Фоллетт Кен. Столпы Земли

   – Нельзя увольнять людей во вторник! – кричал он.
   – И то верно, – поддержал его Джек Кузнец. – Надо дать им доработать хотя бы до конца недели.
   Следующим в разговор вступил сводный брат Джека Альфред:
   – Я помню, когда мой отец строил дом графу Ширингу, а Уильям Хамлей пришел и разогнал всех рабочих, то Том сказал ему, чтобы он всем заплатил за неделю вперед, и держал за уздцы лошадь Хамлея, пока тот не соизволил выложить денежки.
   Спасибо и на том, Альфред, подумал Джек.
   А вслух настойчивым голосом сказал:
   – Но это еще не все. Отныне по престольным праздникам работать не будем. Как не будет и переводов на более оплачиваемые места.
   Все зашумели еще громче.
   – Невозможно! – выкрикнул кто-то, и еще несколько голосов подхватили: – Невозможно, невозможно!
   Джек не выдержал и тоже закричал:
   – О чем вы говорите?! Если у монастыря нет денег, то где же их взять, чтобы заплатить вам? Что вы заладили: «Невозможно, невозможно»? Ей-богу, как дети малые в школе, когда зубрят латынь.
   Снова заговорил Эдвард Двойной Нос:
   – Мы тебе не дети, мы – ложа мастеров. Только у нас есть право переводить людей с места на месте, и никто не смеет лишать нас его.
   – А если на дополнительную оплату нет денег? – взволнованно сказал Джек. – Тогда как?
   – Я в это не поверю, – вступил кто-то из молодых каменщиков.
   Это был Дэн Бристол, сезонный работник. Искусным каменотесом его, пожалуй, назвать можно было с трудом, но кладку он делал старательно и быстро.
   – Как ты можешь так говорить? Он, видите ли, не верит. Что ты вообще знаешь о монастырской казне?
   – Я знаю то, что вижу, – ответил Дэн. – Разве монахи голодают? Нет. Свечи в церкви есть? Есть. Вина в погребах хватает? Вполне. Приор, что, ходит босым? Никогда. Деньги есть. Просто он не хочет нам платить.
   Несколько человек выразили шумное согласие с Дэном. Он и впрямь был во многом прав, кроме одного: вино у монахов давно кончилось. Но разве кто-нибудь поверил бы сейчас Джеку? В глазах членов ложи он защищал интересы монастыря, что было явно несправедливо: ему совсем не хотелось отвечать за принятые Филипом решения.
   – Послушайте, – умолял Джек, – приор только просил меня передать вам его слова. Я вовсе не уверен в том, что он говорит всю правду. Но если Филип утверждает, что денег у него недостаточно, а мы ему не верим, то что нам остается?
   – Мы можем все до одногопрекратить работу, – сказал Дэн. – Прямо сейчас.
   – Правильно, – поддержал его чей-то голос.
   Они становятся неуправляемыми, вдруг осознал Джек, и сильное волнение охватило его.
   – Подождите, подождите, – сказал он, отчаянно пытаясь подобрать нужные слова, чтобы хоть как-то успокоить людей. – Давайте сейчас вернемся к работе, а ближе к вечеру я попробую убедить приора Филипа изменить свои намерения.
   – Не думаю, что нам следует приступать к работе, – сказал Дэн.
   Джек не мог поверить, что все это происходит наяву. Осуществлению его мечты могло помешать все что угодно, но чтобы строители отказались делать свое дело – такого он предположить не мог.
   – Но почему, почему вы не хотите продолжать работу? – недоуменно вопрошал он.
   – Беда в том, что половина из нас даже не знает, заплатят ли нам за оставшиеся дни недели или нет, – сказал Дэн.
   – Что против всех традиций и порядков, – добавил Пьер Парижанин.
   – Ну хотя бы начните работать, а я постараюсь уговорить Филипа, – без всякой надежды в голосе проговорил Джек.
