Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев

   — Что из того, что нет цветущей сакуры, — глубокомысленно заметил он. — Зато все остальное как во время любования цветами сакуры.
   Ядзибэй передал настоятелю пожертвование, сказав, что оно пригодится для починки крыши. Когда Ядзибэй отдавал деньги, его взгляд упал на ряд деревянных дощечек с именами жертвователей и указанием переданных сумм. Обычно давали столько же, сколько и Ядзибэй. Выделялась одна надпись: «Десять золотых монет. Дайдзо из Нараи. Провинция Синано».
   Уязвленный Ядзибэй обратился к настоятелю:
   — Не мне, конечно, говорить, но десять золотых монет — слишком большая сумма. Этот Дайдзо правда такой богач?
   — Я не знаю его. Он появился неожиданно в конце прошлого года и заявил, что позорно держать в столь плачевном состоянии самый известный храм местности Канто. Он сказал, что жертвует золото на покупку строительного леса.
   — Какой благочестивый человек!
   — Он пожертвовал еще три золотые монеты на синтоистские храмы Юсима и не менее двадцати храму Канда Мёдзин. Он особенно печется о храме Канда Мёдзин, потому что там обитает дух Тайра-но Масакадо. Дайдзо считает Масакадо не мятежником, а первопроходцем, освоившим восточную часть страны и достойным почитания. Поживете у нас, и вы познакомитесь с необыкновенными жертвователями.
   Старик не успел договорить, как прибежали ребятишки, кричавшие во весь голос.
   — Что вам надо? — строго прикрикнул на них настоятель. — Если хотите играть, идите к реке. Здесь храм, шуметь нельзя.
   Ребятишки, юркие, как стайка рыбешек, вбежали на веранду.
   — Скорее! — кричали они. — Там страшная драка.
   — Самурай сражается.
   — Один против четверых.
   — Бьются на настоящих мечах.
   — Огради нас, Будда! — запричитал настоятель, торопливо надевая сандалии. На бегу он объяснил гостям: — Вынужден оставить вас на некоторое время. Наш берег — излюбленное место для поединков. Как ни выйду к реке, обязательно натыкаюсь на дерущихся. То один кромсает другого на куски, то кого-то дубасят до смерти палками. Потом являются судейские чиновники и требуют письменных показаний. Взгляну, что сейчас приключилось.
   — Драка? — хором переспросили Ядзибэй и его подручные и немедленно последовали за настоятелем. Осуги отстала от них, и, когда дошла до берега, бой уже окончился. Дети и жители рыбацкого поселка стояли безмолвным кружком. Осуги сначала не поняла, почему все молчат, но и у нее перехватило дыхание, как только она заглянула в центр круга.
   Четыре обезображенных тела лежали на земле. Вдоль берега шагал решительного вида молодой самурай в красном плаще. Он не замечал собравшихся. Ласточка черной молнией метнулась над его головой.
   Внезапно толпа, как по команде, вскрикнула — один из лежавших на земле приподнялся и крикнул в спину уходящему самураю:
   — Стой! Не смей убегать!
   Самурай в плаще остановился, поджидая едва державшегося на ногах противника.
   — Бой не кончен! Дерись! — прохрипел раненый, делая выпад вперед. Самурай, отступив на шаг, молниеносным ударом разрубил голову нападавшего.
   — Ну как, теперь кончено? — зловеще произнес самурай.
   Никто не заметил, когда он успел вырвать из ножен Сушильный Шест.
   Самурай вытер лезвие и сполоснул руки в реке. Деревенские жители, привычные к поединкам, были потрясены хладнокровной жестокостью молодого человека, особенно в момент, когда он сразил последнего противника. Люди оцепенело молчали.
   Молодой человек потянулся и заметил вслух:
   — Все как на реке Ивакуни. Словно домой вернулся.
   Он задумчиво посмотрел на воду, над которой носились ласточки. Резко повернувшись, он быстро зашагал прочь от толпы. Дойдя до лодки Ядзибэя, он стал ее отвязывать. Дзюро и Короку опрометью бросились к берегу.
