Янушевич Татьяна. Мое время

   Я стала отряхивать его плащ, - надо же куда-то девать свою суету, он послушно поворачивался.
   - А знаете, раньше, давно, здесь был мой дом. Извините, если ошибаюсь, но Вы очень похожи на одну маленькую разбойницу, что воровала у нас сирень... Засмотрелся вот. Позвольте представиться, Сергей...
   Жаль, что в Новосибирск он прилетел всего на несколько часов. Мы побродили по Центру города, и я проводила его в Аэропорт. Скрипач. Не знаменит, но вполне успешен. Сейчас живет в Вене. В России бывает с гастролями, удалось завернуть на родину поклониться.
   - Смешно поклонился, ничего не скажешь. Спасибо Вам большое, что встретились на пути. У меня здесь никого нет. В общем-то, и воспоминания остались не самые радужные. Рос я одиноким и болезненным юнцом. Семью нашу, весьма разветвленную, со многими талантами, дружную.., ну да что теперь говорить.., истребили под корень. Сами понимаете, сразу попали в зону отчуждения. А уж меня оберегали от всего и вся. Как я завидовал, глядя в окно на вашу чумазую команду, как хотелось бегать с вами, лазить по заборам! Правда, музыкой я не тяготился. Занимался со страстью. Еще читал. Очень мне нравился Марсель Пруст. Знаете, дорогу в сторону вашего "Академического дома" мы с бабушкой называли "в сторону Свана".
   Жалко, пожалуй, что в свое время я не рассмотрела сирень как следует, околачиваясь возле палисадника с иными намерениями. Впрочем, чего теперь.., как говорит Сергей.
   Надо же, а "в сторону Свана" я тоже играла. Правда, книжку прочитала позднее. Этот ранний ориентир "в сторону...", когда еще путаешь право-лево, задан с такой точностью, что его хочется присвоить. С годами он становится направлением памяти в сторону прожитой жизни. Стоит ли называть то время утраченным? Ведь там оставлены вехи, с которых можно считывать текст снова и снова, попадая в разные измерения.
   А мы с бабушкой ходили "в сторону Оперного театра". И почему-то никогда не говорили: "в сторону четвертого магазина", хотя он там рядом на углу, и в него ходили гораздо чаще, - были приписаны во время войны, получали продукты по карточкам. И путь лежал как раз мимо палисадников. За ними, в сердцевине квартала стояли два здания - "Дом артистов" и "Дом политкаторжан". Вместе с нашим - они составляли оплот местной интеллигенции. Сейчас вспомнить, так почти в каждой квартире жили приятели наших родителей, - молодой советский круг был не особенно широк. А вот новониколаевский слой плотно забивал деревянными домиками жилую полосу между главной просекой - Красным проспектом и бывшим кладбищем, которое превратилось в парк и стадион.
   Наша детская интуиция подсказывала, что именно там, за глухими ставнями и заборами, под дощатыми крышами, заросшими плешивым бархатом мхов, таятся настоящие тайны. Правдами и неправдами мы проникали туда. Порой "нечаянно" сваливались с забора, и не обязательно нас гнали, попадались сердобольные старушки, мазали наши раны зеленкой. Позже на "тимуровской волне" удавалось просочиться вслед за тяжелыми сумками.
   - Ах, деточка, вот уж спасибо, давай-ка угощу тебя чаем с вареньем...
   И потом из гостей уже выходишь, прижимая к груди затрепанного "Квентина Дорварда" или "Капитана Блада".
   Нас привораживала антикварная обстановка этих жилищ: гравюры, фарфоры, вышивки, скатередки с кистями, этажерки, пуфики.., обитые плешивым бархатом... Тайны витали в самом старомодном запахе, в элементах уклада, в разговорах поверх наших голов. Вырисовывались удивительные истории.
   Например, очень нам нравилась Седая Дама. Лицо прямо портретное: высоко взбитая голубая прическа, высокий с горбинкой нос, верхняя губа высоко обнажает длинные зубы, выразительно артикулируя слова с высокородным, нам казалось, акцентом. И что же выяснилось? Это была настоящая англичанка. В Россию ее привез бравый поручик, герой Первой Мировой войны. Да вскорости и бросил. Без денег, без языка, с младенцем на руках. До Сибири ее донесло с Колчаковской армией. Младенца вырастила, выучила. Ее дочь и нам потом преподавала в школе английский.
