Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев

 
   Торговец пенькой и Оцу вышли из деревни рано утром. Дорога была недальней, неутомительной для женщины.
   — Простите, что я обременяю вас в пути, — извинялась Оцу.
   — Никаких хлопот! Вы проворно шагаете.
   — Я привыкла к путешествиям.
   — Говорят, вы были даже в Эдо. Не ближний путь для женщины.
   — Жена красильщика рассказала?
   — Нет, в Миямото. Люди любят посплетничать.
   — Как неприятно!
   — Ничего подобного. Если вы кого-то любите, то это ваше дело, но мне кажется, что Мусаси — черствый человек.
   — Вы ошибаетесь.
   — Вы его не осуждаете?
   — Во всем виновата я. Единственная цель его жизни — Искусство Меча и совершенствование духа, а я не могу с этим смириться.
   — По-моему, вы на свой лад правы.
   — А я считаю, что лишь мешаю Мусаси.
   — Такова участь женщины, но я бы не хотел, чтобы моя жена слышала мои слова.
   — Огин замужем?
   — Не думаю, — ответил Мамбэй и предложил выпить чаю, чтобы прекратить разговор.
   В придорожной чайной они перекусили взятой из дома едой. Переночевав в Тацуно, они утром продолжили путь. К вечеру они пришли в Микадзуки.
   — Это и есть Микадзуки? — тревожно спросила Оцу. — А за горой Миямото?
   Оцу слышала, что Осуги вернулась в деревню.
   — Да-да, — с запинкой произнес Мамбэй. — Миямото по ту сторону горы. Тянет в родные края?
   Оцу окинула взором вершину хребта, четко очерченную на фоне вечернего неба. Окрестности казались пустынными.
   — Немного осталось, — произнес Мамбэй. — Устали?
   — Нет. А вы?
   — Я привык к таким дорогам.
   — А где дом Огин?
   — Повыше на горе, — отозвался торговец, взглянув наверх. — Она вас поджидает.
   Они торопливо миновали несколько домов. Путники обычно здесь делали привал. Местечко славилось своими дешевыми харчевнями. Вдоль дороги было несколько заведений, около которых слонялись погонщики лошадей.
   — Нам надо еще выше, — заявил Мамбэй и, свернув с дороги, начал карабкаться по крутой лестнице, ведущей к местному храму.
   Оцу почуяла неладное.
   — Вы уверены, что мы не заблудились? Здесь нет домов.
   — Не беспокойтесь. Отдохните пока на веранде храма, а я один схожу за Огин.
   — Зачем?
   — Забыли? Я вам говорил, Огин предупреждала, что в доме могут быть гости, и ваш внезапный приход поставит всех в неловкое положение. Ее дом по другую сторону рощи. Я мигом сбегаю.
   Торговец скрылся под сенью темных криптомерии. Быстро темнело. Оцу охватил страх. Ветер шелестел сухими листьями.
   За храмом раздался треск сучка. Оцу вскочила.
   — Спокойно, Оцу! — раздался хриплый голос.
   Оцу зажала уши ладонями. Несколько человек появилось из-за храма и среди них седая ведьма, которую Оцу боялась больше всего на свете.
   — Спасибо тебе, Мамбэй, — проговорила Осуги. — А теперь заткните ей рот, чтобы она не кричала, и отведите в Симоносё. Живо! — Старуха говорила, как властительница ада, выносящая приговор грешникам. С ней было пятеро мужчин, имевших отношение к дому Хонъидэн. Как стая волков, они окружили Оцу и связали ее, оставив свободными только ноги.
   — Веревку покороче сделай!
   — Пошла!
   Осуги задержалась, чтобы рассчитаться с Мамбэем. Вытаскивая деньги из-за пояса, старуха сказала:
   — Молодец, что привел ее. Я сомневалась, удастся ли тебе затащить ее сюда. И запомни, никому ни слова!
   Мамбэй с довольным видом положил деньги в карман рукава.
   — Пустяк, вы ловко все придумали, — проговорил он.
   — Ну, перепугалась же она!
   — Даже не попыталась убежать. Не могла… А может быть, мы поступили подло?
   — Подло? Да знаешь ли ты, сколько я натерпелась по ее милости!
   — Да-да, вы рассказывали.
