Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   - Д'Эскранвиль на борту? - крикнул он.
   Никто не собирался отвечать ему. С тем он и взобрался по трапу, свисавшему с борта. Несколько вахтенных матросов не высказали ни удивления, ни неудовольствия по поводу несвоевременного визита и продолжали щелкать семечки и играть в карты.
   - Я спрашиваю, здесь ли ваш командир, - повторил вновь прибывший, подходя к одному из них.
   - Может быть, вы найдете его в городе, - сказал его сосед не пошелохнувшись.
   - Он не оставлял мне пакета?
   - Я не кладовщик, - ответил тот, сплевывая шелуху и возвращаясь к игре. Человек раздраженно поскреб небритый подбородок. Из каюты вышла Геллис, гречанка-рабыня. Она улыбнулась ему, потом подошла к Анжелике, чтобы шепнуть ей: "Это Роша, французский консул. Вы не хотите поговорить с ним? Возможно, он может помочь вам. Я принесу вам французского вина".
   - А, теперь вспомнила, - сказала Анжелика. - Моего поверенного в Кандии зовут Роша. Может быть, ему удастся сделать что-нибудь для нас.
   Но Роша уже понял, что молодой человек, которого он видел на корме, на самом деле женщина, одетая в мужской костюм, и направлялся к ней.
   - Я вижу, счастье еще не изменило моему старому другу д'Эскранвилю. Позвольте представиться, прекрасная путешественница: Роша, вице-консул короля Франции в Кандии.
   - А я, - отвечала она, - маркиза дю Плесси-Белльер, консул короля Франции в Кандии, - лицо Роша являло собой картину удивления, недоверия, озабоченности и сомнения. - Вы не слышали, что я купила эту должность? спокойно продолжала Анжелика.
   - Слышал, конечно, но позвольте мне немного удивиться, мадам. Если вы действительно маркиза дю Плесси-Белльер, то что заставило вас скитаться в этих краях? Я хотел бы иметь доказательство ваших слов.
   - Придется вам довольствоваться в качестве доказательства моим словом, месье. Ваш "друг" маркиз д'Эскранвиль присвоил мои бумаги, в том числе и патент на должность, когда захватил нас в море.
   - Понимаю, - протянул жалкий дипломат, поглядывая на нее и Савари все более нагло. - Раз вы здесь, значит, вы являетесь гостями моего друга д'Эскранвиля против своей воли?
   - Да. И мэтр Савари - мой слуга и советник - тоже.
   Савари тут же вошел в роль, которую она ему предложила:
   - Не будем терять драгоценного времени, - произнес он. - Месье, мы предлагаем дельце, которое скоро принесет вам сотню ливров чистоганом.
   Роша пробормотал, что он не очень-то видит, каким образом пленники... казалось, он спорит сам с собой. Он расправил жабо из поношенных кружев.
   Геллис поставила перед ними поднос, на котором стоял графин и несколько стаканов, потом, как настоящий лакей, наполнила стаканы. Почтение, которое она проявляла по отношению к Анжелике, видимо, показало Роша, что перед ним не обычная рабыня, а высокопоставленная дама. После недолгого разговора, в котором они обменялись именами общих знакомых, поверенный был окончательно убежден. Но это повергло его в замешательство.
   - Я сожалею, мадам. Попасть в руки д'Эскранвиля - это худшее, что могло с вами случиться. Он презирает женщин, и если он решил обрушить свою месть на кого-то, смягчить его трудно. Со своей стороны я ничего не могу сделать. Работорговцы пользуются в этом городе свободой, как здесь говорят, "добыча принадлежит пирату". Я не имею ни финансовой, ни административной власти, поэтому не рассчитывайте, что я вмешаюсь в планы маркиза д'Эскранвиля или рискну потерять то небольшое влияние, которое я имею как вице-консул, потом, все еще стараясь привести в порядок свой костюм и разглядывая поношенные сапоги, он попытался оправдать свою позицию. Он был младшим сыном графа де Роша и не располагал наследством; восьми лет был отдан в дипломатический центр на Востоке учиться языкам. Это был единственный возможный путь для бедного младшего сына - выучиться языкам и узнать обычаи страны, чтобы позже стать переводчиком при после. Его привезли во французский квартал Константинополя, он закончил там курс мусульманской школы и играл с сыновьями паши. Там он и встретил д'Эскранвиля, тоже попавшего в Константинополь для изучения языков. Они были выпущены из школы вместе, и молодой д'Эскранвиль начал было блестящую карьеру в качестве управляющего в колониях, но она оборвалась в тот день, когда он влюбился в жену французского посла в Константинополе. Она имела любовника, погрязшего в долгах. Чтобы выплатить их, не привлекая внимания посла, она заставила молодого д'Эскранвиля подделать несколько расписок. Очарованный ею, он пошел на подлог.
