Осеева Валентина. Динка

   Иногда музыка и пение прерывались на середине, горничная совала старику деньги и поспешно выпроваживала его за калитку. Динка, ничуть не огорченная тем, что ее прервали, бежала впереди...
   В одной даче пожилая дама с седыми буклями остановила ее пение в самом начале:
   - Подожди, девочка! Какие песни ты поешь? - строго спросила она.
   Решив, что для этой важной дамы необходимо назвать композитора, Динка бойко перечислила все три песни, которые играла шарманка, и, остановившись на одной, громко заявила:
   - "Ах, зачем эта ночь..." - песня композитора Глинки.
   - Что такое? При чем тут Глинка? Это не для детей, - сказала старая дама и, обернувшись к мальчику и девочке, которые безмолвно стояли около ее кресла, повторила: - Вы видите, дети, это не для вас! Пусть старичок просто поиграет.
   Динка возмутилась.
   - Но я знаю и другие песни, - сказала она.
   - Какие другие? Все в том же роде? Нет, уж не пой, пожалуйста!
   Но дети, стоявшие за ее спиной как два истуканчика, вдруг зашевелились.
   - Мы хотим, чтобы она спела! - хором сказали они.
   - Но вы же слышите, что у нее все в одном роде! - взволновалась старая дама.
   - Ни в каком не роде, а просто детские. Их играют на пианино для детей! сказала Динка.
   - Вот как! Что же, например? - заинтересовалась старая дама.
   - Много. О птичках, о кошечках и о новогоднем снеге.
   - Мы хотим... - тупо и упрямо повторили истуканчики, с двух сторон налегая на кресло.
   - Ну, спой о птичке, - милостиво разрешила строгая дама и, склонив голову набок, поправила букли. - Дети, прослушайте песню о птичке!
   Динка приготовилась, на шарманщик, не понял и затянул "Разлуку".
   - Прекрати! Прекрати сейчас же! - замахала руками старая дама и подозвала горничную.
   - Барыня хочет, чтоб девочка спела одна, - пояснила та испуганному старику.
   Динка фыркнула, но сдержалась и, приняв позу, громко объявила:
   - "Птичка"! Песня композитора Глинки. "Отчего, певунья-птичка, так печально ты сидишь... - медленно запела она, тщательно выводя мотив. - Грустно милую головку опустила и молчишь..."
   Дама милостиво закивала головой.
   - Вот видите, дети, - сказала она поучительным тоном. - Сейчас мы узнаем, почему загрустила птичка.
   Динка пропела еще один куплет, где птичке предлагают сахару и водицы, но она отказывается.
   В рабстве, дети, сахар горек...
   Что мне в клетке золотой?
   Возвратите мне отраду
   Жизни вольной и простой!
   старательно пропела Динка.
   - Ну вот, теперь нам понятно, что птичке не нравится ее клетка, - точно следуя за Динкой и переводя слова песни на поучение, объясняла дама своим истуканчикам.
   Динка, давясь от смеха, с трудом дотянула последний куплет:
   - "И тогда я вам в награду песню лучшую спою..." Ха-ха-ха! - неудержимо залилась она вдруг.
   - Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! - прыснули за креслом истуканчики, но старая дама погрозила им пальцем, и они мгновенно смолкли.
   - Ха-ха-ха! - еще громче заливалась Динка.
   - Почему ты смеешься? Сейчас же объясни, почему ты смеешься? - прикрикнула на нес старая дама, и седые букли ее затряслись.
   - Потому что... так полагается по нотам. - испугавшись, что ей ничего не заплатят, скромно сказала Динка. - Это для того, чтобы дети развеселялись... Там просто так и написано:
   "Ха-ха-ха!" - сочиняла второпях Динка. - Это написал композитор Глинка.
   - Ну, не знаю, кому это нужно... Мне, во всяком случае, ни к чему, пожала плечами старая дама. - И вообще первый раз слышу что-нибудь подобное! Странная фантазия приписывать все Глинке!
   Динка вспомнила стоящего у пианино Олега.
   - Почему странная? А это что? "Смейся, паяц, над разбитой любовью..." вдруг затянула она и, прервав себя на последнем слове, тоненько допела: "Разве ты человек? Ха-ха-ха-ха! Ты ведь паяц!"
