Осеева Валентина. Динка

   У Марьяшки Динка хотела взять ложку, но девочка вцепилась в нее обеими руками.
   - Я только вымою, Марьяшка, я вымою и принесу, - уверяла ее Динка.
   Но Марьяшка покраснела от обиды и замахнулась на нее ладошкой:
   - Ты нехолосая... Динка надулась и отступила.
   - Нельзя так говорить! Нельзя! - подбежала к Марьяшке Анюта.
   - Пускай говорит, мне-то что! - с напускным равнодушием махнула Динка рукой. Она ревновала своих гостей к Мышке.
   Дети чувствовали доверие и симпатию к Мышке, они тянулись к ней через стол, прятались от нее, закрывая лицо руками, "пугали" ее, тараща глаза и открывая рот... Динка со своими неутомимыми хлопотами и громким голосом не вызывала в детях таких чувств, хотя она гораздо больше Мышки старалась, чтобы гостям было хорошо и удобно сидеть, чтобы у каждого из них была красивая тарелка, чтобы повкусней накормить их.
   За обедом распоряжалась Алина. Она разливала по тарелкам суп, следила, чтобы у каждого был хлеб. Анюта, прямая и тоненькая, как палочка, обходила вокруг стола, держа сложенный вчетверо носовой платок и вытирая им носы сестренке и братишке. Потом, присев на краешек стула, нетерпеливо смотрела на дверь.
   - Выйдет твоя мать или нет? Будет она играть нынче? - тревожно спрашивала она сидящую рядом Мышку.
   - Будет, будет! - успокаивала ее Мышка. Марина была у Никича. Она пришла веселая.
   - Ой, какие гости у нас! Ну, здравствуйте, гости! - ласково поздоровалась она.
   Гости заулыбались, пытаясь что-то ответить. Но в это время на террасе появилась Лина с большой миской киселя.
   - Кисей! Кисей! - закричала Марьяшка.
   Дети засмеялись, задвигали тарелками, застучали ложками,
   - Кто потише сидит, тому и киселя дам первому, - пошутила Линя.
   Дети спрятали под столом руки и притихли. Кисель ели с аппетитом, размешивая его с молоком и сладко причмокивая.
   Лина с удовольствием смотрела на измазанные киселем курносые лица гостей.
   - Хорош ли кисель-то? - спрашивала она.
   - Хорош! - хором ответили гости.
   - Може, еще принесть?
   - Еще!
   Лина снова наполнила миску.
   К концу обеда глазки у Марьяшки закрываются. Марина относит ее на гамак и возвращается к детям. Надо бы уложить и Васятку, но Васятка стоит перед Динкиным ящиком с игрушками и, запустив туда ручонку, пробует вытащить за ноги куклу.
   - Ну, пускай поиграет, - говорит Марина. - А мы сейчас будем плясать. Кто хочет плясать?
   Плясать хотят все. Пляшут отдельно, пляшут вдвоем и целым кругом. Грушка упирается ладошками в бока и топчется на месте, Динка кружится одна со стулом, но больше всех рвется к танцам Анюта. При первых звуках музыки щеки ее розовеют, глаза блестят и на губах расцветает неожиданная самозабвенная улыбка...
   - Девочки, айдате польку! Айдате польку! - кричит она веселым окрепшим голоском и вытягивает на середину комнаты Мышку,
   Но Мышка все делает невпопад, у нее совсем нет слуха движения не совпадают с музыкой, и Анюта, стараясь направить девочку, беспомощно повторяет:
   - Слушай музыку, слушай музыку, она же сама ведет!
   - Давай со мной! - предлагает ей Алина.
   Анюта отпускает Мышку и кружится с Алиной. Алина танцует хорошо, но с Анютой ей не сравниться - столько самозабвения и счастья, столько изящества и глубины чувства вкладывает в свои движения Анюта, что Марина, играя, не может оторвать от нее глаз. А Катя удивленно шепчет сестре:
   - Совсем другая девочка? Ты посмотри на нее... Это просто талант!
   - Сейчас я сыграю ей вальс отдельно... - шепотом говорит Марина.
