Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   Но тупой удар потряс "Жульетту". Анжелике показалось, что планшир, в который она вцепилась, плавится под ее руками, как масло. Холодная вода захлестнула ее ноги. Потом она почувствовала соленый вкус во рту.
   Глава десятая
   Капитан корсарского корабля снял маску, открыв еще молодое лицо, загар которого приятно контрастировал с серыми глазами и светлыми волосами. Но сетка тонких морщин придавала ему насмешливое выражение, а мешки под глазами свидетельствовали о неумеренной жизни. Виски у него начинали седеть.
   - За всю свою жизнь, - заметил с высокомерным видом, - я не видал такой жалкой команды. Кроме этого марсельца, который неплохо сложен, - если не считать пули в плече, - только двое тощих мальчишек и пара плюгавых стариков, один из которых зачем-то подделывается под негра, - он схватил Савари за бороду и подтянул к себе. - Как ты думаешь, что ты выиграешь, сменив цвет? Негр ты или нет, я не выручу за твой старый скелет и двадцати цехинов.
   Помощник с черной повязкой, плотный, темнокожий человек дрожащим пальцем указал на старика:
   - Это тот самый... тот, который потопил... нашу шлюпку... из пушки, он насквозь промок и клацал зубами. Кроме него, выловили из воды еще трех человек, но пятерым членам команды "Гермеса" столкновение с безобидным на вид парусным суденышком стоило жизни.
   - В самом деле? Вот этот? - переспросил пират, пронзая взглядом змеиных глаз съежившегося старика, выглядевшего настолько жалким, что трудно было не заподозрить помощника во лжи.
   Тот пожал плечами и отвернулся от едва ли привлекательной группы, состоящей из Савари, Флипо, юнги и старого Скаяно - со всех стекала на палубу соленая вода, к могучему провансальскому капитану, лежавшему на палубе с перекошенным от боли лицом.
   - Эти провансальские дурни - как они горды! Думаешь, они блефуют, а они не боятся атаковать целый флот. Идиот! Что ты выиграл своей смелостью? Если бы твоя лодка не была так хороша, я пустил бы ее на дно. Но теперь посмотрим на этого юношу, который из всей компании кажется единственным стоящим товаром, - он направился к Анжелике, стоявшей поодаль от остальных. Она тоже дрожала в мокрой одежде, потому что солнце стояло невысоко над горизонтом, а ветер становился холодным. С рассыпавшихся по плечам локонов стекала вода.
   Капитан осмотрел ее с тем же холодным презрением, с которым рассматривал всех остальных пленников.
   Ему стало не по себе, потому что мокрый костюм прилип к телу, обрисовывая его форму. Блеклые брови пирата сходились все ближе и ближе, глаза сузились в щелочки, на губах заиграла дьявольская усмешка.
   - Ну, молодой человек, - произнес он, - как вам понравилось путешествие? - он вытащил шпагу и приставил ее к груди Анжелики у самого воротника рубашки, края которой она инстинктивно пыталась стянуть. Она чувствовала, как стальное острие царапает ей кожу, но не вздрогнула.
   - А ты смел, а? - он чуть нажал на шпагу. Анжелика едва не лишилась чувств от боли. Неожиданно лезвие шпаги скользнуло вдоль выреза рубашки и разрезало ее, обнажив белую грудь. - Отлично, женщина!
   Матросы разразились диким хохотом, а Анжелика быстро стянула разорванную рубаху на открытой груди. Глаза ее пылали.
   Корсар не переставал улыбаться.
   - Женщина! Сегодня на борту "Гермеса" сплошные шутки. Старик, маскирующийся под негра, женщина, маскирующаяся под мужчину, провансалец, играющий роль героя, и даже старина Кориано, который кажется морским богом, - при виде отвратительного помощника с повязкой на глазу, который отзывался на имя Кориано, раздался новый взрыв смеха.
   Анжелика выждала, пока уляжется шум.
   - И свинья, разыгрывающая из себя французского дворянина, - закончила она.
