Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев

   Синдзо совсем поправился, чему Мусаси искренне обрадовался.
   — Рад видеть тебя в добром здравии, — тепло сказал он гостю. — Как ты отыскал меня? — спросил Мусаси, пригласив Синдзо на веранду дома.
   — Узнал от Дзусино Коскэ. Ты отсюда послал ему обещанную статуэтку Каннон.
   — Значит, Иори проболтался. Я не намерен стать отшельником, но покинул город на несколько месяцев, пока не угомонятся сплетники. Коскэ и другие мои друзья теперь в безопасности.
   — Все неприятности возникли по моей вине, — склонил голову Синдзо.
   — Нет, дело в моих отношениях с Кодзиро.
   — Он убил Обату Ёгоро. Слышал?
   — Нет.
   — Ёгоро, переоценив свои возможности, решил отомстить Кодзиро.
   — Я предупреждал его, — проговорил Мусаси.
   — Но я его понимаю, — сказал Синдзо. — Ученики покинули школу, отец умер. Он считал, что больше некому расквитаться с Кодзиро. Ёгоро, видимо, пробрался в его дом, впрочем, свидетелей нет. Ёгоро — единственный сын Обаты. С его смертью прекратился род Обата. Мой отец говорил с господином Мунэнори о возможности объявить меня приемным сыном учителя, чтобы я стал преемником школы Кагэнори и сохранил фамилию Обаты. Он был выдающимся представителем военных традиций Косю.
   — Твой отец — владетель Авы. Неужели военные традиции Ходзё уступают Косю? Твой отец такой же знаменитый стратег, как и Кагэнори.
   — Наши предки родом из провинции Тотоми. Мой дед служил у Ходзё Удзицуны и Ходзё Удзиясу. Сам Иэясу назначил моего отца главой клана.
   — Почему ты стал учеником Кагэнори?
   — У моего отца было множество учеников, он занимался военными науками с сёгуном. Отец считал, что я должен учиться на стороне и пройти трудную школу. Такой он был человек. Но я слишком разболтался, — продолжал Синдзо. — Меня ведь послал сюда отец. У нас гостит человек, который жаждет видеть тебя. Отец просил привезти тебя в город. Поедешь?
   — Кому я понадобился? Я мало кого знаю в Эдо.
   — Человеку, который знает тебя чуть ли не с детства.
   Мусаси терялся в догадках. Матахати? Самурай из замка Такэяма? Друг отца? А вдруг Оцу?
   Синдзо не выдавал секрета. Любопытство Мусаси возрастало.
   — Поехали! Иори, сегодня меня не жди.
   Синдзо подвел коня и предложил его Мусаси, и тот без долгих слов вскочил в седло.
 
   Иори тихо сидел на веранде. «Глаза! Глаза!» — думал он. Он постоянно слышал эту команду, но не понимал ее смысл. Взгляд Иори рассеянно блуждал по Млечному Пути. В чем он ошибается? Почему невыносим взгляд Мусаси?
   Иори почудилось, будто кто-то смотрит на него. Пара глаз следила за ним из-за лоз дикого винограда. «Должно быть, енот», — решил Иори, потому что зверьки повадились лакомиться спелыми ягодами. Блестящие агатово-черные глаза енота смотрели не мигая.
   «Я тебя пересмотрю!» — крикнул Иори и, напрягшись, уставился на енота. Любопытный зверек убежал. Иори показалось, словно прошли часы, прежде чем виноградные лозы дрогнули и енот скрылся. Иори победил. Он взмок от пота, но чувствовал себя легко и радостно. Он с нетерпением ждал момента, когда сможет продемонстрировать свое умение Мусаси.
   Иори опустил тростниковую занавеску на решетчатом окне и задул лампу. Закрыв глаза, он увидел точку, которая, разрастаясь, превратилась в голову енота. Пара сверкающих глаз уставилась на него. Иори застонал и, схватив меч, выскочил наружу, и неистово начал рубить дикий виноград.

