Страница:
— Так это за тобой гонялись возчики, браня за то, что ты дразнил их лошадей?
— Э-э… Ну и что?
— Когда ты удирал от них, шнур, верно, порвался. Пенал упал на, дорогу, и его подобрал какой-то самурай, который как раз разговаривал с возчиками. Вернись и забери свой пенал у него.
— А вы ничего не напутали?
— Нет.
— Спасибо!
Дзётаро сделал несколько шагов, и молодая женщина окликнула его:
— Подожди! Не надо никуда бежать. Я вижу того самурая, он направляется сюда. Вон тот, в рабочих хакама.
Дзётаро, застыв на месте, впился глазами в незнакомца.
Это был внушительного вида мужчина лет сорока. Все в нем было крупнее обычного — рост, иссиня-черная борода, широкие плечи, мощная грудь. На кожаные носки у него были надеты соломенные сандалии-дзори, ноги, казалось, попирали землю. Дзётаро с первого взгляда понял, что перед ним выдающийся воин, состоящий на службе у очень знатного даймё. Оробев, мальчик боялся подать голос.
Самурай, к счастью, заговорил первым, подозвав к себе Дзётаро:
— Не ты ли, разиня, обронил бамбуковый пенал перед храмом Мам-пукудзи?
— Это он! Вы нашли его?
— Не знаешь, что надо прежде сказать слово «спасибо»?
— О, простите! Благодарю вас, господин.
— В пенале важное письмо. Когда хозяин посылает тебя с поручением, ты не должен останавливаться по дороге, дразнить лошадей, цепляться за телеги и отвлекаться на посторонние дела.
— Да, господин! Вы заглянули внутрь?
— Разумеется. Когда что-то находишь, то разглядываешь вещь и потом возвращаешь хозяину. Я не сломал печать на письме. Теперь ты должен проверить, все ли в порядке.
Дзётаро, сняв колпачок пенала, заглянул внутрь. Убедившись, что письмо невредимо, он повесил пенал на шею и мысленно поклялся не потерять его.
Женщина, казалось, радовалась не меньше Дзётаро.
— Вы очень добры, господин, — поблагодарила она самурая, как бы извиняясь за недостаточную учтивость мальчика.
Все трое зашагали по дороге.
— Мальчик с вами? — спросил самурай.
— Нет, впервые вижу его.
Самурай улыбнулся:
— Вместе вы и правда выглядели бы странно. Он — потешный дьяволенок. И на шляпе надпись «Сдаем ночлег».
— Он по-ребячьи непосредственный, поэтому такой милый. Мне он нравится. Ты куда идешь? — спросила женщина, обратившись к мальчику.
Шагая между взрослыми, Дзётаро повеселел.
— В Нару, в храм Ходзоин.
Внимание Дзётаро привлек узкий длинный предмет, завернутый в парчу, который выглядывал из-под оби девушки.
— У вас тоже пенал с письмом? Смотрите не потеряйте!
— Пенал? Где?
— В оби.
Девушка рассмеялась.
— Это не пенал, малыш, а флейта.
— Флейта?
Дзётаро горящим от любопытства взором уставился на парчовый сверток, едва не уткнувшись головой в грудь девушки. Внезапно он отшатнулся от попутчицы, не сводя с нее застывшего взгляда.
Дети способны оценить женскую красоту или, по крайней мере, инстинктивно почувствовать целомудрие женщины. Дзётаро восхитился очарованием девушки. Он ощутил несказанное счастье и благоволение судьбы, оказавшись рядом с такой красавицей. Сердце Дзётаро бешено колотилось, голова слегка кружилась.
— Флейта… Вы играете на флейте, тетя? — спросил он. Вспомнив, как на слово «тетя» обиделась Акэми, Дзётаро изменил вопрос: — Как вас зовут?
Девушка рассмеялась и бросила веселый взгляд на самурая поверх головы мальчика. Похожий на медведя воин тоже расхохотался и в густой бороде сверкнули крепкие, ослепительно белые зубы.
— Славный мальчуган! Если ты спрашиваешь у кого-то имя, то сначала должен назвать свое. Так поступают вежливые люди.
— Меня зовут Дзётаро.
Ответ вызвал новый приступ смеха.
— Так не честно! — закричал Дзётаро. — Вы узнали мое имя, а я до сих пор не знаю вашего. Как вас зовут, господин?
— Сода, — ответил самурай.
— Это фамилия. А имя?
— С твоего позволения я пока не назову имени.
Довольный, Дзётаро обратился к девушке:
— Теперь ваша очередь представиться. Наши имена вам известны. Будет невежливо, если вы скроете свое?
— Меня зовут Оцу.
— Оцу?
Дзётаро на мгновение задумался, ответ, видимо, его удовлетворил, и он продолжал:
— Почему вы странствуете с флейтой?
— Зарабатываю на жизнь.
— Это ваше ремесло?
— Я не знаю человека, для которого игра на флейте была бы ремеслом, но флейта позволяет мне совершать долгие путешествия. По-моему, игра на флейте для меня стала средством зарабатывать на жизнь.
— Вы играете такую музыку, которую я слышал в квартале Гион и в храме Камо? Музыку для храмовых танцев?
— Нет.
— Музыку для танцев? Кабуки?
— Нет.
— А что же?
— Самые простые мелодии.
Самурай тем временем разглядывал длинный деревянный меч Дзётаро.
— Что это у тебя за поясом? — поинтересовался он.
— Деревянный меч, неужели не ясно? Я-то думал, что вы самурай!
— Да, я самурай. Я просто удивился, что ты его таскаешь. Зачем он тебе?
— Буду учиться фехтованию.
— Неужели? У тебя есть учитель?
— Да.
— Письмо ему адресовано?
— Да.
— Если он твой учитель, то должен быть истинным мастером.
— Не совсем.
— То есть?
— Все говорят, что он слабак.
— Тебе не обидно состоять при слабом учителе?
— Я и сам мечом не владею, так что мне все равно.
Самурай изумился. Едва сдерживая улыбку, он серьезно смотрел на мальчика.
— Ты изучал основы фехтования?
— Не совсем. Вообще-то я еще ничему не учился.
Самурай, не выдержав, расхохотался.
— С тобой дорога покажется короче. Ну, а вы, барышня, куда направляетесь?
— В Нару. Пока не знаю, куда именно в Наре. Больше года я разыскиваю одного ронина. Говорят, их теперь много в Наре, вот я и иду туда, хотя не очень доверяю слухам.
Показался мост в Удзи. На веранде чайной благообразный старик обслуживал посетителей. Заметив Соду, старик приветливо поздоровался.
— Как приятно видеть человека из Ягю! — сказал он. — Заходите! Милости просим!
— Мы передохнем немного. Не найдется ли для мальчика чего-нибудь сладкого?
