Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   Эрик Янсен, ренегат-датчанин, вошел с тремя телохранителями-тунисцами и демонстративно уселся рядом со старым суданским купцом, негром в берберийской одежде, агентом египетских купцов, который снабжал женщинами гаремы Аравии и Эфиопии, а также и расположенные в глубине африканского материка.
   Евнухи провели трех женщин через всю комнату, поднялись вместе с ними по лестнице на возвышение и затолкнули их за занавес, свисавший на заднем плане, который наполовину скрыл их и за которым лежали подушки, чтобы женщины могли сидеть. К ним подошел тот самый армянин, который писал прейскурант у входа.
   Это был Эриван, аукционер и церемониймейстер. Со всей почтительностью он спросил Анжелику по-французски, а армянку и русскую по-турецки, не хотят ли они кофе и шербета, чтобы скоротать время. Потом он вступил в оживленный спор с маркизом д'Эскранвилем.
   - Почему вы хотите уложить ей волосы? Разве вы не видите, это же золотой плащ!
   - Положитесь на меня, - прищурился Эриван, - публика любит сюрпризы. Он хлопнул в ладони, и появились две служанки. По приказанию Эривана они заплели ей волосы и заколками с жемчужными головками закрепили узел на затылке. Потом они опять закутали Анжелику в покрывала.
   Анжелика не мешала им, потому что ее глаза с тревогой искали мальтийского рыцаря, чьей помощью обещал заручиться Роша. Через дырочку в занавесе она безуспешно пыталась найти среди камзолов и мундиров черный плащ с белым крестом. Холодный пот покрыл ее лоб при мысли, что Роша, быть может, не удалось убедить этих осторожных коммерсантов, что он говорит правду.
   Аукцион начался. Первый был мавр, шкипер. Уважительная тишина установилась в комнате при виде его скульптурно вылепленной фигуры, бронзовая кожа которой была щедро умаслена, чтобы лучше показать узловатые мускулы этого богатыря.
   Небольшое волнение нарушило тишину при появлении двух рыцарей Мальтийского ордена в черных плащах, на которых белел крест их ордена. Раскланиваясь с константинопольскими сановниками, они прошли через комнату и заговорили с Эриваном. Он показал им женщин.
   Анжелика поднялась на ноги, полная надежды.
   Оба рыцаря поклонились ей, держа руки на эфесах шпаг. Один из них был испанцем, другой - французом, и оба принадлежали к знатнейшим семьям Европы, потому что для того, чтобы вступить в этот величайший христианский Орден, человек должен был иметь на гербе щит, разделенный по меньшей мере на четыре части. Их одежда могла показаться скромной, но она никоим образом не была некрасивой. Манжеты и брыжи были сделаны из венецианских кружев, шелковые чулки держались на серебряных пряжках, на сапогах были серебряные застежки.
   - Не вы ли та знатная французская дама, о которой только что говорил господин Роша? - спросил старший из них, носивший парик, не уступавший тем, что можно было видеть в Версале. Он представился: - Я Балифф де Ла Марш из Оверни, а это дон Хосе де Альмандо из Кастилии, закупщик рабов Мальтийского ордена. Я называю такой длинный титул, потому что он может представлять для вас интерес. Кажется, вы были захвачены маркизом д'Эскранвилем, этим вонючим стервятником, когда направлялись на Крит по делу, возложенному на вас королем Франции?
   Анжелика мысленно благословила беднягу Роша за то, что он представил дело таким образом. Он подсказал ей линию поведения. Она, в свою очередь, подчеркнула свои личные контакты с самим королем, перечислила свои наиболее важные связи, начиная с Кольбера и кончая мадам де Монтеспан, упомянула герцога де Вивонна, предоставившего в ее распоряжение королевскую галеру и весь средиземноморский флот, потом рассказала, как на ее пути встал Рескатор.
   - О, Рескатор! - произнесли рыцари, поднимая глаза с видом мучеников.