   Он выслушал оскорбление, не переставая улыбаться.
   - Отлично! Новые сюрпризы! Женщина с даром остроумия! Это редкость в восточных портах. Быть может, сегодняшний день для нас не так уж и неудачен, господа. Откуда вы, красавица? Из Прованса, как и ваши друзья?
   Не дождавшись ответа, он подошел к ней и положил руку ей на талию. Не обращая внимания на то, что она отступила, пират вытащил кинжал и снял с нее пояс. Взвесив его в руке, он с понимающей улыбкой раскрыл его и стал пересыпать золотые монеты из одной руки в другую. Мужчины подошли ближе, глаза их загорелись. Однако стоило ему взглянуть на них, и они отступили.
   Он еще пошарил в ее поясе и вытащил заемные письма, которые она завернула в непромокаемую парусину. Развернув пакет, он, видимо, почувствовал себя неловко.
   - Мадам дю Плесси-Белльер, - протянул он. Потом пришел в себя: Позвольте мне представиться. Маркиз д'Эскранвиль! - его поклон свидетельствовал об определенном воспитании и о том, что титул был подлинным. Она начала надеяться, что из уважения к равному с ним положению в обществе он проявит к ней некоторое почтение.
   - Я вдова маршала Франции, - сказала она, - и еду на Крит проверить дела моего покойного мужа.
   Его губы сложились в недобрую усмешку, но глаза оставались холодными.
   - Меня зовут Грозой Средиземноморья, - произнес он. Потом, подумав немного, провел ее в каюту, которую, очевидно, держал наготове для непростых пассажиров, особенно для женщин.
   Там в грязном старом окованном медью сундуке Анжелика нашла европейские и турецкие женские украшения, покрывала, поддельные драгоценные камни и комнатные туфли. Она задумалась, снимать ли ей свою одежду, потому что на этом судне она не чувствовала себя в безопасности. Ей казалось, что через щели между досками в стенах каюты за ней подглядывают подмигивающие глаза. Ледяная одежда все еще липла к ее телу, и она никак не могла заставить себя не стучать зубами. Наконец она сделала над собой усилие, стянула одежду и с отвращением переоделась в белое платье, которое пришлось ей почти впору, но было очень безвкусным и вряд ли уместным для данного случая. Она подумала, что похожа в нем на пугало. В испанской шали, накинутой на плечи, она стала выглядеть лучше. Она съежилась на койке и долго лежала так в совершенной прострации. Волосы у нее слиплись и воняли морской водой, как сырые деревянные стенки каюты, и от этого мерзкого запаха Анжелику тошнило.
   Она была совершенно одна посредине моря, забытая и заброшенная, как потерпевший кораблекрушение моряк, цепляющийся за плот. Собственными руками она разорвала все, что связывало ее с некогда блестящей карьерой, и никто не поможет ей перейти через разверзшуюся пропасть. Где соединятся разошедшиеся концы? Даже если пират-дворянин вдруг доставит ее на Крит, что она будет там делать? Теперь у нее нет денег. Ей остается надеяться только на арабского купца по имени Али Мектуб. Потом Анжелика вспомнила про француза, который исполнял обязанности консула и который мог, возможно, помочь ей. Она старалась припомнить его имя: Роше?.. Поше?.. Паше?.. - Нет, все не то...
   Она услышала звук ключа, поворачивающегося в замке двери. Появился Кориано с фонарем в сопровождении мальчика, который нес поднос. Он подвесил фонарь к световому люку и, жадно глядя единственным глазом на узницу, приказал поставить поднос на пол. Потом, указав на него корявым пальцем с огромными перстнями, приказал ей есть.
   Когда он вышел, Анжелика не смогла устоять перед соблазнительным ароматом, исходившим от подноса, на котором были жареные креветки, суп из крабов и апельсины, а также бутылка хорошего вина. Анжелика с жадностью проглотила еду. Силы ее были на исходе, она умирала от усталости и тревог. Услышав тяжелые шаги маркиза д'Эскранвиля, она чуть не закричала.
