Страница:
испытывать столько треволнений за какие-нибудь сорок часов. И если какой-то
голос нашептывает мне порой, что при сложившихся обстоятельствах я держался
не так уж плохо, -- я не очень-то плотно затыкаю уши...
To begin with, at the midday dinner, Wolf Larsen informed the hunters
that they were to eat thenceforth in the steerage. It was an unprecedented
thing on sealing-schooners, where it is the custom for the hunters to rank,
unofficially as officers. He gave no reason, but his motive was obvious
enough. Horner and Smoke had been displaying a gallantry toward Maud
Brewster, ludicrous in itself and inoffensive to her, but to him evidently
distasteful.
Все началось с того, что в полдень, за обедом. Волк Ларсен предложил
охотникам питаться впредь в своем кубрике. Это было неслыханным нарушением
обычая, установившегося на промысловых шхунах, где охотники неофициально
приравниваются к офицерам. Ларсен не пожелал пускаться в объяснения, но все
было ясно без слов. Хорнер и Смок начали оказывать Мод Брустер знаки
внимания. Это было только смешно и нисколько не задевало ее, но капитану
явно пришлось не по вкусу.
The announcement was received with black silence, though the other four
hunters glanced significantly at the two who had been the cause of their
banishment. Jock Horner, quiet as was his way, gave no sign; but the blood
surged darkly across Smoke's forehead, and he half opened his mouth to
speak. Wolf Larsen was watching him, waiting for him, the steely glitter in
his eyes; but Smoke closed his mouth again without having said anything.
Распоряжение капитана было встречено гробовым молчанием; остальные
четверо охотников многозначительно покосились на виновников изгнания. Джок
Хорнер, малый выдержанный, и глазом не моргнул, но Смок побагровел и уже
готов был что-то возразить. Однако Волк Ларсен следил за ним и ждал, глаза
его холодно поблескивали, и Смок так и не проронил ни слова.
"Anything to say?" the other demanded aggressively.
-- Вы, кажется, хотели что-то сказать? -- вызывающе спросил его Волк
Ларсен.
It was a challenge, but Smoke refused to accept it.
Но Смок не принял вызова.
"About what?" he asked, so innocently that Wolf Larsen was
disconcerted, while the others smiled.
-- Это насчет чего? -- в свою очередь, спросил он и при этом с таким
невинным видом, что Волк Ларсен не сразу нашелся, что сказать, а все
присутствующие усмехнулись.
"Oh, nothing," Wolf Larsen said lamely. "I just thought you might want
to register a kick."
-- Не знаю, -- протянул Волк Ларсен. -- Мне, откровенно говоря,
показалось, что вам не терпится получить пинка.
"About what?" asked the imperturbable Smoke.
-- Это за что же? -- все так же невозмутимо возразил Смок.
Smoke's mates were now smiling broadly. His captain could have killed
him, and I doubt not that blood would have flowed had not Maud Brewster been
present. For that matter, it was her presence which enabled. Smoke to act as
he did. He was too discreet and cautious a man to incur Wolf Larsen's anger
at a time when that anger could be expressed in terms stronger than words. I
was in fear that a struggle might take place, but a cry from the helmsman
made it easy for the situation to save itself.
Охотники уже откровенно улыбались во весь рот. Капитан готов был убить
Смока, и я убежден, что только присутствие Мод Брустер удержало его от
кровопролития. Впрочем, не будь ее здесь. Смок и не вел бы себя так. Он был
слишком осторожен, чтобы раздражать Волка Ларсена в такую минуту, когда тот
беспрепятственно мог пустить в ход кулаки. Все же я очень боялся, что дело
дойдет до драки, но крик рулевого разрядил напряжение.
"Smoke ho!" the cry came down the open companion-way.
-- Дым на горизонте! -- донеслось с палубы через открытый люк трапа.
"How's it bear?" Wolf Larsen called up.
-- Направление? -- крикнул в ответ Волк Ларсен.
"Dead astern, sir."
-- Прямо за кормой, сэр.
"Maybe it's a Russian," suggested Latimer.
-- Не русские ли? -- высказал предположение Лэтимер.
His words brought anxiety into the faces of the other hunters. A
Russian could mean but one thing - a cruiser. The hunters, never more than
roughly aware of the position of the ship, nevertheless knew that we were
close to the boundaries of the forbidden sea, while Wolf Larsen's record as
a poacher was notorious. All eyes centred upon him.
При этих словах лица охотников помрачнели. Русский пароход мог быть
только крейсером, и хотя охотники имели лишь смутное представление о
координатах шхуны, но они все же знали, что находятся вблизи границ
запретных вод, а браконьерские подвиги Волка Ларсена были общеизвестны. Все
глаза устремились на него.
"We're dead safe," he assured them with a laugh. "No salt mines this
time, Smoke. But I'll tell you what - I'll lay odds of five to one it's the
Macedonia."
-- Вздор! -- со смехом отозвался он. -- На этот раз, Смок, вы еще не
попадете на соляные копи. Но вот что я вам скажу: ставлю пять против одного,
что это "Македония".
No one accepted his offer, and he went on: "In which event, I'll lay
ten to one there's trouble breezing up."
Никто не принял его пари, и он продолжал:
-- А если это "Македония", так держу десять против одного, что не
миновать нам стычки.
"No, thank you," Latimer spoke up. "I don't object to losing my money,
but I like to get a run for it anyway. There never was a time when there
wasn't trouble when you and that brother of yours got together, and I'll lay
twenty to one on that."
-- Нет уж, покорно благодарю, -- проворчал Лэтимер. -- Можно, конечно,
и рискнуть, когда есть какойнибудь шанс. Но разве у вас с вашим братцем дело
хоть раз обошлось без стычки? Ставлю двадцать против одного, что и теперь
будет то же.
A general smile followed, in which Wolf Larsen joined, and the dinner
went on smoothly, thanks to me, for he treated me abominably the rest of the
meal, sneering at me and patronizing me till I was all a-tremble with
suppressed rage. Yet I knew I must control myself for Maud Brewster's sake,
and I received my reward when her eyes caught mine for a fleeting second,
and they said, as distinctly as if she spoke, "Be brave, be brave."
Все засмеялись, в том числе и сам Ларсен, и обед прошел сравнительно
гладко -- главным образом благодаря моему долготерпению, так как капитан
взялся после этого изводить меня, то вышучивая, то принимая
покровительственный тон, и довел дело до того, что меня уже трясло от
бешенства и я еле сдерживался. Но я знал, что должен держать себя в руках
ради Мод Брустер, и был вознагражден, когда глаза ее на миг встретились с
моими и сказали мне яснее слов: "Крепитесь, крепитесь!"
We left the table to go on deck, for a steamer was a welcome break in
the monotony of the sea on which we floated, while the conviction that it
was Death Larsen and the Macedonia added to the excitement. The stiff breeze
and heavy sea which had sprung up the previous afternoon had been moderating
all morning, so that it was now possible to lower the boats for an
afternoon's hunt. The hunting promised to be profitable. We had sailed since
daylight across a sea barren of seals, and were now running into the herd.
Встав из-за стола, мы поднялись на палубу. Встреча с пароходом сулила
какое-то разнообразие в монотонном морском плавании, а предположение, что
это Смерть Ларсен на своей "Македонии", особенно взволновало всех. Свежий
ветер, поднявший накануне сильную волну, уже с утра начал стихать, и теперь
можно было спускать лодки; охота обещала быть удачной. С рассвета мы шли по
совершенно пустынному морю, а сейчас перед нами было большое стадо котиков.
The smoke was still miles astern, but overhauling us rapidly, when we
lowered our boats. They spread out and struck a northerly course across the
ocean. Now and again we saw a sail lower, heard the reports of the
shot-guns, and saw the sail go up again. The seals were thick, the wind was
dying away; everything favoured a big catch. As we ran off to get our
leeward position of the last lee boat, we found the ocean fairly carpeted
with sleeping seals. They were all about us, thicker than I had ever seen
them before, in twos and threes and bunches, stretched full length on the
surface and sleeping for all the world like so many lazy young dogs.
