Осеева Валентина. Динка

   По классу, словно электрическая искра, пробежал смех, учительница обернулась. Динка начисто вытерла доску, положила на место мел и, опустив руки, встретила строгий, укоризненный взгляд учительницы.
   - Жаль, Арсеньева, жаль... - медленно сказала учительница, не отводя от нее пристального взгляда. Может быть, она вспоминала, с какой симпатией относилась к этой девочке, когда та живо и весело пересказывала в классе прочитанную страничку, дополняя ее своими собственными неожиданными подробностями? Может быть, именно сейчас, глядя на убитое, бледное лицо девочки, учительнице действительно стало ее жаль?
   Динка любила и уважала свою учительницу. Любовь Ивановна не раз хвалила Динку за прочитанные стихи и громкое чтение. А теперь под суровым взглядом учительницы Динка чувствовала себя хуже всех девочек, глупее всех, ничтожнее всех не только в своем классе, но и на целом свете...
   А учительница долго, убийственно долго смотрела на нее... И в классе стояла такая же гнетущая тишина, как в застывшем сердце Динки. Молчание наполняло ее душу тревогой, в ушах начинался звон...
   Наконец учительница медленно покачала головой и раскрыла классный журнал.
   - Садитесь, госпожа Арсеньева, - преувеличенно вежливо сказала она. - Я ставлю вам двойку.
   Динка села на свое место. В переменку ее окружили девочки, они что-то говорили ей, советовали, повторяя:
   - Это была очень простая задача... Почему ты не решила ее? Мы же тебе подсказывали! Почему ты не поняла?
   Но Динке не хотелось ни слушать, ни отвечать. Она смотрела на свой ранец. Там лежала тяжелая, как булыжник, двойка. Динка представляла себе, как медленно, едва передвигая ноги, она потащит ее домой, как вечером, когда усталая мама сядет за стол, она вывалит ей на колени эту двойку-булыжник... Нет, нет! Динка вскочила и, раздвинув девочек, подняла руку:
   - Слушайте! Слушайте!
   Она еще и сама не знала, что скажет сгрудившимся вокруг подругам, но знала уже, что в сердце ее созрело какое-то великое решение и что теперь она не отступит от него ни на шаг.
   - Слушайте! Слушайте! Это была моя последняя двойка!.. Последняя в моей жизни!
   Девочки испуганно смотрели на ее изменившееся лицо, на закушенные губы, и никто не говорил ни слова.
   Вечером Динка стояла под дверью Лёниной комнаты и ждала, когда Вася кончит урок.
   - Вася! - торопливо сказала она, едва длинный Вася, пригнув голову, чтобы не задеть за притолоку, внезапно появился на пороге. - Вася! Не говори мне ничего, я сама буду говорить с тобой, - взволнованно предупредила Динка. - Мне надо, чтобы ты со мной позанимался по арифметике, я не умею решать задачи с купцами.
   Она стояла перед ним, как крохотный лилипут перед Гулливером. И Гулливер понял, что в душе ее созрело великое решение. Он широко распахнул дверь Лёниной комнаты и взял у нее из рук задачник.
   - Садись, - сказал он и кивнул удивленному Лёне: - Оставь нас одних!
   Это стало повторяться каждый день до тех пор, пока взъерошенная и счастливая Динка не принесла домой пятерку.
   Она так бежала, размахивав своим ранцем, так запыхалась, как будто, сражаясь за эту пятерку, билась с сильнейшим из своих врагов, изнемогая от битвы и теряя свои коричневые перышки...
   А может быть, это действительно было так. Ведь Динка отстаивала свое первое великое решение.
   Глава двенадцатая
   ХОХОЛОК
   Приближалась весна. Первая весна в Киеве. По крутой Владимирской улице, весело позванивая, поднимался трамвай, а навстречу ему, между рельсами и тротуаром, подпрыгивая и пенясь, мчался задорный ручей. Динка бегала от дерева к дереву и, приглядываясь к веткам. На которых уже набухали почки, в восторге окликала идущих мимо:
   - Смотрите - почки! Почечки!
