Страница:
Араб, понял Хелье. Здесь же под боком халифы. Да, ничего себе.
Он остановился, чтобы посмотреть вслед арабу, и к нему тут же обратились по-гречески заискивающим тоном. Хелье обернулся. Перед ним стоял нищий и что-то просил. Хелье сунул ему в руку монету. Нищий монету взял, спрятал, но продолжал просить. Хелье пошел своей дорогой, но к нему присоединились еще двое нищих и затруднили движение. Хелье дал каждому по монете. Они еще некоторое время следовали за ним, но вскоре отстали.
В следующем квартале путь ему загородил еще один нищий, по виду — из варангов.
— Земляк! — действительно, варанг, по-шведски говорит. — Земляк, не обессудь, а! Три дня я ничего не ел! Я кровь проливал за Олофа, Ярислифа, и Базиля, а теперь мне негде жить.
— Пошел в хвиту, — зло сказал Хелье и проследовал напрямую, положив руку на поммель.
Нищий варанг тут же отстал. Хелье стало стыдно. Он повернулся, догнал варанга, от которого пахло перегаром и затхлым потом, и дал ему золотую монету. Варанг несвязно его поблагодарил.
Какое мне дело, думал Хелье с досадой, шагая на юго-запад, правду он говорит или нет. Я не судья, не вершитель судеб, не Бог — мое дело дать, или не дать, когда меня просят. А сам этот пьяный боров, ежели соврал, так это меж ним и Богом все, пусть он Богу объясняет, сколько дней он не ел и за кого чего проливал, и стоила ли игра теперешних его барышей. И ежели вспомнить, откуда у меня у самого деньги есть… честно говоря, и вспоминать не хочется. Мария италийский браслет подарила за то, что я к ней в окно влез, а я продал его межам. То есть, яванову отцу, через Явана. Что честнее — просить, как этот варанг, на улице, или лазить в окна?
Тибериевы Ворота стояли распахнутые настежь. Константинополь вообще плохо охранялся — в хорошей охране не было нужды. Городом в данный момент правило войско Базиля, а с войском шутки плохо заканчиваются.
Хелье вышел за ворота, заприметил конюшни, о которых говорил Эрик, и направился к ним. Остановив первого попавшегося конюха, он осведомился, где искать Гильома Франка.
— Старого Франка?
— Да.
Ему указали направление, и все сомнения в правдивости рассказа Эрика тут же отпали.
Конюх Гильом Старый Франк оказался средних лет конюхом с тусклыми серыми глазками.
— Да? — осведомился он невежливо. — Чего тебе толком надо?
— Мне вскоре понадобятся лошади и повозка, — доверительно сказал Хелье, тщательно подбирая италийские слова. Почему-то он был уверен, что ни скандинавских, ни славянских наречий конюх не знает.
— Ничего удивительного, — ответил Гильом на том же наречии, которым владел гораздо лучше, чем Хелье. — Многим нужно.
— Я еду далеко.
— Это не имеет значения.
— Со мной едут еще четверо.
— И это не важно. Лошади хорошие, повозки новые. Заплатишь по уставу — и езжай себе хоть в Индию.
— Мне в Индию не нужно. Мне нужно в Киев.
— И это можно.
— И мне нужно знать, где искать следующую подставу.
— Подставу? — удивился Гильом. — Какую подставу?
— Саффетта дей кавалли. На тайном хувудваге.
— Говоришь ты, сынок, непонятно. Какие такие тайные хувудваги?
— Страды. Стради секрета. Секрети. Стради, хорла. Вернее, уна страда секрета. Секрето.
— Не понимаю. Ну, ты иди, я занят.
— Нет, ты меня слушай, Гильом. Я еду по поручению, миссионе дипломатика, Неустрашимых.
— Это твое дело, по чьему поручению. Плати и езжай себе.
— Заплачу, не бойся.
— Я и не боюсь.
— Но следующая… стаффетта… локанда… дове си оффрива иль сервицио ди стаффетта дей кавалли должна быть мне известна.
— Ага.
— Я по поручению.
— Очень хорошо. Все, я пошел.
— Гильом, Гильом!
— Все, я сказал.
Сколько сразу планов рушится! Неужто Эрик все это придумал?
Хелье взял Гильома за шиворот и приблизил его лицо к своему.
— Ну вот что, сыр взболтанный. Постарайся понять, пока я тебе глотку не перепилил. Поручение. Неустрашимые. Стаффетта дей кавалли.
Свободную руку Хелье положил на поммель.
— А! — вдруг понял Гильом. — Вот о какой стаффетте ты говоришь! Ну тогда все понятно. Так бы сразу и сказал. Отпусти меня, милый человек. Да. Есть такое. А только ничего не могу тебе сказать, пока не увижу знак.
— Какой знак?
— Идентифицирующий. Неустрашимые имеют при себе знаки.
— Письмо, что ли?
— Можно и письмо. Но лучше знак. А то я ничего не смогу.
— Что же это за знак такой?
— Не знаю.
Точно, вспомнил Хелье, Эрик упоминал какой-то знак. Подумав, он взялся за сверд.
— На цепочке, — объяснил Гильом. — Серебряный.
Вот тебе на.
— Будет тебе знак.
— А когда будет знак, тогда и будет — как говоришь? Подстава. Стаффетта.
Подстава, подумал Хелье, будет в любом случае. Придет Дир, и если подстава начнет вдруг не быть, он, Дир, просто на Гильома сядет. И будет сидеть на Гильоме до тех пор, пока подстава снова не вернется в бытие.
Удовлетворенный удачным исходом дела, Хелье вернулся в город и тем же путем направился к крогу. Купол Софии был хорошо виден, и змея над ним пока что не было.
Дойдя до театрального входа, Хелье остановился и прикинул, будет ли виден ему змей над куполом из амфитеатра, и решил, что будет. Наверное, у меня теперь такое же радостное лицо, как у многих местных, подумал он, подходя к привратнику. Привратник держался с достоинством. Хелье осведомился у него по-славянски о плате за вход, получил ответ по-гречески, не понял, дал привратнику монету, не получил сдачи, и вошел во внутрь.
Дневное представление было в самом разгаре. Амфитеатр поразил Хелье гигантскими размерами. Тут и там виднелись на разных уровнях свободные места. Хелье забрался повыше, чтобы видеть купол Софии, сел, и попытался сходу вникнуть в действие. Сходу не получилось.
Актеры перемещались по круглой сцене, подавали реплики, публика время от времени реагировала, то заходясь смехом, то сочувствуя и возмущаясь. Одеты действующие лица были в современные, но не греческие, а римские костюмы, хотя у некоторых имелись в наличии античные щиты и широкие декоративные сверды. Такими свердами только мух давить. Все актеры были в масках, и, очевидно, цвет масок должен был символизировать характер, социальный статус, и даже, показалось Хелье, половую принадлежность, персонажей.