   Рядом, в мансарде обитал странный дед. То ли больной, то ли просто сидел он вечно в своей скворечне, в парчовом халате в парчовом кресле. На вычурном столике стоял заварочный чайник, из которого он попивал прямо из носика. А больше вроде ничего и не было. Кто уж за ним присматривал? Сюда я попала, выполняя поручение одной знакомой, уже из нашей дворовой слободы, и долго служила у них почтальоном. Знакомая была профессоршей, очень смешная, словно девчонка, заманивала меня за сараи и вручала секретку. У меня же ответное послание выхватывала нетерпеливо, вскрывала трепещущими пальцами, всхлипывала, хихикала, иногда зачитывала вслух стихи с мелких страничек, затканных парчовым почерком. А взрослые ее дети, оказывается, вполне готовы были принять в семью романтического вздыхателя. Так нет же!.. Дед встречал меня и, не задерживая, провожал одним восклицанием:
   - Прелестная!
   Разные выплывали истории. И чем больше мы взрослели и узнавали, тем сильнее ощущалось, что не такие уж мы безродные. Это в приповерхностных кругах общения многое скрывали, боялись. А старики не особенно строго соблюдали секреты, да и как не блеснуть перед мальцами былым богатством жизни своей.
   Путь мой "в сторону Свана", может быть, "в сторону Пруста", уводил далеко за пределы провинции нашей, уводил в безграничную глубину прошлого, которое ощущалось общим, будто уже литературным, его хотелось присвоить. И кульминацией этого пути был Театр, что собрал под своим куполом бесчисленные вариации на одну и ту же тему - "Жизнь человеческая".
   Я иду по нашей улице и раздумываю о том, как естественно позади прожитой жизни старость смыкается с детством, словно время человека стремится выполнить полное кольцо и замкнуться в единой точке. И благодатная тут обнаруживается игра старого с малым. В детстве у нас еще только мечты о будущем. Воображение жадно хватает чужие эпизоды, книжные модели судеб, которые все хочется пережить и непременно всеми стать действующими лицами. В старости же вдруг замечаешь, что воображение гибко, услужливо превращает воспоминания в "мечты памяти". Действительный эпизод в ирреальности прошлого служит разве что ключом к раздумью, он оплетается подробностями возможных поступков, наполняется различными смыслами. В том лабиринте прошлого ты снова многолик, свободен к выбору, безвременен.
   Сейчас я направляюсь в противоположную сторону, что имеет у нас простое название "на базар". Этот путь в два квартала, до камешка, до дюйма выложен событиями, начиная с сорок четвертого года. И не только моими. Наверно, я так и ступаю след в след за бабушкой, за мамой. Батины размашистые шаги тоже имеют отметины. Интересно, о чем они размышляли?.. Здесь, в заданном русле улицы, закрепленном с одного боку стеной домов, по другому борту - стадионом, я ловлю отраженья, конден-сирую сходство. И чем скорее догоняю возрастом предшественников моих, тем явственней чувствую непрерывное единство, последовательность и одномоментность. Мне нравится такая повторность, каждодневная ритмическая повторяемость, словно опора в потоке времени.
   В нынешнем году зима необычно для наших широт отступила, отдала ноябрь поздней осени. Небо синее неправдоподобно, аж сердце щемит. Дома вдоль улицы очерчены не строго, словно взяты одной ступенчатой линией, густой и необязательной. Влажные контуры деревьев. Нежная талая мокрость газонов в рыжей лиственничной хвое. По блескающей плоскости асфальта снуют яркие автомобили - большие жуки, оживившиеся от тепла. Какая-то ностальгия природы по своей весне. Впереди меня подпрыгивает тень, она ещё держит привычный силуэт.
   Впереди меня попрыгивает мой полуторогодовалый сын Мишка. Он только учится ходить, но стоит заслышать музыку, растопыривает ручки и давай танцевать. Музыка-то, наверняка, из окошка Вадима Иваныча. Давнишний и обожаемый сосед, маэстро, король Ретро, самая артистичная фигура в городе. В кулисах этих кварталов он постоянно разыгрывает собственный Amarcord. В нашу отроческую старину, когда пластинки могли заводить считанные гурманы, мы торчали под его окном, приплясывая под Утесова, и орали с наслаждением:
   - Накрути патефон!
   Из-за угла дома выскакивает мой семилетний сын.., да с ним целая команда! Дерутся портфелями с девчонками.., может, среди них и мы с Женькой?...
   Долгоногий очкарик бежит наперерез трамваю, - ох, нет на тебя Алехиной!.... Но я уже не смею крикнуть, - у сына своя доблесть.., а наша ватага уносится на трамвайной колбасе в другие пампасы...