Спутники Дзётаро сели, но он стоял. Сидение было скучным делом для него. Когда принесли сласти, Дзётаро сгреб их в кулак и убежал на пригорок за чайным домиком.
Оцу, отпивая чай маленькими глотками, спросила старика:
— Далеко ли до Нары?
— Изрядно. Даже хороший ходок до заката доберется лишь до Кидзу. Такой девушке, как вы, придется заночевать в Таге или Идэ.
В разговор вмешался Сода.
— Барышня уже несколько месяцев ищет одного человека. По-твоему, молодой женщине безопасно в наши дни идти одной в Нару, не зная, где остановиться на ночлег?
Старик от изумления округлил глаза.
— Неужели она не подумала об этом? И речи быть не может! — решительно заявил он. Старик замахал на Оцу руками. — И думать нечего! Если бы с тобой был надежный попутчик, тогда другое дело. Для одинокой девушки Нара — очень опасное место.
Хозяин налил себе чаю и пустился в рассказы о том, что слышал о жизни в Наре. Большинство полагают, что древняя столица — безмятежный уголок со множеством красивых храмов и стадами ручных оленей, благодатное место, обойденное войной и голодом. На самом деле город давно изменился. Никто не знает, сколько ронинов из потерпевших поражение в битве при Сэкигахаре укрылось в Наре. Сторонники Осаки, они сражались в основном в Западном войске. Лишенные средств к существованию, ронины теперь потеряли надежду найти себе применение в мирной жизни. Укрепление сёгуната Токугавы лишало беглецов возможности со временем взяться за меч, не нарушая законов.
Не у дел оказалось около ста тридцати тысяч самураев. Победоносный клан Токугава конфисковал владения, приносившие в год до шести с половиной миллионов коку риса. Собственность была частично возвращена некоторым феодальным владетелям, однако почти восемьдесят даймё с доходом в двадцать миллионов коку риса безвозвратно лишились своих поместий. На каждые сто коку приходилось по три самурая, потерявших службу и рассеявшихся по разным провинциям, а с учетом их домочадцев и слуг общее количество составляло не менее ста тысяч человек.
Войскам Токугавы было трудно контролировать Нару и окрестности горы Коя, где располагалось множество храмов. Эти места считались надежным убежищем для беглецов, стекавшихся сюда толпами.
— Возьмите знаменитого Санаду Юкимуру, — продолжал старик. — Он скрывается на горе Кудо. Про Сэнгоку Соя говорят, что он прячется неподалеку от храма Хорюдзи, а Бан Данъэмон — в храме Кофукудзи. Сколько их таких!
Все они были обречены на смерть, покажись они на людях. Будущее они связывали только с новой войной.
По мнению старика, знаменитые ронины, выйдя из укрытия, не пропали бы. Имея высокий авторитет, они обеспечили бы себя и свои семьи. Куда опаснее были нищие самураи, рыскавшие по окраинам и закоулкам города в поисках работы для своих мечей. Добрая половина этих молодцов затевала драки, играла в азартные игры и нарушала закон другими способами, надеясь, что затеянные ими беспорядки заставят Осаку взбунтоваться и вновь взяться за оружие. Некогда тихий город Нара превратился в гнездо отъявленных сорвиголов. Девушке идти туда одной все равно что облить кимоно маслом и прыгнуть в огонь. Старик настаивал, чтобы Оцу изменила первоначальный план.
Оцу задумалась. Будь у нее капля уверенности во встрече с Мусаси в Наре, она без страха пошла бы туда. Ее надежды не имели почвы под собой. Она просто шла в Нару, как путешествовала по другим местам с той поры, как Мусаси бросил ее на мосту в Химэдзи.
Замешательство девушки не ускользнуло от Соды.
— Ваше имя Оцу, так ведь?
— Да.
— Я не сразу решился предложить вам, Оцу, но послушайте меня. Почему бы вместо Нары вам не отправиться во владения Коягю?
Сода посчитал нужным подробнее рассказать о себе, чтобы развеять возможные сомнения девушки и уверить ее в искренности намерений.
— Меня зовут Сода Кидзаэмон, я состою на службе у семейства Ягю. Мой сюзерен, которому уже восемьдесят лет, сейчас не у дел. Он тоскует от праздности. Услышав, что вы играете на флейте, я подумал, как чудесно пригласить вас к нам, чтобы вы музыкой отвлекали старца от грусти. Вам бы подошла такая работа?
Старик тут же поддержал самурая.
— Непременно соглашайтесь! Знайте, владелец Коягю — это великий Ягю Мунэёси. Удалясь от мирских дел, он принял имя Сэкисюсай. После Сэкигахары его наследник Мунэнори, владелец Тадзимы, был вызван в Эдо и получил пост советника при управлении двора сёгуна. Семейство Ягю не имеет себе равных в Японии. Приглашение в Коягю — великая честь. И не вздумайте отказаться!
Кидзаэмон занимал значительное положение в доме Ягю. Оцу обрадовалась, что не ошиблась, угадав в Соде не простого самурая, но не решалась немедленно ответить на его предложение.
— Не хотите? — спросил Кидзаэмон, не услышав ни слова от Оцу.
— Я не могла и мечтать о подобном. Боюсь, что моя игра недостойна слуха столь почтенного человека, как Ягю Мунэёси.
— Не волнуйтесь! Ягю не похожи на семьи других даймё. А Сэкисюсай непритязательный и спокойный по характеру, как мастер чайной церемонии. Его огорчила бы вычурность, а не погрешности в игре на флейте.
Оцу подумала, что пребывание в Коягю, а не бесцельные блуждания по Наре, давало ей проблеск надежды на будущее. Семья Ягю после смерти Ёсиоки Кэмпо считалась признанным авторитетом в области боевых искусств. К ним, вероятно, стекаются мастера фехтования со всей страны, и может быть, даже существует книга для записи посетителей. Какое счастье найти в ней имя Миямото Мусаси!
Воодушевившись, Оцу весело ответила:
— Если вы не шутите, я готова!
— Великолепно! Я вам очень признателен. Сомнительно, чтобы женщина пешком осилила путь до Коягю до наступления темноты. Вы умеете ездить верхом?
— Да.
Кидзаэмон вынырнул из-под навеса на улицу и, повернувшись к мосту, сделал знак рукой. Подбежал слуга, ведя за повод коня. Кидзаэмон усадил Оцу верхом, а сам пошел рядом.
Дзётаро, увидев их со взгорка, закричал:
— Уже уходите?
— Да!
— Подождите меня!
Дзётаро догнал Оцу и Кидзаэмона, когда они въехали на мост в Удзи. Самурай поинтересовался, что мальчик делал на холме. Дзетаро ответил, что там, в роще, люди играют в какую-то игру. Дзётаро не знал, во что именно, но забава показалась ему интересной.