Комедию давали, конечно же, по-гречески. Хелье, знавший около сотни греческих слов, не понимал почти ничего. Он только уяснил, что главный герой — холоп, любящий позубоскалить над господином, и что оба они влюблены в одну и ту же девушку, которую изображал мальчик-подросток в белой маске. Возможно, предположил Хелье, греческий перевод римской пьесы стилизован под античность. Произнося реплики, актеры отчаянно жестикулировали, иллюстрируя свои чувства и поясняя мысли. Досмотрев и дослушав сцену до концовки, Хелье поводил глазами по амфитеатру и нашел неподалеку от себя зрителя с более или менее скандинавским лицом. Хелье тотчас пересел к нему. Зритель оказался славянином из Турова, живущим в Константинополе девятый год. Он объяснил Хелье, что комедия эта написана римским драматургом Теренцием много веков назад, но несколько изменена, чтобы было современнее.
— Почему тогда просто не придумать современную комедию, вместо того, чтобы менять Теренция?
— Наверное, никто не умеет. Кроме того, Теренций хорош тем, что любой актер знает все его комедии наизусть. Это очень удобно, когда они репетируют.
— Что значит — репетируют?
— Играют без зрителей.
— Зачем?
— Это как упражнения. Чтобы не на представлении со зрителями все сделать правильно.
Точно, подумал Хелье. Вот ведь я тупой какой — конечно, они сперва упражняются, а иначе они просто будут друг на друга наталкиваться на сцене. Или один будет говорить медленно, а другой быстро, и тогда все пойдет прахом. Вообще все это ужасно интересно. А над куполом Софии кто-то запустил змея. Кто это до такого додумался?
Через мгновение он сообразил, кто именно додумался до такого и, не попрощавшись и не поблагодарив славянина из Турова, кинулся к проходу и побежал вниз.
Сколько же это он там уже болтается, этот змей, не опоздал ли я? Кретин, дите малое, любитель театра!
Дир стоял на противоположной от входа в дом стороне Посейдонова Прохода, точно напротив нужной двери. Куда делась Эржбета — неизвестно. Нельзя было терять момент. Действуя по вдохновению, Хелье махнул Диру рукой, чтобы тот подходил ближе, а сам, поправив походный мешок на плече, направился прямо к двери, возле которой помещался, закрывая собою вход, какой-то негодяй, очевидно нанятый Вассом.
— Тебе чего? — спросил негодяй неприветливым тоном.
— Дир, — позвал Хелье негромко.
Дир подошел и дал негодяю по морде. Негодяй упал.
Одновременно вытащив сверды, Хелье и Дир вбежали в дом. Налево — помещения первого этажа. Светло и просторно. Пусто. Прямо — лестница. Хелье взбежал по ней, и Дир взбежал за ним. Справа — помещение, арки, четверо ухарей. Слева — помещение, арки, Васс, поспешно что-то складывающий в дорожную суму.
Хелье кинулся налево, и Дир последовал за ним.
Васс поднял голову, посмотрел в угол, где на ховлебенке лежал сверд, и сделал движение. Хелье преградил ему путь.
— Хартии в суме? — спросил он.
— Сколько вам двоим нужно? — быстро спросил Васс. — Тысячу сапов? Две тысячи? Ко мне! — крикнул он по-гречески.
Четверо сделали попытку устрашающе ворваться в комнату, но проем пропускал только двух. Дир парировал удар сверда и сбил одного из врывающихся с ног. Второй врывающийся споткнулся о первого и упал.
Один из нападавших, увидев происходящее, вернулся в помещение справа. Оставшийся замер в проеме и, когда Дир шагнул к нему, побежал вниз по лестнице. В этот момент из помещения справа вылетела стрела и свистнула рядом с ухом Хелье. Схватив левой рукой стул и прикрываясь им, как щитом, Дир отправился в направлении источника выстрела. Хелье приставил острие сверда к горлу Васса.
— Пять тысяч, — предложил Васс.
— Хартии в суме?
— Семь тысяч.
Хелье протянул руку к суме.
— Десять. Каждому.
Васс отдал суму.
— Ты совершаешь большую ошибку, — сообщил он.
— Амулет.
— Ты…
— Давай сюда амулет, хорла!
Васс отступил на шаг и вдруг нырнул под локоть Хелье. Хелье отскочил в сторону, а Васс, кинувшись в угол, схватил сверд.
— Это ты зря, — сказал Хелье.
— Смерть твоя пришла, сопляк, — объяснил Васс. — Следовало соглашаться на предложение. Кто знает, может быть я и заплатил бы тебе.
— Теперь уж ничего не поделаешь, — ответил Хелье.
Васс атаковал его так яростно, как будто очень спешил куда-то и хотел покончить с противником как можно быстрее. После первых пробных ударов и обманных движений Хелье уяснил, что имеет дело с опытной рукой. Клинки заходили вверх, вниз, горизонтально, вперед и назад, время от времени сталкиваясь со зловещим скрежетом. Противники несколько раз сменили позиции. Но вот Васс сделал обманное движение, ступил чуть в сторону, и нанес сокрушительный удар. Сверд вонзился в пол и в тот же момент поммель упал обухом ему на затылок, и он, распростершись на полу, замер. Хелье ногой отодвинул подальше выроненный противником сверд, открыл свой походный мешок, кинул в него суму Васса, наклонился над потерявшим сознание и рывком сдернул с его шеи амулет.
— Дир, — позвал Хелье.
Дир с кем-то разделывался в соседнем помещении. Услышав зов, он быстро закончил дело и присоединился к Хелье.
Выбежав на крыльцо, Хелье чуть не получил лезвием в ребра, увернулся, перекатился, и крикнул Диру, чтобы тот не выходил. Нападавший ринулся было к Хелье и вдруг упал вперед. Из спины у него торчала стрела.
Хелье посмотрел вокруг, ища глазами нежданного союзника, но никого не увидел кроме какой-то нищей старухи, ковыляющей прочь шагах в семидесяти.
Дир вышел на улицу, вложил сверд в ножны, и с интересом посмотрел на человека, лежащего лицом вниз со стрелой в спине.
— Все, — заключил Хелье. — Идем к Тибериевым Воротам. А где Эржбета?
Дир посмотрел в сторону, покусал губу, и признался:
— Ушла куда-то.
— Как это — ушла?
— Сказала, что сейчас придет, или придет к Тибериевым Воротам. Я только хотел ее спросить, чего это она задумала, а ее уж нет. Я было начал ее искать, а тут вижу — змей.
— Вот же неуемная баба, — зло сказал Хелье.
И она не ошиблась. Двое охранников стояли у двери — другие, те, из прошлых времен. Ее узнали и пропустили внутрь.