   Она продолжала рассказывать, как пыталась выполнить свою миссию, воспользовавшись маленьким суденышком, которое вскоре было захвачено другим пиратом, маркизом д'Эскранвилем.
   - Это все результаты хаоса, который установился на Средиземном море с тех пор, как безбожники уничтожили доброе христианское управление, - сказал Балифф де Ла Марш.
   Оба кивали, слушая ее, и, очевидно, ее искренность убеждала их. Называемые ею имена и подробности ее жизни при дворе не оставили у них сомнений.
   - В высшей степени огорчительная история, - печально сказал испанец. Наш долг перед королем Франции и перед вами, мадам, - покончить с вашими несчастьями. Увы, мы больше не хозяева Крита, хотя, коль скоро мы владеем этим Батистаном, турки считаются с нами. Мы собираемся перебить цену. Я, как закупщик рабов Ордена, имею в своем распоряжении средства на стоящие приобретения.
   - Д'Эскранвиль хочет много, - заметил Балифф де Ла Марш. - Он требует по меньшей мере двенадцать тысяч пиастров.
   - Я могу предложить вам в качестве выкупа вдвое больше, - сказала Анжелика. - Если понадобится, я продам свои владения, и свои должности тоже, и обязуюсь возместить все, что вам придется заплатить. Церковь не пожалеет, что спасла меня от такой ужасной судьбы. Подумайте только, если меня запрут в каком-нибудь турецком гареме, никто, даже король Франции, не сможет ничего сделать для меня.
   - Увы, вы правы. Но не теряйте надежды. Мы сделаем все, что в наших силах.
   Дон Хосе казался озабоченным:
   - Цены поднимутся высоко. В городе находится принц Риом Мирза, друг турецкого султана. Султан поручил ему купить белую рабыню необыкновенной красоты. Он уже прочесал невольничьи рынки Палермо и даже Алжира, но не нашел чего хотел. Как только он услыхал о француженке, захваченной маркизом д'Эскранвилем, он поспешил сюда. Несомненно, если он сочтет, что мадам дю Плесси - это то, что он ищет для своего царского друга, то пределом для него будет само небо.
   - Я слышал, что Шамиль-бей и богатый арабский ювелир Накер Али тоже здесь.
   Рыцари отошли, продолжая шепотом, но достаточно громко обсуждать, как им следует поступить. Потом они вернулись.
   - Мы можем дойти до восемнадцати тысяч пиастров, - сказал дон Хосе. Это дает нам свободу и обескуражит основных соперников. Вы можете положиться на нас, мадам.
   Несколько успокоенная, она поблагодарила их слабым голосом и следила, как они отходят от нее. Но в глубине души Анжелика сомневалась, проявили бы они такую щедрость, если бы знали, что она впала в немилость к королю. Ей еще предстояло перенести свое теперешнее положение. Хозяин за хозяина, она предпочитала быть рабыней креста, а не полумесяца.
   Пока два рыцаря разговаривали с Анжеликой, началось набавление цен. Мавра купил в свою команду итальянский корсар Фабрицио Олигьеро. Теперь продавали белокурого гиганта с внушительной мускулатурой. Для вида дон Хосе де Альмандо соперничал с тунисцем Даном. Когда раб увидел, что тунисский ренегат выиграл, он упал на колени и взмолился, чтобы его не обрекали на галеры до конца жизни. Никогда больше он не увидит серые, открытые ветрам дороги родной России. Мальтийским слугам, нанятым рыцарями для поддержания порядка в Батистане, пришлось силой передать его новому хозяину. Потом на продажу выставили группу белых детей.
   Армянка вонзила ногти в руку Анжелики:
   - Смотрите, вон там, у колонны, мой брат Арминак.
   - Я думала, это девочка, он так нарумянен.
   - Я же говорила, он теперь евнух. Вы знаете, зачем румянят этих мальчиков. Я не думала увидеть его здесь, но тем лучше. Значит, он стоит немало. Если его купит настоящий богач, у него хватит ловкости через некоторое время наложить руку на состояние своего хозяина. Если тот окажется достаточно недалеким, чтобы сделать его своим советником и доверенным лицом.
