Осеева Валентина. Динка

   Алина и Мышка молчали. Леня тоже молчал; уши его горели, серые глаза напряженно и восторженно смотрели на своего будущего репетитора. Одна Динка, вцепившись в рукав студента, тащила его на середину комнаты, громко крича:
   - Что же вы все молчите? Ведь это тот самый симпатичный студент! Мама! Мама! Иди скорей сюда! На шум вышла Марина. Увидев мать, Мышка опомнилась и, краснея, предложила гостю сесть.
   - Мы вас так ждали, что даже растерялись, - прошептала она.
   Студент быстрым взглядом окинул ее легкую фигурку в гимназической форме, такие же легкие, разлетающиеся вокруг головы волосы и смущенное розовое лицо с острым носиком.
   - Не беспокойтесь, - улыбнулся он. - Я привык ничему не удивляться!
   Алина пожала плечами и, бросив на мать вопросительный взгляд, вышла.
   Марина засмеялась:
   - Все произошло как на сцене... Мы действительно очень ждали вас... Давайте скорей познакомимся и сразу почувствуем себя проще! Прежде всего, вот мой сын Леня, ваш будущий ученик...
   Марина обняла мальчика за плечи. Леня КАЗАЛСЯ таким маленьким и потерянным перед высоким студентом.
   - Меня зовут Вася. Отчество не требуется. Фамилия моя Бровкин, отрекомендовался студент, крепко пожимая руку Марине и тут же дружески предупреждая: - Об условиях поговорим потом.
   У него была манера крепко и больно, одним рывком жать руку и говорить короткими, точными фразами, прекращая всякий, по его мнению, лишний разговор. Марина, не ожидавшая такого сухого, официального тона, слегка смутилась.
   - Я должна поговорить с вами... - начала она, бросив взгляд на Мышку.
   Девочка поспешно увела Леню и Динку в соседнюю комнату. Все трое остановились у двери, невольно прислушиваясь. Марина говорила недолго, раза два ее прерывал густой бас... Леня стоял бледный и, кусая ногти, беззвучно шептал:
   - Не согласится... Уйдет... Но студент не ушел. Из-за двери еще раз донесся его густой голос.
   - Я всё понял. Мы начнем сегодня же. Позовите моего ученика...
   Дверь открылась.
   - Леня, покажи Васе свою комнату, - сказала Марина.
   Леня опрометью бросился вперед. Студент, остановившись на пороге, дружески обнял его за плечи.
   - Все будет хорошо! - ободряюще сказал он. От этих слов Леня ожил, расцвел, засуетился... и замер от восторга, когда Вася сел на стул, именно на тот стул, на котором так часто представлял его себе Леня... Вася сел, положил на стол широкую ладонь, огляделся... Но в это время дверь тихонько скрипнула, и в нее боком протиснулась Динка. Лицо у нее было очень серьезное, вокруг головы повязана широкая черная лента, из-под которой во все стороны торчали непослушные вихры.
   Не обращая внимания на тревожные знаки Лени и на строгий вопросительный взгляд репетитора, она вскарабкалась на подоконник и, задернув за собой занавеску, скромно уселась там, сложив на коленях руки.
   - Что это за явление? - недовольно опросил студент. Леня подбежал к девочке и взволнованным шепотом начал умолять ее уйти:
   - Макака... Я же тебя прошу... Он может рассердиться... Репетитор нетерпеливо постукивал по столу пальцами, потом встал, широким шагом подошел к окну, отодвинул занавеску, за которой скрывалась Динка, и строго спросил:
   - Ты зачем здесь?
   - Я с Леней... Мы вместе... - пробормотала Динка.
   - Это ни к чему. Ты нам мешаешь, - сказал репетитор. Легко, как перышко, он перенес ее к порогу, открыл дверь:
   - Ступай!
   Леня ожидал, что Динка заупрямится, будет добиваться... Но за дверью было тихо. Репетитор вернулся к столу.
   - Исчадие ада, - как бы мимоходом сказал он, придвигая к себе аккуратную горку тетрадей.
   Леня не понял, но переспрашивать не решился.
