Страница:
Weyden.
На моей обязанности лежало считать шкуры, поступавшие на борт со
шлюпок, и наблюдать за тем, как ведется свежеванье и последующая уборка
палуб. Невеселое занятие! Все во мне возмущалось против него. Но вместе с
тем мне еще никогда не приходилось распоряжаться столькими людьми, и это
развивало мои довольно слабые административные способности. Я чувствовал,
что становлюсь тверже и решительнее, и это не могло не пойти на пользу
"неженке Ван-Вейдену".
One thing I was beginning to feel, and that was that I could never
again be quite the same man I had been. While my hope and faith in human
life still survived Wolf Larsen's destructive criticism, he had nevertheless
been a cause of change in minor matters. He had opened up for me the world
of the real, of which I had known practically nothing and from which I had
always shrunk. I had learned to look more closely at life as it was lived,
to recognize that there were such things as facts in the world, to emerge
from the realm of mind and idea and to place certain values on the concrete
and objective phases of existence.
Я начинал понимать, что мне никогда уже не стать прежним Хэмфри
Ван-Вейденом. Хотя моя вера в человека и в жизнь все еще противилась
разрушительной критике Волка Ларсена, кое в чем он все же успел сильно
повлиять на меня. Он открыл мне реальный мир, с которым я практически не был
знаком, так как всегда стоял от него в стороне. Теперь я научился ближе
присматриваться к окружающему, спустился из мира отвлеченностей в мир
фактов.
I saw more of Wolf Larsen than ever when we had gained the grounds. For
when the weather was fair and we were in the midst of the herd, all hands
were away in the boats, and left on board were only he and I, and Thomas
Mugridge, who did not count. But there was no play about it. The six boats,
spreading out fan-wise from the schooner until the first weather boat and
the last lee boat were anywhere from ten to twenty miles apart, cruised
along a straight course over the sea till nightfall or bad weather drove
them in. It was our duty to sail the Ghost well to leeward of the last lee
boat, so that all the boats should have fair wind to run for us in case of
squalls or threatening weather.
С тех пор как началась охота, мне больше чем когда-либо приходилось
проводить время в обществе Волка Ларсена. Когда погода бывала хороша и мы
оказывались посреди стада, весь экипаж был занят в шлюпках, а на борту
оставались только мы с ним да Томас Магридж, который в счет не шел. Впрочем,
мы тоже не сидели без дела. Шесть шлюпок веером расходились от шхуны, пока
расстояние между первой наветренной и последней подветренной шлюпками не
достигало десяти, а то и двадцати миль. Потом они плыли прямым курсом, и
только ночь или плохая погода загоняли их обратно. Мы же должны были
направлять "Призрак" в подветренную сторону, к крайней шлюпке, для того
чтобы остальные могли с попутным ветром подойти к нам в случае шквала или
угрозы шторма.
It is no slight matter for two men, particularly when a stiff wind has
sprung up, to handle a vessel like the Ghost, steering, keeping look-out for
the boats, and setting or taking in sail; so it devolved upon me to learn,
and learn quickly. Steering I picked up easily, but running aloft to the
crosstrees and swinging my whole weight by my arms when I left the ratlines
and climbed still higher, was more difficult. This, too, I learned, and
quickly, for I felt somehow a wild desire to vindicate myself in Wolf
Larsen's eyes, to prove my right to live in ways other than of the mind.
Nay, the time came when I took joy in the run of the masthead and in the
clinging on by my legs at that precarious height while I swept the sea with
glasses in search of the boats.
Нелегкая это задача для двух человек, особенно при свежем ветре,
справляться с таким судном, как "Призрак": управлять рулем, следить за
шлюпками, ставить или убирать паруса. Я должен был овладеть всем этим, и
овладеть быстро. Управление рулем далось мне легко. Но взбираться наверх на
салинг и подтягиваться на руках, когда нужно было лезть еще выше, уже без
выбленок, оказалось потруднее. Однако я скоро научился и этому, так как
чувствовал какое-то необъяснимое желание поднять себя в глазах Волка
Ларсена, доказать свое право на жизнь и доказать не путем одних только
рассуждении. И настало время, когда мне даже доставляло радость взбираться
на самую верхушку мачты и, охватив ее ногами, осматривать с этой жуткой
высоты море в бинокль, разыскивая шлюпки.
I remember one beautiful day, when the boats left early and the reports
of the hunters' guns grew dim and distant and died away as they scattered
far and wide over the sea. There was just the faintest wind from the
westward; but it breathed its last by the time we managed to get to leeward
of the last lee boat. One by one - I was at the masthead and saw - the six
boats disappeared over the bulge of the earth as they followed the seal into
the west. We lay, scarcely rolling on the placid sea, unable to follow. Wolf
Larsen was apprehensive. The barometer was down, and the sky to the east did
not please him. He studied it with unceasing vigilance.
Помню, как в один ясный тихий день охотники выехали спозаранку и звуки
выстрелов постепенно удалялись и замерли: шлюпки рассеялись по безграничному
простору океана. С запада дунул чуть приметный ветерок. Мы едва успели
выполнить наш обычный маневр в подветренную сторону, как ветер упал совсем.
С верхушки мачты я следил за шлюпками: все шесть, одна за другой, исчезли за
горизонтом, преследуя плывших на запад котиков. Мы стояли, чуть покачиваясь
на водной глади. Ларсен начал беспокоиться. Барометр упал, и небо на востоке
не предвещало ничего хорошего. Ларсен неотступно всматривался вдаль.
"If she comes out of there," he said, "hard and snappy, putting us to
windward of the boats, it's likely there'll be empty bunks in steerage and
fo'c'sle."
-- Если нагрянет оттуда, -- сказал он, -- и отнесет нас от шлюпок,
много коек опустеет в обоих кубриках.
By eleven o'clock the sea had become glass. By midday, though we were
well up in the northerly latitudes, the heat was sickening. There was no
freshness in the air. It was sultry and oppressive, reminding me of what the
old Californians term "earthquake weather." There was something ominous
about it, and in intangible ways one was made to feel that the worst was
about to come. Slowly the whole eastern sky filled with clouds that
over-towered us like some black sierra of the infernal regions. So clearly
could one see canon, gorge, and precipice, and the shadows that lie therein,
that one looked unconsciously for the white surf-line and bellowing caverns
where the sea charges on the land. And still we rocked gently, and there was
no wind.
К одиннадцати часам море стало гладким, как зеркало. К полудню жара
сделалась невыносимой, хотя мы находились уже довольно далеко в северных
широтах. В воздухе -- ни малейшего дуновения. Душная, гнетущая атмосфера; в
Калифорнии в таких случаях говорят: "как перед землетрясением". Во всем этом
было что-то зловещее, и возникало ощущение приближающейся опасности.
Понемногу все небо на востоке затянуло тучами; они надвигались на нас,
словно чудовищные черные горы, и так ясно можно было различить в них ущелья,
пещеры и пропасти, где сгустились черные тени, что глаз невольно искал там
белую линию прибоя, с ревом бьющего о берег. А шхуна все так же плавно
покачивалась на мертвой зыби, и ветра не было.
"It's no square" Wolf Larsen said. "Old Mother Nature's going to get up
on her hind legs and howl for all that's in her, and it'll keep us jumping,
Hump, to pull through with half our boats. You'd better run up and loosen
the topsails."
-- Это не шквал, -- сказал Волк Ларсен. -- Природа собирается встать на
дыбы, и когда буря заревет во всю глотку, придется нам поплясать. Боюсь,
Хэмп, что мы не увидим половины наших шлюпок. Полезайте-ка наверх и отдайте
топселя!
"But if it is going to howl, and there are only two of us?" I asked, a
note of protest in my voice.
-- Но что же мы будем делать, если и в самом деле "заревет"? Ведь нас
только двое! -- ответил я с нотой протеста в голосе.