   – Если мы приступим к работе, ты можешь нам обещать, что нам заплатят за всю неделю? – спросил Эдвард Двойной Нос.
   Зная, в каком настроении приор, Джек как раз этого обещать не мог. В голове мелькнула мысль сказать «да» и самому расплатиться с людьми, но он тут же сообразил, что всех его сбережений не хватит на недельное жалованье для всех.
   – Я сделаю все, чтобы убедить его, и, думаю, он согласится, – только и мог сказать Джек.
   – Мне этого мало, – заупрямился Дэн.
   – Мне тоже, – подхватил Пьер.
   – Нет твердых обещаний – не будет работы, – отрезал Дэн.
   Джек был в полном смятении: каменщики все до одного поддержали Дэна.
   Он понял, что если станет сейчас спорить с ними, то растеряет последнее влияние, которым еще пользовался.
   – В ложе должно быть полное согласие, – сказал он. – Итак, мы все как один за прекращение работы?
   Хор голосов ответил дружным согласием.
   – Значит, быть посему. Я извещу приора.

* * *

   Епископ Уолеран прибыл в Ширинг в сопровождении небольшой свиты. Граф Уильям ждал его на паперти церкви возле рыночной площади. Он озадаченно хмурил брови: вместо обычной встречи приходилось принимать Уолерана как важную государственную особу. Что этому чертову епископу понадобилось на этот раз? Мысль эта не давала ему покоя.
   Рядом с Уолераном на гнедом мерине ехал незнакомец. Он был высок и сухопар, с густыми черными бровями и большим кривым носом. С лица его не сходила презрительная ухмылка. Незнакомец не отставал от Уолерана ни на шаг, словно они были равны саном, хотя он и не носил епископских одежд.
   Когда они слезли с лошадей, Уолеран представил своего спутника:
   – Граф Уильям, познакомься, это Питер из Уорегама, он служит архидиаконом при архиепископе Кентерберийском.
   Ты бы лучше объяснил мне, что он делает здесь, подумал Уильям. Не иначе Уолеран опять что-то затевает.
   Архидиакон склонился в поклоне и сказал:
   – Епископ рассказал мне о твоем великодушии к святой матери Церкви, лорд Уильям.
   И прежде чем граф успел ответить, Уолеран, показав рукой на приходскую церковь, пояснил:
   – Это здание будет снесено, чтобы освободить место для нового собора, архидиакон.
   – А мастера-строителя ты уже назначил? – спросил Питер.
   Уильяму показалось странным, что архидиакон из Кентербери проявляет такой интерес к приходской церкви Ширинга. Впрочем, решил он, это может быть из чистой вежливости.
   – Нет, мастера я пока не нашел, – ответил Уолеран. – Многие строители сейчас ищут работу, но мне пока не удается найти никого из Парижа. Сейчас, похоже, весь мир хочет строить церкви, как в Сен-Дени, и знающие секрет ее возведения мастера – на вес золота.
   – Да, важно, чтобы ваша церковь была такой же.
   – Есть один строитель, который мог бы помочь. Он ждет встречи с нами позже.
   И вновь Уильям был озадачен: почему Питер так настаивает, чтобы новая церковь была похожа на собор в Сен-Дени?
   – Конечно, она будет намного больше прежней, – сказал Уолеран, – и займет даже часть рыночной площади.
   Уильяму очень не понравилось, что епископ так по-хозяйски распоряжался здесь.
   – Я не хочу, чтобы церковь вторгалась на площадь, – возразил он.
   Уолеран, похоже, разозлился не на шутку, словно граф влез в чужой разговор.
   – По какой такой причине, позволь узнать?
   – В базарный день у меня каждый кусочек земли приносит деньги.
   Епископ уже готов был ответить, но тут вмешался Питер:
   – Зачем же перекрывать серебряный фонтан! – и улыбнулся.