   Старый суданец указал малиновым ногтем на мальчика и гортанным голосом назвал цену. Против него выступил турецкий губернатор Кандии. Священник в черной сутане, капеллан Мальтийского ордена, сел рядом с двумя рыцарями и что-то шептал дону Хосе. Испанец сделал знак турецкому губернатору, который уступил ему с вежливым жестом. Мальчики начали петь. Капеллан, прослушав всех по отдельности, отобрал пятерых, среди них - и брата армянки.
   - Тысячу пиастров за всех, - сказал он.
   Белокожий человек, без сомнения, черкес, вскочил и крикнул: "Полторы тысячи!"
   Армянка зашептала Анжелике:
   - Какое счастье! Это Шамиль-бей, главный евнух Сулеймана-аги. Если брат попадет в этот сераль, он будет богат.
   - Две тысячи, - отозвался капеллан Мальтийского ордена.
   В конце концов он выиграл. Армянка заплакала.
   - Увы, мой бедный Арминак, такой ловкий, никогда ничего не добьется у этих монахов. Они не думают об удовольствиях, только добывают деньги на свой флот. Я убеждена, священник купил его из-за его фальцета. Теперь ему придется петь в католической церкви. Какое невезение! Может быть, его пошлют в Рим для папского хора, - она сплюнула, произнеся ненавистное имя главы соперничающей церкви.
   Аукцион шел быстро. Оставалось только два хилых мальчика, которых никто не хотел покупать и которые достались старому суданцу почти задаром. Остальные дразнили его, говоря, что он теряет вкус и деловую хватку.
   В этот момент возник шум, вызванный появлением в комнате посланника султана всех правоверных. Принц Риом Мирза носил каракулевую шапку и черный шелковый мундир с золотыми газырями на груди. Его кинжал и меч были украшены рубинами. За ним следовал телохранитель. Поклонившись турецкому султану, он вступил в оживленную дискуссию с Шамиль-беем.
   - Они поспорили, - прошептала армянка. - Принц говорит, что евнух не имеет права торговаться за прекрасную рабыню, потому что она обещана Султану Султанов. Надеюсь, он имеет в виду меня, - она выпятила грудь и качнула бедрами.
   Против своего желания Анжелика чуть не разревелась, уверенная, что эти двое говорят о ней. Она чувствовала себя такой слабой, что чуть не падала в обморок и не могла следить за окончанием церемонии - продажей белых евнухов д'Эскранвиля, потом русской и, наконец, армянки. Поэтому она так никогда и не узнала, сбылось ли желание ее товарки попасть в гарем принца, или она оказалась в руках старого суданца, или, еще хуже, была куплена каким-нибудь пиратом, который перепродаст ее, как только она ему надоест.
   Эриван уже раскланивался перед ней с обычной ханжеской улыбкой:
   - Прошу за мной, прекрасная дама...
   За ним по пятам следовал д'Эскранвиль. Он схватил Анжелику за плечо:
   - Помни, - прошипел он, - о кошках...
   Только мысль об ужасной смерти, ожидавшей ее, и надежда на освобождение благодаря вмешательству двух рыцарей придали ей мужества предстать перед сотнями распутных глаз, устремившихся на нее, едва она появилась.
   В комнате установилась настороженная тишина. Три дня в Кандии только и говорили, что о предстоящей продаже прекрасной француженки. Все зрители алчно подались вперед, рассматривая каждую деталь закрытого покрывалами дорогого товара.
