Фоллетт Кен. Столпы Земли

   Уолеран вслед за Генри стал подниматься по лестнице, за ним с замирающим сердцем шел Филип.
   Верхние покои имели точно такие же размеры и формы, как нижний зал, но все здесь выглядело совершенно иначе. На стенах висели гобелены, а тщательно вычищенные полы покрывали ковры из овечьих шкур. В очаге жарко пылали дрова, и вся комната была ярко освещена дюжиной горящих свечей. Около двери стоял дубовый стол, на котором поблескивала массивная чернильница и лежали перья и пачка листов пергамента. Здесь же сидел писарь, готовый записать все, что продиктует ему король. Возле очага, в большом деревянном кресле, покрытом шкурой, восседал сам Стефан.
   Первое, что бросилось Филипу в глаза, – на короле не было короны. Он был одет в пурпурную тунику, на ногах – кожаные гетры, словно он с минуты на минуту должен был отправиться куда-то верхом. Две большие охотничьи собаки, как преданные слуги, лежали у его ног. Внешне он напоминал своего брата, епископа Генри, но у Стефана были более утонченные черты лица, что делало его весьма привлекательным, а также густые темно-рыжие волосы и такие же, как у брата, умные глаза. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, которое Филип принял за трон, вытянув вперед ноги и положив руки на подлокотники, но, несмотря на его расслабленную позу, в комнате царила атмосфера напряженности. Казалось, король был единственным, кто чувствовал себя непринужденно.
   Когда епископы и Филип вошли, от короля как раз уходил высокий человек в дорогих одеждах, который фамильярно кивнул Генри и полностью проигнорировал Уолерана. «Должно быть, какой-то могущественный барон», – подумал Филип.
   – Доброе утро, Стефан, – приблизившись к королю и поклонившись, произнес епископ Генри.
   – Этот ублюдок Рэннульф до сих пор не явился, – сказал король Стефан. – Если в ближайшее время он не объявится, я прикажу отрубить ему пальцы.
   – Обещаю тебе, он будет здесь со дня на день, – заверил его Генри, – хотя, наверное, в любом случае пальцы ему отрубить надо.
   Филип и понятия не имел, кто такой Рэннульф и зачем король хочет его видеть, но у него сложилось впечатление, что хоть Стефан и был рассержен, однако насчет того, чтобы так изувечить этого человека, он все же шутит.
   Затем вперед выступил Уолеран и поклонился.
   – Это Уолеран Бигод, новый епископ Кингсбриджский, – ты его помнишь, – сказал Генри.
   – Да-да, – кивнул Стефан и перевел взгляд на Филипа. – А это кто?
   – Мои приор, – ответил Уолеран.
   Поскольку он не назвал даже имени, Филип дополнил его.
   – Филип из Гуинедда, приор Кингсбриджский, – представился он, пожалуй, несколько громче, чем намеревался, и поклонился.
   – Подойди-ка, святой отец, – сказал Стефан. – Да у тебя испуганный вид. Что тебя беспокоит?
   Филип не знал, что ответить. Его многое беспокоило.
   – Меня беспокоит то, что у меня даже нет чистой сутаны, – в отчаянии выпалил он.
   Стефан расхохотался, но не зло.
   – Тогда пусть это тебя не беспокоит, – проговорил он и, взглянув на своего разодетого брата, добавил: – Мне нравятся монахи, которые выглядят как монахи, а не как короли.
   Филипу стало немного легче.
   – Я слышал о пожаре, – снова заговорил король. – Ну и как ты там управляешься?
   – В день пожара Господь послал нам мастера-строителя. Он очень быстро отремонтировал галерею, а службы мы проводим в крипте. С его помощью мы расчищаем развалины пол строительство. Он уже сделал и чертежи новой церкви.
   При этих словах брови Уолерана поползли вверх: ему не было известно о чертежах. Филип бы, конечно, рассказал ему о них, если бы он спросил, но ведь епископ даже не поинтересовался, как идут дела в Кингсбридже.
