Фоллетт Кен. Столпы Земли

   Джек забеспокоился.
   – Не нравится мне все это, – сказал он Алине.
   – Ты прямо читаешь мои мысли, – ответила она. – Давай выбираться отсюда.
   Но прежде чем они смогли сдвинуться с места, где-то впереди завязалась драка между охранниками и толпой. Воины вовсю размахивали дубинками, нанося наседавшим на них тяжелые удары, но те не отступали. Последний из колонны епископов поспешил скрыться за воротами аббатства, успев еще раз наспех окропить святой водой стену церкви. И тут вся толпа, потеряв из виду священников, обрушилась на воинов. Кто-то из этой гущи метнул булыжник и попал одному из них прямо в лоб. Возглас ликования пронесся по людскому морю, когда тот упал. Началась рукопашная. От западного крыла на помощь охране уже бежали другие воины.
   Сцена все более напоминала бунт.
   Надежд на то, что продолжение церемонии хоть как-то отвлечет обезумевшую толпу, не было никаких. Джек знал, что сейчас епископы и король спускаются в подземную часовню, чтобы извлечь оттуда мощи святого Дени. Потом они пронесут их по территории монастыря, но за ворота не выйдут. Духовные сановники не покажутся до окончания церемонии. Аббат Сюжер, конечно, не ожидал такого наплыва желающих увидеть торжественный акт освящения церкви, и он не подумал о безопасности. И вот теперь толпа, недовольная, разгоряченная – и не только жарким солнцем, – искала выхода своим чувствам.
   Поначалу королевская охрана одерживала верх над безоружными людьми, но потом кому-то пришла в голову лихая мысль добыть оружие в домах ремесленников. Несколько юношей ворвались в жилище каменщика и мгновение спустя вышли уже с тяжелыми молотками в руках. В толпе было немало каменщиков, и они рванулись было, чтобы остановить людей, но их быстро оттеснили.
   Джек и Алина пытались вырваться, но сзади на них так сильно давили, что они с отчаянием осознали: попали в ловушку. Джек крепко прижимал Томми к своей груди, руками прикрывая его маленькую головку, и в то же время всеми силами старался держаться ближе к Алине. Он вдруг увидел, как из жилища каменщика выскочил, воровато оглядываясь, маленький бородатый мужичок. В руках он держал статую плачущей женщины. Я больше никогда ее не увижу, с горечью подумал Джек. Но сейчас главное было вырваться из страшной давки, а не горевать, видя, как тебя грабят.
   Толпа ворвалась уже в дом плотника. Ремесленники даже не пытались защитить свои жилища от разъяренных людей, все было напрасно. Дверь в дом кузнеца оказалась очень прочной. Несколько человек кинулись к лачуге кровельщика и вооружились тяжелыми острыми инструментами для выпрямления свинцовых листов и вбивания гвоздей, и Джек испугался: сегодня обязательно прольется кровь.
   Как он ни сопротивлялся, его несло вперед, к северной паперти, где схватки были наиболее жестокими. Бородатый воришка тоже пытался вырваться со статуей из сметающего все потока, и у него тоже ничего не получилось.
   Внезапно Джека осенило. Он отдал Томми Алине, успев крикнуть: «Держись ближе ко мне!» – а сам выхватил деревянную статую из рук бородача. Тот пробовал сопротивляться, но Джек был явно сильнее, и потом, своя жизнь была тому явно дороже украденной фигурки.
   Джек поднял статую высоко над головой и стал кричать что было мочи:
   – Осторожно, берегите Мадонну! Не трогайте Святую Мать!
   Окружавшие его с суеверным страхом на лицах расступились. Он решил еще более подогреть их интерес:
   – Осквернять облик Девы есть величайший грех!
   Джек двинулся вперед, к церкви, со статуей на вытянутых вверх руках. Может быть, это поможет, с надеждой думал он. Драки понемногу прекращались. Все недоуменно смотрели на него.
