Осеева Валентина. Динка

   Ленька повернул к нему лицо. Оно было светлое, грустное, серые глаза смотрели честно и прямо.
   - Ничего сроду не крал я, Федя. И студент тот не крал. Чистые мы люди... А теперь ты скажи, что с рыбой сделал?
   - Рыбу? Рыбу я всю продал. За это не беспокойся. И Митричу все сполна отдадим, и выручку пополам поделим! Вот бери! - Федька полез за кошельком.
   Но Ленька остановил его:
   - Мне не надо. Митричу отдай и себе возьми.
   - Ну нет! Вместе ехали. Митричу я отдам, а тебе тоже вот, бери... По десять копеек нам вышло, да еще старик за продажу даст... Бери, Ленька!
   Ленька нерешительно взял десять копеек.
   - Ну ладно! - сказал он. - А за продажу от Митрича бери себе; я не торговал, я и не возьму.
   К пристани подошел пароход, и товарищи расстались. Ленька ехал в город, расстроенный сообщением, что Степана все-таки повели...
   "Может, еще где бумажку какую нашли у него? Или обыскать хотят в участке? На улице небось не обыскивают..."
   Сойдя с парохода, мальчик бегом побежал по знакомым улицам, но, свернув в переулок, где жил Степан, он умерил шаг и дважды прошел по другой стороне, заглядывая на окно чердака. Но с улицы ничего не было видно, окно было закрыто, и на крыше, осторожно ступая по карнизу, мяукала голодная кошка. Ленька вошел во двор и направился прямо к черному провалу парадного входа. Дверь в нижней квартире была открыта настежь, из нее несло тяжелым духом старых сапог и затхлого помещения. На низенькой скамеечке перед верстаком сидел старик сапожник. Ленька уже не раз видел его, проходя к Степану, и, задержавшись у лестницы. Вежливо поздоровался.
   - Ты куда? К Степану? - не отвечая на приветствие, . живо спросил старик и поманил его пальцем, - Нету Степана... Полиция обыск у него сделала и увела.
   - Совсем увели? - с замирающим сердцем спросил Ленька.
   - Ну, как это узнаешь? При обыске ничего не нашли. Везде искали... Даже печку разворотили, а не нашли. Я нарочно вышел, как его вели. Думаю - может, сказать чего-нибудь человеку надо. И верно. Он еще с лестницы мне крикнул: "Скажи, говорит, Матвеич, что не по праву меня арестуют. Ничего у меня не нашли!" Так сам и сказал... - охотно рассказывал старик сапожник.
   Ленька постоял около лестницы, держась за перила. Вспомнил осиротевшую Степанову кошку, вынул три копейки.
   - Дедушка, там кошка Степана... заголодает теперь... Нате вот... Покормите ее, а я еще принесу денег как-нибудь...
   - Прячь, прячь... Без тебя покормлю... - заверил сапожник и, суетливо вытирая руки о передник, вылез на двор. - Где она там?.. Кис, кис, кис!.. Ишь, бродит, хозяина кричит... Животная и та от полиции страдает...
   Ленька вышел на улицу, чувствуя горькую опустошенность в сердце.
   Второй раз в жизни терял он близкого человека. Но теперь уже Ленька не был девятилетним мальчиком, со слезами бродившим под стенами тюрьмы. Нет!Новый Ленька был старше; cypoвый опыт жизни высушил его слезы вместе с горьким чувством потери другаподнял в его сердце бурю ненависти. И эта ненависть требовала действия.
   Запахнув свой пиджак, Ленька зашагал к пристани. По дороге он купил на свои десять копеек пухлых румяных бубликов и, бережно рассовав их по карманам, поехал домой.
   Глава сорок вторая
   ЛЮБОВЬ И ДОЛГ
   Ленька подошел к Динкиному забору, когда уже начало смеркаться. Динка ждала... Мальчик еще издали увидел в зеленых пролетах забора ее светлое платье и помахал ей рукой. Чувствуя себя виноватым, что опять явился так поздно, он с тревогой и нежностью глядел на свою подружку; ему хотелось развеселить ее, сказать ей ласковые, утешительные слова, но сам он после пережитых волнений, поездок на пароходе и беготни по городу был душевно и физически разбит. И Динка, чувствуя это, не откликалась на слова и улыбки.