"Why we've got to make the best of the first of it and run down to our
boats before our canvas is ripped out of us. After that I don't give a rap
what happens. The sticks 'll stand it, and you and I will have to, though
we've plenty cut out for us."
-- Мы должны воспользоваться первыми порывами ветра и добраться до
наших шлюпок прежде, чем у нас сорвет паруса. А там будь что будет. Мачты
выдержат, и нам с вами тоже придется выдержать, хотя будет не сладко!
Still the calm continued. We ate dinner, a hurried and anxious meal for
me with eighteen men abroad on the sea and beyond the bulge of the earth,
and with that heaven-rolling mountain range of clouds moving slowly down
upon us. Wolf Larsen did not seem affected, however; though I noticed, when
we returned to the deck, a slight twitching of the nostrils, a perceptible
quickness of movement. His face was stern, the lines of it had grown hard,
and yet in his eyes - blue, clear blue this day - there was a strange
brilliancy, a bright scintillating light. It struck me that he was joyous,
in a ferocious sort of way; that he was glad there was an impending
struggle; that he was thrilled and upborne with knowledge that one of the
great moments of living, when the tide of life surges up in flood, was upon
him.
Штиль продолжался. Мы пообедали на скорую руку. Меня тревожила судьба
восемнадцати человек, скрывавшихся где-то за горизонтом, в то время как на
нас медленно надвигались черные громады туч. Но Волка Ларсена это,
по-видимому, не особенно беспокоило, хотя, когда мы вышли на палубу, я
заметил, что у него слегка раздуваются ноздри и движения стали быстрее. Лицо
его было сурово и жестко, но глаза -- ясно-голубые в тот день -- как-то
особенно поблескивали. Меня поразило, что Ларсен был весел -- свирепо весел,
словно он радовался предстоящей борьбе, ликовал в предвкушении великой
минуты, когда стихии обрушатся на него.
Once, and unwitting that he did so or that I saw, he laughed aloud,
mockingly and defiantly, at the advancing storm. I see him yet standing
there like a pigmy out of the ARABIAN NIGHTS before the huge front of some
malignant genie. He was daring destiny, and he was unafraid.
Не заметив меня, он презрительно и, должно быть, бессознательно
расхохотался, словно бросая вызов приближающемуся шторму. И сейчас еще вижу
я, как он стоял, словно пигмей из "Тысячи и одной ночи" перед исполинским
злым гением. Да, он бросал вызов судьбе и ничего не боялся.
He walked to the galley.
Потом он прошел в камбуз.
"Cooky, by the time you've finished pots and pans you'll be wanted on
deck. Stand ready for a call."
-- Кок, ты можешь понадобиться на палубе. Когда покончишь со своими
кастрюлями и сковородками, будь наготове -- тебя позовут!
"Hump," he said, becoming cognizant of the fascinated gaze I bent upon
him, "this beats whisky and is where your Omar misses. I think he only half
lived after all."
-- Хэмп, -- сказал он, заметив, что я смотрю на него во все глаза, --
это получше виски, хотя ваш Омар Хайам этого не понимал. В конце концов он
не так уж умел пользоваться жизнью!
The western half of the sky had by now grown murky. The sun had dimmed
and faded out of sight. It was two in the afternoon, and a ghostly twilight,
shot through by wandering purplish lights, had descended upon us. In this
purplish light Wolf Larsen's face glowed and glowed, and to my excited fancy
he appeared encircled by a halo. We lay in the midst of an unearthly quiet,
while all about us were signs and omens of oncoming sound and movement. The
sultry heat had become unendurable. The sweat was standing on my forehead,
and I could feel it trickling down my nose. I felt as though I should faint,
and reached out to the rail for support.
Теперь и западная половина неба нахмурилась. Солнце померкло и скрылось
во мгле. Было два часа дня, а вокруг нас сгустился призрачный полумрак,
прорезываемый беглыми багровыми лучами. В этом призрачном свете лицо Волка
Ларсена пылало, и моему растревоженному воображению мерещилось как бы некое
сияние вокруг его головы. Стояла необычайная, сверхъестественная тишина, и в
то же время все вокруг предвещало приближение шума и движения. Духота и зной
становились невыносимы. Пот выступил у меня на лбу, и я почувствовал, как он
каплями стекает по лицу. Мне казалось, что я теряю сознание, и я ухватился
за поручни.
And then, just then, the faintest possible whisper of air passed by. It
was from the east, and like a whisper it came and went. The drooping canvas
was not stirred, and yet my face had felt the air and been cooled.
В эту минуту пронесся еле заметный вздох ветерка. Будто легкий шепот,
прилетел он с востока и растаял. Нависшие паруса не шелохнулись, но лицо мое
ощутило это дуновение, как приятную свежесть.
"Cooky," Wolf Larsen called in a low voice.
-- Кок, -- негромко позвал Волк Ларсен.
Thomas Mugridge turned a pitiable scared face.
Показалось жалкое, все в шрамах, лицо Томаса Магриджа.
"Let go that foreboom tackle and pass it across, and when she's willing
let go the sheet and come in snug with the tackle. And if you make a mess of
it, it will be the last you ever make. Understand?"
-- Отдай тали фока-гика и переложи гик. Когда фок начнет наполняться,
потрави шкот и опять заложи тали. Если напутаешь, это будет последней
ошибкой в твоей жизни. Понял?
"Mr. Van Weyden, stand by to pass the head-sails over. Then jump for
the topsails and spread them quick as God'll let you - the quicker you do it
the easier you'll find it. As for Cooky, if he isn't lively bat him between
the eyes."
-- Мистер Ван-Вейден, будьте готовы перенести передние паруса. Потом
поставьте топселя, и как можно скорее; чем быстрее вы это сделаете, тем
легче вам будет справиться с ними. Если кок замешкается, дайте ему в зубы.
I was aware of the compliment and pleased, in that no threat had
accompanied my instructions. We were lying head to north-west, and it was
his intention to jibe over all with the first puff.
Я почувствовал в этих словах скрытую похвалу и был доволен, что
отданное мне приказание не сопровождалось угрозой. Нос шхуны был обращен к
северо-западу, и капитан хотел сделать поворот фордевинд при первом же
порыве ветра.
"We'll have the breeze on our quarter," he explained to me. "By the
last guns the boats were bearing away slightly to the south'ard."
-- Ветер будет дуть нам в корму, -- объяснил он мне. -- Судя по
последним выстрелам, шлюпки отклонились немного к югу.
He turned and walked aft to the wheel. I went forward and took my
station at the jibs. Another whisper of wind, and another, passed by. The
canvas flapped lazily.
Он повернулся и пошел к штурвалу. Я же направился на бак и занял свое
место у кливеров. Снова и снова пронеслось дыхание ветерка. Паруса лениво
заполоскали.
"Thank Gawd she's not comin' all of a bunch, Mr. Van Weyden," was the
Cockney's fervent ejaculation.
-- Наше счастье, что буря налетела не сразу, мистер Ван-Вейден! --
возбужденно крикнул мне кок.
And I was indeed thankful, for I had by this time learned enough to
know, with all our canvas spread, what disaster in such event awaited us.
The whispers of wind became puffs, the sails filled, the Ghost moved. Wolf
Larsen put the wheel hard up, to port, and we began to pay off. The wind was
now dead astern, muttering and puffing stronger and stronger, and my
head-sails were pounding lustily. I did not see what went on elsewhere,
though I felt the sudden surge and heel of the schooner as the
wind-pressures changed to the jibing of the fore- and main-sails. My hands
were full with the flying-jib, jib, and staysail; and by the time this part
of my task was accomplished the Ghost was leaping into the south-west, the
wind on her quarter and all her sheets to starboard. Without pausing for
breath, though my heart was beating like a trip-hammer from my exertions, I
sprang to the topsails, and before the wind had become too strong we had
them fairly set and were coiling down. Then I went aft for orders.