   Джек оглянулся. Алина старалась держаться за ним, зажатая со всех сторон. Но всеобщее возбуждение постепенно спадало. Люди послушно следовали за Джеком и, исполненные благоговейного страха, шепотом повторяли:
   "Мать Господа, это же Мать Господа... Приветствуем тебя, Мария... Дорогу статуе Святой Девы... " Людям необходимо было зрелище, и Джек увлек их. Он торжественно вышагивал во главе людского потока, все еще недоумевая, как это ему удалось предотвратить страшное несчастье, которое могло случиться, не вмешайся он. Стоявшие у него на пути люди расступались, словно завороженные, и Джек подошел к северной паперти церкви. Здесь он с великим почтением опустил статую в прохладной тени у входной двери. Она была невысокой, чуть больше двух футов, и теперь, поставленная на землю, казалась не такой внушительной.
   Снова вокруг собралась толпа, все выжидали. Джек стоял в некоторой растерянности, он не знал, что делать дальше. Люди, похоже, ждали проповеди. Джек повел себя как священник, он шел во главе шествия со статуей Мадонны над головой, выкрикивая торжественные здравицы, но на этом его способности как духовного лица и кончались. Сейчас Джек даже немного побаивался: толпа могла сделать с ним что угодно, если он разочарует людей.
   И вдруг неожиданно пронесся общий удивленный вздох.
   Джек оглянулся; Знатные прихожане, собравшиеся в поперечном нефе, тоже выглянули. Но ничего, что могло бы вызвать такое возбуждение людей, не было видно.
   – Чудо! – закричал кто-то из толпы, и его крик тут же подхватили остальные: – Чудо! Чудо!
   Джек взглянул на статую и все понял: из ее глаз капала вода. Поначалу он был поражен не меньше других, но тут же вспомнил: на юге женщина начинала плакать с наступлением ночной прохлады. И сейчас ее перенесли с жаркого солнца в тень паперти. Так вот откуда слезы, подумал Джек. Но, кроме него, никто этого секрета статуи, конечно, не знал. Прихожане видели только, что Мадонна плачет, и застыли в изумлении.
   Женщина из первых рядов бросила к ногам статуи деньги, мелкую французскую монету. Джек чуть не рассмеялся: зачем одаривать деньгами кусок дерева? Но люди были настолько набожны, что все непонятное казалось священным и вызывало немедленный порыв поделиться своими сбережениями; еще несколько человек последовали примеру женщины.
   Джек даже подумать не мог, что игрушка Рашида может приносить деньги. Конечно, не ему самому, об этом не могло быть и речи, но она могла стать источником богатства для любой церкви.
   Юноша сразу же сообразил, что ему делать.
   Эта мысль явилась к нему, как озарение, и он заговорил:
   – Плачущая Мадонна принадлежит не мне, а Господу. – Молчание. Все ждали проповеди. Там, за его спиной, в церкви, епископы пели свои псалмы, но они сейчас никому не были нужны. – Сотни лет она томилась в землях сарацинов, – продолжал Джек. Он понятия не имел об истории статуи, но теперь это было не важно: священники сами не знали всей правды о божественных чудесах и святых реликвиях. – Она проделала долгий путь, но ее путешествие еще не окончено. Ей надлежит стоять в соборе города Кингсбриджа, в Англии.
   Джек встретился взглядом с Алиной. Она смотрела на него раскрыв рот. Он с трудом подавил в себе желание подмигнуть ей: мол, все в порядке, не волнуйся.
   – Моя священная миссия – доставить ее в Кингсбридж. Только там она сможет наконец обрести свое место и покой. – Он еще раз взглянул на Алину, и ему в голову пришла изумительная мысль. – Я назначен мастером на строительстве нового собора в этом городе.
   Алина так и замерла с открытым ртом. Джек отвел взгляд отнес.