   - Макака, миленькая! - прижав к щели серое от пыли лицо, тоскливо говорил Ленька. - Скучно тебе одной... Но вот погоди, я еще только раза три съезжу в город, а тогда все дни с тобой буду. Гулять будем, чай пить... Я и завтра пораньше вернусь, ладно?
   - Ладно, - кивала головой Динка и молча, без улыбки глядела на него из щели, держась обеими руками за доски и напоминая маленького грустного зверька, посаженного за решетку.
   - Макака, что ты такая? - спрашивал Ленька, и сердце его сжималось от жалости. В этой робкой, молчаливой девочке, покорно кивающей головой в ответ на его утешение, не было и тени прежней капризной, озорной, безудержно веселой и требовательной к нему Макаки, и Ленька с нарастающей тоской вглядывался в ее некрасивое, словно застывшее в одном выражении, такое незнакомое, но дорогое ему лицо, повторяя с горечью и тревогой: - Макака!.. Улыбнись хоть... засмейся... Подменили тебя, что ли?
   - Нет, не подменили меня, Лень... Но все кругом подменили, - шепотом сказала Макака и, оглянувшись, указала глазами на свой дом.
   - А что ж там у вас? Случилось что? - цепляясь за эту надежду, спросил Ленька.
   - Нет, не случилось, а просто так как-то... Все стали отдельные. Я тоже отдельная, - серьезно ответила. Динка и, словно испугавшись наступающих сумерек, заторопилась: - Я пойду, Лень...
   - Погоди... Не думай ты ни о чем... Завтра я рано приеду, тогда пойдем на утес, все расскажешь... Ладно?
   Динка опять равнодушно кивнула головой и пошла.
   - Макака! - окликнул ее на полдороге Ленька. - Вынеси мне нитки. Нитки... - прижав к щели лицо и вытянув губы, раздельно повторил он.
   - Сейчас? - спросила девочка.
   - Сейчас, сейчас! Я подожду тут, - закивал ей Ленька
   Динка ушла, потом вернулась и принесла катушку белых ниток:
   - Я из приданого взяла... Отмотай себе на палочку, а то Катя искать будет.
   Ленька отмотал ниток и отдал катушку:
   - Положи где взяла, а то ругать тебя будут.
   - Нет, - сказала Динка, пряча катушку в карман. - Меня давно никто не ругает. Всем некогда.
   Ленька вернулся на утес поздно. Огня в своей пещере он никогда не зажигал, а в темноте делать было нечего. Сунув руку под камень, он ощупал заветные Степановы бумажки и, втянув на утес доску, лег.
   "Для начала хоть десять штук возьму. А остальные тут спрячу... Аккуратней надо, чтоб ни одна бумажка зря не пропала. Люди за них головой рисковали... И, вспомнив Степана, он мысленно пообещал: - Все сделаю, как надо... Только я, Степан, в бублики вложу и ниткой для верности обмотаю... По своему способу..."
   Ночь была короткой. Рассвет застал Леньку уже за работой, а первый пароход отвез его в город. На базаре было еще пустынно. Хлопали железные болты на дверях лавок, открывались рундуки, шли с корзинами торговки... На пристань съезжались возы. Половой в сером холщовом фартуке подметал крыльцо столовой. Рабочие шли завтракать.
   Глава сорок третья
   ПРЕДСВАДЕБНАЯ КУТЕРЬМА
   Волнение началось с утра. День был воскресный и почему-то напоминал праздник пасхи. Всю ночь Лина пекла пироги, Марина и Катя убирали комнаты, гладили, помогали Лине, Утром явился Олег, нагруженный покупками, среди которых выделялся большой длинный ящик - сервиз.
   Узнав от Кости, который теперь почти всегда ночевал в любезно предоставленном ему маленьком флигеле, о предстоящем событии, Крачковская немедленно напросилась в гости.
   В углу террасы был установлен небольшой столик, заваленный подарками. Самый богатый подарок был от Олега. Крачковская подарила молодоженам еще один сервиз, на этот раз столовый. Отдельные скромные знаки любви и внимания были от Марины, Кати и от детей. Динка, с помощью Никича, закончила свой сундучок и все время ревниво следила, чтобы он стоял на самом видном месте.