   Ложась спать, она высовывала голову в форточку и чутко прислушивалась к таинственным ночным шорохам... Ей казалось, что весна обязательно приходит ночью тихими-тихими шагами, чтобы утром сделать людям неожиданный сюрприз первым крохотным жучком с зеленой спинкой, распустившейся веткой сирени, новой песенкой залетевшего под карниз скворца...
   После уроков Динка бежала в Николаевский сквер. Там от разворошенных черных грядок пахло свежей, оттаявшей землей, почки на деревьях были ярче и зеленее. Динке казалось, что сюда, в этот сквер, где обычно бегают и играют дети, весна придет прежде всего... Среди этой оживающей природы Динке все время попадалась на глаза массивная фигура царя, возвышающаяся на пьедестале памятника.
   "Ну при чем он тут? - сердито думала Динка. - Уж довольно, что в гимназии на каждом шагу - и в учительской и в зале... Портрет царя, портрет царя... А сколько людей посадил он в тюрьму, на каторгу сослал..."
   Однажды, закинув голову и заложив за спину руки, Динка близко подошла к памятнику и, вглядываясь в застывшее лицо с выпуклыми глазами, с ненавистью подумала:
   "Стоит. А там, в Сибири, мерзнет крохотный мальчик... А где мой папа?.."
   Динка, забывшись, шагнула вперед:
   - Где мой папа? Но кто-то сбоку быстро схватил ее за руку и увлек в соседнюю аллею.
   - Ты что там кричишь? Ид-ем скорей отсюда! - взволнованно сказал мальчик в форме реального училища с книгами под мышкой.
   Динка узнала своего соседа Андрея Коринского и сердито спросила:
   - А ты что? Трус?
   - Нет, - ответил мальчик и показал на идущего по главной аллее полицейского. - Что ты скажешь, если сейчас он подойдет к нам? Зачем ты на памятник кричала?
   - А я знаю, что я скажу! - выпятив нижнюю губу, храбрится Динка.
   - Значит, ты хочешь, чтобы твою мать арестовали, да? - шепчет Хохолок. Скажи, что ты грозила мне, а я стоял за памятником...
   Но полицейский спокойно идет своей дорогой. Когда звон его шпор затихает, губы мальчика расползаются в смешливую улыбку, темные глаза щурятся.
   - Ты вообще какая-то смешная... Ходишь по дорожкам и все приглядываешься к чему-то... Я давно слежу за тобой!
   - Я приглядываюсь к весне, а вот к чему ты тут приглядываешься? Думаешь, я полицейского испугалась? Фью! - хвастливо присвистнула Динка. - Да я их видела-перевидела в своей жизни целыми кучами!.. Ты в каком классе? - вдруг спрашивает она, взглянув на пряжку пояса, туго стягивающего складную фигуру мальчика.
   - Я в четвертом. А ты?
   - Я во втором, а перейду в третий. Со всеми пятерками!
   - Ого! Со всеми пятерками! А я почему-то думал, что ты двоечница.
   - Ну да! Я уже целый месяц как отцепилась от двоек! Мальчик покачал головой.
   - Двойки как репей, - задумчиво сказал он. - Прицепятся к человеку, и куда он, туда и они! У меня есть одна такая, по русскому письменному... А уже скоро экзамены. Надо исправиться!
   - Исправляйся, - сказала Динка. - Я уже исправилась! Около выхода из сквера стояла девочка с корзинкой мохнатых фиолетовых цветов. Внутри каждого цветка желтела пушистая сердцевинка с дрожащими усиками.
   Динка ахнула и вцепилась в рукав своего товарища:
   - Цветы! Цветы! Это настоящие! Живые! О, купи мне! Пожалуйста, купи!
   Андрей смущенно порылся в карманах, глаза его часто замигали.
   - У ме-ня н-нет де-нег, - заикаясь, сказал он. - Но я нарву тебе таких цветов! Я знаю, где они растут! В Пуще-Водице, около пруда! Их, там целые тысячи! Там вся поляна фиолетовая от них! - внезапно загораясь, добавил Андрей.
   - Так пойдем туда сейчас! - в восторге подпрыгнула Динка.
   - Да нет, - улыбнулся Хохолок. - Туда надо ехать. Это же Пуща-Водица, она под Киевом! Туда надо ехать с утра!