   — Ладно, некогда мне. Скоро встретимся. Приходи к нам в Си-моносё.
   — Осторожнее, дорога здесь опасная, — сказал Мамбэй, оглянувшись на Осуги, и зашагал вниз по темным ступеням.
   В темноте раздался громкий храп.
   — Мамбэй, что с тобой? — вскрикнула Осуги.
   Подбежав к лестнице, старуха ахнула и мгновенно умолкла, увидев стоящего над телом человека с окровавленным мечом в руке.
   — Кто здесь? — заикаясь, проговорила Осуги. Ответом ей была тишина.
   — Кто ты? — переспросила она.
   Голос ее слегка дрожал, но звучал вызывающе.
   — Это я, старая ведьма, — ответил человек с коротким смешком.
   — Кто?
   — Не узнаешь?
   — Впервые слышу твой голос. Ты разбойник?
   — Разбойникам нет дела до нищих старух вроде тебя!
   — Ты следил за мной?
   — Точно.
   — За мной?
   — Заладила одно и то же. Неужели, по-твоему, я пришел в Микадзуки ради того, чтобы убить Мамбэя? Я здесь, чтобы проучить тебя.
   — Проучить? — пискнула Осуги, словно ей сдавили горло. — Ты ошибся! Скажи, кто ты! Меня зовут Осуги, я вдова из дома Хонъидэн.
   — Очень приятно. Как я тебя ненавижу, ведьма! Ты не забыла Дзётаро?
   — Дзётаро?
   — Ты превратилась в трухлявое дерево, а я вырос. Теперь ты не можешь обращаться со мной как с сопливым мальчишкой.
   — Неужели Дзётаро? Глазам своим не верю!
   — Сейчас ты заплатишь за страдания, которые причинила моему учителю. Он тебя щадил из-за твоего возраста. А ты, пользуясь его благородством, повсюду, даже в Эдо, распускала грязные сплетни про него. Держалась так, будто имела законные основания мстить Мусаси. Даже помешала его назначению на хорошую службу.
   Осуги молчала.
   — Твоя ненависть обратилась и на Оцу, ты и ее преследовала. Я полагал, что, вернувшись в Миямото, ты угомонишься, но ты не оставила своих коварных планов и заманила Оцу с помощью Мамбэя.
   Осуги слушала молча.
   — Неужели ты не устала от ненависти? Я с удовольствием разрубил бы тебя надвое, но, к счастью для тебя, я уже не сын разжалованного самурая. Мой отец, Аоки Тандзаэмон, вернулся в Химэдзи и восстановлен на службе в доме Икэды. Я не хочу навлекать на его голову бесчестие, поэтому не убью тебя.
   Осуги решила, что пришло время скрыться, и резво побежала в ту сторону, куда увели Оцу. Дзётаро настиг ее одним прыжком и схватил за шею.
   — Ты что! — оглушительно закричала старуха и ткнула Дзётаро мечом.
   Дзётаро с силой швырнул ее оземь.
   — Да, кое-чему ты научился, — простонала Осуги.
   Она не могла смириться с мыслью, что Дзётаро давно не ребенок. Дзётаро, придавив ногой спину старухи, заломил ей руки и оттащил к храму. Он пнул Осуги ногой, не зная, что с ней делать. Надо было спасать Оцу.
   Дзётаро случайно узнал, что Оцу живет в Сикаме, хотя был уверен, что их вновь сводит судьба. После восстановления отца на службе Дзётаро тоже получил место. Выполняя одно поручение, он, проезжая через Сикаму, заметил во дворе красильщика женщину, очень похожую на Оцу. Два дня назад он вернулся к этому дому, чтобы проверить свое предположение. Тогда он понял, какая опасность грозит Оцу. Сейчас ему предстояло решить участь Осуги и спасти Оцу.
   — Я знаю подходящее местечко для тебя, — проговорил Дзётаро и поволок отчаянно упиравшуюся старуху. За храмом в горе было углубление вроде маленькой пещеры, которое осталось со времен строительства храма. В него можно было проникнуть только ползком.
   Дзётаро затолкал Осуги в пещеру.
   Оцу вели на веревке, как преступницу. Горы, поля, ручьи, перевал Микадзуки — все тонуло в кромешной тьме, лишь вдалеке светился один-единственный огонек.