   Эриван сделал знак молодому евнуху, который подошел к Анжелике и распустил покрывало, скрывавшее ее лицо. Оно упало на пол. Глаза Анжелики сверкнули при виде всех этих напряженных мужских лиц, прикованных к ней, а мысль, что сейчас ее разденут перед ними донага, была настолько отвратительна, что она замерла и смертельно побледнела. Ужасная дрожь пробежала по всему телу. Эта дрожь и гордый, почти властный взгляд зеленых, цвета морской воды глаз, казалось, наэлектризовали до этого несколько разморившихся людей. В сластолюбивом восхищении ее красотой публика кивала головами.
   Эриван начал торг:
   - Пять тысяч пиастров.
   В дальнем углу комнаты наблюдавший за аукционом маркиз д'Эскранвиль задрожал. Вдвое против цены, с которой договаривались начать торг: проклятая вошь Эриван. Он сразу же уловил возникшее в аудитории возбуждение приобретательства, которое могло взвинтить цены за все разумные пределы. Люди вели себя как записные игроки, не думающие ни о чем, кроме выигрыша.
   - Пять тысяч пиастров!
   - Семь тысяч! - крикнул черкесский принц.
   Глава белых евнухов пробормотал новую цену. Тогда в непоколебимом желании выиграть торг во что бы то ни стало принц объявил:
   - Десять тысяч!
   В комнате установилась тишина. Анжелика украдкой взглянула на мальтийских рыцарей, ни один из которых еще не открыл рта. Дон Хосе с улыбкой, игравшей в уголках рта, наклонился вперед:
   - Принц, - сказал он, - теперешний верховный священнослужитель великого султана проповедует строгую экономию. Я уважаю богатство султана, но ведь десять тысяч пиастров - это сумма, за которую можно купить команду на целую галеру.
   - Султан Султанов может пожертвовать одной из своих бесчисленных галер, если таково будет его высочайшее желание, - весело ответил принц, с торжеством глядя на Шамиль-бея, жирное женоподобное лицо которого выражало глубокое разочарование. Главный евнух Сулеймана-аги был бы несказанно горд, если бы ему удалось добыть это сокровище для своего хозяина, но он не забывал о своих ресурсах и твердо знал, как далеко ему можно зайти.
   Установилась тишина. Вдруг Анжелика почувствовала на плечах руки молодого евнуха, освобождавшие покрывало, прикрывавшее ее грудь. Теперь она была обнажена до бедер. Тело ее покрылось испариной, отчего золотистая при свете свечей кожа приобрела жемчужный оттенок.
   Евнух вынул заколки, которые удерживали ее волосы, и они золотым дождем рассыпались по плечам. Инстинктивным движением женщины, чувствующей, как рассыпается прическа, она подняла руки, чтобы подхватить шелковистые локоны, и открыла твердые, идеальной формы полушария грудей. Она выглядела как женщина, застигнутая за туалетом.
   По комнате прокатился восхищенный шепот. Один итальянский пират вслух выругался.
   Шамиль-бей решил, что хозяин простит ему расточительность, и выкрикнул:
   - Одиннадцать тысяч пиастров!
   Старый суданец вскочил на ноги и нараспев произнес длинную речь, которую переводил Эриван:
   - Одиннадцать с половиной тысяч пиастров для бедного старика, рискующего всем своим состоянием, чтобы заполучить это сокровище, расположения которого стали бы добиваться шейхи Аравии, правители Эфиопии, короли Судана и даже властители далеких африканских равнин.
   Установилась еще одна долгая пауза. Анжелика с ужасом подумала, что этот черный старик мог напугать двух наиболее могущественных соперников своей показной дерзостью.
   Мальтийский рыцарь опустил темные веки и произнес:
   - Двенадцать тысяч пиастров.
   - Тринадцать тысяч! - крикнул принц Риом Мирза.
   И опять испанец саркастически сказал ему:
   - Неужели вы думаете, что Султан Султанов будет благодарен вам за то, что вы транжирите его деньги? Все знают о плачевном состоянии его казны.
   - Я сейчас выступаю не от имени султана, - ответил принц, - а от своего собственного. Я хочу эту женщину, - он не сводил с Анжелики черных глаз.
   - В любом случае не рискуете ли вы головой? - спросил мальтийский рыцарь.