   Анюте играют вальс. Она танцует его одна, но это не вальс, это собственный танец Анюты, в котором расцветает ее душа и, словно вырвавшись на волю из тесной клетки нищенской жизни, ликуя и жалуясь, вызывает у всех слезы... Марина перестает играть, и Анюта останавливается. Она еще не пришла в себя, не спустилась на землю... И никто не смеет подойти к ней...
   - Что это было, мамочка? - громко шепчет Динка. - Что это? У меня так бьется сердце...
   Марина быстрым взглядом окидывает притихших детей и весело ударяет по клавишам.
   - Девочки, айдате польку! - слышится голос Анюты. Марина играет польку, венгерку, краковяк, мазурку, она хочет сыграть еще украинский гопак, но на террасе появляется Лина и машет руками:
   - Гости пришли! Гости!
   * * *
   - Мы пойдем, - говорит Анюта, поспешно собирая детей.
   - Да куда ты? Куда ты? Вы ведь тоже гости! - цепляются за нее Мышка и Дина.
   - Ну, отведи детей, Анюта, а сама приходи назад. Сегодня же воскресенье, твоя мама дома, - говорит девочке Катя.
   - Ладно, - обещает Анюта, - я отпрошусь и приду. Но девочки с сожалением смотрят ей вслед: они знают, что она уже не придет, - Анюта боится чужих людей.
   Глава семнадцатая
   ГОГА-МИНОГА, "ГОСТИНЫЙ" ГОСТЬ
   За калиткой веселый шум, повышенные голоса, смех. Мальчик в клетчатом костюмчике пропускает вперед маленькую женщину в английской блузе. На плечи ее небрежно наброшена жакетка, в пышной прическе черепаховые гребни.
   - Прошу! - говорит мальчик, широким жестом открывая калитку перед своей матерью.
   - Здравствуйте, моя дорогая! - восклицает гостья, приветствуя еще издали хозяйку дома.
   - Здравствуйте, Полина Владиславовна! - приветливо откликается Марина, торопясь к ней навстречу.
   Полина Владиславовна - жена очень известного в Самаре инженера Крачковского, мальчик в клетчатом костюмчике - ее сын Гога. У Крачковских великолепная собственная дача, одна из лучших дач в Барбашиной Поляне. Полина Владиславовна только недавно вернулась из-за границы и сочла твоим долгом посетить "опальную" семью Арсеньевых.
   "В конце концов, каждый может иметь свои взгляды, - любит говорить мадам Крачковская. - Россия - бедная и отсталая страна, в этом, конечно, можно обвинить самодержавие, но менять существующий строй путем революции - это значит пролить много крови".
   Крачковские предпочитают, чтобы все оставалось так, как есть. Зиму Полина Владиславовна с Гогой проводят за границей, но в летнее время их привлекает дача на Волге.
   Подвижная фигурка Крачковской, мелкие черты ее лица, каждую секунду меняющие свое выражение, знакомая манера ее поправлять прическу и даже непомерно толстое обручальное кольцо на маленькой пухлой руке живо напоминают Марине шумные "званые" вечера на элеваторе, большую гостиную, бойкие, кокетливые голоса дам... Товарищи заботились о том, чтобы вечера на элеваторе считались "модными". Они приглашали известных артистов и кое-кого из местной знати. Среди этих чужих и напыщенных лиц мелькали светлые лица товарищей. Многие из них готовились к переправке за границу. Они исчезали незаметно среди общего веселья...
   Никич провожал уезжающего через сад...
   Крачковские часто посещали эти вечера. Их экипаж с важно восседающим на козлах кучером вводил в заблуждение сыщиков...
   - Здравствуйте, Полина Владиславовна! - машинально повторяет Марина, и щеки ее вспыхивают густым румянцем.
   Полина Владиславовна, улыбаясь, протягивает Марине обе руки и вместе с сыном шествует по дорожке к дому.
   - Гога! Посмотри, какая прелестная дачка! Ну, вы великолепно устроились! А мы ужасно скучаем в наших хоромах... Мой муж сейчас на Урале... Осенью мы всей семьей отправимся путешествовать по Италии, - непринужденно болтает Крачковская.
   Она кажется старшей сестрой своему сыну. Они почти одного роста. Гога худой и высокий. Короткие штанишки не закрывают его колен, от этого ноги мальчика кажутся слишком длинными. Кроме того, Гога носит темные очки и поэтому кажется старше своих лет.
