Фоллетт Кен. Столпы Земли

   – Вот он! – сказала она вслух. – Я получила-таки его. – Мысль о том, что она победила бесчестного священника и вернула отцовские деньги, давала ей огромное удовлетворение. Но, встав, Алина поняла, что ее победа весьма спорная: пояс был подозрительно легким. Она высыпала монеты. Их оказалось только десять. Десять византинов стоили один фунт серебра.
   А где же остальные? Их спустил отец Ральф! Она снова пришла в бешенство. Отцовские деньги – это все, что у нее осталось на этом свете, а воришка-священник забрал четыре пятых из них. Размахивая поясом, Алина выбежала из церкви. На улице какой-то прохожий удивленно уставился на нее, словно в ее внешнем виде было что-то необыкновенное. Не обращая на него внимания, она вошла в жилище священника.
   Ричард стоял над отцом Ральфом, приставив ему к горлу меч.
   – Где остальные деньги моего отца?! – закричала ввалившаяся в дверь Алина.
   – Нету, – прохрипел старик.
   Она наклонилась и поднесла к его лицу нож.
   – Где же они?
   – Я потратил их, – осипшим голосом признался Ральф.
   Алине хотелось зарезать его, или избить, или утопить в реке, но это уже ничего бы не изменило. Он говорил правду. Она бросила взгляд на перевернутую бочку: пьяница способен все пропить. Она готова была лопнуть от досады.
   – Я бы отрезала тебе ухо, если бы за него дали хоть пенни, – прошипела Алина. У Ральфа был такой вид, словно он думал, что она в любом случае сделает это.
   – Он спустил наши деньги, – обеспокоенно проговорил Ричард. – Давай возьмем, что есть, и уйдем.
   Алина вынуждена была признать, что он прав. Ее злость начала испаряться, оставляя после себя горький осадок. Запугиваниями от священника все равно уже ничего не добьешься, а чем дольше они здесь находились, тем больше вероятность, что кто-нибудь войдет, и тогда им не избежать беды. Алина встала.
   – Ладно, – согласилась она и, сложив золотые монеты обратно в пояс, надела его на себя. Она ткнула пальцем в отца Ральфа. – Может быть, я еще вернусь и убью тебя.
   Алина вышла и торопливо зашагала по узкой улице.
   – Ты была просто великолепна, Алли! – восторженно сказал нагнавший ее Ричард. – Запугала его до полусмерти и вернула наши денежки!
   – Да, ничего, – угрюмо кивнула она. Ее нервы все еще были напряжены, но сейчас, когда ярость постепенно утихла, она почувствовала себя опустошенной и несчастной.
   – А что мы купим? – нетерпеливо спросил Ричард.
   – Немного еды в дорогу.
   – А как же лошади?
   – За фунт лошадей не купишь.
   – Ну тогда можно купить тебе ботинки.
   Она думала об этом. Деревянные башмаки страшно мучили ее, и босиком не пойдешь – земля была еще слишком холодна. Однако ботинки стоили очень дорого, и Алина не хотела так быстро потратить деньги.
   – Нет, – решила она. – Лучше пока приберечь деньги, а я как-нибудь проживу еще несколько дней и без ботинок.
   Ричард немного расстроился, но спорить не стал.
   – А какую еду мы купим?
   – Хлеб, сыр и вино.
   – И пирожки...
   – Нет, они слишком дорогие.
   – Ох! – Он помолчал с минуту, затем сказал: – Ну и зануда же ты, Алли.
   – Я знаю, – вздохнула Алина. «Почему мне так плохо? – подумала она. – Я должна гордиться собой. Мне удалось добраться сюда из замка, я защитила своего брата, нашла отца и вернула наши деньги. Да, и еще я вспорола брюхо толстяку и заставила Ричарда прикончить его, и чуть было не выжгла глаза священнику».
   – Переживаешь за отца? – сочувственно спросил Ричард.
   – Нет, – откликнулась она. – Просто на душе противно.