Дымок парохода по-прежнему виднелся вдали за кормой и, пока мы спускали
лодки, стал заметно приближаться к нам. Наши шлюпки рассеялись по океану и
взяли курс на север. Время от времени на какой-нибудь из них спускали парус,
после чего оттуда доносились звуки выстрелов, а затем парус взвивался снова.
Котики шли густо, ветер совсем стих, все благоприятствовало охоте. Выйдя на
подветренную сторону от крайней шлюпки, мы обнаружили, что море здесь
буквально усеяно телами спящих котиков. Я никогда еще не видел ничего
подобного: котики окружали нас со всех сторон и, растянувшись на воде по
двое, по трое или небольшими группами, мирно спали, как ленивые щенки.
Under the approaching smoke the hull and upper-works of a steamer were
growing larger. It was the Macedonia. I read her name through the glasses as
she passed by scarcely a mile to starboard. Wolf Larsen looked savagely at
the vessel, while Maud Brewster was curious.
Дым все приближался, и уже начали вырисовываться корпус парохода и его
палубные надстройки. Это была "Македония". Я прочел название судна в
бинокль, когда оно проходило справа, всего в какой-нибудь миле от нас. Волк
Ларсен бросил злобный взгляд в его сторону, а Мод Брустер с любопытством
посмотрела на капитана.
"Where is the trouble you were so sure was breezing up, Captain
Larsen?" she asked gaily.
-- Где же стычка, которую вы предрекали, капитан Ларсен? -- весело
спросила она.
He glanced at her, a moment's amusement softening his features.
Он взглянул на нее с усмешкой, и лицо его на миг смягчилось.
"What did you expect? That they'd come aboard and cut our throats?"
-- А вы чего ждали? Что они возьмут нас на абордаж и перережут нам
глотки?
"Something like that," she confessed. "You understand, seal- hunters
are so new and strange to me that I am quite ready to expect anything."
-- Да, чего-нибудь в этом роде, -- призналась она. -- Я ведь так мало
знаю нравы морских охотников, что готова ожидать чего угодно.
He nodded his head. "Quite right, quite right. Your error is that you
failed to expect the worst."
Он кивнул.
-- Правильно, правильноВаша ошибка лишь в том, что вы могли ожидать
чего-нибудь и похуже.
"Why, what can be worse than cutting our throats?" she asked, with
pretty naive surprise.
-- Как? Что же еще может быть хуже, чем если нам перережут глотки? --
наивно удивилась она.
"Cutting our purses," he answered. "Man is so made these days that his
capacity for living is determined by the money he possesses."
-- Хуже, если у нас взрежут кошелек, -- ответил он. -- В наше время
человек устроен так, что его жизнеспособность определяется содержанием его
кошелька.
"'Who steals my purse steals trash,'" she quoted.
-- "Горсть мусора получит тот, кто кошелек мой украдет", --
процитировала она.
"Who steals my purse steals my right to live," was the reply, "old saws
to the contrary. For he steals my bread and meat and bed, and in so doing
imperils my life. There are not enough soup-kitchens and bread-lines to go
around, you know, and when men have nothing in their purses they usually
die, and die miserably - unless they are able to fill their purses pretty
speedily."
-- Но кто крадет мой кошелек, крадет мое право на жизнь, -- последовал
ответ. -- Старая поговорка наизнанку... Ведь он крадет мой хлеб, и мой кусок
мяса, и мою постель и тем самым ставит под угрозу и мою жизнь. Вы же знаете,
что того супа и хлеба, которые бесплатно раздают беднякам, хватает далеко не
на всех голодных, и, когда у человека пуст кошелек, ему ничего не остается,
как умереть собачьей смертью... если он не изловчится тем или иным способом
быстро свой кошелек пополнить.
"But I fail to see that this steamer has any designs on your purse."
-- Но я не вижу, чтобы этот пароход покушался на ваш кошелек.
"Wait and you will see," he answered grimly.
-- Подождите, еще увидите, -- мрачно промолвил он.
We did not have long to wait. Having passed several miles beyond our
line of boats, the Macedonia proceeded to lower her own. We knew she carried
fourteen boats to our five (we were one short through the desertion of
Wainwright), and she began dropping them far to leeward of our last boat,
continued dropping them athwart our course, and finished dropping them far
to windward of our first weather boat. The hunting, for us, was spoiled.
There were no seals behind us, and ahead of us the line of fourteen boats,
like a huge broom, swept the herd before it.
Ждать нам пришлось недолго. Пройдя на несколько миль вперед за наши
шлюпки, "Македония" спустила свои. Мы знали, что на ней четырнадцать шлюпок,
а у нас было только пять, после того как на одной удрал Уэйнрайт.
"Македония" сначала спустила несколько шлюпок с подветренной стороны и
довольно далеко от нашей крайней шлюпки, потом стала спускать их поперек
нашего курса и последнюю спустила далеко с наветренной стороны от нашей
ближайшей шлюпки. Маневр "Македонии" испортил нам охоту. Позади нас котиков
не было, а впереди бороздили море четырнадцать чужих шлюпок и, словно
огромная метла, сметали перед собою стадо.
Our boats hunted across the two or three miles of water between them
and the point where the Macedonia's had been dropped, and then headed for
home. The wind had fallen to a whisper, the ocean was growing calmer and
calmer, and this, coupled with the presence of the great herd, made a
perfect hunting day - one of the two or three days to be encountered in the
whole of a lucky season. An angry lot of men, boat-pullers and steerers as
well as hunters, swarmed over our side. Each man felt that he had been
robbed; and the boats were hoisted in amid curses, which, if curses had
power, would have settled Death Larsen for all eternity - "Dead and damned
for a dozen iv eternities," commented Louis, his eyes twinkling up at me as
he rested from hauling taut the lashings of his boat.
Закончив отстрел зверя на узкой полосе в три-четыре мили, -- это было
все, что оставила нам для охоты "Македония", -- наши шлюпки вынуждены были
вернуться на шхуну. Ветер улегся, еле заметное дуновение проносилось над
притихшим океаном. Такая погода при встрече с огромным стадом котиков могла
бы обеспечить отличную охоту. Даже в удачный сезон таких дней выпадает
немного, и все наши матросы -- и гребцы и рулевые, не говоря уже об
охотниках, -- поднимаясь на борт, кипели злобой. Каждый чувствовал себя
ограбленным. Пока втаскивали шлюпки, проклятия так и сыпались на голову
Смерти Ларсена, и если бы крепкие слова могли убивать, он, верно, был бы
обречен на погибель.
-- Провалиться бы ему в преисподнюю на веки вечные! -- проворчал Луис,
бросая мне многозначительный взгляд и присаживаясь отдохнуть, после того как
он принайтовил свою шлюпку.
"Listen to them, and find if it is hard to discover the most vital
thing in their souls," said Wolf Larsen. "Faith? and love? and high ideals?
The good? The beautiful? the true?"
-- Вот прислушайтесь-ка к их словам и скажите, что еще могло бы так их
взволновать, -- заговорил Волк Ларсен. -- Вера? Любовь? Высокие идеалы?
Добро? Красота? Истина?
"Their innate sense of right has been violated," Maud Brewster said,
joining the conversation.
-- В них оскорблено врожденное чувство справедливости, -- заметила Мод
Брустер.
She was standing a dozen feet away, one hand resting on the main-
shrouds and her body swaying gently to the slight roll of the ship. She had
not raised her voice, and yet I was struck by its clear and bell-like tone.
