Фоллетт Кен. Столпы Земли

   Уолеран тоже заметил, что Джек держится слишком независимо, и он холодно и высокомерно спросил:
   – Ну, парень, что тебе от меня нужно?
   – Правду, – ответил Джек. – Сколько людей повесили у тебя на глазах?
   Уильям задержал дыхание. Вопрос был вызывающе нахальным. Он оглядел остальных. Его мать слегка наклонилась вперед и неодобрительно смотрела на Джека. Она словно встречала его раньше и теперь пыталась вспомнить, где и когда. Уолеран был явно озадачен.
   – Ты вздумал загадывать мне загадки? – сказал он. – Их было столько, этих повешенных, что можно сбиться со счета; а если ты не станешь говорить уважительно, их число увеличится еще на одного.
   – Прошу простить меня, мой господин, – сказал Джек, но никакого испуга в голосе не было. – Ты помнишь их всех до одного?
   – Допустим, – ответил епископ. Ему неожиданно самому стало любопытно узнать, куда клонит этот мальчишка. – И среди них был один, который тебя, как я понял, интересует особо.
   – Двадцать два года назад, в Ширинге, ты присутствовал на казни человека по имени Джек Шербур.
   Уильям услышал, как мать приглушенно охнула.
   – Он был менестрелем, – продолжал юноша. – Ты помнишь его?
   Уильям почувствовал, как обстановка в комнате сразу накалилась. Что-то необычайное, страшное, должно быть, случилось с этим Джеком Шербуром, чтобы его слова вызвали такую реакцию у матери и Уолерана.
   – Мне кажется, я припоминаю, – сказал епископ, и Уильям понял по тону, что тот еле сдерживает себя.
   – Я так и думал. – В голосе Джека снова зазвучали дерзкие нотки. – Этот человек был признан виновным по показаниям трех человек. Двое из них мертвы. Ты был третьим.
   Уолеран кивнул:
   – Он украл из Кингсбриджского монастыря чашу, украшенную драгоценными камнями.
   Глаза Джека приняли суровое выражение.
   – Ничего подобного он не совершал.
   – Я сам схватил его с чашей в руках.
   – Ты солгал.
   С минуту все молчали. Когда Уолеран снова заговорил, голос его звучал мягче, хотя лицо было словно каменное.
   – За такие слова я мог бы приказать вырвать тебе язык, – сказал он.
   – Я только хотел узнать, зачем ты это сделал, – промолвил Джек, словно не расслышав страшной угрозы из уст епископа. – Здесь, у себя дома, ты можешь быть откровенным. Уильям тебе не опасен, а его мать, похоже, давно знает об этом.
   Уильям посмотрел на мать. Да, судя по ее виду, ей все известно, подумал он, вконец сбитый с толку. Ему стало ясно – он едва осмеливался подумать об этом, – что появление Джека не имело никакого отношения ни к нему, ни к его намерению убить любовника Алины.
   – Ты смеешь обвинять епископа в лжесвидетельстве! – сказала Джеку Риган.
   – Я не стану повторять мои обвинения на людях, – спокойно ответил юноша. – У меня нет доказательств, и потом, я не жажду мести. Просто мне хотелось бы понять, за что повесили невиновного.
   – Убирайся вон! – с презрительной холодностью произнес Уолеран.
   Джек кивнул, словно не ожидал ничего другого. И хотя он не добился ответов на свои вопросы, вид у него был вполне довольный.
   Уильям все еще чувствовал себя озадаченным этим разговором. Будто поддавшись внезапному порыву, он окликнул Джека:
   – Постой-ка.
   Джек обернулся уже у самой двери. Глаза смотрели с насмешкой.
   – Зачем... – Уильям замешкался и более твердым голосом продолжал: – Зачем тебе знать это? Почему ты явился сюда и задаешь эти вопросы?
   – Потому что человек, которого они повесили, был моим отцом, – сказал Джек и вышел.