   Разумеется, ему и пришлось платить, когда обман раскрылся. Красавица все отрицала, да к тому же взвалила на него еще какие-то обвинения.
   История получила широкую огласку. Д'Эскранвиль из-за этого тронулся умом. Он продал свою должность, купил небольшое судно и занялся пиратством. В действительности он выбрал более удачный путь, чем его друг Роша, который старался продвинуться на дипломатической карьере, но, живя вдали от Версаля, не мог противодействовать интригам, в результате которых без конца продавали и перепродавали должности. Он знал только одно: что он имеет право на два с половиной процента от объема французской торговли, осуществляемой через Кандию. Но уже четыре года как ни марсельская торговая палата, ни министр финансов Кольбер не вспоминают о нем и не платят - очевидно, то, что ему причитается, попадает в карман прежнего обладателя этой должности.
   - А вы не передергиваете? - спросила Анжелика. - Обвинять короля и его министра - не шутка. Почему вы не обратились в Версаль со своей жалобой?
   - Не имею возможностей. Откуда мне знать, доберусь я туда живым или попадусь туркам? Если вы думаете, что я преувеличиваю, позвольте сказать, что чиновник гораздо более высокого ранга, чем я, - маркиз де Ла Хай, наш посол в Турции, - сидит в константинопольской тюрьме за долги только потому, что министр годами не платит ему. Видите, я должен выбраться из этой неразберихи. У меня жена и дети, слава богу! - И со вздохом он закончил: Точно так же я могу попробовать оказать вам какую-нибудь помощь при условии, что я не встану поперек дороги вашему владельцу, маркизу д'Эскранвилю. Что я могу сделать для вас?
   - Две вещи, - сказал Савари. - Во-первых, найти в этом городе, который вы должны очень хорошо знать, арабского купца по имени Али Мектуб, у которого есть племянник Мохаммед Раки. Затем попросить его, если он хочет порадовать пророка, быть на пристани в тот момент, когда французский пиратский корабль станет выгружать рабов для аукциона.
   - Возможно, я смогу сделать это, - с облегчением отозвался Роша. Кажется, я знаю, где живет этот купец.
   Но вторая просьба, сказал он, не столь проста; речь шла о том, чтобы отдать Савари несколько цехинов, которые были у него в кармане. Наконец он согласился, но не без болезненных переживаний.
   - Так вы уверены, что эти сорок цехинов принесут мне сотню ливров... А как насчет выручки от продажи моих паразитов в Марселе? Д'Эскранвиль обещал мне еще привезти бочонок банюэльского вина. Где оно?
   Анжелика и Савари понятия об этом не имели.
   - Тем хуже! Я не могу ждать хозяина. Когда увидите его, скажите, что его старый друг Роша был здесь и требовал платы за своих пьяниц и еще обещанный бочонок банюэльского вина. Нет. Лучше ничего не говорите. Будет лучше, если он ничего не узнает о нашем разговоре. Кто знает?
   - На Востоке правая рука никогда не позволяет левой знать, что она делает, - нравоучительно произнес Савари.
   - Правильно! Он не должен и подозревать, что я одолжил вам, пленникам, деньги. Ну и положение! Не знаю, не будет ли моя щедрость стоить мне в конечном счете головы. Мое положение становится чем дальше, тем более запутанным. Счастливо оставаться! - Он отбыл, даже не осушив своего стакана, так его беспокоило то обстоятельство, что из-за собственной неосмотрительности он впутался в такую историю.
   Вечером, во время разгрузки рабов, у причала ждал араб в плаще с капюшоном. Анжелика едва вступила на набережную под наблюдением Кориано, как Савари, ничем не ограниченный, присоединился к ним. Вдруг он сунул в ладонь Кориано горсть цехинов.
   - Где ты достал эти деньги, старая жаба? - взревел пират.
   - Вы не станете богаче оттого, что узнаете это... Или оттого, что скажете капитану, - зашептал аптекарь. - Позвольте мне остаться на пять минут наедине вон с тем арабом, и я дам вам еще больше.
   - Так ты можешь замыслить с ним план побега?
   - А если и так, что это меняет? Вы думаете, что цена, которую вы выручите за мой старый скелет, составит хотя бы те тридцать цехинов, которые я дал вам?