   Пират повернул ключ в замке и вошел. Он был так высок, что ему приходилось наклонять голову в каюте с низким потолком. В красном свете фонаря он мог показаться красивым - с седеющими висками, с ясными глазами, если бы не жестокая усмешка, постоянно кривившая его рот.
   - Ну, - сказал он, увидев пустой поднос, - мадам, очевидно, отдала должное еде.
   Она презрительно молчала, отвернув голову. Он положил ладонь на ее обнаженное плечо. Она сбросила руку и забилась в узкий угол в кормовой части каюты, шаря глазами в поисках какого-нибудь оружия, но ничего не находила. Он наблюдал за ней, как дикий кот.
   - Нет, - сказал он, - вы не уйдете от меня. Во всяком случае, сегодня. Сегодня счет увеличился, и вы оплатите его.
   - Я ничего не должна вам, - возразила Анжелика.
   Он рассмеялся:
   - Не вы, так ваши сестры. Ба! Вы достаточно насолили другим мужчинам, чтобы заслужить тысячу наказаний. Скажите, сколько мужчин ползали у ваших ног? Сколько? - Безумный блеск его глаз поверг ее в панику. Она искала путь к спасению. - Вы начинаете бояться, а? Я рад видеть это. Вы теперь не так горды. Скоро вы будете ползать передо мной на коленях. Я знаю, как добиться этого, - он расстегнул перевязь и отбросил ее на подушку вместе с поясом. Потом поступил так же с портупеей и начал с циничным бесстыдством снимать с себя одежду.
   Она схватила табуреточку и бросила в него, но он увернулся и пошел на нее, дьявольски ухмыляясь, пока не схватил руками. Когда он приблизил к ее лицу свое, она укусила его в щеку.
   - Проклятие! - вскричал он. Обезумев от ярости, он схватил ее за талию и пытался швырнуть на пол. В крохотной каюте они боролись молча и свирепо, только деревянные стены тряслись от ударов их переплетающихся тел.
   Анжелика чувствовала, как быстро убывают ее силы. Она упала. Тяжело дыша, д'Эскранвиль прижал ее к полу всей тяжестью своего тела и следил, как успокаивается ее дыхание, ставшее неровным от ярости. Она чувствовала мощь, исходившую от всех членов его тела и оставлявшую ей силы лишь на то, чтобы вертеть головой, не давая ему прижаться ухмыляющейся маской к своему лицу.
   - Успокойся, красавица! Успокойся! Ну, теперь ты ведешь себя лучше. Позволь взглянуть на тебя поближе, - он разорвал лиф и со сладострастным стоном приник к ее груди. Анжелика извивалась, снова пытаясь освободиться от него, но он лишь плотнее удерживал ее и начал раздвигать ей колени, чтобы овладеть ею. Это уже почти удалось ему, когда ее обильно, мучительно вырвало. Он выругался и ударил ее так, что она застонала от боли. В течение бесконечных минут ей приходилось испытывать на себе его слепую ярость, позволять ему утолять свою страсть со всей деликатностью кабана в период течки.
   Когда он наконец встал, она сгорала со стыда.
   Он поднял ее на ноги и, взглянув на ее посиневшее лицо, отпустил, так что она опять тяжело упала к его ногам.
   - Вот таких женщин я люблю видеть, - сказал он. - Вам ничего не осталось, кроме как плакать, - он снова надел свое красное платье и застегнул перевязь.
   Анжелика, опираясь на одну руку, другой поправляла платье. Ее желтые волосы, падавшие на лицо, закрывали ослабевшую шею.
   Д'Эскранвиль на прощанье пнул ее ногой:
   - Плачь! Валяй, плачь!
   Но после его ухода слезы не шли к ней. Потом по ее щекам потекла обжигающая влага. Она с трудом взобралась на койку. Из-за всех жестоких испытаний последних дней, непрестанной борьбы со свихнувшимися от страсти мужчинами она начала терять храбрость и волю к сопротивлению. Безудержные рыдания сотрясали ее, пока, посреди ночи, она не услышала постукивание в дверь, которое вывело ее из прострации.
