Романовский Владимир. Добронега

   — Это почему же?
   — У них, насколько я знаю, все держится на круговой поруке. Так?
   — Так.
   — Поэтому, как бы им ни не хотелось, обещания свои они выполняют и не позволяют себе быть неблагодарными.
   — И что же?
   — Я не хотел бы попасть в прямую зависимость от твоих капризов, сестренка. Предположим, ты сделала меня Великим Князем. Ведь не задаром же! Будет наверняка какой-нибудь договор, по которому часть власти будет принадлежать тебе. Постепенно, имея большое влияние на Неустрашимых, ты будешь прибирать власть к рукам. Всю. И все бы ничего. Есть много правителей, которые довольствуются только лишь званием, а не самой властью. Но. Зная Неустрашимых и зная тебя, могу предположить, что меня в качестве номинального правителя терпеть будут не очень долго.
   — Это было бы черной неблагодарностью с моей стороны, — сказала Мария.
   Ярослав сделал удивленные глаза.
   — Вот как? Ты действительно так считаешь?
   — Да. А что?
   — Да так, ничего…
   — А все-таки?
   — Тебе неинтересно.
   — Нет, ты скажи…
   — В общем, это, наверное, выдумки, — сказал Ярослав, улыбаясь. — То есть, это наверняка выдумки, что ты и подтвердила только что.
   — Ты о чем?
   — Да вот слышал я о каких-то странных событиях. Возможно, речь шла не о тебе. Да! Именно так! Как это мне раньше в голову не приходило! Это какая-то другая Мария, точно.
   — Да что же за события?
   — Да, говорят, у какой-то Марии, которая вовсе не ты, и возможно даже не княжна, пропали какие-то грамоты, хартии — кто ж теперь точно может сказать, что там было. Медальоны какие-то, амулеты, фамильное серебро, гербы… Да…
   — И что же?
   — Это ведь не с тобой произошло?
   — Нет. Но все равно интересно.
   — Ага. Ну так, что же, что же… Какой-то сопляк, вроде бы, куда-то ездил за всем этим… пропавшим… какой-то совершенно неизвестный никому паренек, пылкий юниор какой-то. Ничего особенного. К грекам ездил. Что ж тут такого? Ну, правда, по пути его могли убить, и у греков тоже. Но ведь это от случая зависит. Идешь, к примеру, по улице, и что-нибудь на голову падает. Случайно. Часто и не случайно падает, надо сказать. Но все-таки.
   — Да, действительно.
   — Ну и вот. За десять дней, что ли, обернулся — это, скажу я тебе, не особо удивительно. Вот если бы за три дня, тогда да. Тогда бы сказал я — кудесник! А так — подумаешь, десять дней. Образец расторопности, как же. Да за последние сто лет не менее пяти человек проделывали тоже самое. Но все-таки старался парень. А эта Мария — не ты, а та, другая какая-то Мария, привезенное приняла, а поблагодарить посланца своего забыла. Но это, безусловно, не ты — ты ведь только что сказала, что не бываешь неблагодарна.
   — Откуда тебе все это известно? — спокойно спросила Мария, улыбаясь.
   — О! — ответил Ярослав, улыбаясь. — Я же говорю — слышал где-то. Наверняка вранье. Мало ли, что в народе говорят.
   — Слышал и сразу осудил. Не разобравшись.
   — Извини. Был очень занят. Так это неправда?
   — Всему свое время, только и всего. Человек, которого ты упомянул, заслуживает благодарности. Просто время для этого еще не пришло.
   — Подарить какую-нибудь землю, или хотя бы купить ему дом побогаче, много времени не занимает. Средства у тебя есть, хартии для оформления дарственной тем более. А так — парень снимает комнату где-то в городе, кормится у друзей.
   — Оставим этот вопрос до лучших дней, брат мой. Скажи, ты согласен… ну, хотя бы в принципе… заручиться поддержкой Неустрашимых?
   Ярослав улыбнулся.
   — Они тебя ко мне послали сделать какое-то предложение?
   — Послали? — Мария удивилась. — Меня никто не посылает. Я всегда действую по своему почину.