   В комнате повисла гнетущая тишина. Так, значит, любовник Алины и мастер из Кингсбриджа – сын вора, которого вздернули в Ширинге, размышлял Уильям. Ну и что с того? Однако мать выглядела очень обеспокоенной, а Уолеран – потрясенным.
   Наконец епископ горько произнес:
   – Эта женщина преследовала меня более двадцати лет. – Он всегда умел сдерживаться, поэтому Уильям очень удивился, увидев, как Уолеран дал волю своим чувствам.
   – После того как церковь рухнула, она исчезла, – сказала Риган. – Я думала, мы больше никогда не услышим о ней.
   – А теперь за нами охотится ее сын. – В голосе епископа угадывался неподдельный страх.
   – Почему ты не прикажешь заковать его в кандалы за эти слова? – спросил Уильям.
   Уолеран бросил на него взгляд, полный презрения.
   – Ну и болван же у тебя сын, Риган, – сказал он.
   Уильям понял, что обвинения в лжесвидетельстве были справедливыми. И парень тоже догадался, подумал он.
   – Кто-нибудь еще знает об этом? – спросил граф.
   – Приор Джеймс перед смертью исповедовался в лжесвидетельстве своему помощнику Ремигиусу. Но тот всегда был с нами против Филипа, его можно не опасаться. Кое-что знает мать Джека, но не все; иначе она не молчала бы до сего дня. А вот Джек... он походил по свету и мог узнать то, чего не знала его мать.
   Уильям сообразил, что эту старую историю можно использовать с выгодой для себя.
   – Так давайте убьем этого Джека Джексона, – как бы между прочим сказал он.
   Уолеран в очередной раз презрительно кивнул.
   – Зачем лишний раз привлекать к нему внимание? Не дай Бог, всплывут подробности убийства его отца.
   Уильям был явно огорчен. Он долго размышлял над этим в полной тишине. Но тут его словно осенило:
   – Совсем необязательно. – Оба с недоверием посмотрели на него. – Джека можно убрать, не привлекая внимания.
   – Тогда скажи как?
   – Он может погибнуть во время налета на Кингсбридж, – сказал он, с удовольствием заметив на их лицах выражение испуганного почтения к его сообразительности.

* * *

   Ближе к вечеру Джек с Филипом обходили строительную площадку. Руины алтаря уже разобрали, и они высились двумя огромными кучами в северной части монастырского двора. Появились новые леса, и каменщики споро восстанавливали рухнувшие стены. Вдоль здания лазарета лежали штабеля бревен.
   – А ты здорово продвигаешься, – сказал приор.
   – Хотелось бы побыстрее, – ответил Джек.
   Они внимательно осмотрели фундамент поперечных нефов. Человек сорок-пятьдесят рабочих копались в глубоких канавах, набивая землей огромные ведра, остальные крутили вороты, поднимая их на поверхность. Здесь же, неподалеку, аккуратно сложили каменные блоки для фундамента.
   Джек привел Филипа в свою мастерскую. Она была намного больше, чем каморка Тома. Одной стены вообще не было, для лучшего освещения. Половину площади пола занимал настил из толстых досок с бортиком. В такие формы он заливал штукатурку. Когда она немного подсыхала, по ней можно было чертить заточенным куском железного прута. Другими инструментами были циркуль, поверочная линейка и угольник. Так он прорабатывал детали. Метки и линии, когда их только наносили, получались четкими и белыми, но очень быстро они расплывались и становились почти незаметными, так что поверх них можно было смело делать новые рисунки. Научился он этому еще во Франции.
   Всю оставшуюся часть помещения занимал верстак, на котором Джек работал с деревом, делая из него шаблоны. По ним каменотесы будут вытачивать каменные блоки.
   Темнело. На сегодня хватит, решил Джек. Он начал складывать инструменты.
   Филип взял в руки деревянный шаблон:
   – Это для чего?
   – Для плинтуса в основании простенка.
   – Ты, смотрю, заранее все готовишь.
   – Я просто жду не дождусь по-настоящему приступить к строительству.
