Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   - А это не опасно? Что, если мавры увидят дым?
   - Они почивают на лаврах. Они думают, что мы все умерли. У этих смелых ребят, венецианца и баска, хватило мужества, чтобы сказать, будто нас растерзали львы, и спастись удалось только им. Когда их спросили, что сталось с женщиной, наши товарищи ответили, что ее укусила в горах ядовитая змея, и она умерла на месте. Так и доложили Мулаи Исмаилу. Так что о нас никто не думает. Тем хуже. Разведем-ка костер, чтобы немножко поднять настроение, а?
   - Это уже лучше, - отозвалась она, с восхищением глядя на него. Мнение, высказанное о ней Коленом, подбодрило ее. Это было самое лучшее заверение в верности, какое ей приходилось когда-либо слышать. - Теперь я знаю, что ты мой друг, и не буду больше бояться. Ты так просто смотришь на жизнь, Колен Патюрель.
   - Да, - ответил он, становясь серьезным. - Я думаю, худшее еще впереди. Не стоит думать о будущем.
   Они поджарили кабана, натерев его предварительно селитрой, тимьяном и побегами можжевельника и поворачивая на вертеле, сделанном из шпаги бедняги маркиза. В течение часа все их мысли были поглощены приготовлениями к пиршеству. Великолепный запах жарящегося мяса сводил их с ума, и первые куски они глотали, удовлетворенно вздыхая.
   - Самое время произносить проповеди о вечности, - весело сказал нормандец. - А не тогда, когда желудок говорит громче всех. Благословенный кабанчик! Я готов облизать пальцы до самых локтей!
   - Никогда в жизни не ела ничего подобного, - совершенно искренне заявила Анжелика.
   - Гм, а я думал, султанши не едят ничего, кроме ортоланов. А чем кормят в гареме? Расскажи, чтобы разнообразить наш стол.
   - Нет. Не хочу вспоминать гарем.
   Они замолчали. Подкрепившись и освежившись чистой водой из горного источника, которой Колен Патюрель наполнил свою бутылку сразу как вернулся с охоты, они предавались блаженству отдыха.
   - Колен, откуда ты набрался такой мудрости? Я часто замечала, что твои слова открывают путь к глубоким размышлениям. Кто учил тебя?
   - Море. И пустыня. И рабство. Малютка моя, все, что встречается тебе в жизни, учит не хуже, чем книги. Не понимаю, почему того, что хранится здесь, - он постучал себя по голове, - недостаточно, чтобы поразмышлять время от времени? - Вдруг он расхохотался и повторил: - Глубокие размышления! И все из-за того, что я сказал, что жизнь и смерть идут рука об руку! Разве с тобой ничего такого не случалось? А как еще можно чего-нибудь добиться?
   - Не знаю, - произнесла Анжелика, качая головой. - Должно быть, я очень глупа и поверхностна. Я никогда как следует ни о чем не задумывалась, - она вдруг замолкла, глаза у нее расширились, и на его лице она тоже увидела тревогу. Он сжал ей запястье. Они ждали, сдерживая дыхание. Звук, который встревожил их, повторился. Снаружи тихо ржала лошадь...
   Мужчина вскочил на ноги и прокрался к входу в пещеру. Анжелика следовала за ним. У подножия холма остановились четыре арабских всадника и смотрели на дым, поднимающийся над склоном.
   Над белоснежными бурнусами блестели заостренные кверху шлемы, выдававшие в них солдат риффской армии, направленной на осаду испанских городов на побережье. У одного из них был мушкет, остальные были вооружены копьями.
   Трое из солдат спешились и принялись карабкаться по склону к пещере, в то время как араб с мушкетом оставался в седле и сторожил коней.
   - Дай мне лук, - сказал Колен Патюрель. - Сколько стрел осталось в колчане?
   - Три.
   - А их четверо. Тем хуже! Как-нибудь обойдемся! - Не сводя глаз с продвигавшихся вперед мавров, он взял лук, утвердил ногу на камень, чтобы как следует прицелиться, и наложил стрелу на тетиву. Его движения были еще более обдуманными, чем обычно.