— Отребье из ронинов! — хмыкнул слуга. — У них нет денег на пропитание, они заманивают путников и обирают до нитки. Какой позор!
— Зарабатывают на жизнь игрой? — переспросил Кидзаэмон.
— Играют самые смекалистые, — ответил слуга. — Остальные промышляют похищением людей и шантажом. Никто не может найти управу на эту разбойничью шайку!
— Почему местное начальство не арестует их или не выдворит прочь?
— С ними не справиться, их слишком много. Ронины из Кавати Ямато и Кии объединяются, они превзойдут уездное войско.
— Говорят, их полно и в Коге.
— Туда бежали ронины из Цуцуи, рассчитывая переждать там до следующей войны.
— Вы ругаете ронинов, — вмешался Дзётаро, — а среди них есть и хорошие люди.
— Ты прав, — согласился Кидзаэмон.
— Мой учитель — ронин. Кидзаэмон засмеялся.
— Поэтому ты их защищаешь! Преданный ученик. Ты говорил, что идешь в Ходзоин? Твой учитель там?
— Не знаю точно. Он велел мне спросить в храме, где его искать.
— Какой у него стиль фехтования?
— Не знаю.
— Ученик и не ведаешь о его стиле?
— Господин, — вмешался слуга, — фехтование стало модой, только ленивый не занимается им. На этом тракте в любой день вам попадется на глаза десяток бродячих мастеров. Теперь объявилось много ронинов, готовых давать уроки.
— Ты, верно, прав.
— Они занимаются этим, вообразив, будто даймё чуть ли не соперничают, чтобы нанять хорошего фехтовальщика на службу за четыре-пять тысяч коку риса в год.
— Неужели можно так быстро разбогатеть?
— Так точно. Страшно даже подумать! Мальчишки и те с деревянными мечами. Воображают, что достаточно выучиться дубасить людей и станешь настоящим мужчиной. Сколько таких! Самое печальное, что в конце концов большинство из них влачит голодное существование.
Дзётаро вспыхнул от обиды.
— Повторите еще раз!
— Смотрите-ка! Похож на блоху, которая тащит на себе зубочистку, а уже возомнил себя великим воином!
Кидзаэмон засмеялся.
— Успокойся, Дзётаро! Не то снова потеряешь пенал.
— Ни за что! Не беспокойтесь обо мне!
Некоторое время шли молча. Дзётаро обиженно надулся. Взрослые смотрели на солнце, медленно катившееся к закату. Вскоре путники добрались до переправы на реке Кидзу.
— Здесь мы расстанемся, приятель. Темнеет, так что поспеши. И не зевай по сторонам.
— Оцу, а вы? — обратился к девушке Дзётаро, полагая, что они продолжат путь вместе.
— Совсем забыла тебе сказать, — улыбнулась Оцу. — Я отправляюсь с господином Сода в замок Коягю. Будь здоров, хорошего тебе пути!
Дзётаро был сражен.
— Так и знал, что снова меня бросят!
Мальчик, подобрав плоский камешек, швырнул его так, что он полетел над водой несколько раз, подняв фонтанчики брызг.
— Мы обязательно встретимся! Твой дом — дорога, и я много путешествую.
Дзётаро не уходил.
— Кого вы ищете? Кто он?
Промолчав, Оцу помахала ему на прощанье.
Дзётаро с разбегу прыгнул с берега на середину маленькой лодки Скоро она была уже на стремнине, купаясь в алых лучах закатного солнца. Дзётаро оглянулся. На дороге, ведущей к храму Касаги, он различил Оцу верхом на лошади и идущего рядом Кидзаэмона. Быстро сгущавшиеся горные сумерки опустились на долину, поглотив путников, миновавших ту часть реки, где она резко сужается.
ХРАМ ХОДЗОИН
— Э-э… Ну и что?
— Когда ты удирал от них, шнур, верно, порвался. Пенал упал на, дорогу, и его подобрал какой-то самурай, который как раз разговаривал с возчиками. Вернись и забери свой пенал у него.
— А вы ничего не напутали?
— Нет.
— Спасибо!
Дзётаро сделал несколько шагов, и молодая женщина окликнула его:
— Подожди! Не надо никуда бежать. Я вижу того самурая, он направляется сюда. Вон тот, в рабочих хакама.
Дзётаро, застыв на месте, впился глазами в незнакомца.
Это был внушительного вида мужчина лет сорока. Все в нем было крупнее обычного — рост, иссиня-черная борода, широкие плечи, мощная грудь. На кожаные носки у него были надеты соломенные сандалии-дзори, ноги, казалось, попирали землю. Дзётаро с первого взгляда понял, что перед ним выдающийся воин, состоящий на службе у очень знатного даймё. Оробев, мальчик боялся подать голос.
Самурай, к счастью, заговорил первым, подозвав к себе Дзётаро:
— Не ты ли, разиня, обронил бамбуковый пенал перед храмом Мам-пукудзи?
— Это он! Вы нашли его?
— Не знаешь, что надо прежде сказать слово «спасибо»?
— О, простите! Благодарю вас, господин.
— В пенале важное письмо. Когда хозяин посылает тебя с поручением, ты не должен останавливаться по дороге, дразнить лошадей, цепляться за телеги и отвлекаться на посторонние дела.
— Да, господин! Вы заглянули внутрь?
— Разумеется. Когда что-то находишь, то разглядываешь вещь и потом возвращаешь хозяину. Я не сломал печать на письме. Теперь ты должен проверить, все ли в порядке.
Дзётаро, сняв колпачок пенала, заглянул внутрь. Убедившись, что письмо невредимо, он повесил пенал на шею и мысленно поклялся не потерять его.
Женщина, казалось, радовалась не меньше Дзётаро.
— Вы очень добры, господин, — поблагодарила она самурая, как бы извиняясь за недостаточную учтивость мальчика.
Все трое зашагали по дороге.
— Мальчик с вами? — спросил самурай.
— Нет, впервые вижу его.
Самурай улыбнулся:
— Вместе вы и правда выглядели бы странно. Он — потешный дьяволенок. И на шляпе надпись «Сдаем ночлег».
— Он по-ребячьи непосредственный, поэтому такой милый. Мне он нравится. Ты куда идешь? — спросила женщина, обратившись к мальчику.
Шагая между взрослыми, Дзётаро повеселел.
— В Нару, в храм Ходзоин.
Внимание Дзётаро привлек узкий длинный предмет, завернутый в парчу, который выглядывал из-под оби девушки.
— У вас тоже пенал с письмом? Смотрите не потеряйте!
— Пенал? Где?
— В оби.
Девушка рассмеялась.
— Это не пенал, малыш, а флейта.
— Флейта?
Дзётаро горящим от любопытства взором уставился на парчовый сверток, едва не уткнувшись головой в грудь девушки. Внезапно он отшатнулся от попутчицы, не сводя с нее застывшего взгляда.
