Романовский Владимир. Добронега

   Человек этот не молод и не стар, не строен и не толст, не уродлив и не красив, имеет отвислые усы и бритый подбородок. Он совершенно лысый, но это его не портит и не красит. Сидит он на ховлебенке, закинув ногу на ногу. Одет в длинное темное.
 
   ЛЫСЫЙ ЧЕЛОВЕК. Наконец-то. Бонза!
 
   Из угла выскакивает маленький человечек с бегающими глазами.
 
   ЛЫСЫЙ ЧЕЛОВЕК. Запри дверь.
 
   Ликургус оглядывается — вроде бы, мгновение назад никакой двери в помещении не было, а был проем. Нет, человек по имени Бонза закрывает и запирает именно дверь.
 
   ЮСТИНИЯ (торжественно). Приветствуем тебя, Великий Сакр!
 
   Селена низко кланяется. Ликургус оглядывает помещение. Несколько скаммелей. Селена и Юстиния продолжают стоять. Ликургус пожимает плечами и перемещает тяжесть тела с левой ноги на правую, а левую руку небрежно кладет на поммель.
 
   САКР. Вести плохи, не так ли.
 
   Женщины молчат. Сакр вздыхает.
 
   САКР. Не выпьешь ли чего, полководец?
 
   ЛИКУРГУС. Если просто воды, то не отказался бы.
 
   Перед ним возникает стол, а на нем — стеклянный кубок, наполненный водой. Возникает из ничего. Из воздуха. Ликургус колеблется лишь мгновение, но все же колеблется, и это не остается незамеченным.
 
   САКР. Боишься, полководец?
   ЛИКУГРУС. Не боюсь. Так просто, с непривычки, подумалось что-то. Глупость какая-то.
 
   Ликургус выпивает кубок до дна.
 
   ЛИКУГРУС. Родниковая вода.
   САКР. Бонза. Что-то мне военачальник наш не внушает доверия. (Ухмыляется зловеще). Спьен он или нет — это все равно, а вот проверь, не христианин ли.
 
   Бонза кидается к Ликургусу. Ликургус хмурится, но позволяет маленькому человеку приподнять нагрудный щиток и пощупать грудь. Проделав это, Бонза кидается к Сакру и приседает.
 
   БОНЗА. Обыкновенный амулет. В войске Базиля все военачальники такие носят, хозяин. У тебя самого такой же есть.
 
   Бонза кидается в темный угол и исчезает из поля зрения. Ликургус некоторое время стоит неподвижно, а садится на один из ховлебенков. Бонза снова куда-то метнулся. Сакр незаметно кивает — во всяком случае, думает, что кивнул незаметно.
 
   ЛИКУРГУС (спокойно и веско). Скажи рабу своему что нож, который у него в руке, ему лучше самому съесть. Если я его этим ножом накормлю, будет грустно. (Пауза). Я не напрашивался сюда приходить. Мне ничего от тебя не нужно. Но, предупреждаю, любые враждебные действия по отношению ко мне будут стоить жизни произведшим их. Убить меня можно, особенно ежели с помощью колдовства. Но даром это сделать не получится.
 
   Сакр в упор смотрит на Ликургуса. Ликургус разглядывает, скучая, потолок. Понятно, что он имеет в виду все, что говорит. Поэтому Сакр не глазами, но рукой, указывает Бонзе на темный угол, и Бонза туда кидается.
 
   САКР. Я просто проверял тебя, полководец. Вижу, что не ошибся.
   ЛИКУРГУС. В хвиту такие проверки. А христианин я или нет — это мое дело. Никого не касается. Здесь, во всяком случае.
   СЕЛЕНА (растерянно). Ты не можешь быть христианином.
   ЮСТИНИЯ. Не может он.
   СЕЛЕНА. Он же иудей.
   САКР. Вот как?
   ЛИКУРГУС. Что же, если я иудей, так мне и порядочным человеком быть нельзя? И тут иудеев притесняют, надо же.
 
   Неловкая пауза.
 
   САКР. А разве только христиане — порядочные люди?
   ЮСТИНИЯ (поспешно). Великий Сакр, у Ликургуса скверный характер, но сердце доброе.
   СЕЛЕНА (овладев собой, сквозь зубы). И огромный хвой.
 
   Пауза. Ликургус едва сдерживает смех. Сакр поднимает руку, призывая всех к молчанию.
 