   Все эти хлопоты и суета трогали Лину, и, вынимая из духовки пироги, она обильно поливала их слезами... Малайка, явившийся сказать, что он договорился и поп будет ожидать их завтра в двенадцать часов утра, был смущен и до глубины души тронут заботливыми приготовлениями к свадьбе.
   А задерганные хлопотами Катя и Марина думали только об одном: чтоб все было хорошо!
   Потихоньку от Лины они закладывали вещи, тратили деньги Олега и мастерили приданое для невесты.
   Утром в знаменательный день приехал Малайка. В новом чесучовом костюме, г неизменной тюбетейкой на голове, он выглядел очень торжественно и нарядно.
   - Жених приехал! Жених! - забежав вперед, крикнула Динка.
   И скромный Малайка, который обычно никому не доставлял хлопот, сейчас вызвал целый переполох на маленькой даче. Взрослые засуетились, начали одеваться.
   - Скорее, скорее! - торопила всех Алина, нагревая утюг. Марина и Костя должны были сопровождать молодых к венцу.
   Из детей в город брали только Алину; Динка и Мышка оставались дома; Катя велела им нарвать цветов и, когда Лина вернется из города, встретить ее у калитки.
   А пока все собирались и прихорашивались.
   Малайка, не зная, как вести себя в своем новом положении, растерянно стоял посреди террасы, а Динка, заложив за спину руки, молча и удивленно разглядывала его со всех сторон.
   Все это было похоже на пестрый сон, но Лина ни в чем не изменила себе и своим деревенским обычаям; выбрав посаженым отцом Никича, а посаженой матерью - Марину, она взяла за руку Малайку и перед отъездом торжественно подошла под благословение "родителей".
   - Пусть будет этот день самым счастливым днем вашей жизни! - растроганно сказала молодым Марина.
   Когда взрослые уехали, Динка и Мышка бросились собирать цветы. Никич, уставший от беготни, присел на крыльцо выкурить цигарку.
   - Мышка, - сказала сестре Динка, срывая вдоль забора васильки и ромашки, все-таки свадьба - это очень веселая кутерьма! Когда я вырасту и буду богатой, я каждую неделю буду устраивать себе свадьбу!
   Мышка, оживленная общим волнением, пожала острыми плечиками.
   - Я еще не знаю, грустно это или весело, - с недоумением сказала она.
   - Если совсем ни о чем не думать, то это весело. Просто так: Карл у Клары украл кораллы! Вот и все! Хочешь, давай летать и кружиться? У нас белые платья и банты. Давай попробуем увязаться за бабочками! - весело предложила Динка.
   Мышка согласилась сначала робко, потом разошлась. Динка, взмахивая руками, как крыльями, летела впереди и, указывая на стайку желтеньких бабочек, кричала:
   - За ними! За ними!
   А у лазейки стоял Ленька и смотрел на обеих девочек. Он вернулся рано, гордый выполненным долгом.
   Первые десять бубликов уже были розданы. Ловкий и неприметный Ленька толокся среди рабочих; сидя с ними за одним столом, пил чай в столовке и, внимательно глядя на лица, обдумывал каждый свой шаг... Бублики его исчезали в рабочих кошелках, в ящиках с инструментами, а иногда и в глубоких карманах засаленных брюк. Раздав все, до последнего бублика, Ленька вытащил тщательно завернутый в тряпочку заветный полтинник и пошел в булочную. Купив фунт хлеба и рассовав по карманам новую партию пухлых бубликов, он разменял полтинник и заторопился к пароходу. На пристани какая-то женщина попросила поднести ей к дому вещи, но мальчик отказался. Перед глазами его стояло несчастное лицо Макаки, и он спешил домой. Теперь, стоя у забора и глядя издали на свою подружку, Ленька не знал, уйти ему или остаться... Динка была в том самом платье, в котором когда-то шла на утес, волоча за собой оборку. Теперь оборка была пришита и разглажена, а на голове девочки торчал, как пропеллер, огромный белый бант. Это была еще одна, чужая ему, Макака.