   Все эти дни их разговоры были только деловыми и немногословными.
   Филип положил шаблон на место:
   – Мне пора. Скоро вечерняя служба.
   – А я, пожалуй, навещу свою семью, – с кислой миной сказал Джек.
   Филип остановился в дверях, обернулся, словно собирался что-то сказать, но только с грустью взглянул на юношу и вышел.
   Джек закрыл на замок ящик с инструментами. Черт его дернул за язык говорить про семью. Он согласился работать на условиях приора, и нечего было теперь жаловаться. Но он постоянно злился на Филипа и не всегда мог сдерживаться.
   В полночь он вышел с монастырского двора и направился в бедняцкий квартал, к домику Алины. Она счастливо улыбнулась, увидев его. Джек тоже очень обрадовался, но они не поцеловались: теперь они старались даже не касаться друг друга, боясь, что не смогут сдержать своих чувств, и тогда им придется либо расстаться возбужденными и неудовлетворенными, либо отдаться своей страсти и нарушить обещание, данное приору Филипу.
   Томми играл на полу. Ему было уже полтора года, и его новой забавой было вставлять одни предметы в другие. Перед ним лежало четыре или пять мисок, и он неутомимо пытался вложить меньшую в большую и наоборот. Джек очень удивился: неужели тот не соображает, что большая миска никогда не поместится в маленькой; он считал, что даже малыши должны понимать такие вещи. Но Томми точно так же пытался овладеть пространственным воображением, как Джек бился подчас в попытках мысленно увидеть нужную форму камня для свода.
   Джек приходил в восхищение от Томми, но одновременно у него появлялось и чувство тревоги. До сего дня он никогда не сомневался, что в любой момент может найти работу, не потерять своего места, прокормить себя и семью. Даже когда отправился во Францию, у него и в мыслях не было, что он вдруг будет нуждаться и голодать. Но теперь ему очень хотелось спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Забота о Томми стала главным в его жизни. Впервые он почувствовал себя ответственным за кого-то.
   Алина поставила на стол кувшин вина и ароматный пирог и села напротив Джека. Он налил себе стаканчик и с удовольствием выпил. Алина дала кусочек пирога Томми, но есть тому не хотелось, и он смахнул его со стола на пол.
   – Джек, мне нужны деньги, – сказала Алина.
   Он, похоже, был очень удивлен:
   – Я же даю тебе двенадцать монет в неделю. Это половина того, что я зарабатываю.
   – Извини, но ты живешь один. Тебе не нужно так много.
   Джеку показалось, что это уже чересчур.
   – Рабочие на стройке получают шесть монет в неделю, а у многих – по пять-шесть детей!
   Алина смотрела сердито:
   – Я не знаю, как жены твоих рабочих ведут хозяйство, меня этому не учили. На себя я совсем ничего не трачу. А ты каждый день приходишь обедать. И потом, еще Ричард...
   – А что Ричард? – Джек тоже разозлился. – Он уже может сам о себе позаботиться.
   – Он ничего не умеет.
   Джек решил, что кормить еще и Алининого брата будет слишком большой обузой.
   – Я и не знал, что должен еще и о нем заботиться, – сказал он.
   – Я должна. И если уж ты содержишь меня, то позаботься и о нем.
   – На это я, по-моему, согласия не давал, – строго сказал он.
   – Не злись, прошу тебя.
   Но было поздно: Джек уже разошелся.
   – Ричарду уже двадцать три. Он на два года старше меня. С какой стати я должен кормить его? Почему мне приходится есть на завтрак черствый хлеб, тогда как он уплетает бекон на мои деньги?
   – Кроме того, я опять беременна.
   – Что?
   – У меня будет ребенок.
   Гнев Джека сразу улетучился. Он схватил ее за руку:
   – Вот здорово!
   – Ты рад? – сказала она. – Я боялась, что ты разозлишься.