ЧЕТЫРЕ ПРАВЕДНИКА С ОДНИМ ФОНАРЕМ

   — Приехали, — сказал Синдзо, когда они с Мусаси достигли подножия холма Акаги. Путь до Усигомэ занял два часа. Сквозь деревья виднелись огни костров, доносились звуки флейты. Мусаси подумал, что происходит храмовый праздник. По одну сторону дороги раскинулась обширная территория храма Акаги, по другую тянулась оштукатуренная каменная стена с внушительными воротами. У ворот Мусаси спешился и передал поводья Синдзо. Он ввел коня во двор и передал его самураям, которые толпились у ворот, освещенных бумажными фонарями. Старший слуга торжественно встретил гостя:
   — Добро пожаловать! Господин ждет вас. Я провожу к нему.
   Дом был необычный, в несколько ярусов, поднимающихся по склону холма Акаги. Из комнаты, куда провели Мусаси, из-за деревьев виднелись северная часть крепостного рва и бастионы.
   Бесшумно раздвинулись фусума, и в комнате появилась красивая служанка, которая изящным жестом поставила перед гостем поднос с чаем, сладостями и табаком. Вскоре пришел и сам хозяин в сопровождении молодого самурая. Даймё непринужденно поздоровался и сел на пододвинутую помощником подушку-дзабутон, скрестив перед собой ноги.
   — Мой сын, судя по рассказам, многим вам обязан, — сказал он. — Надеюсь, вы не в обиде за то, что я попросил вас приехать, а не навестил вас сам в знак признательности.
   — Вы оказали мне большую честь, пригласив к себе, — ответил Мусаси.
   Трудно было определить возраст Ходзё Удзикацу. Три передних зуба выпали, но лицо было по-молодому гладкое и нежное. Густые черные усы с редкой проседью росли так, что скрывали морщинки, появившиеся из-за недостающих зубов. Мусаси с первого взгляда на даймё решил, что перед ним — отец многочисленного потомства, который прекрасно ладит с юным поколением.
   Мусаси, чувствуя, что хозяин не обидится на нарушение этикета, сразу перешел к делу:
   — Ваш сын сообщил, что меня хочет видеть ваш гость.
   — Не один, а двое.
   — Неужели?
   — Да. Они прекрасно знают друг друга, и оба мои друзья. В разговоре упомянули ваше имя, и один из них сказал, что давным-давно вас не видел. Другой, не зная вас лично, тоже захотел с вами встретиться.
   — Одного вашего гостя я назову, — радостно улыбнулся Мусаси. — Такуан Сохо.
   — Правильно! — ударил себя по колену Удзикацу.
   Не давая Мусаси времени угадать имя второго гостя, хозяин дома поднялся, пригласив Мусаси с собой. Они вышли в длинный темный коридор. Через несколько шагов Удзикацу внезапно исчез. Мусаси услышал его голос:
   — Идите сюда, мы здесь.
   Голос доносился из ярко освещенной комнаты, путь в которую лежал через небольшое открытое пространство.
   — Слышу! — отозвался Мусаси, но не двинулся с места. Чутье подсказало ему, что в темном углу веранды его подстерегает опасность.
   — Где вы, Мусаси?
   — Иду!
   Стремительно вернувшись в коридор, он нырнул через боковой выход в сад, надел сандалии и обходной тропинкой прошел к веранде, где сидел хозяин дома.
   — Вот какой путь ты избрал! — с легким разочарованием произнес Удзикацу.
   Мусаси сердечно приветствовал Такуана, поднявшегося ему навстречу. Удивительно, что судьба вновь свела их в этом доме. Мусаси, казалось, что он грезит.
   — А теперь поведаем друг другу, что с нами приключилось за эти годы. Начну я, — предложил монах.
   Такуан, по обыкновению, был в простом монашьем обличье, даже без четок. В тоне его не звучала былая резкость суждений, Такуан стал терпимее к людям. Мусаси избавился от недостатков в воспитании и характере путем многолетней работы над собой.
   Такуан, похоже, сгладил острые углы своего вспыльчивого нрава и глубоко проникся истинной мудростью Дзэн. Он был на одиннадцать лет старше Мусаси и приближался к сорокалетию.