   – Вот именно, – не задумываясь, поддержал его Уильям. И потом, за строительство церкви платил он. К счастью, четвертый подряд неурожай почти не отразился на его доходах. Мелкие крестьяне платили ему за аренду земли натурой, многие из них отдавали по мешку зерна и по паре гусей, хотя сами питались только супом из желудей. А за мешок зерна теперь можно было выручить в десять раз больше, чем пять лет назад; и деньги, которые недодавали ему другие за аренду земли, он возвращал, продавая втридорога зерно и птицу. Так что денег на строительство собора у него было достаточно.
   Вместе они прошли на задний двор церкви. Здесь во множестве приютились церковные постройки, от которых не было почти никакого дохода.
   – Вот здесь можно и поставить собор, а домишки эти – снести, – сказал Уильям.
   – Но здесь живут священнослужители, – возразил епископ.
   – Для них мы найдем другое жилище.
   Видно было, что Уолеран страшно недоволен, но спорить не стал.
   Когда они прошли к северной стороне церкви, им поклонился какой-то широкоплечий здоровяк лет тридцати от роду. Судя по одежде, решил Уильям, он ремесленник. Архидиакон Болдуин, ближайший из окружения епископа, показал на него рукой:
   – Вот тот человек, милорд, о котором я говорил. Его зовут Альфред, он из Кингсбриджа.
   С первого взгляда человек этот не располагал к себе: он был по-бычьи здоров, силен и молчалив. Но, присмотревшись, можно было заметить хитроватый блеск в его глазах, точно у лисы. Он был явно себе на уме.
   – Альфред – сын Тома Строителя, первого мастера в Кингсбридже, – сказал архидиакон. – Он и сам работал мастером, пока его не скинул сводный братец.
   Сын Тома, так вот кто женился на Алине, подумал Уильям; только ведь он оказался никудышным мужем. Граф с интересом разглядывал Альфреда: вот уж о ком не скажешь, что он ни на что не годен в постели: с виду – здоровый, крепкий. Правда, Алина могла кого угодно довести до бессилия.
   – Ты работал в Париже и знаешь, как построить точно такой же собор, как в Сен-Дени? – спросил архидиакон Питер.
   – Нет.
   – Но нам нужна церковь, построенная именно таким способом.
   – Я сейчас работаю в Кингсбридже. Там мастером – мой брат. Это он привез из Парижа новый метод, а я уже научился от него.
   Уильям про себя очень удивился: как это Уолерану удалось подбить Альфреда, потом вдруг вспомнил: помощник приора Кингсбриджского монастыря, Ремигиус, был человеком епископа. Он-то первым и завел разговор с Альфредом.
   Уильяму вспомнилось еще кое-что из недавней истории Кингсбриджа.
   – Это ведь твоя крыша рухнула?
   – Я не виноват, – сказал Альфред. – Приор Филип тогда потребовал изменить проект.
   – Филип мне знаком, – язвительно сказал Питер. – Упрямец, да к тому же чересчур самонадеянный.
   – Откуда ты его знаешь? – спросил Уильям.
   – Когда-то я был монахом в обители Святого-Иоанна-что-в-Лесу. Филип тогда был у нас старшим. – В голосе Питера послышались горькие нотки. – Однажды я посмел сказать ему, что он совсем перестал следить за порядком, что монахи распустились, и за это он поставил меня раздавать милостыню, лишь бы я не мешал. – Чувствовалось, что Питера до сих пор жгла тяжелая обида. И Уолеран, решил Уильям, наверняка постарается это использовать.
   – Будь моя воля, вряд ли я решился бы нанять мастером человека, чьи крыши обваливаются, – сказал Уильям. – И мне нет дела до его объяснений.
   – Но во всей Англии ты не найдешь другого, кто мог бы строить по-новому. Не считая Джека Джексона, – сказал Альфред.
   – Мне нет дела до того, как строят в Сен-Дени. Надеюсь, тушу моей матушки вполне устроит традиционный лик церкви.