   – Разозлюсь? Да я на седьмом небе от счастья! Мне не пришлось увидеть Томми грудным младенцем, так что теперь я смогу наконец узнать, чего лишился в свое время.
   – А как же насчет дополнительных обязанностей и денег?
   – Да к черту эти деньги! У меня просто плохое настроение, потому что нам приходится жить раздельно. У нас полно денег! Ты только подумай: у нас будет еще один ребенок! Хорошо бы родилась девочка. – Он о чем-то задумался и нахмурился: – А когда...
   – Я думаю, в последний раз, когда мы были вместе, перед тем как Филип заставил нас жить порознь.
   – Наверное, в канун Дня Всех Святых. Помнишь ту ночь? Ты скакала на мне, как лошадка...
   – Помню, – сказала она и покраснела.
   Он нежно посмотрел на нее:
   – Я хочу тебя, сейчас.
   – Я тоже. – Алина улыбнулась.
   Они руками потянулись друг к другу через стол.
   И тут вошел Ричард. Разгоряченный, весь в пыли, он ввел за собой коня.
   – Плохие новости, – сказал он, тяжело дыша.
   Алина подняла Томми с пола, чтобы он, не дай Бог, не попал под копыта.
   – Что случилось? – спросил Джек.
   – Завтра нам надо уйти из Кингсбриджа.
   – Но почему?
   – В воскресенье Уильям Хамлей опять собирается сжечь город.
   – Нет! – закричала Алина.
   У Джека мороз пробежал по коже. Он вспомнил страшную картину пожара три года назад, всадников Уильяма с горящими факелами в руках, безумство, охватившее горожан, крики, стоны и запах обуглившейся человеческой плоти. Он вновь увидел бездыханное тело своего отчима с проломленным черепом. Джек почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
   – Откуда тебе известно? – спросил он Ричарда.
   – Я был в Ширинге и видел, как люди Уильяма покупали новое оружие у оружейника.
   – Но это не значит...
   – Значит. И очень многое. Я пошел за ними в трактир и подслушал их разговоры. Один из них спросил, как защищен Кингсбридж, а другой ответил, что никак.
   – О Боже, это правда, – сказала Алина. Она посмотрела на Томми, и рука ее легла на живот, где уже билась новая жизнь. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Джеком. Оба подумали об одном и том же.
   Ричард продолжал:
   – Позже я разговорился с новобранцами Уильяма, те не знали, кто я. Мне пришлось рассказать им о битве при Линкольне и намекнуть, что я снова хотел бы поучаствовать в каком-нибудь сражении. Они сказали, чтобы я шел в Ерлскастл, но только сразу, в этот же день, потому что назавтра они уезжают, сражение должно начаться в воскресенье.
   – Воскресенье, – испуганно прошептал Джек.
   – Я съездил в Ерлскастл, чтобы во всем убедиться самому.
   – Ричард, зачем, ведь это же было опасно? – сказала Алина.
   – Все оказалось правдой: туда-сюда сновали посыльные, воины точили оружие, чистили лошадей... Сомнений нет: готовится набег. – И голосом, полным ненависти, закончил: – Этот дьявол Уильям ни перед чем не остановится. – Его рука, дрожа, потянулась к правому уху, и он дотронулся до горящего шрама.
   Джек с минуту внимательно смотрел на Ричарда. Конечно, он был бездельник и вообще никчемный человек, но во всем, что было связано с войной, его суждения были достойны внимания. И если он говорил, что Уильям готовится к набегу на город, значит, так оно наверняка и было.
   – Это будет катастрофа; – сказал Джек, обращаясь, скорее, к себе самому. Кингсбридж только-только начал возрождаться. Три года назад сгорела овчинная ярмарка, два года назад на головы прихожан рухнула церковь, а теперь еще это. Люди подумают, что город приговорен к несчастью. Даже если им удастся спастись бегством и избежать кровопролития, Кингсбридж будет превращен в руины. Никто больше не захочет жить здесь, приезжать торговать на рынке или работать. Для кого тогда строить новый собор?