   Старая дама заткнула двумя пальцами уши:
   - Прекрати сейчас же! Это невозможно слушать! Спой лучше о кошечках, только, пожалуйста, без того самого "ха-ха"! - морщась, добавила она.
   Но Динку душил смех, и, краснея как пион, она пояснила, что петь больше не может, так как у нее болит горло.
   - Болит горло? И ты ходишь по дачам заражать детей? - в ужасе вскочила старая дама. - Да у тебя, может, ангина или дифтерит, а ты здесь поешь про птичек и распространяешь миазмы! Сейчас же уходи отсюда!.. Глаша! Дайте им два пятака, и пусть сейчас же уходят! - закричала она своей горничной.
   Горничная сунула Динке два пятака и поспешно выпроводила их с шарманщиком за калитку.
   - С чего это она закричала-то? - спросил старик, отбирая у Динки пятаки. Осердилась на тебя, что ли?
   - Нет, она просто заболела... - Динка показала на горло. - У нее тут... дифтерит!
   - Ишь ты, как сразу ее схватило! - покачал головой старик и, вздохнув, добавил: - Все под богом ходим! Динка фыркнула и махнула рукой:
   - Да пускай хоть умирает! Денежки дала, и ладно!.. А мы много сегодня заработали, да, дедушка? - весело добавила она и, подставив свой подол, попросила: - Высыпи мне в платье, дедушка! Я не потеряю! Я только побренчу немножко!
   - Ну, не чуди, не чуди! - прикрикнул на нее старик, - Деньги но игрушка! Их с плачем добывают? Вот погоди, опосля зайдем в харчевню... штей поедим!
   - Щей? С мясом? - спросила Динка и, поморщившись, вспомнила, что около харчевни всегда стоит теплый и тошнотворный запах перепрелой капусты. Особенно когда распахивается дверь... Один раз она даже задержалась у этой двери, чтобы спросить, что здесь варят, и какой-то возчик, вытирая ладонью рот, сказал: "Шти" - и добавил: "Есть пустые, есть с мясом! Это по цене!"
   "Может быть, с мясом не так пахнут?" - подумала Динка. Ей уже давно хотелось есть. Но шарманщик не торопился. Он шел вдоль заборов, пропуская маленькие, скромные дачки и заходя в те, которые выглядели богаче.
   В одной из таких дач мальчик высыпал старику в торбу обгрызенные корки хлеба.
   - Что ты делаешь? - возмутилась Динка. - Разве можно давать кому-нибудь недоеденные корки?
   - А почему же нельзя? - удивился мальчик.
   - Да потому... - Динка наморщила лоб и наизусть повторила мамины слова: Потому, что это унижает человеческое достоинство!
   - Подумаешь, человеческое достоинство! Где это ты набралась таких слов? спросил другой мальчик, постарше, лениво поднимаясь из гамака с книгой в руке.
   Динка молча дернула плечом и отвернулась.
   - Тебя спрашивают, откуда ты набралась таких слов? Эй, ты! - насмешливо крикнул мальчик и стукнул Динку по голове книгой
   - Дурак! - вспыхнула Динка, придвигаясь ближе к шарманщику, который, глядя куда-то в сторону, играл плясовую.
   - Ого! Да ты еще ругаешься!.. Григорий! - крикнул мальчишка подошедшему дворнику. - Гони эту рвань к черту!
   - Ступайте отсюдова! - замахнувшись метлой, закричал дворник.
   Девочка шарахнулась в сторону; мальчик шикнул и - засмеялся.
   - Ступай, старик, ступай! - кричал дворник. Шарманщик суетливо взваливал на плечи шарманку. Динка выхватила у него торбу и, вытащив из нее горсть сухих корок, швырнула их в лицо обидчику:
   - На! Подавись!
   - Григорий! - загораживаясь от нее рукой, закричал мальчишка.
   Но Динка, прыгая через клумбы, уже достигла калитки... Гнев дворника обрушился на шарманщика.
   - Иди, иди! - гнал он старика, замахиваясь на него метлой. - Шляетесь здесь, грубияны нахальные!
   - Дурак! Дурак! Вы все дураки! - кричала, повиснув на заборе, Динка.