Ah, it was sweet in my ears! I scarcely dared look at her just then, for the
fear of betraying myself. A boy's cap was perched on her head, and her hair,
light brown and arranged in a loose and fluffy order that caught the sun,
seemed an aureole about the delicate oval of her face. She was positively
bewitching, and, withal, sweetly spirituelle, if not saintly. All my
old-time marvel at life returned to me at sight of this splendid incarnation
of it, and Wolf Larsen's cold explanation of life and its meaning was truly
ridiculous and laughable.
Она стояла шагах в десяти от нас, придерживаясь одной рукой за
грот-ванты и чуть покачиваясь в такт легкой качке шхуны. Она сказала это
негромко, но я вздрогнул -- голос ее прозвенел, как чистый колокольчик. Как
он ласкал мой слух! Я едва осмелился взглянуть на нее, боясь выдать себя.
Светло-каштановые волосы ее, выбиваясь из-под морской фуражки, золотились на
солнце и словно ореолом окружали нежный овал лица. Она была очаровательна и
полна соблазна, и вместе с тем необычайная одухотворенность ее облика
придавала ей что-то неземноеВсе мое прежнее восторженное преклонение перед
жизнью воскресло во мне перед столь дивным ее воплощением, и холодные
рассуждения Волка Ларсена о смысле жизни показались нелепыми и смешными.
"A sentimentalist," he sneered, "like Mr. Van Weyden. Those men are
cursing because their desires have been outraged. That is all. What desires?
The desires for the good grub and soft beds ashore which a handsome pay-day
brings them - the women and the drink, the gorging and the beastliness which
so truly expresses them, the best that is in them, their highest
aspirations, their ideals, if you please. The exhibition they make of their
feelings is not a touching sight, yet it shows how deeply they have been
touched, how deeply their purses have been touched, for to lay hands on
their purses is to lay hands on their souls."
-- Вы сентиментальны, как мистер Ван-Вейден, -- язвительно произнес
Ларсен. -- Почему эти люди чертыхаются? Да потому, что кто-то помешал
исполнению их желаний. А каковы их желания? Пожрать повкусней да поваляться
на мягкой постели, сойдя на берег, после того как им выплатят кругленькую
сумму. Женщины и вино, животный разгул -- вот и все их желания, все, чем
полны их души, -- их высшие стремления, их идеалы, если хотите. То, как они
проявляют свои чувства, зрелище малопривлекательное, зато сейчас очень ясно
видно, что они задеты за живое. Растревожить их душу можно сильнее всего,
если залезть к ним в карман.
"'You hardly behave as if your purse had been touched," she said,
smilingly.
-- Однако по вашему поведению не видно, чтобы к вам залезли в карман,
-- сказала она смеясь.
"Then it so happens that I am behaving differently, for my purse and my
soul have both been touched. At the current price of skins in the London
market, and based on a fair estimate of what the afternoon's catch would
have been had not the Macedonia hogged it, the Ghost has lost about fifteen
hundred dollars' worth of skins."
-- Видимо, я просто веду себя иначе, а мне тоже залезли в карман и,
следовательно, растревожили и мою душу. Если подсчитать примерно, сколько
шкур украла у нас сегодня "Македония", то, учитывая последние цены на
котиковые шкуры на лондонском рынке, "Призрак" потерял тысячи полторы
долларов, никак не меньше.
"You speak so calmly - " she began.
-- Вы говорите об этом так спокойно... -- начала она.
"But I do not feel calm; I could kill the man who robbed me," he
interrupted. "Yes, yes, I know, and that man my brother - more sentiment!
Bah!"
-- Но я совсем не спокоен, -- перебил он. -- Я мог бы убить того, кто
меня ограбил. Да, да, я знаю -- он мой брат! ВздорСантименты!
His face underwent a sudden change. His voice was less harsh and wholly
sincere as he said:
Внезапно выражение его лица изменилось, и он проговорил менее резко и с
ноткой искренности в голосе:
"You must be happy, you sentimentalists, really and truly happy at
dreaming and finding things good, and, because you find some of them good,
feeling good yourself. Now, tell me, you two, do you find me good?"
-- Вы, люди сентиментальные, должны быть счастливы, поистине счастливы,
мечтая о чем-то своем и находя в жизни что-то хорошее. Найдете что-нибудь
хорошее и, глядишь, сами себя чувствуете хорошими. А вот скажите-ка мне, вы
оба, есть что-нибудь хорошее во мне?
"You are good to look upon - in a way," I qualified.
-- Внешне вы, по-своему, совсем неплохи, -- определил я.
"There are in you all powers for good," was Maud Brewster's answer.
-- В вас заложено все, чтобы творить добро, -- отвечала Мод Брустер.
"There you are!" he cried at her, half angrily. "Your words are empty
to me. There is nothing clear and sharp and definite about the thought you
have expressed. You cannot pick it up in your two hands and look at it. In
point of fact, it is not a thought. It is a feeling, a sentiment, a
something based upon illusion and not a product of the intellect at all."
-- Так я и знал! -- сердито воскликнул он. -- Ваши слова для меня
пустой звук. В том, как вы выразили свою мысль, нет ничего ясного, четкого,
определенного. Ее нельзя взять в руки и рассмотреть. Собственно говоря, это
даже не мысль. Это впечатление, сантимент, выросший из иллюзии, но вовсе не
плод разума.
As he went on his voice again grew soft, and a confiding note came into
it. "Do you know, I sometimes catch myself wishing that I, too, were blind
to the facts of life and only knew its fancies and illusions. They're wrong,
all wrong, of course, and contrary to reason; but in the face of them my
reason tells me, wrong and most wrong, that to dream and live illusions
gives greater delight. And after all, delight is the wage for living.
Without delight, living is a worthless act. To labour at living and be
unpaid is worse than to be dead. He who delights the most lives the most,
and your dreams and unrealities are less disturbing to you and more
gratifying than are my facts to me."
Понемногу его голос смягчился, и в нем снова прозвучала искренняя
нотка.
-- Видите ли, я тоже порой ловлю себя на желании быть слепым к фактам
жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они
противоречат здравому смыслу. И, несмотря на это, мой разум подсказывает
мне, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить иллюзиями,
хоть они и лживы. А ведь в конце-то концов наслаждение -- единственная наша
награда в жизни. Не будь наслаждения -- не стоило бы и жить. Взять на себя
труд жить и ничего от жизни не получать -- да это же хуже, чем быть трупом.
Кто больше наслаждается, тот и живет полнее, а вас все ваши вымыслы и
фантазии огорчают меньше, а тешат больше, чем меня -- мои факты.
He shook his head slowly, pondering.
Он медленно, задумчиво покачал головой.
"I often doubt, I often doubt, the worthwhileness of reason. Dreams
must be more substantial and satisfying. Emotional delight is more filling
and lasting than intellectual delight; and, besides, you pay for your
moments of intellectual delight by having the blues. Emotional delight is
followed by no more than jaded senses which speedily recuperate. I envy you,
I envy you."
-- Часто, очень часто я сомневаюсь в ценности человеческого разума.
Мечты, вероятно, дают нам больше, чем разум, приносят больше удовлетворения.
Эмоциональное наслаждение полнее и длительнее интеллектуального, не говоря
уж о том, что за мгновения интеллектуальной радости потом расплачиваешься
черной меланхолией. А эмоциональное удовлетворение влечет за собой лишь
легкое притупление чувств, которое скоро проходит. Я завидую вам, завидую
вам!
He stopped abruptly, and then on his lips formed one of his strange
quizzical smiles, as he added:
Он внезапно оборвал свою речь, и по губам его скользнула знакомая мне
странная усмешка.
"It's from my brain I envy you, take notice, and not from my heart. My
reason dictates it. The envy is an intellectual product. I am like a sober
man looking upon drunken men, and, greatly weary, wishing he, too, were
drunk."