   САКР (надменно). Оставим это. Обратно он же вас ведет?
   ЮСТИНИЯ. Да.
   САКР. Тогда его лучше увести и запереть где-нибудь до той поры.
   ЮСТИНИЯ. Не нужно, Великий Сакр.
   ЛИКУГРУС. Да, Сакр, не нужно. (Ухмыляется не менее зловеще, чем Сакр).
   ЮСТИНИЯ. Его здесь на самом деле нет. Он спит и видит сон. А потом все забудет.
   САКР (качая головой и усмехаясь). Все камешками балуемся. Не по чину тебе, Юстиния.
   ЮСТИНИЯ. Не я.
   САКР. Неужто Селена?
   СЕЛЕНА (скромно потупясь). Да.
 
   Некоторое время Сакр молчит, рассматривая Ликургуса. Неожиданно Ликургус широко улыбается и подмигивает Сакру. Сакр делает вид, что совершенно равнодушен.
 
   САКР. Хорошо. Оставим это. Вы выяснили, кто владеет седьмым амулетом?
 
   Пауза.
 
   ЮСТИНИЯ. Нет.
   СЕЛЕНА. Он скорее всего утерян.
   САКР (сердясь). Амулет не может потеряться. Такого еще не было за все время существования этих амулетов. По-моему, вы ничем не занимаетесь, просто валяете дурака! Амулеты все заговоренные, от них синий свет идет, от каждого, на тысячу аржей! Луч от полумесяца преломляется об сверд. А на обратной стороне число. Утерян, надо же!
   СЕЛЕНА (робко). Мы нашли семью, которой он изначально принадлежал. Один из младших сыновей передал его своей любовнице. След любовницы утерян.
   САКР. Вы знаете, что с вами за это сделают волхвы?
   ЮСТИНИЯ. Но ведь это не мы передали амулет любовнице!
   САКР. Ликургус, что в данном случае ты находишь смешным?
   ЛИКУРГУС (сдерживая смех). Нельзя дарить любовницам амулеты. Им серьги нужно дарить. Или кольца. Или просто деньги.
   СЕЛЕНА. Не все любовницы корыстны. Некоторые предпочитают историческую ценность материальной.
   ЛИКУРГУС. Особенно когда с материальной задержки.
   САКР. Сейчас же прекратите эту праздную перебранку!
 
   Ликургус пожимает плечами, садится, закидывает ногу на ногу. Селена улыбается, прячет глаза.
 
   САКР. Он что, не знал, что это за амулет?
   ЮСТИНИЯ. Скорее всего нет.
 
   Сакр качает безнадежно головой. Ликургус улыбается.
 
   САКР. Вот и имей после такого… имей после этого дело с бабами! Как давно его передали? Амулет?
   ЮСТИНИЯ. Меньше года назад.
   САКР. Придется задействовать камешки. Но не тебе. Пусть волхвы стараются.
   ЮСТИНИЯ. Я не могу их отдать волхвам. У меня не будет защиты.
   САКР. Зачем тебе защита? Ты прекрасно защищена негодяями, которые платят тебе дань. Сплошные поборы. Со всех берут — с игроков, с проституток, с владельцев лавок, даже с администрации что-то взять иногда умудряются. Где ты только таких находишь!
   ЮСТИНИЯ. От волхвов они меня не защитят.
   САКР. Нужна ты волхвам, можно подумать! Чтоб были камешки. Сама ты с ними только играть умеешь. В сны к добрым людям забираться…
 
   Юстиния с удивлением смотрит на Сакра.
 
   САКР. Да. «Люди добрые», надо же. Нахватаешься с вами разных словечек… Идите к волхвам. Идите. А Ликургус здесь подождет.
   ЮСТИНИЯ. Но…
   САКР. Ничего я с ним не сделаю. Ну, попотеет он во сне, ну крикнет раза два или три. Какой мне смысл ему вредить? Идите, волхвы ждут.
 
   Юстиния и Селена поднимаются и, несколько раз по пути обернувшись, выходят.
 
   САКР. Уф! Надоели. Пусть поколдуют. Нельзя было их пускать во все это. Правы люди Востока — женщина на погибель человеку создана. Пустили баб в правление. Дожили. И ведь в правление идут не все бабы, большинству баб оно не надобно, а только скандалистки. Хотят быть как мужчины. Не равные мужчинам, а именно как мужчины.
 