   — В последний раз мы виделись в Киото? Да-да, тогда я отправился в Тадзиму. Я провел год в трауре после смерти матери. Некоторое время я прожил в Идзуми, в храме Нансодзи, потом в храме Дайтокудзи. Много времени я провел с придворным Карасумару. Мы писали стихи, занимались чайной церемонией, мирскими делами. Незаметно пролетели три года в Киото. Недавно я познакомился с даймё Коидэ из замка Кисивада и вот приехал с ним посмотреть Эдо. Я успел дважды повстречаться с Хидэтадой в Дайтокудзи, несколько раз был зван к Иэясу, но в Эдо я впервые. А ты как эти годы жил?
   — Я в Эдо с начала лета.
   — Твое имя наделало много шуму здесь.
   Мусаси не стал оправдываться.
   — Ты, верно, обо всем уже знаешь, — сказал он, потупившись. Такуан некоторое время рассматривал Мусаси, сравнивая его с былым Такэдзо.
   — Не волнуйся! Было бы странно, дожив до твоего возраста, сохранить репутацию незапятнанной. Ты не совершил предательства, не стал мятежником, поэтому все хорошо. Продолжаешь тренировки? Они мне интереснее сплетен о тебе.
   — Я по-прежнему неопытен, неразумен и далек от просветления. Чем дальше я иду по выбранному пути, тем бесконечнее он кажется мне.
   — Естественно, — ответил Такуан. — Если человек в тридцать лет заявляет, что отчасти постиг смысл Пути, значит, он застыл в своем развитии. Я, например, сжимаюсь от страха, когда меня расспрашивают о сокровенном смысле Дзэн. Я смущаюсь, когда люди просят меня растолковать им Закон Будды или наставить на путь истинный. К сожалению, миряне склонны видеть в монахе живого Будду. Благодари судьбу, что перед тобой не преклоняются, и нет нужды заботиться о поддержании славы.
   Пока старые друзья предавались воспоминаниям о прошлом, слуги принесли сакэ и закуски. Прервав беседу, Такуан обратился к хозяину дома:
   — Простите, мы совсем забыли про второго вашего гостя. Не пора ли позвать его?
   Мусаси уже знал, кто это, но хранил молчание.
   — Признаюсь, ты разгадал нашу хитрость, — обратился Удзикацу к Мусаси. — Мне неловко, потому что я решил устроить тебе небольшую проверку. Я всякое слышал о тебе, но не мог представить твой уровень подготовки и самообладания. Когда ты остановился в коридоре, почуяв опасность, мой гость поджидал тебя в засаде с обнаженным мечом. Ты миновал ловушку, пройдя через сад. Почему ты так поступил?
   Мусаси лишь усмехнулся. Вмешался Такуан:
   — В этом и заключается разница между фехтовальщиком и стратегом.
   — Что ты подразумеваешь?
   — Фехтовальщиком руководит чутье, стратегом — разум, мастер меча следует сердцу, военный стратег — знанию. У Мусаси сработало чутье самосохранения.
   — Предчувствие?
   — Подобным образом человек достигает состояния просветления.
   — Ты тоже переживал подобное?
   — Трудно сказать.
   — Я получил урок. Я поражен тем, как Мусаси отступил и сделал обход. Рядовой самурай от страха просто схватился бы за меч, — сказал Удзикацу.
   Мусаси сидел с бесстрастным лицом. Удовольствия по поводу испытания его качеств он не чувствовал.
   — Могу я попросить владетеля Тадзимы присоединиться к нам? — спросил он хозяина дома.
   — Как ты догадался? — в один голос воскликнули Удзикацу и Такуан.
   — В темноте почувствовал, что меня поджидает истинный мастер меча. Исходя из круга присутствующих здесь лиц, я безошибочно вычислил, кто мог подстерегать меня, — отозвался Мусаси, воздавая по заслугам Ягю Мунэнори.
   — И в этом не промахнулся! — восхищенно воскликнул Удзикацу.
   — Вас разгадали! Можете войти, — позвал Такуан.