   - Ах, какие славные девочки! Как они выросли - ведь я видела их прошлым летом! Гога! Вот идут твои юные подружки... Ха-ха! Он очень смущен, мой бедный мальчик! - перебивая себя, болтает мадам Крачковская; она болтает без умолку, задает вопросы и не слушает ответов, поминутно поворачиваясь к своему Гоге, который обращается с ней рыцарски вежливо, с оттенком мужской снисходительности.
   - Маме свойственно сильно преувеличивать. Я нисколько не смущен, поправляя отложной воротничок и торопясь навстречу девочкам, заявляет Гога.
   - Зачем, однако, вы забрались в такую глушь? Это же совсем не фешенебельное место! Узнаю вашу скромность, моя дорогая! - бойко тараторит Крачковская, не давая раскрыть рот хозяйке.
   Нo Марина и не стремится поддерживать эту болтовню, она слушает свою гостью с любезным вниманием, ощущая пустоту и глубокую усталость.
   Динка останавливается на дорожке и толкает сестру.
   - Это Гога-Минога, - недовольно говорит она. Мышка хочет что-то ответить, но Гога уже подходит к ним С громким приветствием:
   - Здравствуйте, девочки! Вы очень выросли с тех пор, как и видел вас!
   - Здравствуй, Гога! Ты тоже вырос! - отвечает ему Мышка.
   Гога старше ее только на один год, но он держится так самоуверенно, что девочка совершенно подавлена его превосходством.
   Динка, наоборот, с открытым любопытством разглядывает старого знакомца; она еще в прошлом году дала ему прозвище "Гога-Минога" и запомнила его взрослый тон. Но Гога не подавляет ее этим тоном, он просто кажется ей забавным кривлякой.
   - Посмотрите, какая прелестная группа! - указывая на детей, говорит Крачковская и, снизив голос, интимно спрашивает: - Скажите, как самочувствие вашего мужа? Есть ли от него какие-нибудь вести?
   - Спасибо, он за границей, - кратко отвечает Марина. Полина Владиславовна прижимает к себе ее локоть и хочет продолжить свои участливые вопросы, но Динка и Мышка подходят здороваться.
   - Ах вы, мои милые! Ну, как вам здесь живется? - наклоняясь к девочкам, спрашивает Крачковская.
   - Спасибо. Хорошо, - отвечают девочки вместе. Гога смеется.
   - Они говорят хором, как солдаты! - замечает он матери по-французски.
   Марина досадливо сдвигает брови. "Надо же сделать из своего ребенка такое чучело!" - с возмущением думает она, предлагая своей гостье выпить чашку чая на прохладной террасе.
   Полина Владиславовна поднимается по ступенькам и шумно падает в кресло.
   - А где же Катюша? - спрашивает она. Катя в ее представлении осталась такой же шестнадцатилетней девочкой, какой была на элеваторе. - Где ваша старшая дочка? Где ваша красавица Лина? - засыпает она вопросами хозяйку. Между тем Гога уже сидит в комнате девочек и, обводя стены оценивающим взглядом, делает небрежные замечания:
   - Гм... Это картина Репина. Так называемые знаменитые "Бурлаки". Вернее, репродукция картины. - Гога снимает очки, протирает их и отходит в глубину комнаты. - Довольно плохая репродукция, между прочим. Здесь было бы лучше взамен ее повесить большую географическую карту - тогда я смог бы показать вам те страны, где я побывал.
   - А где ты побывал? - с живым интересом спрашивает Мышка.
   - Ну, говори, где ты побывал? - усаживаясь на пол, говорит Динка.
   Гога пожимает плечами и снисходительно усмехается:
   - Я, конечно, мог бы обойтись и без карты, но ведь многие вещи для вас пустой звук. И мне придется раньше устроить вам нечто вроде экзамена.
   Он присаживается на ручку кресла и, сняв очки, смотрит в потолок блестящими выпуклыми глазами. Динка фыркает, но Мышка не поддерживает ее; она напряженно смотрит в лицо Гоге и ждет, о чем он спросит. Ей не хочется ударить лицом в грязь и осрамиться перед гостем.
   - Ну вот, например: назовите мне родину Чарлза Диккенса. Кстати, кто такой Чарлз Диккенс? - живо спрашивает Гога.