   Пауза. Сакр морщится, держится рукой за щеку, мрачно смотрит на Ликургуса.
 
   САКР. Ты нужен нам, Ликургус. Не стану этого скрывать. Тебе нужно перейти на нашу сторону. Ты должен нам служить.
   ЛИКУРГУС. Интересное слово — должен. Не успеешь родиться — и всем уже должен. Императору, семье, мытарю, краю родному, соратникам. Все эти долги наверняка межи придумали. Как опытные ростовщики. (Пауза). Я даже не знаю, кто вы такие.
   САКР. И не догадываешься?
   ЛИКУРГУС. Догадываюсь. Противно.
   САКР. И все же… Ты и так наш, Ликургус. Ты знаешь нас, ты нас понимаешь.
   ЛИКУРГУС. В мои намерения не входит служение злу.
   САКР. А разве мы — зло? Подумай.
   ЛИКУРГУС. Я очень долгое время имел дело со злом и знаю его признаки.
   САКР. Вот как?
   ЛИКУРГУС. Да.
   САКР. Что же это за признаки? (держится некоторое время за щеку, морщится). Скажи, сделай милость. Только не говори о них, как говорят христиане.
   ЛИКУРГУС. Это первый признак.
   САКР. А?
   ЛИКУРГУС. То, что ты сейчас сказал, и есть первый признак.
   САКР (отнимает руку от щеки, с интересом). Это как же?
   ЛИКУРГУС. Представь себе, например, что только христиане и могут отличить зло от обычных невзгод и от добра? Зло в первую очередь скажет — только не так! Объясни мне все это, глядя с моих позиций. То есть, расскажи обо мне так, как думаю я. А ведь никто о себе плохо не думает. Зло не думает, что оно — зло.
   САКР. Глупости.
   ЛИКУРГУС. Возможно.
   САКР. Ты упрощаешь. Это похоже на один из наших методов, и это не зло. Это просто способ управления умами.
   ЛИКУРГУС. Не понял.
   САКР. На первый взгляд, люди очень полагаются на ясность ума и не доверяют подсознанию, в то время как именно от подсознания зависят их убеждения, и именно через подсознание властитель должен уметь на них влиять. Когда ты будешь властителем, Ликургус, тебе придется применять этот метод постоянно.
   ЛИКУРГУС. Властителем я становится не собираюсь. И все равно не понимаю. Приведи пример.
   САКР. Пример?
   ЛИКУРГУС. Да.
   САКР. Э… Ну, допустим, ты хочешь убедить в чем-нибудь большое количество людей. Допустим, в том, что Иисус Христос был не Сын Божий, как утверждают христиане, но обычный человек. Ты составляешь какое-нибудь спорное утверждение, например, Иисус очень любил прислушиваться к мнению женщин. На самом деле неизвестно, любил или нет. Перед тем, как высказать это утверждение, ты придумываешь к нему начало, которое как бы косвенное, не имеет отношения к теме, но на самом деле самое главное и есть. Фраза получается такая — «Только очень наивные, суеверные и невежественные люди, вроде христиан, думающих, что Иисус — сын самого главного бога, могут утверждать, что он не принимал во внимание мнение женщин». Тут христиане начинают возмущаться. Мол, ничего неизвестно. А ты настаиваешь. А меж тем, поскольку внимание слушающих — на второй части фразы, первая часть уходит беспрепятственно в их подсознание. И даже если человек не считает, что христиане, во всяком случае, все христиане, наивны, суеверны, и невежественны, и даже если он сам христианин, образ, созданный первой, менее заметной частью фразы, остается в подсознании. Или же, попроще — «Болгар следует оставить в покое! Даже такие жестокие и продажные люди, как христиане, признают право болгар на существование». Ударение здесь на болгарах, которые есть ли, нет ли — важно только Базилю. А в подсознании уже отложилось, что христиане жестоки и продажны.
   ЛИКУРГУС. Да, я знаю эту манеру вести разговор.
   САКР. И что же ты о ней думаешь?
   ЛИКУРГУС. Обыкновенное зло. Повседневное.
   САКР. Вовсе нет. Это просто способ убеждения. А разве христиане убеждают иначе? Ты вспомни!
   ЛИКУРГУС. Я не знаю, как убеждают все христиане. Я не знаю всех христиан.
   САКР. Но ты согласен, что вместо того, чтобы ждать какого-то совершенно абсурдного Царствия Божьего, нужно действовать сейчас, на пользу себе и людям?
 