   Мунэнори появился в комнате под громкий хохот. Он не сел перед нишей-токонома, а на коленях приветствовал Мусаси как равного:
   — Меня зовут Матаэмон Мунэнори. Надеюсь, вы запомните мое имя.
   — Большая честь познакомиться с вами. Я — ронин Миямото Мусаси из Мимасаки.
   — Кимура Сукэкуро рассказывал мне о вас, но я не мог встретиться с вами раньше из-за болезни отца.
   — Как здоровье господина Сэкисюсая?
   — Он в преклонном возрасте. Уповаем на милость богов. — Помолчав, Мунэнори заговорил снова: — О вас мне писал отец и рассказывал Такуан. Ваше предвидение опасности достойно восхищения. Если не возражаете, будем считать поединок, о котором вы просили, завершенным. Не обижайтесь, что я провел его в весьма необычной манере.
   Рассудительность и степенность Мунэнори произвели неизгладимое впечатление на Мусаси.
   Принесли сакэ, чарки заходили по кругу под дружеский разговор и смех. Разница в возрасте и положении забылась. Мусаси понимал, что его приняли в круг избранных не по его заслугам, а потому, что он искал истину на избранном Пути, как и его знатные собеседники.
   — Что слышно про Оцу? — вдруг спросил Такуан, поставив чарку на столик.
   Покраснев, Мусаси ответил, что давно не получал известий о ней.
   — Никаких вестей?
   — Ни слова.
   — Жаль. Ты не можешь бесконечно держать ее в неопределенности. Тебе это тоже не на пользу.
   — Вы говорите о девушке, которая одно время жила в замке отца? — спросил Мунэнори. — Я знаю, где она сейчас. Оцу уехала с моим племянником Хёго в Коягю, чтобы ухаживать за больным Сэкисюсаем.
   Извинившись перед Мусаси, Такуан рассказал об отношениях Мусаси и Оцу.
   — Рано или поздно кто-то должен помочь им соединиться. Полагаю, что монах в таком деле — не лучший помощник. По-моему, господа, вы бы справились с этой задачей, — заключил он. Монах таким образом дал понять, что неплохо было бы Удзикацу и Мунэнори взять Мусаси под свою опеку. К предложению Такуана отнеслись благосклонно.
   Мунэнори предложил привезти Оцу из Коягю и выдать ее за Мусаси. Мусаси сможет поселиться в Эдо и вместе с Ягю Мунэнори и Оно Тадааки создать союз, знаменующий начало золотого века в Искусстве Меча в новой столице.
   Удзикацу, желая поскорее отблагодарить спасителя сына, предложил рекомендовать Мусаси сёгуну на должность наставника по фехтованию. Мунэнори, высоко ценя боевые качества Мусаси, поддержал эту мысль.
   Препятствием для осуществления их плана могло стать незнатное происхождение Мусаси. У него не было документа, подтверждающего его происхождение от Хираты Сёгэна из клана Акамацу, отсутствовала и родовая книга, которая свидетельствовала бы о древности его рода. Все знали, что он юношей участвовал в битве при Сэкигахаре, сражаясь против войска Токугавы. С тех пор, правда, многие ронины из бывших врагов сёгуна перешли к нему на службу.
   Даже Оно Тадааки, ронин из клана Китабатакэ, который в настоящее время скрывался в Исэ, получил должность военного наставника при сёгуне, несмотря на отношения с родственниками, затаившимися в надежде свергнуть власть Токугавы.
   Обсудив все доводы, Такуан сказал:
   — Попробуем предложить Мусаси на должность при дворе сёгуна. Давайте спросим, что думает сам Мусаси.
   — Ваше предложение слишком великодушно, — ответил Мусаси, — но я еще молод и не достиг подлинного мастерства.
   — Настоятельно советую обзавестись семьей, чтобы поскорее возмужать, — заявил монах. — Или ты хочешь, чтобы Оцу продолжала скитаться?