   "Это что-нибудь из закона божия", - подумал он, вытаскивая из ящика стола новенький учебник Ветхого завета. Но репетитор не обратил на него внимания. Задумавшись, он сидел, поглаживая ладонью гладкую поверхность стола. Репетитор решал первую трудную задачу: с чего начать?
   Леня, присев на кончик стула и вытянув шею, напряженно ждал. Неожиданно, словно приняв какое-то решение, студент круто повернулся к своему ученику.
   - Да! В наших судьбах с тобой есть много похожего... Ну, об этом мы еще поговорим, а сейчас я проверю твой багаж... Стой! Не вздумай выдвигать из-под кровати свой чемоданчик! - громко расхохотался репетитор, видя, что Леня испуганно и нерешительно смотрит на дверь. - Вот этот багаж - в твоей голове... Ну, знания, которые ты там накопил за свои годы...
   Смех студента, неожиданный и громкий, совершенно успокоил мальчика. Ленька вдруг освободился от какой-то тяжести и напряжения, сдавливающего его словно обручем... Закинув голову, он тоже разразился счастливым мальчишеским смехом и, утирая рукавом нос, сказал:
   - А я думал, обыск! В моей башке все сразу вверх тормашками перевернулось! Вот, думаю, куда заехали, и опять обыск! Вскочил было бежать предупредить своих!
   - Подожди, - живо перебил его репетитор. - Что-то наплел ты несуразное... Почему это у вас могли быть обыски?
   - Ого! - усмехнулся Ленька. - Мы птицы стреляные! Но, боясь сделать какую-нибудь промашку, он откашлялся и, поспешно придвинув к репетитору один из учебников, раскрыл заложенную бумажкой страницу:
   - Вот тут я читаю...
   Потом, выбрав одну из тетрадок в линейку, положил ее перед репетитором.
   - А вот как пишу... Это мне Алина поправляла... Вон красным карандашом все крест-накрест перечеркнула. - Он перевернул страницу: - А это Мышка... Она осторожненько поправляет... Только одни ошибки... и то, чтоб не обидеть...
   Вася наклонился. Внизу страницы, исписанной Ленькиными каракулями, стояла отметка "четыре" и подпись: "Мышка".
   Он перевернул страницу и посмотрел на другую, резко перечеркнутую красным карандашом. Там стояла отметка "два" и подпись: "Алина".
   - Интересно, - усмехнулся студент. - Сразу видно два характера...
   Он вспомнил застывших у дверей девочек и живо спросил:
   - Кто же из этих девочек Алина, а кто Мышка?
   - Да их сразу видно! Которая постарше, глаза такие голубые, - это Алина, а тоненькая, беленькая, - это Мышка!
   Репетитор прищурил глаза, снова припоминая безмолвную сцену у дверей, и вдруг с готовностью кивнул головой:
   - Да, да... Они разные, это верно... Родные сестры?
   - А как же, все трое родные. А это их мать, что потом пришла, заторопился Леня.
   - Погоди... А этот лохматый шарик, что сначала встретил меня в передней, а потом эдакой смиренницей уселся на окошке? Чья это такая?
   - Да это Макака! - засмеялся Ленька. - Для нее закон не писан!
   - Ну-ну! - покачал головой Вася. - Трудная у тебя компания! А эта девчонка действительно макака! Ей бы только по деревьям лазить!
   - Она может! Она что хочешь может! Ничего не боится! - с гордостью сказал Ленька.
   - Оно и видно! Балованная... Я б ее драл с утра до вечера! - неожиданно сказал студент. Леня махнул рукой.
   - Не стали бы! - уверенно сказал он и добавил со счастливой многообещающей улыбкой: - Вот узнаете нашу семью, тогда будете иначе думать. А я их всех люблю!
   - И эту, голубоглазую? - подозрительно спросил студент.
   - И ее... - немного помедлив, сказал Леня.
   - Не думаю, - уверенно заявил студент. - Уж очень она барышня...
   - Что вы! - испугался Леня. - У нас слово "барышня" вроде ругательного... И к Алине оно никак не подходит. Алина у нас умная, на одних пятерках учится, она не лентяйка какая-нибудь...