   - Кто там?
   - Савари, - лицо старика, все еще черное от "орешков", появилось в щели приоткрывшейся двери. - Можно?
   - Конечно, - ответила Анжелика, натягивая на себя платье. Какое счастье, что этот скотина пират забыл запереть за собой дверь.
   - Гм, - сказал Савари, оглядывая предательский беспорядок в каюте. Он сел на краешек койки, скромно опустив глаза. - Увы, мадам, боюсь, что, пока я нахожусь на борту этого корабля, мне не приходится гордиться своей принадлежностью к мужскому полу. Прошу у вас прощения за это.
   - Это не ваша вина, мэтр Савари, - сказала Анжелика, вытирая залитые слезами щеки и поправляя волосы. - Я сама виновата. Я не слишком дальновидна. Теперь вино налито, мы должны пить его. В конце концов, я еще не умерла, и вы тоже, а остальное неважно. Что с беднягой Паннассавом?
   - Плохо. У него лихорадка.
   - А как вы? Вас не ожидает ужасное наказание за визит ко мне?
   - Кнут, удары палками по пяткам, распятие за большие пальцы на рее таковы развлечения нашего прекрасного маркиза.
   Анжелика вздрогнула.
   - Это ужасный человек, Савари. Я думаю, он способен на все.
   - Он курит опиум, - сказал старый аптекарь. - Я смог определить это с первого же взгляда. Это снадобье ведет всех, кто употребляет его, к явному помешательству. Мы попали в трудное положение, он потер тонкие белые руки. Этот хилый старик в лохмотьях, с белыми волосами, рассыпавшимися по мертвенному зеленовато-голубому лицу, - все, что осталось у нее в качестве поддержки и помощи, - подумала Анжелика.
   Тихим голосом Савари уговаривал ее не терять мужества. Через несколько дней они освободятся.
   - Освободимся? Вы в самом деле думаете, что это возможно? Как?
   - Тс-с! Это дело вовсе не легкое, но нам должно помочь то, что этот Паннассав - один из людей Рескатора, один из многих шкиперов, рыбаков и торговцев, которые помогают ему в его торговле. Все это мне объяснил Паннассав, да вы и раньше подозревали это. В этой шайке самый ничтожный перевозчик "шишек", будь он мусульманин или христианин, может быть уверен, что не попадет в трюм галеры. Рескатор умеет освобождать людей отовсюду. Вот почему столь многие работают на него, - Савари наклонился, его голос перешел в шепот. - Даже здесь, на этом корабле, есть сообщники Рескатора. Один из этих таинственных паспортов, которые Паннассав носит в клеенчатом футляре, послужит ему удостоверением и обеспечит помощью от людей Рескатора.
   - Вы в самом деле думаете, что вахтенные этого ужасного д'Эскранвиля его сообщники? Они рискуют жизнью...
   - Или состоянием! Видимо, в этой шайке всякий, кто помогает пленнику бежать, может рассчитывать на баснословную сумму. Таков приказ этой таинственной личности, этого Рескатора, которого мы с вами имели сомнительную честь встречать. Никто не знает, бербер ли Рескатор, турок или испанец, ренегат-христианин или мусульманин по рождению, - но одно известно точно: что он не водит компании с пиратами Средиземного моря, которые все как один, черные или белые, являются работорговцами. И вы, мадам, проявившая ко мне такое дружеское участие и столь уважительно относящаяся к научным занятиям, не заслуживаете того, чтобы исчезнуть в лабиринте какого-нибудь гарема и стать игрушкой одного из этих похотливых мусульман. Я сделаю все, что можно сделать, чтобы избавить вас от этой участи.
   - Вы имеете в виду, что такую судьбу уготовил мне маркиз д'Эскранвиль?
   - Буду крайне удивлен, если это не так.