Дети способны оценить женскую красоту или, по крайней мере, инстинктивно почувствовать целомудрие женщины. Дзётаро восхитился очарованием девушки. Он ощутил несказанное счастье и благоволение судьбы, оказавшись рядом с такой красавицей. Сердце Дзётаро бешено колотилось, голова слегка кружилась.
— Флейта… Вы играете на флейте, тетя? — спросил он. Вспомнив, как на слово «тетя» обиделась Акэми, Дзётаро изменил вопрос: — Как вас зовут?
Девушка рассмеялась и бросила веселый взгляд на самурая поверх головы мальчика. Похожий на медведя воин тоже расхохотался и в густой бороде сверкнули крепкие, ослепительно белые зубы.
— Славный мальчуган! Если ты спрашиваешь у кого-то имя, то сначала должен назвать свое. Так поступают вежливые люди.
— Меня зовут Дзётаро.
Ответ вызвал новый приступ смеха.
— Так не честно! — закричал Дзётаро. — Вы узнали мое имя, а я до сих пор не знаю вашего. Как вас зовут, господин?
— Сода, — ответил самурай.
— Это фамилия. А имя?
— С твоего позволения я пока не назову имени.
Довольный, Дзётаро обратился к девушке:
— Теперь ваша очередь представиться. Наши имена вам известны. Будет невежливо, если вы скроете свое?
— Меня зовут Оцу.
— Оцу?
Дзётаро на мгновение задумался, ответ, видимо, его удовлетворил, и он продолжал:
— Почему вы странствуете с флейтой?
— Зарабатываю на жизнь.
— Это ваше ремесло?
— Я не знаю человека, для которого игра на флейте была бы ремеслом, но флейта позволяет мне совершать долгие путешествия. По-моему, игра на флейте для меня стала средством зарабатывать на жизнь.
— Вы играете такую музыку, которую я слышал в квартале Гион и в храме Камо? Музыку для храмовых танцев?
— Нет.
— Музыку для танцев? Кабуки?
— Нет.
— А что же?
— Самые простые мелодии.
Самурай тем временем разглядывал длинный деревянный меч Дзётаро.
— Что это у тебя за поясом? — поинтересовался он.
— Деревянный меч, неужели не ясно? Я-то думал, что вы самурай!
— Да, я самурай. Я просто удивился, что ты его таскаешь. Зачем он тебе?
— Буду учиться фехтованию.
— Неужели? У тебя есть учитель?
— Да.
— Письмо ему адресовано?
— Да.
— Если он твой учитель, то должен быть истинным мастером.
— Не совсем.
— То есть?
— Все говорят, что он слабак.
— Тебе не обидно состоять при слабом учителе?
— Я и сам мечом не владею, так что мне все равно.
Самурай изумился. Едва сдерживая улыбку, он серьезно смотрел на мальчика.
— Ты изучал основы фехтования?
— Не совсем. Вообще-то я еще ничему не учился.
Самурай, не выдержав, расхохотался.
— С тобой дорога покажется короче. Ну, а вы, барышня, куда направляетесь?
— В Нару. Пока не знаю, куда именно в Наре. Больше года я разыскиваю одного ронина. Говорят, их теперь много в Наре, вот я и иду туда, хотя не очень доверяю слухам.
Показался мост в Удзи. На веранде чайной благообразный старик обслуживал посетителей. Заметив Соду, старик приветливо поздоровался.
— Как приятно видеть человека из Ягю! — сказал он. — Заходите! Милости просим!
— Мы передохнем немного. Не найдется ли для мальчика чего-нибудь сладкого?
Спутники Дзётаро сели, но он стоял. Сидение было скучным делом для него. Когда принесли сласти, Дзётаро сгреб их в кулак и убежал на пригорок за чайным домиком.
Оцу, отпивая чай маленькими глотками, спросила старика:
— Далеко ли до Нары?
— Изрядно. Даже хороший ходок до заката доберется лишь до Кидзу. Такой девушке, как вы, придется заночевать в Таге или Идэ.
В разговор вмешался Сода.
— Барышня уже несколько месяцев ищет одного человека. По-твоему, молодой женщине безопасно в наши дни идти одной в Нару, не зная, где остановиться на ночлег?
Старик от изумления округлил глаза.
— Неужели она не подумала об этом? И речи быть не может! — решительно заявил он. Старик замахал на Оцу руками. — И думать нечего! Если бы с тобой был надежный попутчик, тогда другое дело. Для одинокой девушки Нара — очень опасное место.
Хозяин налил себе чаю и пустился в рассказы о том, что слышал о жизни в Наре. Большинство полагают, что древняя столица — безмятежный уголок со множеством красивых храмов и стадами ручных оленей, благодатное место, обойденное войной и голодом. На самом деле город давно изменился. Никто не знает, сколько ронинов из потерпевших поражение в битве при Сэкигахаре укрылось в Наре. Сторонники Осаки, они сражались в основном в Западном войске. Лишенные средств к существованию, ронины теперь потеряли надежду найти себе применение в мирной жизни. Укрепление сёгуната Токугавы лишало беглецов возможности со временем взяться за меч, не нарушая законов.
Не у дел оказалось около ста тридцати тысяч самураев. Победоносный клан Токугава конфисковал владения, приносившие в год до шести с половиной миллионов коку риса. Собственность была частично возвращена некоторым феодальным владетелям, однако почти восемьдесят даймё с доходом в двадцать миллионов коку риса безвозвратно лишились своих поместий. На каждые сто коку приходилось по три самурая, потерявших службу и рассеявшихся по разным провинциям, а с учетом их домочадцев и слуг общее количество составляло не менее ста тысяч человек.
Войскам Токугавы было трудно контролировать Нару и окрестности горы Коя, где располагалось множество храмов. Эти места считались надежным убежищем для беглецов, стекавшихся сюда толпами.
— Возьмите знаменитого Санаду Юкимуру, — продолжал старик. — Он скрывается на горе Кудо. Про Сэнгоку Соя говорят, что он прячется неподалеку от храма Хорюдзи, а Бан Данъэмон — в храме Кофукудзи. Сколько их таких!
Все они были обречены на смерть, покажись они на людях. Будущее они связывали только с новой войной.
По мнению старика, знаменитые ронины, выйдя из укрытия, не пропали бы. Имея высокий авторитет, они обеспечили бы себя и свои семьи. Куда опаснее были нищие самураи, рыскавшие по окраинам и закоулкам города в поисках работы для своих мечей. Добрая половина этих молодцов затевала драки, играла в азартные игры и нарушала закон другими способами, надеясь, что затеянные ими беспорядки заставят Осаку взбунтоваться и вновь взяться за оружие. Некогда тихий город Нара превратился в гнездо отъявленных сорвиголов. Девушке идти туда одной все равно что облить кимоно маслом и прыгнуть в огонь. Старик настаивал, чтобы Оцу изменила первоначальный план.