* * *

   Алина пожалела, что отказалась от покупки ботинок. Она ковыляла по дороге в Глостер в своих башмаках до тех пор, пока они не стерли ноги ей до крови, затем разулась и, сколько хватило сил терпеть холод, шла босиком, потом снова надела башмаки. На ноги лучше было не смотреть: когда видишь кровавые мозоли, они болят еще сильнее.
   Среди холмов тут и там были разбросаны небольшие участки, где на акре земли крестьяне выращивали овес или рис и держали несколько тощих животных. Решив, что, должно быть, Хантлей находится где-то неподалеку, Алина остановилась на околице какой-то деревушки, чтобы расспросить крестьянина, который на огороженном рядом с низенькой мазанкой дворе стриг овцу. Зажав голову животного в специальное деревянное устройство, он ловко орудовал длинным ножом. Еще две овцы в сторонке беспокойно ждали своей очереди, а в поле щипала травку уже остриженная. В такую холодную погоду она выглядела словно голая.
   – Рановато стричь-то, – сказала Алина.
   Крестьянин поднял на нее глаза и добродушно улыбнулся. Это был рыжеволосый веснушчатый парень; закатанные рукава обнажали его волосатые руки.
   – Эх, деньги нужны. Пусть лучше овцы замерзнут, чем я проголодаюсь.
   – А сколько тебе платят?
   – За шерсть с одной овцы – пенни. Но приходится таскаться в Глостер и терять целый день, а сейчас весна и в поле полно работы, – пожаловался он, однако голос его звучал весело.
   – А что это за деревня? – спросила Алина.
   – Пришлые люди называют ее Хантлей, – ответил он. Крестьяне никогда не пользовались названием своей деревни – для них она была просто деревня. Названия – это для чужаков. – А ты кто такая? – поинтересовался он. – Как тебя сюда занесло?
   – Я племянница Симона Хантлея, – сказала Алина.
   – Да ну! Он сейчас в большом доме. Тебе надо немного вернуться назад. Увидишь тропинку через поле – по ней и иди.
   – Спасибо.
   Деревня стояла посреди распаханного поля, словно свинья в луже. Вокруг господского дома, который был не намного больше, чем дом преуспевающего крестьянина, теснились два десятка домишек. Казалось, тетушка Эдит и дядюшка Симон действительно жили не слишком богато. На главном дворе собралась группка мужиков, разглядывавших пару коней. Среди них, похоже, был и сам господин в алой мантии на плечах. Алина присмотрелась к нему. Прошло уже двенадцать или тринадцать лет с тех пор, как она видела дядюшку Симона, и все же, наверное, это был именно он. В ее памяти он остался огромным мужчиной, а сейчас выглядел не таким уж и большим, но это потому, что тогда она была совсем малышкой. Его волосы поредели, и появился двойной подбородок.
   – А какой высокий в холке... – услышала Алина и узнала его скрипучий, с легким придыханием голос.
   Она облегченно вздохнула. С этого момента они будут сыты и обуты, о них будут заботиться – всё, конец черствому хлебу с сухим сыром, ночевкам в сараях и бесконечным, полным опасностей путешествиям. Теперь у нее будут мягкая постель, новое платье и жареное мясо на обед.
   Дядя Симон поймал ее взгляд и, не узнав сначала, весело бросил стоявшим рядом крестьянам:
   – Посмотрите-ка! К нам пожаловали милашка и юный воин. – Затем что-то промелькнуло в его глазах, и он почувствовал, что это не совсем случайные прохожие. – Эй, а ведь я тебя знаю.
   – Да, дядюшка Симон, знаешь, – сказала Алина.
   – Свят-свят! – Он подпрыгнул, словно испугавшись чего-то. – Я слышу голос призрака!