   У реки Саё один из сопровождавших Оцу произнес:
   — Что со старухой? Она сказала, что догонит нас.
   — Да, пора бы ей подойти.
   — Подождем здесь или в чайной в Саё. Там уже все спят, но мы их разбудим.
   — Лучше в чайную, выпьем по чашечке сакэ.
   Мужчины стали искать брод. В это время до них донесся крик.
   — Старуха?
   — Нет, мужской голос.
   — Какое нам дело!
   Они подтолкнули Оцу в реку и пошли следом. Вода была ледяной, как клинок меча. Не успели они выйти на берег, как услышали топот ног бегущего человека, который с разгону бросился в реку.
   — Оцу! — крикнул Дзётаро, выскакивая из воды и обдав брызгами мужчин, которые загородили собой Оцу. — Стоять! — приказал Дзётаро.
   — Кто ты?
   — Безразлично. Освободите женщину!
   — Ты что, спятил? Не знаешь, что можешь лишиться жизни, коли в чужие дела будешь нос совать?
   — Осуги велела, чтобы вы передали Оцу мне.
   — Врешь, — рассмеялись парни.
   — Читайте! — Дзётаро протянул листок бумаги, где что-то было написано рукой Осуги.
   Записка оказалась короткой: «Дело провалилось. Передайте Оцу Дзётаро, а сами возвращайтесь ко мне».
   — Читать умеете? — грозно спросил Дзётаро. Заткнись! Ты, что ли, Дзётаро?
   — Да, Аоки Дзётаро.
   Дрожавшая от страха и холода Оцу, вскрикнув, попыталась побежать.
   — Потуже свяжите ее, веревки ослабли! — рявкнул один из подручных Осуги.
   — Да, это почерк Осуги. Что с ней? Что значит «возвращайтесь ко мне»? — спросил он у Дзётаро.
   — Она у меня в заложницах. Вы отдаете мне Оцу, а я говорю вам, где Осуги.
   Мужчины переглянулись.
   — Шутишь? Ты знаешь, кто мы? Если ты из Химэдзи, то должен знать дом Хонъидэн из Симоносё.
   — Побыстрее решайте! Не отдадите Оцу, так Осуги умрет голодной смертью.
   — Ах ты, ублюдок!
   Один из мужчин выхватил меч. Другой угрожающе проговорил:
   — Не мели чепуху, иначе сверну тебе шею. Где Осуги?
   — Отдадите Оцу?
   — Нет!
   — Тогда не узнаете, где Осуги. Отдайте Оцу, и мирно разойдемся.
   Стоявший рядом с Дзётаро мужчина схватил его за рукав, но Дзётаро с силой швырнул его через плечо. В этот миг меч другого парня слегка задел бедро Дзётаро. Дзётаро упал, но сразу же вскочил на ноги.
   — Не убивай его! Он нам нужен живой, чтобы показать, где спрятана Осуги! — крикнул один из людей дома Хонъидэн и набросился на Дзётаро, но тот воспользовался тем же приемом, от которого только что пострадал сам. Широким круговым движением он полоснул по животу одного из нападавших. Кровь хлынула из раны, как из пробитой бочки со сливовым уксусом. Второго Дзётаро рубанул сверху вниз. Клинок задел плечевую кость и срезал кусок предплечья. Раненый схватился за меч, но было поздно.
   Дзётаро отбивался от двух оставшихся противников. Связанная Оцу отчаянно кричала:
   — Помогите! Спасите его!
   Ветер да шум реки отвечали ей.
   Оцу поняла, что сама должна освободиться от пут. Она начала перетирать веревки об острый край скалы. Соломенные веревки легко поддались. Оцу стала кидать камни в нападавших на Дзётаро.
   — Держись, Дзётаро! Я с тобой! — кричала она.
   — Мерзавка! — прохрипел один из ее стражей, бросаясь на Оцу, чтобы оглушить ее тупой стороной меча, но в этот миг его настиг клинок Дзётаро. Острие, пронзив спину, вышло из пупка. Уцелевший парень побежал.
   — Надо поскорее уходить отсюда! — воскликнула Оцу.
   Дзётаро не возражал. Как только весть о случившемся достигнет Симоносё, весь дом Хонъидэн поднимется на их поимку.