   — Вот как? Но ведь Неустрашимые… э…
   — У Неустрашимых есть повелитель. Его выбирают раз в десять лет. Это всем известно.
   — Этот повелитель — не ты?
   — Нет, — сказала Мария.
   — Какая жалость. А я так надеялся, что это ты. Вижу, что ошибся. Я часто ошибаюсь, это большой мой недостаток.
   — Но, — возразила Мария, — повелитель — это не всегда тот, кто повелевает, не правда ли? Тебе это должно быть очень хорошо известно.
   — С чего это?
   — Ну, как. Есть город Новгород.
   — Да, есть такой.
   — У него есть повелитель. Его иногда называют — посадник. Знакомо?
   — Да. И что же?
   — И это ты.
   — Согласен.
   — Но ведь ты — не тот, кто действительно повелевает?
   — Как это — не я? А кто же?
   — Тот, кто при тебе состоит. Его зовут Константин. Говорят, он сын Добрыни.
   Ярослав странно посмотрел на Марию.
   — Но тогда, — рассудительно заметил он, — твое предложение неуместно. Тебе нужно было сразу идти к нему.
   — Во-первых, я не знаю, где он.
   — Я мог бы тебе сказать.
   — Во-вторых, тебе Неустрашимые нужны больше, чем ему. У него уже есть власть.
   Некоторое время Ярослав молчал.
   — Сестренка, — сказал он наконец. — Подойдем к окну, я хочу тебе кое-что показать.
   Мария улыбнулась светски, встала, и присоединилась к брату.
   — Смотри, — сказал Ярослав. — Видишь дым?
   — Да.
   — Это дом один сгорел давеча. А вон еще один, дымится. Знаешь, почему?
   — По неосторожности? Забыли потушить печь?
   — Нет. Сколько у тебя с собою охраны?
   — Десять человек.
   — А ведь ты как правило ходишь по городу одна, или со служанкой.
   — И что же?
   — Почему на этот раз с тобой охрана?
   — Время беспокойное в городе.
   — А ты вглядись. Видишь?
   — Что?
   — Народ. Вон на той улице. А вон еще. Из-за деревьев плохо видно. Но людей на улицах много. И все спокойны. Никто никуда не бежит. Никого не грабят. Почему?
   — Почему же?
   — Три часа назад в городе не было власти, поэтому горели дома, а жители заперлись на все засовы. Пустые улицы и горящие дома. А теперь — нет. Потому что в городе есть власть. И власть эта — моя. И знаешь, Мария, мои люди мне очень хорошо служат. Поэтому я многое могу. Например, я могу прямо сейчас взять под стражу всех Неустрашимых, находящихся в Киеве. И спокойно дождаться Эймунда. И сказать ему, что данная ветвь Содружества более не существует. Но мне это не нужно. Я также не собираюсь идти на поводу у Содружества. Тоже не нужно. А вот о равноправном союзе с Содружеством я бы подумал. Но для этого Неустрашимые должны сперва оказать мне какую-нибудь услугу, а вовсе не наоборот.
   Мария внимательно смотрела на Ярослава. Она помнила его совсем не таким. В отрочестве он был медлительный, нерешительный, вялый, трусливый. Сейчас в глазах посадника новгородского была стальная решимость, весьма напоминающая решимость Владимира. Я неправильно действую, поняла Мария. С ним нужно было говорить совсем по-другому. А теперь уже поздно — он знает, он видел, он все взвесил, оценил, и принял к сведению.
   — Я подумаю о союзе, — сказала она, вставая. — Ты очень изменился, брат мой. Я подумаю… Впрочем, услугу тебе я оказать могу. Она тебя ни к чему не обяжет.
   — Я тебя слушаю.
   — Насколько я знаю, ты в хороших, действительно братских отношениях с Глебом.
   — Да, пожалуй, что так.
   — Он несколько раз гостил у тебя в Новгороде.
   — И такое было.
   — Ты ему доверяешь.
   — Да.