   – Надо немедленно сообщить приору Филипу, – сказала Алина.
   – У монахов сейчас как раз ужин. Идем, – согласился Джек.
   Алина собрала Томми, и они в сумерках поспешили в монастырь.
   – Когда построят собор, рынок можно будет устраивать внутри него. Он будет защитой от разграбления, – сказал Ричард.
   – Но пока нам нужен рынок, чтобы на доходы от него строить собор, – сказал Джек.
   Ричард, Алина и Томми остались ждать снаружи, а Джек вошел в монастырскую трапезную. Все монахи молча ужинали, и только один молодой монах вслух читал на латыни. Джек узнал отрывок об апокалипсисе из «Книги откровений» Иоанна Богослова. Он встал в дверях и встретился взглядом с Филипом. Тот, казалось, был удивлен, увидев юношу, но тут же встал из-за стола и подошел к нему.
   – Плохие вести, – мрачно сказал Джек. – Я позову Ричарда, он все расскажет.
   Все вместе они прошли в восстановленный алтарь, и там, в кромешной тьме, Ричард поведал приору о планах Уильяма. Когда он закончил, Филип сказал:
   – Но у нас же нет теперь никакой ярмарки. Так, небольшой рынок.
   – По крайней мере, – сказала Алина, – мы можем еще увести всех завтра из города. Нельзя допустить, чтобы кто-то пострадал. А дома мы опять восстановим, как в прошлый раз.
   – Если только Уильям не вздумает преследовать людей, – тревожно сказал Ричард. – С него станется.
   – Даже если мы все спасемся, думаю, рынку конец, – с угрюмым видом произнес Филип. – После этого никто больше из страха не захочет ставить свои ларьки и прилавки в Кингсбридже.
   – О соборе тоже, наверное, придется забыть, – сказал Джек. – За последние десять лет одна церковь дотла сгорела, другая рухнула. А сколько каменотесов и каменщиков погибло, когда горел город! Следующая трагедия, я думаю, станет последней. Люди просто разуверятся во всем.
   Филип застыл, пораженный. Джек знал, что ему не было еще сорока, но лицо его уже прочертили глубокие морщины, а волосы на висках совсем поседели. Когда он заговорил, в глазах его блеснули угрожающие огоньки.
   – Я не принимаю вашего плана. И полагаю, Господь поступил бы так же.
   Джек никак не мог понять, о чем говорит приор. Как мог он не согласиться? Что же, сидеть, как цыплята, и ждать, пока лиса решит их судьбу?
   – Так что же ты намерен делать? – с недоверием спросил он. – Молиться, чтобы сегодня ночью Уильям упал с кровати и сломал себе шею?
   Ричард, похоже, готов был сражаться.
   – Давайте дадим бой. Почему бы и нет? Нас ведь сотни. У Уильяма будет человек пятьдесят, от силы – сто; мы задавим их числом.
   – А сколько наших людей погибнет, ты подсчитал? – протестующе сказала Алина.
   Филип качал головой.
   – Монахи не воюют. – В голосе сквозило сожаление. – А требовать от горожан, чтобы они отдавали свои жизни, когда я не готов рискнуть своей, не могу.
   – На моих каменщиков тоже не рассчитывай, – сказал Джек Ричарду. – Это не их забота.
   Приор посмотрел на брата Алины: он был сейчас единственным из них, кто понимал в военном деле.
   – Есть еще способ защитить город, кроме большого сражения? – спросил Филип.
   – Вокруг Кингсбриджа нет даже городских стен, – ответил Ричард. – Нам ничего другого не остается, как только своими телами преградить путь врагу.
   – Городские стены... – задумчиво проговорил Джек.
   – Мы можем попробовать вызвать Уильяма на одиночные поединки лучших воинов, но он вряд ли примет наш вызов, – сказал Ричард.
   – А стены нас могут спасти? – спросил Джек.
   Ричард поспешил ответить:
   – Спасли бы, но за одну ночь стены вокруг города не построишь.