   — Можешь бежать, Оцу?
   — Не беспокойся.
   Они мчались сквозь мрак, пока хватило дыхания. Казалось, вернулись былые времена, когда Оцу была юной девушкой, а Дзётаро маленьким мальчиком.
   В Микадзуки огонь горел только на постоялом дворе. Здесь ночевали запоздалые путники: торговец железом, ходивший по делам на здешние рудники, продавец пряжи и странствующий монах. Они сидели в главном доме, весело разговаривая. Вскоре они отправились спать. Огонь светился и в маленькой комнате, где беседовали Оцу и Дзётаро. Комната принадлежала матери хозяина и была заставлена прядильным колесом и горшками для кипячения шелковичных червей. Хозяин подозревал, что Оцу сбежала от мужа с Дзётаро, однако любопытствовать не стал и приготовил им постель.
   Дзётаро огорчился, узнав, что Оцу не видала Мусаси со дня ее похищения на дороге Кисо. Сам он еще надеялся увидеть учителя.
   — В Химэдзи говорят, будто Мусаси скоро придет туда.
   — Правда? В Химэдзи? — Оцу радовалась малейшей возможности повстречать Мусаси.
   — Люди сплетничают, но служивые Икэды уверены, что он действительно появится. Он должен объявиться в Кокуре, чтобы принять вызов от Сасаки Кодзиро, вассала князя Хосокавы.
   — Я тоже слышала обрывки молвы, но никто толком ничего не знает.
   — По-моему, слухи в Химэдзи достоверны. Похоже, что Ханадзоно Мёсиндзи из Киото, тесно связанный с Хосокавой, сообщил тому о местонахождении Мусаси, и Нагаока Садо, один из старших вассалов, доставил Мусаси письменный вызов.
   — Когда состоится поединок?
   — Никто не знает. Если местом сражения выбрали Кокуру, а Мусаси находится в Киото, то ему не миновать Химэдзи.
   — Он может отправиться по реке.
   — Вряд ли, — тряхнул головой Дзётаро. — Даймё в Химэдзи, Ока-яме и в других уделах по побережью Внутреннего моря обязательно попросят его погостить у них день-два. Все хотят поближе познакомиться, многие станут предлагать ему место. Князь Икэда написал письмо Такуану, навел справки в Мёсиндзи и приказал всем тамошним торговцам немедленно сообщить ему, если они увидят человека, похожего на Мусаси.
   — Мусаси тем более не захочет путешествовать по суше. Он не выносит суеты вокруг себя и любым способом постарается избежать шумихи.
   Оцу, казалось, потеряла последнюю надежду.
   — Как ты думаешь, Дзётаро, смогу ли я что-нибудь узнать в Мёсиндзи?
   — Вероятно, только не забывай, что ты услышишь молву.
   — Слухи не возникают на пустом месте.
   — Ты правда собираешься в Киото?
   — Хоть сейчас… Хорошо, завтра.
   — Не спеши! Ты всегда упускала Мусаси. Срывалась с места, едва ушей твоих достигал любой слух. Если хочешь увидеть соловья, не ищи его на ближней ветке, откуда якобы несется трель. Ты постоянно шда по следу Мусаси, вместо того чтобы предвидеть место, где он может появиться.
   — Ты прав, но любовь не следует рассудительности.
   При слове «любовь» Дзётаро густо покраснел. Оцу смутилась.
   — Спасибо за совет. Я подумаю, — поспешно сказала она.
   — Хорошо. Сейчас тебе нужно пойти со мной в Химэдзи.
   — Согласна.
   — Ты можешь пожить у нас в доме.
   Оцу молчала.
   — Как я понял, отец знал тебя до того, как ты ушла из храма Сипподзи. Он очень хочет встретиться и поговорить с тобой.
   Светильник зачадил. Оцу раздвинула сёдзи и посмотрела на небо.
   — Дождь, — сказала она.
   — Дождь? А нам надо завтра пораньше отправиться в путь.
   — Осенний дождь не помеха. Укроемся шляпами.
   — Хорошо бы прояснилось.
   Они закрыли дождевые — ставни, в комнате сразу стало душно. Дзётаро ощутил волнующий аромат волос Оцу.