— Что тебе нужно?! — крикнул Васс, увидев Эржбету.
— Не кричи. Мы оба в дурацком положении, и оба вынуждены искать новых хозяев, — сказала она спокойно. — Надеюсь, на этот раз мы найдем себе разных работодателей и не поссоримся.
— Зачем ты вообще все это затеяла? Где хартии? Где амулет?
— Я не хотела, чтобы ты подумал, что я совершенная дура. Ты погубил Марию, но извлек из этого дела выгоду. Думал, что извлек. Думал, что Базиль сразу возьмет тебя к себе. Я об этом знала — что, по-твоему, я должна была делать? Я сделала так, чтобы у тебя не было передо мною преимуществ.
— Я не погубил Марию.
— Ты прекрасно знаешь, что погубил. За пять дней в Киев просто не успеть.
— Так что тебе от меня нужно?
— Ничего. Но мы расстаемся — возможно навсегда. Ты ничего не хочешь ни сказать, ни сделать?
Васс криво улыбнулся.
— Сделать?
— Я не шучу. Другого случая у нас, возможно, уже не будет.
Васс улыбнулся широко.
— Ты права, — сказал он. — Посиди здесь, я предупрежу охрану, чтобы никого не пускали.
Он вышел и спустился вниз. Эржбета прошла в спальню. С этой комнатой было связано у нее очень много приятных, почти счастливых, воспониманий. Обстановка за годы не изменилась. Прямоугольник от света, проникающего через высокое окно, высветил знакомый узор на полу — витиеватые стилизованные лилии. Деревянная подпорка в виде коринфской колонны возле ложа. Прикроватный столик, на котором тогда, когда они с Вассом целыми днями не покидали ложе, всегда стояло блюдо с ягодами.
Васс вошел в спальню, подошел к ней и поцеловал ее в губы, и она ответила на поцелуй. Они опустились на ложе. Продолжая целовать ее, Васс откинулся на спину. В тот же момент он почувствовал острие ножа у своей груди.
— Ты ничтожный трус, — сказала Эржбета тихо. — Продажная тварь. Предатель.
— Что ты, что ты… Эржбета!
— И нет тебе прощения.
Лезвие вошло в грудь Васса по рукоятку. Он вскрикнул и через несколько мгновений замер.
Эржбета подождала еще немного, затем издала несколько протяжных стонов, чтобы услышали охранники, вскрикнула и поднялась с ложа. Васс лежал неподвижно, глаза закрыты. Женщина тихо вышла из комнаты, демонстративно оправляя на себе одежду, и стала спускаться по лестнице. Но ей не дали выйти самой. У самого выхода ее схватили за руки с двух сторон, пихнули в рот кляп, накинули на голову мешок, кисти рук связали за спиной.
На улице стояли густые сумерки. Один из охранников Васса подогнал ко входу открытую повозку, запряженную резвой лошадью. Вдвоем они подняли Эржбету и опустили горизонтально на дно повозки. Один из них тут же сел рядом с ней и прижал голову Эржбеты к полу. Второй взялся за вожжи. Повозка устремилась к Буколеону но, не доезжая до него, повернула на северо-запад, проехала обе пары ворот, точно следуя давешнему приказу Васса — они ведь не знали, что его больше нет в живых — и повернула еще раз — к Золотому Рогу.
Свита Базиля — иное дело. Бессменные военачальники, одним из которых он был когда-то сам — эти помнят его хорошо. Когда Базиль в окружении этой своей свиты шел по широкой аллее к Буколеону, Яван счел благоразумным спрятаться за колонну. Император и свита проследовали внутрь дворца.
Вскоре над куполом Софии взлетел и запрыгал на ветру змей. Яван улыбнулся. Придумка Хелье ему нравилась.
Прошло около часа, и Яван решил, что Хелье с Диром сделали все, что нужно, и ждать Васса больше не надо.
Человек обязательный, Яван направился к Золотому Рогу. Хелье решил ехать по земле, но водные люди не были в этом виноваты, и им следовало заплатить, как обещано. Обнадеженные значительным авансом, они бездельничали целый день вместо того, чтобы куда-нибудь плыть и кого-нибудь грабить, зарабатывая таким образом себе и, в случае некоторых, своим семьям, на жизнь. Не амортизировался такелаж — страдало корабельное дело. Не терялись и не тупились ножи — страдали оружейники. Все это требовало компенсации, или, как стали говорить несколькими веками позже, возникла требующая оплаты неустойка.
Яван направился в порт. Сгущались сумерки.
Пройдя Роговы Ворота, также неохраняемые, как любые ворота в этом городе, и выйдя на пристань, Яван без труда нашел нужное судно, попросил дежурившего на пирсе пирата, чтобы тот позвал капитана, заплатил за простой, хлопнул капитана по плечу, и пошел обратно к Роговым Воротам. На несколько мгновений Яван задержался у таверны, раздумывая, не выпить ли ему киевского бодрящего свира, который был в то десятилетие в большой моде повсеместно, как и вообще все киевское, решил, что не надо, и уже направился было дальше, как вдруг, заприметив что-то, остановился и вернулся к таверне. Стоя у стены, под навесом, невидимый с пристани, Яван заприметил то, что видел множество раз до этого — продажу рабыни пиратам. Вот только рабыня была на этот раз не совсем обычная.
Эржбету вытащили из повозки и показали капитану, сняв на несколько мгновений с ее головы мешок. Яван услышал хохот капитана. Сомнений в том, что это именно Эржбета, которую он узнал по осанке и телосложению, больше не было. Капитан расплатился и передал Эржбету своим подручным, которые тут же поволокли ее на палубу и затем в трюм. Привезшие новую рабыню тут же уехали на своей повозке, а Яван задумался.
Можно было вернуться и обвинить капитана в вероломстве. Пассажиров, пусть и бывших, пусть за них уже заплачено, не обращают в рабство — это нарушение кодекса чести, хотя, конечно, никакой чести у пиратов никогда не было, что бы они по этому поводу не думали и не пели, и как бы не бахвалились.
Можно было попытаться выкупить пленницу, но Яван, не будучи по натуре ни чересчур злопамятным, ни меркантильным, все же очень хорошо помнил главное зло, причиненное ему Эржбетой, зло, изменившее всю его жизнь, и не горел желанием платить за ее свободу сумму, на которую ремесленник, обремененный семьей из десяти человек, может безбедно прожить год.
А можно было просто уйти.
И Яван просто ушел.
Размеры города давали предприимчивым людям возможность заняться, чуть ли не в первый раз в истории, внутригородским извозом. Сразу за Роговыми Воротами три владельца повозок предложили Явану свои услуги. Выбрав одного из них, бывший военачальник быстро прибыл на противоположную окраину, к Тибериевым Воротам. Хелье и Дир его уже ждали. Годрик стоял в стороне, любуясь гуслями.