   Алина не вполне поняла, что он имел в виду, но через минуту дядя Симон подошел поближе и стал в упор разглядывать лицо девушки – казалось, он вот-вот захочет посмотреть ее зубы, как это делают с лошадьми, – а затем проговорил:
   – У твоей матери был такой же голосок: будто мед льется из кувшина. Богом клянусь, ты и красивая-то такая же. – Он протянул руку, собираясь погладить ее по щеке, но она резко отпрянула. – Но, вижу, ты такая же упрямая, как и твой проклятый отец. Чаю я, это он послал вас сюда, а?
   Алина сжалась от негодования. Ей было больно, что про отца говорили «твой проклятый отец», но, если бы она стала спорить, дядя Симон посчитал бы это еще одним доказательством ее упрямства, поэтому она прикусила язык и покорно промолвила:
   – Да, он сказал, что тетушка Эдит позаботится о нас.
   – Так вот, он ошибался, – проскрипел дядя Симон. – Тетушка Эдит умерла. Хуже того, из-за позора твоего папаши я потерял половину своей земли, которая отошла этому жирному мошеннику Перси Хамлею. Трудные времена настали. Так что можешь поворачивать и возвращаться в Винчестер. Я не пущу тебя к себе.
   Алина опешила. Он казался таким жестоким.
   – Но ведь мы твои родственники.
   У него хватило приличия, чтобы несколько устыдиться, но его ответ был резок:
   – Вы мне не родственники. Вы были племянниками моей первой жены. Но, даже когда Эдит еще была жива, она никогда не встречалась со своей сестрой из-за этого надутого осла, за которого имела несчастье выйти замуж твоя мать.
   – Мы будем работать! – взмолилась Алина. – Мы оба готовы...
   – Зря стараешься, – перебил ее дядя Симон. – Я отказываю вам.
   Алина была потрясена. В его голосе звучала такая непоколебимость, что ей стало ясно: все споры или уговоры бесполезны. За последнее время она пережила столько разочарований и поражений, что теперь почувствовала скорее горечь обиды, чем тоску. Случись такое неделю назад, она бы, наверное, расплакалась. Ей захотелось плюнуть ему в рожу.
   – Я тебе это припомню, – зло выпалила она, – когда Ричард станет графом и мы вернем свой замок!
   – Да неужели я проживу так долго? – рассмеялся дядя Симон.
   Не стоило больше унижаться.
   – Пойдем, – сказала Алина брату. – Мы сами позаботимся о себе.
   Дядя Симон уже отвернулся и снова принялся рассматривать коня с высокой холкой. Стоявшие там же крестьяне выглядели несколько смущенными. Алина и Ричард пошли прочь.
   Когда их уже не могли услышать чужие, Ричард грустно спросил:
   – Что же мы теперь будем делать, Алли?
   – Мы докажем этим бессердечным людям, что мы лучше их, – решительно проговорила она, хотя и не чувствовала достаточно сил, просто ее переполняла ненависть – ненависть к дяде Симону, к отцу Ральфу, к тюремщику Одо, к разбойникам, к леснику, а больше всего к Уильяму Хамлею.
   – Хорошо, что у нас есть немного денег, – снова заговорил Ричард.
   Хорошо. Но рано или поздно они кончатся.
   – Мы не можем просто взять и потратить их, – рассуждала Алина, шагая по тропинке, что вела к большой дороге. – Если мы их спустим на еду и всякие вещи, то очень скоро снова останемся без пенни в кармане. Мы должны с ними что-то сделать.
   – Не понимаю, что именно. Лучше уж купить лошадь.
   Она посмотрела на него. Он что, шутит? Нет, лицо Ричарда оставалось серьезным. Он просто не понимал.
   – У нас нет ни положения, ни титула, ни земли, – принялась терпеливо объяснять Алина. – Король нам не поможет. Наняться работниками мы не можем – уже пытались в Винчестере, никому мы не нужны. Но мы как-то должны заработать себе на жизнь и сделать из тебя рыцаря.
   – Понимаю, – кивнул он, хотя Алина видела, что это не совсем так.
   – Нам надо утвердиться в каком-то деле, которое кормило бы нас и, по крайней мере, дало бы возможность заработать достаточно денег, чтобы купить тебе приличного коня.