   Пауза.
 
   ЛИКУРГУС. А второй признак зла — расплывчатость.
 
   Пауза.
 
   САКР. Хочешь, мы сделаем тебя Папой Римским?
   ЛИКУРГУС. Это что — серьезное предложение?
   САКР. Абсолютно серьезное. Технически это несложно. Но ты должен быть наш.
   ЛИКУРГУС. До чего ты, Сакр, наивный человек, все-таки.
   САКР (держась за щеку, машет рукой). Знаю, знаю. Расплывчато оно. Конечно расплывчато. Злом открытым, с рогами, клыками, копытами и хвостом, соблазняются лишь очень специальные люди, а таких мало. Такое зло слишком очевидно, потому не является собственно злом. На него можно показать пальцем и сказать — вот! И все поймут. Действительное зло берет тем, что подражает добру и уверено в своей правоте. Но при чем здесь мы?
   ЛИКУРГУС (удивился). А вы разве не уверены в своей правоте?
   САКР. Вовсе нет. Но нужно пытаться. Мир живет только идеями. Если идея жизненна, люди за ней идут. Потом идея умирает, ибо ничто не вечно. И нужно искать следующую. А учение Христа, которое тоже, кстати говоря, всего лишь идея, желает все идеи похоронить, чтобы новые не рождались.
   ЛИКУРГУС. Но ведь если ничто не вечно, то и рождение новых идей — тоже не вечно.
   САКР. А это именно зло и говорит в тебе. Зачем пытаться, все равно конец один.
   ЛИКУРГУС. Я просто развил твою мысль. Я не считаю учение Христа идеей.
   САКР. То, что движет последователями Христа есть просто слепая вера, Ликургус. Фанатизм. Они, последователи, ничего не хотят узнавать, поскольку и так все знают. Они чванливы и самоуверенны, и они невежды. Пока у них есть влияние, многого мы не добьемся.
   ЛИКУРГУС. Кто это — мы?
   САКР. Человечество.
   ЛИКУРГУС. Я не знал, что человечество в целом чего-то добивается. Чего именно?
   САКР. Все дело в христианской нетерпимости.
   ЛИКУРГУС. Христиане, насколько мне известно, терпимее других и пытаются узнавать что-то об этих других, в то время как большинство человечества желает знать только себя и о себе.
   САКР. Вот! Это правильно. Люди не хотят ничего знать о других. И никакое учение их от этого не отучит, ибо это заложено в самой природе человека, Ликургус. И когда ты станешь Папой, ты будешь пользоваться…
   ЛИКУРГУС. Я не стану Папой.
   САКР. Почему? Да, нужно будет принять крещение… Ты уверен, что не крещен?… И сперва побыть какое-то время кардиналом… Формальности… И тогда у тебя будет возможность познать правду об этом мире, Ликургус.
   ЛИКУРГУС. Как! Всю правду?
   САКР (раздражаясь). Все познать невозможно, да и стоит ли стараться, но очень даже стоит познать все в каком-то конкретном деле. Самые уважаемые люди на земле — люди, знающие свое дело.
   ЛИКУРГУС. Нет. Самые уважаемые те, у кого денег много.
   САКР. Деньги лишь средство. Власть, Ликургус. Власть дает человеку право на все — на уважение, на любовь, на сочувствие. Детям тиранов везде почет. Внукам тиранов везде рады.
   ЛИКУРГУС. Но власть можно приобрести и удержать только насилием над ближними.
   САКР. Именно. И самое главное дело на земле — насилие.
   ЛИКУРГУС. Я так не считаю.
   САКР. Знаю. Ты проявил когда-то слабость. Ты отучишься от этого. Ты нам нужен, Ликургус.
   ЛИКУРГУС. Мало ли что.
   САКР. Мы с тобой люди военные. Вспомни, Ликургус. Миром правит не мудрость, не доброта — миром правит сила, а единственное применение силе — насилие. Иначе зачем же сила. А доброта и мудрость лишь иногда прилагаются к силе, как украшение. Кто становится великим правителем? Великий полководец. Кого помнят и славят летописи? Всегда — военачальника. Что есть власть? Власть есть возможность дать в рыло. Чем большему количеству людей ты можешь дать в рыло, тем больше у тебя власти. Государственная власть есть возможность дать в рыло абсолютно всем. Насилие — основа мирового порядка. Не будь насилия — кто бы стал стараться быть лучше других, работать больше других, строить, изобретать? Как построить терем, не прибегая к насилию? Просто за деньги? Но ни у кого таких денег нет. А терема есть во всех городах. А как прокладывать хувудваги? Ни за какую плату не пойдет свободный человек, которому не угрожают насилием — равнять землю, осушать болота, и сыпать щебень в новгородской глуши — его можно только принудить к этому. А сколько найдется дураков, добровольно решивших стать смердами? Нет, смерды должны рождаться, и их следует принуждать не уезжать в город. Кстати, по учению Христа — работать вообще не нужно, оказывается. Он так и говорит.
   ЛИКУРГУС. Вроде бы, он говорит это тем, кто сам хочет такой жизни. Пить и есть от случая к случаю.
   САКР. Правильно. Всем предоставляется выбор. А это — отсутствие порядка, разгул, смертоубийство. Некому станет обрабатывать поля. Христианство развращает, это религия слабых, религия жертв, попытка представить поражение, как триумф.
   ЛИКУРГУС. У тебя с этими полями что-то такое… поле да поле…
   САКР. Да ты пойми, если им, смердам, разрешить жить там, где они хотят — они же все побегут в города.
   ЛИКУРГУС. Ну уж и все.
   САКР. Почти все. Что в таком случае прикажешь делать, Ликургус, — доказывать им, что долг каждого жить там, где родился? Убеждать их, любовь к родному краю, ограниченному палисадником, им прививать? Долгом перед страной назвать? А они плевать хотели на такой долг. Ты только что сам такие долги осмеял. И это справедливо! Вон иудеи, родственники твои и Спасителя, с этим-то свободным выбором — по всему миру расселились! А если вообще все расселятся?
   ЛИКУРГУС. Не понял.
   САКР. Коли все население мира переберется в самые благополучные веси? Они перестанут быть благополучными! Земли не хватит, еды не хватит. А остальные страны опустеют. Нет, каждый должен жить там, где ему положено. И достичь этого можно только насилием. Сиди там, где на свет произошел.
   ЛИКУРГУС. Очень убедительно рассуждаешь. Логика хороша, когда на болгар ходишь. Злоупотреблять логикой нельзя.
   САКР. Вот оно, невежество! Да как же можно злоупотребить логикой?
   ЛИКУРГУС. По логике, добро и зло совершенно равнозначны и ничем друг от друга не отличаются. И нельзя даже определить, если руководствоваться только логикой, что есть добро, а что зло. Логика, возведенная в религию, есть соблазн.
   САКР. Ты наивен.
   ЛИКУРГУС. Нисколько. Мы с тобою люди военные, как ты заметил. А военные всегда практичны. Что это ты все лик свой кривишь?
 