   — Ложись в постель. Я прилягу у окна, — сказал он, подкладывая под голову деревянное изголовье. — Почему не ложишься? — проворчал Дзётаро через некоторое время. — Надо выспаться.
   Он натянул на голову одеяло и долго ворочался, прежде чем сон одолел его.

МИЛОСЕРДИЕ КАННОН

   Оцу насторожилась. Сквозь дырку в потолке капала вода. Дождь ветром задувало под карнизы, капли стучали по ставням. Осенний дождь недолог, утром могло проясниться.
   «Как же она в пещере в такую непогоду? — думала Оцу про Осуги. — От сырости и холода она не протянет до утра. Или еще того хуже, умрет от голода, пока ее найдут».
   — Дзётаро! — тихо позвала Оцу. — Проснись!
   Она догадывалась, что Дзётаро совершил нечто жестокое, потому что слышала его разговор с людьми Осуги.
   «Не такая она уж плохая, — думала Оцу. — Я буду с ней откровенной, и она поймет меня… Я должна идти».
   Оцу отодвинула ставень и посмотрела на небо. «Если Дзётаро проснется, то Осуги ничто уже не спасет», — решила Оцу.
   Она подоткнула кимоно, надела плетеную шляпу, накинула соломенную дождевую накидку, надела соломенные сандалии и вышла из дома под холодные струи дождя.
   Лестница храма, куда ее накануне привел Мамбэй, превратилась в бурный водопад. Наверху ветер гудел еще сильнее, завывая в вершинах криптомерии. Оцу несколько раз окликнула Осуги, но никто не отозвался. Она зашла за храм и остановилась в нерешительности. Ей показалось, что она слышит стоны. Оцу напрягла слух.
   — О-о! Есть кто живой? Кто-нибудь меня слышит? — донеслось до Оцу.
   — Почтеннейшая! — воскликнула Оцу. — Где вы?
   — О-о! Я так и знала, что меня услышат. Спасите меня! Я здесь! Спасите! — донеслось с порывом ветра.
   Оцу металась вокруг храма, не понимая, откуда доносился голос Осуги. Она вдруг заметила углубление в горе, похожее на вход в пещеру. Подойдя поближе, Оцу в ужасе остановилась: лаз в-пещеру оказался заваленным огромными камнями. Голос Осуги доносился оттуда.
   — Кто ты? Богиня Каннон в человеческом облике? Я каждый день возношу тебе молитвы. Сжалься надо мной! Я старая женщина, меня замуровал здесь мой враг. — В голосе Осуги слышалось отчаяние. Страстно молясь в темной пещере за собственную жизнь, Осуги грезила наяву, представляя Каннон, явившуюся спасти ее. — Какое счастье! — в полубреду восклицала Осуги. — Милосердная Каннон снизошла ко мне! Она узрела мою добродетель, она жалеет меня. Да святится имя Каннон!
   Голос Осуги внезапно оборвался. Она, вероятно, подумала, что Каннон непременно должна прийти на помощь такой женщине, как она. Осуги была главой добропорядочной семьи, хорошей матерью, безупречной в поведении. Все ее поступки определялись добродетелью. Осуги кривила душой, зная, что перед пещерой стоит скорее не божество, а обыкновенный смертный.
   Оцу не могла понять, как Дзётаро завалил вход огромными камнями. Она не смогла сдвинуть с места ни один валун. Радость от того, что она отыскала несчастную старую женщину, сменилась предчувствием беды.
   — Потерпите немножко, почтеннейшая! Я вас вызволю! — крикнула Оцу.
   Никто не ответил. Приложив ухо к щели, Оцу услышала тихое бормотание:

 
Встретив демонов-людоедов,
Ядовитых драконов, духов зла,
Думай о милосердии Каннон,
И никто не причинит тебе вреда.
В кольце зверей кровожадных
С острыми клыками и когтями
Думай о всесилии Каннон…
 

   Осуги читала сутру Каннон. В эти минуты она внимала только голосу божества. Слезы струились по щекам Осуги, губы дрожали, произнося священные слова.
   Постепенно Осуги вернулась в реальный мир. Припав к щели между камнями, Осуги спросила:
   — Кто здесь? Отзовитесь, кто здесь? Мокрая, вымазанная глиной, Оцу крикнула:
   — Вы хорошо себя чувствуете, почтеннейшая? Это я, Оцу.