   Динка бросает быстрый взгляд на Мышку; сама она не решается ответить, так как не совсем уверена в своих знаниях.
   - Чарлз Диккенс - писатель. Он родился в Англии, - торопится Мышка.
   - Правильно, - подтверждает Гога. - Теперь я вам могу сообщить, что мы с мамой прошлой зимой путешествовали по Англии и осматривали различные достопримечательности.
   - А что вы смотрели? - с загоревшимися глазами спрашивает Мышка.
   - А какие там люди? Говорят они по-русски? - искренне заинтересовываясь, спрашивает и Динка.
   - Ну, люди как люди! Пьют, едят, говорят. Говорят, конечно, по-английски... Мне лично ближе французский язык, - разглагольствует мальчик, чувствуя себя как столичный. артист в глухой провинции.
   - Так что же ты видел в Англии, что там самое-самое интересное? нетерпеливо спросила Мышка.
   Гога высоко поднял плечи:
   - Какой детский вопрос! Там все интересно! Это же передовая страна, совсем не то, что наша Россия!
   - Как? Чем же они такие передовые? - взволновалась друг Мышка. - Если писателями... Если у них Диккенс, так у нас тоже есть! Ты, может, просто не знаешь... - язвительно усмехнулась она.
   - Как я не знаю? Я всех классиков читал! - возмутился
   Гога.
   - Хорошо. Тогда назови мне, какого ты знаешь великого русского писателя? чувствуя себя на твердой почве, спросила Мышка.
   - Пожалуйста! Лев Николаевич Толстой! "Война и мир". Великолепная вещь! Я читал не отрываясь, - уничтожающе улыбнулся Гога.
   Но Мышка не сдалась.
   - А еще? - упрямо спросила она.
   - Ну, Тургенев, Гончаров, Короленко... Не могу же я всех перечислять! пожимая плечами, сказал Гога.
   - А, не можешь! - вдруг выскочила Динка. - Тогда и не хвались! Потому что ты врушка! Все только бл-бл-бл своим языком!
   - Что это за "был-был-был"? Я тебя не понимаю, - насторожился Гога и, обращаясь к Мышке, добавил: - У тебя довольно странная сестра!
   - Я совсем не странная! - взъерошилась Динка. - А вот ты так очень даже странный! И по-настоящему ничего не знаешь. Вот скажи, например, где утес Стеньки Разина? Ага!
   - Утес Стеньки Разина? - Гога в затруднении потер лоб.
   - Ну да! Вот о котором поется в песне! Так где он? - добивалась Динка, торжествуя победу.
   До сих пор ей не удавалось вставить ни одного слова в общий разговор и ни на один вопрос Гоги она не ответила, полагаясь на сестру. А теперь сам Гога вынужден был молчать.
   - Может, ты даже не знаешь атамана Степана Разина? - с насмешкой спросила она озадаченного мальчика.
   - Нет, почему не знаю... Слыхал, конечно. Но вот утеса такого я не знаю... А ты знаешь? - обратился он к Мышке.
   - Я никогда не была там... - мягко уклонилась Мышка и, заметив свирепый взгляд сестры, перевела разговор на другую тему. - А вот стихи, Гога... Любишь ты стихи?
   - Ну как же!
   Гога вскочил и, держась за спинку стула, начал четко и красиво декламировать отрывки из "Полтавы" Пушкина:
   Горит восток зарею новой...
   Динка, сердито посапывая, отошла в сторонку и издали пронизывала сестру колючими взглядами. Поведение Мышки ей не нравилось, она уже не была заодно с ней, с Динкой, а во все глаза таращилась на Гогу и старалась показаться перед ним очень умной.
   "Ладно, ладно..." - думала Динка, но стихи, которые читал Гога, постепенно увлекли и ее. Она заслушалась, но, когда мальчик дошел до слов "он прекрасен...", а потом с тем же пафосом повторил "лик его ужасен...", Динка словно споткнулась на ровном месте; она беспокойно заерзала и снова с раздражением взглянула на темные очки и клетчатый костюм мальчика.
   А Гога, закончив длинный отрывок из "Полтавы" Пушкина, уже перешел на другие стихи. Он читал их одно за другим, одно за другим... И Мышка стояла как очарованная.
   - "По небу полуночи ангел летел..." - проникновенно начал мальчик.