Я тоже был этому рад, так как знал уже достаточно, чтобы понимать,
какое несчастье грозило нам -- ведь все паруса были поставлены. Ветер дул
сильными порывами, паруса наполнились, и "Призрак" двинулся вперед. Волк
Ларсен круто положил руля под ветер, и мы пошли быстрее. Теперь ветер дул
нам прямо в корму; он завывал все громче, и передние паруса оглушительно
хлопали. Я не мог видеть, что делается на остальной палубе, но почувствовал,
как шхуна внезапно накренилась, когда фок и грот наполнились ветром. Я
возился с кливером, бом-кливером и стакселем, и когда справился наконец со
своей задачей, "Призрак" уже мчался на юго-запад под всеми парусами,
вынесенными на правый борт. Не успев перевести дух, с бешено бьющимся
сердцем, я бросился к топселям и успел вовремя убрать их. Затем отправился
на корму за новыми приказаниями.
Wolf Larsen nodded approval and relinquished the wheel to me. The wind
was strengthening steadily and the sea rising. For an hour I steered, each
moment becoming more difficult. I had not the experience to steer at the
gait we were going on a quartering course.
Волк Ларсен одобрительно кивнул и передал мне штурвал. Ветер крепчал,
волнение усиливалось. Я стоял у штурвала около часу, и с каждой минутой
править становилось все труднее. У меня не было достаточно опыта, чтобы
вести шхуну бакштаг при таком ветре.
"Now take a run up with the glasses and raise some of the boats. We've
made at least ten knots, and we're going twelve or thirteen now. The old
girl knows how to walk."
-- Теперь поднимитесь с биноклем наверх и поищите шлюпки. Мы прошли не
меньше десяти миль, а сейчас делаем по крайней мере двенадцать или
тринадцать узлов. Моя старушка быстра на ходу!
I contested myself with the fore crosstrees, some seventy feet above
the deck. As I searched the vacant stretch of water before me, I
comprehended thoroughly the need for haste if we were to recover any of our
men. Indeed, as I gazed at the heavy sea through which we were running, I
doubted that there was a boat afloat. It did not seem possible that such
frail craft could survive such stress of wind and water.
Я ограничился тем, что взобрался на салинг, в семидесяти футах над
палубой, и выше не полез. Осматривая пустынное пространство океана, я понял,
что нам необходимо очень спешить, если мы хотим подобрать наших людей. Меня
охватывало сомнение, могут ли шлюпки уцелеть среди этих бушующих волн.
Казалось невероятным, чтобы такие хрупкие суденышки устояли против
двойного напора ветра и волн.
I could not feel the full force of the wind, for we were running with
it; but from my lofty perch I looked down as though outside the Ghost and
apart from her, and saw the shape of her outlined sharply against the
foaming sea as she tore along instinct with life. Sometimes she would lift
and send across some great wave, burying her starboard-rail from view, and
covering her deck to the hatches with the boiling ocean. At such moments,
starting from a windward roll, I would go flying through the air with
dizzying swiftness, as though I clung to the end of a huge, inverted
pendulum, the arc of which, between the greater rolls, must have been
seventy feet or more. Once, the terror of this giddy sweep overpowered me,
and for a while I clung on, hand and foot, weak and trembling, unable to
search the sea for the missing boats or to behold aught of the sea but that
which roared beneath and strove to overwhelm the Ghost.
Я не ощущал всей силы ветра, так как мы мчались вместе с ним. Но я
смотрел с высоты вниз, и порой мне казалось, что я нахожусь не на судне, а
смотрю на него как бы со стороны. Контуры мчащейся шхуны резко выделялись на
фоне пенистых вод. Порой, накренившись правым бортом, она взлетала на
огромную волну, и тогда палубу до самых люков заливало водой. В такие
мгновения, когда шхуна переваливалась с одного борта на другой, я с
головокружительной быстротой описывал в воздухе дугу, и мне казалось, что я
нахожусь на конце огромного перевернутого маятника, амплитуда колебаний
которого достигает семидесяти футов. Ужас охватил меня от этой бешеной
качки. Дрожащий и обессиленный, я руками и ногами уцепился за мачту и уже не
мог искать в море пропавшие шлюпки, -- взор мой был в страхе прикован к
бушевавшей подо мной разъяренной стихии, грозившей поглотить "Призрак".
But the thought of the men in the midst of it steadied me, and in my
quest for them I forgot myself. For an hour I saw nothing but the naked,
desolate sea. And then, where a vagrant shaft of sunlight struck the ocean
and turned its surface to wrathful silver, I caught a small black speck
thrust skyward for an instant and swallowed up. I waited patiently. Again
the tiny point of black projected itself through the wrathful blaze a couple
of points off our port-bow. I did not attempt to shout, but communicated the
news to Wolf Larsen by waving my arm. He changed the course, and I signalled
affirmation when the speck showed dead ahead.
Но мысль о погибавших людях заставила меня опомниться, и я в тревоге
принялся искать глазами шлюпки, забыв о себе. Целый час я не видел ничего,
кроме пустынных кипящих волн. Но вот вдали, там, где одинокий луч солнца,
прорвавшись сквозь тучи, превратил мутную поверхность океана в расплавленное
серебро, я заметил маленькое черное пятнышко. Оно то взлетало на гребень
волны, то скрывалось из виду. Я стал терпеливо выжидать. Снова крошечная
черная точка мелькнула среди свирепых валов, слева по носу от нас. Кричать
было бы бесполезно, но я жестами сообщил Волку Ларсену о своем открытии. Он
изменил курс, и когда пятнышко мелькнуло прямо впереди нас, я утвердительно
махнул рукой.
It grew larger, and so swiftly that for the first time I fully
appreciated the speed of our flight. Wolf Larsen motioned for me to come
down, and when I stood beside him at the wheel gave me instructions for
heaving to.
Пятнышко росло так быстро, что только тут я впервые вполне оценил
скорость нашего бега по волнам. Волк Ларсен дал мне знак спуститься вниз и,
когда я подошел к штурвалу, велел положить шхуну в дрейф и растолковал, что
я должен для этого предпринять.
"Expect all hell to break loose," he cautioned me, "but don't mind it.
Yours is to do your own work and to have Cooky stand by the fore-sheet."
-- Теперь весь ад обрушится на вас, -- предостерег он меня, -- но вы не
робейте. Делайте свое дело и смотрите, чтобы кок стоял у фока-шкота.
I managed to make my way forward, but there was little choice of sides,
for the weather-rail seemed buried as often as the lee. Having instructed
Thomas Mugridge as to what he was to do, I clambered into the fore-rigging a
few feet. The boat was now very close, and I could make out plainly that it
was lying head to wind and sea and dragging on its mast and sail, which had
been thrown overboard and made to serve as a sea-anchor. The three men were
bailing. Each rolling mountain whelmed them from view, and I would wait with
sickening anxiety, fearing that they would never appear again. Then, and
with black suddenness, the boat would shoot clear through the foaming crest,
bow pointed to the sky, and the whole length of her bottom showing, wet and
dark, till she seemed on end. There would be a fleeting glimpse of the three
men flinging water in frantic haste, when she would topple over and fall
into the yawning valley, bow down and showing her full inside length to the
stern upreared almost directly above the bow. Each time that she reappeared
was a miracle.
Мне удалось кое-как пробраться на бак, хотя то с одного, то с другого
борта палубу заливало водой. Отдав распоряжения Томасу Магриджу, я взобрался
на несколько футов по фор-вантам. Шлюпка была теперь очень близко и
дрейфовала против ветра на своей мачте и парусе, выброшенных за борт и
служивших плавучим якорем. В шлюпке было трое, все они вычерпывали воду.