   Разговор тяготил Мусаси. Оцу клялась, что вынесет любые испытания, но ее решимость не избавляла Мусаси от ответственности за ее судьбу. Женщина поступает по велению сердца, однако, если жизнь ее не сложится, будет виноват мужчина. Мусаси не боялся ответственности, он разделял любовь Оцу, но чувствовал, что ему рано жениться. Тяжкий и долгий Путь Меча манил его с прежней силой.
   Отношение Мусаси к мечу, конечно, изменилось. После сражения в Хотэнгахаре меч как орудие убийства потерял притягательность для Мусаси. Путь Меча, по его представлению, должен вести к порядку в стране, защите народа, совершенству духа.
   Мужчины должны лелеять меч до последнего вздоха. Путь Меча призван обеспечить мир и счастье на земле.
   Когда он ответил на письмо Сукэкуро вызовом даймё Мунэнори, Мусаси владела жажда победы, которая дала бы ему возможность сразиться с самим Сэкисюсаем. Теперь Мусаси хотелось попробовать себя в созидании. Ему хватило бы небольшого надела, чтобы на деле испытать свои представления о разумном правлении.
   Мусаси опасался, что его планы сочтут глупостью или юношескими мечтаниями. Если его мысли воспримут серьезно, то будут предостерегать, что политика — сомнительное дело, повседневные хлопоты отвлекут от заветного меча. Доброжелатели будут искренне печься о чистоте его души. Мусаси верил, что два воина и монах рассмеются или встревожатся, если он выскажет вслух свои замыслы.
   — Положись на нас, — завершил разговор Такуан.
   — Мы позаботимся, чтобы все сложилось благополучно для тебя, — добавил Удзикацу.
   Синдзо, время от времени заходивший в комнату поправить светильник, уловил суть разговора. Радостная улыбка на его лице говорила о том, что он признателен отцу и его друзьям за участие в судьбе Мусаси.

РОЖКОВОЕ ДЕРЕВО

   Матахати проснулся и огляделся по сторонам. Акэми в комнате не было. Он выглянул во двор. Никого.
   — Акэми! — позвал он.
   Ответа не последовало.
   Матахати рывком распахнул стенной шкаф. Новое кимоно, которое Акэми недавно сшила, исчезло.
   Матахати пошел по улице, расспрашивая соседей, не встречали ли они Акэми.
   — Я видела ее рано утром, — сообщила жена угольщика.
   — Где?
   — Она была красиво одета. Я спросила, куда это она нарядилась, а она и говорит: «К родственникам в Синагаву».
   — Синагава?
   — Разве у нее там нет родни?
   — Да-да, есть, конечно, — поспешно соврал Матахати. Побежать за ней? Матахати, по правде, не слишком был привязан к Акэми. Ее исчезновение скорее раздражало его. Матахати сплюнул и пнул камешки под ногами. Перейдя дорогу Сибаура, он побрел к берегу моря. Матахати каждое утро подбирал здесь рыбу, потерянную рыбаками. Пока Акэми готовила рис, он находил пять-шесть рыбин, выпавших из корзин. Сегодня рыба не интересовала его.
   — Что случилось, Матахати? — похлопал его по плечу ростовщик с главной улицы.
   — Доброе утро, — поздоровался Матахати.
   — По утрам приятно прогуляться. Молодец, что каждое утро гуляешь. Полезно для здоровья.
   — Шутите! Для здоровья гуляют богачи вроде вас. У меня нет времени для прогулок.
   — Неважно выглядишь. Неприятности?
   Матахати и Акэми хорошо знали ростовщика, он не раз выручал их деньгами.
   — Давно собираюсь поговорить с тобой об одном деле, да все недосуг, — продолжал ростовщик. — На работу идешь?
   — Какая у меня работа!
   — Может, рыбу половим?
   — Я не любитель, — почесал в затылке Матахати.
   — Ничего, садись, вот моя лодка. Грести умеешь? Хочу предложить тебе дельце, на котором можно хорошо заработать. Возможно, тысячу золотых.
   Матахати мгновенно увлекся рыбалкой.
   Отплыли далеко от берега, но море было мелким, и днище лодки скрежетало по дну. Матахати перестал грести и спросил:
   — Какое дело?