   – Похвальная расторопность, – сказал Стефан. – Когда начнете строить?
   – Как только я найду деньги.
   – Вот поэтому-то, – влез в разговор Генри, – я и привел к тебе приора Филипа и епископа Уолерана. Ни у монастыря, ни у епархии нет средств для финансирования такого большого проекта.
   – Как нет их и у короны, мой дорогой братец, – заметил Стефан.
   У Филипа как-то сразу опустились руки: это было не слишком многообещающее начало.
   – Знаю, – кивнул Генри. – Я искал способ помочь им построить собор, не затратив при этом ни пенса. Выражение лица Стефана было скептическим.
   – Ну и как? Преуспел в разработке столь хитроумного, если не сказать магического, плана?
   – Да. Для того чтобы финансировать строительство, я предлагаю отдать земли графа Ширинга епархии.
   Филип затаил дыхание.
   Король задумался.
   Уолеран хотел было что-то сказать, но Генри жестом остановил его.
   – Идея не глупая, – произнес король. – Мне она по душе.
   Сердце Филипа забилось.
   – К сожалению, – сказал Стефан, – я только что фактически пообещал это графство Перси Хамлею.
   Филип буквально застонал. Он-то уже думал, что король собирается сказать «да». Разочарование, словно удар кинжалом, причиняло ему невыносимую боль.
   Генри и Уолеран были ошеломлены. Этого не ожидал никто.
   Первым опомнился Генри.
   – Фактически? – переспросил он.
   Король пожал плечами:
   – Я, конечно, мог бы увильнуть от выполнения своего обещания, хотя все это будет выглядеть весьма неудобно. Но, в конце-то концов, ведь именно Перси заставил изменника Бартоломео предстать перед правосудием.
   – Не без помощи, милорд, – выпалил Уолеран.
   – Я знаю, что ты сыграл в этом определенную роль...
   – Именно я сообщил Перси Хамлею о готовившемся против тебя заговоре.
   – Да-да. Между прочим, а откуда ты узнал об этом?
   У Филипа подкосились ноги. Разговор переходил в опасное русло. Никто не должен был знать, что эти сведения были получены от его брата Франциска, ибо он до сих пор служил у Роберта Глостера, который был прощен за свое участие в заговоре.
   – Я узнал об этом из предсмертной исповеди, – ответил Уолеран.
   Филип облегченно вздохнул. Уолеран повторил его же – Филипа – ложь, только сказал, что «исповедовал» он сам, а не Филип, который теперь был рад скрыть свое участие во всем этом.
   – И все же Перси, а не ты, рискуя жизнью, напал на замок Бартоломео и захватил изменника, – настаивал Стефан.
   – Ты мог бы как-нибудь еще наградить Перси, – вставил Генри.
   – Но Перси хочет именно Ширинг. Он знает это место и будет с пользой для дела управлять им. Я мог бы дать ему Кембриджшир, но признают ли его тамошние жители?
   – Сначала нужно отблагодарить Бога, а уж потом людей. Ведь Бог же сделал тебя королем.
   – Но Бартоломео схватил все-таки Перси.
   Такая непочтительность к Господу возмутила Генри:
   – Все мы во власти Божией...
   – Только не дави на меня! – воскликнул Стефан, поднимая руку.
   – Слушаюсь, – смиренно сказал Генри.
   Это была явная демонстрация королевской власти. Какое-то время они спорили почти как равные, но Стефану было достаточно одного слова, чтобы прекратить препирательства и продемонстрировать свою власть.
   Горечь разочарования обожгла Филипа. Вначале он посчитал всю эту затею совершенно несбыточной, но постепенно в нем начала просыпаться надежда, и он даже представил, как будет использовать дарованное ему богатство. Теперь ему вновь пришлось опуститься на землю.