   Епископ Уолеран и архидиакон Питер переглянулись. Уолеран склонил голову к Уильяму и почти прошептал ему:
   – Когда-нибудь эта церковь станет собором Ширинга.
   Теперь Уильяму все стало ясно. Когда-то, много лет назад, Уолеран хотел, чтобы центром епархии стал Ширинг, а не Кингсбридж; но приор Филип сумел перехитрить его. И вот теперь епископ вновь вспомнил о своем давнем желании. Только на этот раз он уже ни перед чем не остановится, подумал Уильям. Тогда Уолеран просто попросил архиепископа Кентерберийского удовлетворить свою просьбу. Теперь он одновременно начнет строить новую величественную церковь и будет подыскивать себе союзников в окружении архиепископа, таких как Питер, и только потом обратится с ходатайством. Все бы ничего, но Уильям хотел поставить церковь только в память о своей матери, чтобы душа ее побыстрее миновала адов огонь; и стремление епископа использовать все в своих корыстных целях вызвало у него бурю негодования. Правда, если в Ширинге появится собор, город сразу расцветет, и он, Уильям, от этого только выиграет.
   Его размышления прервал Альфред:
   – Есть еще одна причина, по которой ты мог бы назначить меня мастером-строителем.
   – Да? Какая же? – удивился епископ.
   Уильям не сводил глаз с обоих. Альфред был намного крупнее, сильнее и моложе Уолерана; он без труда мог свалить епископа с ног одной левой, но вел он себя сейчас как слабая сторона в споре. В другие времена Уильям был бы взбешен, видя, как бледный тщедушный священник помыкает сильным человеком, но теперь он относился к таким вещам совершенно безразлично: так уж был устроен этот мир.
   – Я смог бы привести с собой всех строителей из Кингсбриджа, – смиренно сказал Альфред.
   Остальные трое затаили дыхание.
   – Повтори, что ты сказал?
   – Если вы назначите меня мастером, я приведу из Кингсбриджа всех строителей.
   – Откуда нам знать, что ты говоришь серьезно?
   – Я не прошу вас верить мне, – сказал Альфред. – Дайте мне работу на этих условиях. Если я не сдержу своего слова, вы уволите меня, не заплатив.
   По разным причинам вся троица ненавидела приора Филипа, и поэтому они тут же уцепились за возможность отомстить ему.
   – Некоторые рабочие из Кингсбриджа строили собор в Сен-Дени, – для пущей убедительности добавил Альфред.
   – Но как тебе удастся переманить их в Ширинг? – спросил Уолеран.
   – Ну это уж мое дело. Скажем, они больше послушают меня, чем Джека.
   Уильяму показалось, что тут Альфред решил немного прихвастнуть. Та же мысль, похоже, пришла в голову и епископу, потому что он как-то странно откинул назад голову и свысока посмотрел на Альфреда. Но то, что он сказал, судя по всему, было правдой. Какие бы замыслы им ни двигали, он наверняка был уверен: люди за ним пойдут.
   – Если ты уведешь всех строителей из Кингсбриджа, вся работа там встанет, – сказал Уильям.
   – Конечно, – согласился Альфред.
   Граф посмотрел на Уолерана и Питера:
   – Думаю, нам следует обдумать это. Давайте вместе отобедаем.
   Епископ одобрительно кивнул и, обращаясь к Альфреду, сказал:
   – Иди за нами, в мой дом. Он – на той стороне рыночной площади.
   – Знаю. Я ведь строил его.

* * *

   Два дня приор Филип и слышать ничего не хотел об условиях, которые поставили строители. Он весь кипел от негодования, а при встречах с Джеком молча разворачивался и шел в другую сторону.