   Он выпустил стрелу. Всадник с мушкетом повалился на луку седла, и ржание испуганных лошадей заглушило его предсмертный вскрик. Арабы, карабкавшиеся по склону, даже не обернулись посмотреть, в чем дело.
   Вторая стрела нашла сердце одного из них. Два других лезли вперед.
   Колен Патюрель выпустил третью стрелу, всадив ее почти до самого оперения в грудь переднего мавра. Другой заколебался, потом вдруг повернулся спиной и бросился вниз, к коням.
   Нормандец отшвырнул лук. Схватив дубинку, он помчался за противником, который вытащил кинжал и повернулся навстречу ему. Они кружились на месте, наблюдая друг за другом, как дикие звери, готовые вцепиться друг другу в глотку. Затем Колен Патюрель пустил в ход дубинку.
   За несколько мгновений лицо араба, несмотря на его шлем, превратилось в кашу, и он упал с переломленной шеей. Нормандец наклонился к врагу, чтобы удостовериться, что он мертв. Потом он проверил человека с мушкетом. Тот тоже был мертв. Каждая из трех стрел нашла свою цель.
   - Только такое оружие у меня и было, когда я в молодости охотился в лесах Нормандии, - смеясь, объяснил он Анжелике, которая присоединилась к нему и успокаивала лошадей.
   Ужас убийства стал настолько неотрывно связан с их существованием, что они не тратили времени на размышления о содеянном. Даже Анжелика лишь мельком взглянула на четыре мертвых тела, распростертых среди кустиков можжевельника.
   - Мы заберем их коней. На двух поедем сами, и у каждого будет еще запасная. Трупы спрячем в пещере, и это задержит всех, кто будет нас искать. Ни одна лошадь не вернется без всадника в форт, так что их исчезновение еще не скоро заметят.
   Они надели на головы заостренные шлемы солдат, завернулись в их бурнусы и, уничтожив все следы схватки, галопом понеслись по дороге.
   Обитатели селения скажут солдатам, которые явятся сюда через три дня в поисках пропавших товарищей, что видели двух всадников, пронесшихся через деревню быстрее ласточек, и каждый вел в поводу запасного коня. Крестьяне не преследовали их и не пытались остановить. Неужели такие бедняки посмеют мешать столь благородным воинам?
   Коней нашли у подножия Риффских гор. Во всем обвинили разбойников, орудовавших в этих местах, и в их логова были направлены карательные экспедиции.
   Глава двадцать восьмая
   Колен Патюрель и Анжелика оставили коней у подножия гор, через которые могли пройти только ослы. Начинался последний этап их пути, но самый трудный. Сразу за бесплодной стеной Риффских гор они увидят море. Более того, во время своего первого пленения нормандец провел два года в таинственном священном городе Ксене и был знаком с районом, который им предстояло пересечь. Он знал, какие опасности и трудности их ожидают, но знал также и кратчайшие пути, и чем выше они забирались, тем меньше грозили им опасные встречи. Их единственными врагами будут сами горы, ночной холод, палящее дневное солнце, голод и жажда. Люди не будут беспокоить их, а львов там не очень много. Придется следить за дикими кабанами, но ослов, газелей и дикобразов опасаться не приходилось - они сами должны были послужить беглецам источником пищи.
   Он прихватил мушкет и боеприпасы, а также провизию, которую нашел в чересседельных сумах, а толстые теплые бурнусы должны будут защитить их от непогоды.
   - Еще несколько дней, и мы увидим Сеуту.
   - Сколько именно? - спросила Анжелика.
   Нормандец не решался назвать точную цифру. Кто знает? Если повезет, через пятнадцать, если нет...
   Не повезло им однажды, когда они шли по острым скалам. Анжелика воспользовалась поворотом дороги, который скрыл ее от спутника, и присела на камень. Она не хотела показывать ему свою слабость, потому что он часто повторял ей, что считает ее неутомимой. Но ей было далеко до его выносливости. Он никогда не уставал. Без нее он наверняка шагал бы день и ночь, останавливаясь не более чем на час.