   — Эй, ты что делаешь? — крикнул Дзюро, подбегая к лодке. Он заметил кровь на хакама и тесемках сандалий самурая.
   Бросив веревку, самурай ухмыльнулся:
   — А что, нельзя?
   — Нет!
   — А если я заплачу?
   — Не болтай! — отрезал Дзюро.
   В нем заговорил житель новой столицы Эдо, города будущего, который ничего не боялся.
   Самурай не извинился, но и не выказывал воинственности. Он молча отошел от лодки.
   — Кодзиро! Кодзиро! Постой, — закричала Осуги.
   Узнав старуху, Кодзиро сбросил суровую маску и радостно улыбнулся.
   — Как вы здесь оказались? Я волновался за вас.
   — Приехала почтить Кандзэон вместе с Хангаварой Ядзибэем и этими молодыми людьми. Ядзибэй разрешил мне пожить в его доме в Бакуротё.
   — Где мы виделись в последний раз? Да, на горе Хиэй. Вы тогда сказали, что собираетесь в Эдо. Я надеялся встретить вас там, но не здесь.
   Самурай взглянул на Дзюро и Короку.
   — Эти молодые люди с вами, говорите?
   — Они уличные дебоширы, зато их хозяин — достойный человек. Ядзибэй изумленно наблюдал, как Осуги запросто болтает с грозным самураем. Ядзибэй подошел к ним и учтиво поклонился.
   — Мои подчиненные грубо обошлись с вами. Надеюсь, вы их простите. Не хотите ли попутешествовать с нами на лодке? — сказал Ядзибэй.

СТРУЖКИ

   Как нередко происходит с незнакомыми людьми, которых свел случай, молодой самурай и Ядзибэй быстро сошлись. Сакэ и свежей рыбы было вдоволь, знакомство Осуги и Кодзиро создавало непринужденность. Осуги с искренним участием расспрашивала Кодзиро о его жизни бродячего самурая, а тот поинтересовался, исполнила ли она «великое предназначение жизни». Старуха ответила, что давно потеряла след Мусаси. Кодзиро обнадежил ее.
   — Говорят, что прошлой осенью и зимой он посетил двух-трех знаменитых воинов, а потом перебрался в Эдо. Он, пожалуй, и сейчас там, — сообщил Кодзиро.
   Ядзибэй не поддержал догадку Кодзиро, поскольку его люди не слышали в Эдо о Мусаси.
   Поговорили о злоключениях Осуги.
   — Надеюсь, мы можем рассчитывать на вашу дружбу, — сказал Ядзибэй молодому самураю.
   Кодзиро закивал в ответ и, демонстрируя расположение к новым знакомым сполоснул чарку и предложил сакэ не только Ядзибэю, но и его подданным.
   Осуги расчувствовалась.
   — Правильно говорят, что добро есть везде, стоит только поискать получше, — значительно произнесла она. — Какое счастье, что на моей стороне два таких молодца. Кандзэон покровительствует мне. — Взволнованная старуха не сдерживала слез.
   Ядзибэй, избегая выспренних слов, спросил у гостя:
   — Кодзиро, кто те четверо, которых ты изрубил?
   Кодзиро словно ждал этого вопроса.
   — А, эти, — небрежно проговорил он. — Ронины из школы Обаты. Я несколько раз ходил туда поболтать с Обатой о военных вопросах, а эти неизменно встречали меня дурацкими замечаниями. Им хватило нахальства рассуждать о секретах фехтования. Я пообещал преподать им урок стиля Ганрю, если они придут на берег Сумиды, а заодно познакомить их с Сушильным Шестом. Я сказал, что они могут явиться в любом количестве. Придя на место, я увидел пятерых, но едва я принял боевую стойку, как один дал деру. Должен заметить, что в Эдо полно людей, которые работают лучше языком, чем мечом. — Кодзиро самодовольно рассмеялся.
   — Обата? — переспросил Ядзибэй.
   — Неужели не знаешь? Обата Кагэнори. Он из рода Обаты Нитидзё, который служил клану Такэда из Каи. Иэясу взял его с собой, и теперь он преподает военную науку сегуну Хидэтаде. И собственная школа у него есть.