   Кориано подбрасывал в руке медные монеты, колеблясь между справедливостью и здравым смыслом, потом отвернулся и сосредоточил все свое внимание на сортировке товара: старики и больные в один угол; крепкие мужчины в другой; молодые и красивые женщины в третий - и так далее.
   Савари рысцой бросился к арабу. Через короткое время он вернулся и бочком подобрался к Анжелике.
   - Это и в самом деле Али Мектуб. У него есть племянник Мохаммед Раки, живущий в Алжире. Тем не менее дядя помнит, что племянник ездил в Марсель по поручению европейца, на которого долгое время работал в Судане, где этот человек, очень ученый, добывал золото.
   - Как он выглядел? Может он его описать?
   - Не волнуйтесь. Я не могу выспрашивать у него о подробностях при первом знакомстве. Но сегодня вечером или завтра я собираюсь поговорить с ним подольше.
   - Как вы сумеете добиться этого?
   - Это мое дело. Положитесь на меня.
   Их разделил Кориано. Анжелику препроводили во французский квартал города под строгой охраной. Наступал вечер, и из таверн без передних стенок, вытянувшихся вдоль улицы, доносились звуки тамбуринов и флейт.
   Дом, в который они вошли, напоминал небольшую крепость. Д'Эскранвиль находился там, окруженный полуевропейской обстановкой, в которой изящная мебель и картины в золоченых рамах соседствовали с восточными диванами и с вездесущим кальяном. Запах опиума пропитал всю комнату.
   Он пригласил Анжелику выпить с ним кофе - такого не случалось с того памятного вечера на острове среди мраморных богинь.
   - Ну, моя красавица, мы в порту. Через несколько дней все любители красивых девушек, которые пожелают расстаться с приличной суммой, чтобы приобрести редкость, смогут как следует рассмотреть вашу фигуру. Мы дадим им достаточно времени, можете не сомневаться.
   - Вы жестоки, - сказала Анжелика, - но я сомневаюсь, что вы наберетесь наглости выставить меня на аукцион... да еще раздетой.
   Пират очень громко рассмеялся:
   - Чем больше я покажу вас, тем больше вероятность получить столько, сколько я хочу - двенадцать тысяч пиастров.
   Анжелика подпрыгнула, глаза ее сверкали:
   - Этого не будет никогда! - закричала она. - Я не дойду до такого срама. Я не рабыня. Я придворная дама французского короля. Никогда, никогда я не потерплю этого. Попробуйте только сделать со мной что-нибудь подобное, и я заставлю вас пожалеть об этом в сто раз сильнее, чем вы можете вообразить.
   - Наглая потаскуха! - взревел д'Эскранвиль, хватаясь за плеть.
   - Оставьте ее в покое, капитан, - наконец не выдержал одноглазый помощник. - Вы можете покалечить ее. Не стоит украшать ее синяками. Посидит немного в подземной тюрьме - и стыдливости в ней поубавится.
   Маркиз д'Эскранвиль был не в состоянии прислушаться к этим доводам, но помощник аккуратно оттеснил его в сторону, и он растянулся на диване, обрушив свою плеть на пол.
   Кориано схватил Анжелику за руку, но она оттолкнула его, заявив, что вполне способна идти сама. Она никогда не была особенно расположена к этому человеку с волосатыми татуированными руками, который выглядел точь-в-точь как полагалось выглядеть подлому пирату, - с черной повязкой на одном глазу, с головой, обвязанной красным платком, из-под которого свисали на небритые щеки грязные волосы. Он пожал плечами и повел ее через продуваемые сквозняками коридоры старого дома, полукрепости, пол у гостиницы. Заставив ее спуститься на пролет каменной лестницы, он остановился перед дверью, щедро обитой средневековым железом, вытащил связку ключей и повернул лязгнувшие замки.
   - Заходите!
   Анжелика замешкалась на пороге темной дыры, которую он распахнул перед нею. Он толкнул ее и запер дверь.
   Теперь она была одна в мрачной темнице, освещаемой только маленьким зарешеченным окошком под потолком. Здесь не было даже соломы для лежанки, единственной "обстановкой" служили три цепи с кандалами для рук и для ног, вделанные в стену. Этот мерзавец по крайней мере не заковал ее в цепи.
   "Они же боятся причинить мне вред", - отметила она про себя.