Оцу задумалась. Будь у нее капля уверенности во встрече с Мусаси в Наре, она без страха пошла бы туда. Ее надежды не имели почвы под собой. Она просто шла в Нару, как путешествовала по другим местам с той поры, как Мусаси бросил ее на мосту в Химэдзи.
Замешательство девушки не ускользнуло от Соды.
— Ваше имя Оцу, так ведь?
— Да.
— Я не сразу решился предложить вам, Оцу, но послушайте меня. Почему бы вместо Нары вам не отправиться во владения Коягю?
Сода посчитал нужным подробнее рассказать о себе, чтобы развеять возможные сомнения девушки и уверить ее в искренности намерений.
— Меня зовут Сода Кидзаэмон, я состою на службе у семейства Ягю. Мой сюзерен, которому уже восемьдесят лет, сейчас не у дел. Он тоскует от праздности. Услышав, что вы играете на флейте, я подумал, как чудесно пригласить вас к нам, чтобы вы музыкой отвлекали старца от грусти. Вам бы подошла такая работа?
Старик тут же поддержал самурая.
— Непременно соглашайтесь! Знайте, владелец Коягю — это великий Ягю Мунэёси. Удалясь от мирских дел, он принял имя Сэкисюсай. После Сэкигахары его наследник Мунэнори, владелец Тадзимы, был вызван в Эдо и получил пост советника при управлении двора сёгуна. Семейство Ягю не имеет себе равных в Японии. Приглашение в Коягю — великая честь. И не вздумайте отказаться!
Кидзаэмон занимал значительное положение в доме Ягю. Оцу обрадовалась, что не ошиблась, угадав в Соде не простого самурая, но не решалась немедленно ответить на его предложение.
— Не хотите? — спросил Кидзаэмон, не услышав ни слова от Оцу.
— Я не могла и мечтать о подобном. Боюсь, что моя игра недостойна слуха столь почтенного человека, как Ягю Мунэёси.
— Не волнуйтесь! Ягю не похожи на семьи других даймё. А Сэкисюсай непритязательный и спокойный по характеру, как мастер чайной церемонии. Его огорчила бы вычурность, а не погрешности в игре на флейте.
Оцу подумала, что пребывание в Коягю, а не бесцельные блуждания по Наре, давало ей проблеск надежды на будущее. Семья Ягю после смерти Ёсиоки Кэмпо считалась признанным авторитетом в области боевых искусств. К ним, вероятно, стекаются мастера фехтования со всей страны, и может быть, даже существует книга для записи посетителей. Какое счастье найти в ней имя Миямото Мусаси!
Воодушевившись, Оцу весело ответила:
— Если вы не шутите, я готова!
— Великолепно! Я вам очень признателен. Сомнительно, чтобы женщина пешком осилила путь до Коягю до наступления темноты. Вы умеете ездить верхом?
— Да.
Кидзаэмон вынырнул из-под навеса на улицу и, повернувшись к мосту, сделал знак рукой. Подбежал слуга, ведя за повод коня. Кидзаэмон усадил Оцу верхом, а сам пошел рядом.
Дзётаро, увидев их со взгорка, закричал:
— Уже уходите?
— Да!
— Подождите меня!
Дзётаро догнал Оцу и Кидзаэмона, когда они въехали на мост в Удзи. Самурай поинтересовался, что мальчик делал на холме. Дзетаро ответил, что там, в роще, люди играют в какую-то игру. Дзётаро не знал, во что именно, но забава показалась ему интересной.
— Отребье из ронинов! — хмыкнул слуга. — У них нет денег на пропитание, они заманивают путников и обирают до нитки. Какой позор!
— Зарабатывают на жизнь игрой? — переспросил Кидзаэмон.
— Играют самые смекалистые, — ответил слуга. — Остальные промышляют похищением людей и шантажом. Никто не может найти управу на эту разбойничью шайку!
— Почему местное начальство не арестует их или не выдворит прочь?
— С ними не справиться, их слишком много. Ронины из Кавати Ямато и Кии объединяются, они превзойдут уездное войско.
— Говорят, их полно и в Коге.
— Туда бежали ронины из Цуцуи, рассчитывая переждать там до следующей войны.
— Вы ругаете ронинов, — вмешался Дзётаро, — а среди них есть и хорошие люди.
— Ты прав, — согласился Кидзаэмон.
— Мой учитель — ронин. Кидзаэмон засмеялся.
— Поэтому ты их защищаешь! Преданный ученик. Ты говорил, что идешь в Ходзоин? Твой учитель там?
— Не знаю точно. Он велел мне спросить в храме, где его искать.
— Какой у него стиль фехтования?
— Не знаю.
— Ученик и не ведаешь о его стиле?
— Господин, — вмешался слуга, — фехтование стало модой, только ленивый не занимается им. На этом тракте в любой день вам попадется на глаза десяток бродячих мастеров. Теперь объявилось много ронинов, готовых давать уроки.
— Ты, верно, прав.
— Они занимаются этим, вообразив, будто даймё чуть ли не соперничают, чтобы нанять хорошего фехтовальщика на службу за четыре-пять тысяч коку риса в год.
— Неужели можно так быстро разбогатеть?
— Так точно. Страшно даже подумать! Мальчишки и те с деревянными мечами. Воображают, что достаточно выучиться дубасить людей и станешь настоящим мужчиной. Сколько таких! Самое печальное, что в конце концов большинство из них влачит голодное существование.
Дзётаро вспыхнул от обиды.
— Повторите еще раз!
— Смотрите-ка! Похож на блоху, которая тащит на себе зубочистку, а уже возомнил себя великим воином!
Кидзаэмон засмеялся.
— Успокойся, Дзётаро! Не то снова потеряешь пенал.
— Ни за что! Не беспокойтесь обо мне!
Некоторое время шли молча. Дзётаро обиженно надулся. Взрослые смотрели на солнце, медленно катившееся к закату. Вскоре путники добрались до переправы на реке Кидзу.
— Здесь мы расстанемся, приятель. Темнеет, так что поспеши. И не зевай по сторонам.
— Оцу, а вы? — обратился к девушке Дзётаро, полагая, что они продолжат путь вместе.
— Совсем забыла тебе сказать, — улыбнулась Оцу. — Я отправляюсь с господином Сода в замок Коягю. Будь здоров, хорошего тебе пути!
Дзётаро был сражен.
— Так и знал, что снова меня бросят!
Мальчик, подобрав плоский камешек, швырнул его так, что он полетел над водой несколько раз, подняв фонтанчики брызг.
— Мы обязательно встретимся! Твой дом — дорога, и я много путешествую.
Дзётаро не уходил.