   - Я те покажу дураков! Чтоб духу вашего здесь больше не было! - ругался дворник, выталкивая шарманщика и запирая за ним калитку.
   - Господи милостивый... - простонал старик, выйдя на дорогу. - Что ж это ты начудила там? Ну, стукнул барчук маленько... И стерпела бы... Ведь не ровня тебе... Вишь, как осердились и ни гроша не подали.
   - Корки тебе подали! - огрызнулась Динка. Старик пощупал рукой торбу и покачал головой:
   - Ишь ты, какая озорница! Взяла да швырнула! Еще ладно, что только вытолкали, а то бы придрались, не дай бог!
   Он с опаской оглянулся на богатую дачу и, отойдя еще немного, остановился:
   - Не под силу мне идти. Руки, ноги дрожат... Динка испугалась.
   - Сядь, дедушка, сядь! - помогая старику снять с себя шарманку, с раскаянием бормотала она. - Сядь здесь, на траву! Отдохни!
   Старик сел и, вынув из торбы сухие корки, разложил их на траве:
   - На вот, пожуй маленько.
   - Не буду, - решительно сказала Динка и, сглотнув слюну, отвернулась.
   Старик потрогал корки и, выбрав одну, с сожалением сказал:
   - Размочить бы в водичке... Так ведь у иных и воды не выпросишь.
   Он снова потрогал сухие корки и, горестно покачав головой, сложил их обратно в торбу:
   - Посидим, коль так.
   "Старенький... Корочку хотел съесть... размочить в водичке", - жалостно подумала Динка, и ей захотелось громко заплакать.
   Но старик закрыл глаза и, прислонившись спиной к шарманке, задремал. Седые, пожелтевшие от времени космы УПАЛИ ему на лицо, дыхание с хрипом вырывалось из груди... Динка тоже закрыла глаза и, свернувшись клубочком, зарылась лицом в прохладную траву. Ноги у нее ныли, сбитые подошвы потрескались, горло пересохло от жажды, нестерпимо хотелось есть. Но усталость взяла свое, и Динка заснула.
   Через час шарманщик и девочка снова шли по дороге.
   Глава двадцатая
   ДИНКИНА ПЕСЕНКА
   Солнце уже садится за деревья. Голодная, усталая Динка еле тащится.
   - Я не могу больше ходить, дедушка. У меня ноги отрываются... и голос весь вышел... - жалуется она.
   - Вот еще в эту дачу зайдем, а тогда и домой...Тут четыре семейства снимают, очень люди хорошие. И попить дадут, и деньгами не обидят, - говорит старик, осторожно открывая чугунную калитку и направляясь к дому.
   Динка медленно плетется за ним. От мелкого гравия на дорожках босые ноги ее горят и чешутся, на пятки больно наступать.
   - Дедушка пришел! Дедушка пришел! - выбегая навстречу шарманщику, кричат дети.
   Детой так много, что у Динки пестрит в глазах от их платьиц, рубашонок и вязанных, как чулок, с яркими полосками и с кисточками на концах, цветных фесок.
   - А чья это девочка? Как ее зовут? - спрашивают они, перебивая друг дружку. - Она будет вертеть ручку шарманки? А нам ты дашь повертеть, дедушка?
   - Моя, моя девочка. Она вам песенки споет. И ручку повертите, как же без этого? - еле успевает отвечать старик и, вытирая мокрый лоб, просит: - Вот только бы нам водички испить!
   - Водички? Сейчас! Вам кипяченую? - бросаясь наперегонки к дому, кричат дети.
   Около большой веранды круглая площадка; на скамейках сидят женщины с детьми.
   Приход шарманщика вызывает всеобщее оживление, и вокруг старика и Динки сразу образуется толпа.
   - Вона, гляди, кто пришел! - уговаривает раскапризничавшегося малыша старая нянюшка. - Сейчас как заведет, так и твоего голоса не будет слышно! Молчи лучше!
   - Водички! Нате водички! - кричат дети, протягивая старику и девочке сразу несколько кружек.
   - Спасибо, спасибо... Славные детки, бог их наградит! - растроганно бормочет старик, припадая к кружке с водой.
   Динка пьет долго и жадно, потом, отняв от губ кружку, смотрит на детей. Мутная накипь от усталости, голода и унижений вдруг рассеивается в ее душе, и, словно очнувшись от тяжелого кошмара, она обращается ко всем с запоздалым приветствием:
   - Здравствуйте!