   – Мой король, – заговорил Уолеран, – благодарю тебя за готовность вернуться к рассмотрению вопроса относительно будущего графства Ширинг. В тревогах и молитвах я буду покорно ждать твоего решения.
   «Умный ход», – одобрил мысленно Филип. Слова Уолерана звучали так, словно он изящно соглашался. На самом же деле хитрый епископ, подытоживая разговор, оставлял вопрос открытым. Король вовсе не собирался возвращаться к этому вопросу, и, как ни крути, его ответ был определенно отрицательным. Но в то же время, настаивая, чтобы Стефан все же еще раз подумал над окончательным решением, Уолеран ни в коей мере не задевал его самолюбия. Филип даже отметил про себя, что такой прием надо запомнить: если тебе собираются в чем-то отказать, лучше всего окончание разговора отложить на потом.
   Стефан помедлил, словно заподозрив, что им пытаются манипулировать, но затем вроде бы отбросил всякие сомнения и, прощаясь, произнес:
   – Благодарю всех, что навестили меня.
   Филип и Уолеран, откланявшись, направились к выходу, однако Генри остался на месте.
   – Когда мы услышим о твоем решении? – спросил он.
   Стефан выглядел несколько озадаченным.
   – Послезавтра, – сказал он.
   Генри поклонился, и все трое вышли.

* * *

   Неопределенность почти так же неприятна, как и отказ. Свое вынужденное ожидание Филип находил невыносимым. Тот вечер он провел среди изумительных книг Винчестерского монастыря, но и они не смогли отвлечь его от тревожных мыслей. Какое решение примет король? Отречется ли он от обещания, данного Перси Хамлею? Насколько важен этот Перси? Он был обыкновенным мелкопоместным дворянчиком, который из кожи вон лез, чтобы получить графство, – Стефан мог абсолютно не бояться обидеть его. Но как велико желание короля помочь Кингсбриджу? Известно, что монархи становятся набожными с возрастом. Стефан же был молод.
   Раскрыв перед собой сочинение Боэция «Утешение философское», Филип и так и сяк вертел в голове различные варианты, когда на цыпочках, робея, к нему подошел послушник.
   – Там кто-то спрашивает тебя, отче, – прошептал юноша.
   Поскольку пришедшего заставили дожидаться на улице, значит, он не монах.
   – Кто? – спросил Филип.
   – Женщина.
   Первой мыслью приора, ужасно напугавшей его, было то, что это пришла та самая потаскуха, которая приставала к нему возле монетного двора, но что-то в выражении лица послушника говорило ему об обратном. Сегодня ему случилось обменяться взглядами еще с одной женщиной.
   – Как она вы глядит?
   Юноша скорчил отвратительную рожу.
   Филип кивнул. Риган Хамлей. Какая нелегкая принесла ее?
   – Сейчас приду.
   Теряясь в догадках, он медленно прошел вдоль галереи и вышел во двор. Когда имеешь дело с этой женщиной, надо держать ухо востро.
   Жена Перси Хамлея, завернувшись в тяжелый плащ и спрятав под капюшоном лицо, стояла возле монастырской приемной. Она метнула на Филипа такой злобный взгляд, что он чуть было не решил тут же развернуться и уйти, но не подобало мужчине бежать от женщины.
   – Что тебе от меня надо? – сурово спросил он.
   – Ты глупый монах! – набросилась она. – Ну как ты можешь быть таким бестолковым?
   Филип почувствовал, как краснеет его лицо.
   – Я приор Кингсбриджа, и тебе следует называть меня «отче», – проговорил он, но его слова, к сожалению, прозвучали скорее раздражительно, чем властно.
   – Хорошо... отче. Как можешь ты позволять двум этим алчным епископам использовать тебя?
   Филип глубоко вздохнул.
   – Говори яснее, – зло сказал он.