   Ленька тихо повернулся и хотел уйти, но Динка заметила его и, размахивая руками, подлетела к забору.
   - У нас свадьба, шепнула она и, оглянувшись на Мышку, которая, словно заведенная, кружилась на одном месте, добавила: - Я не могу уйти. Сейчас все приедут из церкви. Но ты подожди здесь!.. - Накрахмаленные оборки ее замелькали в кустах.
   "Чего мне ждать?" - устало подумал Ленька.
   Через минуту Динка вернулась.
   - Возьми, возьми скорей! - громко зашептала она, протягивая через забор слипшиеся в руке пирожки.
   Но Ленька, круто повернувшись, зашагал на утес.
   Глава сорок четвертая
   ПРОВОДЫ ЛИНЫ
   Когда вернувшаяся из города веселая процессия подошла к калитке, Лина предстала перед детьми как сказочное видение.
   Муаровое платье ловко обтягивало ее статную фигуру, пышные кисейные рукава оттеняли полные руки; на шее в два ряда блестели бусы, а легкий бледно-розовый шарф с разлетающимися концами красиво оттенял золотые волосы.
   - Лина, ты ужас какая красивая! - с восторгом сказала Динка, прижимая к груди спой букет. - Ты можешь цвести,
   Лина, в нашем саду! Как яблоня! Она была весной такая же красивая, как ты!
   - Мама! Наша Лина лучше всех! - прошептала матери Мышка.
   Лина обняла обеих девочек и засмеялась счастливым, звонким смехом. Все вокруг тоже засмеялись, а Олег сказал:
   - Вы не видели, как смотрели на Лину в городе! Я просто серьезно опасался, что кто-нибудь выкрадет у нас невесту прямо из-под носа!
   - Не выкрадет теперь, Малай не даст! - заявил одуревший от счастья Малайка и, подхватив обеих девочек, закружился с ними на дорожке.
   Но Лина, поравнявшись с ним, степенно заметила:
   - Малай Иваныч, что это вы на виду у всех с ума сходите?
   Выйдя из церкви, Лина сразу начала называть мужа на "вы" и по имени-отчеству. Это очень веселило присутствующих. Костя хохотал от всей души.
   Под вечер пришли Крачковские. Олег и Костя весело прислуживали, наливая вино и разнося закуски.
   Динку Лина посадила рядом с собой; Алина, к своему неудовольствию, сидела около Гоги, а Мышка - с Малайкой. Марина и Катя были счастливы, что все так хорошо и красиво, что, несмотря на все трудности, им удалось сделать настоящую свадьбу. Олег острил и дурачился; Костя, хохоча, уверял Малайку, что теперь он пропал, так как самое главное в процедуре венчания - это первому стать хотя бы одной ногой на коврик, подстеленный под ноги молодым.
   - Хотя бы одной ногой, Малай Иваныч! Хотя бы одной... - хохотал Костя. Ведь теперь Лина всю жизнь будет командовать вами!
   - Пускай командывает! Что захочет, то и будет! - соглашался на все Малайка.
   - Нет уж, Малай Иваныч, - с улыбкой говорила Лина, - теперь уж вы командуйте! Какая радость жене над мужем верх держать!
   Смущенное лицо Малайки, не привыкшего к покорности Лины, вызвало новый взрыв хохота. Громче всех хохотала Крачковская, хотя глаза у нее были усталые и лицо озабоченное.
   - Гога; подними бокал и провозгласи тост, а потом мы сообщим дорогим хозяевам нашу новость, - тихонько шепнула она сыну. Гога поднял бокал.
   Любовь и дружба двух людей
   Соединяют.
   Пусть эти чувства вечно с вами
   Пребывают!
   громко сказал он заранее приготовленный тост и, смутившись, подошел к Лине чокнуться..
   Лина чокнулась, поцеловала его в лоб и подошла к Крачковской.
   - Спасибо вам за вашу доброту! - растроганно сказала Она, кланяясь в пояс.
   Крачковская еще раз пожелала молодоженам счастья и Торжественно сказала:
   - А теперь мы с Гогой должны сообщить вам новость! Мы уезжаем. Муж срочно вызывает нас к себе!