   - Да?.. Ну, давай оставим это пока и займемся тобой... Сейчас я погляжу, что ты знаешь, а потом составлю тебе расписание уроков, и мы будем метить прямо в пятый класс! Не весной, так осенью! - потирая свои большие ладони, с неожиданной энергией сказал репетитор. Ученик пришелся ему по душе.
   Полоса везения в семье Арсеньевых завершилась еще одним, третьим событием: Марина поступила на службу.
   - Вот теперь если бы хоть какую-нибудь весточку получить о папе, - тоскуя, говорила она детям. - Тогда все было бы хорошо.
   Со времени приезда в Киев Марина ничего не знала о муже и очень волновалась.
   Глава четвертая
   ГУЛЛИВЕР СРЕДИ ЛИЛИПУТОВ
   Приход репетитора был знаменательным событием в семье. Событие это каждый переживал по-своему. Леня ходил торжественный, подтянутый, с рассеянной улыбкой смотрел на свою комнату, на стол... Он еще никак не мог поверить, что тот самый репетитор, которого звали таким обычным именем
   "Вася", придет и завтра и послезавтра... Придет для того, чтобы сделать из него, Леньки, образованного человека, гимназиста...
   Алина, поглядывая на Леньку, усмехалась.
   - Он совсем обалдел, мама! - шептала она матери и тут же решительно добавляла: - Я буду помогать ему изо всех сил, его необходимо скорей обтесать, ведь все думают, что он наш брат!
   Мышка просто радовалась, заглядывая Лёне в глаза и, забываясь, по нескольку раз в день спрашивала одно и то же:
   - Леня, он еще ничего не задавал тебе? Может, нужно какую-нибудь тетрадку? Возьми у меня! И ручку мою возьми, там такое перо, что совсем не делает клякс.
   Динка, необычайно любившая всякие события, не могла простить Васе, что он так бесцеремонно выпроводил ее из Лёниной комнаты; она уже не встречала его веселым криком:
   "Идет студент!", а сухо сообщала:
   - Леня, идет твой длинный Гулливер!
   Динка понимала, как важно для Лени появление репетитора, но, видя общую радость, пыталась использовать ее и для себя.
   - Ну давайте хоть угостимся, раз этот Вася пришел! Леня, дай мне денежек, я сбегаю за тянучками!
   - Да откуда у меня деньги? - расстраивался мальчик. Динка была сластена и по любому случаю мучила его такими просьбами.
   - Жалко, жалко... К тебе репетитор пришел, а ты три копейки для меня жалеешь! А как на утесе были, так я без всякого репетитора сколько сахару там сгрызла, - обидчиво бубнила Динка.
   - Да ведь мамины это деньги, на хозяйство дадены, поняла? Мы с Алиной каждый день все расходы записываем, как же я могу тебе чужие деньги давать? И так уж то тянучку впишу, то конфету "Гоголь".... Погоди, выучусь немного, тогда сам начну зарабатывать...
   - Ага! Буду я еще ждать! Я к маме пристану! - пугала Динка.
   - Нет, матерю ты не беспокой, у ней и так полна голова забот! На вот тебе на две тянучки, и отстань... Ничего на свете знать не хочешь - дай ей, подай, и кончено!
   Сдвинув темные брови, мальчик растерянно рылся в своем хозяйственном кошельке... И Динке становилось жаль его.
   - Не надо, - говорила она, махнув рукой. - Я уже расхотела. Я за этого Гулливера ни одной тянучки не хочу... С чего это мне радоваться, если он меня выгнал...
   Время шло, и постепенно все в доме привыкли к аккуратному появлению долговязой Васиной фигуры, к его размеренным шагам и спокойному густому голосу. Однажды он попросил Марину вместо платы за урок кормить его обедом. К тому времени в кухне у Арсеньевых уже появилась веселая черноглазая украинка Маруся и взяла в свои руки все хозяйство. Вася называл Марусю профессором украинской мовы, так как она терпеливо обучала Динку украинскому языку, по-своему разъясняя ей значение непонятных слов.
   - Мне было бы очень удобно обедать у вас, иначе придется терять время на столовую, а время нам с Леонидом дороже всего! - сказал Вася.