-- Но я завидую вам умом, а не сердцем, заметьте. Зависть -- продукт
мозга, ее диктует мне мой разум. Так трезвый человек, которому надоела его
трезвость, жалеет, глядя на пьяных, что он сам не пьян.
"Or like a wise man looking upon fools and wishing he, too, were a
fool," I laughed.
-- Вы хотите сказать: так умник глядит на дураков и жалеет, что он сам
не дурак, -- засмеялся я.
"Quite so," he said. "You are a blessed, bankrupt pair of fools. You
have no facts in your pocketbook."
-- Вот именно, -- отвечал он. -- Вы пара блаженных, обанкротившихся
дураков. У вас нет ни одного факта за душой.
"Yet we spend as freely as you," was Maud Brewster's contribution.
-- Однако мы живем на свои ценности не хуже вас, -- возразила Мод
Брустер.
"More freely, because it costs you nothing."
-- Даже лучше, потому что вам это ничего не стоит.
"And because we draw upon eternity," she retorted.
-- И еще потому, что мы берем в долг у вечности.
"Whether you do or think you do, it's the same thing. You spend what
you haven't got, and in return you get greater value from spending what you
haven't got than I get from spending what I have got, and what I have
sweated to get."
-- Так ли это, или вы только воображаете, что это так, -- не имеет
значения. Все равно вы тратите то, чего у вас нет, а взамен приобретаете
большие ценности, чем я, тратящий то, что у меня есть и что я добыл в поте
лица своего.
"Why don't you change the basis of your coinage, then?" she queried
teasingly.
-- Почему же вы не переведете свой капитал в другую валюту? --
насмешливо спросила она.
He looked at her quickly, half-hopefully, and then said, all
regretfully: "Too late. I'd like to, perhaps, but I can't. My pocketbook is
stuffed with the old coinage, and it's a stubborn thing. I can never bring
myself to recognize anything else as valid."
Он быстро, с тенью надежды, взглянул на нее и, помолчав, ответил со
вздохом:
-- Поздно. Я бы и рад, пожалуй, да не могу. Весь мой капитал -- в
валюте старого выпуска, и мне от нее не избавиться. Я не могу заставить себя
признать ценность какой-либо другой валюты, кроме моей.
He ceased speaking, and his gaze wandered absently past her and became
lost in the placid sea. The old primal melancholy was strong upon him. He
was quivering to it. He had reasoned himself into a spell of the blues, and
within few hours one could look for the devil within him to be up and
stirring. I remembered Charley Furuseth, and knew this man's sadness as the
penalty which the materialist ever pays for his materialism.
Он умолк. Взгляд его, рассеянно скользнув по ее лицу, затерялся где-то
в синей морской дали. Звериная тоска снова овладела им; по телу его
пробежала дрожь. Своими рассуждениями он довел себя до приступа хандры, и
можно было ждать, что часа через два она найдет себе разрядку в какой-нибудь
дьявольской выходке. Мне вспомнился Чарли Фэрасет, и я подумал, что эта
тоска -- кара, которая постигает каждого материалиста.
"You've been on deck, Mr. Van Weyden," Wolf Larsen said, the following
morning at the breakfast-table, "How do things look?"
Утром во время завтрака Волк Ларсен обратился ко мне с вопросом: уже
поднимались на палубу, мистер ВанВейден? Какая сегодня погода?
"Clear enough," I answered, glancing at the sunshine which streamed
down the open companion-way. "Fair westerly breeze, with a promise of
stiffening, if Louis predicts correctly."
-- Довольно ясно, -- ответил я, бросая взгляд на солнечный луч,
играющий на ступеньке трапа. -- Ветер западный, свежий и, кажется, будет еще
крепчать, если верить прогнозу Луиса.
He nodded his head in a pleased way. "Any signs of fog?"
Капитан кивнул с довольным видом.
-- Туман не предвидится?
"Thick banks in the north and north-west."
-- На севере и на северо-западе густая пелена.
He nodded his head again, evincing even greater satisfaction than
before.
Он снова кивнул и, казалось, остался еще более доволен, услышав это.
"What of the Macedonia?"
-- А что "Македония"?
"Not sighted," I answered.
-- Ее нигде не видно, -- отвечал я.
I could have sworn his face fell at the intelligence, but why he should
be disappointed I could not conceive.
Я йог бы поклясться, что при этом сообщении лицо у него вытянулось, но
почему это так его разочаровало, было мне непонятно.
I was soon to learn. "Smoke ho!" came the hail from on deck, and his
face brightened.
Вскоре все разъяснилось. -- Дым впереди! -- донеслось с палубы, и лицо
Ларсена снова оживилось.
"Good!" he exclaimed, and left the table at once to go on deck and into
the steerage, where the hunters were taking the first breakfast of their
exile.
-- Превосходно! -- воскликнул он. Вскочив из-за стола, он поднялся на
палубу и направился к изгнанным из кают-компании охотникам, которые вкушали
свой первый завтрак у себя в кубрике.
Maud Brewster and I scarcely touched the food before us, gazing,
instead, in silent anxiety at each other, and listening to Wolf Larsen's
voice, which easily penetrated the cabin through the intervening bulkhead.
He spoke at length, and his conclusion was greeted with a wild roar of
cheers. The bulkhead was too thick for us to hear what he said; but whatever
it was it affected the hunters strongly, for the cheering was followed by
loud exclamations and shouts of joy.
Ни Мод Брустер, ни я почти не притронулись к еде. Мы переглянулись
тревожно, в полном молчании прислушиваясь к голосу капитана, доносившемуся
сквозь переборку. Говорил он долго, и конец его речи был встречен
одобрительным ревом. Переборка была толстая, и мы не могли разобрать слов,
но они явно произвели большое впечатление на охотников. Рев стих и перешел в
оживленный говор и веселые возгласы.
From the sounds on deck I knew that the sailors had been routed out and
were preparing to lower the boats. Maud Brewster accompanied me on deck, but
I left her at the break of the poop, where she might watch the scene and not
be in it. The sailors must have learned whatever project was on hand, and
the vim and snap they put into their work attested their enthusiasm. The
hunters came trooping on deck with shot-guns and ammunition-boxes, and, most
unusual, their rifles. The latter were rarely taken in the boats, for a seal
shot at long range with a rifle invariably sank before a boat could reach
it. But each hunter this day had his rifle and a large supply of cartridges.
I noticed they grinned with satisfaction whenever they looked at the
Macedonia's smoke, which was rising higher and higher as she approached from
the west.
Вскоре на палубе поднялись шум и возня, и я понял, что матросы вызваны
наверх и готовятся спускать шлюпки. Мод Брустер вышла вместе со мной на
палубу, и я покинул ее у края юта, откуда она могла видеть все и в то же
время оставаться в стороне. Матросы, должно быть, тоже были посвящены в
замыслы капитана, так как работали с необыкновенным рвением. Охотники,
прихватив дробовики, ящики с патронами и -- что было совсем необычно --
винтовки, высыпали на палубу. Они почти никогда не брали с собой винтовок,
так как котики, убитые пулей с дальнего расстояния, неизменно тонули, прежде
чем подоспеет шлюпка. Но сегодня каждый охотник взял с собой винтовку и
большой запас патронов. Я заметил, как они довольно ухмылялись, поглядывая
на дымок "Македонии", который поднимался все выше и выше, по мере того как
пароход приближался к нам с запада.
The five boats went over the side with a rush, spread out like the ribs
of a fan, and set a northerly course, as on the preceding afternoon, for us
to follow. I watched for some time, curiously, but there seemed nothing
extraordinary about their behaviour. They lowered sails, shot seals, and
hoisted sails again, and continued on their way as I had always seen them
do. The Macedonia repeated her performance of yesterday, "hogging" the sea
by dropping her line of boats in advance of ours and across our course.