   Плечи в том месте, где по ним прошлась плеть, горели. Она упала на пол. Было тихо, как в могиле. Наконец-то она смогла собраться с мыслями - правда, без удобств, но зато и без чувства отчаяния. Она понимала, что ее спокойствие объясняется новостями об арабском купце Али Мектубе, которые Савари недавно шепнул ей.
   Анжелика снова и снова повторяла каждое его слово, чтобы не потерять надежду. Она правильно делала, что, несмотря на тяжелейшие несчастья, стремилась на Крит. Тонкая нить не порвалась, и в конце пути она еще различала свет надежды. Теперь нельзя обманывать себя. Долгое время ее поиски не приносили никакого определенного результата. Где и когда сможет она встретить племянника Али Мектуба? Она не знала даже, каким образом вернет себе свободу - или ее ожидают ужасы гарема.
   Тем не менее она, должно быть, заснула, и заснула крепко, потому что, проснувшись, обнаружила возле себя медный поднос, от которого доносился аппетитный запах турецкого кофе. На нем лежали еще засахаренные фисташки и несколько медовых лепешек.
   Она уже кончала завтрак, когда в подземелье послышались отзвуки голосов. Приближались чьи-то шаги. Ключ заскрежетал в замке, и одноглазый втолкнул двух женщин, одна из которых была под покрывалом, и обе по-турецки осыпали его страшными проклятиями. Тюремщик ответил им ругательством на том же языке и, заперев всех троих, удалился, ворча что-то.
   Обе женщины забились в угол подземелья и с ужасом уставились на Анжелику, пока не рассмотрели, что она тоже женщина. Тогда они разразились истерическим смехом.
   Анжелика уже привыкла к полумраку и разглядела, что женщина под покрывалом была одета в турецкие шаровары, черную шелковую кофту и короткую бархатную курточку. Ее густые черные волосы, казавшиеся еще более темными от зеленой хны, были прикрыты красной бархатной шапочкой, с которой свисала газовая вуаль, скрывавшая лицо. Увидев, что она находится в обществе одних только женщин, она откинула покрывало, и стали видны длинные, голубоватые ресницы, обрамлявшие оленьи глаза. Она была бы безупречной красавицей, если бы не громадный нос. На шее блестела золотая цепь, на ней висело распятие, которое она поцеловала несколько раз, потом перекрестилась сама.
   Увидев, как Анжелика отреагировала на этот жест, она подошла, села подле нее и заговорила, к удивлению Анжелики, по-французски, не быстро, но правильно. Она была армянкой из Тифлиса, в Закавказье, а следовательно, православной, но выучила французский язык у отца-иезуита, который учил ее и ее братьев. Она представила свою прекрасную спутницу, русскую, захваченную турками под Киевом.
   Анжелика спросила, как случилось, что они попали под власть д'Эскранвиля, но та не могла объяснить, потому что только недавно попала в Бейрут из Сирии, начав свой путь в Эрзеруме и побывав в Константинополе. Обе считали, что им повезло, что они оказались на Крите, потому что знали - на этот раз с ними не будут обращаться как со скотиной и не выставят для продажи на площади голыми, а скорее всего будут предлагать как ценный товар в специально для этого предназначенном помещении.
   Анжелика слушала ее с тревогой. Эта женщина - ее звали Чемиган, должно быть, месяцами находилась в пути, ее выставляли голой на всех базарах Востока. И все же никто не ограбил ее, не снял тяжелых золотых браслетов с запястий и лодыжек, а также длинного тяжелого пояса из золотых цехинов. На ней было золота на несколько ливров - казалось бы, достаточно, чтобы купить ей свободу.
   Армянка рассмеялась. Это вопрос не столько денег, сколько сильного и могущественного покровителя. Она была уверена, что здесь, в этой стране, еще недавно принадлежавшей христианам и все еще служившей портом европейским корсарам, а также местом, куда заходили корабли, чтобы торговать с Западом, она легче найдет себе покровителя. Она видела на улице православного священника, и его вид вдохнул в нее надежду.
   Русская была намного менее разговорчивой. Она казалась безразличной к своей судьбе, но попыталась захватить большую часть камеры, расположившись для сна.
   - Она не конкурентка, - сказала армянка, понимающе подмигивая. - Она неплоха, но, как видите, в ней не хватает чего-то для истинной привлекательности. С другой стороны, я твердо надеюсь, что ваше присутствие здесь не помешает мне найти хорошего хозяина.
   - Разве вы не думали когда-нибудь о побеге? - спросила Анжелика.