   В этом ноябре Мишке исполнилось двадцать восемь, пишет мне теперь из Гамбурга замечательные письма. Пожалуй, его путешествие будет "покруче", чем мои студенческие "бега".
   Вон идет ещё один длинный... Друг мой поэт Прашкевич. Тут ему как раз по дороге в Союз писателей. Импозантен "до чрезвычайности". Мэтр, что и говорить, - "мэтр девяносто". Может, зря я тогда... двадцать?.. тридцать?.. сорок?.. или сколько уж лет назад постеснялась его окликнуть? Он приехал из Тайги и жил в нашем доме у Поспеловых. Я "случайно" попадалась ему на пути, многократно забегая вперед.., однако он гнался за Музой своей и меня не заметил. Теперь и помыслить нельзя, как бы мы друг без друга жили. Недавно Генка заявил, что в моих записках мало "про это". Ещё чего, так бы я ему и призналась!..
   Кстати, вот скверик, что около нашей девичьей школы, с негустыми, но "темными аллеями"... Когда школы смешали, тут учился Славка Берилко, его дом рядом. Я же перешла в хулиганскую сорок вторую. Оно и получилось, что мы пропустили друг друга, хотя свои эпизоды расставляли в смежных местах и влюблялись, как оказалось, в одних и тех же соучащихся. Потом же именно в этом сквере мы и заключили пожизненный "Пелопонесский союз".
   Много значительных свиданий происходило под школьными саженцами. Однажды мы сидели здесь на скамеечке с таинственным Ц.П. Нет, конечно!... Беседовали...
   Чуть дальше, возле базара до середины шестидесятых сохранялся одноэтажный нэпманский уголок. Эдакий бревенчатый "гостиный двор", или еще "ярмарка чудес", - чего там только не было в тесных лавочках, комиссионках, скупках. В трактире буйствовали и дрались. На завалинке у "фото-салона" ждали очереди, чтобы засунуть голову в дырку на полотне с всадником, попирающим Кавказские горы. Мы успели запечатлеть здесь парные портреты. С Вовой Горбенко (и с голубком, которого специально поймали, но Горб сдрейфил в последний момент). С Эдькой Шиловским (купили намеренно розы, но ему показалось слишком...). С Женькой Булгаковой - вся наша улица - парный портрет. Ныне квартал забран в сплошное строение, из угловой витрины фото-салона подмигивает мне украдкой фото-глазок: "А помнишь?.."
   Под крыло моей улицы, поразительно! - собрались постепенно все мои друзья из городской части нашей компании. Академгородцы и прочая многочисленная родня из иных земель приезжает прямо в мой дом. Так уж заведено.
   Ну и, наконец, базар. Второй упорный знак на этом промежутке. Начальные открытия, безусловно, были с бабушкой. У входа, у ворот продавали петушков на палочке, маковки, невероятные бумажные цветки и китайские веера. И всегда сидели нищие на тротуаре.
   - Вон, видишь, самый главный шишок*, - шутила бабушка, - кто зимой и летом в шубе? Шишок. Вроде бы он есть, а вроде и нет. Говорят, очень богатый человек, на наши шиши дом себе отгрохал.
   Сразу за воротами, чуть снег сойдет, раскидывался балаган. Цирк, да не цирк. Каждые четверть часа Петрушка зазывал на представление, потом под рев и грохот стенки ходили ходуном, и ничего не разъяснял аляповатый плакат - "Мотогонки по вертикальной стене". Почему-то бабушка, завзятая театралка, брезгливо отказывалась вести меня внутрь. А вот мама пошла со мной. Мы радовались акту развлечения просто так, без всякой критики. Потом еще накупили зеленого гороха, репки и морковки. Она была совсем, как я. С моей сестрой Ленкой мы становимся совсем, как она, всегда водим маленькую внучку в цирк, хлопаем самозабвенно всему, что покажут.
   На базаре завораживало все! И лица, и товар, и прорывающееся с неудержимой силой какое-то особо-рыночное ненасытное желание этого всего. Оно разукрашивало снедь в сочные, страстные краски, как в стихах Бойкова:
   ... У квашеной капусты аппетитна
   морковная улыбка в синих ведрах.
   Пупырчатые огурцы в кадушке
   готовы и без лапок в руки прыгнуть.
   А луковицы эти с хохолками
   шуршат не хуже новеньких рублей.
   С Бовином мы по базару любим не просто ходить, но шастать, так же, как по лесу, по городу, по стране, по любому пространству, где интересен всякий предмет, - его следует разглядеть и эдак, и так, и еще с подветренной стороны, чтобы уловить тончайший звуковой аромат сути.