   На второй день с монастырских мельниц за пределами города прибыло несколько повозок с мукой. Их сопровождали несколько вооруженных людей: мука в этом году была на вес золота. Джек со стороны наблюдал, как брат Джонатан, который был теперь помощником келаря Белобрысого Катберта, пересчитывает мешки. Что-то в лице Джонатана было до боли знакомо Джеку, словно тот был похож на человека, которого Джек хорошо знал. Юноша был высоким и нескладным, со светлыми волосами – ничего общего с Филипом, который был небольшого роста, хрупкий и черноволосый; но во всем остальном очень походил на своего опекуна: такой же сильный духом, порядочный, решительный и уверенный в себе. Люди относились к нему с любовью, хотя про себя частенько не одобряли его глубокой приверженности высокой морали: по этой же причине они были недовольны и Филипом.
   И раз уж приор упорно избегал встреч с Джеком, тот решил поговорить с Джонатаном.
   Глядя, как юноша расплачивается с охранниками и возчиками, Джек отметил, что дело свое он знает: когда те попросили добавить, что случалось всякий раз, он спокойно, но твердо отказал им. Все-таки без монастырского образования руководить людьми очень непросто, решил он.
   Джек сразу почувствовал, что здесь он во многом уступал Джонатану. Из-за его неумелого руководства пустяковое затруднение переросло в безвыходную ситуацию. Всякий раз, вспоминая разговор на масонской ложе, он на чем свет ругал себя за то, что совсем не умел убеждать людей. И все же он твердо решил найти выход.
   Возчики, недовольно бурча себе под нос, уехали, а Джек подошел к Джонатану.
   – Филип очень сердит на строителей, – сказал он.
   Юноша, похоже, собирался ответить чем-то неприятным для Джека – видно было, что он и сам не испытывает особой радости от происходящего, – но в конце концов смягчился и сказал:
   – Это только кажется, что приор зол, на самом деле он просто очень переживает.
   – Филип все принимает слишком близко к сердцу.
   – Да. Он чувствует, что рабочие предали его в трудный час.
   – Пожалуй, так оно и есть, – сказал Джек. – Но и сам он допустил ошибку, попытавшись изменить своим указом традиции каменщиков.
   – А что ему еще оставалось? – возразил Джонатан.
   – Ну, для начала мог бы посоветоваться с ними. Каменщики – народ мудрый, наверняка что-нибудь подсказали бы. Хотя мне трудно винить Филипа: я ведь и сам допустил ту же ошибку.
   Во взгляде Джонатана мелькнуло любопытство.
   – Какую же?
   – Я объявил строителям об увольнениях так же неосторожно, прямо в лоб, как приор сказал о них мне.
   Джонатан оказался в трудном положении: с одной стороны, ему, как и Филипу, хотелось обрушить проклятия на людей за их предательство; с другой – он, хоть и с неохотой, пытался понять и строителей. Джек решил больше ничего не говорить. Зерна были брошены в землю.
   Он оставил Джонатана и вернулся к своим чертежам. Вся беда в том, размышлял он, что миром в Кингсбридже правит Филип: и преступников судит он, и главный судья во всех спорах – тоже он. А в нынешнем состоянии приор не мог быть беспристрастным. Кто-то должен был взять на себя часть его ноши. Джек видел в этой роли только одного человека – себя самого. Как мастер-строитель он мог встать между двумя спорящими, выслушать обе стороны и примирить их. И двигало им единственное желание – продолжать строительство.
   Оставшиеся полдня он обдумывал, как лучше выйти из этого тупика, задавая себе один и тот же вопрос: «Как поступит Филип?»
   На следующий день он почувствовал себя готовым встретиться с приором лицом к лицу.
   С утра было холодно, моросил дождь. Джек, стараясь не привлекать к себе внимания, слонялся по обезлюдевшей стройке, накинув на голову капюшон плаща, чтобы не промокнуть, делая вид, что изучает трещины в верхнем ярусе окон (ему пока так и не удалось найти способ избежать их появления в будущем), и поджидая, пока Филип пойдет к себе. Когда приор наконец переступил порог своего дома, Джек поспешил за ним.