   - О побеге? Я? Куда я денусь? До Кавказа, откуда я родом, далеко, и весь путь проходит по турецкой земле. Разве они уже не завоевали Крит? К тому же дома никого не осталось. Там турки. Они зарезали моего отца и старших братьев, а младших кастрировали прямо на моих глазах, чтобы продать их карскому паше как белых евнухов. Нет, конечно, самое лучшее для меня найти как можно более могущественного хозяина.
   Потом она принялась расспрашивать Анжелику, с некоторым уважением осведомляясь, не прибыла ли она сюда с невольничьего рынка на Мальте.
   - Что? Вы думаете, быть изнасилованной монахами Мальтийского ордена это большая честь? - с подчеркнутой иронией спросила Анжелика.
   - Это самые могущественные христианские правители на Востоке, ответила ее собеседница, вращая глазами. - Даже турки боятся их и оказывают им уважение, потому что рыцари ведут торговлю во всех частях Средиземноморья и сказочно богаты. Вы не знаете, что Батистан в Кандии принадлежит им? Я слышала, что у причала стоит одна из их галер и что главный закупщик рабов Ордена будет на аукционе, где нас будут продавать. Но я забыла - вы француженка, у вас во Франции должен быть невольничий рынок. Говорят, Франция - могущественная держава. Она такая же большая, как Мальта?
   - Нет, - поправила ее Анжелика, - во Франции нет невольничьих рынков, и она в десять раз больше Мальты.
   Армянка рассмеялась ей в лицо. Зачем француженка рассказывает сказки, еще более фантастические, чем у арабов? Все знают, что нет христианской страны большей, чем Мальта.
   Анжелика попробовала убедить ее. Она говорила, что перспектива быть проданной на Батистане благородным мальтийским рыцарям не компенсирует для нее потери свободы, и она надеется скоро найти путь к побегу.
   Армянка пожала плечами. Она не думает, что кто-нибудь может ускользнуть из когтей такого работорговца, как "французский пират". Она находится в руках турок уже около года и ни разу, ни разу не слыхала, чтобы какой-нибудь женщине удалось бежать. Больше всего "повезло" тем, которые были заколоты или растерзаны собаками или кошками.
   - Кошками? - воскликнула Анжелика.
   - Некоторые мусульманские племена натаскивают кошек стеречь своих пленников. Кошки намного более свирепы, чем собаки, и действуют быстрее.
   - Я думала, женщин охраняют евнухи.
   Она узнала, что евнухи охраняют только тех, кому посчастливилось оказаться в гареме. Простых пленниц отдают под надзор кошек и собак, которым иногда бросают на съедение бунтарей. Не ведающие стыда животные начинают с того, что выцарапывают глаза и выедают груди.
   Анжелика вздрогнула. Она не боялась смерти, но, если ей уготована такая смерть, это совсем другое дело.
   Остатки еды, принесенной для Анжелики, были поделены на троих и быстро исчезли, особенно если учесть, что русская съела большую их часть. Узницы начали страдать от жажды. Несмотря на все их призывы - громче всех вопила армянка, - никто не пришел к ним на помощь. Однако по мере того, как ночь становилась все холоднее, жажда казалась не столь мучительной - но лишь для того, чтобы с новой силой возобновиться с восходом солнца. Никто к ним так и не пришел.
   Порывы горячего ветра врывались в их тюрьму через узкую решетку под потолком. Скоро к жажде присоединился голод. Никто не появлялся. Свет снаружи стал розовым, потом пурпурным, затем совершенно угас. Опять наступила ночь - еще более тяжелая, чем предыдущая. Спина у Анжелики в том месте, где плеть рассекла кожу и одежда пропиталась кровью и прилипла к телу, ужасно болела. Но утром их разбудил тонкий аромат, доносившийся откуда-то неподалеку.
   - Пахнет как от настоящего кавказского шашлыка, - сказала армянка, у которой трепетали ноздри.
   Потом они услышали приветственный звон металлических блюд в коридоре.
   - Сюда! - произнес голос д'Эскранвиля. В тот же момент дверь открылась, пропуская в темницу луч света.
   - Недолгий пост и товарки, которые кое-что порассказали вам о вашей судьбе, должны были немного прибавить вам ума, красавица. Вы не решили вести себя примерно, так, как подобает послушной рабыне? Наклоните голову и повторяйте: "Да, хозяин, я сделаю все, что вы хотите..." - Пират находился под влиянием вина и наркотика. Он был плохо выбрит. Когда Анжелика промолчала, он выругался и объявил, что его терпение иссякает.