— Едем, — сказал Яван.
— Нет еще, — откликнулся Хелье. — Эржбета куда-то пропала.
— Не пропала. Ее продали в рабство. Нашим знакомым.
— Не до шуток, — заметил Хелье.
— А я и не шучу.
— В рабство? — переспросил Дир. — Ничего себе…
— Да уж, — сказал Яван.
— Что же теперь делать? — спросил Дир, глядя несколько озадаченно на Хелье.
— Ничего.
— Ничего, — подтвердил Яван. — Что же тут можно сделать? Тут уж ничего не сделаешь.
— Как это — ничего?
— Ничего. К справедливости пиратов взывать глупо. Выкупить ее у нас денег не хватит, мы поистратились.
— Ну, просто отбить ее у них. А? Яван? Хелье? Чего замолчали?
— Это те самые, что нас сюда везли, да? — спросил Хелье.
— Они, — подтвердил Яван.
— Их двадцать с лишком, Дир, — сказал Хелье. — А нас трое. Четверо, если с Годриком.
— Годрик умеет драться.
— С пиратами драться не буду, — заявил Годрик.
Все-таки наверное придется попытаться, подумал Хелье. Жаль. Так ей и надо, гадине. Убийца.
— Так ей и надо, убийце, — сказал Яван.
— Вы по-моему не в себе, ребята, — возмутился Дир. — Где это видано, чтобы спутника в беде бросали? Сразу видно, кто вы такие — варанг да меж! Сигтунец да ковш! Это что, тоже часть общемирового межеского заговора — бросать попутчицу, да еще и беззащитную?
Хелье и Яван одновременно фыркнули презрительно.
— И неча мне тут фыркать! — сказал Дир строго. — Что бы она ни делала раньше, сейчас она беззащитная. Хорошо. Если вы оба трусы…
На него строго посмотрели.
— …или просто равнодушные твари и скоты, мать вашу хорлу еть, я пойду один. Поеду. Ее выручать. А вы здесь подождите. Если не вернусь к полуночи, езжайте в Киев без меня.
Он пошел к конюшням, и вскоре они услышали, как он кричит строго на конюха.
— Надо ехать, — решил Хелье.
— Да, — согласился Яван. — А как не хочется! Вот ведь стерва — сама же и напросилась. Сказано ей было рядом с Диром ходить. И Дир, дурак, тоже хорош — сам же ее от себя отпустил, а теперь мы должны рисковать.
— Нет в мире справедливости, — пожаловался Хелье печальным тоном. — Что ж, поедем. Иначе все пойдет прахом, не так ли.
Они направились к конюшням.
— Что же это вы меня, разыгрывали, что ли? — спросил Дир просветленным голосом.
Интересно все-таки, подумал Хелье, кто это так ловко уложил стрелой в спину того дурака, который на меня напал по выходе из дома Васса? Нет, не может быть. Не может женщина так стрелять.
Конюху заплатили и оставили в залог Годрика. Хелье спросил, где шляется Гильом Старый Франк. Оказалось, он до полуночи не вернется.
— Ну вот, теперь я себя не так глупо чувствую, — сказал Хелье. — Время-то, оказывается, есть. Едем выручать спутницу, рисковать шкурой, кормить крабов на дне Золотого Рога, а так бы просто беспутно сидели в траттории и пили всякую дрянь.
— Но Дир все равно глуп, — заметил Яван, вскакивая в седло.
— И неотесан, — добавил Хелье, сидя в седле. — Варанг, меж — надо же. Эй! Ростовская рожа! Чего копаешься!
Дир присоединился к друзьям. Годрик присел в углу конюшни с тремя походными мешками и гуслями, и задремал.
За два квартала от крога, в котором они ночевали, Хелье махнул подельникам рукой и свернул в проулок, ведущий на параллельную улицу.
— Ты куда? — крикнул Яван.
— У крога нас наверняка ждут, — откликнулся Хелье.
Ишь ты, подумал Яван. Все учитывает парень.
Кто это нас ждет, подумал Дир, но не стал возражать.
У Роговых Ворот давешний возница стоял в ожидании клиентов. Хелье и Дир спешились.
— Возьми поводья, — велел Яван вознице. — Подержишь коней до нашего возвращения. Мы быстро. Вот тебе задаток.
Возница поймал монету на лету.
— А ты что же? — спросил Дир.
— А я на лошадке, — ответил Яван. — Люблю лошадок. У меня с ними понимание взаимное. Идите вперед.
— План… — начал было Хелье.
— Внезапность, — сказал Яван. — У нас был трудный день, мы все устали. Любой план провалим.
— Что ж, внезапность так внезапность.
Хелье и Дир пошли быстрым шагом. Только один пират сидел на берегу. Остальные, примерно половина команды, сидела и полулежала на палубе. Вторая половина, очевидно, бесчинствовала где-то в городе. Посланцы Марии подошли к краю пирса. Пират поднялся.
— Чего надо? — спросил он по-гречески.
Ни Хелье, ни Дир не понимали по-гречески, поэтому Дир просто столкнул пирата в воду. Тут же оба выхватили сверды и одновременно прыгнули на палубу. Пираты засуетились и начали подниматься на ноги. Раздался топот копыт. Не Яван, но грозный военачальник Ликургус, со сверкающими глазами, с обнаженным клинком, галопом подлетел к судну. Лошадь перескочила на палубу, заскользила, и встала на дыбы, опрокинув стразу двух пиратов. Накинувшиеся было на Дира и Хелье слегка растерялись, и трое из них тут же упали за борт — двоих выбросил Дир, одного Хелье. Остальные пятеро успели выхватить сверды и поднять топоры. Лошадь Явана металась по палубе и казалась неуправляемой, хотя на самом деле управлялась очень умелой рукой. Еще один пират упал за борт. Один из оставшихся примерился свердом, целясь лошади в ногу, но Дир схватил его сбоку и швырнул в ноги остальным, и навалился на всю группу. Хелье, не теряя времени, выхватил из стенного крепления ховрег и спустился в трюм.
Проснувшийся дежурный только к этому моменту собрался выходить из трюма. Хелье оглушил его поммелем. Звякнули ключи. Хелье поддел их свердом и, оттопырив мизинец руки, держащей ховрег, нацепил на него всю связку.
Он остановился, чтобы посмотреть вслед арабу, и к нему тут же обратились по-гречески заискивающим тоном. Хелье обернулся. Перед ним стоял нищий и что-то просил. Хелье сунул ему в руку монету. Нищий монету взял, спрятал, но продолжал просить. Хелье пошел своей дорогой, но к нему присоединились еще двое нищих и затруднили движение. Хелье дал каждому по монете. Они еще некоторое время следовали за ним, но вскоре отстали.