   У Анжелики перехватило дыхание, когда она почувствовала укус в ногу и, опустив глаза, увидела змею, молнией скользнувшую между камней.
   "Меня укусила змея!" - память вернула ей полузабытую фразу, которую венецианец и баск сказали перед смертью: "Женщину укусила змея, и она умерла". Прошлое предвидело настоящее, но времени не существовало, и что записано, то записано!
   Она механически развязала пояс, перетянула ногу выше колена и в замешательстве застыла. Мысли ее путались:
   "Что скажет Колен Патюрель? Он не простит мне этого. Я уже не смогу идти. Я умираю..."
   Перед ней появилась высокая фигура ее спутника. Не увидев ее позади себя, он вернулся.
   - В чем дело?
   Анжелика постаралась улыбнуться.
   - Надеюсь, это не страшно, но думаю... думаю, что меня укусила змея.
   Он опустился на колено, чтобы рассмотреть рану, которая уже начала опухать и темнеть. Потом он вынул нож и, проверив его остроту, зажег несколько сухих веток и нагрел его докрасна.
   - Что ты собираешься делать? - в ужасе спросила Анжелика.
   Он, не отвечая, крепко схватил ее за колено и вырезал мясо вокруг раны, одновременно прижигая ее раскаленным ножом. Анжелика закричала от боли и потеряла сознание.
   Когда она пришла в себя, на гору опускался вечер. На ней не было бурнуса, и Колен Патюрель заставлял ее пить из чашки крепкий, горячий мятный чай.
   - Теперь ты почувствуешь себя лучше, малютка. Худшее уже позади, - и, когда она немного пришла в себя, он добавил: - я попортил твою прелестную ножку. Какая жалость! Теперь ты уже не сможешь приподнять юбки, танцуя буре под вязами, дорогая. Но иначе было нельзя, иначе ты не прожила бы и часа.
   - Я благодарна тебе, - еле слышно произнесла она. Рана сильно болела. Он перевязал ее, приложив целебные листья. "Прекраснейшие ножки в Версале..." На ней, как и на всех остальных, останутся отметины рабства в Берберии - славные рубцы, которые она будет когда-нибудь с грустью рассматривать, натягивая шелковые чулки и пристегивая золотые подвязки. Когда-нибудь! Он увидел, как она улыбнулась при этой мысли.
   - Отлично! Мужество не оставило тебя. Сегодня мы отправимся в путь.
   Она взглянула еще не без страха, но уже не осмелилась возразить:
   - Ты думаешь, я смогу идти?
   - Несомненно. Но если в рану попадет зараза, ты не сможешь ступить ногой по меньшей мере неделю. Не беспокойся. Я понесу тебя.
   Итак, они продолжали свое медленное восхождение на гору. Геркулес-нормандец тяжело ступал под новой ношей, но по-прежнему шел своей ровной походкой. Ему пришлось оставить громоздкую дубинку, но он нес мушкет и заплечный мешок с провизией. Анжелика ехала у него на спине, обняв руками за шею, вдыхая запах его волос и иногда, устав, прижималась лбом к шее гиганта.
   Сегодня она еще раз избежала смерти. Ее кровь пела песню победы: "Я жива! Жива!"
   Должно быть, она задремала, пока Колен Патюрель нес ее на своей спине, которая в рабстве знавала намного большие тяжести, потому что небо перед ней вдруг стало розовым. Колен шел тем же размеренным шагом. Анжелика почувствовала такой прилив нежности к нему, что чуть не поцеловала жесткую кожу, находившуюся перед самыми ее губами.
   - Колен! - окликнула она. - Пожалуйста, остановись и отдохни. Ты загоняешь себя.
   Он молча подчинился, дав ей соскользнуть на землю, и уселся, положив голову на колени. Она видела, как он двигал плечами, чтобы размяться. "Это слишком, - думала она. - Даже человек с его выносливостью не способен на такой подвиг".