   — Кто-кто?
   — Оцу!
   Последовало долгое молчание. Имя Оцу вывело Осуги из блаженного умиления.
   — Зачем явилась сюда? — вымолвила наконец Осуги. — А, знаю. Ищешь этого дьявола, Дзётаро.
   — Нет, я пришла освободить вас. Забудьте прошлое. Я помню ваше доброе отношение ко мне, когда я была маленькой. Я не таю на вас зла. Простите, что порой я была своенравной.
   — Наконец ты осознала порочность своего поведения. Захотела войти в семью Хонъидэн и стать женой Матахати?
   — Нет! — решительно ответила Оцу.
   — Тогда почему ты здесь?
   — Мне жаль вас.
   — Хочешь, чтобы я была в долгу перед тобой? Этого добиваешься?
   Оцу онемела от потрясения.
   — Кто просил тебя приходить? Во всяком случае, не я. Мне ты не нужна. Думаешь, я переменюсь к тебе? Никогда! Я лучше умру, чем поступлюсь честью!
   — В вашем возрасте опасно быть в сырой пещере.
   — Не нуждаюсь в твоей жалости. Уж я-то знаю, зачем вы с Дзётаро посадили меня сюда. Хотите поиздеваться над моими сединами. Я выберусь отсюда и расквитаюсь с вами!
   — Я уверена, что когда-нибудь вы поймете меня. В любом случае вам нельзя здесь оставаться.
   — Надоела с глупой болтовней!
   Оцу посильнее уперлась в камень, и он неожиданно поддался, словно размягченный ее слезами. Теперь откатить нижний камень было нетрудно. Как выяснилось, помогли не одни слезы Оцу — изнутри на камень из последних сил напирала старуха. Осуги вырвалась из плена, красная от гнева.
   Оцу едва держалась на ногах от усталости. Она вскрикнула от радости, увидев Осуги, но та молча схватила Оцу за ворот кимоно, словно вышла из пещеры единственно для того, чтобы наказать свою спасительницу.
   — Что вы? — изумилась Оцу.
   — Молчи!
   Осуги неистово швырнула Оцу на землю и поволокла ее по мокрым камням.
   — Быстрее! — прохрипела Осуги.
   — Вам нельзя оставаться под дождем! — умоляла Оцу.
   — Надеешься разжалобить меня?
   — Я не убегу, отпустите меня… Мне больно!
   — Конечно, больно.
   Оцу вырвалась из цепких пальцев старухи, но Осуги мгновенно схватила ее за волосы. Дождь лил на запрокинутое лицо Оцу.
   — Сколько я натерпелась из-за тебя, беспутная! — хрипела старуха, дергая Оцу за волосы.
   Оцу упала, и старуха стала бить ее ногами. Оцу не шевелилась. Осуги, оцепенев, выпустила волосы Оцу.
   — Что я наделала! — выдохнула Осуги. — Оцу?
   Старуха склонилась над бездыханным телом.
   — Она… умерла…
   Осуги испугалась. Она не собиралась убивать Оцу. Осуги со стоном попятилась назад, но вскоре опомнилась.
   — Надо идти за помощью, — пробормотала она. Осуги обхватила недвижное тело Оцу и потащила его в пещеру.
   Лаз в пещеру был узким, но внутри было просторно. В стене была выбита ниша, в которой в давние времена паломники предавались молитвенным бдениям.
   Старуха хотела было выйти наружу, но дождь припустил с новой силой. «До утра не стихнет», — подумала Осуги. Присев на корточки, она стала ждать, когда кончится ливень.
   Сидеть рядом с телом Оцу было жутковато. Осуги чудилось, что Оцу повернулась к ней мертвенно-бледным лицом. Осуги пыталась успокоить себя.
   — Чему бывать, того не миновать, — забормотала она. — Обрети радость в раю и не держи на меня зла.
   Осуги, закрыв глаза, начала читать сутры. Когда она открыла глаза, а губы ее перестали произносить слова молитвы, снаружи светило солнце, дождь кончился, щебетали птицы.
   — Да святится имя Будды! — воскликнула Осуги.
   Из глаз ее хлынули слезы. Она плакала долго, забыв обо всем, пока перед нею не всплыло лицо Оцу. Старуха взглянула на простертую рядом Оцу, для которой уже не существовало ни солнечное утро, ни пение птиц.