   Динка снова споткнулась на слове, и, не выдержав, дернула Гогу за пиджачок.
   - Подожди... По какой луночи летел ангел? Что такое луночь? - с беспокойством спрашивала она, глядя то на сестру, то на Гогу.
   Те непонимающе пожали плечами.
   - Какая луночь? Надо лучше слушать! - рассердился Гога.
   - Что ты не даешь почитать? - возмутилась и Мышка.
   Динка двинула об пол стулом.
   - Нет, объясни, объясни раньше, а то буду двигать стулом! Ты сам ничего не знаешь! Ты еще раньше переврал: "он прекрасен, лик его ужасен"! Так не написано в книге! Ты несчастная бормоталка! А Мышка вытаращилась на тебя, как лягушка, и слушает! - возбужденно и капризно кричала Динка.
   Гога воздел к потолку обе руки.
   - У вас есть Лермонтов? - спросил он Мышку и, получив утвердительный кивок, быстро попросил: - Принеси, пожалуйста !
   Мышка побежала за Лермонтовым и, боясь грубых выходок сестры, бросилась к маме.
   Мама сидела на террасе и слушала мадам Крачковскую. Катя была тут же. Она принесла из гамака проснувшуюся Марьяшку, демонстративно усадила девочку за стол против мадам Крачковской, налила ей чашку молока и раскрошив туда сладкую булочку, кормила ее, не обращая никакого внимания на сидящих за столом.
   Выспавшаяся Марьяшка возила по столу своей ложкой, громко взвизгивала и смеялась, перебивая болтовню мадам Крачковской.
   - Ах, боже мой! - подпрыгивая от ее визга, восклицала та, - Какая подвижная девочка! Я совершенно отвыкла от маленьких детей!
   - Уйди с ней в комнату, Катя, - мягко сказала Марина.
   - Не уйду, - заупрямилась Катя. - Это ребенок! Когда поест, тогда и отнесу!
   Сестра показала ей глазами на Крачковскую и строго повторила:
   - У нас гости. Отнеси ее в мою комнату. Катя в сердцах подхватила девочку на руки, молча взяла чашку с молоком, но уронила Марьяшкину ложку.
   - Лозку! - истошно взревела Марьяшка, выгибаясь и дрыгая ногами. - Лозку улонила!
   - Ах, Катя... - расстроенно сказала Марина, наклоняясь за ложкой. - Кому ты делаешь назло? - тихо прошептала она, поднимая на сестру усталые глаза.
   Марьяшка мгновенно утихла, и Катя ушла, но из комнаты выбежала красная как кумач Мышка.
   - Мамочка! Пойдем скорей! Там Динка кричит и сердится на Лермонтова! возбужденно сообщила она.
   - Что такое?
   Мышка путаясь и торопясь, рассказала, в чем дело. Мама встала, мадам Крачковская, запинаясь громким смехом, поспешила за ней.
   - Ах, Гога, Гога! Неужели ты не можешь объяснить своей юной даме эти строчки? - шутливо сказала она сыну.
   - Да я первый раз вижу такое невежество! Честное слово, с ней невозможно говорить о поэзия! - пожаловался Гога, чувствуя себя оскорбленным и беспомощным.
   - Я после объясню ей, - сказала мама.
   Динка стояла красная, сердитая и молча смотрела в пол.
   - Дети, идите в сад! Поиграйте в крокет, - предложила: мама.
   - Пойдем? - спросила Гогу Мышка.
   - С удовольствием! С тобой хоть на край света! - галантно ответил Гога и, пропустив вперед свою "юную даму", пошел за ней.
   Полина Владиславовна пожелала посмотреть комнаты. Когда все вышли, Динка схватила томик Лермонтова и жадно уставилась глазами в раскрытую страницу.
   - Полуночи... - прошептала она с удивлением и, наморщив лоб, стала припоминать другое стихотворение. Там тоже было одно непонятное слово: "Подушу". Динка старательно припоминает всю строчку:
   Да в Москву приехав,
   Вдруг он захворал,
   И господь бедняге
   По душу послал...
   Когда Мышка прочитала эти стихи, Динка подумала, что господь послал больному бедняге такую сладкую и пышную, как подушка, булку - "подушу", а потом уже Лина объяснила, что это вовсе не булка, а просто господь послал за душой бедняги, чтобы тот умер.