   — Его хотят убить. До него дошла весть об отце, и он едет в Киев. Обычным путем. Его убьют по дороге. Но тот, кто должен это сделать, еще не выехал. Твой гонец может его опередить и предупредить Глеба.
   Ярослав побледнел.
   — Тебе это точно известно?
   — Совершенно точно.
   — Это ты отдала такой приказ?
   — Нет. Я не люблю смертоубийства.
   — Хорошо. Спасибо.
   — Я пойду. Но к разговору этому мы еще вернемся, надеюсь.
   — Когда тебе будет угодно.
   — Благодарю тебя.

* * *

   Живописные остатки аскольдовых укреплений на берегу не произвели никакого впечатления на группу из десяти варангов, прибывшую к Скальду по важному тайному делу. Группа вооружена была топорами, палицами, и свердами, но также веревками, а у одного из варангов имелась в походной суме плотничья пила. Варанга этого привел к Эймунду в последнюю минуту один из членов группы, объяснив, что это его кузен, очень хорошо разбирающийся в таких делах, плотник изрядный. Эймунд оглядел новоприбывшего, задал ему несколько вопросов, нашел, что человек ловок и сметлив, дело свое любит, а то, что никогда не участвовал он в военных схватках — беда небольшая. Длинный тонкий шест, принесенный плотником, восхитил Эймунда. К шесту с помощью зажимов прилаживалась веревка с петлей, и, держа шест одной рукой, а веревку другой, человек затягивал петлю на конце шеста. Очень кстати.
   Тут же плотник принес ощутимую пользу, найдя, что четыре топора, имевшиеся в наличии, наточены арсельно, и, вынув из сумы необычного вида точильный камень, показал свое умение. После его заточки топором можно было на лету разрезать волос, что парень и продемонстрировал. Эймунд, ценивший людей умелых, остался парнем чрезвычайно доволен.
   Выбрали заросли погуще, чтобы менее заметны были следы вырубки, и срубили несколько молодых деревьев, тут же заточив их в колья. Сориентировавшись на местности, выбрали еще один сгусток флоры, у кромки поля, и высокую гибкую березу в нем. Ловкий малый, точильщик топоров, и здесь оказался очень полезен — он без всяких усилий, обмотав конец веревки вокруг пояса, проворно залез к самой верхушке и там веревку приладил и стянул хитрым узлом. Оставшиеся внизу ухватили веревку и стали отходить, пригибая березу к земле. Когда вершина оказалась на расстоянии человеческого роста от земли, плотник спрыгнул вниз. Под руководством плотника и под наблюдением Эймунда, орудуя палицами, варанги вогнали в землю колья под углом и намотали на них веревку. Дерево таким образом осталось пригнутым к земле. Тут же к нему приладили вторую веревку, вдвое длиннее первой. После этого вся группа спряталась в аскольдовых укреплениях, выставив часового, дабы не быть застигнутыми врасплох. Рагнвальд, правая рука Эймунда и один из членов группы, сурово поглядывал на плотника, завладевшего вниманием и благоволением начальника, но придраться было не к чему — парень действительно оказался очень полезен делу.
   — Слушайте, дети мои, — сказал Эймунд. — Что бы ни случилось, когда мы сойдемся полукругом у шатра, какие бы непредвиденные обстоятельства не возникли у нас на пути, первым делом следует умертвить военачальника. И пусть тот, кто окажется к нему ближе всех, сделает это. И пусть он же, если не будет ранен, взвалит его на плечи и несет бегом к лодкам, и не ждет нас, оставшихся и сражающихся, но отчаливает и идет водою к Днепру, и дальше, вниз по течению, к уговоренному месту. А если ранен окажется, то пусть тот, кто не ранен, и ближе всех, взвалит на плечи. И дальше все тоже самое. А как только отбежит он на хорошее расстояние, такое, что догнать его уже невозможно до тех пор, пока он не сел в лодку и не отчалил, либо я, либо, если меня убьют, кто-то из вас, увидав, крикнет по-латыни — «Сатис!» И тогда мы все перестаем сражаться и отходим к лодкам, прикрываясь. Поняли ли вы меня, дети мои?