   — Слушай! Держи шест над водой, пусть люди думают, что мы рыбачим.
   Ростовщик вытащил из-за пазухи дорогую керамическую трубку и набил табаком.
   — Прежде скажи, что обо мне судачат люди?
   — О вас?
   — Да, обо мне, Дайдзо из Нараи.
   — Ростовщики, конечно, живодеры, но вас хвалят, вы добрый. У вас есть сердце.
   — А как относятся к моей набожности?
   — Все знают о ваших богатых пожертвованиях храмам.
   — Кто-нибудь из городских властей не расспрашивал здесь обо мне?
   — С какой стати?
   Дайдзо засмеялся.
   — Мой вопрос показался тебе глупым. На самом деле я не ростовщик. А теперь, Матахати, предлагаю тебе возможность, какая выпадает раз в жизни. Хочешь поймать золотую рыбку?
   — Что нужно делать?
   — Поклянись, что выполнишь мою просьбу.
   — И только?
   — Да. Считай себя покойником, если вздумаешь потом отказаться.
   — Что я должен сделать? — настороженно переспросил Матахати.
   — Пойти в артель, которая копает колодцы.
   — В замке Эдо?
   Дайдзо задумчиво посмотрел на воду.
   — Ты сообразительный, Матахати. Именно в замке Эдо. По-моему, Умпэй давно зовет тебя к себе. Прими его предложение.
   — Но… разве заработаешь кучу денег, копая колодцы?
   — Не спеши, выслушай меня до конца.
   Матахати летел домой как на крыльях. Они договорились, что вечером Матахати зайдет к ростовщику за авансом. Дайдзо обещал ему тридцать золотых.
   Матахати лег спать. Ему снились горы золота.
   Проснулся он поздно вечером. От волнения у него пересохло во рту. Выйдя из дома, Матахати постоял немного, раздумывая о неожиданном предложении. «Кто же он на самом деле?» — размышлял он о Дайдзо.
   Дайдзо сказал ему: «Выждешь удобный момент и, когда появится сёгун, убьешь его из мушкета. Мушкет и порох спрячут на территории замка под большим рожковым деревом неподалеку от задних ворот».
   За рабочими в замке, конечно, строго надзирали, но все же Матахати мог выполнить поручение мнимого ростовщика. Хидэтада любил проверять работы в замке. После выстрела Матахати успел бы скрыться в поднявшейся суматохе и бежать через внешний ров.
   Дома Матахати не находил себе места от волнения. Слова Дайдзо звучали в его ушах. Матахати бил озноб, он покрылся гусиной кожей. «Ужасно! Сейчас же откажусь», — решил он, но тут же заколебался, вспомнив, что ему говорил Дайдзо: «Теперь, когда ты посвящен в тайну, на тебя возлагаются строгие обязательства. Неприятно говорить, но в случае отказа от них проживешь не больше трех дней». Матахати поежился, представив взгляд Дайдзо.
   Вечером Матахати шел по переулку Нисикубо к лавке ростовщика на улице Таканава. Он миновал глухую стену и остановился перед низким входом в лавку.
   — Входите, не заперто, — раздалось изнутри.
   — Дайдзо?
   — Рад тебе. Пройдем в склад.
   Они двинулись по длинному узкому коридору.
   — Садись, — сказал Дайдзо, ставя свечу на сундук. — Видел Умпэя?
   — Да.
   — Когда он возьмет тебя в замок?
   — Послезавтра.
   — Все в порядке?
   — Надо еще заверить печатью мои бумаги у чиновников в округе и в квартале.
   — Не беспокойся, я состою в квартальном комитете.
   — Почему?
   — Ничего удивительного. Я влиятельное лицо здесь, поэтому окружной голова предложил мне войти в комитет.
   — Я не удивился… но все так неожиданно.
   — Ха-ха! Знаю, что ты подумал. Считаешь, что недопустимо держать в комитете такого, как я. Пойми простую истину: имей деньги, будешь всем угоден и в местное начальство выбьешься. Подумай, Матахати, ты ведь скоро разбогатеешь.
   — Д-да, — заикаясь произнес Матахати. — В-вы дадите мне задаток?