Fourteen boats require a considerable spread of ocean for comfortable
hunting, and when she had completely lapped our line she continued steaming
голос нашептывает мне порой, что при сложившихся обстоятельствах я держался
не так уж плохо, -- я не очень-то плотно затыкаю уши...
To begin with, at the midday dinner, Wolf Larsen informed the hunters
that they were to eat thenceforth in the steerage. It was an unprecedented
thing on sealing-schooners, where it is the custom for the hunters to rank,
unofficially as officers. He gave no reason, but his motive was obvious
enough. Horner and Smoke had been displaying a gallantry toward Maud
Brewster, ludicrous in itself and inoffensive to her, but to him evidently
distasteful.
Все началось с того, что в полдень, за обедом. Волк Ларсен предложил
охотникам питаться впредь в своем кубрике. Это было неслыханным нарушением
обычая, установившегося на промысловых шхунах, где охотники неофициально
приравниваются к офицерам. Ларсен не пожелал пускаться в объяснения, но все
было ясно без слов. Хорнер и Смок начали оказывать Мод Брустер знаки
внимания. Это было только смешно и нисколько не задевало ее, но капитану
явно пришлось не по вкусу.
The announcement was received with black silence, though the other four
hunters glanced significantly at the two who had been the cause of their
banishment. Jock Horner, quiet as was his way, gave no sign; but the blood
surged darkly across Smoke's forehead, and he half opened his mouth to
speak. Wolf Larsen was watching him, waiting for him, the steely glitter in
his eyes; but Smoke closed his mouth again without having said anything.
Распоряжение капитана было встречено гробовым молчанием; остальные
четверо охотников многозначительно покосились на виновников изгнания. Джок
Хорнер, малый выдержанный, и глазом не моргнул, но Смок побагровел и уже
готов был что-то возразить. Однако Волк Ларсен следил за ним и ждал, глаза
его холодно поблескивали, и Смок так и не проронил ни слова.
"Anything to say?" the other demanded aggressively.
-- Вы, кажется, хотели что-то сказать? -- вызывающе спросил его Волк
Ларсен.
It was a challenge, but Smoke refused to accept it.
Но Смок не принял вызова.
"About what?" he asked, so innocently that Wolf Larsen was
disconcerted, while the others smiled.
-- Это насчет чего? -- в свою очередь, спросил он и при этом с таким
невинным видом, что Волк Ларсен не сразу нашелся, что сказать, а все
присутствующие усмехнулись.
"Oh, nothing," Wolf Larsen said lamely. "I just thought you might want
to register a kick."
-- Не знаю, -- протянул Волк Ларсен. -- Мне, откровенно говоря,
показалось, что вам не терпится получить пинка.
"About what?" asked the imperturbable Smoke.
-- Это за что же? -- все так же невозмутимо возразил Смок.
Smoke's mates were now smiling broadly. His captain could have killed
him, and I doubt not that blood would have flowed had not Maud Brewster been
present. For that matter, it was her presence which enabled. Smoke to act as
he did. He was too discreet and cautious a man to incur Wolf Larsen's anger
at a time when that anger could be expressed in terms stronger than words. I
was in fear that a struggle might take place, but a cry from the helmsman
made it easy for the situation to save itself.
Охотники уже откровенно улыбались во весь рот. Капитан готов был убить
Смока, и я убежден, что только присутствие Мод Брустер удержало его от
кровопролития. Впрочем, не будь ее здесь. Смок и не вел бы себя так. Он был
слишком осторожен, чтобы раздражать Волка Ларсена в такую минуту, когда тот
беспрепятственно мог пустить в ход кулаки. Все же я очень боялся, что дело
дойдет до драки, но крик рулевого разрядил напряжение.
"Smoke ho!" the cry came down the open companion-way.
-- Дым на горизонте! -- донеслось с палубы через открытый люк трапа.
"How's it bear?" Wolf Larsen called up.
-- Направление? -- крикнул в ответ Волк Ларсен.
"Dead astern, sir."
-- Прямо за кормой, сэр.
"Maybe it's a Russian," suggested Latimer.
-- Не русские ли? -- высказал предположение Лэтимер.
His words brought anxiety into the faces of the other hunters. A
Russian could mean but one thing - a cruiser. The hunters, never more than
roughly aware of the position of the ship, nevertheless knew that we were
close to the boundaries of the forbidden sea, while Wolf Larsen's record as
a poacher was notorious. All eyes centred upon him.
При этих словах лица охотников помрачнели. Русский пароход мог быть
только крейсером, и хотя охотники имели лишь смутное представление о
координатах шхуны, но они все же знали, что находятся вблизи границ
запретных вод, а браконьерские подвиги Волка Ларсена были общеизвестны. Все
глаза устремились на него.
"We're dead safe," he assured them with a laugh. "No salt mines this
time, Smoke. But I'll tell you what - I'll lay odds of five to one it's the
Macedonia."
-- Вздор! -- со смехом отозвался он. -- На этот раз, Смок, вы еще не
попадете на соляные копи. Но вот что я вам скажу: ставлю пять против одного,
что это "Македония".
No one accepted his offer, and he went on: "In which event, I'll lay
ten to one there's trouble breezing up."
Никто не принял его пари, и он продолжал:
-- А если это "Македония", так держу десять против одного, что не
миновать нам стычки.
"No, thank you," Latimer spoke up. "I don't object to losing my money,
but I like to get a run for it anyway. There never was a time when there
wasn't trouble when you and that brother of yours got together, and I'll lay
twenty to one on that."
-- Нет уж, покорно благодарю, -- проворчал Лэтимер. -- Можно, конечно,
и рискнуть, когда есть какойнибудь шанс. Но разве у вас с вашим братцем дело
хоть раз обошлось без стычки? Ставлю двадцать против одного, что и теперь
будет то же.
A general smile followed, in which Wolf Larsen joined, and the dinner
went on smoothly, thanks to me, for he treated me abominably the rest of the
meal, sneering at me and patronizing me till I was all a-tremble with
suppressed rage. Yet I knew I must control myself for Maud Brewster's sake,
and I received my reward when her eyes caught mine for a fleeting second,
and they said, as distinctly as if she spoke, "Be brave, be brave."
Все засмеялись, в том числе и сам Ларсен, и обед прошел сравнительно
гладко -- главным образом благодаря моему долготерпению, так как капитан
взялся после этого изводить меня, то вышучивая, то принимая
покровительственный тон, и довел дело до того, что меня уже трясло от
бешенства и я еле сдерживался. Но я знал, что должен держать себя в руках
ради Мод Брустер, и был вознагражден, когда глаза ее на миг встретились с
моими и сказали мне яснее слов: "Крепитесь, крепитесь!"
We left the table to go on deck, for a steamer was a welcome break in
the monotony of the sea on which we floated, while the conviction that it
was Death Larsen and the Macedonia added to the excitement. The stiff breeze
and heavy sea which had sprung up the previous afternoon had been moderating
all morning, so that it was now possible to lower the boats for an
afternoon's hunt. The hunting promised to be profitable. We had sailed since
daylight across a sea barren of seals, and were now running into the herd.
Встав из-за стола, мы поднялись на палубу. Встреча с пароходом сулила
какое-то разнообразие в монотонном морском плавании, а предположение, что
это Смерть Ларсен на своей "Македонии", особенно взволновало всех. Свежий
ветер, поднявший накануне сильную волну, уже с утра начал стихать, и теперь
можно было спускать лодки; охота обещала быть удачной. С рассвета мы шли по
совершенно пустынному морю, а сейчас перед нами было большое стадо котиков.
The smoke was still miles astern, but overhauling us rapidly, when we
lowered our boats. They spread out and struck a northerly course across the
ocean. Now and again we saw a sail lower, heard the reports of the
shot-guns, and saw the sail go up again. The seals were thick, the wind was
dying away; everything favoured a big catch. As we ran off to get our
leeward position of the last lee boat, we found the ocean fairly carpeted
with sleeping seals. They were all about us, thicker than I had ever seen
them before, in twos and threes and bunches, stretched full length on the
surface and sleeping for all the world like so many lazy young dogs.