   - Это невозможно! Может быть, он грязный пират, но он все же француз, как и мы, и он происходит из древнего дворянского рода. Он не может и помыслить о такой отвратительной вещи!
   - Это человек, проведший всю жизнь на Востоке, мадам, хотя у него и французские предки. Они для него все равно что поношенная одежда. Душа у него - если, конечно, у него вообще есть душа - восточная. От этого тоже трудно избавиться, - сказал Савари с легким смешком. - На Востоке унижать женщину - такой же обычай, как пить кофе. Д'Эскранвиль либо попробует продать вас, либо оставит себе.
   - Должна признаться, что ни одна из этих перспектив меня не прельщает.
   - Тогда зачем биться головой о каменную стенку? Мы идем отсюда в Мессину, ближайший невольничий рынок. Я надеюсь лишь, что Паннассав поправится к тому времени, как мы придем туда, так что нам удастся следовать намеченному плану.
   * * *
   Корабль продвигался вперед, и Анжелика уговаривала себя, что приближается к месту назначения. Она мечтала о таком морском путешествии с тех пор, как ее брат Жослен, говоря с ней, воскликнул: "Я ухожу в море!"
   Корабль нес ее к ее любви, но любовь все время уходила, маяча на горизонте. "Вспомнит ли меня Жоффрей де Пейрак? - сомневалась она, - захочет ли меня снова? Я отказалась от его имени, а он может не захотеть вспомнить меня".
   Однажды утром она проснулась с убийственной головной болью. Голова казалась свинцовой, во рту пересохло, а одежда, казалось, обжигала тело.
   - Где мы? - спросила она раба-негритенка, который принес ей поднос.
   - У берегов Сицилии. Ночью можно было видеть зарево от вулкана.
   - Сицилия, - повторила она машинально. Пепел от Этны проникал в каюту через иллюминатор. "Я умру от этого пепла, - говорила себе Анжелика, задохнусь от жары, поджарюсь, и никто, я знаю, не придет мне на помощь".
   В этот момент дверь отворилась, и в дымный полумрак каюты проник свет фонаря. Над ней наклонилось лицо маркиза д'Эскранвиля, покрытое кожей, напоминавшей потрескавшийся фарфор.
   - Ну, моя прекрасная фурия, вы не решили стать послушной?
   Она неподвижно лежала на животе, положив голову на руку, как мраморная статуя, с рассыпавшимися по сверкающим плечам волосами, но не спала.
   Он нахмурился и поставил фонарь на маленькую подставку. Когда он наклонился, чтобы поднять Анжелику, ее тело безвольно обвисло на его руках, а голова тяжело привалилась к нему.
   Ее кожа казалась горячей на ощупь, и он с удивлением отпрянул. Потом поднял ее лицо, чтобы внимательно рассмотреть его. Голова запрокинулась, как будто под весом волос. Она бормотала что-то неразборчивое, из чего он понял всего два слова, вызвавшие у него улыбку: "Моя любовь, моя любовь..."
   Он положил ее обратно на койку и прикрыл покрывалом. Выходя, он сказал кому-то, находившемуся за дверью: "Эта женщина больна. Позаботься о ней".
   Корабль стоял на якоре. Анжелика чувствовала это по мягкой качке, убаюкивавшей ее на койке. Сквозь иллюминатор светило солнце. Она решила, что его обжигающее тепло разбудило ее, и передвинулась, чтобы не лежать в его лучах. Снаружи слышался шум и звуки ссоры. Босые ноги прошлепали мимо ее двери. Крики и свистки, доносившиеся снаружи, заглушали грохот и топот бегущих ног.
   - Где я?
   Она провела ладонями по лицу, стараясь отогнать туман, окутывавший ее мозг. Какими тонкими, почти прозрачными казались ее пальцы! Волосы, однако, на ощупь были чистыми и мягкими, как будто их заботливо вымыли и даже надушили. Она оглянулась в поисках своей одежды и увидела ее опрятно сложенной на сундуке. Она встала, начала одеваться и с удивлением обнаружила, насколько велика ей стала ее одежда. Не найдя собственной обуви, она надела пару турецких комнатных туфель. Потом в поисках пояса обшарила всю каюту, пока не вспомнила - его забрал пират.