   С оттенком нетерпения принц повторил:
   - Тринадцать тысяч пиастров!
   - Пятнадцать тысяч, - вздохнул дон Хосе.
   В аудитории опять поднялся шепот. Шамиль-бей с отсутствующим видом шевелил губами, прикидывая, можно ли расстроить свой бюджет на несколько лет, чтобы потешить тщеславие и приобрести эту редкую жемчужину для сераля Сулеймана-аги.
   - Шестнадцать тысяч! - крикнул Риом Мирза, явно выбитый из колеи, потому что он снял свою каракулевую шапку и вытирал пот со лба.
   - Кто больше? - вопрошал аукционер, повторив эти слова на нескольких языках.
   Ничто не нарушало установившуюся тишину. Европейские пираты не открывали рта, увидев с самого начала, что цены намного превышают их возможности. Проклятый д'Эскранвиль! За одну эту женщину он должен выручить столько, что хватит расплатиться со всеми долгами, да еще купить новый корабль для своей эскадры.
   - Кто больше? - повторил Эриван, кивая в сторону дона Хосе.
   - Шестнадцать с половиной тысяч, - без всякого выражения произнес рыцарь.
   - Семнадцать тысяч, - упорствовал принц.
   Последние две цены последовали друг за другом со скоростью ружейных выстрелов. Анжелика растерялась от стольких голосов, говоривших по-итальянски, по-гречески, по-французски и еще на языках, которые она не могла определить. Теперь она не понимала, что происходит, но чувствовала смертельный страх. Она видела, как перекосилось лицо дона Хосе, как помрачнел Балифф. Дрожа, она пыталась подобрать волосы. Кончится ли когда-нибудь эта пытка?
   В конце комнаты поднялся высокий араб в белых одеждах и с грацией пантеры направился к возвышению. Анжелика слышала, как Эриван назвал его имя - Накер Али. Под полосатой красно-белой чалмой на темном, с большим носом лице, обрамленном черной бородой, сверкали темные глаза.
   Наклонившись вперед, но не отрывая глаз от Анжелики, он вынул из мешочка, который носил на груди, какие-то предметы и разложил их на вытянутой ладони - самые ценные из самоцветов, которые он привез из последнего путешествия в Индию: два сапфира, рубин размером с грецкий орех, изумруд, голубой берилл, опалы, бирюзу. В другой руке он держал ювелирные весы, на одну чашку которых по очереди переложил все камни. Эриван наклонился через его плечо, быстро подсчитал на пальцах стоимость камней. Наконец он с торжеством объявил:
   - Двадцать тысяч пиастров!
   Анжелика в панике взглянула на дона Хосе. Предел, который он определил для торга, теперь был превзойден. Балифф де Ла Марш громким шепотом взмолился:
   - Попробуйте еще раз, брат.
   Принц Риом Мирза скрежетал зубами, но не сдавался. Нельзя было позволить обычному торговцу с берегов Красного моря, как бы богат он ни был, увести такую великолепную женщину. Она была слишком хороша для гарема простого лавочника где-нибудь на окраинных улочках Кандии или Александрии, провонявшей прогорклым маслом и жареной саранчой.
   Он отвел дона Хосе в сторону и сказал, что убьет его вот этими самыми руками, если он не надбавит. Рыцарь Мальтийского ордена принял вид мученика и, похожий на святого с алтаря старой испанской церкви, выждал, пока стихнет шум. Потом он назвал последнюю цену:
   - Двадцать одна тысяча пиастров!
   Глаза турецкого губернатора Кандии были полны злобы, когда он вынул изо рта чубук кальяна и спокойно сказал:
   - Двадцать одна тысяча пятьсот пиастров.