   – Плачущая Мадонна повелела, чтобы для нее возвели новый величественный храм в Кингсбридже, и с ее помощью я построю собор, такой же великолепный, как новый алтарь, где покоятся мощи святого Дени.
   Он опустил глаза, и при виде денег у ног статуи ему пришли в голову самые последние слова:
   – Ваши скромные пожертвования пойдут на строительство новой церкви. Мадонна дарует благословение каждому мужчине, женщине и ребенку, кто принесет свой дар, чтобы помочь ей построить для себя новую обитель.
   На мгновение воцарилась мертвая тишина, и тут же на землю к ногам Мадонны звонко посыпались монеты, каждый при этом говорил: «Аллилуйя» или «Хвала Господу», некоторые просто просили благословения или чего-то особенного: «Дай Роберту богатства», «Даруй Ани ребенка» или «Пошли нам хорошего урожая». Джек смотрел на их лица: они были взволнованы, возбуждены и счастливы, они рвались вперед, расталкивая друг друга, горя желанием отдать свои кровные гроши Плачущей Мадонне. Он с восхищением смотрел на землю, видя, как у его ног маленькими сугробами растут кучки денег.

* * *

   Во всех городах и деревушках, куда Джек с Алиной заходили по пути в Шербур, Плачущую Мадонну встречали с таким же воодушевлением: за процессией сразу выстраивались толпы любопытных, и все шли к местной церкви, где Джек привычно устанавливал статую в тени, и при виде слез, катившихся из глаз Мадонны, люди спешили пожертвовать, кто сколько мог, на возведение собора в Кингсбридже.
   А в самом начале пути они чуть было не лишились ее. Епископы и архиепископы, осмотрев статую, объявили ее чудотворной, и аббат Сюжер хотел оставить ее в Сен-Дени. Сначала он предложил Джеку фунт, потом десять и дошел до пятидесяти фунтов. Видя, что деньгами Джека не соблазнить, он попробовал силой заставить его отказаться от статуи, но вмешался архиепископ Теобальд Кентерберийский. Он, как и Джек, сообразил, что Мадонна может принести немалый доход, и настоял на том, чтобы статую перенесли в Кингсбридж, который находится в его епархии. Сюжер вынужден был, хотя и с неохотою, уступить.
   Всем мастерам в Сен-Дени Джек пообещал работу на строительстве его собора, если они пойдут вместе с ним. Это тоже вызвало неудовольствие Сюжера. Многие из них, конечно, предпочли бы остаться дома, памятуя о том, что синица в руках лучше журавля в небе, но были среди них и такие, кто хотел вернуться домой, в Англию. Остающиеся же разнесли бы по свету весть о планах Джека, поскольку каждый каменщик считал своим долгом рассказать собратьям о новых стройках, где требовались их руки. И уж тогда точно в Кингсбридж съехались бы умельцы со всего христианского мира. Алина часто спрашивала Джека, как он поступит, если монастырь города не сделает его мастером-строителем. Джек всегда отмалчивался. В Сен-Дени он в порыве азарта объявил себя мастером, не задумываясь о том, что будет, провались его планы.
   Архиепископ Теобальд, отстояв плачущую Мадонну для Кингсбриджа, похоже, не очень доверял Джеку, чтобы позволить ему одному возвращаться домой со статуей. Поэтому вместе с Джеком и Алиной он отправил двух священников из своего окружения, Рейнольда и Эдварда. Поначалу Джеку это не понравилось, но вскоре он привык к своим спутникам и даже был рад их компании. Рейнольд был очень живым остроумным юношей, любящим поспорить, его очень интересовала математика, которую Джек изучал в Толедо. Более старший по возрасту и более спокойный Эдвард оказался страшным обжорой. Их главной заботой на время путешествия было, конечно, следить, чтобы Джек не прикарманивал пожертвования, которые они собирали по пути. На самом же деле они с удовольствием тратили на себя столько, сколько хотели, тогда как Джек и Алина жили на свои скромные сбережения. Так что архиепископ поступил бы мудрее, доверив все Джеку.