Каждый водяной вал скрывал их из виду, и я с замиранием сердца ждал, что
вот-вот они исчезнут совсем. Но внезапно шлюпка стрелой вылетала из пенистых
волн, становясь при этом почти вертикально и опираясь только на корму, так
что обнажался весь ее мокрый черный киль. Потом нос опускался, корма
оказывалась высоко над ним, и на мгновение становилось видно, как все трое в
безумной спешке вычерпывают воду. И шлюпка снова низвергалась в зияющую
пучину. Каждое новое ее появление воспринималось как чудо.
The Ghost suddenly changed her course, keeping away, and it came to me
with a shock that Wolf Larsen was giving up the rescue as impossible. Then I
realized that he was preparing to heave to, and dropped to the deck to be in
readiness. We were now dead before the wind, the boat far away and abreast
of us. I felt an abrupt easing of the schooner, a loss for the moment of all
strain and pressure, coupled with a swift acceleration of speed. She was
rushing around on her heel into the wind.
"Призрак" вдруг изменил курс и уклонился в сторону. Я с содроганием
подумал, что Волк Ларсен считает спасение шлюпки невозможным, но тут же
сообразил, что он просто готовится лечь в дрейф. Я поспешил спуститься на
палубу, чтобы быть наготове. Мы шли теперь прямо фордевинд, а шлюпка была у
нас на траверзе, и довольно далеко. Внезапно я почувствовал, как шхуна пошла
ровнее и скорость ее заметно возросла. Она почти на месте разворачивалась
носом к ветру.
As she arrived at right angles to the sea, the full force of the wind
(from which we had hitherto run away) caught us. I was unfortunately and
ignorantly facing it. It stood up against me like a wall, filling my lungs
with air which I could not expel. And as I choked and strangled, and as the
Ghost wallowed for an instant, broadside on and rolling straight over and
far into the wind, I beheld a huge sea rise far above my head. I turned
aside, caught my breath, and looked again. The wave over-topped the Ghost,
and I gazed sheer up and into it. A shaft of sunlight smote the over-curl,
and I caught a glimpse of translucent, rushing green, backed by a milky
smother of foam.
Когда шхуна стала под прямым углом к волнам, ветер, от которого мы до
сих пор убегали, со всей силой обрушился на нас. По неопытности я повернулся
лицом к ветру. Он надвинулся на меня плотной стеной, воздух стремительно
ворвался в мои легкие, и я не мог его выдохнуть. Я задыхался, и когда
"Призрак", сильно накренившись на наветренный борт, вдруг словно замер на
месте, я увидел огромную волну прямо у себя над головой. Я повернулся спиной
к ветру, перевел дух и взглянул снова. Волна нависла над судном. Луч солнца
играл на ее мелочно-белом пенистом гребне, и я смотрел прямо в ее
зеленовато-прозрачную глубь.
Then it descended, pandemonium broke loose, everything happened at
once. I was struck a crushing, stunning blow, nowhere in particular and yet
everywhere. My hold had been broken loose, I was under water, and the
thought passed through my mind that this was the terrible thing of which I
had heard, the being swept in the trough of the sea. My body struck and
pounded as it was dashed helplessly along and turned over and over, and when
I could hold my breath no longer, I breathed the stinging salt water into my
lungs. But through it all I clung to the one idea - I MUST GET THE JIB
BACKED OVER TO WINDWARD. I had no fear of death. I had no doubt but that I
should come through somehow. And as this idea of fulfilling Wolf Larsen's
order persisted in my dazed consciousness, I seemed to see him standing at
the wheel in the midst of the wild welter, pitting his will against the will
of the storm and defying it.
И вот волна обрушилась на шхуну, и началось светопреставление. Все
произошло в единый миг. Сокрушительный удар, который я ощутил всем телом,
сбил меня с ног, и я очутился под водой. Промелькнула страшная мысль, что
сейчас совершится то, о чем мне пока приходилось только слышать, -- я буду
смыт в море. Меня перевернуло, ударило о палубу и понесло куда-то. Я был не
в силах больше задерживать дыхание, вздохнул и набрал в легкие жгуче-соленой
воды. Однако все это время я ни на минуту не забывал, что должен вынести
кливер на ветер. Страха смерти я не ощущал. Почему-то я был уверен, что
как-нибудь спасусь. Настойчивая мысль о необходимости выполнить приказание
Волка Ларсена не покидала меня, и мне казалось, что я вижу, как он стоит у
штурвала, среди дикого разгула стихий, и бросает буре дерзкий вызов,
противопоставляя ей свою волю.
I brought up violently against what I took to be the rail, breathed,
and breathed the sweet air again. I tried to rise, but struck my head and
was knocked back on hands and knees. By some freak of the waters I had been
swept clear under the forecastle- head and into the eyes. As I scrambled out
on all fours, I passed over the body of Thomas Mugridge, who lay in a
groaning heap. There was no time to investigate. I must get the jib backed
over.
Меня с силой ударило обо что-то, должно быть, о планшир. Я вздохнул и
почувствовал, что вдыхаю спасительный воздух. Я попытался встать, но снова
ударился обо что-то головой и снова очутился на четвереньках. Оказалось, что
меня отнесло волной под полубак. Ползком выбираясь оттуда, я наткнулся на
Томаса Магриджа, который, скорчившись, лежал на палубе и стонал. Но у меня
не было времени возиться с ним. Я должен был перенести кливер.
When I emerged on deck it seemed that the end of everything had come.
On all sides there was a rending and crashing of wood and steel and canvas.
The Ghost was being wrenched and torn to fragments. The foresail and
fore-topsail, emptied of the wind by the manoeuvre, and with no one to bring
in the sheet in time, were thundering into ribbons, the heavy boom threshing
and splintering from rail to rail. The air was thick with flying wreckage,
detached ropes and stays were hissing and coiling like snakes, and down
through it all crashed the gaff of the foresail.
Когда я выбрался на палубу, мне показалось, что нам приходит конец.
Кругом стоял треск ломающегося дерева, рвущейся парусины, лязг железа. Буря
швыряла шхуну, стремясь разнести ее в щепы. Фок и фор-топсель, повиснув без
ветра, благодаря нашему маневру хлопали и рвались, так как некому было
вовремя выбрать шкот; тяжелый гик с треском перебрасывало с борта на борт. В
воздухе со свистом проносились обломки: обрывки снастей трепались на ветру,
извиваясь, как змеи; и вдруг в довершение всего с треском рухнул на палубу
фокгафель.
The spar could not have missed me by many inches, while it spurred me
to action. Perhaps the situation was not hopeless. I remembered Wolf
Larsen's caution. He had expected all hell to break loose, and here it was.
And where was he? I caught sight of him toiling at the main-sheet, heaving
it in and flat with his tremendous muscles, the stern of the schooner lifted
high in the air and his body outlined against a white surge of sea sweeping
past. All this, and more, - a whole world of chaos and wreck, - in possibly
fifteen seconds I had seen and heard and grasped.
Он упал всего в нескольких дюймах от меня, и это напомнило мне, что
надо спешить. Быть может, не все еще было потеряно. Я вспомнил слова Волка
Ларсена. Он ведь предупреждал, что "на нас обрушится ад". Но где же он сам?
И вдруг я увидел его перед собой. Пустив в ход всю свою чудовищную силу, он
выбирал гроташкот. В это время корма шхуны поднялась высоко в воздух, и
фигура капитана четко вырисовывалась на фоне мчавшихся на нас белых от пены
валов. Все это и еще больше -- целый мир хаоса и разрушения -- я воспринял
зрением и слухом меньше чем за четверть минуты.
I did not stop to see what had become of the small boat, but sprang to
the jib-sheet. The jib itself was beginning to slap, partially filling and
emptying with sharp reports; but with a turn of the sheet and the
application of my whole strength each time it slapped, I slowly backed it.
This I know: I did my best. I pulled till I burst open the ends of all my
fingers; and while I pulled, the flying-jib and staysail split their cloths
apart and thundered into nothingness.