   — Да-да, припоминаю, — взволнованно проговорил Ядзибэй. Близость Кодзиро к столь знаменитым людям произвела должное впечатление на Ядзибэя. «Юноша еще носит чуб, — подумал он, — но, несомненно, уже известная личность, если он накоротке с самураями такого ранга». Старшина плотников был простым человеком, в людях больше всего уважал физическую силу. Его восхищение Кодзиро росло с каждой минутой.
   — Есть предложение, — наклонился Ядзибэй к Кодзиро. — В моем доме постоянно отирается человек пятьдесят молодых бездельников. Если я выстрою додзё, а ты будешь их тренировать?
   — Конечно, урока два я могу дать, но ты должен знать, что мне нет прохода от знатных даймё, просящих меня служить у них за четыреста — шестьсот коку риса. Не знаю, что и делать. Вообще-то я не рассматриваю предложений ниже тысячи коку. К тому же вежливость требует, чтобы я оставался там, где живу сейчас, но я как-нибудь загляну к вам.
   — Большая честь для Меня! — низко поклонился Ядзибэй.
   — Будем ждать тебя, — добавила Осуги.
   Дзюро и Короку, по простоте души не способные разглядеть самолюбования и бахвальства Кодзиро, ликовали от оказанной им чести. При входе в ров Кёбаси Кодзиро попросил остановить лодку.
   — Сойду здесь, — сказал он и выпрыгнул на берег. Вскоре он скрылся в облаке пыли, клубившейся над улицей.
   — Весьма достойный юноша, — с уважением проговорил Ядзибэй.
   — Настоящий воин! — горячо поддержала его Осуги. — Многие даймё мечтают иметь его у себя на службе и за хорошее жалованье. — Помолчав немного, она мечтательно добавила: — Был бы Матахати похож на него!
   Через пять дней Кодзиро явился в дом Ядзибэя. Его с почтением провели в комнату для гостей. Одного за другим к нему подводили всех подчиненных хозяина для засвидетельствования почтения. Церемония понравилась Кодзиро. Он одобрительно заметил Ядзибэю, что у того в доме бурлит интересная жизнь.
   Хозяин, не забывая о своей идее, проговорил:
   — Хочу построить додзё. Посмотришь площадку?
   Он повел гостя за дом, где был просторный участок земли, на котором расположилась красильня. На шестах сушились окрашенные ткани. Ядзибэй заверил самурая, что красильщика, арендовавшего этот участок, он без труда выставит.
   — Собственно, додзё здесь и не требуется, — заметил Кодзиро. — Место отгорожено от улицы, посторонний не забредет.
   — А в дождливые дни?
   — В непогоду я не буду приходить. Должен предупредить: мои уроки потруднее, чем у Ягю или в других школах. Если твои молодцы будут разевать рот, дело в лучшем случае кончится увечьем. Пусть сразу запомнят!
   — Ясно! Веди занятия по своему усмотрению.
   Условились заниматься трижды в месяц — третьего, тринадцатого и двадцать третьего числа в хорошую погоду.
   Появление Кодзиро в квартале Бакуротё повлекло волну толков. Слышали, как один сосед сказал: «У них появился фат, который обставит их всех». Обсуждали мальчишескую прическу Кодзиро. Сошлись во мнении, что если Кодзиро за двадцать, то ему давно пора брить лоб, как принято у самураев. Соседи еще не видели крикливых нарядов Кодзиро, в которых он представал перед обитателями дома Хангавары, сбрасывая с правого плеча кимоно, чтобы высвободить руку для фехтования.
   Кодзиро оправдал ожидания Ядзибэя и его подопечных. Он занимался с неопытными людьми, но не давал им спуску. После трех уроков один ученик был искалечен, а пятеро ранены. Их стоны доносились из дальних комнат дома Хангавары.
   — Следующий! — выкрикивал Кодзиро, потрясая длинным мечом из древесины мушмулы. Ученикам он предварительно объявил, что от удара такого меча «человечье мясо гниет до самой кости».