   – Неужели?
   – Конечно нет, не будь...
   – Молчи, Ричард, – прервал его Филип. Он выжидающе смотрел на Джека: – Что ты предлагаешь?
   – Стены вполне можно успеть построить, – сказал юноша.
   – Продолжай.
   Мозг Джека лихорадочно работал. Остальные ждали, затаив дыхание.
   – Там ведь не должно быть никаких арок, сводов, окон, крыши... Стену можно соорудить за ночь. Дай только людей и материалы.
   – А из чего будем строить?
   – Да посмотри вокруг. Сколько готовых каменных блоков для фундамента... сколько бревен. На кладбище – груды битого камня после обвала церкви. На берегу реки столько же камней из каменоломни. Куда же больше?
   – А в городе полно строителей, – сказал Филип.
   Джек кивнул:
   – Монахи пусть командуют. Строители займутся сложной работой. А на подхвате будет все население. – Он быстро соображал. – Стену начнем строить сначала вдоль берега. Мост придется разобрать. Потом продолжим ее вдоль бедняцкого квартала вверх по холму и там, на вершине, соединим ее с восточной стеной монастыря... затем дальше, на север... и опять вниз по склону к берегу реки. Боюсь только, не хватит камня...
   – Совсем необязательно все делать из камня, – сказал Ричард. – Сгодится и обычный ров с земляным валом, особенно там, где противник будет атаковать вверх по склону.
   – Ну, камень все-таки надежнее, – сказал Джек.
   – Кто спорит, но это не главное. Стена нужна для того, чтобы задержать противника, пока тот находится на открытой местности; тогда защищающиеся смогут разгромить его сверху, из-за укрытий.
   – Разгромить? – спросила Алина. – Чем?
   – Да чем угодно: камнями, кипящим маслом, стрелами – лук есть в каждом доме.
   Алину передернуло.
   – Стало быть, все равно придется сражаться.
   – Но все-таки не врукопашную.
   Джек был в смятении. Самым надежным, конечно, было укрыться в лесу; может быть, Уильям уведет своих людей, когда сожжет город. А если нет, если он станет охотиться за людьми? Что будет безопаснее: уйти или спрятаться за городской стеной? Если что-то сорвется и воины Уильяма ворвутся в город, начнется страшная бойня. Джек посмотрел на Алину и Томми и подумал о новом человечке, которого носила под сердцем его возлюбленная.
   – А нельзя пойти по другому пути? – сказал он. – Мы могли бы увести женщин и детей и оставить в городе только мужчин, способных защищаться.
   – Нет уж, спасибо, – твердо сказала Алина. – Это самое худшее из всего возможного. Вам одним тогда не построить стен, а мы лишимся наших защитников.
   Она права, подумал Джек, стены без людей, которые бы обороняли их, ничего не стоят, да и женщин с детьми нельзя оставлять в лесу одних. Уильям перебьет всех.
   – Джек, скажи мне как строитель, – сказал Филип, – мы успеем построить стену за ночь?
   – Я никогда не строил городские стены. Конечно, ни о каких чертежах не может быть и речи, не до того. Давай назначим на каждый участок по опытному мастеру, а он уж пусть действует по своему усмотрению. Раствор, конечно, к утру не затвердеет. Второй такой ненадежной стены в Англии еще поискать. И все же я говорю «да». Надо строить.
   Филип повернулся к Ричарду:
   – Ты видел много сражений, скажи: если мы построим стену, это остановит Уильяма?
   – Конечно. Он ведь готовится к легкой победе, на осаду не рассчитывает. Когда он наткнется на укрепленный город, ему ничего не останется, как отступить.
   Наконец приор обратился к Алине:
   – Тебе сейчас труднее всех, ты должна подумать о ребенке. Что скажешь: уходить нам в лес, в надежде, что Уильям не погонится за нами, или остаться здесь и всем миром строить стену, чтобы остановить его?
   Джек весь напрягся в ожидании ее ответа.