   - Здравствуй, здравствуй, деточка! Садитесь вот с дедушкой, отдохните немножко, - освобождая место на скамеечке, приветливо откликаются женщины.
   Откуда-то появляются чашка молока и сладкая булочка,
   - Спасибо... я не хочу... Дайте дедушке, - с усилием отказываясь от еды, говорит Динка. Ей кажется, что если она отопьет хоть глоток молока и съест хоть кусочек булки, то сразу почувствует себя нищей... В чужом доме, в этом рваном платье... - Нет-нет! - отказывается она. - Дайте дедушке. Пусть он поест, а я пока спою... Я одна спою!
   Динка вдруг вспоминает любимую песенку Мышки. В этой песенке рассказывается о внучке, которая водит слепого дедушку и передает ему все, что видит вокруг. Правда, Динка не помнит всех слов, но она так ясно видит идущих по лесной дороге дедушку и внучку, так ясно представляет себе залитый солнцем луг, что не думает о словах, они как-то придумываются на ходу сами и легко ложатся в рифму:
   "Дедуся, луг блестит цветами,
   Все жизни радуются вновь..."
   И видит дед ее глазами
   Цветы, деревья и любовь...
   - "Дедуся..." - растроганно и нежно поет Динка, подняв к старику шарманщику сияющее лицо и легонько касаясь его рукава.
   "Дедуся, лес шумит над нами,
   Щебечет птичка над тобой..."
   И видит дед ее глазами,
   И дед уж больше не слепой...
   Динка сама не знает, какими словами она заканчивает песню, она не видит обращенных к ней ласковых лиц, не слышит тихих голосов женщин.. Потрясенная каким-то новым, глубоким чувством, она забывает и о Леньке, который хочет есть... Губы ее робко улыбаются, глаза блестят.
   Но шарманщик сует ей в руки шапку, и она протягивает ее к женщинам.
   - Сейчас, сейчас, девочка! Сейчас, милочка! - торопятся женщины, и в шапку со звоном падают монетки. Динке не хочется брать от этих людей деньги.
   - Спасибо, - стесняясь, говорит она. - Это не мне... Это Леньке..
   - У тебя есть брат? - спрашивают ее женщины.
   - Нет, не брат... Но мы всегда вместе... Он сирота, - путаясь, объясняет Динка.
   Шарманщик берет из ее рук шапку и заводит плясовую; дети по очереди крутят железную ручку.
   К калитке их провожают с добрыми пожеланиями. - Приходите еще! Приходите! - просят взрослые и дети.
   Глава двадцать первая
   ГОРЬКАЯ ОБИДА
   Выйдя на дорогу, старик решительно сказал:
   - Пора и на покой. Все кости ноют. Завтра опять походим, а на сегодня хватит. Устал я...
   Солнце уже совсем низко. Скоро с пристани донесется длинный гудок маминого парохода, но Динка забыла обо всем на свете. Подпрыгивая и прихрамывая, она бежит рядом с шарманщиком и весело болтает:
   - Ты что купишь себе, дедушка? Я ничего не куплю! Мы вместе с Ленькой купим!
   - А что тебе покупать? Вот съешь горяченьких штец да мороженого... - снова повторяет старик.
   - Не надо! - машет рукой Динка. - Я сразу домой побегу...
   Старик прибавляет шагу и, минуя последнюю просеку, выходит на тропинку, ведущую вниз, к пристани.
   - Дедушка, ты пойдешь на базарную площадь? - спрашивает Динка
   - Ну да, через базар и пойдем. Там и харчевня...
   - Я не хочу в харчевню... Я пойду домой! Давай тут разделимся, дедушка! предлагает Динка, но старик словно не слышит ее и молча идет дальше. Дедушка! Мне тут близко - почти у самого обрыва, - говорит Динка. - Дай мне мои денежки!
   - Каки таки денежки? Я сам тебе морожено куплю... Денежки, денежки... бормочет старик, не останавливаясь и не убавляя шагу.
   - Дедушка, я домой хочу! - дергает его Динка.
   - Ну, иди, чего пристала? Я тоже домой иду, не гулять ведь.