   – Трудно подобрать понятные слова для такого безмозглого человека, как ты. Но я попробую. Сгоревшую церковь Уолеран использует в качестве предлога для того, чтобы заграбастать себе земли графства Ширинг. Это тебе понятно? Теперь дошло?
   Ее презрительный тон все еще раздражал Филипа, но он не мог устоять перед желанием хоть как-то защитить себя.
   – Никто и не делает из этого тайны. Доходы, получаемые с этих земель, пойдут на строительство собора.
   – С чего ты взял?
   – Да в этом-то и весь смысл! – негодующе воскликнул Филип, но в глубине души он уже почувствовал, как зашевелился в нем червь сомнения.
   Звучавшая в голосе Риган пренебрежительность сменилась лукавыми нотками.
   – А новые земли, – сказала она, – будут принадлежать монастырю или епархии?
   Смотревший на нее Филип отвернулся: слишком уж отталкивающим было ее лицо. Он-то рассчитывал, что земли графства отойдут монастырю, в его подчинение, а вовсе не епархии, где их хозяином станет Уолеран. Но сейчас он припомнил, что во время разговора с королем епископ Генри почему-то просил, чтобы эти земли были отданы именно епархии. Филип решил, что он просто оговорился, однако ни тогда, ни позже эта оговорка так и не была исправлена.
   Приор подозрительно сверлил Риган глазами. Она никак не могла заранее знать, что Генри собирался говорить королю. Так что ее утверждение, вполне возможно, было правдой. С другой стороны, не исключено, что она просто строила свои козни. Ведь от ссоры между Филипом и Уолераном выигрывали бы именно Хамлей.
   – Уолеран – епископ, – проговорил Филип, – он должен иметь собор.
   – Он много чего должен иметь, – возразила леди Хам-лей. Она несколько смягчилась и начала рассуждать, однако Филип все же не мог подолгу смотреть на ее лицо. – Для некоторых епископов действительно нет ничего важнее, чем иметь хороший собор. Но Уолеран не таков. Как бы там ни было, пока доходами графства распоряжается Уолеран, он будет давать тебе и твоим строителям столько, сколько найдет нужным.
   Филип понимал, что она права, по крайней мере в этом. Если Уолеран получит ренту, он наверняка часть ее прикарманит для своих нужд. И только ему одному решать, какова будет эта часть. И уже ничто не сможет отвратить его от разбазаривания денег на цели, не имеющие ничего общего с собором. Филип же никогда не будет знать, сможет ли он в следующем месяце заплатить своим строителям.
   Без сомнения, было бы гораздо лучше, если бы землей владел монастырь. Но Филип был уверен, что этому воспротивится Уолеран, которого наверняка поддержит епископ Генри. Тогда ему останется только обратиться непосредственно к королю. А король Стефан, видя, что церковники никак между собой не договорятся, запросто может решить проблему, отдав графство Перси Хамлею.
   Этого-то и добивалась Риган.
   Филип покачал головой:
   – Коли Уолеран пытается обмануть меня, зачем тогда я вообще понадобился ему здесь? Он мог бы приехать сюда один и обратиться к королю с этой же просьбой.
   Она кивнула:
   – Мог бы. А если бы король спросил себя, насколько искренен Уолеран, утверждая, что графство нужно ему лишь для того, чтобы построить собор? Ты же убаюкал подозрение Стефана, явившись с поддержкой просьбы Уолерана. – В голосе ее снова послышалась презрительная интонация. – Ты ведь в своей грязной сутане выглядишь таким несчастным, что королю стало тебя жалко. Не-е-ет, Уолеран поступил умно, что прихватил тебя с собой.
   Филип с ужасом чувствовал, что, похоже, она была права, но ему очень не хотелось признавать это.
   – Просто ты хочешь оттяпать графство для своего мужа, – защищался он.
   – Если бы я смогла представить тебе доказательство, согласился бы ты проскакать полдня, чтобы увидеть его?