   – Ты хочешь сказать, что мне следует пойти в ученики к ремесленнику?
   Алина покачала головой:
   – Ты должен стать рыцарем, а не плотником. А мы когда-нибудь встречали человека, который зарабатывал бы себе на жизнь, не занимаясь никаким ремеслом?
   – Да, – неожиданно ответил Ричард. – Мэг в Винчестере.
   Он был прав. Мэг занималась торговлей шерстью, хотя ремеслу никогда не училась.
   Но у нее было место на рынке.
   Они прошли мимо рыжего парня, который показал им дорогу к дому дяди Симона. Четыре остриженные овечки паслись в поле, а он сделанной из тростника веревкой завязывал набитые шерстью узелки. Оторвавшись от своей работы, крестьянин помахал им рукой. Вот такие-то люди и привозили шерсть в Винчестер, чтобы продать ее купцам. Но купец должен иметь определенное место для торговых сделок...
   Или не должен?
   В голове Алины начал созревать план.
   Она резко повернула назад.
   – Ты куда? – закричал Ричард.
   Алина была слишком взволнована, чтобы отвечать ему. Она облокотилась на изгородь.
   – Так сколько, ты говоришь, тебе платят за шерсть?
   – Пенни за настриг с одной овцы.
   – Но ты теряешь целый день на дорогу в Глостер и обратно.
   – В том-то и беда.
   – А что, если я куплю твою шерсть? Тебе бы не пришлось никуда таскаться.
   – Алли! Не нужна нам никакая шерсть, – зашептал Ричард.
   – Заткнись! – отрезала Алина, вовсе не собираясь объяснять брату суть своей идеи. Сейчас ей не терпелось испробовать ее на крестьянине.
   – Здорово было бы, – ответил тот, однако выглядел он нерешительно, словно подозревая подвох.
   – Но я не могу предложить тебе по пенни за каждый настриг.
   – Ага! Так я и думал: что-то здесь не то.
   – За шерсть четырех овец я дам тебе два пенса.
   – Да они каждая по пенни стоят! – возмутился рыжий.
   – В Глостере. А это Хантлей.
   – Не-ет, – закачал он головой. – Лучше уж я потеряю день, но получу четыре пенса, чем выгадаю лишний денек, но останусь с двумя пенсами.
   – А предположим, я дам тебе три пенса.
   – Я теряю пенни.
   – Зато выигрываешь день.
   – В жизни не слыхал ни о чем подобном. – Крестьянин казался явно озадаченным.
   – Ну это то же самое, как если бы я была извозчиком и ты заплатил бы мне пенни, чтобы я отвезла твою шерсть на базар. – Его неспособность быстро соображать начинала раздражать ее. – Весь вопрос в том, стоит ли для тебя день работы в поле один пенни или не стоит.
   – Это зависит от того, что я буду делать, – задумчиво произнес он.
   – Алли, на что тебе шерсть четырех овец? – снова зашептал Ричард.
   – Чтобы продать ее Мэг, – нетерпеливо сказала Алина. – По пенни за каждую. Таким образом мы заработаем лишний пенни.
   – Но всего за один пенни нам придется тащиться в Винчестер!
   – Да нет же, глупый. Мы купим шерсть у пятидесяти крестьян и повезем в Винчестер всю партию. Неужели не понимаешь? Мы могли бы заработать пятьдесят пенсов! Мы могли бы и себя кормить, и денежки копить на покупку доброго коня для тебя!
   Она снова повернулась к крестьянину. От его веселой улыбки не осталось и следа, теперь он почесывал свою огненно-рыжую голову. Алина даже пожалела, что поставила его в тупик, но она очень хотела, чтобы он принял ее предложение.
   Если он согласится, она будет знать, что сможет исполнить данный отцу обет. Крестьянин оказался упрямым. Ей хотелось взять его за шиворот и как следует встряхнуть. Но вместо этого она, сунув руку под плащ, нащупала кошелек. Еще в Винчестере у ювелира они разменяли золотые византины на серебряные пенни, и теперь она вытащила три монетки и показала их рыжему парню.