   Если бы только она могла хоть немного ходить! Она чувствовала себя отдохнувшей и была полна энтузиазма. Но как только она поставила ногу на землю, острая боль заставила ее понять, что рана может открыться, и она станет еще более беспомощной. Анжелика дотащилась до мешка с провизией и достала горсть фиников и фиг, которые поднесла Колену Патюрелю вместе с водой в бурдюке.
   Нормандец поднял лицо, на котором была написана усталость. Он глядел на пищу, казалось, не видя ее.
   - Оставь здесь, - сказал он грубо. - Не беспокойся.
   - Ты утомлен, Колен, и это моя вина. Мне так неловко.
   - Оставь, - ответил он почти враждебно и потряс своей косматой, как у викинга, головой, будто рассерженный лев. - Не беспокойся. Час сна - и все как рукой снимет.
   Он опять уронил голову на колени. Она оставила его в покое и легла, жуя сушеные фрукты. Воздух был холодным. Куда бы она ни посмотрела, нигде не было видно ни следа живого существа. Это было удивительно и замечательно!
   За неимением лучшего занятия она опять заснула. Когда она открыла глаза, Колен возвращался с охоты с косулей на плечах.
   - Колен, ты с ума сошел! - воскликнула Анжелика. - Тебе нужно было отдохнуть и восстановить силы!
   - За кого ты меня принимаешь, малютка? - пожал плечами нормандец. - За неженку вроде тебя? - он был в дурном настроении и, похоже, не желал не то что говорить - смотреть в ее сторону. Анжелика начала беспокоиться, не скрывает ли он от нее новую опасность.
   - Не могут ли мавры захватить нас здесь врасплох, Колен?
   - Не думаю. Хотя на всякий случай разведем огонь в этой расщелине. Ноге стало немного лучше, и Анжелика смогла спуститься к ручью. Там они последний раз заметили дикого зверя, причем заметили слишком поздно - на противоположном берегу на корточках, как подстерегающая добычу кошка, сидела львица. Она могла настичь их одним прыжком.
   Колен Патюрель застыл на месте, как статуя на пьедестале. Не отводя глаз от львицы, он начал медленно говорить ей что-то. Через несколько мгновений животное в замешательстве уселось. Они еще видели глаза львицы, сверкавшие в зарослях, потом она отступила - это было видно по движению кустов.
   Нормандец выдохнул с такой силой, что ее хватило бы, чтобы привести в движение все ветряные мельницы Голландии. Он обнял Анжелику и притянул ее к себе.
   - Должно быть, на небесах не забывают нас. Иначе кому могло бы прийти в голову, что зверь оставит нас в покое?
   - Ты говорил по-арабски. Что ты говорил?
   - Откуда я знаю? Я не думал о том, на каком языке говорю. Я только подумал, нельзя ли заговорить со львицей, чтобы мы могли понять друг друга. С мавром это было бы невозможно, - и он покачал головой. - В Мекнесе мне это отлично удалось.
   - Помню, - отозвалась Анжелика, пытаясь рассмеяться. - Они не хотели есть тебя.
   Мужчина опустил взгляд на нее.
   - Не издавай ни звука и не шевелись. Бог с тобой, дорогая.
   На щеки Анжелики вернулся румянец. Рука Колена Патюреля была надежной опорой, и в его объятиях она чувствовала прилив сил. Подняв глаза, она уверенно улыбнулась ему:
   - Когда я с тобой, я не знаю страха.
   - Не будем оставаться здесь, - нормандец стиснул зубы, лицо его потемнело. - Незачем искушать судьбу. Уйдем отсюда подальше.
   Они наполнили бутыли водой из ручья и нашли на его берегу расщелину, в которой можно было развести огонь. Но мясо не принесло им никакого удовлетворения, только раздразнило аппетит. Атмосфера была тяжелой, Колен Патюрель говорил мало. Анжелика пыталась заговорить, но кончилось тем, что ее незаметно охватила тревога, и она стала нервничать. Почему Колен Патюрель так сух и что его мучит? Или он сердится, что из-за ее раны их продвижение замедлилось? Какую опасность он предвидит и что означают его косые взгляды?