   Слова Крачковской ошеломили присутствующих. За столом наступила полная тишина.
   - Мы уезжаем завтра, мои дорогие! Мне очень жаль расставаться с вами. Я очень благодарна Константину Федоровичу за Гогу! Он столько возился с ним последнее время... - приятно улыбаясь, сказала Полина Владиславовна и при общем молчании обратилась к сыну: - Гога, ты хотел, кажется, предложить Константину Федоровичу ключ от флигеля...
   Гога вскочил:
   - Константин Федорович! Мы с мамой просим вас чувствовать себя полным хозяином флигеля до самого конца лета! Торжественно передаю вам ключ!
   Все сразу ожили, зашевелились. Костя трогательно поблагодарил за гостеприимство.
   - "В вашем доме, как сны золотые..." - дурачась, пропел Олег.
   Марина и Катя с искренним чувством обняли Полину Владиславовну.
   Гога подошел к Мышке и, стоя за ее стулом, сказал:
   - В память нашей дружбы я оставлю тебе полное собрание сочинений Толстого.
   Мышка вспыхнула от радости, застеснялась.
   - А я что?.. - робко пролепетала она. - Я тебе Пушкина...
   - Не надо... У меня есть! - великодушно ответил Гога. Провожали Крачковских шумно и весело, но после их ухода все вздохнули свободнее. За столом стало как-то уютнее и проще. Никто уже не острил, не хохотал, всем хотелось посидеть одним, своей семьей, и разговор перешел в тихую беседу. Обсуждались всякие мелочи будущей жизни Малайки и Лины.
   - Помещение хозяин дал Малайке хорошее, но мебели там нет. Один стол и стул да поломанная кровать... - сказала Катя.
   Марина задумалась:
   - Тогда надо хоть из кухни перевезти им Линину кровать и стол.
   - Вот уж нет! - сразу заволновалась Лина. - Не порушайте моего ничего. Я свою кровать старенькой одеялкой покрыла и подушку оставляю. Как было, так пусть и будет. И кажное воскресенье приезжать стану. Не порушайте моего ничего!
   - Конечно, конечно! Пусть все так и останется! - заторопилась успокоить ее Катя. - Можно взять что-нибудь с городской квартиры...
   Дети, сидя между взрослыми, впитывали в себя все впечатления праздника и, притихнув, машинально запихивали в рот сладости. Лина и Малайка должны были уехать вечером. Боясь грустного прощания, Катя заставила Мышку лечь спать. Усталая Мышка не противилась. Она поцеловала Лину и, моргая сонными глазками, спросила:
   - Ты никуда не уедешь, Лина?
   - Уеду и приеду, - ответила Лина и, прижав к себе девочку, добавила: Была вашей Лина, вашей и останется!
   Мышка ушла, а Динка воспротивилась. Лина тоже не захотела отпустить свою любимицу. Они сидели рядом, и Лина, отламывая кусочки сладкого пирога, клала их девочке в рот. Динке хотелось стать совсем маленькой и, прижавшись к Лининой груди, заснуть у нее на коленях. Она закрыла глаза, прислонилась к Лининому плечу... Лина, разговаривая с Катей, перешла на шепот, взяла Динку на колени и тихонько закачала, баюкая ее, как ребенка... Всем вспомнился элеватор, когда, бывало, Лина, усевшись за стол, клала маленькую Динку к себе на колени и, лежачую, кормила ее кашей.
   "Лина, ты все даешь и даешь ей... Может, она больше не хочет?" беспокоилась Марина.
   "Это твои старшенькие не хочут, а моя все хочет! - спокойно отвечала Лина, дуя на ложку. - Она как наестся, так сразу знак подаст: стукнет ножкой об стол аль по ложке ручкой вдарит".
   "Вот воспитание!" - хохотал тогда Олег.
   Но сейчас, глядя на Лину, укачивающую на своих коленях восьмилетнюю Динку, никто не смеялся. Все понимали, что именно здесь, в этом материнском чувстве Лины к вскормленной ею девочке, и в Динке, привыкшей считать Лину своей второй матерью, таилась главная трагедия ухода Лины из семьи, Именно здесь был источник ее горьких слез о разлуке.