Дымок парохода по-прежнему виднелся вдали за кормой и, пока мы спускали
лодки, стал заметно приближаться к нам. Наши шлюпки рассеялись по океану и
взяли курс на север. Время от времени на какой-нибудь из них спускали парус,
после чего оттуда доносились звуки выстрелов, а затем парус взвивался снова.
Котики шли густо, ветер совсем стих, все благоприятствовало охоте. Выйдя на
подветренную сторону от крайней шлюпки, мы обнаружили, что море здесь
буквально усеяно телами спящих котиков. Я никогда еще не видел ничего
подобного: котики окружали нас со всех сторон и, растянувшись на воде по
двое, по трое или небольшими группами, мирно спали, как ленивые щенки.
Under the approaching smoke the hull and upper-works of a steamer were
growing larger. It was the Macedonia. I read her name through the glasses as
she passed by scarcely a mile to starboard. Wolf Larsen looked savagely at
the vessel, while Maud Brewster was curious.
Дым все приближался, и уже начали вырисовываться корпус парохода и его
палубные надстройки. Это была "Македония". Я прочел название судна в
бинокль, когда оно проходило справа, всего в какой-нибудь миле от нас. Волк
Ларсен бросил злобный взгляд в его сторону, а Мод Брустер с любопытством
посмотрела на капитана.
"Where is the trouble you were so sure was breezing up, Captain
Larsen?" she asked gaily.
-- Где же стычка, которую вы предрекали, капитан Ларсен? -- весело
спросила она.
He glanced at her, a moment's amusement softening his features.
Он взглянул на нее с усмешкой, и лицо его на миг смягчилось.
"What did you expect? That they'd come aboard and cut our throats?"
-- А вы чего ждали? Что они возьмут нас на абордаж и перережут нам
глотки?
"Something like that," she confessed. "You understand, seal- hunters
are so new and strange to me that I am quite ready to expect anything."
-- Да, чего-нибудь в этом роде, -- призналась она. -- Я ведь так мало
знаю нравы морских охотников, что готова ожидать чего угодно.
He nodded his head. "Quite right, quite right. Your error is that you
failed to expect the worst."
Он кивнул.
-- Правильно, правильноВаша ошибка лишь в том, что вы могли ожидать
чего-нибудь и похуже.
"Why, what can be worse than cutting our throats?" she asked, with
pretty naive surprise.
-- Как? Что же еще может быть хуже, чем если нам перережут глотки? --
наивно удивилась она.
"Cutting our purses," he answered. "Man is so made these days that his
capacity for living is determined by the money he possesses."
-- Хуже, если у нас взрежут кошелек, -- ответил он. -- В наше время
человек устроен так, что его жизнеспособность определяется содержанием его
кошелька.
"'Who steals my purse steals trash,'" she quoted.
-- "Горсть мусора получит тот, кто кошелек мой украдет", --
процитировала она.
"Who steals my purse steals my right to live," was the reply, "old saws
to the contrary. For he steals my bread and meat and bed, and in so doing
imperils my life. There are not enough soup-kitchens and bread-lines to go
around, you know, and when men have nothing in their purses they usually
die, and die miserably - unless they are able to fill their purses pretty
speedily."
-- Но кто крадет мой кошелек, крадет мое право на жизнь, -- последовал
ответ. -- Старая поговорка наизнанку... Ведь он крадет мой хлеб, и мой кусок
мяса, и мою постель и тем самым ставит под угрозу и мою жизнь. Вы же знаете,
что того супа и хлеба, которые бесплатно раздают беднякам, хватает далеко не
на всех голодных, и, когда у человека пуст кошелек, ему ничего не остается,
как умереть собачьей смертью... если он не изловчится тем или иным способом
быстро свой кошелек пополнить.
"But I fail to see that this steamer has any designs on your purse."
-- Но я не вижу, чтобы этот пароход покушался на ваш кошелек.
"Wait and you will see," he answered grimly.
-- Подождите, еще увидите, -- мрачно промолвил он.
We did not have long to wait. Having passed several miles beyond our
line of boats, the Macedonia proceeded to lower her own. We knew she carried
fourteen boats to our five (we were one short through the desertion of
Wainwright), and she began dropping them far to leeward of our last boat,
continued dropping them athwart our course, and finished dropping them far
to windward of our first weather boat. The hunting, for us, was spoiled.
There were no seals behind us, and ahead of us the line of fourteen boats,
like a huge broom, swept the herd before it.
Ждать нам пришлось недолго. Пройдя на несколько миль вперед за наши
шлюпки, "Македония" спустила свои. Мы знали, что на ней четырнадцать шлюпок,
а у нас было только пять, после того как на одной удрал Уэйнрайт.
"Македония" сначала спустила несколько шлюпок с подветренной стороны и
довольно далеко от нашей крайней шлюпки, потом стала спускать их поперек
нашего курса и последнюю спустила далеко с наветренной стороны от нашей
ближайшей шлюпки. Маневр "Македонии" испортил нам охоту. Позади нас котиков
не было, а впереди бороздили море четырнадцать чужих шлюпок и, словно
огромная метла, сметали перед собою стадо.
Our boats hunted across the two or three miles of water between them
and the point where the Macedonia's had been dropped, and then headed for
home. The wind had fallen to a whisper, the ocean was growing calmer and
calmer, and this, coupled with the presence of the great herd, made a
perfect hunting day - one of the two or three days to be encountered in the
whole of a lucky season. An angry lot of men, boat-pullers and steerers as
well as hunters, swarmed over our side. Each man felt that he had been
robbed; and the boats were hoisted in amid curses, which, if curses had
power, would have settled Death Larsen for all eternity - "Dead and damned
for a dozen iv eternities," commented Louis, his eyes twinkling up at me as
he rested from hauling taut the lashings of his boat.
Закончив отстрел зверя на узкой полосе в три-четыре мили, -- это было
все, что оставила нам для охоты "Македония", -- наши шлюпки вынуждены были
вернуться на шхуну. Ветер улегся, еле заметное дуновение проносилось над
притихшим океаном. Такая погода при встрече с огромным стадом котиков могла
бы обеспечить отличную охоту. Даже в удачный сезон таких дней выпадает
немного, и все наши матросы -- и гребцы и рулевые, не говоря уже об
охотниках, -- поднимаясь на борт, кипели злобой. Каждый чувствовал себя
ограбленным. Пока втаскивали шлюпки, проклятия так и сыпались на голову
Смерти Ларсена, и если бы крепкие слова могли убивать, он, верно, был бы
обречен на погибель.
-- Провалиться бы ему в преисподнюю на веки вечные! -- проворчал Луис,
бросая мне многозначительный взгляд и присаживаясь отдохнуть, после того как
он принайтовил свою шлюпку.
"Listen to them, and find if it is hard to discover the most vital
thing in their souls," said Wolf Larsen. "Faith? and love? and high ideals?
The good? The beautiful? the true?"
-- Вот прислушайтесь-ка к их словам и скажите, что еще могло бы так их
взволновать, -- заговорил Волк Ларсен. -- Вера? Любовь? Высокие идеалы?
Добро? Красота? Истина?
"Their innate sense of right has been violated," Maud Brewster said,
joining the conversation.
-- В них оскорблено врожденное чувство справедливости, -- заметила Мод
Брустер.
She was standing a dozen feet away, one hand resting on the main-
shrouds and her body swaying gently to the slight roll of the ship. She had
not raised her voice, and yet I was struck by its clear and bell-like tone.