   "Умер так умер! И нечего тут какую-то "подушу" посылать!" - сердито думает Динка и, важно выпятив губу, сочиняет свои слова:
   И господь бедняге
   Передать велел:
   Умирай, бедняга,
   Если заболел!
   Глава восемнадцатая
   КОСТЯ
   В комнату заглянула Марина.
   - Дина, ты тут? Отведи, пожалуйста, Марьяшку домой и найди Катю. Куда она исчезла... у меня же гости, - расстроенно добавила мать. Лицо у нее было усталое, на лбу лежала глубокая складка.
   - Сейчас, мама! - вскочила Динка.
   Марьяшка расхаживала по террасе и, словно из детского упрямства, лезла к незнакомой нарядной женщине, облокачивалась на ее колени, тянулась к золотой брошке, трогая пальчиком запонки на манжетах.
   - Подожди, подожди, крошка!.. Я так отвыкла от детей... - брезгливо отстраняя ее, оправдывалась Крачковская.
   Динка взяла Марьяшку за руку и пошла с ней к калитке. Девочка вырвалась и побежала вперед. Динка шла за ней по дорожке, прислушиваясь к оживленным голосам, доносившимся с крокетной площадки.
   - Неужели ты не читала? Обязательно прочти! Это же интересная книга... говорил Гога.
   Динка не слышала, что отвечала Мышка. Она была очень обижена и на сестру и на Гогу.
   За калиткой стояли Катя и Костя, Они о чем-то тихо разговаривали.
   Костя познакомился с семьей Арсеньевых еще на элеваторе. Сначала он приходил только на занятия в воскресную школу Марины, потом, сблизившись с Арсеньевыми, стал выполнять небольшие поручения товарищей, а когда в подпольной типографии понадобился знающий и верный человек, Костя привел к Арсеньевым своего друга, типографского рабочего, Николая... Бывали дни, когда Костя и Николай выходили из типографии с воспаленными от усталости глазами, но работа никогда не останавливалась. Потом Николая арестовали, Косте пришлось уйти со службы... Долгое время он жил в семье Арсеньевых и особенно сдружился с Катей. Дружба эта была неровна и часто кончалась ссорой, которую разбирала Марина... Шестнадцатилетняя Катя ходила еще в гимназическом платье, она была очень строга и не любила шуток, а Костя часто поддразнивал ее, выпрашивал на память ленточки, а потом терял их... Катя обижалась, плакала... В тысяча девятьсот седьмом году Костя был арестован. Когда он вышел из тюрьмы, семьи Арсеньева уже не было на элеваторе. Марина с Катей и с детьми уехала к Олегу, сам Арсеньев был в Финляндии. В эти тяжелые годы Катя выросла, повзрослела, Костя вступил в партию... Ему поручались серьезные, ответственные дела, в которых нередко участвовали и сестры.
   В семье Арсеньевых Костя по-прежнему был своим, близким человеком, и, когда он долго не приезжал, Марина тревожилась, а Катя не находила себе места...
   Теперь, стоя у калитки, Костя почему-то не шел в дом, а о чем-то тихо советовался с Катей. Потом громко сказал:
   - Так ты иди, а я вслед за тобой. Только предупреди Марину Леонидовну, что мне необходимо это знакомство. Катя открыла калитку и увидела Марьяшку.
   - Возьми ее за ручку! - сказала она Динке. Но Динка подбежала к Косте поздороваться.
   - Здравствуй, здравствуй! - рассеянно сказал он, погладив ее по голове.
   - Иди к нам. Костя! Что ты тут делаешь? - спросила Динка и, вспомнив мамино поручение, обернулась к Кате: - Катя, тебя мама ищет!
   - Иди, иди! Мы сейчас... - ответила Катя. Динка взяла Марьяшку за руку и пошла. Посредине дороги девочка вдруг попросила:
   - Понеси меня!
   Но Динке не хотелось нести тяжелую Марьяшку, настроение у нее было испорчено, ссорой с Мышкой и Гогой, она злилась на Крачковскую за то, что эта гостья замучила маму, обижалась на Костю, который встретил ее как-то равнодушно, и жалела весь этот пропавший зря мамин день.
   - Иди ножками, - сказала она Марьяшке.