* * *

   Вести из Киева дошли до Бориса утром. Войско продолжало двигаться к городу весь день, а ближе к закату стратегически расположилось на ночлег в поле, а не в лесу, ибо поле труднее поджечь, чем лес, да и приглянулось это поле кому-то, кто стал агитировать остальных за остановку именно здесь.
   Борису было все равно, где останавливаться на ночлег, и он согласился с мнением большой части войска. Князь пил, истериковал, временами впадал в ступор, и действовал на нервы своим воеводам.
   Разбили шатры. Двое самых главных воевод уединились с Борисом в его шатре.
   — Веришь ли ты в судьбу, Борис?
   Борис выпил, подышал, вытер потный лоб шершавым рукавом, и сказал так:
   — А?
   — Веришь ли ты в судьбу?
   — Как не верить, — ответил Борис. — Как не верить!
   — Подумай, князь. Вот у нас войско, и вот мы будем завтра или послезавтра в Киеве.
   — Да, — сказал Борис. — Осиротел Киев.
   — Святополк в Берестове.
   — Да, — подтвердил Борис. — В Берестове.
   — Ярослав в Новгороде, — настаивал воевода (весть о прибытии Ярослава в Киев еще не дошла до борисова войска).
   — В Новгороде, — согласился Борис.
   — Тебя Владимир любил больше всех детей своих.
   — Да, — сказал Борис и заплакал.
   — Горе твое огромно.
   — Да, — подтвердил Борис, плача.
   — Тебе нужно продолжить дело отца. Ты не только любимый сын. Ты ведь еще и старший сын.
   — Я-то? — удивился Борис, размазывая кулаком слезы.
   — Старший законный сын. Первенец крещеный. Престол принадлежит тебе. Святополк не по праву занял его.
   — Святополк-то?
   — Не по праву. Во грехе он зачат, и даже, говорят, не Владимиром, но братом его.
   Борис вытер лицо рукавом.
   — Это не важно, кем он зачат, — сказал он, всхлипывая. — Раз отец признал его, значит он и есть старший сын.
   — Отец хотел, чтобы после него правил ты.
   — Хотеть он мог, — уныло согласился Борис, — но что толку?
   — Ты должен править Русью, Борис. Мы за тебя горой.
   Борис насупился.
   — Да? — сказал он. — Править?
   — Именно.
   — Но Святополку эта мысль не понравится.
   — А мы его не спросим.
   — Святополк приведет войско и меня посадят в темницу.
   — Мы отобьемся. Займем Киев, запрем ворота, и будем ждать подкреплений. Народ тебя любит.
   Действительно, Борис был — народный любимец. Неприкаянных слабых сыновей всегда любят и жалуют, ибо неприкаянные и слабые дают возможность проявить снисходительность. А люди обожают быть снисходительными.
   — Но ведь это будет война со Святополком, — сказал недоуменно Борис.
   — Да. И что же?
   — Но Святополк — мой брат. Как же я с братом воевать буду?
   — Владимир с братьями своими воевал.
   — Так то до Крещения.
   — И после тоже. И Святополк, бывало, и Мстислав, и Изяслав — все против братьев ходили.
   — Не знаю. Нет. Не пойду я против брата.
   — Мы будем с тобой.
   — А что мне-то до вас. Вам он не брат.
   Воеводы переглянулись.
   — Слушай, Борис, — подал голос тот, кто все это время молчал. — Горе твое велико, но ты не заговаривайся. Что значит — что тебе до нас? Мы за тебя кровь проливали…
   — Когда это? — удивился Борис.
   — Готовы были пролить, — раздраженно поправился воевода. — Это одно и тоже. И сейчас готовы. Пойдем в Киев, и станешь ты Великим Князем. Будь ты мужчиной, Борис. А то ведь обидимся мы да и бросим тебя здесь, и уйдем к какому-нибудь другому князю.
   Борис вдруг выпрямился, откинул назад волосы, поднял брови, и с неожиданным презрением сказал:
   — Я вас не держу.
   В голосе его явно мелькнула владимирская интонация. Воеводы снова переглянулись.