   - Я не могу выступить на аукцион, пока не укрощу эту девку. Иначе она все испортит. Опусти голову и повторяй за мной: "Да, хозяин..."
   Анжелика стиснула зубы. Работорговец сплюнул от злости. Он снова поднял свою плеть, и снова одноглазый помощник остановил его. Немного успокоившись, главарь пиратов сделал усилие, чтобы взять себя в руки.
   - Единственное, почему я не могу заживо содрать с тебя кожу, - потому что это уменьшит твою цену, - он повернулся к матросам, которые несли блюда: - Остальных в другую камеру, чтобы они поели и попили, но не этой упрямой ослице.
   К великому удивлению Анжелики, армянка и обжора русская отказались принять то, в чем было отказано ей. Это был неписаный закон: заключенные держатся вместе.
   Их мучитель послал всех женщин к дьяволу, ругаясь, что этих отродий вообще не должно было бы существовать на свете, и с большим шумом все блюда были отнесены обратно.
   День прошел, ночь опять принесла трем узницам голод. Анжелика не могла спать. Значит, ей предстоит еще один день унижения до аукциона, на котором они втроем будут, без сомнения, главной приманкой. Савари обещал вытащить ее из этого безнадежного положения, но возможности бедного старика, не имеющего денег и к тому же самого находящегося в плену, имеющего в качестве помощника лишь презренного грека и состязавшегося с самыми известными пиратами, которые конкурировали между собой в демонстрации товара, борясь за выживание на ниве работорговли, были совершенно ничтожными.
   К середине ночи ей показалось, что она видит два глаза, сверкающих в темноте. "Кошка!" - завизжала она.
   Но это была всего лишь двухфитильная лампа.
   Ночь казалась бесконечной. Она хотела уснуть, но решила, что лучше не спать, потому что Савари мог еще прийти. Перед рассветом она услышала рев моря, как будто во время шторма. Она скрючилась под окном и в конце концов задремала.
   * * *
   - Мадам дю Плесси-Белльер, вы будете писать письмо?
   Анжелика проснулась мгновенно. Она едва различала старого аптекаря, старавшегося просунуть между прутьями оконной решетки лист бумаги, чернильницу и перо.
   - Как? У меня нет стола.
   - Неважно. Пишите на стене или положите бумагу на пол.
   Анжелика положила бумагу на шероховатый камень.
   - Кому письмо? - спросила она, чувствуя душевный подъем.
   - Вашему мужу.
   - Мужу?
   - Да. Я снова виделся с Али Мектубом. Он решил поехать в Алжир, найти племянника и расспросить его. Вряд ли этот племянник сможет привести его прямо туда, где прячется ваш муж. На этот случай ему было бы неплохо иметь письмо, написанное вашей рукой и подтверждающее его миссию.
   Рука Анжелики дрожала над смятой бумагой. Писать письмо мужу! Он был уже не призраком, а живым существом. Мысль о том, что его руки могут коснуться этого письма, хранящего ее прикосновение, что он будет читать его, казалась ей безумной. Но ведь, подумалось ей, она уже поверила в воскрешение тела, не правда ли?
   - Что мне сказать, мэтр Савари? Я не знаю, что... Что мне писать?
   - Это неважно, лишь бы он смог узнать ваш почерк.
   Анжелика написала, царапая бумагу от возбуждения:
   "Вспомни меня, которая была когда-то твоей женой. Я всегда любила и люблю тебя. - Анжелика".
   - Нужно ли писать, в каком трудном положении я нахожусь? Дать ему знать, где я?
   - Али Мектуб скажет сам.
   - Вы действительно думаете, что он найдет его?
   - Во всяком случае, он сделает все возможное.
   - Как вы уговорили его помогать жалким нищим рабам вроде нас?
   - Мусульмане не всегда ищут материальных выгод, - ответил Савари. Скорее для них характерна некоторая склонность делать то, что хочется, и, если они решили поддаться ей, их не остановить. Али Мектуб считает, что вы и ваш муж посланы ему Аллахом. Бог имеет относительно вас какие-то загадочные планы и дарит вам особенное расположение. Ваши поиски священны, и он думает, что Аллах накажет его, если он не поедет. Он совершит это паломничество с таким же благочестием, как если бы он шел в Мекку, и притом за свой счет. Он одолжил мне сто ливров, которые я обещал Роша. Я был уверен в этом.
   - Быть может, это так, что на небесах жалеют меня. Но путешествие продлится долго. Знаете, говорят, что меня собираются продавать дня через два.