   Дон Хосе бросил на него взгляд, подобный отравленному кинжалу. Он знал наверное, что турок не имеет такого кредита и лишь старается превзойти суверенное государство Мальту, ведущую христианскую державу. У него возникло искушение прекратить торг и заставить старого хитрого пашу раскошелиться на двадцать одну тысячу пиастров. Но жалостливое лицо Анжелики тронуло его, тем более что он терпеть не мог действовать под влиянием сантиментов.
   Эриван также знал, что последняя цена турецкого губернатора - не более чем шутка. Он сделал перерыв в торгах, достаточно длительный, чтобы убедить губернатора не продолжать такой игры, потом повернулся к дону Хосе:
   - Кто больше?
   - Двадцать две тысячи, - сказал дон Хосе де Альмандо.
   Надолго установилась тишина. Но Эриван еще не разыграл своего последнего козыря. Опыт научил его, что страсти в людях сильнее деловой расчетливости. Дон Хосе де Альмандо, который действовал из принципиальных соображений, не мог вести себя на аукционе так же целеустремленно, как человек, воспламененный жадностью.
   Накер Али, стоя на коленях у основания возвышения, поднял глаза на Анжелику, словно она была видением. Его тонкие губы дрожали, он не снимал руки с мешочка, висящего у него на груди, потом отпустил его.
   Евнух расстегнул застежку, удерживающую последнее покрывало на бедрах, и оно скользнуло на пол к ногам Анжелики.
   Ей были видны мужчины, трясущиеся от страсти, наклонившиеся вперед, поближе к сверкающей фигуре, открывшейся им, прекрасной, как греческие статуи в тени олеандров на забытом острове. Но она была статуей живой, трепещущей, обещающей наслаждение, которое заставляло мужчин терять разум. Каждый из участников торга мечтал об опьянении при обладании ею, предвкушая, как она уступит его желанию.
   Анжелику бросило в жар, но это ощущение тут же сменилось могильным холодом. Чтобы не видеть больше этих жадных глаз, она закрыла лицо локтями и сплела пальцы на затылке. Стыд и отчаяние сделали ее слепой и глухой ко всему происходящему вокруг, так что она не видела, как Накер Али вытащил из своего мешочка огромный алмаз и положил его, сверкающий на свету, на ладонь.
   - Двадцать три тысячи пиастров! - объявил Эриван.
   Дон Хосе отвернулся.
   - Кто больше? - соблазнял Эриван. - Кто больше?
   Принц Риом Мирза взревел от муки и ногтями царапал себе щеки в знак отчаяния. Слабая улыбка осветила лицо араба.
   Тогда поднялся на ноги Шамиль-бей, главный евнух. За последние минуты он успел прикинуть свои финансовые возможности, придумать, как он сумеет объединить размещенные в нескольких местах деньги своего хозяина и покрыть дефицит. Холодно и бесстрастно он проронил:
   - Двадцать пять тысяч пиастров.
   Лицо Накера Али угасло. Он снова собрал свои драгоценные камни в мешочек и спрятался в тени в дальнем углу комнаты.
   Поворачиваясь к Шамиль-бею, Эриван поднял свой молоток, но рука его замерла в воздухе, будто парализованная. Тишина была такой многозначительной и такой продолжительной, что Анжелика осознала ее и отняла руки от лица. То, что она увидела, так потрясло ее, что она подумала было, не сходит ли она с ума. Она вздрогнула, как сумасшедшая.
   У основания возвышения стояла появившаяся здесь совершенно бесшумно массивная фигура, черная с головы до ног. Черный плащ окутывал ее, на руки были натянуты черные перчатки, черная бархатная маска скрывала лицо до самой угольно-черной бороды. Незнакомец был похож на видение из страшного сна. Позади Анжелика узнала капитана Язона.
   Эриван медленно опустил руку, занесшую было молоток, поклонился до земли и елейным голосом проговорил:
   - Эта женщина продается. Она интересует вас, ваша милость, господин Рескатор?
   - Какова последняя цена? - Голос, исходивший из-под маски, был глубоким и хриплым.
   - Двадцать пять тысяч пиастров.
   - Тридцать пять тысяч!
