Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев

   — Кажется, я узнаю твой голос. Если твой меч знаменитый Сушильный Шест, то ты настоящий Кодзиро.
   — Поверил теперь?
   — Да. Почему ты на дереве?
   — Потом объясню.
   Кодзиро, перелетев через Гэмпати, приземлился у него за спиной, осыпаемый дождем сосновых иголок. Кодзиро поразил Гэмпати. Он помнил Кодзиро по школе Дзисая смуглым угловатым мальчишкой, которому было поручено таскать воду из колодца. В соответствии со строгими вкусами Дзисая мальчишка носил самую простую одежду.
   Кодзиро сел под сосной, Гэмпати устроился рядом. Кодзиро услышал историю, как Тэнки приняли за лазутчика из Осаки, как его до смерти забили камнями, как свидетельство попало к Матахати. Рассказ о появлении двойника позабавил Кодзиро, но он возразил против убийства никчемного парня. Кодзиро считал, что можно другим способом наказать Матахати. Кодзиро обещал побывать в Кодзукэ и представить Тэнки отважным и благородным воином, чтобы Гэмпати не тревожился о репутации хозяина. Не было нужды приносить Матахати в жертву.
   — Согласен? — спросил Кодзиро.
   — Может, ты и прав.
   — Решено. Мне надо идти. Ты отправляйся в Кодзукэ.
   — Ладно.
   — Откровенно говоря, я тороплюсь. Ищу сбежавшую от меня девушку.
   — Ничего не забыл?
   — Нет.
   — А свидетельство?
   — Ну да!
   Гэмпати засунул руку под пояс Матахати и вытащил свиток. Матахати облегченно вздохнул, теперь, когда его пощадили, он радовался избавлению от этой бумаги.
   — Неожиданная встреча произошла по воле духов Дзисая и Тэнки, чтобы я нашел документ и передал его владельцу, — проговорил Гэмпати.
   — Бумага мне не нужна, — ответил Кодзиро.
   — Почему? — удивился Гэмпати.
   — Не нужна, и все.
   — Не понимаю.
   — Мне ни к чему клочок бумаги.
   — Разве можно так говорить? Неужели ты не чувствуешь благодарности к своему учителю? Дзисай не один год раздумывал, давать ли тебе свидетельство. Он не решался вплоть до своего смертного часа. Он поручил Тэнки передать свидетельство тебе, но с ним случилось непоправимое. Тебе должно быть стыдно.
   — Мне безразличны желания Дзисая. У меня другие планы.
   — Грех так говорить.
   — Не придирайся к моим словам.
   — Ты оскорбляешь человека, который учил тебя?
   — Нет! Мой талант намного превосходит способности Дзисая, и я намерен затмить его известность. Жизнь в захолустье не для меня.
   — Не шутишь?
   — Совершенно серьезно.
   Кодзиро не испытывал угрызений совести, хотя его откровения оскорбляли общепринятые приличия.
   — Я благодарен Дзисаю, но свидетельство, выданное какой-то деревенской школой, принесет мне больше вреда, чем пользы, — продолжал Кодзиро. — Ито Иттосай, приняв такое свидетельство, не остановился на стиле Тюдзё, а создал собственный. Я намерен сделать то же. Меня увлекает стиль Ганрю, а не Тюдзё. Скоро имя Ганрю обретет славу, так что провинциальный документ мне не нужен. Возьми его в Кодзукэ и передай в храм, пусть хранится среди записи о рождении и смерти.
   Кодзиро изрек это равнодушно, не выявив ни скромности, ни пренебрежения. Гэмпати укоризненно смотрел на него.
   — Передай мое почтение семье Кусанаги, — вежливо сказал Кодзиро. — Скоро я отправлюсь в восточные провинции и навещу их.
   Кодзиро широко улыбнулся, давая понять, что разговор окончен. Тон Кодзиро показался Гэмпати высокомерным, и он хотел отчитать юношу за неблагодарность и неуважение к Дзисаю, но передумал, поняв тщету увещеваний. Спрятав свидетельство в мешок, он сухо попрощался и пошел прочь.
   Когда Гэмпати скрылся из виду, Кодзиро громко расхохотался.