   Тропинка выводит старика и девочку на базарную площадь. С пароходов идут пассажиры, тащатся с корзинами торговки, шныряют между рядами лавок босоногие ребята. Динка беспокойно оглядывает пассажиров и вспоминает о маме.
   - Дедушка, дай мне денег! Давай сейчас же! - сердито кричит она и дергает старика за рукав. - Давай денежки, я домой хочу!
   - Сказано - куплю морожено. А боле чего тебе? Каки таки деньги? - хмурится старик.
   - Давай мои! Из кармана давай! - топает ногой Динка, Прохожие останавливаются:
   - Ай-яй-яй! Как нехорошо, девочка!
   - Что же это ты так кричишь на своего дедушку? Бесстыдница этакая! Хоть бы людей постеснялась! - качая головой, вмешивается проходящая мимо женщина.
   - Давай денежки! - вне себя кричит Динка, цепляясь за шарманщика. - Те, что в шапке были, давай!
   Старик дрожащими пальцами роется в кармане и вынимает пятачок.
   - На! Назола какая! Господи помилуй, вот горе-то навязалось на мою шею! громко жалуется он. - На пятачок, что ли!
   Динка видит одну монетку на его ладони и вспоминает богатый перезвон в шапке.
   - Много давай! Разделись со мной! - гневно кричит она, отталкивая от себя ладонь с пятаком.
   - Бессовестная! И не стыдно тебе старичка старенького обижать? - корят остановившиеся неподалеку торговки.
   - Ведь вот есть же такие дети несочувственные! - возмущаются они. - Гляди, как топает! И где только набаловалась так? Ведь по всему видать - в нищете растет!
   - Выпороть ее надо, а не пятачками баловать! - замечает проходящий мимо мужчина.
   - Бери пятачок-то. Завтра еще дам, - пробует уговорить девочку шарманщик. - Что ж, правда, обижаешь старика? Глаза Динки широко раскрываются.
   - Я работала... я пела... - бормочет она, но голос ее прерывается горькими рыданиями, и, круто повернувшись, она бежит по дороге, спотыкаясь от усталости и горя.
   - Ишь, пошла, - бормочет старик, глядя ей вслед. Но отчаянный, безнадежный плач девочки тревожит его. - Эй, мальчик! Снеси-ка ей вот... - подзывая к себе босоногого мальчугана, просит он и добавляет к пятаку еще три копейки. Снеси, миленькой!
   Мальчик, сверкнув босыми пятками, в несколько прыжков догоняет плачущую девочку.
   - Вот возьми, старик тебе еще дал, - сует он ей в руки деньги.
   Но Динка отстраняет протянутую ладонь и, не оглядываясь, бредет по дороге. Из последних сил царапается она не обрыв и, цепляясь за колючие кусты, плетется до тропинке к утесу.
   Громкий плач ее переходит в горькое всхлипывание и тихие протяжные жалобы:
   - Лень... Лень... Лень...
   Глава двадцать вторая
   СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ ЛЕНЬКИ
   В жизни Леньки редко бывали счастливые дни. Но сегодня ему повезло. Утром, пробравшись за пассажирами на пароход, он благополучно проехал в город и тут же, на пристани, заработал пятнадцать копеек у одной сердобольной барыньки, которой помог добраться с двумя чемоданами до извозчика.
   - Сколько тебе? - спросила барынька.
   Но Ленька, не считая свою помощь за большой труд, махнул рукой:
   - Ладно... Чего там!
   Барынька сунула ему гривенник, а потом, увидев, как просияли глаза мальчика, растрогалась и добавила пятачок. Это была удача, и Ленька сразу почувствовал себя человеком с деньгами. Он ходил по базару и, ощущая мучительный голод, приценивался то к пирогам, которыми торговал разносчик, то к горячей картошке, политой бараньим жиром... Особенно долго стоял он в обжорном ряду, наблюдая, как к длинному столу один за другим подходили люди и, заплатив три копейки, получали из рук торговки окутанную душистым паром жестяную миску с мятой картошкой. Соблазнительный запах щекотал ноздри, но Ленька не решался отдать сразу целых три копейки и, махнув рукой, отошел подальше, сказав себе свою любимую фразу:
   "Чего тут... Не маленький небось..."