   - С утра? Так поедем завтра!
   - Но завтра ведь будний день, тебе надо в гимназию, а мне в реальное!
   - Чепуха! Я не пойду в гимназию. А ты тоже согнись вот так с утра, как будто у тебя живот болит, а потом мы уедем!
   Динка схватилась обеими руками за живот и придала своему лицу такое выражение, как будто у нее внезапно начались колики. Андрей расхохотался, а потом серьезно сказал:
   - Нет, притворяться я не буду. Я не люблю вранья! Мой отец никогда не врет, и я никогда не вру.
   - Но ведь каждый человек хоть иногда врет, тогда и ты можешь, попробовала схитрить Динка, но, видя, что брови мальчика нахмурились, замолчала. Потом снова с жаркой мольбой стиснула на груди руки: - Хохолок!.. Знаешь что, Хохолок! Тогда просто скажи своему отцу и своей матери и даже в реальном, что зацвели самые первые мохнатенькие фиолетовые цветы!
   - Эти цветы называются "сон", - растроганно сказал Андрейка. - И мы поедем за ними завтра же! Только я никому ничего не скажу, там ведь взрослые люди, они этого не понимают. Мы поедем, и всё! - решительно добавил он.
   - Конечно. Поедем, и всё! Что нам? Сядем да поедем! Где ты скажешь, там мы и вылезем. Может быть, на пруду, а может, на той самой полянке...
   Динка шла и болтала. Счастливая его обещанием, она сразу стала такая кроткая и послушная, что Хохолок с удивлением поглядывал на нее сбоку и думал:
   "Нескучная девчонка... То такая, то сякая... Поеду уж... Повезу ее..."
   И, морща лоб, он заранее придумывал, как оправдает свой пропуск в училище, ведь еще ни разу в жизни без уважительной причины он не пропустил ни одного дня...
   Отец Андрея был рабочим в Арсенале. Этот суровый, замкнутый человек редко находил для сына ласковые слова, но зато строго взыскивал с него за малейшую провинность.
   - Ты для меня только тогда сын, когда я вижу в тебе честного человека, рабочего. Андрейка боялся отца, уважал его, но больше любил мать, слабую, болезненную женщину, баловавшую сына потихоньку от отца. У Андрея не было ни сестер, ни братьев, поэтому чужая девочка, так смешно и ласково называвшая его Хохолком, интересовала и располагала его к себе.
   "Поеду уж... Будь что будет!" - думал он, слушая ее счастливую болтовню.
   Глава тринадцатая
   В ГОСТИ К ЦВЕТАМ
   Утром дул прохладный ветерок. Динка выскочила из дома в одном форменном платьице. За воротами она вытащила из ранца свежий белый передник и, тщательно расправив на плечах крылышки, появилась перед Андрейкой.
   - Зачем ты белый передник надела? - удивился мальчик, торопясь к остановке трамвая.
   - Ничего. Пускай... - неопределенно махнув рукой, ответила Динка и, пригладив растрепавшиеся волосы, улыбнулась: - Ведь мы же в гости едем...
   Чисто вымытое лицо ее лоснилось и блестело, как будто она яростно терла его мочалкой, и даже глаза казались промытыми горячей водой с мылом - такие чистые, синие, счастливые глаза были у Динки, что Андрей не хотел даже думать, что его ожидает за эту самовольную поездку.
   В трамвае, пока проезжали по городским улицам, оба чувствовали себя неспокойно. На остановках все время вскакивали учащиеся, и гимназистки удивленно поглядывали на маленькую ученицу в пышном белом фартуке. Куда это она так разоделась? Экзаменов у нее нет, отпускать на лето малышей еще рано... Андрей тоже с опаской поглядывал на дверь. Усевшись с Динкой около окна, он шепотом сообщал ей название улиц, по которым они проезжали. А когда трамвай выбрался за город и покатил по лесной дороге, Динка забыла все свои страхи и прильнула к окну.
   - Смотри, смотри, - говорила она, боясь показывать пальцем, - вот уже лес! А вот и солнечные зайчики! Вон прыгают по земле, под елкой! Сейчас солнышко поднимется, и станет совсем тепло! Вот уже поднимается! Посмотри, какое горячее стекло стало. Потрогай!