   Меньше всего Филип желал быть втянутым в интриги Риган Хамлей. Однако он должен был выяснить, действительно ли ее утверждение было правдой.
   – Да, – неохотно проговорил он. – Я согласен.
   – Завтра?
   – Завтра.
   – Тогда на рассвете будь готов.

* * *

   На следующее утро, едва монахи удалились к утренней мессе, в монастырском дворе Филипа уже поджидал сын Перси и Риган – Уильям. Молодой Хамлей и Филип через Западные ворота выехали из Винчестера и тут же свернули к северу, на Княжескую дорогу. Приор знал, что в этом направлении, в полудне езды верхом, располагался дворец епископа Уолерана. Вот, значит, куда они направляются. Но зачем? Все это вызывало у Филипа сильное подозрение. Он решил быть начеку. Хамлей вполне могли попытаться использовать его в своих целях. Но каким образом? Возможно, у Уолерана хранился какой-нибудь документ, который Хамлей хотели увидеть или даже украсть, – что-то вроде грамоты. Молодой лорд Уильям мог сказать людям епископа, что они посланы забрать эту бумагу, а те поверят, так как вместе с ним будет приор Кингсбриджский. Уильям был вполне способен на такое, и Филипу следовало постоянно держать ухо востро.
   Было мрачное, серое утро. Моросил дождь. Первые несколько миль Уильям скакал довольно быстро, затем, давая коню отдохнуть, перевел его на шаг.
   – Ну что, монах, – проговорил он немного погодя, – ты хочешь отобрать у меня графство?
   Филип несколько растерялся, услышав в голосе Уильяма враждебные нотки. Это обидело его, ведь он не сделал ничего дурного.
   – У тебя? – резко спросил приор. – Никто и не собирается тебе его давать, мальчишка. Я, может быть, получу его, или твой отец, или епископ Уолеран; однако о тебе у короля речь не шла. Смешно даже слушать твои слова.
   – Это графство я получу в наследство.
   – Посмотрим. – Филип решил, что не стоит ссориться с Уильямом. – Зла я тебе не желаю, – примирительно сказал он. – Я просто хочу построить новый собор.
   – Тогда забери графство у кого-нибудь еще! – воскликнул Уильям. – Ну почему люди вечно к нам цепляются?
   Филип заметил, что в голосе этого молодца звучала неподдельная горечь.
   – А разве люди цепляются к вам?
   – Только подумай, ведь должны же они извлечь урок из того, что случилось с Бартоломео. Он осмелился оскорбить нашу семью, и посмотри, где он теперь.
   – А я-то считал, что во всем виновата его дочь...
   – Эта сучка такая же гордая и высокомерная, как и ее папаша. Но и она у меня еще хлебнет горя. Все они в конце концов будут стоять перед нами на коленях, вот увидишь.
   Филип про себя отметил, что это не были обычные эмоции двадцатилетнего парня. Уильям кипятился, словно злобная старуха. Не по душе приору был этот заговор. Большинство людей хотя бы стараются прикрыть свою ненависть разумными оправданиями, но Уильям был для этого слишком наивным.
   – Отмщение лучше всего отложить до Судного дня, – произнес Филип.
   – А почему бы тебе не отложить до Судного дня строительство своей церкви?
   – Потому что к тому времени будет уже поздно спасать души грешников от мук ада.
   – Довольно! – почти в истерике вскричал Уильям. – Прибереги это для своих проповедей.
   Филипу хотелось сказать еще что-нибудь резкое, однако он сдержался. С этим юнцом творилось нечто странное. У приора было чувство, что Уильям вот-вот впадет в неукротимую ярость и станет по-настоящему буйным. Филип не боялся его. Он вообще не испытывал страха перед разбушевавшимися людьми, возможно, потому, что еще ребенком видел самое ужасное, на что они способны, и все же остался жив. Но сейчас не стоило дразнить Уильяма своими замечаниями, поэтому он как можно спокойнее произнес:
   – Рай и ад – это то, с чем я постоянно имею дело. Добродетель и грех, прощение и наказание, добро и зло. Боюсь, не говорить об этом мне не удастся.