   Марина согласилась, предупредив детей:
   - Вася будет у нас обедать, поэтому я вас очень прошу: не поднимайте за столом шума. У нас принято так: если чего-нибудь мало, все начинают отказываться и громогласно предлагать друг другу.
   - Ну, это ты скажи Мышке и Лёне. Они постоянно перекладывают какие-то куски из тарелки в тарелку; конечно, чужому человеку это покажется неприлично! - заявила Алина.
   - Да я только иногда, если что-нибудь вкусное, Динке... - оправдывалась Мышка.
   - Ты Динке, а Леня Макаке, - расхохоталась Алина. - Вот и получается очень милая картинка!
   - Одним словом, смотрите, чтобы, глядя на вас, этот самый Вася тоже не начал перекладывать со своей тарелки в Динкину! - засмеялась и Марина.
   - А мне что? Кладите хоть все! Я если набегаюсь, то целого вола съем! веселилась Динка.
   В первое время, когда Васина фигура начала возвышаться в конце стола, за обедом царила такая тишина, что Динка боялась есть, чтоб не "чавкать"; и, получив вкусную кость, убегала с ней на кухню.
   - Та чого ты бигаешь с тою кисткою? - удивлялась Маруся. - Чи кто ее отнимае у тебя?
   - Да я хочу всласть погрызть, а там репетитор...
   - А хиба репетитор кисткы не грызе? - риготала Маруся. Стесненная тишина, царившая за столом, длилась недолго. Вася держал себя очень просто, ел с аппетитом здорового человека, иногда немногословно что-нибудь рассказывал. История его жизни, которую уже знал Леня, вызвала сочувствие и опоры. Вася был сыном чернорабочего. Отец его, надорвавшись на работе, умер, а мать поступила прачкой в семью инженера. Когда Вася подрос, хозяева помогли матери устроить его в гимназию на казенный счет. Вася был первым учеником; он обожал мать и мечтал, окончив гимназию, поступить на любое место, лишь бы уйти от своих благодетелей. Но мать умерла раньше, чем Вася кончил гимназию, - мальчик был только в пятом классе. Умирая, мать оставила Васю на своих хозяев.
   - Конечно, я ни на что не мог пожаловаться, это были вполне интеллигентные люди. И все же я ушел, я ненавидел всякое благодеяние, я не мог есть за их столом... - сказал Вася.
   - Но как же они отпустили вас? - с горечью спросил Леня.
   - Какое там отпустили! Они и уговаривали меня, и просили именем матери, и высылали мне по почте деньги... - Вася махнул рукой. - Одним словом, я им наделал много хлопот и все-таки не вернулся. Набрал уроков, голодал, ходил в рваных ботинках, но зато знал, что никому не обязан...
   Леня покачал головой:
   - Как же так можно?.. Ведь они хорошие люди.
   - Да, неплохие. Очень неплохие, они и мать мою не обижали - последнее время она у них почти не работала, - летом брали нас с ней в имение... Хорошие люди, но я всегда видел в них "благодетелей", и это унижало меня.
   История Васи взволновала Арсеньевых и, когда Вася ушел, они продолжали бурно обсуждать ее.
   - Ну и бессовестный! Просто неблагодарный! - возмущалась Алина.
   - Ах, нет, нет! Так нельзя судить, мы же многого не знаем! - защищая Васю, говорила Мышка.
   - Конечно. Но если эти люди обещали умирающей матери поставить ее сына на ноги, то я могу себе представить, как они себя чувствовали, когда он ушел... Ушел на голодную жизнь, совсем еще мальчиком... в шестом классе, - вздохнула Марина, исподволь с тревогой наблюдавшая за Леней.
   Леня долго молчал, потом, словно про себя, мрачно сказал:
   - Не прижился он... Чужим себя чувствовал, а каждый день чужой хлеб есть не будешь. Вот и ушел.
   - А ты прижился! Ты уже никуда не уйдешь! - встрепенулась вдруг Динка и с тревогой взглянула на мать.
   - У меня четверо детей, - задумчиво сказала Марина. - Разве бросил бы меня мой сын с тремя девчонками? - Она покачала головой и ответила себе сама: Нет, никогда!