В следующем квартале путь ему загородил еще один нищий, по виду — из варангов.
— Земляк! — действительно, варанг, по-шведски говорит. — Земляк, не обессудь, а! Три дня я ничего не ел! Я кровь проливал за Олофа, Ярислифа, и Базиля, а теперь мне негде жить.
— Пошел в хвиту, — зло сказал Хелье и проследовал напрямую, положив руку на поммель.
Нищий варанг тут же отстал. Хелье стало стыдно. Он повернулся, догнал варанга, от которого пахло перегаром и затхлым потом, и дал ему золотую монету. Варанг несвязно его поблагодарил.
Какое мне дело, думал Хелье с досадой, шагая на юго-запад, правду он говорит или нет. Я не судья, не вершитель судеб, не Бог — мое дело дать, или не дать, когда меня просят. А сам этот пьяный боров, ежели соврал, так это меж ним и Богом все, пусть он Богу объясняет, сколько дней он не ел и за кого чего проливал, и стоила ли игра теперешних его барышей. И ежели вспомнить, откуда у меня у самого деньги есть… честно говоря, и вспоминать не хочется. Мария италийский браслет подарила за то, что я к ней в окно влез, а я продал его межам. То есть, яванову отцу, через Явана. Что честнее — просить, как этот варанг, на улице, или лазить в окна?
Тибериевы Ворота стояли распахнутые настежь. Константинополь вообще плохо охранялся — в хорошей охране не было нужды. Городом в данный момент правило войско Базиля, а с войском шутки плохо заканчиваются.
Хелье вышел за ворота, заприметил конюшни, о которых говорил Эрик, и направился к ним. Остановив первого попавшегося конюха, он осведомился, где искать Гильома Франка.
— Старого Франка?
— Да.
Ему указали направление, и все сомнения в правдивости рассказа Эрика тут же отпали.
Конюх Гильом Старый Франк оказался средних лет конюхом с тусклыми серыми глазками.
— Да? — осведомился он невежливо. — Чего тебе толком надо?
— Мне вскоре понадобятся лошади и повозка, — доверительно сказал Хелье, тщательно подбирая италийские слова. Почему-то он был уверен, что ни скандинавских, ни славянских наречий конюх не знает.
— Ничего удивительного, — ответил Гильом на том же наречии, которым владел гораздо лучше, чем Хелье. — Многим нужно.
— Я еду далеко.
— Это не имеет значения.
— Со мной едут еще четверо.
— И это не важно. Лошади хорошие, повозки новые. Заплатишь по уставу — и езжай себе хоть в Индию.
— Мне в Индию не нужно. Мне нужно в Киев.
— И это можно.
— И мне нужно знать, где искать следующую подставу.
— Подставу? — удивился Гильом. — Какую подставу?
— Саффетта дей кавалли. На тайном хувудваге.
— Говоришь ты, сынок, непонятно. Какие такие тайные хувудваги?
— Страды. Стради секрета. Секрети. Стради, хорла. Вернее, уна страда секрета. Секрето.
— Не понимаю. Ну, ты иди, я занят.
— Нет, ты меня слушай, Гильом. Я еду по поручению, миссионе дипломатика, Неустрашимых.
— Это твое дело, по чьему поручению. Плати и езжай себе.
— Заплачу, не бойся.
— Я и не боюсь.
— Но следующая… стаффетта… локанда… дове си оффрива иль сервицио ди стаффетта дей кавалли должна быть мне известна.
— Ага.
— Я по поручению.
— Очень хорошо. Все, я пошел.
— Гильом, Гильом!
— Все, я сказал.
Сколько сразу планов рушится! Неужто Эрик все это придумал?
Хелье взял Гильома за шиворот и приблизил его лицо к своему.
— Ну вот что, сыр взболтанный. Постарайся понять, пока я тебе глотку не перепилил. Поручение. Неустрашимые. Стаффетта дей кавалли.
Свободную руку Хелье положил на поммель.
— А! — вдруг понял Гильом. — Вот о какой стаффетте ты говоришь! Ну тогда все понятно. Так бы сразу и сказал. Отпусти меня, милый человек. Да. Есть такое. А только ничего не могу тебе сказать, пока не увижу знак.
— Какой знак?
— Идентифицирующий. Неустрашимые имеют при себе знаки.
— Письмо, что ли?
— Можно и письмо. Но лучше знак. А то я ничего не смогу.
— Что же это за знак такой?
— Не знаю.
Точно, вспомнил Хелье, Эрик упоминал какой-то знак. Подумав, он взялся за сверд.
— На цепочке, — объяснил Гильом. — Серебряный.
Вот тебе на.
— Будет тебе знак.
— А когда будет знак, тогда и будет — как говоришь? Подстава. Стаффетта.
Подстава, подумал Хелье, будет в любом случае. Придет Дир, и если подстава начнет вдруг не быть, он, Дир, просто на Гильома сядет. И будет сидеть на Гильоме до тех пор, пока подстава снова не вернется в бытие.
Удовлетворенный удачным исходом дела, Хелье вернулся в город и тем же путем направился к крогу. Купол Софии был хорошо виден, и змея над ним пока что не было.
Дойдя до театрального входа, Хелье остановился и прикинул, будет ли виден ему змей над куполом из амфитеатра, и решил, что будет. Наверное, у меня теперь такое же радостное лицо, как у многих местных, подумал он, подходя к привратнику. Привратник держался с достоинством. Хелье осведомился у него по-славянски о плате за вход, получил ответ по-гречески, не понял, дал привратнику монету, не получил сдачи, и вошел во внутрь.
Дневное представление было в самом разгаре. Амфитеатр поразил Хелье гигантскими размерами. Тут и там виднелись на разных уровнях свободные места. Хелье забрался повыше, чтобы видеть купол Софии, сел, и попытался сходу вникнуть в действие. Сходу не получилось.
Актеры перемещались по круглой сцене, подавали реплики, публика время от времени реагировала, то заходясь смехом, то сочувствуя и возмущаясь. Одеты действующие лица были в современные, но не греческие, а римские костюмы, хотя у некоторых имелись в наличии античные щиты и широкие декоративные сверды. Такими свердами только мух давить. Все актеры были в масках, и, очевидно, цвет масок должен был символизировать характер, социальный статус, и даже, показалось Хелье, половую принадлежность, персонажей.
Комедию давали, конечно же, по-гречески. Хелье, знавший около сотни греческих слов, не понимал почти ничего. Он только уяснил, что главный герой — холоп, любящий позубоскалить над господином, и что оба они влюблены в одну и ту же девушку, которую изображал мальчик-подросток в белой маске. Возможно, предположил Хелье, греческий перевод римской пьесы стилизован под античность. Произнося реплики, актеры отчаянно жестикулировали, иллюстрируя свои чувства и поясняя мысли. Досмотрев и дослушав сцену до концовки, Хелье поводил глазами по амфитеатру и нашел неподалеку от себя зрителя с более или менее скандинавским лицом. Хелье тотчас пересел к нему. Зритель оказался славянином из Турова, живущим в Константинополе девятый год. Он объяснил Хелье, что комедия эта написана римским драматургом Теренцием много веков назад, но несколько изменена, чтобы было современнее.