   — Сию минуту.
   Дайдзо со свечой отошел в дальний конец склада, снял с полки лакированную коробку и отсчитал тридцать золотых монет.
   — Есть во что завернуть? — спросил он.
   У Матахати ничего не нашлось. Дайдзо поднял с пола тряпку и кинул ее Матахати:
   — Заверни да спрячь за пазуху.
   — Вам нужна расписка?
   — Расписка? — рассмеялся Дайдзо. — Честный ты парень! Нет, не нужна. Поручительством служит твоя голова.
   Матахати часто заморгал и произнес:
   — Я лучше пойду.
   — Не спеши. Как следует все запомнил?
   — Да. Вот только один вопрос. Вы сказали, что мушкет спрячут под рожковым деревом. А кто его туда положит?
   Матахати с утра думал об этом, не представляя, что возможно пронести мушкет и боеприпасы на тщательно охраняемую территорию замка да еще запрятать их за месяц до намеченного покушения.
   — Не твое дело, — ответил Дайдзо. — Думай о своем задании. Ты переживаешь, потому что пока не свыкся со своей ролью. Недели через две совершенно успокоишься.
   — Хотелось бы.
   — Во-первых, тебе следует мысленно настроиться на выполнение задания, а потом действовать.
   — Понятно.
   — Я не могу допустить провала дела из-за пустяков, поэтому спрячь деньги подальше и забудь о них до завершения задания. Они от тебя никуда не денутся. Деньги могут загубить важное дело.
   — Я уже думал об этом. Позвольте спросить, где гарантия, что вы заплатите обещанное после выполнения задачи?
   — Не хочу хвастать, но деньги меньше всего волнуют меня. Подойди!
   Дайдзо поднял свечу и стал показывать Матахати ящики из-под лакированных подносов, доспехов и прочих товаров, расставленных в складе.
   — В каждом тысячи золотых монет, — сказал Дайдзо.
   Матахати смутился, что высказал вслух свои сомнения. Он покидал ростовщика в приподнятом настроении.
   После его ухода Дайдзо отправился в жилую половину дома.
   — Акэми, — позвал он. — Я думаю, что он сразу пойдет прятать деньги. Поспеши!
   Акэми увлеклась ростовщиком, несколько раз побывав в его лавке. Однажды она сказала Дайдзо, что хочет распрощаться с опостылевшим ей Матахати и перебраться туда, где жизнь получше. Дайдзо, как выяснилось, искал женщину, которая вела бы его хозяйство. В тот день рано утром Акэми явилась к нему. Дайдзо пообещал, что сам все уладит с Матахати.
   Матахати, не подозревая, что за ним следят, вернулся домой, взял мотыгу и забрался на вершину холма Нисикубо за домом, где и зарыл деньги.
   Выслушав подробный рассказ Акэми, Дайдзо немедленно отправился на холм Нисикубо и вернулся лишь под утро. Он дважды пересчитал деньги — монет было двадцать восемь. Дайдзо нахмурился. Он не любил, когда у него крали деньги.

ПОМЕШАТЕЛЬСТВО ТАДААКИ

   Осуги была не из тех, кого способна сокрушить сыновняя непочтительность, но даже ее все чаще охватывала грусть. На этот лад ее настраивали широкая река, протекавшая у ее нового дома, заросший клевером дворик, жужжание пчел.
   — Вы дома? — нарушил ее задумчивость зычный голос.
   — Кто там?
   — От Хангавары. Нам привезли свежие овощи из Кацусики. Хозяин посылает вам немного.
   — Ядзибэй такой заботливый!
   Осуги, как обычно, сидела за столиком и переписывала Сутру Великой Родительской Любви. Она неплохо устроилась на новом месте и кое-что зарабатывала, пользуя больных бальзамом из трав. С наступлением осени она почувствовала прилив бодрости.
   — Бабуля, к вам приходил сегодня молодой мужчина?
   — За лекарством?
   — Не знаю. Кто-то приходил к Ядзибэю и спрашивал про вас. Мы сказали ему, где вы теперь живете.