Ah, it was sweet in my ears! I scarcely dared look at her just then, for the
fear of betraying myself. A boy's cap was perched on her head, and her hair,
light brown and arranged in a loose and fluffy order that caught the sun,
seemed an aureole about the delicate oval of her face. She was positively
bewitching, and, withal, sweetly spirituelle, if not saintly. All my
old-time marvel at life returned to me at sight of this splendid incarnation
of it, and Wolf Larsen's cold explanation of life and its meaning was truly
ridiculous and laughable.
Она стояла шагах в десяти от нас, придерживаясь одной рукой за
грот-ванты и чуть покачиваясь в такт легкой качке шхуны. Она сказала это
негромко, но я вздрогнул -- голос ее прозвенел, как чистый колокольчик. Как
он ласкал мой слух! Я едва осмелился взглянуть на нее, боясь выдать себя.
Светло-каштановые волосы ее, выбиваясь из-под морской фуражки, золотились на
солнце и словно ореолом окружали нежный овал лица. Она была очаровательна и
полна соблазна, и вместе с тем необычайная одухотворенность ее облика
придавала ей что-то неземноеВсе мое прежнее восторженное преклонение перед
жизнью воскресло во мне перед столь дивным ее воплощением, и холодные
рассуждения Волка Ларсена о смысле жизни показались нелепыми и смешными.
"A sentimentalist," he sneered, "like Mr. Van Weyden. Those men are
cursing because their desires have been outraged. That is all. What desires?
The desires for the good grub and soft beds ashore which a handsome pay-day
brings them - the women and the drink, the gorging and the beastliness which
so truly expresses them, the best that is in them, their highest
aspirations, their ideals, if you please. The exhibition they make of their
feelings is not a touching sight, yet it shows how deeply they have been
touched, how deeply their purses have been touched, for to lay hands on
their purses is to lay hands on their souls."
-- Вы сентиментальны, как мистер Ван-Вейден, -- язвительно произнес
Ларсен. -- Почему эти люди чертыхаются? Да потому, что кто-то помешал
исполнению их желаний. А каковы их желания? Пожрать повкусней да поваляться
на мягкой постели, сойдя на берег, после того как им выплатят кругленькую
сумму. Женщины и вино, животный разгул -- вот и все их желания, все, чем
полны их души, -- их высшие стремления, их идеалы, если хотите. То, как они
проявляют свои чувства, зрелище малопривлекательное, зато сейчас очень ясно
видно, что они задеты за живое. Растревожить их душу можно сильнее всего,
если залезть к ним в карман.
"'You hardly behave as if your purse had been touched," she said,
smilingly.
-- Однако по вашему поведению не видно, чтобы к вам залезли в карман,
-- сказала она смеясь.
"Then it so happens that I am behaving differently, for my purse and my
soul have both been touched. At the current price of skins in the London
market, and based on a fair estimate of what the afternoon's catch would
have been had not the Macedonia hogged it, the Ghost has lost about fifteen
hundred dollars' worth of skins."
-- Видимо, я просто веду себя иначе, а мне тоже залезли в карман и,
следовательно, растревожили и мою душу. Если подсчитать примерно, сколько
шкур украла у нас сегодня "Македония", то, учитывая последние цены на
котиковые шкуры на лондонском рынке, "Призрак" потерял тысячи полторы
долларов, никак не меньше.
"You speak so calmly - " she began.
-- Вы говорите об этом так спокойно... -- начала она.
"But I do not feel calm; I could kill the man who robbed me," he
interrupted. "Yes, yes, I know, and that man my brother - more sentiment!
Bah!"
-- Но я совсем не спокоен, -- перебил он. -- Я мог бы убить того, кто
меня ограбил. Да, да, я знаю -- он мой брат! ВздорСантименты!
His face underwent a sudden change. His voice was less harsh and wholly
sincere as he said:
Внезапно выражение его лица изменилось, и он проговорил менее резко и с
ноткой искренности в голосе:
"You must be happy, you sentimentalists, really and truly happy at
dreaming and finding things good, and, because you find some of them good,
feeling good yourself. Now, tell me, you two, do you find me good?"
-- Вы, люди сентиментальные, должны быть счастливы, поистине счастливы,
мечтая о чем-то своем и находя в жизни что-то хорошее. Найдете что-нибудь
хорошее и, глядишь, сами себя чувствуете хорошими. А вот скажите-ка мне, вы
оба, есть что-нибудь хорошее во мне?
"You are good to look upon - in a way," I qualified.
-- Внешне вы, по-своему, совсем неплохи, -- определил я.
"There are in you all powers for good," was Maud Brewster's answer.
-- В вас заложено все, чтобы творить добро, -- отвечала Мод Брустер.
"There you are!" he cried at her, half angrily. "Your words are empty
to me. There is nothing clear and sharp and definite about the thought you
have expressed. You cannot pick it up in your two hands and look at it. In
point of fact, it is not a thought. It is a feeling, a sentiment, a
something based upon illusion and not a product of the intellect at all."
-- Так я и знал! -- сердито воскликнул он. -- Ваши слова для меня
пустой звук. В том, как вы выразили свою мысль, нет ничего ясного, четкого,
определенного. Ее нельзя взять в руки и рассмотреть. Собственно говоря, это
даже не мысль. Это впечатление, сантимент, выросший из иллюзии, но вовсе не
плод разума.
As he went on his voice again grew soft, and a confiding note came into
it. "Do you know, I sometimes catch myself wishing that I, too, were blind
to the facts of life and only knew its fancies and illusions. They're wrong,
all wrong, of course, and contrary to reason; but in the face of them my
reason tells me, wrong and most wrong, that to dream and live illusions
gives greater delight. And after all, delight is the wage for living.
Without delight, living is a worthless act. To labour at living and be
unpaid is worse than to be dead. He who delights the most lives the most,
and your dreams and unrealities are less disturbing to you and more
gratifying than are my facts to me."
Понемногу его голос смягчился, и в нем снова прозвучала искренняя
нотка.
-- Видите ли, я тоже порой ловлю себя на желании быть слепым к фактам
жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они
противоречат здравому смыслу. И, несмотря на это, мой разум подсказывает
мне, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить иллюзиями,
хоть они и лживы. А ведь в конце-то концов наслаждение -- единственная наша
награда в жизни. Не будь наслаждения -- не стоило бы и жить. Взять на себя
труд жить и ничего от жизни не получать -- да это же хуже, чем быть трупом.
Кто больше наслаждается, тот и живет полнее, а вас все ваши вымыслы и
фантазии огорчают меньше, а тешат больше, чем меня -- мои факты.
He shook his head slowly, pondering.
Он медленно, задумчиво покачал головой.
"I often doubt, I often doubt, the worthwhileness of reason. Dreams
must be more substantial and satisfying. Emotional delight is more filling
and lasting than intellectual delight; and, besides, you pay for your
moments of intellectual delight by having the blues. Emotional delight is
followed by no more than jaded senses which speedily recuperate. I envy you,
I envy you."
-- Часто, очень часто я сомневаюсь в ценности человеческого разума.
Мечты, вероятно, дают нам больше, чем разум, приносят больше удовлетворения.
Эмоциональное наслаждение полнее и длительнее интеллектуального, не говоря
уж о том, что за мгновения интеллектуальной радости потом расплачиваешься
черной меланхолией. А эмоциональное удовлетворение влечет за собой лишь
легкое притупление чувств, которое скоро проходит. Я завидую вам, завидую
вам!
He stopped abruptly, and then on his lips formed one of his strange
quizzical smiles, as he added:
Он внезапно оборвал свою речь, и по губам его скользнула знакомая мне
странная усмешка.
"It's from my brain I envy you, take notice, and not from my heart. My
reason dictates it. The envy is an intellectual product. I am like a sober
man looking upon drunken men, and, greatly weary, wishing he, too, were
drunk."