   И отсюда, словно в волшебном сне, я непременно перемещаюсь в Среднюю Азию, на восточный базар, и шагаю уже рядом с Батей. Наша экспедиция заехала в город за продуктами. Сам он несет под мышкой гигантский арбуз, мне доверено тащить дыню.
   - А что, если нам заглянуть к знакомой буфетчице? Старикам не возбраняется тяпнуть по стаканчику, - хитрят его развеселые глаза, .., похоже, он мною доволен...
   Похоже, я теперь могла бы тоже так сказать моему Михаилу, на каком-нибудь западном разливанном кругу, - это почти то же самое, что коснуться шпагой плеча.....
   Я возвращаюсь с рынка и обязательно на этом обратном пути встречаюсь со здешним Солнцем лицом к лицу. У нас давние игры, - все-то мы перемигиваемся, да корчим друг другу рожи, как в зеркале, да изображаем общих знакомых. Оно охотно уступает свою сияющую дыру в полотне неба, куда без всякой очереди просовывает голову каждый, кто пожелает. Порой случается, что на этом месте зияет лишь тусклое пятно на холодном небесном пепле, тогда я думаю, - позабыла кого-то.., но может быть, завтра вспомню...
   Сейчас же прямой слепящий взгляд мне говорит в Батиных интонациях: "А не много ли натощак? Ну, затеяла композицию, ладно, однако не все же враз!"
   Оно и действительно. Странствие следует завершать. Я оставлю тут, в конце, дырку, - мало ли, какую историю еще захочется встроить. Ведь и кроме воспоминаний, мое пространство далеко не все заполнено фантазиями и размышлениями, а сколько еще неожиданных встреч может произойти. Вовсе не исключено, что потянется шлейф рассказов, как обычно бывает у авторов одного произведения.
   А пока я продолжаю совершать свои ежедневные круги, и действительно, оптика памяти безмерна. Круги неминуемо будут сужаться, их втягивает воронка времени. Скважина моей вороночки, верно, откроется в моем же дворе.
   Я сижу там на лавочке под стеной дома. В шубе и в пимах. Греюсь на солнышке. В куске неба, выкроенного крышами, носятся стрижи. Привычно из памяти выскакивает моментальный снимок: маленький сын мой Мишка сидит на уступе обрыва над речкой, загорелый, в красных трусишках, сидит, обняв колени, как Маугли, прямо над ним в золоте летнего неба снуют стрижи. Когда вот так стремительно летишь, дух захватывает, высота твоя - в будущем. Оглянешься, глубина твоя - в прошлом. А осядешь, то и поймешь, - настоящее твое емко до бесконечности. В нем сплетаются всемыслимые узоры, соединяется разновременье, что и есть композиция жизни. Человек, конечно же, смертен, но вот счастье его существования - бессмертно. Потому, что счастье - это все то, к чему ты сейчас причастен, то есть наша любовь. Господи, как хорошо.
   Я, наверное, молюсь. Молитва - последняя наша свобода.
   - Бабушка, кто там такой в шубе, все время сидит на скамейке?
   - Да шишок это, детка. Самый старый шишок в нашем дворе. Хранитель. А что летом в шубе, так им иначе нельзя, - никто не увидит и не будет слушаться...
   * Теперь, через годы, приходится пояснить: И.Н. Дятлов был замечательный человек, очень веселый и добрый, а кожаное пальто - дань моде, или скорее, носили, что было. Представляю его замешательство, когда мы явились. Прошу прощения перед памятью его.
   * Наталья Гончарова - художник. Эпизод взят у М.И. Цветаевой "Наталья Гончарова".
   * Герман Гессе.
   * Песня Хозяина Мира из индусской легенды "О начале всех вещей".
   * Дао - естественный путь вещей (по одной из интерпретаций).
   * В русской этимологии "победный" - это еще и "бедный".
   * М. Монтень ахнул бы, узнав, что его слова кощунственно применили к бесформенному множеству. Может быть, обрадовался бы? Но для скептических выводов позже мы бы дали ему повод.
   * Более подробное исследование "Символов красоты" можно посмотреть у
   И. Анненского в "Книгах отражений".
   * Рассказ "Белая уточка".
   * С таким же названием публиковалась повесть моих друзей - Г. Прашкевича и В.Свиньина. Эта глава как бы никакого отношения к ней не имеет.
   * Агасфер - еврей из Иерусалима, по ремеслу сапожник.