* * *

   На закате с киевской стороны к стану подъехал всадник. Безошибочно определив княжеский шатер, он направился прямо к нему. Остановив коня, он соскочил на землю, поправил походную суму на плече, и обратился к сторожившему вход ратнику:
   — Мне нужно срочно видеть князя.
   — Князь не расположен никого видеть, — ответил ратник. — Время такое.
   — Это все равно, расположен или нет. У представителей нашего рода есть право видеть славянских князей в любое время.
   — Что же это за род такой, — насмешливо спросил ратник. — Уж не Лыбезные ли? Или, чего доброго, сами Моровичи?
   Всадник молча показал ему амулет с родовым знаком. Ратник побледнел и низко поклонился.
   — Прости меня, болярин милостивый. Я сей же момент докладываю о твоем прибытии.
   — Отойди от входа, — велел прибывший.
   Ратник, чуть поколебавшись, шагнул в сторону. Прибывший вошел в шатер.
   Помимо Бориса, лежащего ничком, в шатре был еще один ратник. Прибывший присел на корточки рядом с Борисом и тронул его за плечо. Борис поднял голову.
   — О! Гостемил! — сказал он. — Сколько лет, сколько лет, друг мой! Горе у меня, Гостемил! У всей страны горе!
   Он обнял Гостемила, положил голову ему на плечо и зарыдал.
   — А эти, — пожаловался он, рыдая, — хорлы подлые… хотят, чтобы я на брата войной шел. Как жить, Гостемил, как жить!
   — Рад тебя видеть, Борис, — сказал Гостемил. — У всех у нас теперь горе. Вели этому человеку выйти. Побудем вдвоем, это отвлечет тебя от дум нехороших.
   — Да, конечно, — согласился Борис и, повернув красное от слез и выпитого лицо, крикнул, — Вон отсюда, орясина!
   Ратник выскочил из шатра.
   — Сядем, Борис.
   — Сядем, Гостемил.
   — Темное дело затевается, Борис.

* * *

   Солнце село в черную тучу, и сразу после этого все небо затянулось тяжелыми грозовыми слоями, и стало совсем темно, только в семи шатрах горели лучины да ховреги, да тут и там по полю потрескивали костры. Хлынул дождь. Костры погасли. Несколько ратников сунулись в остатки аскольдовых укреплений в поисках укрытия, но ничего путного не обнаружили — от укреплений остались только части стен. И никого там не было, в укреплениях.
   Некоторые побежали к деревьям у кромки поля, но тут дождь вдруг кончился. Чтобы опять развести костры, требовалась хвоя, но никто не стал ее искать — несмотря на то, что воздух посвежел, ночь стояла теплая. Повалились спать.
   Несколько теней, перемещаясь по полю, приближались к княжескому шатру, припадая к влажной пачкающей одежду земле. Эймунд, прикинув расстояние до шатра, всего пятнадцать шагов, еще раз проверил петлю на конце шеста. Следовавший почти сразу за ним варанг держал наготове вторую, сигнальную, веревку. Неожиданно свет внутри шатра погас.
   Эймунд замер, помедлил, и только после этого сообразил, что лучше бы было не медлить, а теперь глаза тех, кто в шатре, начали привыкать к темноте. Ну, тут уж ничего не поделаешь.
   Он подполз ближе, поднял тонкий шест, и осторожно опустил петлю на верхушку шатрового кола. Потянул конец веревки, придерживая шест. Петля затянулась. Прочно. Еще прочнее. Намертво.
   Молодец этот плотник! Не зря он здесь. Надо его будет наградить отдельно.
   Эймунд вытащил сверд, распрямился, и махнул рукой. Варанг позади него дернул два раза за веревку. В следующий момент шатровый кол резко накренился и вместе с шатром взлетел диагонально вверх. Эймунд бросился вперед. Слева и справа к нему присоединились остальные.
   Ему тут же пришлось поменять на мече захват. Вместо ожидаемых двух-трех человек в шатре оказались шестеро. Семеро. Нет. Восемь? Десять?