   — Намерены прекратить занятия? Тогда следующий! Иначе я уйду, — презрительно бросал Кодзиро ученикам.
   — Хорошо, я выйду! — крикнул один из учеников.
   Он подошел к учителю и нагнулся, чтобы взять деревянный меч, и Кодзиро внезапным ударом уложил его.
   — Я преподал вам важный урок: никогда не открывайтесь противнику. Самая грубая ошибка! — Кодзиро высокомерно оглядел учеников, большинство которых тряслось от страха.
   Пострадавшего оттащили к колодцу и принялись отливать водой, но он не приходил в себя.
   — Кажется, готов бедняга.
   — Умер?
   — Не дышит.
   Все собрались вокруг убитого товарища. Одни возмущались, другие испугались. Кодзиро даже не взглянул на бездыханное тело.
   — Если вас пугают такие картины, лучше навсегда забыть о мече, — зловеще проговорил он. — Вас ведь подмывает ввязаться в драку, когда кто-нибудь называет вас бандитами и бродягами…
   Кодзиро не закончил мысли. Помолчав немного, он продолжил лекцию, шагая по полю:
   — Пошевелите мозгами, славные бандиты! Вы готовы напасть на всякого, кто наступил вам на ногу или случайно задел ваши ножны, но стоит делу дойти до настоящего боя, вы прячетесь по кустам. Вы бездумно рискнете жизнью из-за женщины или мелкого честолюбия, но вам не хватит смелости пожертвовать собой во имя высокой цели. Вы мгновенно впадаете в гнев, вами движет тщеславие, но этого мало. — Выпятив грудь, Кодзиро продолжал: — Истина, в сущности, проста. Только тренировка и самодисциплина способны породить настоящую отвагу и веру в себя. Бросаю всем вызов — пусть хотя бы один наберется смелости и сразится, как подобает мужчине.
   Один из учеников, решив поймать Кодзиро на слове, напал на него сзади. Кодзиро сложился вдвое, едва не коснувшись земли, и нападавший, перелетев через него, покатился по земле. Удар деревянного меча пришелся по берцовой кости ученика.
   — На сегодня хватит, — объявил Кодзиро. Отбросив меч, он пошел к колодцу умываться. Тело убитого по-прежнему лежало у колодца. Кодзиро вымыл руки, поплескал воду на лицо и отошел от тела, не проронив ни слова сострадания.
   Продевая руку в рукав кимоно, он сказал:
   — Я много слышал о квартале Ёсивара. Вы наверняка знакомы с этим местом. Кто-нибудь может проводить меня?
   Кодзиро по обыкновению без обиняков заявлял, что хочет развлечься и попить сакэ. Трудно сказать, притворялся ли он бесшабашным или был до наивности прямодушен.
   Ядзибэй предпочел последнее объяснение.
   — Ты еще не был в Ёсиваре? — изумился он. — Надо срочно исправить это недоразумение. Я и сам пошел бы с тобой, но сегодня должен быть в доме на отпевании покойного.
   Ядзибэй, дав денег Дзюро и Короку, строго предупредил их:
   — Учтите, я посылаю вас не развлекаться. Вы обязаны позаботиться, чтобы ваш учитель хорошо отдохнул.
   Кодзиро, шедший впереди, едва различал дорогу, потому что в отличие от Киото, Нары и Осаки Эдо был погружен в кромешную темноту.
   — Ужасная дорога, — обратился Кодзиро к спутникам, — следовало захватить фонарь.
   — Нас бы подняли на смех, увидев с фонарем в веселом квартале, — ответил Дзюро. — Осторожнее, господин, здесь куча земли из нового рва. Не свалитесь!
   Вода во рву блеснула розоватым отсветом, лиловым цветом окрасилось и небо над рекой Сумида. Над крышами Ёсивары взошла большая весенняя луна.
   — Близко совсем, только мост перейти, — сказал Дзюро. — Дать вам платок?
   — Зачем?
   — Скрыть лицо.
   Дзюро и Короку вытащили из-за пазухи по красному платку и обвязали лица. Кодзиро замаскировался дорогим платком из тонкого шелка.