   Вечерний ветерок овевал их бархатным крылом. Свет уходящего дня расцвечивал горы мягкими темно-голубыми тенями. В сгущавшихся сумерках она повернула к нему свое бледное взволнованное лицо.
   - Думаю... сегодня ночью я смогу пройти немного, - выговорила она.
   Он покачал головой:
   - Нет, малютка, не сможешь. Не огорчайся, я понесу тебя, - в его голосе слышалась печаль.
   - О, Колен, - ей пришлось прибегнуть к плаксивому тону, - в чем дело? Нам угрожает смерть?
   Даже когда она сидела у него на спине, обняв руками за шею, она не чувствовала себя свободно, как предыдущей ночью. Он дышал в такт тяжелым ударам ее сердца, и она вспоминала о признаниях в любви, слышанных от стольких мужчин, которых она держала в своих нежных объятиях. Тогда казалось, что это она носит их, а теперь она дремала, прижавшись головой к потной мускулистой шее своего необразованного спутника. Она чувствовала себя так, будто отягощала его грузом своей извечной женственности.
   Ледяной ветер с гор приносил острые запахи богатой и загадочной растительности, навевавшие мысли о пышной роскоши.
   Поднимающееся солнце осветило перед ними склон горы, покрытый кедрами, длинные опущенные ветви которых напоминали темные зонтики. В их тени зеленел луг, расцвеченный белыми цветами.
   Колен Патюрель пересек журчащий ручей, вскарабкался на крутой противоположный склон и обследовал вход в маленькую пещеру с белым песчаным полом.
   - Остановимся здесь, - сказал он. - Это явно не логово диких зверей. Здесь мы можем разжечь огонь, ничем не рискуя, - он говорил сквозь зубы, и голос его был груб. Не из-за усталости ли? Анжелика с тревогой наблюдала за ним. Это было так на него непохоже, и она места себе не находила, не зная, в чем дело. Возможно, он болен какой-нибудь мучительной болезнью, которой она тоже может заразиться? Это было бы ужасно! Но она не оставит его. Она будет ухаживать за ним, пока он не поправится, как он заботился о ней. Он отвернулся от ее вопросительного взгляда, коротко сказал: - Я хочу спать! и вышел. Анжелика вздохнула. В пещере было приятно. Если только они не лезут в расставленную им ловушку, то что может им теперь помешать?
   Она разложила на плоском камне остатки косули, которую они жарили прошлой ночью, и несколько сушеных фиг. Без большого труда она спустилась к горному ручью, не забывая в то же время смотреть, не грозит ли ей опасность. На берегу она увидела лишь несколько щебечущих птиц. Анжелика наполнила бутыли, тщательно вымылась холодной водой и почувствовала, что кровь быстрее побежала в жилах. Наклонившись над тихой заводью, она увидела свое отражение и чуть не вскрикнула от удивления.
   Смотревшее на нее лицо казалось не старше двадцати лет. Тонкие черты, отсвечивающие лиловым веки, обрамлявшие глаза, привыкшие осматривать горизонт, изгибы потемневших и потрескавшихся губ принадлежали не женщине, а девушке, еще не знающей мира и не нуждающейся в косметике. Сухие ветры, безжалостное солнце, полное отсутствие ухода придали ее лицу какое-то девственное и невинное выражение. Конечно, кожа была смугла, как у цыганки, но волосы сверкали, как луч луны на белом песке. Тонкое, хрупкое тело, прятавшееся в складках бурнуса, непричесанные волосы, босые ноги - все было как у берберок.
   Она сняла повязку с ноги. Рана затянулась, но рубец, конечно, был безобразным. Тем хуже! Она с философским спокойствием сменила повязку. Купаясь, Анжелика заметила, какой тонкой стала ее талия и какими стройными ноги, потерявшие полноту, приобретенную за время жизни в гареме. Если как следует подумать, все обошлось. Она еще раз нагнулась над водой и улыбнулась себе.