   — Прости меня, я была зла и несправедлива, — запричитала Осуги, нежно обнимая Оцу. — Ужасно! Материнская любовь ослепила меня и погубила дитя другой матери. Ведь и у тебя была мать, Оцу! Она считала бы меня злым демоном. Я никогда не сомневалась в своей правоте, но другим казалась чудовищем.
   Причитания Осуги эхом отдавались в пещере. Здесь никто не слышал и не видел ее. Темноту ночи озарил свет мудрости Будды. Осуги прижалась заплаканным лицом к Оцу.
   — О, если бы мой сын был таким же добрым и ласковым, как ты! Открой очи, внемли моим мольбам! Отверзни уста и прости меня. Я этого заслуживаю, Оцу!
   Осуги мучилась от собственной злобы и несправедливости. У нее мелькнула мысль остаться рядом и ждать собственную смерть.
   — Нет! — решительно воскликнула Осуги. — Хватит слез и стонов. Может, она еще не умерла. Вдруг я сумею выходить ее. Она молода, и у нее вся жизнь впереди.
   Осторожно опустив Оцу на землю, старуха выползла наружу. Закрыв глаза от слепящего солнца, она приложила ко рту руку и крикнула:
   — Есть ли кто-нибудь? Скорее на помощь! В роще послышался шум и голоса:
   — Она здесь! Жива!
   К храму подбежал десяток людей из клана Хонъидэн. Они отправились на поиски, как только в деревню прибежал окровавленный парень, уцелевший в схватке с Дзётаро. Все были в дождевых соломенных накидках, а лица после блуждания по горам измученные и хмурые.
   — Обо мне не беспокойтесь, — распорядилась Осуги. — Поскорее тащите девушку из пещеры. Она без чувств несколько часов. Если немедленно не дать ей лекарства… — Голос у Осуги сорвался. Она слабо махнула рукой в сторону пещеры. Впервые после смерти дядюшки Гона из ее глаз потекли слезы печали.

ЖИЗНЕННЫЕ НЕВЗГОДЫ

   Прошла осень. Минула зима. В один из дней в начале четвертого месяца 1612 года от причала Сакаи в провинции Идзуми отплыл корабль, направлявшийся в Симоносэки в Нагато.
   Когда объявили, что корабль готов отчалить, Мусаси, сидевший в конторе Кобаяси Тародзаэмона, поднялся и поклонился провожавшим его. Среди них был Хонъами Коэцу. Его добрый друг Хайя Сёю не мог прийти по болезни, но послал на проводы сына Сёэки. С ним пришла жена, женщина ослепительной красоты, которой повсюду смотрели в след.
   — Это Ёсино? — спрашивал кто-то у соседа.
   — Из квартала Янаги-мати?
   — Ёсино-таю из заведения «Огия».
   Сёэки представил жену Мусаси, но он, разумеется, не мог ее узнать, поскольку это была вторая Ёсино-таю. Никто не знал, что сталось с первой, где она теперь, вышла ли замуж. В призрачном мире веселого квартала время течет неимоверно быстро.
   Ёсино-таю. В памяти всплыла картина снежной ночи, потрескивание пионовых стеблей в очаге, разбитая лютня.
   — Восемь лет минуло со дня нашей встречи, — проговорил Коэцу.
   — Да, целых восемь лет, — отозвался Мусаси.
   Ему казалось, что, ступив на корабль, он расстанется с чем-то важным в жизни.
   Мусаси направлялся в Кокуру в провинции Будзэн, где собирался померяться в силе и мастерстве с Сасаки Кодзиро. Поединок мог наконец состояться благодаря усилиям Нагаоки Садо. Долгие и трудные переговоры потребовали переписки и согласований. Даже после того, как Садо узнал, что Мусаси живет у Хонъами Коэцу, понадобилось полгода для назначения даты встречи.
   Мусаси не представлял, что у него так много сторонников и благожелателей. Его смущала огромная толпа, собравшаяся на пристани. Посторонние мешали ему поговорить с самыми близкими друзьями. Суета проводов поражала Мусаси бессмысленностью. Он никогда не жаждал преклонения перед собой, но люди любили его, и он не мог запретить им выражения чувств.