   Хохолок потрогал стекло, оно было совсем не горячее. Динке хотелось тепла, нос у нее покраснел и щеки покрылись мурашками. Забеспокоившись, она шепотом попросила:
   - Дай мне носовой платочек.
   Андрейка ощупал карманы.
   - Где-то мать клала... - сказал он.
   - Надо самому о себе заботиться. Как вот я теперь буду? - заворчала было Динка, но чистый, сложенный вчетверо платок неожиданно нашелся
   - Бери насовсем, - великодушно сказал Андрейка. Но Динка вытерла нос и сунула ему платок обратно.
   - Потом опять дашь, если надо будет, - рассеянно сказала она, снова прилипая к окошку.
   Весеннее солнце понемногу начинало согревать землю. Дорога сворачивала то вправо, то влево. В глубине распушившегося зелеными почками леса празднично белели нарядные березки с молодыми, только что вылупившимися листочками, кое-где виднелись редкие, заколоченные на зиму дачи.
   - Скучают... - с сочувствием говорила Динка. - А скоро, скоро сюда уже приедут люди, залают собаки, замяукают кошки... И начнется хорошая-хорошая жизнь! С собаками, с кошками, с птичками и в самом лесу! - весело говорила Динка
   Солнце поднялось выше, оконное стекло действительно потеплело, трамвай остановился на конечной остановке.
   - Пошли! - бодро сказал Андрейка и, соскочив со ступенек, быстро зашагал лесной просекой.
   Динка, уцепившись за карман его курточки и не попадая с ним в ногу, побежала рядом.
   - Мы идем прямо туда, к нашей полянке? - озабоченно спросила она.
   - Ну конечно! К пруду, к поляне. Тут недалеко! "А вдруг все цветы кто-нибудь оборвал? Что я ей тогда скажу? Еще заплачет..." - тревожно думал Андрей и, не считаясь с мелкими шажками своей спутницы, почти бежал вперед. И вдруг Динка вскрикнула:
   - Вот она! Вот она!
   Из-за деревьев как-то неожиданно вдруг выступила лесная поляна, сплошь покрытая мохнатыми фиолетовыми цветами. Их было так много, что в глазах Динки и небо и земля - все слилось в одно теплое фиолетовое, полыхающее от ветерка пламя... За поляной ярко зеленела покрытая ряской вода, у берегов шелестели сухие прошлогодние камыши с коричневыми набалдашниками.
   Динка бросилась к цветам, раскинула руки:
   - Здравствуйте, здравствуйте! Мохнатенькие, пушистые! Мы к вам в гости приехали!
   Динка присаживалась на корточки, зарывалась лицом в цветы, смеялась и что-то приговаривала. Белый передник ее покрылся зелеными и желтыми полосами, в башмаки набилась сырая земля. Динка сбросила их и в одних чулках бегала по берегу пруда, рвала охапками цветы...
   Андрей, присев на пенек, молча, с любопытством наблюдал за своей подружкой. Он был доволен, что цветы оказались на месте и что он ничего не преувеличил, когда обещал ей фиолетовую поляну. Все это было хорошо, если б не тайная тревога, что завтра в училище классный надзиратель потребует у него записку, почему он не был на уроках, что узнает отец... Андрейка вынул перочинный ножичек, выстрогал себе палочку, срезал камыш Среди фиолетовых головок цветов неутомимо мелькали белые крылышки передника...
   Андрей вдруг подумал, что этот день в его жизни совсем не будний, а праздничный и если б ему снова пришлось решать вопрос - ехать или не ехать на эту поляну, он даже не стал бы раздумывать!
   Набегавшись, Динка вытащила из своего ранца два ломтя хлеба, намазанного сладким хреном; Андрей взял из дому бутерброды с колбасой... Поделившись поровну, они оставили крошки для птиц, с трудом нашли Динкины башмаки, кое-как напялили их на мокрые чулки и с огромными охапками цветов медленно побрели к остановке трамвая.
   Прощаясь с поляной, Динка долго пятилась задом, кланяясь и повторяя.