-- Но я завидую вам умом, а не сердцем, заметьте. Зависть -- продукт
мозга, ее диктует мне мой разум. Так трезвый человек, которому надоела его
трезвость, жалеет, глядя на пьяных, что он сам не пьян.
"Or like a wise man looking upon fools and wishing he, too, were a
fool," I laughed.
-- Вы хотите сказать: так умник глядит на дураков и жалеет, что он сам
не дурак, -- засмеялся я.
"Quite so," he said. "You are a blessed, bankrupt pair of fools. You
have no facts in your pocketbook."
-- Вот именно, -- отвечал он. -- Вы пара блаженных, обанкротившихся
дураков. У вас нет ни одного факта за душой.
"Yet we spend as freely as you," was Maud Brewster's contribution.
-- Однако мы живем на свои ценности не хуже вас, -- возразила Мод
Брустер.
"More freely, because it costs you nothing."
-- Даже лучше, потому что вам это ничего не стоит.
"And because we draw upon eternity," she retorted.
-- И еще потому, что мы берем в долг у вечности.
"Whether you do or think you do, it's the same thing. You spend what
you haven't got, and in return you get greater value from spending what you
haven't got than I get from spending what I have got, and what I have
sweated to get."
-- Так ли это, или вы только воображаете, что это так, -- не имеет
значения. Все равно вы тратите то, чего у вас нет, а взамен приобретаете
большие ценности, чем я, тратящий то, что у меня есть и что я добыл в поте
лица своего.
"Why don't you change the basis of your coinage, then?" she queried
teasingly.
-- Почему же вы не переведете свой капитал в другую валюту? --
насмешливо спросила она.
He looked at her quickly, half-hopefully, and then said, all
regretfully: "Too late. I'd like to, perhaps, but I can't. My pocketbook is
stuffed with the old coinage, and it's a stubborn thing. I can never bring
myself to recognize anything else as valid."
Он быстро, с тенью надежды, взглянул на нее и, помолчав, ответил со
вздохом:
-- Поздно. Я бы и рад, пожалуй, да не могу. Весь мой капитал -- в
валюте старого выпуска, и мне от нее не избавиться. Я не могу заставить себя
признать ценность какой-либо другой валюты, кроме моей.
He ceased speaking, and his gaze wandered absently past her and became
lost in the placid sea. The old primal melancholy was strong upon him. He
was quivering to it. He had reasoned himself into a spell of the blues, and
within few hours one could look for the devil within him to be up and
stirring. I remembered Charley Furuseth, and knew this man's sadness as the
penalty which the materialist ever pays for his materialism.
Он умолк. Взгляд его, рассеянно скользнув по ее лицу, затерялся где-то
в синей морской дали. Звериная тоска снова овладела им; по телу его
пробежала дрожь. Своими рассуждениями он довел себя до приступа хандры, и
можно было ждать, что часа через два она найдет себе разрядку в какой-нибудь
дьявольской выходке. Мне вспомнился Чарли Фэрасет, и я подумал, что эта
тоска -- кара, которая постигает каждого материалиста.
"You've been on deck, Mr. Van Weyden," Wolf Larsen said, the following
morning at the breakfast-table, "How do things look?"
Утром во время завтрака Волк Ларсен обратился ко мне с вопросом: уже
поднимались на палубу, мистер ВанВейден? Какая сегодня погода?
"Clear enough," I answered, glancing at the sunshine which streamed
down the open companion-way. "Fair westerly breeze, with a promise of
stiffening, if Louis predicts correctly."
-- Довольно ясно, -- ответил я, бросая взгляд на солнечный луч,
играющий на ступеньке трапа. -- Ветер западный, свежий и, кажется, будет еще
крепчать, если верить прогнозу Луиса.
He nodded his head in a pleased way. "Any signs of fog?"
Капитан кивнул с довольным видом.
-- Туман не предвидится?
"Thick banks in the north and north-west."
-- На севере и на северо-западе густая пелена.
He nodded his head again, evincing even greater satisfaction than
before.
Он снова кивнул и, казалось, остался еще более доволен, услышав это.
"What of the Macedonia?"
-- А что "Македония"?
"Not sighted," I answered.
-- Ее нигде не видно, -- отвечал я.
I could have sworn his face fell at the intelligence, but why he should
be disappointed I could not conceive.
Я йог бы поклясться, что при этом сообщении лицо у него вытянулось, но
почему это так его разочаровало, было мне непонятно.
I was soon to learn. "Smoke ho!" came the hail from on deck, and his
face brightened.
Вскоре все разъяснилось. -- Дым впереди! -- донеслось с палубы, и лицо
Ларсена снова оживилось.
"Good!" he exclaimed, and left the table at once to go on deck and into
the steerage, where the hunters were taking the first breakfast of their
exile.
-- Превосходно! -- воскликнул он. Вскочив из-за стола, он поднялся на
палубу и направился к изгнанным из кают-компании охотникам, которые вкушали
свой первый завтрак у себя в кубрике.
Maud Brewster and I scarcely touched the food before us, gazing,
instead, in silent anxiety at each other, and listening to Wolf Larsen's
voice, which easily penetrated the cabin through the intervening bulkhead.
He spoke at length, and his conclusion was greeted with a wild roar of
cheers. The bulkhead was too thick for us to hear what he said; but whatever
it was it affected the hunters strongly, for the cheering was followed by
loud exclamations and shouts of joy.
Ни Мод Брустер, ни я почти не притронулись к еде. Мы переглянулись
тревожно, в полном молчании прислушиваясь к голосу капитана, доносившемуся
сквозь переборку. Говорил он долго, и конец его речи был встречен
одобрительным ревом. Переборка была толстая, и мы не могли разобрать слов,
но они явно произвели большое впечатление на охотников. Рев стих и перешел в
оживленный говор и веселые возгласы.
From the sounds on deck I knew that the sailors had been routed out and
were preparing to lower the boats. Maud Brewster accompanied me on deck, but
I left her at the break of the poop, where she might watch the scene and not
be in it. The sailors must have learned whatever project was on hand, and
the vim and snap they put into their work attested their enthusiasm. The
hunters came trooping on deck with shot-guns and ammunition-boxes, and, most
unusual, their rifles. The latter were rarely taken in the boats, for a seal
shot at long range with a rifle invariably sank before a boat could reach
it. But each hunter this day had his rifle and a large supply of cartridges.
I noticed they grinned with satisfaction whenever they looked at the
Macedonia's smoke, which was rising higher and higher as she approached from
the west.
Вскоре на палубе поднялись шум и возня, и я понял, что матросы вызваны
наверх и готовятся спускать шлюпки. Мод Брустер вышла вместе со мной на
палубу, и я покинул ее у края юта, откуда она могла видеть все и в то же
время оставаться в стороне. Матросы, должно быть, тоже были посвящены в
замыслы капитана, так как работали с необыкновенным рвением. Охотники,
прихватив дробовики, ящики с патронами и -- что было совсем необычно --
винтовки, высыпали на палубу. Они почти никогда не брали с собой винтовок,
так как котики, убитые пулей с дальнего расстояния, неизменно тонули, прежде
чем подоспеет шлюпка. Но сегодня каждый охотник взял с собой винтовку и
большой запас патронов. Я заметил, как они довольно ухмылялись, поглядывая
на дымок "Македонии", который поднимался все выше и выше, по мере того как
пароход приближался к нам с запада.
The five boats went over the side with a rush, spread out like the ribs
of a fan, and set a northerly course, as on the preceding afternoon, for us
to follow. I watched for some time, curiously, but there seemed nothing
extraordinary about their behaviour. They lowered sails, shot seals, and
hoisted sails again, and continued on their way as I had always seen them
do. The Macedonia repeated her performance of yesterday, "hogging" the sea
by dropping her line of boats in advance of ours and across our course.
Fourteen boats require a considerable spread of ocean for comfortable
hunting, and when she had completely lapped our line she continued steaming