   – Вот. Хочешь – бери, не хочешь – не бери.
   Вид серебра помог крестьянину принять решение.
   – Договорились, – сказал он и взял деньги.
   Алина улыбнулась. Похоже, она нашла выход.
   В ту ночь подушкой ей служил узелок с овечьей шерстью. Исходивший от него запах напоминал о доме Мэг.
   Проснувшись на следующее утро, Алина обнаружила, что она не беременна. Дела пошли на лад.

* * *

   Через четыре недели после Пасхи Алина и Ричард входили в Винчестер, ведя под уздцы старую лошаденку, запряженную в кое-как сколоченную телегу, на которой лежал огромный тюк, вместивший в себя шерсть двухсот сорока овец.
   И здесь выяснилось, что они должны заплатить налог.
   Раньше они без проблем входили в город, но сейчас узнали, почему городские ворота были такими узкими и постоянно открывались и закрывались офицерами таможенной службы. За каждую ввозимую в Винчестер телегу с грузом полагалось оплатить пошлину в размере одного пенни. К счастью, у них еще осталось несколько пенсов, в противном случае им пришлось бы поворачивать назад.
   Большую часть шерсти они купили по ценам от половины до трех четвертых пенни за каждый настриг с одной овцы. Шесть шиллингов заплатили за старую кобылу с полуразвалившейся телегой в придачу. Почти все остальные деньги они проели. Но уже сегодня вечером у них будет целый фунт серебром, да еще и лошадь с телегой.
   Таким образом, план Алины состоял в том, чтобы, продав этот тюк, отправиться за следующим, затем за третьим, четвертым и так далее, до тех пор, пока не закончится сезон стрижки овец. К концу лета она рассчитывала купить крепкую лошадь и новую телегу.
   Ведя свою старую клячу по улицам города, Алина очень волновалась. К концу дня она, возможно, докажет, что в состоянии без посторонней помощи позаботиться и о себе, и о своем брате. От этого она чувствовала себя очень взрослой и самостоятельной. Она сама отвечала за свою судьбу. Ей больше не нужны были ни король, ни родственники, ни муж.
   Она ждала встречи с Мэг – своим истинным вдохновителем. Мэг оказалась одной из немногих, кто протянул Алине руку помощи и не пытался при этом ни ограбить, ни изнасиловать, ни заставить ее что-то делать. Алина собиралась задать ей массу вопросов относительно того, как вести дела вообще и торговлю шерстью в частности.
   Был базарный день. Они с трудом проталкивались по улице, где жила Мэг. Наконец они добрались до ее дома, и Алина вошла. Там она увидела незнакомую женщину.
   – Ой! – вскрикнула Алина и остановилась как вкопанная.
   – Чего тебе? – спросила женщина.
   – Я подруга Мэг.
   – Она больше не живет здесь, – резко ответила женщина.
   – О Боже! – Алина старалась быть вежливой. – А куда она уехала?
   – Она покинула город с опозоренным мужем.
   Алина расстроилась и испугалась. Она так рассчитывала, что Мэг поможет ей продать шерсть.
   – Ужасное известие!
   – Он оказался нечестным торговцем, и на твоем месте я не стала бы хвастать своей дружбой с ней. А теперь убирайся.
   Алина пришла в ярость от того, что кто-то посмел говорить о Мэг гадости.
   – Мне наплевать на то, что сделал ее муж, а Мэг была прекрасной женщиной, гораздо лучшей, чем все эти воры и продажные девки, что населяют этот вонючий город! – выпалила она и прежде, чем женщина успела придумать достойный ответ, вышла. Лишь на мгновение она почувствовала удовлетворение от своей словесной победы. – Плохие новости, – сказала Алина брату. – Мэг уехала из Винчестера.
   – А тот, кто теперь живет в ее доме, он не торговец шерстью? – спросил Ричард.