   — Вот так надо повязать, — объяснял Дзюро. — Так теперь модно.
   — Вам это к лицу, — ответил Кодзиро.
   Кодзиро и его провожатые влились в толпу обвязанных платками мужчин. Квартал сиял огнями, как Янаги-мати в Киото. Вход в дома прикрывали красные или бледно-желтые занавеси, на которых были прикреплены колокольчики. Их звон извещал девушек о приходе гостя.
   Побывав в трех заведениях, Дзюро, подмигивая, сказал Кодзиро:
   — Не следует больше скрывать, господин!
   — Что скрывать? — удивился самурай.
   — Будто вы прежде не бывали здесь. Девушка в заведении, из которого мы только что вышли, узнала вас. Она вскрикнула, увидев вас, и тут же спряталась за ширму. Секрет ваш раскрыт.
   — Я действительно впервые в Ёсиваре. О какой девушке ты говоришь?
   — Не прикидывайтесь, господин. Пойдемте, я покажу ее вам. Они вернулись в дом, где на занавеси красовались три листа зубчатого дуба, а снизу мелко выведено название — «Сумия».
   Строгие линии коридоров и тяжелые балки по замыслу хозяина должны были напоминать храмовую архитектуру Киото, но новизна дома обрекала на провал притязания на солидность и традиции. Кодзиро был уверен, что под досками пола хлюпает болотная жижа.
   Большая комната на втором этаже, куда их провели, была не убрана после ухода предыдущих гостей. Всюду валялись объедки, бумажные салфетки, зубочистки. Служанка собирала мусор с мрачной сосредоточенностью.
   Онао, пришедшая принять заказ, изображала чрезвычайную занятость. Мимоходом она заметила, что года три такой службы сведут ее в могилу. В приличных заведениях Киото делали вид, будто смысл их существования — ублажение гостей. В Ёсиваре откровенно обирали посетителей, не тратя времени даром.
   — Хороши удовольствия в Эдо! — презрительно хмыкнул Кодзиро. Бросив взгляд на сучковатый потолок, он добавил: — Убогое место.
   — Это временное пристанище! — запротестовала Онао. — Мы строим дом, который превзойдет все, виденное вами в Киото и Фусими.
   Внимательно посмотрев на Кодзиро, Онао неуверенно произнесла:
   — Не могла ли я прежде видеть вас? Ах да! — вспомнила она. — В прошлом году на тракте Косю.
   Кодзиро не сразу припомнил ту случайную встречу, но потом, оживившись, сказал:
   — Ну конечно! Как пересекаются людские судьбы!
   — Воистину пересекаются! — поддразнивал Дзюро. — Нет только девушки, которая вас знает.
   Дзюро, описав девушку Онао, велел привести ее.
   — Знаю, о ком вы говорите, — ответила Онао, выходя из комнаты. Прошло некоторое время, но старая женщина не возвращалась.
   Дзюро и Короку вышли в коридор, хлопая в ладоши, чтобы напомнить о себе. Хлопать пришлось долго.
   — Ее нигде нет, — объявила Онао.
   — Она только что была здесь.
   — Странно, я уж и хозяину пожаловалась. Она тоже исчезла на перевале Коботокэ, когда мимо проходил этот самурай.
   В темноте за заведением «Сумия» виднелся каркас строящегося дома, наполовину подведенного под крышу. Акэми укрылась за штабелем досок рядом с кучей стружек. Искавшие ее несколько раз прошли мимо, едва не задев ее.
   — Ханагири! Ханагири! — раздавались возгласы под недостроенной крышей.
   Акэми в заведении дали это новое имя.
   «Какая мерзость!» — подумала Акэми. Сначала она ненавидела Кодзиро, но вскоре ненависть ее пала вообще на всех мужчин. Кодзиро, Сэйдзюро, самурай в Хатиодзи, гости, которые мучили ее каждый вечер в «Сумия». Все мужчины были ее врагами, за исключением одного. Единственного, похожего на Мусаси, которого она искала всю жизнь. Акэми оставила мечту о настоящем Мусаси, но придумала его двойника и пыталась его полюбить. В жизни, однако, она не видела никого, кто хотя бы немного походил на выдуманного ею человека.