   Приценялся он и к толстым румяным бубликам... Но всё казалось ему слишком дорого, и в конце концов он купил на две копейки горбушку хлеба и остался очень доволен собой. Но хлебом ему пришлось поделиться с Федькой, которого он встретил на базаре. Федька с утра продавал за гроши мелкую рыбешку, но рыбешка шла туго, Федька оголодал и собирался уже домой.
   - Погоди... может, еще продашь! - разламывая пополам свой хлеб, сказал Ленька. - Тебе бы Макаку сюда! - засмеялся он, вспомнив свои торги рыбой.
   Но Федьке было не до смеха. - Меня нонче Митрич обещался взять с собой. сказал он. - А из-за этой дряни и ловлю пропущу... Знаешь что? предложил он Леньке. - Бери ее себе! Что продашь, а что сваришь дома!
   Ленька согласился и занял Федькино место. Вначале ему повезло, и он умудрился заработать десять копеек, но потом дело застопорилось, и последнюю кучку никто не хотел брать, А между тем базар был в полном разгаре, и Ленька боялся потерять заработок.
   "Возьму домой, похлебку сварю", - подумал мальчик и, сложив рыбу в корзинку, которую оставил ему Федька, пошел на пристань...
   Его привлекала столовая.
   "Поглядеть бы, нет ли там опять дяди Степана?"
   Но дяди Степана не было, зато Леньке снова удалось заработать немного денег, и он решил купить Динке большое румяное яблоко. Выбрав на возу самое лучшее яблоко, он прибавил к нему еще два поменьше и, заплатив, отошел.
   Его беспокоила мысль о своем новом знакомом.
   "Может, дома сидит... А может, на работе где-нибудь? - раздумывал Ленька. - А может, голодный?"
   Мальчик решил купить хлеба и отнести Степану рыбу.
   "Тот раз он меня кормил, а этот раз я его накормлю!" - радовался Ленька, шагая по грязному переулку и взбираясь по скрипучей лестнице деревянного флигеля.
   Степан был дома.
   - Вот и хорошо, что ты пришел! - весело сказал Степан. - А у меня вчера получка была! Сестра денег прислала, да за урок я получил! Пойдем в студенческую столовую обедать! - предложил он, садясь на кровать и натягивая на босые ноги ботинки.
   Но Леньке не хотелось обедать за его счет.
   - У меня есть рыба... - сказал он. - Я бы, дядя Степан, сварил похлебку, вот мы и наелись бы!
   - Ну что ж! - согласился Степан, заглядывая в Ленькину корзинку. - Чего лучше! Сварим похлебку! Только один уговор: не называй ты меня дядей! Терпеть не могу всех этих дядей, тетей! - стаскивая ботинок, сказал он.
   Ленька засмеялся.
   - Ясно, смешно! Мы с тобой взрослые люди: ты Леонид, и я Степан! Ну, вываливай свою рыбу около печки, сейчас будем хозяйничать!
   Сидя на корточках, они вдвоем выпотрошили рыбу, покормили спустившуюся с чердака голодную кошку, потом развели огонь и, поставив варить похлебку, разговорились. Польщенный тем, что Степан называет его Леонидом и считает его за равного себе, взрослого человека, Ленька вдруг почувствовал собственное достоинство и независимость; булькающая в кастрюле рыба и хлеб, выложенный им на стол, также прибавляли ему чувство независимости, а простое, дружеское отношение Степана располагало к доверию. Ленька рассказал о своем бегстве от хозяина и жизни на утесе.
   - Как орел живу! - похвалился он.
   - Это хорошо, это даже очень здорово; - задумчиво сказал Степан, закуривая папироску и пуская в потолок дым. - Но ведь вот какая неприятность: за летом приходит осень... дожди... Пожалуй, подмочит тебя на твоем утесе, а? - глядя на Леньку добрыми близорукими глазами, спросил он.
   - Не подмочит! - засмеялся Ленька. - Я под камнем сплю!
   Степан пощипал рыжий клинышек своей бородки и кивнул головой:
   - Ну, спи пока под камнем! А зимой, если я до тех пор не получу бесплатную квартиру, будешь жить со мной!
   - Это что же - тюрьму? - догадался Ленька.