   - Думаю, мне еще не стыдно показаться, - сказала она птицам.
   Карабкаясь вверх по склону, она запела. Вдруг она остановилась, заметив Колена Патюреля, растянувшегося на траве среди белых цветов. Он лежал, подложив руку под голову, и не шевелился. Тревога о нем вернулась к Анжелике, и она на цыпочках подкралась к нему поближе.
   Нормандец спал. Борода и волосатая грудь под распахнутым бурнусом медленно и ритмично поднимались и опускались. Нет, не может быть, чтобы он болел. Цвет лица был хорошим, а безмятежность закрытых век и свободная поза были характерны для человека крепкого здоровья, восстанавливающего силы после тяжелой работы. Глядя на него, лежащего под кедрами, она думала об Адаме - так много первобытного было в его огромном могучем теле, да и он был простым человеком - бродячим охотником, законодателем, пастырем своего стада. Она опустилась рядом с ним на колени и прогнала муху с его морщинистого лба.
   Колен Патюрель открыл глаза и устремил на нее непонятный и пугающий взгляд. Она инстинктивно отпрянула. Нормандцу, похоже, было трудно собраться с мыслями.
   - Что такое? - хрипло прошептал он. - Мавры?
   - Нет, все спокойно. Я просто смотрела, как ты спишь. О, Колен, не гляди на меня так! - вдруг воскликнула она. - Ты пугаешь меня. Что с тобой происходит в последние дни? Что случилось? Если ты считаешь, что нам угрожает опасность, скажи мне. Я могу разделить твои заботы, но я не могу выносить... да, вот именно, твоего озлобления. Иногда мне кажется, что ты по-настоящему ненавидишь меня, что ты на меня ужасно сердит. За что? Потому что меня укусила змея и это задерживает нас? Думаю, дело не в этом. Колен, ради бога, если я в чем-то перед тобой виновата, скажи мне об этом. Я не могу выносить этой неизвестности. Если ты возненавидел меня, что со мною будет? - Из ее глаз текли слезы. Потерять последнего и единственного друга это худшее, что с ней может случиться.
   Он поднялся на ноги и глядел на Анжелику настолько бесстрастно, что она усомнилась было, слышал ли он ее слова. Взгляд его так подавлял, что она подумала о несчастных рабах в Мекнесе, прибегавших к его правосудию - как они переносили это.
   - За что мне упрекать тебя? - произнес он наконец. - За то, что ты такая, какая ты есть - женщина? - Веки его сузились, и от глаз остались только темные непроницаемые зрачки. - Я не святой, моя красавица. Если ты думаешь так, ты ошибаешься. Я дитя моря, бывший пират. Моя жизнь состояла из убийств, грабежей, борьбы со штормами, беготни за девушками в портах. Даже в рабстве я не изменил своим вкусам. Мне всегда нужны были женщины. Я не пропускал удобного случая. Это было нетрудно. Когда Мулаи Исмаил хотел вознаградить меня, он посылал мне одну из своих черных женщин. Но такое бывало редко. Двенадцать лет я жил в посте и воздержании. Когда на исходе этих двенадцати лет я оказался бок о бок с женщиной... - он говорил быстро, как будто прятал свое замешательство под гневом. - Ты что, не понимаешь? Или ты совсем не жила до того, как тебя продали Мулаи Исмаилу? Твои глаза слишком дерзки, чтобы от тебя можно было ожидать сопротивления. Ты никогда не спрашивала себя, каково мужчине вроде меня быть день за днем и ночь за ночью рядом с женщиной! - в экстазе он закрыл глаза. - С самой прекрасной женщиной, какую я когда-нибудь видел! - Он продолжал тихо, как будто про себя: - Твои глаза как глубина моря... глядящие на меня, молящие меня... твоя ладонь на моей руке, хрупкость твоего тела, твоя улыбка. Не знаю, как и из чего ты создана. Но я видел тебя привязанной к колонне, когда эти черные дьяволы хватали тебя раскаленными докрасна клещами. Я видел тебя ночью, когда ты купалась под водопадом... А теперь мне приходится нести тебя на спине... - Его ярость вдруг прорвалась опять: - Нет, я так не могу... искушение святого Антония ничто по сравнению с этим. Бывали дни, когда я предпочел бы... опять быть распятым на кресте, и чтобы стервятники клевали меня... Или быть пригвожденным над воротами города. А ты спрашиваешь, что меня беспокоит! - он поднял кулак, призывая небо засвидетельствовать его мучения, потом выругался и бросился к пещере.