   - Спасибо вам! Спасибо!
   * * *
   Из Пущи-Водицы Динка вернулась сияющая, с огромной охапкой цветов
   - Берите, берите! - кричала она с порога. - Берите их от меня! Я уже совсем объелась ими! Ох, Мышенька, я, наверно, и сама вся фиолетовая! А в глазах у меня все голубое, желтое, зеленое... И такое теплое, мохнатенькое...
   Динка требовала, чтобы все прикладывали цветы к губам, щекам, и спрашивала:
   - Вкусные, да? Я чуть не съела там всю поляну!
   - Да где же ты была? - беспокоились домашние, с недоумением глядя друг на друга.
   Динка, почуяв опасность, поторопилась выкрутиться:
   - Нигде я не была. Мне один мальчик дал. Просто он шел с цветами, а я шла без цветов. И он сказал: "Девочка, я вижу по твоим глазам, что ты очень хочешь цветов!" А я сказала: "Да". Ну, он и дал мне эти цветы!
   - Сказка про белого бычка, - усмехнулся Вася.
   - А может, и правда? - нерешительно предположила Мышка.
   - Неправда, - резко сказала Алина. - Правду она скажет только маме.
   - Она и мне скажет, и тебе скажет, и Мышке, только не стойте у нее над душой, - тихо сказал Леня, отводя в сторону сестер. - Что вы, не знаете ее разве? Не спрашивайте, и она скажет сама!
   - Мама, - говорила, засыпая, Динка, - давай летом снимем дачу в Пуще-Водице! Я ездила туда с нижним мальчиком, он очень хороший мальчик, его зовут Хохолок...И он сказал: "Хочешь, я покажу тебе фиолетовую поляну?" А я сказала: "Да". И мы поехали и привезли цветы... Это цветы "сон", и мне от них хочется спать...
   * * *
   На другой день, встретив Андрея, Леня сказал:
   - Это ничего, что ты свозил мою сестру за цветами, только следующий раз ты так не делай.
   - Она очень просила... - смутился Андрей.
   - Ну, это она умеет! Она что хочешь выпросит, а ты не поддавайся, А то она как повадится с тобой ездить, так только и будешь кататься!
   Глава четырнадцатая
   ПОСЛАНИЕ ВОЛГИ ВИХРАСТОЙ ДЕВОЧКЕ ДИНКЕ
   Но Динка и не думала никуда ехать. Еще не отцвела в ее глазах фиолетовая поляна, как новое сказочное чудо произошло в ее жизни. Случилось это так.
   Под вечер, когда Алина ушла к подруге, а Мышка сидела в ее комнате и, заткнув пальцами уши, читала Диккенса, почтальон принес письмо; оно было адресовано Динке.
   - Ою! - сказала Марина, взвесив на руке конверт. - Вот так письмо! За семью сургучными печатями да в двойном конверте... Это от Никича.
   Динка разорвала конверт и вытащила большой лист, исписанный печатными буквами.
   Сверху стояло.
   ЧИТАЙ САМА
   - Ну, значит, тут какой-то секрет. Иди в свою комнату и читай сама, сказала Марина.
   Динка пошла, села на свою кровать и, положив на колени лист, начала читать.
   "Здравствуй, друженька моя Динка!
   Пишет тебе твой старый дед Никич.
   Получив твой наказ, приоделся я по-праздничному и пошел к матушке Волге .."
   Руки Динки задрожали. Слезы часто-часто закапали на лист... Вот что писал дальше Никич:
   "...Подошел я к берегу...А она, сердечная, пенится, хлопочет. Только-только ото льда освободилась, гонит последние льдины по течению и шумит на них, сердится.. Ну, думаю, вот уж гость не вовремя... АН нет! Приплеснулась она вдруг близехонько к бережку и навроде золотой рыбки спросила:
   - Чего тебе надобно, старче? Поклонился я тут низко-низко:
   - Поклон тебе, матушка Волга, от вихрастой девочки Динки. Помнишь ли ты ее?
   Всколыхнулась желтенькая водичка, набежала, как слеза, на песок:
   - Я всех мальчиков и девочек помню, а твою вихрастую ее раз купала, и на утесе ее видала, и пароходом ей из Казани ее друга Леньку везла... Жива ли, здорова ли Динка?