   — Ха-на-гири! — раздался голос самого Сёдзи Дзинная. Поступь хозяина раздавалась в шаге от ее укрытия. Рядом с ним шли Кодзиро и его сопровождающие. Гости выражали недовольство, и Дзиннай извинялся. Наконец все двинулись к выходу.
   Акэми, затаив дыхание, выждала, пока Дзиннай вернулся в дом, и стрелой помчалась в кухню.
   — Ханагири, тебя все ищут! — удивилась служанка.
   — Не кричи, налей мне сакэ.
   — Сакэ? Сейчас?
   — Да, сакэ.
   После переезда в Эдо Акэми пристрастилась к сакэ, топя в нем свои тревоги.
   Испуганная служанка налила полную чарку. Закрыв глаза, Акэми медленно пила, запрокинув набеленное лицо.
   Увидев, что Акэми уходит, служанка всполошилась:
   — Ты куда?
   — Молчи! Вымою ноги и вернусь.
   Акэми сунула ноги в первые попавшиеся соломенные сандалии и, пошатываясь, вышла на улицу. «Как хорошо на свободе!» — подумала она, но тут же почувствовала отвращение, увидев толпу мужчин, жаждущих удовольствий. Плюнув в сторону ярко освещенной улицы, она побежала прочь от людей.
   Акэми резко остановилась, увидев отражение звезд в темной воде рва. Позади послышался топот бегущих следом людей. «Ага, на этот раз даже с фонарями! — подумала Акэми. Все из „Сумия“. Скоты! Ни минуты покоя. Им надо найти меня, чтобы я зарабатывала для них. Плоть и кровь мою они превращают в строительный лес для нового веселого заведения. Но нет, я вам не дамся!»
   Ноги Акэми несли ее в ночную темноту, волосы с запутавшимися в них древесными стружками развевались по ветру. Она бежала куда глаза глядят. Все равно где оказаться, только подальше от ненавистного заведения.

СОВА

   Трое вышли из чайной. Кодзиро едва держался на ногах.
   — Где… где твое плечо, — бормотал он, хватаясь за Дзюро и Короку, чтобы не упасть.
   Улица была темной и пустынной.
   — Господин, нам лучше остаться здесь на ночь, — произнес Дзюро.
   — В этой дыре? Никогда! Я уж тогда вернусь в «Сумия».
   — Я бы туда не пошел.
   — Почему?
   — Из-за девицы, которая убежала от вас. Они ее найдут и заставят провести ночь с вами. Вы не получите никакого удовольствия.
   — Ты прав, пожалуй.
   — Она все еще волнует вас?
   — Не-ет.
   — Но не выходит у вас из головы.
   — Я в жизни ни разу не влюблялся. Это не для меня. Есть дела поважнее.
   — Какие дела?
   — Дорогой юноша, я стану самым великим фехтовальщиком в истории Японии. Самый быстрый путь к этой цели — устроиться военным наставником к сегуну.
   — Но у него эту роль выполняет дом Ягю. Недавно, как я слышал, сёгун нанял еще и Оно Дзироэмона.
   — Оно Дзироэмон? Да он никудышный воин! Впрочем, и сам Ягю, по-моему, так себе. Увидите, какую карьеру сделаю я. Когда-нибудь…
   Молодые люди дошли до места, где новый ров пересекал улицу. Ивы до половины стволов были завалены мокрой землей.
   — Осторожнее, господин, здесь скользко, — предупредили самурая Дзюро и Короку.
   — Стой! — внезапно крикнул Кодзиро, с силой оттолкнув поводырей и стремительно соскользнув вниз по мокрой тропинке. — Кто здесь?
   Человек, который прыгнул сзади на Кодзиро, промахнувшись, бултыхнулся в ров.
   — Не помнишь, Сасаки?
   — Ты убил четверых наших товарищей.
   Кодзиро проворно выбрался наверх и увидел человек десять, прятавшихся в камышах и за деревьями. Они двинулись на него с мечами наголо.