   Через Шербур они направились в Барфлер, где намеревались сесть на корабль до Уорегама. Еще задолго до того, как они добрались до центра этого портового городка, Джек почувствовал: что-то не так. Люди по пути смотрели не на Мадонну.
   Они смотрели на Джека.
   Священники сразу это заметили. Статуя, которую они несли, была установлена на деревянные подмостки. Так было всегда, когда они входили в город. Толпа двинулась за ними.
   – Что происходит? – зашипел Рейнольд, обращаясь к Джеку.
   – Не знаю.
   – Они больше пялятся на тебя, чем на статую. Ты что, раньше бывал здесь?
   – Никогда.
   – На Джека смотрят в основном старики, молодых больше интересует статуя, – сказала Алина.
   И она была права. У детей и юношей деревянная фигурка вызывала обычное человеческое любопытство. Но люди старшего возраста разглядывали именно его. Джек попробовал было тоже смотреть на сопровождавших их горожан, но заметил, что его взгляд пугает их. Кто-то из толпы даже перекрестил Джека.
   – Чем я им не угодил? – спросил он вслух самого себя.
   Процессия тем не менее, как обычно, привлекала внимание прохожих, десятки горожан присоединялись к ней. Когда они вышли на рыночную площадь, их была уже не одна сотня. Священники опустили Мадонну прямо перед церковью. В воздухе стоял запах морской воды и свежей рыбы. Несколько горожан вошли в церковь. Затем, по традиции, местные священники должны были выйти и переговорить с Рейнольдом и Эдвардом. После недолгой беседы статую полагалось внести внутрь храма. Там бы она и заплакала. Один раз, правда, фокус не удался: стоял холодный день, и Рейнольд уговорил всех обойтись без обычного ритуала, несмотря на то что Джек предупреждал: Мадонна может не заплакать. Так оно и случилось: с тех пор его слушались.
   Погода сегодня стояла хорошая, но все чувствовали: что-то не в порядке. Обветренные лица моряков и рыбаков были полны суеверного страха. Молодым тоже передалось беспокойство старших, и теперь вся толпа смотрела подозрительно и даже враждебно. Никто так и не приблизился к маленькой группке священников, чтобы, как обычно, поговорить о статуе; все держались на расстоянии, перешептывались и ждали, что же произойдет.
   Наконец из церкви вышел священник. В других городах служители Господа встречали их с выражением осторожного любопытства; этот же был похож, скорее, на заклинателя: в одной руке крест, которым он прикрывался, словно щитом, в другой – сосуд со святой водой.
   – Что он себе вообразил? Неужели собирается изгонять дьяволов? – спросил немного опешивший Рейнольд. Священник прошел мимо, распевая что-то на латыни, и приблизился к Джеку.
   – Приказываю тебе, дух дьявола, вернуться в царство призраков. Во имя... – начал он по-французски, но Джек, не выдержав, заорал:
   – Я не призрак, болван ты чертов! – Он, казалось, сейчас взорвется от ярости.
   Священник продолжал:
   – ... Отца, Сына и Святого Духа...
   – Нас послал с миссией архиепископ Кентерберийский, – попытался протестовать Рейнольд. – Он благословил нас.
   – Он – не призрак! – сказала Алина. – Я знаю его с детства!
   Священник, похоже, заколебался.
   – Ты призрак человека, который жил в этом городе и умер двадцать четыре года назад, – сказал он. Из толпы послышались возгласы в подтверждение его слов, и он возобновил свои заклинания.
   – Но мне всего двадцать лет, – сказал Джек. – Я, наверное, просто похож на того человека.
   Из толпы вышел мужчина:
   – Ты не просто похож на него. Ты – это он. Ты совсем не изменился со времени своей смерти.
   По толпе пробежал испуганный шепот. Джек, вконец расстроенный, взглянул на говорившего: на вид ему было лет около сорока, с седой бородой, одет, как преуспевающий ремесленник или мелкий торговец. И вроде в здравом уме, подумал Джек.