— Почему тогда просто не придумать современную комедию, вместо того, чтобы менять Теренция?
— Наверное, никто не умеет. Кроме того, Теренций хорош тем, что любой актер знает все его комедии наизусть. Это очень удобно, когда они репетируют.
— Что значит — репетируют?
— Играют без зрителей.
— Зачем?
— Это как упражнения. Чтобы не на представлении со зрителями все сделать правильно.
Точно, подумал Хелье. Вот ведь я тупой какой — конечно, они сперва упражняются, а иначе они просто будут друг на друга наталкиваться на сцене. Или один будет говорить медленно, а другой быстро, и тогда все пойдет прахом. Вообще все это ужасно интересно. А над куполом Софии кто-то запустил змея. Кто это до такого додумался?
Через мгновение он сообразил, кто именно додумался до такого и, не попрощавшись и не поблагодарив славянина из Турова, кинулся к проходу и побежал вниз.
Сколько же это он там уже болтается, этот змей, не опоздал ли я? Кретин, дите малое, любитель театра!
Дир стоял на противоположной от входа в дом стороне Посейдонова Прохода, точно напротив нужной двери. Куда делась Эржбета — неизвестно. Нельзя было терять момент. Действуя по вдохновению, Хелье махнул Диру рукой, чтобы тот подходил ближе, а сам, поправив походный мешок на плече, направился прямо к двери, возле которой помещался, закрывая собою вход, какой-то негодяй, очевидно нанятый Вассом.
— Тебе чего? — спросил негодяй неприветливым тоном.
— Дир, — позвал Хелье негромко.
Дир подошел и дал негодяю по морде. Негодяй упал.
Одновременно вытащив сверды, Хелье и Дир вбежали в дом. Налево — помещения первого этажа. Светло и просторно. Пусто. Прямо — лестница. Хелье взбежал по ней, и Дир взбежал за ним. Справа — помещение, арки, четверо ухарей. Слева — помещение, арки, Васс, поспешно что-то складывающий в дорожную суму.
Хелье кинулся налево, и Дир последовал за ним.
Васс поднял голову, посмотрел в угол, где на ховлебенке лежал сверд, и сделал движение. Хелье преградил ему путь.
— Хартии в суме? — спросил он.
— Сколько вам двоим нужно? — быстро спросил Васс. — Тысячу сапов? Две тысячи? Ко мне! — крикнул он по-гречески.
Четверо сделали попытку устрашающе ворваться в комнату, но проем пропускал только двух. Дир парировал удар сверда и сбил одного из врывающихся с ног. Второй врывающийся споткнулся о первого и упал.
Один из нападавших, увидев происходящее, вернулся в помещение справа. Оставшийся замер в проеме и, когда Дир шагнул к нему, побежал вниз по лестнице. В этот момент из помещения справа вылетела стрела и свистнула рядом с ухом Хелье. Схватив левой рукой стул и прикрываясь им, как щитом, Дир отправился в направлении источника выстрела. Хелье приставил острие сверда к горлу Васса.
— Пять тысяч, — предложил Васс.
— Хартии в суме?
— Семь тысяч.
Хелье протянул руку к суме.
— Десять. Каждому.
Васс отдал суму.
— Ты совершаешь большую ошибку, — сообщил он.
— Амулет.
— Ты…
— Давай сюда амулет, хорла!
Васс отступил на шаг и вдруг нырнул под локоть Хелье. Хелье отскочил в сторону, а Васс, кинувшись в угол, схватил сверд.
— Это ты зря, — сказал Хелье.
— Смерть твоя пришла, сопляк, — объяснил Васс. — Следовало соглашаться на предложение. Кто знает, может быть я и заплатил бы тебе.
— Теперь уж ничего не поделаешь, — ответил Хелье.
Васс атаковал его так яростно, как будто очень спешил куда-то и хотел покончить с противником как можно быстрее. После первых пробных ударов и обманных движений Хелье уяснил, что имеет дело с опытной рукой. Клинки заходили вверх, вниз, горизонтально, вперед и назад, время от времени сталкиваясь со зловещим скрежетом. Противники несколько раз сменили позиции. Но вот Васс сделал обманное движение, ступил чуть в сторону, и нанес сокрушительный удар. Сверд вонзился в пол и в тот же момент поммель упал обухом ему на затылок, и он, распростершись на полу, замер. Хелье ногой отодвинул подальше выроненный противником сверд, открыл свой походный мешок, кинул в него суму Васса, наклонился над потерявшим сознание и рывком сдернул с его шеи амулет.
— Дир, — позвал Хелье.
Дир с кем-то разделывался в соседнем помещении. Услышав зов, он быстро закончил дело и присоединился к Хелье.
Выбежав на крыльцо, Хелье чуть не получил лезвием в ребра, увернулся, перекатился, и крикнул Диру, чтобы тот не выходил. Нападавший ринулся было к Хелье и вдруг упал вперед. Из спины у него торчала стрела.
Хелье посмотрел вокруг, ища глазами нежданного союзника, но никого не увидел кроме какой-то нищей старухи, ковыляющей прочь шагах в семидесяти.
Дир вышел на улицу, вложил сверд в ножны, и с интересом посмотрел на человека, лежащего лицом вниз со стрелой в спине.
— Все, — заключил Хелье. — Идем к Тибериевым Воротам. А где Эржбета?
Дир посмотрел в сторону, покусал губу, и признался:
— Ушла куда-то.
— Как это — ушла?
— Сказала, что сейчас придет, или придет к Тибериевым Воротам. Я только хотел ее спросить, чего это она задумала, а ее уж нет. Я было начал ее искать, а тут вижу — змей.
— Вот же неуемная баба, — зло сказал Хелье.
* * *
Эржбета выждала час после взлета змея, вышла из-под портика, под которым стояла, никем не замечаемая, и направилась к дому, который хорошо знала. Не к тому, в котором Хелье и Дир разделывались с Вассом, а к другому, памятному ей по прошлым посещениям города. Хелье — ловкий парень, и в успехе задуманного Эржбета почти не сомневалась. У Васса забрали все, что нужно было забрать. Терять Вассу теперь было больше нечего, никто за ним не следил, и он вполне мог посетить этот дом, в котором они с Эржбетой провели столько веселых дней и ночей.И она не ошиблась. Двое охранников стояли у двери — другие, те, из прошлых времен. Ее узнали и пропустили внутрь.