   – Речь не о нашей безопасности, – помедлив, сказала Алина. – Филип, ты отдал всю свою жизнь этому монастырю. Ты, Джек, мечтаешь построить свой собор. Если мы уйдем, вы лишитесь всего, ради чего жили все эти годы. Ну а я... У меня есть свои причины желать того, чтобы с произволом Уильяма Хамлея было покончено. Думаю, надо остаться.
   – Хорошо, – твердо сказал приор. – Будем строить стену.
   Как только опустилась ночь, Джек, Ричард и Филип прошли с фонарями в руках по границе города, чтобы решить, где возводить стену. Кингсбридж стоял на невысоком холме, и с двух сторон его огибала река. Земля в пойме была мягкой, там под стену пришлось бы укладывать крепкий фундамент. Джек предложил соорудить здесь деревянный забор. Ричард похвалил его за сообразительность. Преодолеть такую преграду со стороны реки было почти безнадежным делом.
   С двух других сторон, на пригорках, решили вырыть глубокие рвы, а за ними насыпать земляные валы. Там же, где поверхность была ровной, нужна была каменная стена.
   Джек пошел собирать строителей по домам, по трактирам, многих пришлось вытаскивать из уже нагретых постелей, но он объяснял людям, что дело не терпит отлагательств, и те с готовностью откликались. Потом они все вместе еще раз прошли по границе города, и Джек закрепил за каждым участок стены: плотникам поручил деревянный забор, каменные работы – каменщикам, а всех подмастерьев и рабочих бросил на рытье рва и возведение земляного вала. Он попросил каждого отметить свой участок колышками и бечевкой до того, как идти домой, и перед сном еще раз обдумать, как лучше сделать свою работу. Вскоре границы города осветились огоньками фонарей, которые установили ремесленники вдоль будущей стены. Кузнец развел в кузнице огонь и всю ночь собирался мастерить лопаты. Необычная вечерняя суета подняла с постели многих, и ремесленникам пришлось долго объяснять заспанным горожанам, что они затеяли на ночь глядя. Только монахи, уснувшие сразу с наступлением темноты, спали крепким безмятежным сном.
   Но в полночь, когда все приготовления к началу работ были закончены и жители разбрелись по домам, – конечно, не только для того, чтобы возбужденно обсудить под одеялом последние новости, – монахи проснулись. Ночная служба была в этот раз короткой, в трапезной им подали хлеб с элем, и, пока они ели-пили, Филип подробно излагал им суть дела. Назавтра им предстояло многое взять на себя. Приор разбил их на группы, каждая из которых подчинялась одному строителю. От него они получали бы команды и смотрели бы за тем, как идет работа на месте. Их главной заботой, как сказал Филип, было следить, чтобы у строителя всегда имелся запас материалов: камня, раствора, дерева, ну и, конечно, чтобы наготове были все нужные инструменты.
   Пока приор говорил, Джек пытался себе представить, что в эту минуту делал Уильям. От Ерлскастла до Кингсбриджа скакать целый день, но Хамлей вряд ли станет гнать лошадей, иначе его люди просто выбьются из сил. Тронутся они не раньше сегодняшнего утра, на рассвете, отдельными группами, а не всем войском, пряча под плащами оружие, чтобы не привлекать к себе внимания по дороге. Потом, где-нибудь в поместье одного из приближенных Уильяма, в часе езды от Кингсбриджа, они потихоньку соберутся все вместе. А вечером будут наливаться пивом и точить свои мечи, рассказывая при этом друг другу жуткие истории о своих прошлых кровавых победах, об искалеченных ими юношах, о растоптанных копытами их лошадей стариках, об изнасилованных девушках и поруганных женщинах, об обезглавленных детях и грудных младенцах, подцепленных на острие меча, о нечеловеческих воплях их матерей. И только на следующее утро они решат атаковать город. Джек в ужасе содрогнулся. К этому времени мы должны быть готовы, чтобы их остановить, подумал он. И все же страх не покидал его.