   - Жива и здорова она, матушка Волга, только плачет, по тебе скучает, и водичку свою желтенькую поминает, и во сне на утесе сидит, пароходы твои в плавание провожает... Что велишь передать ей, матушка?
   Закудрявились гребни волн белой пеною, словно сама матушка седою головой покачала:
   - Пусть не плачет, не горюет вихрастая. Жизнь еще велика, мы свидимся... И приму я ее, и обласкаю, только передай ей завет мой - пусть придет ко мне с чистой совестью, с теплым сердцем, к чужому горю отзывчивым, с трудовыми руками, а не с барскими ручками, чтобы все люди сказали: хорошая девочка Динка, не посрамила она свою матушку Волгу.."
   Долго-долго плакала Динка... А в соседней комнате тревожно прислушивались к ее плачу Марина и Ленька.
   - Что же пишет ей Никич? Не заставит он плакать зря, - теряясь в догадках, шептала Марина.
   Ленька стоял у окна и, стиснув зубы, думал о том, что напрасно увел свою Макаку с утеса, лучше взял бы ее за руку и пошел с ней по белу свету... Ни одной слезинки не уронила б она, всех обидчиков ее убивал бы на месте он, Ленька.
   Лучше б им и на свет не родиться... А здесь.. Не хозяин он здесь, не защитник.. Стоит, как столб, и не смеет вступиться... Леня круто повернулся к Марине. - Мать, - глухо сказал он, не замечая, что впервые называет ее этим именем. - Уйми ее... Или я сам пойду!
   - Потерпи, Леня, голубчик... Ничего не сделает Никич зря.
   - Все равно, мать... Хоть бы и Никичу, а не дам я ее слезами извести!
   Марина осторожно открыла дверь Динкиной комнаты.
   Динка подняла распухшие от слез глаза. На коленях ее лежал большой лист, исписанный печатными буквами: материнский завет Волги вихрастой девочке Динке...
   * * *
   Утром Динка вложила послание Волги в конверт и отдала его на хранение в самые верные руки:
   - На, мама... Спрячь.
   Глава пятнадцатая
   НА ВСЕХ ПЯТЕРКАХ
   Приближалось время роспуска младших классов на летние каникулы. Динку нельзя было узнать.
   - Это не девочка, это божья коровка, - говорила, закатывая глаза, классная дама. - Я еще никогда в жизни не видела таких быстрых превращений. Такая тихая, строгая, благородная девочка...
   На уроке Динка ловила каждое слово учительницы. Когда ее вызывали, она вспыхивала и так торопилась отвечать, что Любовь Ивановна с доброй улыбкой говорила:
   - Не спеши, не спеши... Я вижу, что ты выучила урок. Дома Динка не расставалась с учебниками. Выпросив у матери несколько копеек, она бежала в соседнюю лавчонку и на свой лад готовилась к занятиям. Усевшись на постели, она извлекала из своего ранца все, что приобрела на свои жалкие гроши. Обычно это были две-три конфетки в ярких обертках, тоненькая шоколадка и яблоко. Привязав эти лакомства на длинную нитку на некотором расстоянии одно от другого, она укладывала свои сокровища под подушку, выпустив наружу небольшой кончик нитки .. Затем, разложив вокруг себя учебники и тетради, начинала усиленно повторять все, что се могли спросить. Когда же ей казалось, что энергия ее ослабевает, она осторожно наматывала на палец кончик нитки, тихо повторяя:
   - Ловись, рыбка, большая и маленькая...
   Рыбка ловилась. Сначала маленькая - в виде конфетки, потом побольше - в виде шоколадки, и так как самое лучшее приберегалось к концу, то напоследок из-под подушки вылезало румяное яблоко...
   - Ловись, рыбка, большая и маленькая, - шепотом говорила Динка и каждый раз при появлении "рыбки" удивленно восклицала: - Ой, что это? Кому это?
   По строгому приказу матери никто из домашних не вмешивался в занятия Динки, не спрашивал ее ни о чем и не надоедал ей советами.