У меня не было времени поглядеть, что сталось со шлюпкой, -- я бросился
На моей обязанности лежало считать шкуры, поступавшие на борт со
шлюпок, и наблюдать за тем, как ведется свежеванье и последующая уборка
палуб. Невеселое занятие! Все во мне возмущалось против него. Но вместе с
тем мне еще никогда не приходилось распоряжаться столькими людьми, и это
развивало мои довольно слабые административные способности. Я чувствовал,
что становлюсь тверже и решительнее, и это не могло не пойти на пользу
"неженке Ван-Вейдену".
One thing I was beginning to feel, and that was that I could never
again be quite the same man I had been. While my hope and faith in human
life still survived Wolf Larsen's destructive criticism, he had nevertheless
been a cause of change in minor matters. He had opened up for me the world
of the real, of which I had known practically nothing and from which I had
always shrunk. I had learned to look more closely at life as it was lived,
to recognize that there were such things as facts in the world, to emerge
from the realm of mind and idea and to place certain values on the concrete
and objective phases of existence.
Я начинал понимать, что мне никогда уже не стать прежним Хэмфри
Ван-Вейденом. Хотя моя вера в человека и в жизнь все еще противилась
разрушительной критике Волка Ларсена, кое в чем он все же успел сильно
повлиять на меня. Он открыл мне реальный мир, с которым я практически не был
знаком, так как всегда стоял от него в стороне. Теперь я научился ближе
присматриваться к окружающему, спустился из мира отвлеченностей в мир
фактов.
I saw more of Wolf Larsen than ever when we had gained the grounds. For
when the weather was fair and we were in the midst of the herd, all hands
were away in the boats, and left on board were only he and I, and Thomas
Mugridge, who did not count. But there was no play about it. The six boats,
spreading out fan-wise from the schooner until the first weather boat and
the last lee boat were anywhere from ten to twenty miles apart, cruised
along a straight course over the sea till nightfall or bad weather drove
them in. It was our duty to sail the Ghost well to leeward of the last lee
boat, so that all the boats should have fair wind to run for us in case of
squalls or threatening weather.
С тех пор как началась охота, мне больше чем когда-либо приходилось
проводить время в обществе Волка Ларсена. Когда погода бывала хороша и мы
оказывались посреди стада, весь экипаж был занят в шлюпках, а на борту
оставались только мы с ним да Томас Магридж, который в счет не шел. Впрочем,
мы тоже не сидели без дела. Шесть шлюпок веером расходились от шхуны, пока
расстояние между первой наветренной и последней подветренной шлюпками не
достигало десяти, а то и двадцати миль. Потом они плыли прямым курсом, и
только ночь или плохая погода загоняли их обратно. Мы же должны были
направлять "Призрак" в подветренную сторону, к крайней шлюпке, для того
чтобы остальные могли с попутным ветром подойти к нам в случае шквала или
угрозы шторма.
It is no slight matter for two men, particularly when a stiff wind has
sprung up, to handle a vessel like the Ghost, steering, keeping look-out for
the boats, and setting or taking in sail; so it devolved upon me to learn,
and learn quickly. Steering I picked up easily, but running aloft to the
crosstrees and swinging my whole weight by my arms when I left the ratlines
and climbed still higher, was more difficult. This, too, I learned, and
quickly, for I felt somehow a wild desire to vindicate myself in Wolf
Larsen's eyes, to prove my right to live in ways other than of the mind.
Nay, the time came when I took joy in the run of the masthead and in the
clinging on by my legs at that precarious height while I swept the sea with
glasses in search of the boats.
Нелегкая это задача для двух человек, особенно при свежем ветре,
справляться с таким судном, как "Призрак": управлять рулем, следить за
шлюпками, ставить или убирать паруса. Я должен был овладеть всем этим, и
овладеть быстро. Управление рулем далось мне легко. Но взбираться наверх на
салинг и подтягиваться на руках, когда нужно было лезть еще выше, уже без
выбленок, оказалось потруднее. Однако я скоро научился и этому, так как
чувствовал какое-то необъяснимое желание поднять себя в глазах Волка
Ларсена, доказать свое право на жизнь и доказать не путем одних только
рассуждении. И настало время, когда мне даже доставляло радость взбираться
на самую верхушку мачты и, охватив ее ногами, осматривать с этой жуткой
высоты море в бинокль, разыскивая шлюпки.
I remember one beautiful day, when the boats left early and the reports
of the hunters' guns grew dim and distant and died away as they scattered
far and wide over the sea. There was just the faintest wind from the
westward; but it breathed its last by the time we managed to get to leeward
of the last lee boat. One by one - I was at the masthead and saw - the six
boats disappeared over the bulge of the earth as they followed the seal into
the west. We lay, scarcely rolling on the placid sea, unable to follow. Wolf
Larsen was apprehensive. The barometer was down, and the sky to the east did
not please him. He studied it with unceasing vigilance.
Помню, как в один ясный тихий день охотники выехали спозаранку и звуки
выстрелов постепенно удалялись и замерли: шлюпки рассеялись по безграничному
простору океана. С запада дунул чуть приметный ветерок. Мы едва успели
выполнить наш обычный маневр в подветренную сторону, как ветер упал совсем.
С верхушки мачты я следил за шлюпками: все шесть, одна за другой, исчезли за
горизонтом, преследуя плывших на запад котиков. Мы стояли, чуть покачиваясь
на водной глади. Ларсен начал беспокоиться. Барометр упал, и небо на востоке
не предвещало ничего хорошего. Ларсен неотступно всматривался вдаль.
"If she comes out of there," he said, "hard and snappy, putting us to
windward of the boats, it's likely there'll be empty bunks in steerage and
fo'c'sle."
-- Если нагрянет оттуда, -- сказал он, -- и отнесет нас от шлюпок,
много коек опустеет в обоих кубриках.
By eleven o'clock the sea had become glass. By midday, though we were
well up in the northerly latitudes, the heat was sickening. There was no
freshness in the air. It was sultry and oppressive, reminding me of what the
old Californians term "earthquake weather." There was something ominous
about it, and in intangible ways one was made to feel that the worst was
about to come. Slowly the whole eastern sky filled with clouds that
over-towered us like some black sierra of the infernal regions. So clearly
could one see canon, gorge, and precipice, and the shadows that lie therein,
that one looked unconsciously for the white surf-line and bellowing caverns
where the sea charges on the land. And still we rocked gently, and there was
no wind.
К одиннадцати часам море стало гладким, как зеркало. К полудню жара
сделалась невыносимой, хотя мы находились уже довольно далеко в северных
широтах. В воздухе -- ни малейшего дуновения. Душная, гнетущая атмосфера; в
Калифорнии в таких случаях говорят: "как перед землетрясением". Во всем этом
было что-то зловещее, и возникало ощущение приближающейся опасности.
Понемногу все небо на востоке затянуло тучами; они надвигались на нас,
словно чудовищные черные горы, и так ясно можно было различить в них ущелья,
пещеры и пропасти, где сгустились черные тени, что глаз невольно искал там
белую линию прибоя, с ревом бьющего о берег. А шхуна все так же плавно
покачивалась на мертвой зыби, и ветра не было.
"It's no square" Wolf Larsen said. "Old Mother Nature's going to get up
on her hind legs and howl for all that's in her, and it'll keep us jumping,
Hump, to pull through with half our boats. You'd better run up and loosen
the topsails."
-- Это не шквал, -- сказал Волк Ларсен. -- Природа собирается встать на
дыбы, и когда буря заревет во всю глотку, придется нам поплясать. Боюсь,
Хэмп, что мы не увидим половины наших шлюпок. Полезайте-ка наверх и отдайте
топселя!
"But if it is going to howl, and there are only two of us?" I asked, a
note of protest in my voice.
-- Но что же мы будем делать, если и в самом деле "заревет"? Ведь нас
только двое! -- ответил я с нотой протеста в голосе.