   А Динка, припав головой к груди Лины, сладко и безмятежно спала... В саду уже сгущались сумерки, в комнатах зажгли лампы.
   - Малай Иваныч, подержите-кось ребенка... - сказала вдруг Лина.
   Малайка вскочил и бережно принял на вытянутые руки спящую Динку.
   Лина отряхнула с платья крошки и, открыв дверь в комнату, тихо сказала:
   - Кладите ее, Малай Иваныч, на кроватку. Малайка положил Динку на кровать и на цыпочках вышел. Лина сняла с девочки нарядные белые башмачки и, наклонившись, перекрестила ее широким крестом. Частые слезы ее закапали на грудь Динки.
   - Господи, не помощник ты людям в великой скорби душевной, - тихо простонала Лина.
   Динка неспокойно шевельнулась во сне и, словно почувствовав ее слезы, тоненько, по-ребячьи всхлипнула.
   Через час Лина уехала. Олег, Костя и Малайка несли ее вещи. Марина и Катя стояли у калитки. Алина, по настоянию Кости, простилась раньше.
   Лина шла, не оглядываясь назад, но сердце ее знало, что дом, который она оставила, осиротел.
   Глава сорок пятая
   ОПУСТЕВШИЙ ДОМ И СООБЩЕНИЕ КОСТИ
   Динка проснулась рано и, услышав звон посуды, в одной рубашонке выскочила на террасу.
   - Я думала, Лина... - сказала она, встретив вопросительный взгляд Кати.
   - Лина приедет в воскресенье. Она часто будет приезжать, - мягко ответила Катя, убирая со стола грязные тарелки.
   На террасе был страшный беспорядок: на полу валялись бумажки от конфет, скорлупа от орехов; вчерашние блюда, пироги и закуски были наспех прикрыты газетами. Видно, Лина очень торопилась и не успела прибрать, а может, Катя и Марина не позволили ей прибирать в свадебном наряде, Динка побежала в комнату, накинула платье, надела свой фартучек с белкой и скромно вышли на террасу:
   - Я помогу тебе, Kатя, ладно? Катя ласково кивнула головой.
   - Ну, возьми веничек и подмети терраску, - сказала она.
   - Я раньше отнесу грязные тарелки, ладно? - дотрагиваясь до тарелок, сказала Динка. Ей почему-то хотелось пробежаться в кухню.
   - Ну, отнеси, только не все сразу, - согласилась Катя.
   Динка взяла горку тарелок и, прижимая их к себе обеими руками, пошла к кухне... Она еще никак не могла себе представить, что Лины там нет. Но дверь кухни была заперта, окно плотно прикрыто. Динка поставила на дорожку тарелки и, помедлив на пороге, открыла дверь. В кухне было чисто и пусто. Под окном стояла аккуратно застеленная кровать, на плите блестели начищенные кастрюли, где-то тихо жужжала муха...
   Динка присела на краешек Лининой постели и обвела глазами стены, ища знакомые фотографии. Вон там, на маленьком гвоздике, висела карточка мамы; она была под стеклом в лазоревой рамке, а рядом с ней стоял во весь рост солдат Силантий, Линин брат. А на другой фотографии была снята Лина с маленькой Динкой на руках, и над кроватью висела карточка Лины с детьми, а над самым изголовьем - карточка одной Динки.
   Теперь фотографий не было, вместо них на белой стене торчали голые шляпки гвоздиков. И только из угла строго и задумчиво смотрел на девочку Чернышевский.
   Динка глубоко вздохнула. Приоткрыв дверь, она внесла тарелки, осторожно, стараясь не стучать, поставила их на стол и вышла. Молча и задумчиво подметала она террасу, молча съела сладкий пирог, который дала ей Катя, положила в карман конфетку...
   В кухне загремели ведра: Никич принес воды и начал ставить самовар. Потянуло знакомым запахом дыма, послышался разговор. Но Динка не шевельнулась, для нее кухня оставалась такой же пустой и тихой, какой она увидела ее в это утро.
   Вставало солнце, теплые лучи его потянули Динку в сад. Она прошлась по дорожкам, покачалась в гамаке. Глубокая тишина и пустота Лининой кухни неотвязно преследовали ее, хотелось тихо ходить, тихо говорить...