   – Мои спутники знают меня, – обратился он к мужчине. Голос его выдавал волнение. – Двое из них священники, женщина – моя жена, ребенок – мои сын. Они что, тоже призраки?
   Мужчина, похоже, начал соображать.
   – Джек, ты разве меня не узнаешь? – крикнула седая женщина, стоявшая неподалеку.
   Джек подпрыгнул, точно его ужалили. Вот теперь ему действительно стало страшно.
   – Откуда ты знаешь мое имя? – спросил он.
   – Я ведь твоя мать, – ответила женщина.
   – Неправда! – крикнула Алина, и Джек почувствовал по ее голосу, что она тоже испугалась. – Я знаю его мать. Ты врешь! Что здесь происходит?!
   – Дьявольское колдовство! – проговорил священник.
   – Подождите, подождите, – вмешался Рейнольд. – Может быть, тот мужчина был Джеку родственником? У него были дети?
   – Нет, – сказал седобородый.
   – Ты уверен?
   – Он никогда не был женатым.
   – Это разные вещи.
   Один или два человека защелкали языком. Священник свирепо посмотрел на них.
   – Но ведь тот человек умер двадцать четыре года назад, – сказал седобородый, – а этот Джек говорит, ему всего двадцать.
   – Как он умер? – спросил Рейнольд.
   – Утонул.
   – А тело его ты видел?
   Все молчали. Наконец седобородый откликнулся:
   – Нет, я не видел.
   – А кто-нибудьвидел? – Голос Рейнольда звучал все увереннее, он чувствовал, что берет верх.
   Воцарилась тишина.
   Рейнольд повернулся к Джеку:
   – Твой отец жив?
   – Он умер, когда меня еще не было на свете.
   – А кем он был?
   – Менестрелем.
   Толпа откликнулась глубоким вздохом.
   – Мой Джек был менестрелем, – сказала седая женщина.
   – Но нашДжек каменщик, – сказал Рейнольд. – Я видел его работу. Хотя он вполне мог быть сынамДжека-трубадура. – Он повернулся к Джеку. – Как звали твоего отца? Наверное, Джек-менестрель?
   – Нет. Его звали Джек Шербур.
   Священник повторил имя, произнеся его немного по-другому:
   – Жак Шербур?
   Джека словно обухом по голове ударило. Он никогда не понимал, откуда у его отца такое имя. Теперь все стало ясно. Как и многих странников, его назвали по имени города, откуда он пришел.
   – Да. Конечно, – изумленно сказал юноша. – Жак Шербур. – Наконец-то он нашел следы своего отца, через столько лет, когда все надежды уже было умерли. Ему пришлось пройти столько дорог – через две страны, – и вот то, что он искал, обнаружилось здесь, на побережье Нормандии. Радость переполняла Джека, тяжесть, которая столько лет висела на нем страшной ношей, словно свалилась с его плеч. Поиски закончились успехом!
   – Теперь все ясно, – сказал Рейнольд и торжествующим взглядом обвел толпу. – Жак Шербур не утонул, он выжил. И отправился в Англию. Он недолго жил там, познакомился с девушкой, у нее должен был родиться от него ребенок, но Жак умер. Родился мальчик, и женщина назвала его в честь отца. И вот сейчас ему двадцать, и он точная копия своего отца в молодости. – Рейнольд посмотрел на священника: – Так что никакой нечистой силы здесь нет, святой отец. Просто вновь собирается семья.
   Алина взяла Джека под руку. Он стоял, потрясенный, горя желанием задать сотни вопросов, и не знал, с чего начать. Наконец выпалил первое, что пришло на ум:
   – А почему вы были уверены, что он умер?
   – Тогда на «Белом Корабле» погибли все, – сказал седобородый.
   – "Белый Корабль"?