   – Тогда говори сам с собой, – прорычал Хамлей и, пришпорив коня, рысью помчался вперед.
   Однако, отъехав ярдов на сорок-пятьдесят, он вновь перевел коня на шаг. Филип подумал было, что мальчишка поостыл и собирается опять ехать рядом, но он ошибался, и оставшееся время они ехали порознь.
   На душе у приора было уныло и тревожно. Он чувствовал, что уже не способен управлять своей судьбой: сначала в Винчестере им как хотел вертел Уолеран Бигод, а теперь он позволяет Уильяму Хамлею тащить его в эту таинственную поездку. «Все они пытаются манипулировать мной, – размышлял Филип. – Почему я не сопротивляюсь? Пора что-то предпринять». Но что он мог сделать? Только повернуть обратно в Винчестер. А какой в этом смысл? И, уставившись на круп Хамлеева коня, приор следом за ним трясся на своей лошадке.
   Ближе к полудню они добрались до долины, где стоял епископский дворец. Филип вспомнил, как, трепеща от страха, в начале года он приезжал сюда со своей смертельной тайной. С тех пор произошло столько событий!
   К его удивлению, Уильям, не останавливаясь, проехал мимо дворца и поскакал дальше по бежавшей к вершине холма дороге, которая вскоре сузилась до ширины обычной тропинки. Филип знал, что ничего важного впереди не было. Когда они поднялись на холм, приор увидел нечто вроде стройки. Чуть ниже дорогу им преградил земляной вал, выглядевший так, словно он был насыпан совсем недавно. В голове Филипа мелькнуло ужасное подозрение.
   Они повернули в сторону и поскакали вдоль вала, пока не нашли в нем проход. По другую сторону земляной насыпи был вырыт ров, на дне которого блестела вода.
   – Это то, что я должен был увидеть? – проговорил приор.
   Уильям лишь кивнул.
   Подозрение Филипа подтвердилось: Уолеран строил замок. Приора охватило отчаяние.
   Ударив пятками по бокам своей лошади, Филип пересек ров. Уильям следовал за ним. Земляной вал и ров кольцом тянулись вокруг холма. На внутреннем берегу рва на два-три фута уже поднялась кладка толстой крепостной стены. Было ясно, что эта стена еще не достроена и, судя по ее толщине, она будет очень высокой.
   Да, Уолеран строил замок, но ни работников, ни инструментов, ни штабелей камня или леса нигде не было видно. За короткое время была проделана огромная работа, а затем она вдруг остановилась. Очевидно, у Уолерана кончились деньги.
   – Я полагаю, – сказал Уильяму Филип, – можно не сомневаться, что этот замок возводит именно епископ.
   – Кому еще, – отозвался тот, – Уолеран Бигод позволит строить замок рядом со своим дворцом?
   Филип почувствовал горечь обиды. Все было абсолютно ясно: епископ Уолеран хотел получить графство Ширинг с его каменоломней и строевым лесом для того, чтобы построить собственный замок, а вовсе не церковь. Приор же оказался всего лишь орудием в его руках, а сгоревший Кингсбриджский собор – удобным предлогом. Их роль заключалась в том, чтобы разбудить набожность короля и склонить его принять решение о пожаловании графства Уолерану.
   Филип увидел себя таким, каким он, должно быть, виделся епископам Генри и Уолерану: наивным, жалким, улыбающимся и покорно кивающим. Они хорошо знали, с кем имеют дело! А ведь он доверял им, прислушивался к ним и даже с храброй улыбкой сносил их пренебрежительное отношение, ибо думал, что они помогают ему, в то время как они просто дурачили его.