— Кого вы ищете? Кто он?
Промолчав, Оцу помахала ему на прощанье.
Дзётаро с разбегу прыгнул с берега на середину маленькой лодки Скоро она была уже на стремнине, купаясь в алых лучах закатного солнца. Дзётаро оглянулся. На дороге, ведущей к храму Касаги, он различил Оцу верхом на лошади и идущего рядом Кидзаэмона. Быстро сгущавшиеся горные сумерки опустились на долину, поглотив путников, миновавших ту часть реки, где она резко сужается.
ХРАМ ХОДЗОИН
Причастные к боевым искусствам хорошо знали храм Ходзоин. Если человек претендовал на серьезное отношение к боевым искусствам, а Ходзоин считал обычным храмом, то это был, несомненно, непосвященный дилетант. Местные жители тоже знали о Ходзоине, но, как ни странно, мало кто слыхал о сокровищнице Сёсоин с ее бесценной коллекцией древнего искусства, делавшей Сёсоин важнейшей частью храма.
Храм находился на холме Абура среди зарослей криптомерии. В таком месте могли бы обитать сказочные существа. Здесь были руины, напоминавшие о былой славе периода Нары, — развалины храма Ганринъин и огромной бани, построенной императрицей Комё для бедных. От них остались поросшие травой и мхом валуны, некогда служившие основанием построек.
Мусаси без труда нашел дорогу на холм Абура, но, поднявшись по склону, растерялся, увидев среди криптомерии несколько храмов. Криптомерии, пережившие зимнюю непогоду, расправили омытые первыми весенними дождями ветви, темнели густо-зеленой листвой. Над рощей в ранних сумерках различались женственно-мягкие очертания горы Касуга. Горы вдали были освещены солнцем.
Ни один из храмов не походил на Ходзоин, но Мусаси переходил от одного к другому, читая таблички с их названиями на воротах. Мусаси, поглощенный поисками Ходзоина, даже ошибся, прочитав на табличке название «Одзоин» как «Ходзоин». Разница заключалась лишь в первом иероглифе названия. Мусаси, быстро поняв ошибку, все же решил заглянуть в Одзоин. Храм принадлежал секте Нитирэн. Ходзоин был обителью последователей секты Дзэн, не имея ничего общего с учением Нитирэна. Молодой монах, шедший в Одзоин, подозрительно оглядел Мусаси.
Мусаси, сняв шляпу, обратился к монаху:
— Позвольте спросить?
— Слушаю вас.
— Этот храм называется Одзоин?
— Да, как гласит табличка на воротах.
— Мне сказали, что Ходзоин находится на холме Абура.
— Как раз позади нашего храма. Идете туда на поединок?
— Да.
— В таком случае хочу дать совет. Вернитесь, пока не поздно.
— Почему?
— Опасно. Можно понять калеку, который идет туда, чтобы ему вправили кости, но здоровому человеку бессмысленно устремляться туда, где его покалечат.
Монах — хорошо сложенный молодой человек — совсем не походил на монахов секты Нитирэн. По его словам, желающих стать воинами столько, что они стали в тягость даже Ходзоину. Храм прежде всего — святая обитель, хранящая свет Закона Будды, о чем свидетельствует его название. Верховное предназначение обители — служение Будде — Боевые искусства, так сказать, побочное занятие.
Бывший настоятель Какудзэнбо Инъэй часто встречался с Ягю Мунэёси. Благодаря общению с Мунэёси и его другом Коидзуми, владетелем Исэ, Инъэй заинтересовался боевыми искусствами. Позднее фехтование превратилось в истинное увлечение. Затем настоятель занялся разработкой новых способов владения копьем, что и привело, как уже знал Мусаси, к созданию прославленного стиля Ходзоин.
Сейчас бывшему настоятелю было восемьдесят четыре года, он впал в старческое слабоумие и почти никого не принимал. Если и допускал посетителя, то мог только сидеть, издавая беззубым ртом нечленораздельные звуки. Он не воспринимал ничего из слов, произносимых гостем. О копье он давным-давно забыл.
— Выходит, — завершил монах, — вам незачем идти туда. Если вам доведется повидать старого учителя, вы ничему не научитесь.
Судя по нетерпению монаха, ему хотелось избавиться от Мусаси. Мусаси чувствовал признательность за откровенность монаха, но настаивал на своем.
— Мне рассказывали подобное про Инъэя, и я верю в вашу искренность. Но я слышал, что монах Инсун стал его преемником. Он продолжает учиться, хотя постиг секреты стиля Ходзоин. У него много учеников, но Инсун никогда не отказывает в наставлении любому, приходящему к нему.
— А, Инсун! — пренебрежительно бросил монах. — Пустые слухи! В действительности Инсун — ученик настоятеля храма Одзоин. Когда Инъэй одряхлел, наш настоятель посчитал непростительной ошибкой растерять славу Ходзоина. Он передал Инсуну секреты владения копьем, которые, в свою очередь, перенял от Инъэя, и позаботился о том, чтобы сделать Инсуна настоятелем.
— Понятно, — отозвался Мусаси.
— И все же вы не передумали?
— Я проделал большой путь…
— Воля ваша!
— Вы сказали, что Ходзоин за вашим храмом. Лучше обойти слева или справа вашу обитель?
— Идите через наш храм, так короче. Окажетесь прямо перед Ходзоином.
Поблагодарив монаха, Мусаси прошел мимо храмовой кухни на задний двор, напоминавший хозяйство зажиточного крестьянина. Здесь были и деревянный навес, и амбар для хранения соевой пасты, и большой огород. За огородом возвышался Ходзоин.
Мусаси шел по мягкой земле между грядками рапса, редиски и лука. Поодаль согбенный старик окучивал овощи, сосредоточенно глядя на острие мотыги. Мусаси рассмотрел только белоснежные брови старика. Кругом стояла глубокая тишина, нарушаемая звяканьем тяпки о случайный камешек.
Мусаси, приняв старика за монаха из храма Одзоин, хотел заговорить с ним, но тот был настолько поглощен работой, что Мусаси постеснялся помешать ему. Молча проходя мимо старика, Мусаси заметил, что тот искоса наблюдает за его ногами. Старик не шевельнулся, не произнес ни слова, но Мусаси вдруг ощутил, как удар страшной силы обрушился на него, словно сверкнула грозная молния. Это было не видение. Мусаси почувствовал, как тело пронзила неведомая сила, подбросившая его в воздух. Он оцепенел от ужаса. Его охватил жар, словно он только что уклонился от неминуемого удара неприятельского меча или копья.
Оглянувшись, Мусаси увидел сгорбленную спину старика, который все так же ритмично работал мотыгой. «Что это было?» — думал Мусаси, опомнившись от удара.