   Мать девочки была уже дома. Она подхватила дочку на руки и, целуя ее, сказала:
   - Ишь выспалась, наелась, румяная какая! - И, обернувшись к Динке, добавила: - Спасибочко вам...
   Марьяшка что-то защебетала, полезла с ногами на лоскутное одеяло и, показывая Динке бумажные цветы, спускающиеся двумя гирляндами с иконы, причмокнула языком:
   - Эна!
   - Не тронь, не тронь, дочка! - снимая ее с постели, сказала мать. - Это боженькины цветочки!
   Когда Динка пришла домой, Костя уже сидел на террасе, пил чай и оживленно рассказывал что-то мадам Крачковской, Катя и Марина были тут же.
   - Я очень люблю рыбную ловлю, - вдруг сказал Костя. - Хотелось бы недельки на две снять где-нибудь тут комнатку и порыбачить... Но, кажется, все комнаты и дачи уже заняты.
   Динка с удивлением взглянула на мать. Как было б хорошо, если бы Костя пожил у них! Но мама как-то неуверенно сказала:
   - Можно было б у нас... может, на террасе?
   - Позвольте! У меня в саду совершенно пустует флигель. Там никто не живет... Вы сможете свободно располагаться в нем, когда вам угодно! - любезно предложила Крачковская. - Кстати, Гога тоже мечтает о рыбной ловле. Это было б чудесно!
   - Ну что ж... Спасибо за гостеприимство! Я с удовольствием воспользуюсь им на недельку, - поклонившись, сказал Костя. На лице его действительно было выражение полного удовольствия, и Динка сердито пожала плечами.
   "Очень надо идти к Крачковским! Как будто один Гога хочет ловить рыбу... обидчиво подумала она, искоса взглядывая на Костю. - Подумаешь, какой... Пойдет к Крачковской! И почему это ни мама, ни Катя ничего не говорят ему?"
   Катя даже, наоборот, быстро сказала:
   - Вот и хорошо! А то у нас и правда негде отдохнуть. На террасе шумно.
   Костя еще раз поблагодарил за любезное приглашение.
   - Я могу даже дать вам ключ. И познакомлю вас с нашим сторожем... Можете приходить когда угодно, вы никого не побеспокоите! - рассыпалась в любезностях Крачковская.
   Костя был очень доволен. Высокий, черноволосый, с живыми карими глазами, Костя был бы даже красивым, если бы его не портил широкий нос и веснушки. Сейчас он казался моложе своих лет, смеялся, острил... И в конце концов пошел провожать мадам Крачковскую с Гогой до самой их дачи.
   Когда гости ушли, из-за забора выглянула голова Алины.
   - Динка! - громким шепотом позвала она. - Ушли Крачковские?
   - Ушли, ушли! - закивала ей Динка.
   - Ой, я так устала! - пожаловалась, входя на террасу, Алина. - Я ходила, ходила... Налей мне чаю, мамочка!
   Костя вернулся скоро. Дети сидели за столом. Марина разливала чай.
   - Ну, все хорошо! - потирая руки, сказал Костя. - Великолепная дача, в саду отдельный флигель, калитка. Я имею ключ и милостивое разрешение ночевать в этом флигеле, когда задерживаюсь у вас в гостях, - засмеялся он, падая в кресло и задумываясь о чем-то. - Черт побери! - сказал он вдруг. - До чего же несправедлива жизнь! Богачи держат на замке пустые дачи, а беднякам негде головы приклонить. Если бедняк женится и у него появляется семья, то дети его дышат смрадным воздухом подвала. Если б я сейчас женился, то со мной произошло бы то же самое... Негде жить, нечем детей кормить... - Костя закинул за голову руки и хрустнул пальцами. - Знаете, когда я женюсь? - блеснув глазами, сказал он неожиданно. - Я женюсь, когда мальчишки вытащат из струковского сада одну самодовольную статую и будут волочить ее на веревке по улицам, когда над дворцами взовьются красные флаги и тот, кто поведет нас в последний бой, скажет: "Ну, Костя, теперь давай строить новую жизнь и растить свободных людей..." Вот тогда я женюсь, и у меня родится сын! - мечтательно сказал Костя. - Я хочу, чтобы мой сын родился свободным! - добавил он с гордостью.