   – Я так увлеклась перепалкой, что даже не спросила. – Алина поняла, что вела себя глупо.
   – Что будем делать, Алли?
   – Мы должны продать эту шерсть, – с тревогой проговорила она. – Пойдем на рынок.
   Они развернули свою лошаденку и побрели обратно к Хай-стрит, а затем, протискиваясь в толпе, направились к находившемуся неподалеку от собора рынку. Алина вела под уздцы лошадь, Ричард же шел позади телеги, толкая ее, когда старой кляче требовалась помощь, а помощь ей требовалась почти постоянно. На рыночной площади бурлил народ. Люди с трудом пробирались по узким проходам между торговыми рядами, дорогу им то и дело преграждали телеги с товарами вроде той, что была у Алины. Она остановилась, залезла на свой тюк и осмотрелась в поисках торговцев овечьей шерстью. Она увидела только одного и, спрыгнув на землю, поспешила к нему.
   Торговля у купца шла бойко. На рынке у него было свое довольно просторное место, отгороженное веревкой. Здесь же стоял сделанный из переплетенных реек, прутьев и камыша сарай. Очевидно, это была временная конструкция, которую каждый раз по базарным дням воздвигали, а потом вновь разбирали. Хозяином всего этого оказался смуглолицый мужик с отрубленной по локоть левой рукой. К его культе был привязан деревянный гребень, и, когда ему приносили на продажу товар, он цеплял этим гребнем из кипы небольшое количество шерсти, а затем брал ее в правую руку и, прежде чем назвать свою цену, внимательно ощупывал, после чего отсчитывал нужное количество пенсов. При закупке больших партий товара он просто взвешивал монеты на весах.
   Алина пробилась поближе к прилавку. Какой-то крестьянин принес шерсть с трех овец, связанную кожаным ремнем.
   – Жидковата, – сказал купец. – Могу дать по три фартинга за каждую. Фартинг – это четверть пенни. – Купец отсчитал два пенса, затем взял топорик и ловко разрубил третью монету на четыре части. Он дал крестьянину два пенса и одну четвертушку. – Три раза по три фартинга будет два пенса и один фартинг.
   Крестьянин развязал ремень и вывалил на прилавок шерсть. Потом двое парней притащили целый тюк. Купец внимательно обследовал товар и произнес:
   – Тюк полный, но качество паршивое. Даю фунт.
   Алина недоумевала, как это он определил, что тюк полный. Может быть, ему подсказал опыт? Она следила, как он взвешивает фунт серебряных пенсов.
   К ним приближались несколько монахов с огромной телегой, доверху груженной тюками с шерстью. Алина решила больше не ждать. Она сделала Ричарду знак рукой, и тот, стащив с телеги их шерсть, поднес ее к прилавку.
   – Качество среднее, – сказал, пощупав предлагаемый товар, купец. – Полфунта.
   – Что?! – не веря своим ушам, воскликнула Алина.
   – Сто двадцать пенсов, – пояснил он.
   Алина ужаснулась:
   – Но ты только что заплатил за тюк фунт!
   – От качества все зависит.
   – Но ты заплатил фунт за плохое качество!
   – Даю полфунта, – упрямо повторил купец.
   Подошедшие монахи окружили прилавок, но Алина уходить не собиралась: вся ее дальнейшая жизнь была поставлена на карту, и нищенское существование пугало ее больше, чем этот бесчестный купец.
   – Но почему? – настаивала она. – Шерсть плоха?
   – Нет, нормальная.
   – Тогда дай мне столько же, сколько ты заплатил тем двум парням.
   – Нет.
   – Да почему же нет?! – почти завизжала Алина.
   – Потому что девчонке никто не платит такие же деньги, как взрослому мужчине.
   Ей хотелось удавить его. Он предлагал ей даже меньше, чем она потратила. Это просто безумие! Если она согласится с его ценой, весь ее труд пойдет коту под хвост. Хуже того, провалится задуманный ею план, как обеспечить нормальную жизнь себе и своему брату, и период ее самостоятельности, едва начавшись, закончится. И почему? Потому что он отказывается заплатить девушке столько же, сколько он платит мужчинам!