   Варанги навалились на предполагаемых только что проснувшихся, но только что проснувшиеся вели себя так, будто специально готовились к стычке и все это время бодрствовали. Палицы, сверды и топоры противостояли палицам, свердам, и топорам. Эймунду показалось, что он узнал Бориса, в пяти или шести шагах, слева по ходу, и он ринулся туда, расталкивая, рубя наотмашь, опрокидывая противников, и был уже у цели, когда вдруг кто-то, проявив невиданную ловкость, поймал его клинок на свой, да таким умелым способом, что сверд чуть не выскочил у Эймунда из руки. Эймунд отскочил в сторону, пригнулся, вгляделся. Видно было плохо. Сверкнула молния, и на мгновение все вокруг осветилось, как днем. Эймунд увидел своего противника — высокого, стройного, неуместно изящного и, как показалось ему, улыбающегося самодовольно. Эймунд сделал обманный выпад и, крутанувшись вокруг себя, махнул свердом. Непостижимым образом противник увернулся от удара и вдруг сказал:
   — Ага, а теперь надо вот так.
   Эймунд ударил диагонально. Удар был парирован, посыпались искры, и в следующий момент жгучая боль в плече заставила Эймунда разжать пальцы. Сверд упал, и упал на колени Эймунд.
   — Борис убит! Борис убит! — закричали по-славянски.
   Еще раз сверкнула молния и при ее свете Эймунд увидел ловкого плотника, который, подчиняясь его, Эймунда, давешнему приказу, уносил труп Бориса к реке. К лодкам. Вот же молодец, подумал Эймунд. Все заняты дракой, а он помнит главную цель предприятия. Надо взять его себе на постоянную службу, такие люди редки.
   Где же мой противник? Куда-то исчез. Интересно, порубят меня здесь или нет? Ага, войско начинает просыпаться. О! Ховрег.
   — Сатис! — крикнул он.
   Он собрал все силы и, держась за плечо, кинулся к реке. Остальные, кто остался в живых, тоже бежали, туда же. Шесть человек прыгнули в две лодки и оттолкнулись от берега.
   — Где плотник? — хрипло спросил Эймунд.
   — Уже отчалил. Мы видели.
   — Молодец. Ай да парень! Как его зовут?
   Оказалось, никто этого не знал. Кузен плотника остался лежать на поле.

* * *

   Хелье подбежал к лодке, рассчитывая, что Гостемил прибудет сразу за ним, и ошибся — Гостемил, верхом обскакав по периметру стан, прибыл на место до Хелье и теперь помог сигтунцу втащить и положить труп Бориса на дно лодки. Одновременно взялись они за весла. Течение помогло — вскоре легкая лодка вылетела из Скальда в Днепр. Труп Бориса ожил и занял сидячее положение.
   — Возьми весло, князь, — сказал Хелье. — Ты сильнее меня. И тяжелее, — добавил он с неприязнью.
   — Хелье, будь почтительнее, — велел Гостемил.
   — Спина болит, — возразил Хелье. — Он на голову меня ниже, а вон сколько мяса нарастил. Садись, князь, сюда. Садись. Вот весло.
   — Спасибо вам, ребята, — сказал Борис. — Не забуду. Выручили. Куда мы теперь?
   — Туда, — Хелье указал точку на другом берегу Днепра. — Да налегайте на весла, высокородные, хорла! Возможна погоня.
   — Не думаю, — сказал Гостемил.
   Тем не менее, гребки участились.
   — Ух, — вздохнул Борис, качая головой.
   — Как я его! — вспоминал Гостемил, восхищаясь своими давешними действиями. — Хелье, поверишь, все именно так, как ты меня учил, я все сделал правильно, и, как видишь… вот! Сначала он сверху, а я так. Потом он выпал с отступом, потом резанул, а я пригнулся и подался в сторону. Тут он прыг вперед, а я с поворотом, концом сверда вперед, и точно ему в плечо! И даже попутно успел дать подножку одному дураку из простонародья. Он, как услышал, что я кричу, будто Борис убит, так по сторонам засмотрелся, а тут молния, он тебя и приметил. И сразу за тобой — тело князя отбивать у варангов.
   — А Эймунд? — спросил Хелье.
   — Я же говорю — в плечо я его, по твоей методе.
   — Да, — сказал Хелье.
   — Что-то не так?
   — Все так. Но если бы ты случайно, отступя от методы, проткнул бы его или зарубил, было бы спокойнее.
   — Ты же сам сказал, что убивать — последнее дело. Что нужно иметь достаточно умения, чтобы обходиться без смертоубийства.
   — Всё так. И всё-таки, особливо ежели случайно… Он меня запомнил, хорла. А перспектива иметь Неустрашимых в качестве врага мне нисколько не импонирует. А вы налегайте на весла, налегайте. Вот так, правильно.
   — Эх, — сказал Гостемил, — Беда с этими веслами. Наверное мозоли сделаются, хуже, чем от упражнений со свердом. Все-таки активная жизнь очень утомительна. Созерцание гораздо удобнее.
   — Я вот все думаю… — произнес Борис.
   Гостемил и Хелье молчали, ожидая продолжения. Продолжения не было — Борис просто уведомил их, что мыслительные процессы ему не чужды.
   Местом они ошиблись, но ненамного.
   — Дальше пешком, — сказал Хелье. — Где-то вон там.
   Полторы аржи они следовали вдоль берега, перешли вброд какой-то ручей (Гостемил пожаловался, что теперь из-за мокрых портов натрет себе в паху). За ручьем ждали их три лошади, привязанные к тополю.
   — Ну, что же… теперь я поеду один, — сказал Борис.
   — Ты поедешь с нами, — возразил Хелье.
   — Куда?
   — Куда мы тебя отвезем.
   — Ты не приказываешь ли мне?
   — Нет. Я говорю тебе то, что есть.
   — Я думал, вы меня спасали бескорыстно.
   — Не рассуждай, — сказал Хелье.
   — Гостемил…
   — Борис, — вмешался Гостемил, — мы доставим тебя в надежное место, и очень скоро ты будешь совершенно свободен и в полной так называемой безопасности. Если ты сейчас отправишься куда-нибудь один, не пройдет и двух часов, как тебя схватят и убьют.
   — Но я должен быть в Киеве…
   — Совершенно незачем, — возразил Хелье. — В Киеве и так народу много, к тому же там беспорядки и безобразие.
   — Да, ужасно, — подтвердил Гостемил. — И качество кухни ухудшилось. К сожалению, средства не дают мне возможности выписать личного повара из Познани или Рима, а врожденная деликатность не позволяет делать каждому повару выговор до того, как он начинает готовить. Впрочем, — добавил он, поразмыслив, — это не деликатность, а скорее лень.
   — Так куда же мы направляемся? — спросил Борис.
   — Есть в предместье избушка, — объяснил Хелье.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. НУЖНЫ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

   К утру Эймунд причалил к левому берегу Днепра в трех аржах южнее Киева, по договоренности, возле домика с соломенной крышей. Святополк, с неохотой согласившийся на предприятие, обещание выполнил — ждал Эймунда, и с ним ждали десять конников. Шестеро варангов вылезли из лодок на берег. Святополк подошел к ним.
   — Что же? — осведомился он, не здороваясь.
   — Плотник не прибыл еще? — спросил Эймунд, ища что-то или кого-то глазами.
   — Какой плотник? — холодно спросил Святополк.
   — С телом. Борис убит, а тело везет… вез… плотник.
   — Это такая шутка? — спросил Святополк.
   — Какие шутки, что ты, князь, — голос Эймунда звучал несколько растерянно. — Разве сюда не приставала ладья? С плотником…
   Он понял, что если еще раз скажет «плотник», Святополк решит, что у него, Эймунда, помутился разум.
   — В общем так, — сказал он. — Дело сделано. Теперь самое время идти в Киев с войском, ибо Ярослав…
   — Приказы здесь отдаю я, — сухо сказал Святополк. — И планы составляю тоже я. Ты не справился с поручением и весьма нелепым способом пытаешься это скрыть, не так ли.