   "Я делаюсь больной!" - испуганно подумала Динка и, чтобы услышать свой голос, громко сказала:
   - Карл у Клары украл кораллы... Карл у Клары украл кораллы! - еще громче крикнула она, а с террасы вдруг откликнулся голос Мышки:
   - Иду!
   Динка обрадовалась, побежала навстречу сестре, обняла ее за шею:
   - Лины уже нигде нет.
   - Она будет приезжать каждое воскресенье, а может быть, даже среди недели, - живо сказала Мышка. - Они будут приезжать вместе с Малайкой...
   - В кухне остался один Чернышевский, - думая о своем, сказала Динка.
   - Ну что же, - сказала Мышка. - С ним все-таки веселее...
   Динка замолчала.
   - Кате будет теперь трудно. Ей придется самой варить обед. Вчера Костя привез ей такую книжку...
   - А какой писатель пишет про супы? - поинтересовалась Динка.
   - Не знаю... - пожала плечами Мышка. - Я никогда не читала.
   - Я думаю, какой-нибудь голодный, - серьезно предположила Динка, - потому что когда человек голодный, то ему представляется какое-нибудь кушанье.
   Мышка опять пожала плечами.
   - Я умею варить картошку в собственной кожуре. Если Катя захочет, то я могу поставить на два камушка котелок, потом наломать сухих палочек и зажечь. Это очень просто.
   А потом в этом же самом котелке можно сделатъ чай... И если набрать воды из Волги, то он совершенно желтый без всякой заварки! - с увлечением сказала Динка.
   - Неужели? - удивилась Мышка. - Но откуда ты все это знаешь?
   - Я знаю... - Динка неопределенно мотнула головой в сторону Волги - Я видела на берегу. Так варит себе один голодный писатель, - неожиданно фыркнула она.
   Мышка тоже засмеялась.
   - Ты так быстро врешь, - сказала она, - что я даже ничего не успеваю подумать!
   - У меня не простое вранье! - важно сказала Динка. - Но тебе никогда не додуматься, потому что оно похоже знаешь на что?
   - На длинный язык! - фыркнула Мышка.
   - Нет... На яичко, которое вкладывается одно в другое, одно в другое, а в самом конце такой шарик.
   - Ну и что?
   - Шарик взаправдашний, а кругом вранье, - объяснила Динка.
   - Это такая загадка? - спросила Мышка.
   - Да. Я могу много насочинять таких загадок... Я могу стать даже писателем супов, если меня не кормить! - похвасталась она.
   - Дети, идите пить чай! - крикнула с террасы Алина.
   - Пойдем! - сказала Динка. - На столе много вкусного от вчерашнего пира.
   - А какая красивая была Лина! - с восторгом вспомнила Мышка.
   Но Динка насупилась и тихо сказала:
   - Я ненавижу свадьбы... Чай разливала Алина.
   - Дети, - сказала она, - Лины нет, и мы должны помогать по хозяйству. Надо прибирать со стола, мыть посуду, подметать комнаты. Можете выбирать что кому нравится!
   Мышка предложила подметать комнаты или мыть посуду. Динке не нравилось ни то ни другое.
   - Я буду варить картошку в собственной кожуре, - безнадежно повторяла она.
   После завтрака Алина и Мышка прибрали со стола и помыли посуду. Динка взяла веник и пошла подметать свою комнату. На террасе послышались поспешные шаги и голос Кости:
   - Где Катя? Позовите ее на минутку!
   Динка услышала, как Костя прошел в соседнюю комнату.
   - Что-нибудь случилось? - спросила, входя, Катя. Динка невольно прислушалась.
   - Степан арестован. Третьего дня в рабочей столовке... Был обыск... У меня есть сведения, что его взяли без всяких улик... - шагая по комнате, взволнованно сказал Костя и, приоткрыв дверь, заглянул в детскую. (Динка присела за спинкой кровати.) Костя закрыл дверь. - Третьего дня, рано утром. А ночью Степан работал в типографии и вышел с целой пачкой свежих прокламаций... Не понимаю, куда он их дел!