен решимости
наверстать упущенное время, как и подобало обитателю Острова Усилий.
And when outside, I stopped short. I believed my eyes without question,
and yet I was for the moment stunned by what they disclosed to me. There, on
the beach, not fifty feet away, bow on, dismasted, was a black-hulled
vessel. Masts and booms, tangled with shrouds, sheets, and rent canvas, were
rubbing gently alongside. I could have rubbed my eyes as I looked. There was
the home-made galley we had built, the familiar break of the poop, the low
yacht-cabin scarcely rising above the rail. It was the Ghost.
Но, выйдя из хижины, я остановился как вкопанный. Я не мог поверить
своим глазам; то, что я увидел, ошеломило меня. На берегу, в каких-нибудь
пятидесяти футах от хижины, уткнувшись носом в песок, лежал лишенный мачт
черный корпус судна. Мачты и гики, перепутавшись с вантами и разодранными
парусами, свисали с его борта. Я был поражен и глядел во все глаза. Вот он,
камбуз, который мы сами построили, а вот и знакомый уступ юта и невысокая
палуба рубки, едва возвышающаяся над бортом. Это был "Призрак".
What freak of fortune had brought it here - here of all spots? what
chance of chances? I looked at the bleak, inaccessible wall at my back and
know the profundity of despair. Escape was hopeless, out of the question. I
thought of Maud, asleep there in the hut we had reared; I remembered her
"Good-night, Humphrey"; "my woman, my mate," went ringing through my brain,
but now, alas, it was a knell that sounded. Then everything went black
before my eyes. Possibly it was the fraction of a second, but I had no
knowledge of how long an interval had lapsed before I was myself again.
There lay the Ghost, bow on to the beach, her splintered bowsprit projecting
over the sand, her tangled spars rubbing against her side to the lift of the
crooning waves. Something must be done, must be done.
Какой каприз судьбы занес его именно сюда, в этот крохотный уголок
земли? Что за чудовищное совпадение? Я оглянулся на неприступную каменную
стену за моей спиной, и безысходное отчаяние охватило меня. Бежать было
некуда, абсолютно некуда. Я подумал о Мод, спящей в хижине, построенной
нашими руками, вспомнил, как она сказала: "Спокойной ночи, Хэмфри", и слова
"моя жена, моя подруга" вновь зазвенели в моем мозгу, но теперь -- увы! --
они звучали погребальным звоном. У меня потемнело в глазах. Быть может, это
продолжалось лишь долю секунды -- не знаю. Когда я очнулся, передо мною
по-прежнему чернел корпус шхуны; ее расколотый бушприт торчал над песчаным
берегом, а обломанные части рангоута со скрипом терлись о борт при каждом
всплеске волны. Я понял, что надо что-то предпринять. Надо было немедленно
что-то предпринять!
It came upon me suddenly, as strange, that nothing moved aboard.
Wearied from the night of struggle and wreck, all hands were yet asleep, I