   * М. Цветаева. "Мой Пушкин".
   * Ван Би.
   * Г. Прашкевич "Возвращение", посвящается В.М. Шульману.
   * Александра Павловича мамин папа Готфрид Христофорович когда-то прятал у себя от жандармов. С Женей (у нас дома - тетей Женей) мама дружила всю жизнь.
   * Обласок - долбленая лодка, похожая на пирогу.
   * Ути - безымянный молодой индеец из книжки Сат Ока "Земля Соленых Скал".
   * Копаные каналы и короткие тропы, по которым можно волоком перетащить лодки с одного озера на другое.
   * Первый закон классической механики, сформулированный Ньютоном 1687 г.
   * Дао-дэ-дзин
   * В общем виде: "Действие всегда равно противодействию".
   * "...и над всеми - надежная защита - спокойное, прозрачное небо и пляшущий Леопард, скрывающий усмешку за длинными усами". Описание голубого щита с гербом князя Салина из книги "Леопард" Джузеппе Томази ди Лампедуза. Книжку Кузьма мне подарил.
   * в котором мне ничего больше не нравится, начиная с текста "Хождение по мукам".
   1 передергивая слегка Анатоля Франса. Кстати, Кузьму иногда называли Анатоль Рюсс (ведь его настоящее имя - Анатолий Иванович Бахтырев).
   1 Старинный псалом, обращенный к Святому Иоганну - покровителю певцов..
   1 Это я же и пересказала Батину историю, как на палубе пиратского судна состоялась дуэль юнги - смешливого француза, Фрике, который вышел с намыленной шваброй против толстого чванливого немца с тяжелым мечом.
   * Договор, соглашение (фр.)
   ** То же (лат.)
   *** Всё своё ношу с собой (лат.) (Уж я поискала перевод).
   * Это теперь, в конце века, стало известно, обнаружилось побоище, река обнажила, размыла берег.
   * Капуста, сваренная дважды (лат.)
   ** Берегись, чтобы быть благополучной (лат.)
   *** Ясно, и для мудрого еще останется (лат.)
   (Здесь и ранее перевод как бы редактора).
   * Летать- то летаю, да сесть не дают". Есть такая на Руси поговорка.
   * Ремез плетет гнездо, похожее на рукавичку с обрезанным большим пальцем - это вход.
   * В те времена хлеб в столовых был бесплатным.
   * Войно-Ясенецкий, архиепископ и знаменитый хирург. В 1924-м году был сослан в Енисейск. Позже о нем были написаны книги. И множество легенд передавали люди о великом целителе и святом Луке.
   * Страшное время, время ужаса, оцепенения.
   * Как в том анекдоте: "Приезжает в СССР де Голль, потом английская королева, принц Сианук,... - все хотят повидать Васю, простого рабочего Путиловского завода..."
   И дальше, - разговаривает Вася с римским Папой.
   - А кто это там с нашим Васей беседует ?..."
   * Que faire? (кё фер?) - что делать? (фр.) - сноска к одноименному рассказу Тэффи.
   * "Хроника текущих событий" (с 1968 года).
   ** Комитет прав человека (с 1970 г.). Организаторы: А.Сахаров, В.Чалидзе, А.Твердохлебов.
   * Томас Манн. "Иосиф и его братья".
   * Характеристики незнакомых мне людей оказались очень точными: первый сошел с ума, второй наделал много подлых дел.
   * Собаку Глана звали Эзон.
   * Поездку на море Н.Матвеевой всё-таки устроили.
   * Томас Манн. "Иосиф и его братья".
   * Ее еще называют "Голубиная книга". Она учит самопознанию человека в мироздании и мироздания в человеке.
   * Здесь и далее будут приводиться некоторые цитаты из "признаний" моих героев, в свободном пересказе.
   * Пусть непросвещенного читателя не смущают специальные термины, как они ничуть не смущали автора "гипотезы", ибо соотносясь с глубинами недр, в данном случае они не содержали глубокого смысла.
   * А в голове держал классический изыск: труд - отец удовольствий.
   * В обмане - истина. Что некоторые сподвижники примитивно поняли, как "in vino veritas".
   * Предрешенная предпосылка.
   * Докторская диссертация.
   * Название фильма Данелия по старо-французскому сюжету.
   * Последняя гексаграмма в "Книге Перемен".
   * Глава 15, про адвоката.
   * Шиш - имеет много значений, в т.ч. - нищий, бродяга, вор, обманщик, домовой, а также - кукиш, фига, ничто.