   Пауза.
 
   САКР. Зуб болит. Первый моляр. Сил никаких нет. Бонза, выйди. Выйди!
 
   Бонза кидается к выходу и исчезает. Пауза.
 
   ЛИКУРГУС. Давно болит?
   САКР. Неделю уже.
   ЛИКУРГУС. Что ж твои волхвы его заговорить не могут?
   САКР. Сделали все, что могли. Самым страшным наговором лечили. Не помогло. Случай особенный.
   ЛИКУРГУС. Да ну. Что ж тут особенного — зуб болит.
   САКР. Особенно болит. Уж те же самые волхвы чего только не врачуют! Любые болезни лечат. Есть даже один, так он просто рядом с больным стоит, а больному уж легче. А вот с зубом моим не то. (Пауза). Ликургус… мы люди военные… на войне-то оно все бывает. Ежели какой воин зубом мается — как лечат?
   ЛИКУРГУС. Вырывают.
   САКР. На войне-то?
   ЛИКУРГУС. Цирюльник есть при каждом полку.
   САКР. И сразу легче становится?
   ЛИКУРГУС. Не сразу. Через час примерно.
   САКР. Ты бы посмотрел.
   ЛИКУРГУС. Что?
   САКР. Зуб мой.
   ЛИКУРГУС. Зачем?
   САКР. Не знаю. Может, вырвешь мне его?
   ЛИКУРГУС. Но ведь я не цирюльник.
   САКР. Все равно — ты знаешь, как. Посмотри, голубчик, а? Я уж к кому только не обращался. И к бабам-знахаркам. И к лекарю римскому. И книгу мудрую читал. А то, может… как бишь книга о христовом учении называется?
   ЛИКУРГУС. Библия.
   САКР. Что там по поводу болезней?
 