   - Ну да! Мало ли что может случиться... Вот поднял бы ты тот раз бумажку и крикнул бы: "Держите его!" - так сейчас же меня, голубчика, и сцапали бы, сказал Степан.
   - Я не предатель и не сыщик! - обиделся Ленька.
   - А есть и предатели и сыщики, - бросая в угол папиросу, сказал Степан.
   - А где же они есть? Если, например, среди рабочих, так там их нету... пожал плечами Ленька.
   - Почему - нету? Попадется вот такая бумажка какому-нибудь холую, подхалиму хозяйскому, вот он нанесет ее куда надо, а там начнется слежка... заметил Степан.
   - Так вы поаккуратней! Глядите, кому кладете... - нахмурился Ленька.
   Степан поднял кастрюлю, подсыпал в жаровню углей, взял ложку.
   - А ну, попробуй! - сказал он вместо ответа и выдвинул из-под кровати сложенную горкой грязную посуду. - Вот, кстати, тарелок этих, ложек, плошек у меня набралось до черта! И пачкаются, понимаешь ли ты, и мыть их надо! Одним словом, лишняя посуда затрудняет жизнь! Не возьмешь ли на свой утес хоть половину? - наливая в миску воды из ведра и гремя тарелками, предложил Степан.
   - Возьму! - засмеялся Ленька. - Мне как раз есть не на чем.
   - Вот и хорошо! Бери грязную - там Волга у тебя под рукой, вымоешь... засовывая в Ленькину корзинку миску И две тарелки, сказал Степан. - На вот и ложки. Срязу тебе кладу, чтооб не забыл.
   Ленька, хохоча, помог ему собрать посуду.
   - Чудной вы! - сказал он.
   - Да не чудной я, а просто, понимаешь ли ты, некогда мне тут себя обхаживать, как старую барыню...
   - А вы куфарку возьмите! - развеселившись, посоветовал Ленька.
   - Только этого мне еще не хватало! - серьезно сказал Степан.
   Убрав со стола книги, Ленька поставил тарелки, налил похлебку, нарезал хлеб. Ели молча, обжигаясь и откусывая большими кусками хлеб.
   - Вот как мы! - весело сказал Степан, отодвигая пустую кастрюлю. - Да разве за нами кто угонится? - пошутил он, снимая с жаровни чайник.
   Чай пили, заваренный прямо в жестяном чайнике. Пили долго, прикусывая сахар от одного куска. Никогда еще не ел и не пил Ленька так вкусно и сытно. И нигде еще не чувствовал он себя таким вольным человеком, как у Степана.
   Размякнув от горячего чая и благодарности, мальчик глядел на своего нового друга и думал о том, что каждый поход Степана с запрещенными бумажками очень опасен и что он, Ленька, мог бы запросто помогать ему в этом деле.
   - А что, Степан, - робко сказал он, - если бы я, например, заместо вас ходил бы с бумажками? Меня хоть и выследят, в случае чего, так мне ничего не будет!
   - Не понимаешь ты, что говоришь! - серьезно сказал Степан. - Эти бумажки драгоценная вещь; надо, чтобы ни одна зря не пропала, а ты сунешь кому не надо... Кто ж тебе доверит такое важное дело?
   - Уж так не суну, как вы... Попали на труса, он и выбросил. Хорошо, я подобрал... - осмелев, сказал Ленька и тихо добавил: - Я бы в бублики их...
   - "В бублики, в бублики"! У самого хлеба нет, а он насчет бубликов толкует... Что это - одна или две? Молчи уж... А главное, держи язык за зубами - вот все, что от тебя требуется, раз уж свела нас судьба!
   - Об этом не беспокойтесь, - сказал Ленька,
   Степан лег и, закинув ноги на спинку, кровати, сказал:
   - Сегодня я сам себе забастовку объявил! Дай-ка мне со стола вон ту книгу.
   Лкнька дал ему книгу и, подперев рукой щеку, задумался о таких людях, как Степан и дядя Коля. Легко с ними и хорошо. Может, потому, что они просто хорошие люди, а может, потому, что, не жалея себя, борются за простой народ. А что, дядя Степан... - начал он. - Что, тетя Леонид? - прервал его Степан, глядя смеющимися глазами из-под раскрытой книги. Но Ленька не засмеялся.