"Why we've got to make the best of the first of it and run down to our
boats before our canvas is ripped out of us. After that I don't give a rap
what happens. The sticks 'll stand it, and you and I will have to, though
we've plenty cut out for us."
-- Мы должны воспользоваться первыми порывами ветра и добраться до
наших шлюпок прежде, чем у нас сорвет паруса. А там будь что будет. Мачты
выдержат, и нам с вами тоже придется выдержать, хотя будет не сладко!
Still the calm continued. We ate dinner, a hurried and anxious meal for
me with eighteen men abroad on the sea and beyond the bulge of the earth,
and with that heaven-rolling mountain range of clouds moving slowly down
upon us. Wolf Larsen did not seem affected, however; though I noticed, when
we returned to the deck, a slight twitching of the nostrils, a perceptible
quickness of movement. His face was stern, the lines of it had grown hard,
and yet in his eyes - blue, clear blue this day - there was a strange
brilliancy, a bright scintillating light. It struck me that he was joyous,
in a ferocious sort of way; that he was glad there was an impending
struggle; that he was thrilled and upborne with knowledge that one of the
great moments of living, when the tide of life surges up in flood, was upon
him.
Штиль продолжался. Мы пообедали на скорую руку. Меня тревожила судьба
восемнадцати человек, скрывавшихся где-то за горизонтом, в то время как на
нас медленно надвигались черные громады туч. Но Волка Ларсена это,
по-видимому, не особенно беспокоило, хотя, когда мы вышли на палубу, я
заметил, что у него слегка раздуваются ноздри и движения стали быстрее. Лицо
его было сурово и жестко, но глаза -- ясно-голубые в тот день -- как-то
особенно поблескивали. Меня поразило, что Ларсен был весел -- свирепо весел,
словно он радовался предстоящей борьбе, ликовал в предвкушении великой
минуты, когда стихии обрушатся на него.
Once, and unwitting that he did so or that I saw, he laughed aloud,
mockingly and defiantly, at the advancing storm. I see him yet standing
there like a pigmy out of the ARABIAN NIGHTS before the huge front of some
malignant genie. He was daring destiny, and he was unafraid.
Не заметив меня, он презрительно и, должно быть, бессознательно
расхохотался, словно бросая вызов приближающемуся шторму. И сейчас еще вижу
я, как он стоял, словно пигмей из "Тысячи и одной ночи" перед исполинским
злым гением. Да, он бросал вызов судьбе и ничего не боялся.
He walked to the galley.
Потом он прошел в камбуз.
"Cooky, by the time you've finished pots and pans you'll be wanted on
deck. Stand ready for a call."
-- Кок, ты можешь понадобиться на палубе. Когда покончишь со своими
кастрюлями и сковородками, будь наготове -- тебя позовут!
"Hump," he said, becoming cognizant of the fascinated gaze I bent upon
him, "this beats whisky and is where your Omar misses. I think he only half
lived after all."
-- Хэмп, -- сказал он, заметив, что я смотрю на него во все глаза, --
это получше виски, хотя ваш Омар Хайам этого не понимал. В конце концов он
не так уж умел пользоваться жизнью!
The western half of the sky had by now grown murky. The sun had dimmed
and faded out of sight. It was two in the afternoon, and a ghostly twilight,
shot through by wandering purplish lights, had descended upon us. In this
purplish light Wolf Larsen's face glowed and glowed, and to my excited fancy
he appeared encircled by a halo. We lay in the midst of an unearthly quiet,
while all about us were signs and omens of oncoming sound and movement. The
sultry heat had become unendurable. The sweat was standing on my forehead,
and I could feel it trickling down my nose. I felt as though I should faint,
and reached out to the rail for support.
Теперь и западная половина неба нахмурилась. Солнце померкло и скрылось
во мгле. Было два часа дня, а вокруг нас сгустился призрачный полумрак,
прорезываемый беглыми багровыми лучами. В этом призрачном свете лицо Волка
Ларсена пылало, и моему растревоженному воображению мерещилось как бы некое
сияние вокруг его головы. Стояла необычайная, сверхъестественная тишина, и в
то же время все вокруг предвещало приближение шума и движения. Духота и зной
становились невыносимы. Пот выступил у меня на лбу, и я почувствовал, как он
каплями стекает по лицу. Мне казалось, что я теряю сознание, и я ухватился
за поручни.
And then, just then, the faintest possible whisper of air passed by. It
was from the east, and like a whisper it came and went. The drooping canvas
was not stirred, and yet my face had felt the air and been cooled.
В эту минуту пронесся еле заметный вздох ветерка. Будто легкий шепот,
прилетел он с востока и растаял. Нависшие паруса не шелохнулись, но лицо мое
ощутило это дуновение, как приятную свежесть.
"Cooky," Wolf Larsen called in a low voice.
-- Кок, -- негромко позвал Волк Ларсен.
Thomas Mugridge turned a pitiable scared face.
Показалось жалкое, все в шрамах, лицо Томаса Магриджа.
"Let go that foreboom tackle and pass it across, and when she's willing
let go the sheet and come in snug with the tackle. And if you make a mess of
it, it will be the last you ever make. Understand?"
-- Отдай тали фока-гика и переложи гик. Когда фок начнет наполняться,
потрави шкот и опять заложи тали. Если напутаешь, это будет последней
ошибкой в твоей жизни. Понял?
"Mr. Van Weyden, stand by to pass the head-sails over. Then jump for
the topsails and spread them quick as God'll let you - the quicker you do it
the easier you'll find it. As for Cooky, if he isn't lively bat him between
the eyes."
-- Мистер Ван-Вейден, будьте готовы перенести передние паруса. Потом
поставьте топселя, и как можно скорее; чем быстрее вы это сделаете, тем
легче вам будет справиться с ними. Если кок замешкается, дайте ему в зубы.
I was aware of the compliment and pleased, in that no threat had
accompanied my instructions. We were lying head to north-west, and it was
his intention to jibe over all with the first puff.
Я почувствовал в этих словах скрытую похвалу и был доволен, что
отданное мне приказание не сопровождалось угрозой. Нос шхуны был обращен к
северо-западу, и капитан хотел сделать поворот фордевинд при первом же
порыве ветра.
"We'll have the breeze on our quarter," he explained to me. "By the
last guns the boats were bearing away slightly to the south'ard."
-- Ветер будет дуть нам в корму, -- объяснил он мне. -- Судя по
последним выстрелам, шлюпки отклонились немного к югу.
He turned and walked aft to the wheel. I went forward and took my
station at the jibs. Another whisper of wind, and another, passed by. The
canvas flapped lazily.
Он повернулся и пошел к штурвалу. Я же направился на бак и занял свое
место у кливеров. Снова и снова пронеслось дыхание ветерка. Паруса лениво
заполоскали.
"Thank Gawd she's not comin' all of a bunch, Mr. Van Weyden," was the
Cockney's fervent ejaculation.
-- Наше счастье, что буря налетела не сразу, мистер Ван-Вейден! --
возбужденно крикнул мне кок.
And I was indeed thankful, for I had by this time learned enough to
know, with all our canvas spread, what disaster in such event awaited us.
The whispers of wind became puffs, the sails filled, the Ghost moved. Wolf
Larsen put the wheel hard up, to port, and we began to pay off. The wind was
now dead astern, muttering and puffing stronger and stronger, and my
head-sails were pounding lustily. I did not see what went on elsewhere,
though I felt the sudden surge and heel of the schooner as the
wind-pressures changed to the jibing of the fore- and main-sails. My hands
were full with the flying-jib, jib, and staysail; and by the time this part
of my task was accomplished the Ghost was leaping into the south-west, the
wind on her quarter and all her sheets to starboard. Without pausing for
breath, though my heart was beating like a trip-hammer from my exertions, I
sprang to the topsails, and before the wind had become too strong we had
them fairly set and were coiling down. Then I went aft for orders.