   — Он, кажется, мною недоволен! Ха-ха-ха! — Обернувшись к Матахати, проговорил: — А теперь послушаем тебя, мошенник!
   Матахати нечего было сказать в оправдание.
   — Признаешься, что выдавал себя за меня?
   — Да.
   — Я знаю, что тебя зовут Матахати. А полное имя?
   — Хонъидэн Матахати.
   — Ронин?
   — Да.
   — Учись у меня, бесхребетный болван! Видел, как я вернул свидетельство? Человек ничего не достигнет, не имея самолюбия, как у меня. Посмотри на себя! Украл свидетельство, живешь под фальшивым именем, зарабатываешь на чужой репутации. Что может быть омерзительнее? Сегодняшний урок, может, пойдет тебе на пользу. Кошка останется кошкой даже в тигровой шкуре.
   — Я буду вести себя осмотрительно.
   — Не стану тебя убивать, пожалуй, но и развязывать не хочу. Сам выпутаешься.
   Кодзиро что-то придумал. Выхватив кинжал, он стал срезать кору со ствола прямо над головой Матахати. Стружки посыпались за шиворот Матахати.
   — Вот только кисти нет, — проворчал Кодзиро.
   — У меня за поясом есть тушечница и кисть, — заискивающе проговорил Матахати.
   — Прекрасно. Воспользуемся.
   Кодзиро, обмакнув кисть в тушечницу, стал что-то писать на затесе. Откинув голову, полюбовался своей работой. Надпись гласила:

   «Этот человек — мошенник. Присвоив чужое имя, он шатается по деревням, обманывая людей. Поймав его, я оставляю здесь на всеобщее посмешище. Мое имя и боевой псевдоним принадлежат только мне.
   Сасаки Кодзиро, Ганрю».

   — Вот так хорошо, — удовлетворенно произнес Кодзиро.
   Ветер стонал в вершинах сосен. Кодзиро, оставив мысли о блестящем будущем, переключился на будничные дела. С горящими глазами он громадными прыжками понесся по темной роще.

МЛАДШИЙ БРАТ

   В старые времена паланкином пользовались только представители высших классов, однако лишь недавно обыкновенным людям стал доступен более простой вид паланкина. Он представлял собой большую корзину с низкими бортами. К ней были приделаны четыре бамбуковых шеста. Седокам, чтобы не вывалиться, приходилось держаться за кожаные петли, прикрепленные к стенкам. Носильщики таскали паланкин под ритмичные выкрики, обращаясь с седоками как с камнями. Тем, кто пользовался этим средством передвижения, советовали дышать в ритм шагов носильщиков, особенно если те несли паланкин бегом.
   — Э-хо! — кричал носильщик впереди.
   — Я-хо! — отзывался его напарник, державший задние ручки носилок.
   Подобный паланкин, сопровождаемый восемью приближенными, глубокой ночью появился в сосновой роще близ улицы Годзё. Четверо несли фонари. Носильщики и свита дышали, как загнанные лошади.
   — Мы на улице Годзё!
   — До Мацубары добрались!
   — Немного осталось!
   Фонари украшала монограмма, какой пользуются куртизанки из веселого квартала Осаки, но в паланкине сидела не женщина, а рослый мужчина.
   — Дэнситиро, — крикнул один из сопровождающих, — Сидзё!
   Дэнситиро не слышал — он спал, голова его болталась, как у бумажного тигра. Корзина наклонилась, один из носильщиков поддержал седока, чтобы тот не вывалился.
   Открыв глаза, Дэнситиро пробормотал:
   — Горло пересохло. Дайте сакэ!
   Обрадованные передышкой носильщики, опустив паланкин на землю, вытирали полотенцами потные лица и грудь.
   — Осталось на донышке, — сказал один из спутников Дэнситиро, протягивая ему бамбуковую фляжку.
   Дэнситиро одним глотком опорожнил ее.
   — Холодно, — пожаловался он. — Зуб на зуб не попадает. От сакэ он окончательно проснулся.
   — Еще ночь. Ни свет ни заря! — заметил Дэнситиро, взглянув на звезды.