   - Никогда! - серьезно подтвердил Леня.
   - Так он же не чужой, он наш! А этот Гулливер вообще чужеватый ко всем людям, у него и лицо такое жесткое, как камень! Он никого не любит! - кричала Динка.
   Леня вдруг хитро улыбнулся:
   - А вот походит к нам и оттает маленько. Захолодал он со смерти матери, а обогреется и человеком станет в лучшем виде. А я уже привык к нему, мне он самый лучший...
   Устав от занятий и целого дня беготни по урокам, Вася усаживался в кресло около пианино и, вытянув свои длинные ноги, отдыхал, невольно проникаясь теплом окружающей обстановки. За окнами сеялся мелкий дождь; прохожие, низко наклонив головы, спешили домой; по опустевшим вечерним улицам носился сердитый ветер, а в уютной маленькой столовой ярко горела печка Марина любила живой огонь, и потому дверцы печки были всегда открыты, и там красными, синими и розовыми огоньками вспыхивали догорающие поленья. Не зажигая огня, Марина присаживалась к пианино и начинала что-нибудь тихонько наигрывать по памяти. Собирались девочки, залезали с ногами на кушетку, Леня придвигал свой стул поближе к Васиному креслу.
   - Вася! - капризно говорила Динка, переступая через вытянутые на середину комнаты Васины ноги. - Уберите ваши большие ноги, мы боимся таких больших ног! Задвиньте их куда-нибудь под стол!
   - Дина! - строго останавливала сестру Алина. А Мышка, боясь, что Вася обидится, поспешно смягчала ее слова.
   - Ничего, ничего, Вася... Это же просто такие башмаки...
   - А вы тоже боитесь? - спрашивал Вася, подбирая ноги.
   - Нет, что вы... Я их обхожу, здесь же много места... Ко всем членам семьи Арсеньевых Вася относился строго и придирчиво, одна только Мышка неизменно вызывала в нем тихое умиление. Часто, сидя в своем кресле, Вася, забывшись, смотрел на разлетающийся венчик тоненьких волос вокруг Мышкиной головы, на мелкие веснушки, рассыпанные на курносом и удивительно светлом лице девочки...
   - Когда я смотрю на нее, мои глаза отдыхают, и вся усталость, вся накипь дня смывается с моей души, как черная копоть, - с восторгом говорил Вася своему ученику и тут же, взъерошив свои густые полосы, привычно удивлялся: - И как это в одной семье, у одной матери могут быть такие разные дети? Динка и Мышка! Как их сравнить?
   - А я их и не сравниваю... Я для Мышки в огонь и в воду полезу, а без Макаки я и одного дня не проживу! - горячо говорил Леня.
   Вася искренне хохотал:
   - Смотри, смотри, эта твоя Макака может за один час всю твою жизнь вверх тормашками перевернуть!
   - Это она может! Она еще не то может! - с гордостью согласился Леня и, улыбаясь, просто добавил: - Вот за то и люблю!
   У Васи с Леней почти с первого дня установились крепкие, дружеские отношения, Леня уже не стеснялся больше своего репетитора, но относился к нему с горячей благодарностью и уважением. Так постепенно Вася Гулливер входил в семью Арсеньевых, пристально разглядывая каждого из членов ее, и, не скрывая своих симпатий, к каждому относился по-разному. Это отношение часто заставляло его изменять своему твердому правилу не вмешиваться в чужие дела.
   Глава пятая
   ГОРЕСТНАЯ ВЕСТЬ
   На улицах кучками собирались люди. Студенты стояли без шапок, на ходу читали газету, окаймленную траурной рамкой. Умер Лев Николаевич Толстой... Вася, держа и руке шапку и газету, остановился у двери арсеньевской квартиры.
   "Знают или не знают?" - подумал он, пряча в карман газету. В последние дни девочки то и дело бегали за бюллетенями, волновались и чуть не плакали.
   "Нервные такие девчонки... Если еще не знают о смерти Льва Николаевича, то, может, мне удастся осторожно подготовить ." - решил Вася.