   Его признание вначале ошарашило Анжелику, но вскоре она успокоилась и подумала: "Ах, все ли дело в этом?"
   На ее губах появилась улыбка. Нежный ветерок шевелил ветви кедров и доносил их запах. Волосы спадали на лицо и полуобнаженные плечи, с которых сполз бурнус. Совсем недавно она видела в зеркальной воде то, что теперь увидел в ней Колен Патюрель. Она вспомнила, как ее тянуло прижаться губами к его шее, а когда мучительная ночь опускалась на них в этой враждебной земле, как ей хотелось спрятаться на его могучей груди - обо всех этих свидетельствах еще более глубокого желания, чем то, которое дремало в ней и которое она не хотела пробуждать.
   Теперь, после его слов, извечная жизненная сила пробудилась в ней и, как птица, расправляла крылья. Она чувствовала прилив энергии. Жизнь! Она сорвала нежный белый цветок, такой совершенный, такой хрупкий.
   Грудь ее трепетала от глубокого дыхания. Все страхи, которые поджидали ее, отступили за горизонт. Небо было чистым, воздух прозрачным и свежим. Мир был пустынен.
   Анжелика встала и босиком побежала в пещеру.
   Колен Патюрель стоял у входа, прислонившись к каменной стене и скрестив руки. Он разглядывал желтовато-зеленоватый отблеск вдали, у подножия гор, но мысли его были далеко, насколько она могла судить, видя его со спины, - у него был вид человека, попавшего в крайне затруднительное положение и обдумывающего, где найти выход.
   Он не услышал ее приближения, и она остановилась, нежно глядя на него. Дорогой Колен! Дорогое храброе сердце! Непобедимое и скромное! Как он высок и широкоплеч! Ей ни за что не обхватить его руками...
   Она подкралась к нему сбоку, но он не замечал ее, пока она не прижалась щекой к его плечу. Он сильно вздрогнул и отпрянул.
   - Так ты поняла, что я тебе сказал? - со злобой спросил он.
   - Кажется, поняла, - прошептала она. Ее руки мягко скользнули по его груди к широким плечам. Он опять отступил и покраснел.
   - Нет-нет, - выдавил он из себя, - не это. Нет, ты не поняла. Я ничего от тебя не хочу. Бедная девочка, что ты думаешь обо мне? - он взял ее руки в свои и удержал ее. Если она прикоснется к нему, если его кожа еще раз почувствует ее ласку, он сдастся и потеряет голову. - Что думаешь обо мне ты, которая страдала от такой боли, что тебе такие мысли и в голову не приходят? Я не должен был открывать рот, и ты ничего бы не узнала, если бы не захватила меня врасплох... когда я пробуждался... ото сна, наполненного мыслями о тебе. Забудь мои слова. Я ненавижу сам себя. Иди! Я знаю... я не верю сам себе... бедная моя девочка! Ты знаешь, что такое рабство для женщины, и что для мужчины оно не так страшно. Хватит того, что тебя продали и ты переходила от одного хозяина к другому. Никто не сможет назвать меня мерзавцем, который заставил тебя...
   Глаза Анжелики светились. Она чувствовала тепло рук Колена Патюреля, а на его крестьянском лице живо отражались все его чувства. Она никогда не замечала, какие у него прохладные и полные губы. Конечно, у него хватало силы держаться подальше от нее, но он не знал власти ее глаз. Она опять бросилась на его грудь, шаря по ней белыми руками.