   — Так вы из школы Обаты! — презрительно фыркнул Кодзиро, мгновенно протрезвев. — В прошлый раз вы потеряли четверых из пяти. Сколько вас сегодня? Сколько жаждет смерти? Назовите цифру, и я выполню ваш заказ. Трусы! Нападайте, кто смелый!
   Рука Кодзиро, закинутая за плечо, уверенно сжимала рукоять Сушильного Шеста.
   До пострижения в монахи Обата Нитидзё был едва ли не первым воином в провинции Каи, прославившейся отвагой своих самураев. Дом Такэды потерпел поражение от Токугавы Иэясу, и семья Обаты пребывала в забвении до той поры, пока Кагэнори не отличился в битве при Сэкигахаре. Сам Иэясу призвал Кагэнори на службу, на которой он снискал известность как наставник военных наук. Кагэнори отказался от предложения сёгуната принять почетный участок земли в центре Эдо, сославшись на то, что ему, деревенскому воину, не пристало жить там. Он предпочел лесистый уголок около храма Хиракава Тэндзин. Там, в старом крестьянском доме под соломенной крышей, он устроил свою школу. Кагэнори пристроил к дому зал и величавый парадный вход.
   Кагэнори, теперь уже старый и больной, в учебном зале почти не появлялся. На его лесном участке обитали совы, и с некоторых пор он стал подписываться «Старая сова». «Я и есть старая сова», — слабо улыбался прославленный воин. Он страдал от ломоты в пояснице, как случилось и в эту ночь.
   — Ничуть не полегчало? Может быть, дать воды?
   Рядом с Кагэнори сидел Ходзё Синдзо, сын известного полководца Ходзё Удзикацу.
   — Мне лучше, — ответил Кагэнори. — Иди спать, скоро светает.
   Старик был сед как лунь, его иссохшее тело походило на корявое от древности сливовое дерево.
   — Не беспокойтесь, я выспался днем.
   — Днем ты слушаешь мои лекции, у тебя нет времени на сон. Ты единственный, способный выдержать такое напряжение.
   — Избыточный сон вреден.
   Светильник зачадил — сгорело все масло. Молодой человек перестал растирать спину старика и пошел за маслом. Когда он вернулся, то увидел, что учитель, приподняв голову с подушки, к чему-то прислушивается. Огонек лампы отражался в старческих глазах.
   — Что с вами, учитель?
   — Не слышишь? Вода плещется.
   — У колодца, кажется.
   — Кто там среди ночи? Может, пьяные?
   — Вероятно. Я посмотрю.
   — Отругай их хорошенько.
   — Хорошо, учитель. Постарайтесь уснуть. Вы устали.
   Боль немного отпустила Кагэнори, и он заснул. Синдзо заботливо подоткнул одеяло и вышел на улицу через заднюю дверь. Два ученика школы у колодца смывали кровь с лица и рук.
   — Вы все-таки ходили туда, хотя я просил вас не делать глупостей, — гневно проговорил Синдзо.
   У него перехватило дыхание, когда он увидел еще одного ученика на земле около колодца. Ученик слабо постанывал и, казалось, вот-вот умрет. На лицах молодых людей было написано отчаяние, они всхлипывали, как маленькие.
   — Безумцы! — продолжал Синдзо, сдерживая себя. — Сколько раз я вам твердил, что не вам сражаться с ним! Почему не послушались?
   — Он ведь облил грязью имя учителя. Убил наших товарищей. Упрекаешь нас в опрометчивости, а может, ты сам потерял рассудок? Держать себя в руках, сторониться врага, молча глотать оскорбления! По-твоему, это и есть разумное поведение? Нет, Путь Воина не таков!
   — Я первым бросил бы вызов Кодзиро в случае необходимости. Он оскорбил учителя и нанес нам урон, но все равно я трезво оцениваю обстановку. Я не боюсь смерти, но Кодзиро не достоин того, чтобы любой из нас рисковал своей жизнью из-за него.
   — Люди иначе оценивают наши отношения с ним. Считают, что мы, боясь его, не защищаем нашу честь. Кодзиро поносит Кагэнори по всему Эдо.