   Входная дверь была не заперта, внутренняя лестница вела на второй этаж, дверь в коридор тоже оказалась открытой. Шагая через три ступеньки, Вася дошел до верхней площадки, остановился, прислушался... До него донесся чей-то жалобный голос, повторяющий нараспев одни и те же слова, прерываемые протяжным громким плачем.
   "Динка воет! - сообразил Вася. - Сейчас она расстроит Алину, Мышку... Главное, Мышку... Девочка и так слабенькая... Ах ты, исчадие ада..." - с раздражением подумал Вася, шагая по коридору.
   Навстречу попалась Маруся.
   - Идите скорей, Васю, бо так порасстраивалысь наши... - махнув рукой, сказала она.
   Вася сердиТЫМ рывком открыл дверь и остановился на пороге. Согнувшись, как старушка, и раскачиваясь из стороны в сторону, Динка сидела на полу около кушетки и, вытирая кулаками слезы, громко причитала:
   - Ой, Волженька, Волженька... Голубонька моя, Волженька, зачем же мы сюда заехали?
   Около стола стояла Алина. Лицо у нее было серое, как после бессонной ночи, но глаза сухие, строгие. Она поддерживала стакан, из которого, цокая зубами о края, пила Мышка. Около девочек, бледный и растерянный, стоял Леня. Вася бросился к Мышке, взял из рук Алины стакан воды и, срывая на ней свое раздражение, сурово сказал:
   - Что вы здесь развели? Ведь вы же старшая! Стыдно! Выпейте, Мышка! Выпейте, голубчик! И возьмите себя в руки, нельзя же так... - ласково обратился он к расстроенной Мышке.
   - Вася... Он так мучился .. Так болел... Столько книг написал... и... умер... - послушно глотая воду, жалобно говорила Мышка.
   - Ой, Волженька, Волженька... Он и "Ваньку Жукова" написал... и "Бог правду видит..." - подвывала Динка.
   - "Ваньку Жукова" не он написал... это Чехов... ты никогда ничего не знаешь, - упрекнула сестру Алина.
   - Ну, выпейте еще... Выпейте еще глоточек, Мышенька... - несвойственно ласково упрашивал Вася, заглядывая в серые глаза девочки.
   Динка на одну минутку перестала причитать и, подняв голову, с живостью спросила:
   - А Чехов? Чехов жив?
   - Чехов уже давно умер... - не глядя на нее, ответила Алина.
   - Как? Значит, и "Ваньку Жукова"... - Динка схватилась за голову: - Ой, Волженька, Волженька... Сердце у меня разрывается... Все писатели умерли..
   - Леня! - в бешенстве крикнул Вася. - Выведи сию минуту отсюда эту плакальщицу! Марш отсюда, безобразница эдакая! - топнул ногой Вася.
   Но Леня неожиданно вырос перед ним и, сцепив над переносьем свои черные брови, хмуро сказал:
   - А что ж она, хуже других, что ли? Ей тоже жалко... - и, обняв подружку за плечи, молча увел ее в свою комнату.
   По коридору застучали каблучки Марины; Вася с облегчением поставил стакан.
   - Мама! Мамочка!
   Откуда-то из-под руки Лени вывернулась Динка, и все три девочки бросились к матери:
   - Умер... Умер...
   Марина обняла всех троих, прижалась щекой к их пушистым головам и с глубоким чувством сказала:
   - Ну, что ж делать... Он уже был старенький... Он уже не страдает...
   Вася молча наблюдал эту сцену, и против его воли какие-то смешанные чувства печали, нежности и глубокого уважения к этой семье охватывали его душу.
   - Лев Николаевич оставил нам бессмертную память... Мы будем читать его книги... Все плачут сейчас... Вся Россия... Что же делать, что делать... Люди умирают... А вспомните, сколько погибло революционеров, сколько честных, бесстрашных людей... Сколько гибнет их сейчас в тюрьмах и ссылках...
   Марина говорила, и проникновенный голос ее оказывал на девочек тихое, успокаивающее действие.