   Эриван раскрыл рот. Капитан Язон повернулся к собравшимся и повторил громовым голосом:
   - Тридцать пять тысяч пиастров от имени моего хозяина, господина Рескатора! Кто больше?
   Шамиль-бей сжался на своей подушке, не говоря ни слова.
   Анжелика услышала, как с легким стуком упал молоток. Темная фигура, от которой она не отрывала измученных глаз, казалось, увеличилась в размерах человек подошел к ней и накинул тяжелый черный бархатный плащ, сняв его с плеч. Плащ закрывал Анжелику почти до пят. Инстинктивно она обернула плащ вокруг тела. Никогда, никогда, до самой смерти не забудет она позора, на который ее выставили.
   Незнакомые руки все еще крепко держали ее, хозяйские руки, которые поддерживали ее в стоячем положении, потому что ноги не держали ее, и Анжелика понимала, что если бы не эта поддержка, она рухнула бы на пол.
   Глубокий хриплый голос говорил:
   - Великолепно, Эриван. Француженка, да какая! Кто хозяин?
   Маркиз д'Эскранвиль вышел вперед, шатаясь, как пьяный, сверкая белками глаз. Он указывал дрожащим пальцем на Анжелику.
   - Сука! - уныло сказал он. - Самая бесстыдная в мире. Смотри, проклятый колдун, как бы она не выела тебе сердце!
   Кориано бросился к нему из коридора, откуда он наблюдал за аукционом своим единственным глазом. Обнажая беззубые десны в подобострастной улыбке, он сказал:
   - Не слушайте его, ваша милость. Он потерял голову от радости. Это очаровательная женщина, в высшей степени восхитительная. Мягкая и послушная.
   - Врун! - ответил Рескатор. Он запустил руку в парчовый мешочек, висевший у него на поясе, вытащил кошелек с экю и швырнул его Кориано, единственный глаз которого расширился до размеров блюдца.
   - Но, ваша милость, я получу свою долю добычи, - прохрипел он.
   - Возьми в счет этого.
   - Почему?
   - Я хочу, чтобы сегодня вечером все были счастливы.
   - Браво! Брависсимо! - заорал Кориано, подбрасывая шляпу в воздух. - Да здравствует господин Рескатор!
   Рескатор поднял руку.
   - Пусть начинается праздник!
   Капитан Язон пригласил всех собравшихся. Крупнейший торговец серебром на Средиземном море предложит им танцовщиц, вино, кофе, музыку, жареную баранину. Целый бык будет послан командам всех пиратских кораблей, стоящих в порту, и тридцать бочонков вина будет открыто на всех площадях города. По улицам будут ходить слуги, предлагая корзины с пирожными, и с крыш домов будут разбрасываться конфеты. Кандия в эту ночь будет веселиться в честь француженки. Таковы желания господина Рескатора.
   Все - и корсары, и принцы - расположились на подушках в ожидании пира. Лишь два мальтийских рыцаря направились к двери. Рескатор сам обратился к ним:
   - Господа, вы не желаете быть нашими гостями?
   Дон Хосе бросил на него уничтожающий взгляд и с достоинством удалился вместе с Балиффом де Ла Маршем.
   Глава четырнадцатая
   Постепенно до Анжелики доходило, что она продана - продана пирату, который заплатил за нее цену судна вместе с командой! Но если мыслить здраво, то она всего лишь перешла из рук одного хозяина в руки другого судьба, которая в дальнейшем будет определять ее существование, существование красивой, желанной женщины. Она издала душераздирающий крик, вложив в него все свое отчаяние, весь испытываемый ею ужас, все свое бессилие перед обманом и внезапным поворотом судьбы.
   - Нет! Не продана! Не продана! - она бросилась на янычар Рескатора, которые, будто в кошмаре, окружили ее, и какое-то мгновение боролась с ними. Но они крепко схватили ее и бросили к ногам хозяина. Однако она продолжала скулить: "Не продана! Нет!"