   Беспринципность Уолерана поражала его. Ему вспомнилась неподдельная печаль в глазах епископа, когда тот смотрел на развалины собора. Тогда Филипу показалось, что в нем есть истинное благочестие. Уолеран, должно быть, думает, что в служении Церкви высокие цели оправдывают низкие средства. С этим Филип никогда не был согласен. «Я бы никогда не поступил с Уолераном так, как он пытается поступить со мной!» – возмутился приор.
   Прежде он никогда не считал себя легковерным и сейчас недоумевал, в чем он совершил ошибку. В голову пришла мысль о том, что он совершенно напрасно с таким благоговением относился к епископу Генри и его шелковым одеждам, к великолепию Винчестера и его соборов, к стопкам серебра на монетном дворе и горам мяса в лавках мясников и, наконец, к мысли о встрече с королем. Он совсем забыл, что и через шелковые одежды Господь видит грешную душу, что единственное богатство, к которому стоит стремиться, – это сокровища на небесах и что в церкви даже король должен становиться на колени. Видя, что все вокруг были такими могущественными и такими искушенными, он совсем забыл об истинных ценностях, утратил способность критически мыслить и доверился епископам. В награду за это они предали его.
   Он вновь обвел глазами мокрую от дождя строительную площадку, затем повернул лошадь и, уязвленный, поскакал прочь. За ним – Уильям.
   – Ну что теперь скажешь, монах? – съязвил он.
   Филип промолчал.
   Он вспомнил, что сам же и помог Уолерану стать епископом. Тот еще говорил: «Ты хочешь, чтобы я сделал тебя приором Кингсбриджа, а я хочу, чтобы тм сделал меня епископом». Конечно же, Уолеран смолчал о смерти старого епископа, поэтому и данное Филипом обещание казалось вовсе не таким уж и важным, а давать его надо было, чтобы обеспечить свою победу на выборах. Но все это лишь отговорки. Истина же в том, что Филип должен был вверить избрание и приора, и епископа в руки Господни.
   Но он забыл о Боге, и в наказание ему теперь придется бороться с самим епископом Уолераном.
   Приор вспомнил о том, как его обманывали, унижали, как пренебрежительно к нему относились, и в нем закипела злость. «Послушание – это монашеская добродетель, но вне стен обители оно имеет свои изъяны, – с горечью размышлял он. – Чтобы жить среди сильных мира сего, надо быть недоверчивым, требовательным и настойчивым».
   – Эти лживые епископы одурачили тебя, а? – злорадно сказал Уильям.
   Филип осадил лошадь. Сотрясаясь от гнева, указуя перстом на Уильяма, он закричал:
   – Заткнись, мальчишка! Как можешь ты так отзываться о святейших отцах? Еще одно слово, и гореть тебе в аду, это я обещаю!
   Уильям как-то сразу сник и побледнел.
   Филип поскакал дальше. Насмешливое замечание Уильяма напомнило приору, что у Хамлеев имелись скрытые мотивы для того, чтобы показать ему замок Уолерана. Они хотели стравить Филипа с епископом, с тем чтобы графство не досталось ни тому ни другому, а отошло бы к Перси. Что ж, Филип не станет орудием в их руках. Он больше не позволит манипулировать собой. С этого момента манипулировать другими будет он сам.
   Все это хорошо, но как же следует поступить? Если Филип поссорится с Уолераном, земли получит Перси; а если ничего не предпримет, они достанутся епископу.
   Что хочет король? Он хочет помочь построить новый собор: такого рода деяние выставит Стефана в весьма выгодном свете, да и на небесах ему зачтется. Однако и верность Перси нужно как-то отблагодарить. Странно, но у короля нет особых причин стараться угодить двум гораздо более могущественным персонам – епископам Генри и Уолерану. Филипу на ум пришла мысль, что решение дилеммы, которое мог бы одобрить Стефан, заключается в том, чтобы удовлетворить как его, Филипа, так и Перси Хамлея.