— Что тебе нужно?! — крикнул Васс, увидев Эржбету.
— Не кричи. Мы оба в дурацком положении, и оба вынуждены искать новых хозяев, — сказала она спокойно. — Надеюсь, на этот раз мы найдем себе разных работодателей и не поссоримся.
— Зачем ты вообще все это затеяла? Где хартии? Где амулет?
— Я не хотела, чтобы ты подумал, что я совершенная дура. Ты погубил Марию, но извлек из этого дела выгоду. Думал, что извлек. Думал, что Базиль сразу возьмет тебя к себе. Я об этом знала — что, по-твоему, я должна была делать? Я сделала так, чтобы у тебя не было передо мною преимуществ.
— Я не погубил Марию.
— Ты прекрасно знаешь, что погубил. За пять дней в Киев просто не успеть.
— Так что тебе от меня нужно?
— Ничего. Но мы расстаемся — возможно навсегда. Ты ничего не хочешь ни сказать, ни сделать?
Васс криво улыбнулся.
— Сделать?
— Я не шучу. Другого случая у нас, возможно, уже не будет.
Васс улыбнулся широко.
— Ты права, — сказал он. — Посиди здесь, я предупрежу охрану, чтобы никого не пускали.
Он вышел и спустился вниз. Эржбета прошла в спальню. С этой комнатой было связано у нее очень много приятных, почти счастливых, воспониманий. Обстановка за годы не изменилась. Прямоугольник от света, проникающего через высокое окно, высветил знакомый узор на полу — витиеватые стилизованные лилии. Деревянная подпорка в виде коринфской колонны возле ложа. Прикроватный столик, на котором тогда, когда они с Вассом целыми днями не покидали ложе, всегда стояло блюдо с ягодами.
Васс вошел в спальню, подошел к ней и поцеловал ее в губы, и она ответила на поцелуй. Они опустились на ложе. Продолжая целовать ее, Васс откинулся на спину. В тот же момент он почувствовал острие ножа у своей груди.
— Ты ничтожный трус, — сказала Эржбета тихо. — Продажная тварь. Предатель.
— Что ты, что ты… Эржбета!
— И нет тебе прощения.
Лезвие вошло в грудь Васса по рукоятку. Он вскрикнул и через несколько мгновений замер.
Эржбета подождала еще немного, затем издала несколько протяжных стонов, чтобы услышали охранники, вскрикнула и поднялась с ложа. Васс лежал неподвижно, глаза закрыты. Женщина тихо вышла из комнаты, демонстративно оправляя на себе одежду, и стала спускаться по лестнице. Но ей не дали выйти самой. У самого выхода ее схватили за руки с двух сторон, пихнули в рот кляп, накинули на голову мешок, кисти рук связали за спиной.
На улице стояли густые сумерки. Один из охранников Васса подогнал ко входу открытую повозку, запряженную резвой лошадью. Вдвоем они подняли Эржбету и опустили горизонтально на дно повозки. Один из них тут же сел рядом с ней и прижал голову Эржбеты к полу. Второй взялся за вожжи. Повозка устремилась к Буколеону но, не доезжая до него, повернула на северо-запад, проехала обе пары ворот, точно следуя давешнему приказу Васса — они ведь не знали, что его больше нет в живых — и повернула еще раз — к Золотому Рогу.
* * *
Дворцовая охрана за те пять лет, что Яван, он же военачальник Ликургус, не бывал здесь, сменилась почти полностью, да и сам Яван изменился значительно. Огненно-рыжие волосы его потемнели, приобрели каштановый оттенок с медным отливом. Короткая борода и усы погустели, плечи и грудь раздались, а зеленые глаза утратили жестокий блеск и потеплели. Яван был молод и деятелен, но он был другой, и не очень опасался, что его узнает охрана.Свита Базиля — иное дело. Бессменные военачальники, одним из которых он был когда-то сам — эти помнят его хорошо. Когда Базиль в окружении этой своей свиты шел по широкой аллее к Буколеону, Яван счел благоразумным спрятаться за колонну. Император и свита проследовали внутрь дворца.
Вскоре над куполом Софии взлетел и запрыгал на ветру змей. Яван улыбнулся. Придумка Хелье ему нравилась.
Прошло около часа, и Яван решил, что Хелье с Диром сделали все, что нужно, и ждать Васса больше не надо.
Человек обязательный, Яван направился к Золотому Рогу. Хелье решил ехать по земле, но водные люди не были в этом виноваты, и им следовало заплатить, как обещано. Обнадеженные значительным авансом, они бездельничали целый день вместо того, чтобы куда-нибудь плыть и кого-нибудь грабить, зарабатывая таким образом себе и, в случае некоторых, своим семьям, на жизнь. Не амортизировался такелаж — страдало корабельное дело. Не терялись и не тупились ножи — страдали оружейники. Все это требовало компенсации, или, как стали говорить несколькими веками позже, возникла требующая оплаты неустойка.
Яван направился в порт. Сгущались сумерки.
Пройдя Роговы Ворота, также неохраняемые, как любые ворота в этом городе, и выйдя на пристань, Яван без труда нашел нужное судно, попросил дежурившего на пирсе пирата, чтобы тот позвал капитана, заплатил за простой, хлопнул капитана по плечу, и пошел обратно к Роговым Воротам. На несколько мгновений Яван задержался у таверны, раздумывая, не выпить ли ему киевского бодрящего свира, который был в то десятилетие в большой моде повсеместно, как и вообще все киевское, решил, что не надо, и уже направился было дальше, как вдруг, заприметив что-то, остановился и вернулся к таверне. Стоя у стены, под навесом, невидимый с пристани, Яван заприметил то, что видел множество раз до этого — продажу рабыни пиратам. Вот только рабыня была на этот раз не совсем обычная.
Эржбету вытащили из повозки и показали капитану, сняв на несколько мгновений с ее головы мешок. Яван услышал хохот капитана. Сомнений в том, что это именно Эржбета, которую он узнал по осанке и телосложению, больше не было. Капитан расплатился и передал Эржбету своим подручным, которые тут же поволокли ее на палубу и затем в трюм. Привезшие новую рабыню тут же уехали на своей повозке, а Яван задумался.
Можно было вернуться и обвинить капитана в вероломстве. Пассажиров, пусть и бывших, пусть за них уже заплачено, не обращают в рабство — это нарушение кодекса чести, хотя, конечно, никакой чести у пиратов никогда не было, что бы они по этому поводу не думали и не пели, и как бы не бахвалились.
Можно было попытаться выкупить пленницу, но Яван, не будучи по натуре ни чересчур злопамятным, ни меркантильным, все же очень хорошо помнил главное зло, причиненное ему Эржбетой, зло, изменившее всю его жизнь, и не горел желанием платить за ее свободу сумму, на которую ремесленник, обремененный семьей из десяти человек, может безбедно прожить год.