Он подошел к Ходзоину, переполненный любопытством. Ожидая появления служителя, он размышлял:
— Инсун должен быть молодым человеком. Монах у ворот говорил, что Инъэй выжил из ума и начисто забыл о копье. Однако… Происшествие на огороде не давало покоя Мусаси. Мусаси дважды подал голос, но в ответ раздалось только лесное эхо. Тогда он ударил в большой гонг, висевший у ворот. Немедленно в глубине храма прозвучал ответный удар.
В воротах появился монах. Это был дюжий человек, похожий на монаха-воина с горы Хиэй или даже на военачальника. Он привык к посетителям типа Мусаси, которые с утра до ночи стучали в ворота храма.
— Ученик? — спросил монах, бегло взглянув на посетителя.
— Да.
— Что тебе?
— Хочу встретиться с учителем.
— Войди.
Монах жестом указал вправо от двери, давая понять, что прежде необходимо вымыть ноги. Вода, бежавшая по бамбуковой трубе, переполняла бадью, около которой стоял десяток стоптанных грязных сандалии-гэта.
Мусаси проследовал за монахом по просторному темному коридору в прихожую, где ему велели подождать. В открытые сёдзи заглядывали широкие листья платана, воздух был напоен благовониями. Все как в обычном храме, кроме, пожалуй, вольных манер монаха-великана.
Монах вернулся с книгой посетителей и тушечницей.
— Запиши свое имя, где учился, каким стилем владеешь, — сказал он Мусаси назидательным тоном, словно обращаясь к ребенку.
Книга называлась «Список лиц, посетивших Ходзоин в учебных целях. Управляющий храмом Ходзоин».
Мусаси, раскрыв книгу, пробежал взглядом список самураев и учеников, посетивших храм. Против каждого имени стояла дата. Следуя предшествующим записям, Мусаси внес свои данные, опустив лишь имя учителя. Монаха больше всего интересовало имя наставника.
Мусаси записал в книгу то, что он ранее сообщил в школе Ёсиоки. Учился владению дубинкой под руководством отца, «не проявляя особого усердия». Занявшись делом всерьез, стал учиться у всех на свете, а также следовать примеру предшествующих мастеров боевых искусств. В заключение Мусаси написал: «Продолжаю обучаться и в настоящее время».
— Ты, вероятно, знаешь, что со времен нашего первого учителя Ходзоин известен оригинальной техникой боя на копьях. Поединки здесь жестокие, снисхождения нет ни к кому. Прежде следует ознакомиться со вступлением в начале книги регистрации.
Мусаси открыл первую страницу и прочитал условие участия в поединках, которое он прежде не заметил: «Прибыв сюда в учебных целях, я снимаю с храма всякую ответственность за мое возможное увечье или смерть».
— Согласен, — усмехнувшись, произнес Мусаси. Написанное было бесспорным для тех, кто решил посвятить себя военной службе.
— Прекрасно! Прошу!
Додзё был огромных размеров. Монахи, видимо, пожертвовали под него учебный зал или другое просторное храмовое помещение. Мусаси впервые видел зал с такими массивными колоннами. На поперечных балках проступали следы росписи в китайском стиле — белой штукатурки с узорами, выполненными краской и позолотой. В обычных тренировочных залах ничего подобного не бывает.
Мусаси был не единственным посетителем. Десяток с лишним воинов-учеников и столько же монахов сидели в части зала, отведенной для ожидания поединка. Было еще несколько самураев, которые просто наблюдали за тренировкой. Все напряженно следили за учебным боем на копьях. Мусаси тихо присел в углу, никто даже не взглянул в его сторону.
Объявление на стене гласило, что в поединке можно использовать настоящие боевые копья. Сейчас сражение происходило на дубовых шестах. Удар таким шестом бывал болезненным, а иногда и смертельным.
В конце концов, один из бойцов был подброшен в воздух победившим соперником и неуклюже заковылял к своему месту, волоча ногу, распухшую, как бревно. Он упал на колено, вытянув раненую ногу перед собой.
Храм находился на холме Абура среди зарослей криптомерии. В таком месте могли бы обитать сказочные существа. Здесь были руины, напоминавшие о былой славе периода Нары, — развалины храма Ганринъин и огромной бани, построенной императрицей Комё для бедных. От них остались поросшие травой и мхом валуны, некогда служившие основанием построек.
Мусаси без труда нашел дорогу на холм Абура, но, поднявшись по склону, растерялся, увидев среди криптомерии несколько храмов. Криптомерии, пережившие зимнюю непогоду, расправили омытые первыми весенними дождями ветви, темнели густо-зеленой листвой. Над рощей в ранних сумерках различались женственно-мягкие очертания горы Касуга. Горы вдали были освещены солнцем.
Ни один из храмов не походил на Ходзоин, но Мусаси переходил от одного к другому, читая таблички с их названиями на воротах. Мусаси, поглощенный поисками Ходзоина, даже ошибся, прочитав на табличке название «Одзоин» как «Ходзоин». Разница заключалась лишь в первом иероглифе названия. Мусаси, быстро поняв ошибку, все же решил заглянуть в Одзоин. Храм принадлежал секте Нитирэн. Ходзоин был обителью последователей секты Дзэн, не имея ничего общего с учением Нитирэна. Молодой монах, шедший в Одзоин, подозрительно оглядел Мусаси.
Мусаси, сняв шляпу, обратился к монаху:
— Позвольте спросить?
— Слушаю вас.
— Этот храм называется Одзоин?
— Да, как гласит табличка на воротах.
— Мне сказали, что Ходзоин находится на холме Абура.
— Как раз позади нашего храма. Идете туда на поединок?
— Да.
— В таком случае хочу дать совет. Вернитесь, пока не поздно.
— Почему?
— Опасно. Можно понять калеку, который идет туда, чтобы ему вправили кости, но здоровому человеку бессмысленно устремляться туда, где его покалечат.
Монах — хорошо сложенный молодой человек — совсем не походил на монахов секты Нитирэн. По его словам, желающих стать воинами столько, что они стали в тягость даже Ходзоину. Храм прежде всего — святая обитель, хранящая свет Закона Будды, о чем свидетельствует его название. Верховное предназначение обители — служение Будде — Боевые искусства, так сказать, побочное занятие.
Бывший настоятель Какудзэнбо Инъэй часто встречался с Ягю Мунэёси. Благодаря общению с Мунэёси и его другом Коидзуми, владетелем Исэ, Инъэй заинтересовался боевыми искусствами. Позднее фехтование превратилось в истинное увлечение. Затем настоятель занялся разработкой новых способов владения копьем, что и привело, как уже знал Мусаси, к созданию прославленного стиля Ходзоин.
Сейчас бывшему настоятелю было восемьдесят четыре года, он впал в старческое слабоумие и почти никого не принимал. Если и допускал посетителя, то мог только сидеть, издавая беззубым ртом нечленораздельные звуки. Он не воспринимал ничего из слов, произносимых гостем. О копье он давным-давно забыл.