   Ликургус пожимает плечами.
 
   САКР. Ну, все-таки?
   ЛИКУРГУС. Насколько я помню, ежели без цирюльника или лекаря, то все болезни лечатся одинаково.
   САКР. Это как же?
   ЛИКУРГУС. Молитвой и постом.
   САКР. А если есть цирюльник?
   ЛИКУРГУС. Тогда надо вырвать.
   САКР. Так и сказано? В Библии?
   ЛИКУРГУС. Я не помню. Может быть.
   САКР. Посмотри, а? Ликургус!
 
   Ликургус подходит к Сакру.
 
   САКР. Вот. Сейчас. (Разевает рот, оттягивает пальцем нижнюю губу). Дыдиф?
   ЛИКУРГУС. А?
   САКР. Я говорю, видишь? Вот. (Снова оттягивает губу).
   ЛИКУРГУС. Вижу. Что вы тут все едите такое. Гадость. И смолу небось не жевал никогда.
   САКР. А что, поможет?
   ЛИКУРГУС. Теперь уже нет. Раньше думать надо было.
   САКР. Ликургус, вырви его мне, а? Моченьки нету.
 
   Ликургус некоторое время раздумывает.
 
   ЛИКУРГУС. Ладно. (Роется в походной сумке, вытаскивает жгут). Дверь настоящая? Не исчезнет?
   САКР. Настоящая. А что?
 
   Ликургус приоткрывает дверь и привязывает конец жгута к ручке. Идет к Сакру, делая на ходу петлю.
 
   ЛИКУРГУС. Открывай рот.
   САКР. А больно будет?
   ЛИКУРГУС. Да, но недолго. Открывай.
   САКР. Но ты постарайся, чтобы не очень больно было. Ладно?
   ЛИКУРГУС. Постараюсь. Открывай. (Прилаживает петлю на зуб). Держи рот открытым. Так.
   САКР. Ай, ай, больно очень.
   ЛИКУРГУС. Терпи. Как махнешь рукой, так мы его и дернем, твой зуб. Только по твоему сигналу. Встань. Отойди дальше, чтобы жгут натянулся.
   САКР. Больно!
   ЛИКУРГУС. Знаю. Потерпи. Так. Натянут. Значит, соберись с мыслями, думай, что выдержишь любую боль, и когда будешь готов, махнешь мне рукой. Понял?
   САКР. Понял.
 
   Ликургус идет к двери и неожиданно ее пинает, не дожидаясь сигнала.
 
   САКР. А?! А!!!
 
   Он кидается на Ликургуса, намереваясь его задушить или разорвать. Но Ликургус готов — острие сверда упирается Сакру под горло. Некоторое время оба стоят, глядя друг на друга, замерли. Ликургус опускает сверд.
 
   ЛИКУРГУС. Просил — сделано.
   САКР. Ды не пофофал фифава!
   ЛИКУРГУС. А?
   САКР. Сигнала не подождал, хорла!
   ЛИКУРГУС. Я б его до следующего урожая ждал. Пополощи водой да выплюни.
 
   Сакр полощет рот водой.
 
   ЛИКУРГУС. Легче?
   САКР. Не знаю. Вроде легче.
 
   Некоторое время Сакр плюется, ругается, ходит из стороны в сторону. Ликургус вкладывает сверд в ножны и садится на стул.
 
   САКР. Ликургус, ты имеешь какое-нибудь отношение к Неустрашимым?
   ЛИКУРГУС. Нет. А что?
   САКР. Это хорошо. Ты можешь мне помочь.
   ЛИКУРГУС. Я не помогаю тайным обществам, и тем более тайным обществам, связанным с колдовством.
   САКР. Какое там колдовство! Что-то было раньше, да вышло все. Единственное, что осталось — связь, всех со всеми. Я не сказал — нам помочь. Я сказал — мне. Надоело мне все это, Ликургус.
 
   Он полощет рот и плюет. Ликургус с удивлением смотрит на Сакра. Сакр кивает головой, встает, прохаживается.
 