   И когда Мышка, оторвавшись от матери, грустно спросила: "Мамочка, а почему писем от Кати так долго нет?" - Вася на цыпочках прошел в комнату Лени и, схватившись за голову, шепотом сказал:
   - Честное слово, Леонид, не удивляйся, если в одни прекрасный день я сяду рядом с этой твоей Макакой и начну причитать: "Ой, Волженька, Волженька..."
   Но Леня не расположен был шутить.
   - С ними каждый человеком станет, - мрачно заявил он.
   Глава шестая
   ГИМНАЗИЧЕСКИЕ ДЕЛА И НОВОЕ ЗНАКОМСТВО
   С первым снегом Киев сразу похорошел, принарядился. Чистый, стройный, отороченный белым пухом, он, как лебедь, не спеша заплывал в Динкино сердце и неожиданно радовал ее то цветными огоньками на катке, то сказочным Владимирским собором, где отовсюду смотрели на Динку живые глаза святых, а на хорах трогательно и складно звучали молодые голоса.
   - Как хорошо там поют, мама! Если бы я была верующая, я все время стояла бы на коленях! - говорила дома Динка.
   Неровные, гористые улицы Киева, заснеженные каштаны и стройные тополи, застывший на зиму Днепр - все начинало нравиться Динке... Даже гимназия.
   В гимназию она бегала теперь охотно и, потряхивая ранцем на спине, далеко обгоняла сестер. Еще бы! В гимназию Динка являлась, как артист на гастроли. Уже в раздевалке она бойко здоровалась со швейцаром и, прыгая по ступенькам лестницы, торопилась в свой класс. А там уже ждала ее излюбленная публика смешливые девчонки, которые по любому поводу заливались смехом. Иногда с порога класса Динка просто показывала им палец, и они начинали хохотать; только еще завидев Динку, они уже прижимали к губам ладошки и хихикали в ожидании ее веселых штучек. А Динка была изобретательна. Иногда она входила в класс совсем как учительница Любовь Ивановна и, точно как она, мерно помахивая рукой, говорила:
   - Слушайте, дети, слушайте! Земля - это круглый шар, и этот шар все время вертится...
   - Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! - заливались подружки. - Арсеньева! Динка! Покажи батюшку!
   Динка прятала под фартук руки и, выпятив живот, ходила по классу, визгливо восклицая:
   - Де-ти мои! Господь бог наградил Давида божественной силой, и слабый Давид победил Голиафа!
   Девчонки визжали от удовольствия, а на уроках, когда к доске вызывали Арсеньеву, с ними не было сладу.
   - Тише! Тише! - надрываясь, кричала Любовь Ивановна, а Динка, стоя у доски, корчила смешные рожи. - В чем дело, наконец?
   Любовь Ивановна с возмущением оборачивалась и встречала удивленный, невинный взгляд Динки.
   - Они не дают мне отвечать урок, - скромно жаловалась та.
   Знаний, которыми так щедро наделила ее Алина, еще хватало, поэтому Динка не утруждала себя домашними уроками, разве только по русскому, когда задавали что-нибудь писать. По чтению Динка была первой ученицей, память тоже не подводила ее, и Марина, просматривая дневник младшей дочки, с удовлетворением говорила:
   - Ну, кажется, наша Динка взялась за ум...
   - Конечно. А что же мне, дурочкой быть? - скромно отвечала Динка, продолжая беззаботно развлекаться и развлекать других.
   В ее классе было много богатеньких девочек, их провожали в гимназию гувернантки.
   - Фрейлейн, застегните мне панталончики, я не могу сама! - дразнила их Динка, к общему удовольствию остальных.
   Муха, вцепившись лапками в Динкино плечо и щекоча ей ухо, шептала что-тo, соблазняя на новые проделки.
   - Отстань! Не шепчи! Ну тебя! - отталкивала ее Динка, По-настоящему девочку звали Нюрой, Муха - это было прозвище, данное ей в классе. Подруги не любили Муху, но жалели. У Мухи был очень злой отец. Говорили, что он сильно бьет ее за малейшую провинность. Говорили еще, что семья Мухи богатая, но скупая, поэтому Муха приносила на завтрак один только хлеб, и девочки делились с ней своими завтраками. Динка тоже жалела Муху, но дружить с ней ей было скучно.