   – Я помню его, – сказал Эдвард. – Это было знаменитое кораблекрушение. Утонул наследник трона. И его место заняла Мод. И мы получили Стефана.
   – Но как мой отец попал на этот корабль? – спросил Джек.
   Ответила ему седая женщина, назвавшаяся матерью Джека Шербура.
   – Он должен был развлекать знатных особ во время плавания. – Она взглянула на Джека. – Так, значит, ты – его сын. Мой внук. Прости, что приняла тебя за призрака. Ты так на него похож.
   – Твой отец был мне братом, – сказал седобородый. – Я твой дядя Гийом.
   Джек вдруг осознал, что вот она – семья его отца, его родные, которых он так долго искал. Он больше не чувствовал себя одиноким в этом мире. Он нашел свои корни.
   – А это мой сын Томми, – сказал он. – Посмотрите, такой же рыжий.
   Седая женщина с любовью посмотрела на малыша и вдруг с изумлением воскликнула:
   – О Боже, я ведь уже прабабушка!
   И все засмеялись.
   – А все-таки интересно, как мой отец попал в Англию? – сказал Джек.

Глава 13

I

   – И сказал господь сатане: «Обратил ли ты внимание. Твое на раба моего Иова? Посмотри на него. Вот лучший из всех людей, которых я когда-либо видел». – Филип замолчал на мгновение, наблюдая за реакцией со стороны внимавших ему. Это был не дословный перевод, а скорее свободный пересказ известной притчи. – «Разве он не самый справедливый, непорочный, богобоязненный и удаляющийся от зла, скажи?» И ответил ему сатана: «разве даром богобоязнен Иов? Ты дал ему все. Только взгляни на него. У него семь сыновей и три дочери. Семь тысяч мелкого скота и три тысячи верблюдов, пятьсот пар быков и пятьсот ослиц. Потому-то он такой хороший». И сказал тогда господь: «хорошо. Забери все это у него и посмотришь, что будет». И вот что ответил Сатана...
   Филип продолжал свою проповедь, а из головы не выходило странное письмо, которое он получил этим утром из Кентерберийского аббатства. Оно начиналось с поздравлений ему по случаю обретения им чудотворной Плачущей Мадонны. Приор не знал, кто такая Плачущая Мадонна, и был уверен, что у него ее не было. Далее архиепископ писал, что рад был услышать о возобновлении строительства собора в Кингсбридже. И этого Филип не собирался делать. Он ждал теперь знака Божьего, прежде чем взяться за что-либо, а пока, в ожидании, проводил воскресные службы в маленькой приходской церкви. В конце своего послания архиепископ Теобальд хвалил Филипа за его проницательность при выборе мастера-строителя, который помогал возводить новый алтарь в Сен-Дени. Филип, конечно, слышал об этом аббатстве и о знаменитом аббате Сюжере, самом влиятельном духовном лице королевства Франция; но ему никогда не приходилось слышать о новом алтаре в Сен-Дени, как не назначал он никакого мастера на строительство собора в Кингсбридже. Филип подумал, что письмо наверняка предназначалось кому-то другому и попало к нему по ошибке.
   – Итак, что же сказал Иов, когда лишился всего нажитого и дети его умерли? Проклинал ли он Господа? Хвалил ли Сатану? Нет! Он сказал: «Я родился голым – голым и умру. Бог дал – Бог взял. И будет благословенно имя Его». Вот что сказал Иов. А потом Господь сказал Сатане: «Ну, что Я тебе говорил?» И ответил Сатана: «Хорошо, пусть так. Но у него осталось еще его здоровье, не так ли? Человек может без многого обойтись, было бы здоровье». И Господь понял, что Иов должен еще немного пострадать, чтобы доказать Его, Господа, правоту, и Он сказал: «Тогда забери его здоровье и увидишь, что будет». И Сатана сделал Иова больным, и тело его покрылось струпьями с головы до пят.