   Дверь у Филипа всегда оставалась открытой. Джек постучал и вошел. Приор стоял на коленях перед крошечным алтарем в углу комнаты. Можно подумать, проводить в молитвах целый день и полночи в церкви тебе мало, ворчал про себя Джек, так надо этим еще и дома заниматься. Огонь в очаге не горел:
   Филип берег дрова. Джек молча ждал, пока тот поднимется и повернется к нему, и наконец решительным тоном сказал:
   – Пора с этим кончать.
   На обычно дружелюбном лице приора появились суровые морщины.
   – Не вижу никаких препятствий, – холодно сказал он. – Они могут приступить к работе, как только захотят.
   – На твоих условиях?
   Вместо ответа Филип просто посмотрел на Джека.
   – В таком случае они не вернутся. И ждать вечность, пока ты примешь разумное решение, тоже не станут, – сказал тот. И поспешил добавить: – Разумное – по их понятию.
   – Говоришь, не станут ждать вечно? – сказал Филип. – И куда же они пойдут, когда надоест ждать? Больше им работы нигде не найти. Или они считают, что от голода страдают только у нас? Голодают по всей Англии. На всех стройках сейчас сворачивают работу.
   – Так ты собираешься ждать до тех пор, пока они приползут к тебе и будут умолять о прощении?
   Приор отвел взгляд.
   – Я не хочу никого унижать. Мне кажется, я ни разу не дал тебе повода так обо мне думать.
   – Ты прав. Поэтому я и пришел к тебе. Знаю, ты никогда бы не унизил человека, ты не такой. Но если бы они вернулись на стройку побитые, с обидой в сердце, они еще долго не смогли бы работать так, как могут это делать. Так вот, я считаю, да и ты наверняка думаешь так же, надо дать им возможность достойно выйти из положения, в котором они оказались. А значит, надо уступить.
   Джек затаил дыхание. Он сказал все, что хотел. Наступил самый решающий момент. Если и сейчас приор останется равнодушным к его словам, будущее их окажется под угрозой.
   Филип тяжелым пристальным взглядом смотрел на Джека. Видно было, как разум его борется с чувствами. Наконец выражение лица приора смягчилось, ион сказал:
   – Давай-ка присядем.
   Джек с трудом подавил вздох облегчения. Он уже знал, что скажет в следующую минуту, не повторяя прежних ошибок: ему вдруг стало неловко за свою вспыльчивость в разговоре со строителями.
   – Отменять твое решение прекратить завоз новых материалов нет нужды, – начал он. – Новых работников нанимать тоже не будем – с этим никто не спорит. Думаю, все согласятся с твоим предложением не работать в дни престольных праздников, но при условии, что ты уступишь в другом. – Джек выдержал паузу, чтобы дать Филипу время осмыслить сказанное. Получалось, что вроде он согласен со всем и ничего не просит.
   Приор кивнул:
   – Хорошо. О каких уступках идет речь?
   Джек набрал в грудь побольше воздуха и решился:
   – Их очень обидело твое предложение запретить перевод работников на более оплачиваемые места. Всем показалось, что ты хочешь присвоить себе права, издавна принадлежащие ложе.
   – Я уже говорил тебе, что это не моя прихоть, – раздраженно ответил Филип.
   – Знаю, знаю, – торопливо согласился Джек. – Конечно, тебя не в чем винить. Я верю тебе. Но вот поверят ли они? – На лице приора появилась обида. Разве можно было не верить ему? – Поэтому я предлагаю полюбовно договориться с каменщиками. Тебе это ничего не будет стоить.
   Филип, похоже, заинтересовался.
   А Джек тем временем продолжал:
   – Позволь им назначать работников на новые места, но с условием, что прибавка к жалованью последует не раньше чем через год. – А про себя подумал: попробуй возрази что-нибудь на это.
   – А они согласятся? – недоверчиво спросил Филип.
   – Во всяком случае, попробовать стоит.
   – Ну а если я не смогу поднять им оплату через год?
   – Поживем – увидим.