   Монах, который, похоже, был старшим, уставился на нее. Этого Алина не переносила.
   – Прекрати глазеть! – грубо крикнула она. – Давай, обделывай свои делишки с этим безбожником.
   – Хорошо, – мягко сказал монах. Он подал своим товарищам знак, и они принялись разгружать тюки.
   – Бери десять шиллингов, Алли, – прошептал Ричард. – А то так и останемся с тюком шерсти.
   Алина сверлила купца глазами, пока тот оценивал привезенную монахами шерсть.
   – Качество среднее, – заключил купец. Интересно, он когда-нибудь говорит «качество хорошее»? – Один фунт и двенадцать пенсов за тюк.
   «Ну почему так случилось, что Мэг уехала! – с горечью подумала Алина. – Если бы она осталась, все было бы в порядке».
   – Сколько у вас мешков? – спросил купец.
   – Десять, – ответил молоденький послушник.
   – Нет, одиннадцать, – поправил его старший монах.
   Послушник собрался было возразить, однако промолчал.
   – Это будет одиннадцать с половиной фунтов серебром да еще двенадцать пенсов. – Купец начал отвешивать монеты.
   – Я не уступлю, – заявила Алина Ричарду. – Повезем шерсть еще куда-нибудь – в Ширинг, например, или в Глостер.
   – В такую даль! А что, если мы и там ее не продадим?
   Он был прав – эта же проблема могла возникнуть у них где угодно. Вся беда в том, что у них нет ни положения, ни поддержки, ни того, кто бы их защитил. Этот купчишка не посмеет обидеть монахов, и даже бедные крестьяне могли устроить ему массу неприятностей, попытайся он торговать с ними нечестно, а бессовестно обманывать двух детей, у которых в целом свете нет ни души, – это совершенно безопасно.
   Монахи таскали тюки в сарай купца. И каждый раз, как только тюк оказывался в сарае, купец передавал старшему монаху мешочек с фунтом серебра и двенадцать пенсов. Когда все тюки были перенесены, на прилавке все еще оставался один мешочек.
   – Только десять тюков, – подвел итог купец.
   – Я же говорил, что только десять, – затараторил послушник.
   – Вот одиннадцатый, – сказал монах и положил руку на тюк Алины.
   Она с изумлением уставилась на него.
   Купец удивился не меньше ее.
   – Я уже предлагал ей полфунта...
   – А я уже купил эту шерсть, – отрезал монах, – и продал ее тебе. – Он кивнул своим спутникам, и они живо отнесли тюк Алины в сарай.
   Купец был явно недоволен, однако все же протянул последний мешочек с серебром и добавил к нему двенадцать пенсов. Взяв деньги, монах передал их Алине.
   На какое-то время она лишилась дара речи. Казалось, все пропало, и вдруг этот совершенно незнакомый человек спасает ее, да еще после того, как она нагрубила ему!
   – Спасибо тебе за помощь, святой отец, – проговорил Ричард.
   – Бога благодарите, – откликнулся монах.
   Алина не знала, что сказать. Она с трепетом прижала деньги к груди. Чем могла она отплатить ему? Она смотрела на своего спасителя. Он был небольшим, худощавым, энергичным человеком, своими быстрыми движениями и настороженным взглядом напоминавшим птицу с невзрачным оперением и яркими голубыми глазами. Венчик его черных волос вокруг выбритой макушки уже тронула седина, но лицо оставалось молодым. Алина начала чувствовать, что это лицо ей знакомо. Где же она его видела?
   Похоже, монах угадал ее мысли.
   – Не помните меня? А я вас знаю, – заговорил он. – Вы дети Бартоломео, бывшего графа Ширинга. Мне известно, сколь тяжкие испытания выпали на вашу долю, и я рад, что имею возможность помочь вам. Я всегда буду покупать у вас шерсть.