   САКР. Да, надоело. Беспросветно. Вся эта болтовня по поводу древних родов, великих свершений, милости волхвов, и прочее.
   ЛИКУРГУС. Разве ты здесь не главный?
   САКР. Что мне от того? Всем заправляют волхвы. А я так, рядом, приказы отдаю. Я хочу уйти, Ликургус. Но не могу.
   ЛИКУРГУС. Почему?
   САКР. Потому что я связан. Волхвы за мной следят. Не глазом, но умом. Знают, где я. И если что заподозрят, будет плохо. Мне нужно освободиться от надзора, Ликургус. Мне понадобится твоя помощь. (Полощет рот).
   ЛИКУРГУС. Моя?
   САКР. Да. Не думай, что это Юстиния тебя выбрала. Это я тебя выбрал. Поскольку в той, другой, жизни я тебя хорошо знал. А ты меня. Если я назову свое имя, оно тебе ничего не скажет. Тем не менее, это так. Не пытайся вспомнить — не вспомнишь. (Полощет рот). Все предусмотрено. Ты правда не христианин?
   ЛИКУРГУС. Не скажу.
   САКР. Не говори. И все-таки. Всего-то мне и нужно от тебя — чтобы ты за меня помолился.
   ЛИКУРГУС. Сейчас?
   САКР. Нет. Когда проснешься.
   ЛИКУРГУС. Но я же ничего не буду помнить.
   САКР. Это — будешь. Это в моих силах.
   ЛИКУРГУС. Помолился — кому?
   САКР. Сам знаешь. Если ты, конечно, христианин. На что я надеюсь очень. Очень! (Полощет рот).
   ЛИКУРГУС. Почему ты сам не можешь за себя помолиться?
   САКР. Когда кто-то со стороны, так оно крепче как-то. Доходчивей. Это даже среди людей так — если кто-то говорит что-то о тебе, так верят больше, чем ежели ты сам о себе говоришь. Особенно если что-то хорошее. Если плохое — и так поверят. Я хочу, чтобы волхвы потеряли надо мною власть. Я не по своей воле к ним пришел, и больше с ними дела иметь не желаю. Я хочу быть свободным. (Полощет рот).
   ЛИКУРГУС. Как-то странно.
   САКР. Не задаром. Если пообещаешь за меня помолиться, я тебе кое-что расскажу сейчас, и ты это тоже запомнишь. Это то, что знают волхвы. Они никогда не знают ничего наверняка, потому что наверняка знать никому не дано. Они могут только предполагать. Помашут руками над огнем, плеснут чего-нибудь, и вроде бы что-то видят. Предполагают. Обещай, что выполнишь просьбу, и я скажу тебе, что будет дальше — там. И пользуйся себе, только никому не рассказывай.
 
   Ликургус медлит.
 
   САКР. Не раздумывай долго. Сейчас вернутся эти… две… возможно с волхвами…
   ЛИКУРГУС. Что ж. Согласен.
   САКР. Значит, ты все-таки христианин.
   ЛИКУРГУС. Я этого не сказал.
   САКР. Ну, не важно. Стало быть, есть у тебя два пути. Можешь кинуться в ноги Базилю, и он тебя помилует. Но прежнего доверия уже не будет. (Полощет рот). А можешь уехать к своему отцу в Киев. Снова принять имя, данное тебе при рождении. И заниматься управлением дел отца твоего.
   ЛИКУРГУС. А почему я должен кидаться в ноги императору?
 
   Сакр полощет рот, осторожно трогает пальцами губу, морщится, снова полощет рот.
 
   САКР. Вина твоя большая.
   ЛИКУРГУС. Какая вина?
   САКР. Ты не помнишь?
   ЛИКУРГУС. Нет.
   САКР. Показать?
 
   Ликургус молчит.
   Возникает видение, сперва прозрачное, призрачное, затем все более отчетливое. Звучит боевая буцина. Какие-то ратники с луками в руках отступают к селению, расположенному в холмистой местности, отстреливаясь нестройно. В какой-то момент они вдруг бросают луки и уже не отступают — бегут в селение. Бегущих настигает волна византийских всадников и подминает их, почти не замедляясь. На большом вороном коне, привстав на стременах, полководец Ликургус указывает свердом направление — в селение. Вскоре селение вспыхивает пламенем. Остаточные поселяне выбегают из домов, и всадники рубят их свердами, не разбирая возраста и пола. Но вдруг Ликургус командует «Стой!»
   Полукруг из десяти всадников замирает. В центре полукруга — женщина, присевшая на корточки и закрывшая голову руками. Ликургус спешивается.