— Выходит, — завершил монах, — вам незачем идти туда. Если вам доведется повидать старого учителя, вы ничему не научитесь.
Судя по нетерпению монаха, ему хотелось избавиться от Мусаси. Мусаси чувствовал признательность за откровенность монаха, но настаивал на своем.
— Мне рассказывали подобное про Инъэя, и я верю в вашу искренность. Но я слышал, что монах Инсун стал его преемником. Он продолжает учиться, хотя постиг секреты стиля Ходзоин. У него много учеников, но Инсун никогда не отказывает в наставлении любому, приходящему к нему.
— А, Инсун! — пренебрежительно бросил монах. — Пустые слухи! В действительности Инсун — ученик настоятеля храма Одзоин. Когда Инъэй одряхлел, наш настоятель посчитал непростительной ошибкой растерять славу Ходзоина. Он передал Инсуну секреты владения копьем, которые, в свою очередь, перенял от Инъэя, и позаботился о том, чтобы сделать Инсуна настоятелем.
— Понятно, — отозвался Мусаси.
— И все же вы не передумали?
— Я проделал большой путь…
— Воля ваша!
— Вы сказали, что Ходзоин за вашим храмом. Лучше обойти слева или справа вашу обитель?
— Идите через наш храм, так короче. Окажетесь прямо перед Ходзоином.
Поблагодарив монаха, Мусаси прошел мимо храмовой кухни на задний двор, напоминавший хозяйство зажиточного крестьянина. Здесь были и деревянный навес, и амбар для хранения соевой пасты, и большой огород. За огородом возвышался Ходзоин.
Мусаси шел по мягкой земле между грядками рапса, редиски и лука. Поодаль согбенный старик окучивал овощи, сосредоточенно глядя на острие мотыги. Мусаси рассмотрел только белоснежные брови старика. Кругом стояла глубокая тишина, нарушаемая звяканьем тяпки о случайный камешек.
Мусаси, приняв старика за монаха из храма Одзоин, хотел заговорить с ним, но тот был настолько поглощен работой, что Мусаси постеснялся помешать ему. Молча проходя мимо старика, Мусаси заметил, что тот искоса наблюдает за его ногами. Старик не шевельнулся, не произнес ни слова, но Мусаси вдруг ощутил, как удар страшной силы обрушился на него, словно сверкнула грозная молния. Это было не видение. Мусаси почувствовал, как тело пронзила неведомая сила, подбросившая его в воздух. Он оцепенел от ужаса. Его охватил жар, словно он только что уклонился от неминуемого удара неприятельского меча или копья.
Оглянувшись, Мусаси увидел сгорбленную спину старика, который все так же ритмично работал мотыгой. «Что это было?» — думал Мусаси, опомнившись от удара.
Он подошел к Ходзоину, переполненный любопытством. Ожидая появления служителя, он размышлял:
— Инсун должен быть молодым человеком. Монах у ворот говорил, что Инъэй выжил из ума и начисто забыл о копье. Однако… Происшествие на огороде не давало покоя Мусаси. Мусаси дважды подал голос, но в ответ раздалось только лесное эхо. Тогда он ударил в большой гонг, висевший у ворот. Немедленно в глубине храма прозвучал ответный удар.
В воротах появился монах. Это был дюжий человек, похожий на монаха-воина с горы Хиэй или даже на военачальника. Он привык к посетителям типа Мусаси, которые с утра до ночи стучали в ворота храма.
— Ученик? — спросил монах, бегло взглянув на посетителя.
— Да.
— Что тебе?
— Хочу встретиться с учителем.
— Войди.
Монах жестом указал вправо от двери, давая понять, что прежде необходимо вымыть ноги. Вода, бежавшая по бамбуковой трубе, переполняла бадью, около которой стоял десяток стоптанных грязных сандалии-гэта.
Мусаси проследовал за монахом по просторному темному коридору в прихожую, где ему велели подождать. В открытые сёдзи заглядывали широкие листья платана, воздух был напоен благовониями. Все как в обычном храме, кроме, пожалуй, вольных манер монаха-великана.
Монах вернулся с книгой посетителей и тушечницей.
— Запиши свое имя, где учился, каким стилем владеешь, — сказал он Мусаси назидательным тоном, словно обращаясь к ребенку.
Книга называлась «Список лиц, посетивших Ходзоин в учебных целях. Управляющий храмом Ходзоин».
Мусаси, раскрыв книгу, пробежал взглядом список самураев и учеников, посетивших храм. Против каждого имени стояла дата. Следуя предшествующим записям, Мусаси внес свои данные, опустив лишь имя учителя. Монаха больше всего интересовало имя наставника.
Мусаси записал в книгу то, что он ранее сообщил в школе Ёсиоки. Учился владению дубинкой под руководством отца, «не проявляя особого усердия». Занявшись делом всерьез, стал учиться у всех на свете, а также следовать примеру предшествующих мастеров боевых искусств. В заключение Мусаси написал: «Продолжаю обучаться и в настоящее время».
— Ты, вероятно, знаешь, что со времен нашего первого учителя Ходзоин известен оригинальной техникой боя на копьях. Поединки здесь жестокие, снисхождения нет ни к кому. Прежде следует ознакомиться со вступлением в начале книги регистрации.
Мусаси открыл первую страницу и прочитал условие участия в поединках, которое он прежде не заметил: «Прибыв сюда в учебных целях, я снимаю с храма всякую ответственность за мое возможное увечье или смерть».
— Согласен, — усмехнувшись, произнес Мусаси. Написанное было бесспорным для тех, кто решил посвятить себя военной службе.
— Прекрасно! Прошу!
Додзё был огромных размеров. Монахи, видимо, пожертвовали под него учебный зал или другое просторное храмовое помещение. Мусаси впервые видел зал с такими массивными колоннами. На поперечных балках проступали следы росписи в китайском стиле — белой штукатурки с узорами, выполненными краской и позолотой. В обычных тренировочных залах ничего подобного не бывает.
Мусаси был не единственным посетителем. Десяток с лишним воинов-учеников и столько же монахов сидели в части зала, отведенной для ожидания поединка. Было еще несколько самураев, которые просто наблюдали за тренировкой. Все напряженно следили за учебным боем на копьях. Мусаси тихо присел в углу, никто даже не взглянул в его сторону.
Объявление на стене гласило, что в поединке можно использовать настоящие боевые копья. Сейчас сражение происходило на дубовых шестах. Удар таким шестом бывал болезненным, а иногда и смертельным.
В конце концов, один из бойцов был подброшен в воздух победившим соперником и неуклюже заковылял к своему месту, волоча ногу, распухшую, как бревно. Он упал на колено, вытянув раненую ногу перед собой.