   – То есть ты хочешь сказать, что можно будет вернуться к этому разговору через год?
   Джек пожал плечами:
   – Ну, если потребуется, конечно.
   – Понимаю, – уклончиво сказал Филип. – Что-нибудь еще?
   – Главная заминка сейчас – с увольнением летних рабочих. – Джек решил говорить начистоту. В этом деле надо быть твердым до конца. – Немедленно, с сегодняшнего дня распустить их – такого никогда и нигде на свете не бывало. Самый ранний срок – конец недели. – И, чтобы Филип не чувствовал себя неловко, добавил: – Мне следовало раньше тебе сказать об этом.
   – Значит, все, что от меня требуется, – это продлить им работу еще на два дня?
   – Теперь, думаю, этого будет маловато, – сказал Джек. – Если бы мы сразу подумали о том, как выкрутиться, сейчас было бы легче. Боюсь, они потребуют больших уступок.
   – Не сомневаюсь, ты уже знаешь, о чем может идти речь.
   У Джека была одна мысль – единственное, что он хотел просить у Филипа.
   – Сейчас уже начало октября. Обычно мы отказывались от летних рабочих в начале декабря. Давай уважим людей и распустим их на этот раз хотя бы в начале ноября.
   – То есть я получаю только половину того, что требовал вначале.
   – Гораздо больше половины. Ты сбережешь деньги, не закупая новых запасов камня и леса, не повышая оплату тем, кого будут переводить на новые места, и не платя за выходные в дни престольных праздников.
   – Ну и этого мне недостаточно.
   Джек снова сел. Настроение испортилось. Он сделал все, что мог. Больше убеждать Филипа было нечем, он использовал свои доводы, выпустив последнюю стрелу. А приор все упорствовал. Джек уже готов был признать свое поражение. Он выжидающе следил за каменным лицом Филипа.
   Тот долго смотрел на алтарь в углу комнаты, не произнося ни слова. Наконец он взглянул на Джека и сказал:
   – Мне надо посоветоваться с капитулом.
   Джек облегченно вздохнул. Это была еще не победа, но уже близко к ней. Филип, конечно же, не стал бы обсуждать с монахами то, что сам никогда бы не одобрил, и они чаще принимали то, что хотел приор.
   – Надеюсь, они согласятся, – сказал Джек, и в голосе его звучала слабая надежда.
   Филип встал и положил руку Джеку на плечо. Впервые он улыбнулся.
   – Если я буду таким же настойчивым, как ты, думаю, согласятся.
   Джек очень удивился такой резкой перемене настроения у приора.
   – Чем быстрее все уладится, тем легче будут последствия, – сказал он.
   – Знаю, – ответил Филип. – По правде сказать, твое предложение очень разозлило меня, но я не хочу с тобой ссориться. – И он неожиданно протянул Джеку руку.
   Джек с удовольствием пожал ее.
   – Я могу передать строителям, чтобы они собрали ложу к утру? Капитул уже вынесет свой вердикт к этому времени?
   – Да, пожалуйста.
   – Я сейчас же сообщу им. – И он повернулся к двери.
   – Джек, – окликнул его Филип.
   – Да?
   – Спасибо тебе.
   Джек кивнул в знак благодарности и вышел. Он шел под дождем, не поднимая капюшона. В эту минуту он был счастлив.
   Днем он обошел всех строителей и попросил их утром собраться. Тех, кого не застал дома – в основном холостых и сезонных рабочих, – нашел позже в трактире. Все они были почти трезвыми: эль стал таким дорогим, как, впрочем, и все остальное, что не каждый мог позволить себе напиваться. И только одного человека ему так и не удалось найти – Альфреда. Его уже несколько дней никто не видел. Появился он, только когда стало смеркаться. Он вошел к трактир с улыбкой победителя на пышущем здоровьем лице, ни слова не сказав, где пропадал все это время. А Джек не стал его расспрашивать. Он оставил его с другими, а сам пошел поужинать с Алиной и детьми.