Я тоже был этому рад, так как знал уже достаточно, чтобы понимать,
какое несчастье грозило нам -- ведь все паруса были поставлены. Ветер дул
сильными порывами, паруса наполнились, и "Призрак" двинулся вперед. Волк
Ларсен круто положил руля под ветер, и мы пошли быстрее. Теперь ветер дул
нам прямо в корму; он завывал все громче, и передние паруса оглушительно
хлопали. Я не мог видеть, что делается на остальной палубе, но почувствовал,
как шхуна внезапно накренилась, когда фок и грот наполнились ветром. Я
возился с кливером, бом-кливером и стакселем, и когда справился наконец со
своей задачей, "Призрак" уже мчался на юго-запад под всеми парусами,
вынесенными на правый борт. Не успев перевести дух, с бешено бьющимся
сердцем, я бросился к топселям и успел вовремя убрать их. Затем отправился
на корму за новыми приказаниями.
Wolf Larsen nodded approval and relinquished the wheel to me. The wind
was strengthening steadily and the sea rising. For an hour I steered, each
moment becoming more difficult. I had not the experience to steer at the
gait we were going on a quartering course.
Волк Ларсен одобрительно кивнул и передал мне штурвал. Ветер крепчал,
волнение усиливалось. Я стоял у штурвала около часу, и с каждой минутой
править становилось все труднее. У меня не было достаточно опыта, чтобы
вести шхуну бакштаг при таком ветре.
"Now take a run up with the glasses and raise some of the boats. We've
made at least ten knots, and we're going twelve or thirteen now. The old
girl knows how to walk."
-- Теперь поднимитесь с биноклем наверх и поищите шлюпки. Мы прошли не
меньше десяти миль, а сейчас делаем по крайней мере двенадцать или
тринадцать узлов. Моя старушка быстра на ходу!
I contested myself with the fore crosstrees, some seventy feet above
the deck. As I searched the vacant stretch of water before me, I
comprehended thoroughly the need for haste if we were to recover any of our
men. Indeed, as I gazed at the heavy sea through which we were running, I
doubted that there was a boat afloat. It did not seem possible that such
frail craft could survive such stress of wind and water.
Я ограничился тем, что взобрался на салинг, в семидесяти футах над
палубой, и выше не полез. Осматривая пустынное пространство океана, я понял,
что нам необходимо очень спешить, если мы хотим подобрать наших людей. Меня
охватывало сомнение, могут ли шлюпки уцелеть среди этих бушующих волн.
Казалось невероятным, чтобы такие хрупкие суденышки устояли против
двойного напора ветра и волн.
I could not feel the full force of the wind, for we were running with
it; but from my lofty perch I looked down as though outside the Ghost and
apart from her, and saw the shape of her outlined sharply against the
foaming sea as she tore along instinct with life. Sometimes she would lift
and send across some great wave, burying her starboard-rail from view, and
covering her deck to the hatches with the boiling ocean. At such moments,
starting from a windward roll, I would go flying through the air with
dizzying swiftness, as though I clung to the end of a huge, inverted
pendulum, the arc of which, between the greater rolls, must have been
seventy feet or more. Once, the terror of this giddy sweep overpowered me,
and for a while I clung on, hand and foot, weak and trembling, unable to
search the sea for the missing boats or to behold aught of the sea but that
which roared beneath and strove to overwhelm the Ghost.
Я не ощущал всей силы ветра, так как мы мчались вместе с ним. Но я
смотрел с высоты вниз, и порой мне казалось, что я нахожусь не на судне, а
смотрю на него как бы со стороны. Контуры мчащейся шхуны резко выделялись на
фоне пенистых вод. Порой, накренившись правым бортом, она взлетала на
огромную волну, и тогда палубу до самых люков заливало водой. В такие
мгновения, когда шхуна переваливалась с одного борта на другой, я с
головокружительной быстротой описывал в воздухе дугу, и мне казалось, что я
нахожусь на конце огромного перевернутого маятника, амплитуда колебаний
которого достигает семидесяти футов. Ужас охватил меня от этой бешеной
качки. Дрожащий и обессиленный, я руками и ногами уцепился за мачту и уже не
мог искать в море пропавшие шлюпки, -- взор мой был в страхе прикован к
бушевавшей подо мной разъяренной стихии, грозившей поглотить "Призрак".
But the thought of the men in the midst of it steadied me, and in my
quest for them I forgot myself. For an hour I saw nothing but the naked,
desolate sea. And then, where a vagrant shaft of sunlight struck the ocean
and turned its surface to wrathful silver, I caught a small black speck
thrust skyward for an instant and swallowed up. I waited patiently. Again
the tiny point of black projected itself through the wrathful blaze a couple
of points off our port-bow. I did not attempt to shout, but communicated the
news to Wolf Larsen by waving my arm. He changed the course, and I signalled
affirmation when the speck showed dead ahead.
Но мысль о погибавших людях заставила меня опомниться, и я в тревоге
принялся искать глазами шлюпки, забыв о себе. Целый час я не видел ничего,
кроме пустынных кипящих волн. Но вот вдали, там, где одинокий луч солнца,
прорвавшись сквозь тучи, превратил мутную поверхность океана в расплавленное
серебро, я заметил маленькое черное пятнышко. Оно то взлетало на гребень
волны, то скрывалось из виду. Я стал терпеливо выжидать. Снова крошечная
черная точка мелькнула среди свирепых валов, слева по носу от нас. Кричать
было бы бесполезно, но я жестами сообщил Волку Ларсену о своем открытии. Он
изменил курс, и когда пятнышко мелькнуло прямо впереди нас, я утвердительно
махнул рукой.
It grew larger, and so swiftly that for the first time I fully
appreciated the speed of our flight. Wolf Larsen motioned for me to come
down, and when I stood beside him at the wheel gave me instructions for
heaving to.
Пятнышко росло так быстро, что только тут я впервые вполне оценил
скорость нашего бега по волнам. Волк Ларсен дал мне знак спуститься вниз и,
когда я подошел к штурвалу, велел положить шхуну в дрейф и растолковал, что
я должен для этого предпринять.
"Expect all hell to break loose," he cautioned me, "but don't mind it.
Yours is to do your own work and to have Cooky stand by the fore-sheet."
-- Теперь весь ад обрушится на вас, -- предостерег он меня, -- но вы не
робейте. Делайте свое дело и смотрите, чтобы кок стоял у фока-шкота.
I managed to make my way forward, but there was little choice of sides,
for the weather-rail seemed buried as often as the lee. Having instructed
Thomas Mugridge as to what he was to do, I clambered into the fore-rigging a
few feet. The boat was now very close, and I could make out plainly that it
was lying head to wind and sea and dragging on its mast and sail, which had
been thrown overboard and made to serve as a sea-anchor. The three men were
bailing. Each rolling mountain whelmed them from view, and I would wait with
sickening anxiety, fearing that they would never appear again. Then, and
with black suddenness, the boat would shoot clear through the foaming crest,
bow pointed to the sky, and the whole length of her bottom showing, wet and
dark, till she seemed on end. There would be a fleeting glimpse of the three
men flinging water in frantic haste, when she would topple over and fall
into the yawning valley, bow down and showing her full inside length to the
stern upreared almost directly above the bow. Each time that she reappeared
was a miracle.
Мне удалось кое-как пробраться на бак, хотя то с одного, то с другого
борта палубу заливало водой. Отдав распоряжения Томасу Магриджу, я взобрался
на несколько футов по фор-вантам. Шлюпка была теперь очень близко и
дрейфовала против ветра на своей мачте и парусе, выброшенных за борт и
служивших плавучим якорем. В шлюпке было трое, все они вычерпывали воду.