А можно было просто уйти.
И Яван просто ушел.
Размеры города давали предприимчивым людям возможность заняться, чуть ли не в первый раз в истории, внутригородским извозом. Сразу за Роговыми Воротами три владельца повозок предложили Явану свои услуги. Выбрав одного из них, бывший военачальник быстро прибыл на противоположную окраину, к Тибериевым Воротам. Хелье и Дир его уже ждали. Годрик стоял в стороне, любуясь гуслями.
— Едем, — сказал Яван.
— Нет еще, — откликнулся Хелье. — Эржбета куда-то пропала.
— Не пропала. Ее продали в рабство. Нашим знакомым.
— Не до шуток, — заметил Хелье.
— А я и не шучу.
— В рабство? — переспросил Дир. — Ничего себе…
— Да уж, — сказал Яван.
— Что же теперь делать? — спросил Дир, глядя несколько озадаченно на Хелье.
— Ничего.
— Ничего, — подтвердил Яван. — Что же тут можно сделать? Тут уж ничего не сделаешь.
— Как это — ничего?
— Ничего. К справедливости пиратов взывать глупо. Выкупить ее у нас денег не хватит, мы поистратились.
— Ну, просто отбить ее у них. А? Яван? Хелье? Чего замолчали?
— Это те самые, что нас сюда везли, да? — спросил Хелье.
— Они, — подтвердил Яван.
— Их двадцать с лишком, Дир, — сказал Хелье. — А нас трое. Четверо, если с Годриком.
— Годрик умеет драться.
— С пиратами драться не буду, — заявил Годрик.
Все-таки наверное придется попытаться, подумал Хелье. Жаль. Так ей и надо, гадине. Убийца.
— Так ей и надо, убийце, — сказал Яван.
— Вы по-моему не в себе, ребята, — возмутился Дир. — Где это видано, чтобы спутника в беде бросали? Сразу видно, кто вы такие — варанг да меж! Сигтунец да ковш! Это что, тоже часть общемирового межеского заговора — бросать попутчицу, да еще и беззащитную?
Хелье и Яван одновременно фыркнули презрительно.
— И неча мне тут фыркать! — сказал Дир строго. — Что бы она ни делала раньше, сейчас она беззащитная. Хорошо. Если вы оба трусы…
На него строго посмотрели.
— …или просто равнодушные твари и скоты, мать вашу хорлу еть, я пойду один. Поеду. Ее выручать. А вы здесь подождите. Если не вернусь к полуночи, езжайте в Киев без меня.
Он пошел к конюшням, и вскоре они услышали, как он кричит строго на конюха.
— Надо ехать, — решил Хелье.
— Да, — согласился Яван. — А как не хочется! Вот ведь стерва — сама же и напросилась. Сказано ей было рядом с Диром ходить. И Дир, дурак, тоже хорош — сам же ее от себя отпустил, а теперь мы должны рисковать.
— Нет в мире справедливости, — пожаловался Хелье печальным тоном. — Что ж, поедем. Иначе все пойдет прахом, не так ли.
Они направились к конюшням.
— Что же это вы меня, разыгрывали, что ли? — спросил Дир просветленным голосом.
Интересно все-таки, подумал Хелье, кто это так ловко уложил стрелой в спину того дурака, который на меня напал по выходе из дома Васса? Нет, не может быть. Не может женщина так стрелять.
Конюху заплатили и оставили в залог Годрика. Хелье спросил, где шляется Гильом Старый Франк. Оказалось, он до полуночи не вернется.
— Ну вот, теперь я себя не так глупо чувствую, — сказал Хелье. — Время-то, оказывается, есть. Едем выручать спутницу, рисковать шкурой, кормить крабов на дне Золотого Рога, а так бы просто беспутно сидели в траттории и пили всякую дрянь.
— Но Дир все равно глуп, — заметил Яван, вскакивая в седло.
— И неотесан, — добавил Хелье, сидя в седле. — Варанг, меж — надо же. Эй! Ростовская рожа! Чего копаешься!
Дир присоединился к друзьям. Годрик присел в углу конюшни с тремя походными мешками и гуслями, и задремал.
За два квартала от крога, в котором они ночевали, Хелье махнул подельникам рукой и свернул в проулок, ведущий на параллельную улицу.
— Ты куда? — крикнул Яван.
— У крога нас наверняка ждут, — откликнулся Хелье.
Ишь ты, подумал Яван. Все учитывает парень.
Кто это нас ждет, подумал Дир, но не стал возражать.
У Роговых Ворот давешний возница стоял в ожидании клиентов. Хелье и Дир спешились.
— Возьми поводья, — велел Яван вознице. — Подержишь коней до нашего возвращения. Мы быстро. Вот тебе задаток.
Возница поймал монету на лету.
— А ты что же? — спросил Дир.
— А я на лошадке, — ответил Яван. — Люблю лошадок. У меня с ними понимание взаимное. Идите вперед.
— План… — начал было Хелье.
— Внезапность, — сказал Яван. — У нас был трудный день, мы все устали. Любой план провалим.
— Что ж, внезапность так внезапность.
Хелье и Дир пошли быстрым шагом. Только один пират сидел на берегу. Остальные, примерно половина команды, сидела и полулежала на палубе. Вторая половина, очевидно, бесчинствовала где-то в городе. Посланцы Марии подошли к краю пирса. Пират поднялся.
— Чего надо? — спросил он по-гречески.
Ни Хелье, ни Дир не понимали по-гречески, поэтому Дир просто столкнул пирата в воду. Тут же оба выхватили сверды и одновременно прыгнули на палубу. Пираты засуетились и начали подниматься на ноги. Раздался топот копыт. Не Яван, но грозный военачальник Ликургус, со сверкающими глазами, с обнаженным клинком, галопом подлетел к судну. Лошадь перескочила на палубу, заскользила, и встала на дыбы, опрокинув стразу двух пиратов. Накинувшиеся было на Дира и Хелье слегка растерялись, и трое из них тут же упали за борт — двоих выбросил Дир, одного Хелье. Остальные пятеро успели выхватить сверды и поднять топоры. Лошадь Явана металась по палубе и казалась неуправляемой, хотя на самом деле управлялась очень умелой рукой. Еще один пират упал за борт. Один из оставшихся примерился свердом, целясь лошади в ногу, но Дир схватил его сбоку и швырнул в ноги остальным, и навалился на всю группу. Хелье, не теряя времени, выхватил из стенного крепления ховрег и спустился в трюм.
Проснувшийся дежурный только к этому моменту собрался выходить из трюма. Хелье оглушил его поммелем. Звякнули ключи. Хелье поддел их свердом и, оттопырив мизинец руки, держащей ховрег, нацепил на него всю связку.