   Только Мышка, пробегая через комнату и делая вид, что ничего не слышит и не видит, давясь от смеха, шепотом рассказывала домашним, что Динка уже вытащила за нитку все конфеты и теперь догрызает яблоко.
   - Ох и хитрая бестия! - хохотал Вася. - Дай бог, чтоб за все эти конфеты она хоть как-нибудь перелезла в третий класс!
   - Перелезет! - уверенно говорил Леня.
   - Не знаю, почему мама поощряет все эти выдумки! Но она хоть занимается или просто сидит ест конфеты? - с раздражением спрашивала Алина.
   - Нет, она занимается! Всю тетрадку примерами исписала. И потом, по русскому... У них в классе после каждого диктанта девочки выписывают в отдельную тетрадь свои ошибки. А сейчас Динка вытащила эту тетрадь и раз по двадцать пишет каждое слово, - как всегда стараясь защитить от нападок сестренку, рассказывала Мышка.
   А Динка действительно занималась. Заедая "рыбками" страничку за страничкой, решая задачки и примеры, она сидела часами и, когда ее звали обедать, выходила в столовую, настороженно оглядывая лица взрослых. И несмотря на то что все молча утыкались в свои тарелки или заводили какой-нибудь отвлеченный разговор, Динка чувствовала, что над ней смеются, и очень обижалась. Проглотив наскоро свой суп и положив на хлеб котлетку, она, по старой детской привычке, искала утешения на кухне. И хотя на кухне вместо Лины была теперь черноглазая Маруся, которая вместе со всеми любила посмеяться над чудачествами девочки, Динка все же находила у нее утешение. Когда, усевшись за плитой, Динка горько и протяжно вздыхала, Маруся с сочувствием говорила:
   - Не тявкай, не тявкай! Хай воны смеются! С посмиху люди бувают!
   Случались и срывы. Выходя на часок догулять, Динка вдруг соблазнялась медленно идущим в горку трамваем, прыгала в него на ходу и, бездумно прокатившись несколько остановок, вдруг вспоминала, что ушла ненадолго, что на кровати у нее разложены учебники и что завтра ее могут вызвать к доске. Гнев на себя, досада охватывали Динку.
   "А ну пошла домой, бессовестная! Лентяйка несчастная! Ох, Волженька, голубушка, как мне трудно, как мне трудно..." Так, подгоняя себя и жалуясь, Динка боролась сама с собой, и ни один человек ни в школе, ни дома не мог понять, что сделалось с этой озорной, непоседливой девочкой. Получая свои заслуженные пятерки, она так радовалась и так сияла, садясь за парту, что батюшка, который хорошо помнил недавние шалости Арсеньевой, теперь нередко указывал на нее перстом и, поднимая глаза к потолку, говорил:
   - Кого господь хочет наградить, тому прибавляет разума. Алина, которой Любовь Ивановна нередко хвалила теперь сестру, не доверяла таинственному превращению Динки и, недовольно оглядывая смиренную фигурку, приютившуюся на переменке в уголке зала, подозрительно спрашивала
   - Что это ты какую тихоню из себя разыгрываешь? Как будто учителей боишься.
   - Я не как будто, я их по-настоящему боюсь. Я вообще умных людей боюсь, я все не так делаю, не так говорю... Я боюсь показаться дурочкой, - искренне пожаловалась Динка.
   - Что это за чепуха такая? - рассердилась Алина. - Ты смотри не переиграй, а то подумают, что ты подлиза!
   - Нет, что ты! - испугалась Динка. - Про тебя же так никто не думает. Ты же не подлиза, ты пятерочница, а все пятерочницы очень тихие.
   - Ну, Дина... Я маме скажу! - ничего не поняв, пригрозила на всякий случай Алина.
   И она действительно пожаловалась матери, но мать только повторила свой наказ не трогать Динку, не вмешиваться в ее дела. Леня решительно поддержал мать.
   - У моей Макаки промеж дурью и ума много, не троньте ее сейчас! И как это вы не поймете, что она себя на пятерочницу наладила! По утрам ботинки ваксой чистит, вчерась локтем в чернила влезла, так мы с ней всю промокашку из тетрадок извели. Не троньте ее, она сама себе толк даст!