   Проповеди стали более привычными в церквах. Во времена, когда Филип был совсем еще мальчиком, они были большой редкостью. Аббат Питер не любил их, считая, что проповеди портят священника, искушают его.
   Испокон веку считалось, что паства должна лишь молча наблюдать за таинственными священными обрядами, слушая непонятные слова на латыни, слепо веря, что все их чаяния, устами духовного лица донесенные до Всевышнего, будут услышаны и исполнятся. Но времена изменились, а с ними пришли и новые веяния. Ученые-мыслители теперь не смотрели на паству как на безмолвных зрителей во время таинственных церемоний. Теперь Церковь должна была стать неотъемлемой частью их жизни. Именно Церковь отмечала вехи в их жизни: от крещения к свадьбе и рождению детей – до соборования и похорон в освященной земле. Она становилась их лендлордом, работодателем или покупателем. Люди должны были становиться христианами и в повседневной жизни, а не только по воскресеньям. Теперь – по-новому взирая на роль Церкви – им нужны были не просто ритуалы: необходимы были разъяснения, наставления, ободрение, им нужна была проповедь.
   –Итак, я верю, что Господь говорил с Сатаной о Кингсбридже, – сказал Филип. – Я думаю, Господь сказал так: «Посмотри на Моих людей в Кингсбридже. Разве они не добропорядочные христиане? Ты же видишь, как тяжело они трудятся всю неделю в полях и в мастерских, а потом, в воскресенье, строят для Меня новый собор. Попробуй скажи, что они недостойные люди, если сможешь!» И сказал Сатана: «Они хорошие, потому что живут хорошо. Ты посылаешь им богатые урожаи и теплую погоду, покупателей в их магазины и защиту от дьявольских графов. Но забери у них все это, и они сразу перейдут на мою сторону». И тогда Господь спросил: «Что ты задумал?» И ответил Сатана: «Сжечь город». «Ну что ж, сожги, и посмотришь, что будет», – сказал Господь. И Сатана послал Уильяма Хамлея, чтобы он сжег нашу ярмарку.
   Филип нашел для себя великое утешение в рассказе об Иове. Он так же, как и великий мученик, неустанно, изо всех сил, трудился всю жизнь на благо Господа, и благодарностью за это, как и Иову, были сплошные неудачи, провал всех замыслов и постоянные унижения. Но проповедь должна была поднять дух жителей Кингсбриджа, а Филип видел, что это пока не удается. Его рассказ, однако, был еще не окончен:
   – И тогда Господь сказал Сатане: «Ну, теперь ты видишь?! Ты сжег город дотла, а они продолжают строить мне собор. Попробуй сказать, что эти люди недостойные!» Но Сатана сказал: «Я был слишком снисходителен к ним. Большинство из них не пострадали. И очень скоро восстановили свои деревянные дома. Позволь мне послать им настоящее бедствие, и посмотришь, что случится». Господь вздохнул и сказал: «Что же ты на сей раз задумал?» И Сатана ответил: «Я хочу сделать так, чтобы на их головы рухнула крыша новой церкви». И он, как мы знаем, сотворил задуманное.
   Оглядывая свою паству, Филип отмечал про себя, как мало было среди них тех, кто во время страшной трагедии не потерял родных. Вдова Мэг, которая потеряла очень хорошего мужа и троих рослых здоровых сыновей, с тех пор не произнесла ни слова и стала совсем седой. Многие были покалечены, среди них Питер Рони: ему перебило правую ногу, и он теперь хромал; раньше он работал погонщиком лошадей, а теперь помогал своему брату, делал седла. Вряд ли можно было найти в городе семью, которая не пострадала бы. В первом ряду Филип увидел человека, сидевшего на голом полу. У него отнялись ноги. Приор нахмурился: кто был этот человек? Пострадал он точно не во время обвала крыши – Филип никогда раньше его не видел. Потом он вспомнил: ему рассказывали о калеке, который попрошайничает в городе и спит в развалинах собора. Филип приказал дать ему место в монастырском приюте.