   Понемногу к ней возвращалась память. Однако когда она встала на ноги, ее шатало. Тем не менее, придерживаясь за стены, она сумела выйти из каюты.
   На палубе никого не было, но впереди, на носу корабля, шумела толпа. От свежего воздуха Анжелика чуть не упала. Потом еле слышно вскрикнула от восхищения. Перед ней лежал остров, а вершину холма венчал старинный белый храм, вырисовывавшийся на фоне золотистого неба. Он казался кораблем из мечты, готовым к отплытию к Елисейским полям. Вокруг него, как лилии из травы, поднимались к небу белые колонны, указывающие, что некогда здесь стояли другие храмы, другие алтари, от которых теперь остались одни лишь развалины.
   Совсем рядом с Анжеликой хлопнула дверь, и наружу выскочил человек. Он прошел мимо, не заметив ее, но она узнала слегка потертый красный камзол с обтрепанной вышивкой, а над ним - темное лицо, изборожденное мелкими морщинами, которые с первого же взгляда придавали ему выражение безумного бешенства. Маркиз д'Эскранвиль. Последний раз она видела его склонившимся над собой, когда она боролась с беспамятством. Его ухмылка напомнила ей пережитый ужас. Она отступила и сочла за благо исчезнуть с его глаз.
   Вся команда корабля собралась на носу, так что ей была видна толпа рабов в самом низу трюма, составленная из самых разных людей - женщин и детей, мужчин старых и молодых, представителей всех рас и цветов кожи, одетых во всевозможные одежды от курток крестьян с побережья Адриатики, покрытых блестящей вышивкой, до белых бурнусов арабов и темных покрывал гречанок.
   Д'Эскранвиль уставился на них, как будто принимая их за галлюцинацию, потом обратился к Кориано, который приближался к командиру медленно и задумчиво.
   - Творится что-то ненормальное, - заорал он. - Я позволил этой старой вороне аптекарю обольстить себя! И что же он сделал? Бежал! Второй раб, который уходит из моих рук за месяц! Раньше со мной такого не бывало - со мной, Грозой Средиземного моря! Меня прозвали так не напрасно. И вот я позволил обвести себя ничтожной вше, за которую не выручил бы в Леггорне и пятидесяти пиастров. Он соблазнил меня зайти на эти проклятые острова, говоря, что я смогу заработать состояние на каком-то мифическом продукте, который будет готов к отправке. Подумать только, я поверил ему - какой осел! Мне следовало помнить, что я подобрал его с этим проклятым провансальцем, удравшим на своей лодке, которую я позаботился заново проконопатить, чтобы продать за хорошую цену! Еще не было никого, кто одурачил бы меня! А теперь еще этот аптекарь!
   - Кто-то наверняка помог ему - или один из вахтенных, или кто-то из рабов.
   - Это я и собираюсь выяснить, Кориано. Все здесь?
   - Да, ваша светлость.
   - Тогда мы сейчас как следует посмеемся. Ха! Ха! Никто не может морочить голову маркизу д'Эскранвилю долго! Если этот проклятый аптекарь еще раз попадется мне, я раздавлю его как вошь - да он и в самом деле вошь. И я не забуду, что этот старый демон к тому же пустил ко дну нашу шлюпку. Все сюда! - Поскольку все и так были в сборе, никто не пошевелился. Как и следовало ожидать, установилась тишина. - Кто-то заплатит за это. Факт шлюпка исчезла. Я по опыту знаю, что никто не сознается, так что виновного будем искать по жребию. Тянуть будут самый старый и самый младший из христиан. Но не младше десяти лет. Я не монстр.
   Анжелика застывшими глазами смотрела на истеричную фигуру в красном камзоле. Смертельная тишина охватила судно; потом из трюма стали подниматься покрывала женщин, старающихся защитить цепляющихся за них детей.