   — А брату кажется, что время остановилось. Он истомился, ожидая тебя.
   — Надеюсь, он еще жив.
   — Лекарь сказал, что выживет, но у него жар и рана кровоточит. Опасное дело.
   Дэнситиро поднес пустую фляжку к губам и потряс ее, запрокинув голову.
   — Мусаси! — гневно произнес он, отшвыривая пустую посудину. — В путь! И побыстрее!
   Нетерпеливый и порывистый Дэнситиро, умевший и крепко выпить, и мастерски владевший мечом, ничем не походил на старшего брата. Еще при жизни Ёсиоки Кэмпо некоторые утверждали, что Дэнситиро талантливее отца. Так считал и сам молодой человек. При отце оба брата вместе занимались в додзё, кое-как ладя друг с другом, но сразу после смерти Кэмпо Дэнситиро отошел от дел в школе и даже заявил в лицо старшему брату, что тот должен уступить место главы школы ему, младшему брату.
   Дэнситиро не появлялся дома с тех пор, как в прошлом году с двумя приятелями отправился в Исэ. Говорили, что он развлекается в провинции Ямато. За Дэнситиро послали гонца после несчастья, случившегося около храма Рэндайдзи. Дэнситиро согласился немедленно вернуться, несмотря на нелюбовь к брату.
   На пути в Киото Дэнситиро так гнал носильщиков, что четырежды пришлось менять их, зато у него находилось время покупать сакэ почти в каждом попутном трактире. Дэнситиро напивался, чтобы успокоиться, поскольку пребывал в состоянии крайнего возбуждения.
   Процессия готова была двинуться в путь, когда путники услышали яростный лай в глубине рощи.
   — Что это?
   — Стая бродячих псов.
   Город кишел бездомными собаками. Раньше они водились на окраинах, где кормились трупами, множество которых оставалось на полях после каждого сражения.
   Взвинченный Дэнситиро приказал не терять попусту времени, но один из учеников возразил:
   — Подождите! Там что-то странное творится.
   — Иди посмотри! — распорядился Дэнситиро, но не выдержав пошел сам.
   Кодзиро ушел, и собаки сбежались в рощу. Окружив Матахати тройным кольцом, они оглушительно лаяли. Псы словно намеревались отомстить за убитого собрата. Скорее всего, они чуяли добычу, которая была беззащитна перед голодной стаей. Собаки были поджарые, с ввалившимися боками, острыми, худыми загривками и острыми как лезвие зубами.
   Для Матахати собаки были пострашнее Кодзиро и Гэмпати. Единственным средством защиты ему служили голос и гримасы.
   По наивности Матахати поначалу пытался урезонить собак, потом принялся выть, как дикий зверь. Собаки притихли и немного отступили. У Матахати вдруг потекло из носа, и грозного рыка не получалось. Он начал дико вращать глазами и скалить зубы, попробовал заворожить стаю пронзительным взглядом. Он изо всех сил высовывал язык и касался им кончика носа, но эта устрашающая гримаса была утомительной. Лихорадочно изобретая в голове новые способы, Матахати не придумал ничего лучше, как притвориться смирной собакой. Он лаял и подвывал, ему даже казалось, что у него вырос хвост.
   Стая наступала наглее. Матахати видел собачий оскал совсем рядом. Самые смелые уже прихватывали его за ноги.
   Матахати подумал усмирить собак пением. Он громко затянул популярную балладу «Повести о доме Тайры», подражая бродячим певцам-сказителям, которые исполняют это произведение под аккомпанемент лютни-бива.

 
И порешил император-инок
Посетить весной второго года Бундам,
Загородную виллу Кэнрэймонъин
В горах близ Охары.
Но второй и третий месяц
Не утихая дул холодный ветер,
Не таяли снега на горных высях.
 

   Матахати пел с закрытыми глазами, старательно и так громко, что едва не оглох от собственного голоса.
   Дэнситиро со спутниками застали его за пением. Собаки разбежались.
   — Помогите! Спасите меня! — возопил Матахати.
   — Этого парня я видел в «Ёмоги», — сказал один самурай.
   — Он муж Око.
   — Муж? У нее вроде бы не было мужа.
   — Это она дурила Тодзи.
   Дэнситиро пожалел Матахати. Он велел прекратить болтовню и освободить несчастного.
   Матахати тут же выдумал историю, в которой представал безупречным героем. Учитывая, что перед ним были люди Ёсиоки, он приплел и имя Мусаси. Матахати сообщил, что они в детстве были друзьями, но потом Мусаси похитил его невесту, запятнав род Хонъидэнов несмываемым позором. Отважная матушка Матахати поклялась не возвращаться домой, не отомстив Мусаси. Вместе с матерью они повсюду разыскивали Мусаси, чтобы расквитаться с ним. Что до Око, так он никогда не был ее настоящим мужем. Он долго жил в чайной «Ёмоги», но не потому, что состоял в связи с хозяйкой. Ее шашни с Гионом Тодзи — лучшее подтверждение его слов.
   Матахати сочинил, что на него в роще напали разбойники, ограбили и привязали к дереву. Он, разумеется, не сопротивлялся, сохраняя себя для дела, порученного ему матерью.
   Матахати решил, что выдумка прозвучала убедительно.
   — Благодарю вас! — сказал он. — Думаю, нас свела судьба. У нас общий заклятый враг, прогневавший небеса. Вы спасли меня от неминуемой гибели, и я навеки обязан вам. Смею предположить, что вы господин Дэнситиро. Вы, полагаю, намереваетесь встретиться с Мусаси. Не могу знать, кто из нас первым убьет Мусаси, но искренне надеюсь увидеть вас в ближайшем будущем.
   Матахати тараторил не умолкая, чтобы лишить слушателей возможности задавать ненужные вопросы.
   — Осуги, моя мать, сейчас совершает новогоднее паломничество в храм Киёмидзу, чтобы помолиться об успехе в нашей войне против Мусаси. Я должен ее встретить там. На днях зайду к вам на улицу Сидзё, дабы засвидетельствовать свое почтение. Прошу простить, что я вас задержал.
   Матахати поспешно удалился, оставив слушателей гадать, что в его истории правда, а что вранье.
   — Откуда этот фигляр взялся? — проворчал Дэнситиро, сожалея о потерянном времени.
 
   Как и предсказывал лекарь, первые дни оказались самыми тяжелыми. Наступил четвертый день. К ночи Сэйдзюро стало немного полегче. Он приоткрыл глаза, соображая, день сейчас или ночь. Светильник у изголовья едва теплился. Из смежной комнаты доносился храп приставленного к Сэйдзюро ученика.
   «Я все еще жив, — подумал Сэйдзюро. — Жив и покрыт позором». Дрожащей рукой он натянул на себя одеяло.
   «Как смотреть людям в лицо? — Сэйдзюро с трудом сдерживал слезы. — Все кончено! — простонал он. — Пропал и я, и род Ёсиока».
   Прокричал петух. Светильник затрещал и угас. В комнату проник бледный свет зари. Сэйдзюро почудилось, будто он снова на поле около Рэндайдзи. Глаза Мусаси! Он вздрогнул. Сэйдзюро осознавал, что в фехтовании ему далеко до этого человека. Почему он не бросил меч, не признал поражения и не попытался спасти остатки семейной репутации?
   «Я зазнался, — простонал Сэйдзюро. — Какие у меня заслуги, кроме той, что я сын Ёсиоки Кэмпо?»
   Сэйдзюро наконец понял, что дом Ёсиоки придет в упадок, если он останется его главой. Род Ёсиока не может процветать вечно, особенно в период бурных перемен.
   «Поединок с Мусаси лишь ускорил падение. Почему я не умер на поле боя? Зачем мне жизнь?»
   Сэйдзюро сдвинул брови. Безрукое плечо ломило от боли.
   Раздался сильный стук в ворота дома, и через несколько мгновений в смежную комнату явился привратник, чтобы разбудить дежурного самурая.
   — Дэнситиро? — воскликнул тот.
   — Только что явился.
   Оба, побежали к воротам. Еще один человек вошел в комнату Сэйдзюро.
   — Молодой учитель, хорошие новости! Господин Дэнситиро вернулся.
   Ставни подняли, в жаровню подложили угля, приготовили подушку-дзабутон. Из-за сёдзи раздался голос Дэнситиро:
   — Брат здесь?
   «Давно не слышал его», — подумал Сэйдзюро. Он сам вызвал Дэнситиро, но в нынешнем положении стеснялся показаться на глаза даже брату, вернее брату хотелось показываться меньше всего.
   Дэнситиро вошел. Сэйдзюро попытался улыбнуться.
   Дэнситиро заговорил бодро и напористо:
   — Видишь, никчемный братец мигом явился на помощь. Я бросил дела и поспешил сюда. Запаслись провизией в Осаке. Потом были в пути всю ночь. Я здесь, так что не беспокойся. Что бы ни случилось, никто и пальцем не посмеет тронуть школу. Это еще что? — уставился Дэнситиро на слугу, принесшего поднос с чаем. — Я не пью чай. Неси сакэ!
   Дэнситиро выглянул в соседнюю комнату и приказал поплотнее задвинуть сёдзи.
   — Вы что, обезумели? Не видите, мой брат замерз? — заорал он во всю глотку.
   Сев на дзабутон перед жаровней, Дэнситиро некоторое время молча смотрел на раненого.
   — Какую позицию ты принял перед боем? Почему проиграл? Миямото Мусаси приобрел некоторую известность, но он все равно остается новичком. Как ты допустил, чтобы этот бродяга застал тебя врасплох?
   В дверях появился ученик.
   — Что еще?
   — Сакэ готово.
   — Неси сюда!
   — Я поставил в соседней комнате. Вы ведь сначала примете ванну?
   — И не подумаю. Тащи сакэ сюда!
   — В комнату молодого учителя?
   — Почему бы нет? Я не видел его несколько месяцев и хочу с ним поговорить. Пусть мы не очень дружили, но в трудную минуту никто не заменит родного брата. Вот я и выпью за его здоровье около его постели.
   Дэнситиро налил чашечку, за ней другую, третью…
   — Ах, как славно! — воскликнул он. — Был бы ты здоров, я тебя бы угостил.
   Сэйдзюро, потеряв терпение, сказал:
   — Можешь не пить здесь?
   — Почему?
   — Потому что мне начинают в голову приходить тяжелые мысли.
   — Какие еще мысли?
   — Я думаю о отце. Его угнетало то, что мы прожигаем жизнь. Много ли хорошего мы успели сделать в жизни?
   — Что это с тобой, братец?
   — Ты пока этого не понимаешь, но я, лежа здесь, многое передумал и пожалел о попусту растраченной жизни.
   Дэнситиро рассмеялся.
   — Говори только про себя. Ты всегда был впечатлительным и чувствительным парнем, именно поэтому из тебя не получился настоящий мастер меча. Если хочешь знать правду, ты совершил ошибку, согласившись на поединок с Мусаси. Дело даже не в Мусаси, просто ты не годишься для сражений. Извлеки урок из поражения и забудь о фехтовании. Я давно говорил, что ты должен отказаться от школы. Конечно, можешь оставаться главой дома Ёсиоки, и я буду сражаться вместо тебя, если кто-то настоит на поединке с тобой. Передай додзё мне! Я докажу, что способен прославить школу. Она станет более знаменитой, чем при отце. Не думай, что я хочу отобрать у тебя школу. Дай мне возможность, и я покажу, на что способен.
   Дэнситиро выплеснул остатки сакэ в чашечку.
   — Дэнситиро! — крикнул Сэйдзюро, пытаясь приподняться с постели. Он настолько ослаб, что не мог откинуть одеяло. Опустившись на изголовье, он протянул руку к брату.
   — Осторожней, расплещешь сакэ! — заворчал Дэнситиро, перехватывая чашечку другой рукой.
   — Дэнситиро, я с радостью передам тебе руководство школой, но ты должен стать и главой дома.
   — Хорошо, будь по-твоему.
   — Не считай, что это легкая ноша. Прежде подумай. Я скорее закрою школу, чем допущу, чтобы ты повторил мои ошибки. Мы уже запятнали память отца.
   — Не опережай события. Я совсем не такой, как ты.
   — Обещай, что изменишь свое поведение.
   — Да ладно! Я буду пить когда захочу. Если ты об этом.
   — Пей под настроение, но только знай меру. Я совершил свою ошибку не из-за пристрастия к сакэ.
   — Твои беды из-за женщин. Ты всегда питал к ним слабость. Когда поправишься, ты должен жениться и остепениться.
   — Нет, не время думать о женитьбе, хотя я и оставлю фехтование. Есть женщина, о которой я обязан позаботиться. Мне ничего не надо, лишь бы она была счастлива. А я проживу и в лесной хижине.
   — Кто такая?
   — Не важно, тебе дела до нее нет. Как самурай, я должен выдержать все испытания до конца. И обязан искупить свой позор. Я могу поступиться гордостью. Забирай школу!
   — Я наведу порядок, вот мое слово. Клянусь, что сниму пятно с твоего имени. Где сейчас Мусаси?
   — Мусаси? — чуть не задохнулся Сэйдзюро. — Не смей даже думать о поединке с ним! Я только что просил тебя не повторять моих ошибок.
   — О чем же мне тогда думать? Зачем ты позвал меня? Мы должны найти Мусаси, пока он не скрылся. Какой смысл был в спешном приезде?
   — Сам не понимаешь, что говоришь, — покачал головой Сэйдзюро. — Я запрещаю тебе сражаться с Мусаси.
   Дэнситиро обиделся. Он с детства ненавидел приказания старшего брата.
   — А почему бы не сразиться?
   На бледных щеках Сэйдзюро проступили красные пятна.
   — Ты не выиграешь, — резко ответил он.
   — Кто это не выиграет? — набычился Дэнситиро.
   — Ты не победишь. Тебе не побить Мусаси.
   — Почему?
   — Ты не чета ему.
   — Ерунда!
   Дэнситиро притворился, будто слова брата насмешили его. Плечи Дэнситиро тряслись от смеха. Он высвободил руку, которую сжимал Сэйдзюро, и вылил в чашечку последние капли сакэ.
   — Эй, кто там? — позвал он. — Сакэ кончилось!
   Когда ученик принес сакэ, Дэнситиро в комнате уже не было. Сэйдзюро лежал под одеялом, уткнувшись в подушку. Ученик поправил постель.
   — Позови его, — сказал Сэйдзюро. — Хочу еще кое-что сказать брату.
   Сэйдзюро говорил ясно и четко. Обрадованный переменой в состоянии больного, ученик побежал на поиски Дэнситиро. Он нашел его в додзё, сидящего в окружении Уэды Рёхэя, Миикэ Дзюродзаэмона, Нампо Ёитибэя, Отагуро Хёскэ и еще нескольких старших учеников.
   — Вы видели старшего брата? — обратился один из учеников к Дэнситиро.
   — Только от него вышел.
   — Он, верно, обрадовался, увидев вас.
   — Не очень. Я торопился к нему, но стоило заговорить, как он сделался капризным и сварливым. Пришлось выложить начистоту все, что я о нем думаю. Рассорились по обыкновению.
   — Ты спорил с ним? Напрасно. Он едва начал поправляться, — с упреком проговорил Рёхэй.
   — Выслушай до конца!
   Дэнситиро и старшие ученики держались как старые друзья. Дэнситиро, обняв Рёхэя за плечи, потряс его.
   — Послушайте, что заявил мой брат. Сказал, что я не смогу победить Мусаси, поэтому должен выбросить из головы затею свести счеты с этим ронином. Если Мусаси побьет меня, то дому Ёсиоки придет конец. Он сказал, что ответственность за понесенный позор возьмет на себя и отойдет от дел. Брат хочет, чтобы я занял его место и упорным трудом поправил дела в школе.
   — Вот как!
   — Ты что хотел этим сказать?
   Рёхэй промолчал.
   — Молодой учитель хочет вас видеть, — позвал Дэнситиро ученик, вошедший в додзё.
   — Где сакэ? — недовольно поморщился Дэнситиро.
   — Оставил его в комнате господина Сэйдзюро.
   — Принеси сюда!
   — Брат вас ждет.
   — Он мучается от приступов страха. Делай, что тебе говорят.
   Молодые самураи пить не хотели.
   — Не время для выпивки, — упорствовали они.
   — Что-то с вами случилось? Вы тоже испугались Мусаси? — вспылил Дэнситиро.
   Лица учеников выражали боль, потрясение, горечь поражения. До конца дней своих они не забудут роковую минуту, когда один удар деревянного меча искалечил их учителя и разрушил авторитет школы. Они пока не могли договориться о том, что им предпринять. Споры продолжались третий день. Одни настаивали на повторном вызове Мусаси, другие предпочитали не усугублять и без того тяжелое положение школы.
   Несколько бывалых учеников одобрительно восприняли боевой задор Дэнситиро, однако остальные, включая Рёхэя, разделяли мнение своего искалеченного учителя. Одно дело, когда Сэйдзюро настаивает на сдержанности, другое — когда ученики пытаются отстоять его точку зрения перед такой горячей головой, как Дэнситиро.
   Заметив их нерешительность, Дэнситиро заявил:
   — Мой брат не имеет права на трусость, пусть он и калека. Он ведь не девица! Никогда не соглашусь с ним!
   Принесли сакэ. Дэнситиро наполнил чашечки. Теперь он всему голова и с самого начала хотел поставить дело на лад. В школе Ёсиоки будет место только настоящим мужчинам.
   — А теперь выслушайте мой план, — обратился он к ученикам. — Я сражусь с Мусаси и побью его, что бы ни говорил брат. Сэйдзюро хочет спустить этому типу его наглость. Немудрено, что Сэйдзюро потерпел поражение. Не воображайте, что я такой же мягкосердечный, как брат.
   — Никто не сомневается в твоих талантах, они нам прекрасно известны, однако… — нерешительно промолвил Нампо Ёитибэй.
   — Что «однако»? Договаривай, коли начал.
   — Твой брат, кажется, не считает Мусаси достойным внимания фехтовальщиком. Он прав. Подумай о риске…
   — О риске? — взревел Дэнситиро.
   — Нет! Ты неправильно понял. Беру свои слова обратно… — поспешно оправдывался Ёитибэй.
   Сказанное не вернешь. Дэнситиро, вскочив, схватил Ёитибэя за ворот и швырнул о стену.
   — Вон отсюда! Трус!
   — Я оговорился, я не имел в виду…
   — Заткнись! Вон! Размазня не имеет права пить в моей компании.
   Ёитибэй побледнел. Встав на колени, он обратился к однокашникам:
   — Спасибо вам за годы, прожитые среди вас.
   Он подошел к синтоистскому алтарю в дальнем конце додзё, поклонился и вышел. Дэнситиро не взглянул ему вслед.
   — А теперь выпьем! — скомандовал он. — Потом вы отправитесь на поиски Мусаси. Едва ли он покинул Киото. Думаю, болтается по городу, бахвалясь победой. Вот еще одно дело. Хочу оживить додзё. Хочу, чтобы вы тренировались не щадя себя. Я немного отдохну и сам приступлю к тренировкам. Запомните, я не добренький, как мой брат. Даже из самых младших я буду выжимать все.
 
   Прошла неделя. Один из младших учеников принес весть, что Мусаси найден. Все эти дни Дэнситиро, верный своему слову, практиковался с утра до вечера. Его неистощимая энергия изумляла учеников. Когда новость достигла школы, они смотрели, как Дэнситиро играючи расправляется с Отагуро, самым опытным учеником.
   — Перерыв! — объявил Дэнситиро, убирая меч. — Значит, нашел его?
   — Да, — ответил ученик, опускаясь на колени перед Дэнситиро. — Где?
   — В переулке Хонъами к востоку от Дзиссоина. Мусаси живет у Хонъами Коэцу, насколько я понял.
   — Странно! Откуда эта деревенщина может знать людей, подобных Коэцу?
   — Не знаю. Но живет он там.
   — Хорошо. Там его и возьмем, — объявил Дэнситиро. Отагуро и Уэда тщетно пытались отговорить его.