Каждый водяной вал скрывал их из виду, и я с замиранием сердца ждал, что
вот-вот они исчезнут совсем. Но внезапно шлюпка стрелой вылетала из пенистых
волн, становясь при этом почти вертикально и опираясь только на корму, так
что обнажался весь ее мокрый черный киль. Потом нос опускался, корма
оказывалась высоко над ним, и на мгновение становилось видно, как все трое в
безумной спешке вычерпывают воду. И шлюпка снова низвергалась в зияющую
пучину. Каждое новое ее появление воспринималось как чудо.
The Ghost suddenly changed her course, keeping away, and it came to me
with a shock that Wolf Larsen was giving up the rescue as impossible. Then I
realized that he was preparing to heave to, and dropped to the deck to be in
readiness. We were now dead before the wind, the boat far away and abreast
of us. I felt an abrupt easing of the schooner, a loss for the moment of all
strain and pressure, coupled with a swift acceleration of speed. She was
rushing around on her heel into the wind.
"Призрак" вдруг изменил курс и уклонился в сторону. Я с содроганием
подумал, что Волк Ларсен считает спасение шлюпки невозможным, но тут же
сообразил, что он просто готовится лечь в дрейф. Я поспешил спуститься на
палубу, чтобы быть наготове. Мы шли теперь прямо фордевинд, а шлюпка была у
нас на траверзе, и довольно далеко. Внезапно я почувствовал, как шхуна пошла
ровнее и скорость ее заметно возросла. Она почти на месте разворачивалась
носом к ветру.
As she arrived at right angles to the sea, the full force of the wind
(from which we had hitherto run away) caught us. I was unfortunately and
ignorantly facing it. It stood up against me like a wall, filling my lungs
with air which I could not expel. And as I choked and strangled, and as the
Ghost wallowed for an instant, broadside on and rolling straight over and
far into the wind, I beheld a huge sea rise far above my head. I turned
aside, caught my breath, and looked again. The wave over-topped the Ghost,
and I gazed sheer up and into it. A shaft of sunlight smote the over-curl,
and I caught a glimpse of translucent, rushing green, backed by a milky
smother of foam.
Когда шхуна стала под прямым углом к волнам, ветер, от которого мы до
сих пор убегали, со всей силой обрушился на нас. По неопытности я повернулся
лицом к ветру. Он надвинулся на меня плотной стеной, воздух стремительно
ворвался в мои легкие, и я не мог его выдохнуть. Я задыхался, и когда
"Призрак", сильно накренившись на наветренный борт, вдруг словно замер на
месте, я увидел огромную волну прямо у себя над головой. Я повернулся спиной
к ветру, перевел дух и взглянул снова. Волна нависла над судном. Луч солнца
играл на ее мелочно-белом пенистом гребне, и я смотрел прямо в ее
зеленовато-прозрачную глубь.
Then it descended, pandemonium broke loose, everything happened at
once. I was struck a crushing, stunning blow, nowhere in particular and yet
everywhere. My hold had been broken loose, I was under water, and the
thought passed through my mind that this was the terrible thing of which I
had heard, the being swept in the trough of the sea. My body struck and
pounded as it was dashed helplessly along and turned over and over, and when
I could hold my breath no longer, I breathed the stinging salt water into my
lungs. But through it all I clung to the one idea - I MUST GET THE JIB
BACKED OVER TO WINDWARD. I had no fear of death. I had no doubt but that I
should come through somehow. And as this idea of fulfilling Wolf Larsen's
order persisted in my dazed consciousness, I seemed to see him standing at
the wheel in the midst of the wild welter, pitting his will against the will
of the storm and defying it.
И вот волна обрушилась на шхуну, и началось светопреставление. Все
произошло в единый миг. Сокрушительный удар, который я ощутил всем телом,
сбил меня с ног, и я очутился под водой. Промелькнула страшная мысль, что
сейчас совершится то, о чем мне пока приходилось только слышать, -- я буду
смыт в море. Меня перевернуло, ударило о палубу и понесло куда-то. Я был не
в силах больше задерживать дыхание, вздохнул и набрал в легкие жгуче-соленой
воды. Однако все это время я ни на минуту не забывал, что должен вынести
кливер на ветер. Страха смерти я не ощущал. Почему-то я был уверен, что
как-нибудь спасусь. Настойчивая мысль о необходимости выполнить приказание
Волка Ларсена не покидала меня, и мне казалось, что я вижу, как он стоит у
штурвала, среди дикого разгула стихий, и бросает буре дерзкий вызов,
противопоставляя ей свою волю.
I brought up violently against what I took to be the rail, breathed,
and breathed the sweet air again. I tried to rise, but struck my head and
was knocked back on hands and knees. By some freak of the waters I had been
swept clear under the forecastle- head and into the eyes. As I scrambled out
on all fours, I passed over the body of Thomas Mugridge, who lay in a
groaning heap. There was no time to investigate. I must get the jib backed
over.
Меня с силой ударило обо что-то, должно быть, о планшир. Я вздохнул и
почувствовал, что вдыхаю спасительный воздух. Я попытался встать, но снова
ударился обо что-то головой и снова очутился на четвереньках. Оказалось, что
меня отнесло волной под полубак. Ползком выбираясь оттуда, я наткнулся на
Томаса Магриджа, который, скорчившись, лежал на палубе и стонал. Но у меня
не было времени возиться с ним. Я должен был перенести кливер.
When I emerged on deck it seemed that the end of everything had come.
On all sides there was a rending and crashing of wood and steel and canvas.
The Ghost was being wrenched and torn to fragments. The foresail and
fore-topsail, emptied of the wind by the manoeuvre, and with no one to bring
in the sheet in time, were thundering into ribbons, the heavy boom threshing
and splintering from rail to rail. The air was thick with flying wreckage,
detached ropes and stays were hissing and coiling like snakes, and down
through it all crashed the gaff of the foresail.
Когда я выбрался на палубу, мне показалось, что нам приходит конец.
Кругом стоял треск ломающегося дерева, рвущейся парусины, лязг железа. Буря
швыряла шхуну, стремясь разнести ее в щепы. Фок и фор-топсель, повиснув без
ветра, благодаря нашему маневру хлопали и рвались, так как некому было
вовремя выбрать шкот; тяжелый гик с треском перебрасывало с борта на борт. В
воздухе со свистом проносились обломки: обрывки снастей трепались на ветру,
извиваясь, как змеи; и вдруг в довершение всего с треском рухнул на палубу
фокгафель.
The spar could not have missed me by many inches, while it spurred me
to action. Perhaps the situation was not hopeless. I remembered Wolf
Larsen's caution. He had expected all hell to break loose, and here it was.
And where was he? I caught sight of him toiling at the main-sheet, heaving
it in and flat with his tremendous muscles, the stern of the schooner lifted
high in the air and his body outlined against a white surge of sea sweeping
past. All this, and more, - a whole world of chaos and wreck, - in possibly
fifteen seconds I had seen and heard and grasped.
Он упал всего в нескольких дюймах от меня, и это напомнило мне, что
надо спешить. Быть может, не все еще было потеряно. Я вспомнил слова Волка
Ларсена. Он ведь предупреждал, что "на нас обрушится ад". Но где же он сам?
И вдруг я увидел его перед собой. Пустив в ход всю свою чудовищную силу, он
выбирал гроташкот. В это время корма шхуны поднялась высоко в воздух, и
фигура капитана четко вырисовывалась на фоне мчавшихся на нас белых от пены
валов. Все это и еще больше -- целый мир хаоса и разрушения -- я воспринял
зрением и слухом меньше чем за четверть минуты.
I did not stop to see what had become of the small boat, but sprang to
the jib-sheet. The jib itself was beginning to slap, partially filling and
emptying with sharp reports; but with a turn of the sheet and the
application of my whole strength each time it slapped, I slowly backed it.
This I know: I did my best. I pulled till I burst open the ends of all my
fingers; and while I pulled, the flying-jib and staysail split their cloths
apart and thundered into nothingness.
У меня не было времени поглядеть, что сталось со шлюпкой, -- я бросился