   - Быстрее! - кричал д'Эскранвиль. - Правосудие на корабле совершается быстро, так что...
   В этот момент слова маньяка заглушил могучий взрыв, казалось, исходивший изнутри корабля. На мгновение все остолбенели, потом раздался крик: "Пожар!"
   Из решетчатых вентиляторов на корме "Гермеса" показался белый дым.
   Среди рабов поднялась паника, но плети надсмотрщиков скоро восстановили порядок.
   Д'Эскранвиль с помощником бросились на корму.
   - Где первый помощник? - крикнул он.
   Несколько белых от ужаса матросов неуверенно двинулись вперед.
   - Четверо человек - поднять люк, еще четверо - вниз, посмотреть, что происходит. Дым идет из кладовой провизии за камбузом.
   Никто не сдвинулся ни на дюйм. Казалось, зрители окаменели от неожиданного происшествия.
   - Это дьявольский пожар, - пробормотал один из матросов. - Поглядите на этот дым. Это не добрый христианский дым...
   В самом деле, клубы, выходящие из люка, тяжело ползли по палубе, похожие сначала на плотное белое тесто, а потом вдруг рассеивались, как туман, поднимающийся из сырой лощины. Д'Эскранвиль приблизился, как бы желая взять дым в руки, и поднес к ноздрям.
   - Странный запах, - он взял себя в руки и выхватил пистолет из-за пояса Кориано. - Пристрелю на месте, - взревел он, - если вы немедленно не спуститесь вниз по моему приказу.
   Вдруг крышка люка среди паров приподнялась вроде бы сама собой. Очевидцы взвыли от ужаса, и даже сам д'Эскранвиль отступил на шаг или на два.
   - Призрак!
   В особенно плотном клубе дыма появился силуэт, завернутый во влажную белую простыню, из которой исходил приглушенный голос:
   - Умоляю вас, ваша светлость, не тревожьтесь. Ничего не случилось!
   - Что... что это означает? - запинаясь, произнес пират. - Проклятый алхимик, тебе недостаточно, что ты загонял нас сегодня утром и без пожара на корабле?
   Фигура, видимо, выпутывалась из своего кокона. Через мгновение появилась бородатая голова Савари. Он чихал и кашлял; потом, подбирая свой саван, сделал в сторону толпы несколько успокаивающих жестов и снова нырнул в люк, который захлопнулся за головой привидения. Анжелика, как и все остальные, была уверена, что оказалась свидетельницей какого-то колдовства. Но вскоре Савари поднялся по трапу, спокойный и в превосходном настроении, хотя и был покрыт сажей, а изорванная одежда его пропиталась отвратительным сладковатым запахом. Он с достоинством объяснил, что никакого пожара не было. Взрыв и пары были просто результатом "эксперимента, который может иметь огромное значение для науки вообще и навигации в частности".
   Главарь пиратов с любопытством оглядел его с головы до ног.
   - Так ты не бежал?
   - Я? Бежал? С чего? Я очень счастлив на этом корабле, ваша светлость.
   - А шлюпка? Кто ее спустил...
   Над планширом показалось красное лицо молодого матроса с кривым носом. Он поднялся по веревочной лестнице, свисавшей с борта корабля, и остановился, удивленно глядя на сборище.
   - Шлюпка, капитан? Да я же утром пошел на ней на остров за вином.
   Д'Эскранвиль успокоился, и Кориано позволил себе рассмеяться:
   - Ха, капитан, после побега этого провансальца вам повсюду видятся побеги. Я сам утром приказал Пиеррику наполнить бочонки.
   - Дурак! - он с раздражением пожал плечами и отвернулся.
   И первое, что он увидел, - это была Анжелика. Его напряженное лицо разгладилось, как будто он старался быть мягким и выглядеть дружески. - Ах, это наша прекрасная Маркиза. Поправилась наконец? Как вы себя чувствуете?
   Анжелика по-прежнему прижималась к стене, глядя на него со страхом и недоверием. Наконец она выдавила: