Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   Араб взял верблюда и мула за уздечки и повел их к караван-сараю. Пиччинино отсчитал ему деньги, и беглецы направились дальше по каменной тропе. Сразу за песчаной дюной показалась река, окаймленная широкой полосой тростниковых зарослей.
   - Мы будем весь день прятаться в этом болоте, - объяснил Колен Патюрель. - Каждый выберет себе место подальше от других, чтобы нас не выдал примятый тростник. После наступления ночи я позову вас криком дикого голубя, и мы опять соберемся вон там, у деревьев. У всех есть еда и вода. Ну, до ночи...
   Они рассыпались среди высокого тростника с острыми листьями, ранившими им кожу. Почва под ногами была губчатой или потрескавшейся от солнца. Анжелика нашла местечко, где земля была покрыта мхом, и растянулась на этом мягком ковре.
   День тянулся бесконечно. Жара на болоте казалась удушающей, вокруг Анжелики непрерывно жужжали и зудели комары и мухи. К счастью, намотанные во много слоев покрывала защищали ее от укусов. Она немного попила и съела пшеничную лепешку. Небо в зените лучилось расплавленным золотом. Тростник вокруг нее отбрасывал черные, как смоль, тени. Она задремала.
   Проснувшись, она услышала голоса и решила было, что ее разыскивают товарищи, но вечер еще не наступил. Небо еще слепило глаза, как металл в доменной печи. Неожиданно она увидела фигуру в арабской одежде, поднявшуюся над тростником менее чем в двух футах от нее. Лица человека ей не было видно, и она не могла определить, кто это. Арлезианец? Венецианец?
   Человек обернулся, и она разглядела, что лицо его было обязано своей темной кожей отнюдь не соку грецкого ореха! Это был мавр. У нее перестало биться сердце. Однако мавр не увидел ее. Он разговаривал с кем-то, остававшимся для нее невидимым.
   - Не так уж хорош этот тростник. Похоже, он весь вытоптан каким-то животным. Пойдем на другой берег, а если не найдем ничего лучшего, мы сможем вернуться сюда.
   Не веря своему счастью, она слушала, как они с шумом удаляются. Вдруг волосы у нее встали дыбом - неподалеку раздался другой голос. Но она тут же узнала его - это был Франсис-арлезианец. Он начинал петь.
   "Дурак! - подумала она со злостью. - Он привлечет мавров, и они выследят нас по следам". Но она все же не осмеливалась подобраться поближе, чтобы заставить его замолчать, или окликнуть его. Но все было спокойно, и через некоторое время она решилась проскользнуть к нему.
   - Кто идет? - спросил он. - А, это ты, очаровательная Анжелика!
   Она вся дрожала от злости и волнения:
   - Ты сошел с ума - петь! На болоте мавры, они режут тростник. Просто чудо, что они не услышали тебя.
   Беззаботный молодой провансалец побледнел:
   - О боже, я и не думал об этом! Я так счастлив, что оказался на свободе, впервые за восемь лет, что все время думаю о старинных песнях моей земли. Ты думаешь, они слышали меня?
   - Будем надеяться, что нет. Но замри и не шевелись.
   - Но если их только двое... - Он вытащил кинжал и потрогал его лезвие. Сжимая оружие в руке, он опять вернулся к своим мечтам: - Там, в Арле, у меня была девушка. Как ты думаешь, она все еще ждет меня?
   - Сильно удивлюсь, если это так, - уверенно ответила Анжелика. - Восемь лет - это большой срок. У нее, наверное, уже куча детей - от другого.
   - Ты в самом деле так считаешь? - произнес он разочарованно.
   Теперь он по крайней мере не будет петь от радости. Они сидели, слушая, как шуршит тростник в тишине. Анжелика подняла глаза и с облегчением вздохнула. Наконец-то небо на западе начало краснеть. Скоро должен наступить вечер, и ночь придет к ним на помощь, дав в проводники свои звезды.
   - Куда мы движемся? - спросила она.
   - На юг.
   - О господи, зачем?
   - Это единственное направление, где нас не разыскивают солдаты Мулаи Исмаила. Кто из рабов будет искать убежища в пустыне на юге? Потом мы свернем наискосок к востоку, а потом - прямо на север, далеко обойдя Мекнес и Фес и направляясь с проводником к Сеуте или Мелилье. Это вдвое удлинит наш путь, но наполовину уменьшит риск. Мышь играет со старым котом. Мулаи Исмаил ждет, что мы направимся на север или на запад, а мы на самом деле южнее или восточнее. Остается только надеяться, что к тому времени, когда мы наконец возьмем нужное направление, он устанет подстерегать нас. Во всяком случае, тот, кто устремляется по прямому пути, никогда не достигает цели. Мы можем по крайней мере попробовать противоположный путь. Не забывай, что местные вожди головой отвечают за то, чтобы беглые христиане не пробрались на свободу через их земли. И не сомневайся - они начеку. Все их гончие обучены выслеживать христиан.
   - Тс-с! - предупредила она. - Слышишь сигнал?
   Неясные тени становились длиннее, когда с болота послышались призывы дикого голубя. С величайшей осторожностью беглецы выбирались из своих тайников, молча собирались, чтобы проверить, все ли на месте, и продолжить путь.
   Они шли всю ночь. Путь их лежал наполовину среди деревьев, наполовину же - по открытым пространствам, и временами бывал настолько усеян камнями, что становилось трудно идти. Больше всего они хотели избежать встречи с местными жителями и, ориентируясь на крики петухов и лай собак, далеко обходили населенные места. Ночи были холодными, но многие мавры спали в полях, чтобы стеречь свой неубранный урожай. Чуткий нос Пиччинино чуял запах дыма, а острый слух маркиза де Кермура различал малейший звук. Он часто прикладывал ухо к земле. Им пришлось спрятаться в зарослях шиповника, чтобы пропустить двух всадников, - к счастью, при них не было собак.
   Утром они спрятались в каком-то лесу, где в изматывающем ожидании прошел следующий день. Их начинала мучить жажда, потому что запасы воды подошли к концу. Они искали в лесу источник и наконец услышали кваканье лягушки, которое привело их к озеру со стоячей водой, кишевшей козявками. Они процедили воду через ткань и все равно пили ее. Анжелика уединилась невдалеке от мужчин и заснула, но ей снилась купальня султанши с чистой, ароматной водой и служанки, поливавшие ее розовой водой, когда она выходила из ванны. Вот принять бы ванну сейчас. Отделаться бы как-нибудь от пропитанных потом покрывал, липнущих к телу. Как она проклинала Колена Патюреля, который настаивал, чтобы она все время закрывала лицо этим плотным покрывалом!
   Анжелика пустилась в размышления о печальной судьбе мусульманских женщин из бедных слоев. Наконец-то она сумела понять, что спокойная жизнь в гареме была для них пределом мечтаний, как для бедной старухи Фатимы-Мирелы. Анжелика была к тому же ужасно голодна. Ее желудок уже слишком привык к пастиле и конфетам и протестовал против того, что весь дневной рацион состоял из одной пшеничной лепешки - это было все, что каждый из них мог себе позволить.
   Бывшие рабы страдали меньше, чем Анжелика, потому что их дневной паек не очень отличался от того, что они имели, находясь в рабстве, и они умели довольствоваться еще меньшим. Они переняли от своих хозяев-арабов благословение аскетизма и довольствовались горсткой ячменной муки и несколькими финиками.
   Анжелика прислушивалась к их разговорам:
   - Помните день, - говорил баск Жан д'Гарростегю, - когда вы заставили пашу Ибрагима съесть кусок нашего крошащегося хлеба - это когда он приехал к нам с побережья? Он высказал Мулаи Исмаилу резкий протест. Ну и разговоров же тогда было!
   - Между Высокой Портой и Марокко чуть не началась война из-за рабов.
   - В этом случае Турция была бы разбита, - заявил Колен Патюрель. - Хоть это и огромная империя, они должны бояться Мулаи Исмаила. Он такой фанатик. Кто знает, не угрожает ли он сейчас Константинополю?
   - Это не помешало тебе добиться уступок для нас, не говоря о вине и коньяке.
   - Я объяснил, что христиане не могут работать, сидя на одной воде. Так что, если он хочет поскорее увидеть свою мечеть завершенной... - Анжелика услышала их смех. - "Интересно, - думала она, - будет ли у них более привлекательная тема для беседы, чем рабство в Берберии?"
   Наступил вечер, и они снова возобновили свой путь. Луна светила среди звезд, как золотой серп. Посреди ночи они приблизились к селению, в котором поднялся собачий лай. Колен Патюрель скомандовал остановиться.
   - Нам придется пройти здесь, или мы пропали, - сказал он.
   - А почему не пройти через тот лес слева? - предложил маркиз де Кермур.
   Немного поспорив, они вошли в лес, но он оказался настолько густым, что они, пройдя примерно пол-лиги через колючий кустарник, исцарапав руки и разодрав одежду, вынуждены были вернуться на дорогу. Анжелика потеряла сандалию, но не посмела признаться. Беглецы вышли на окраину селения. Нужно было принимать решение.
   - Пошли! - сказал Колен Патюрель. - И да поможет нам Бог!
   Как можно скорее, бесшумные, словно призраки, пробирались они по узким улицам между грязных хижин. Повсюду рычали собаки, но людей не было видно до самого последнего дома, откуда появился человек, который принялся кричать на них. Колен Патюрель без запинки отвечал ему, что они направляются к знаменитому отшельнику Адуру Смали, творившему чудеса совсем рядом, и что они торопятся, потому что им сказали, будто его магические чары в полную силу проявляются до восхода солнца.
   Миновав опасное место, они без остановок продолжали путь по боковой дороге на случай, если обитателям селения придет в голову преследовать их. Но жители этих мест не привыкли искать беглых рабов, направляющихся на юг, и их собаки не были натасканы для охоты на людей.
   С первыми проблесками рассвета они, наконец, встали на привал. Анжелика без сил опустилась на землю. От страха она шла в полубессознательном состоянии, а теперь заметила, что до костей поранила об острые камни на дороге босую ногу, которая ужасно болела.
   - Что-то случилось, малышка? - спросил Колен Патюрель.
   - Я потеряла одну сандалию, - ответила она, едва не плача.
   Нормандец не выразил ни малейшего сочувствия. Он опустил свой мешок на землю и вытащил из него пару женских сандалий:
   - Я попросил Рашель, жену Самюэля Манморана, положить для тебя лишнюю пару, потому что подумал о такой возможности. Мы, мужчины, можем идти босиком, если понадобится, но за тобой мы должны присматривать, - он опустился перед ней на колени, полил какой-то мазью из бутылочки на кусок полотна и смазал израненную ногу. - Почему ты не сказала раньше, чтобы не доводить ногу до такого состояния?
   - Нужно было пройти через селение. Я так боялась, что ничего не чувствовала.
   В огромной ладони нормандца ее ступня казалась маленькой и хрупкой. Он втирал мазь полотняной тряпкой, настойчиво глядя на нее голубыми глазами.
   - Ты боялась, но все равно продолжала идти, а? Отлично! Ты прекрасный товарищ!
   Теперь ей стало ясно, почему его звали королем: он умел завоевать уважение и быть в то же время нежным и мягким. Она была глубоко убеждена, что Колена Патюреля нельзя победить. Под его защитой она наверняка доберется до христианских земель, увидит наконец завершение своего путешествия, какие бы трудности не встретились у них на пути. У нее пропал страх перед дикой страной и заселявшими ее жестокими людьми, и она забыла, что каждый шаг они делали с величайшими предосторожностями, как канатоходцы, балансирующие над зияющей бездной. Она заснула, спрятавшись среди обжигающих камней и прижав лицо к земле в поисках прохлады.
   Дороги в пустыне пересекали огромные пространства, на которых лишь изредка встречались пальмы, но рядом с ними не бывало ни источников, ни водоемов. Толстые отложения белоснежной селитры сверкали в низинах у подножий бесплодных песчаных дюн. Колен Патюрель подобрал несколько кусков селитры и спрятал в своем мешке, запасая на то время, когда они повернут к северу. Они могли набить газелей и диких кабанов, натереть их солью, чебрецом и диким перцем, поджарить на сильном огне и съесть, запивая свежей водой из колодцев.
   Боже милосердный, где эта свежая вода? У них языки присохли к нёбу.
   Анжелика проснулась от жажды. Ее щеку, с которой соскользнуло покрывало, обожгло солнце. Кожа приобрела цвет вареного омара и так горела, что нельзя было прикоснуться. Из-за скрывавшей ее скалы донеслось несколько медленных ударов. Колен Патюрель воспользовался привалом, чтобы размяться. Жажда и усталость были ему нипочем. Он выдернул из земли пень и придал ему форму огромной дубины, которую и испытывал, нанося удары по скале.
   - Оружие ничуть не хуже шпаги де Кермура, - хвалился он. - Может, оно не годится, чтобы проткнуть живот, но им можно вложить чуточку ума в череп какого-нибудь мавра.
   Солнце садилось в языках пламени. Беглецы утомленно разглядывали холмы, исчезавшие в бархатной голубизне, обтекавшей их склоны подобно рекам, которые они так жаждали увидеть.
   - Мы хотим пить, Колен...
   - Терпение, друзья! Мы должны пересекать горы, где есть глубокие ущелья, где среди пустыни в тени сохранились источники. До завтрашнего вечера мы найдем чем промочить горло.
   Для обезумевшей от жажды группы это был очень долгий срок, но у них не было иного выбора, кроме как ждать, когда сбудется это предсказание. Колен дал каждому кусок ореха, растущего в сердце Африки, - его любят жевать негры, гвардейцы Мулаи Исмаила, во время долгих переходов. Он имел горьковатый вкус, и его нужно было подольше держать во рту, но он возвращал силы и притуплял муки голода и жажды.
   С приходом ночи они снова пустились в путь. Вскоре началось восхождение на утесы, казавшиеся почти неприступными и при дневном свете, а в темноте тем более. Света луны было недостаточно, чтобы выбрать наилучший путь. Иногда им приходилось, взявшись за руки, вытаскивать друг друга на ровное место. Двигались они очень медленно. Камни, срывавшиеся из-под их ног, скатывались в пропасть, и эхо их ударов разносилось в тишине ночи. Воздух становился все холоднее и холоднее. Они уже не обливались потом, а дрожали в своей изодранной одежде. Несколько раз Колен, шедший первым, бывал вынужден, несмотря на опасность, остановиться и высечь кремнем искру, чтобы разглядеть, где он находится. Арабы в долине могли увидеть огонь в таком необычном месте и задуматься о людях, оказавшихся на этих утесах.
   Карабкаясь, Анжелика поражалась собственной выносливости; она приписывала ее ореху Колена, который все время жевала. Она не выпускала из виду своих товарищей и старалась не отставать. Неожиданно она услышала звук, похожий на падение лавины. Что-то прокатилось мимо нее и исчезло во мраке. Потом из бездны донесся нечеловеческий крик и глухой удар. Она вцепилась в выступ скалы, не смея двинуться ни вперед, ни назад.
   Послышался голос баска:
   - Колен, кто-то упал!
   - Кто?
   - Не знаю.
   - Женщина?
   Анжелика чувствовала, что у нее так стучат зубы, что она не в силах издать ни звука.
   - Анжелика! - крикнул вожак, опасавшийся, что неопытная женщина упала и разбилась насмерть. С его стороны было глупостью, что он не пустил ее вместе с Коленом, который чувствовал себя уверенно, как горный козел. Они предоставили ее самой себе, и вот... - Анжелика! - вскричал он, как будто эхо его голоса могло исправить непоправимое.
   Она чудом сумела выдавить:
   - Я здесь.
   - Отлично. Не двигайся. Жан?
   - Здесь!
   - Жан-Жак?
   - Здесь!
   - Франсис?
   Молчание.
   - Франсис из Арле! Пиччинино!
   - Здесь!
   - Маркиз? Колен?
   - Здесь! Здесь!
   - Должно быть, это арлезианец, - сказал Колен Патюрель, осторожно спускаясь к ним.
   Они собрались вместе, чтобы обсудить, что могло случиться. Арлезианец, должно быть, находился чуть выше Анжелики. Она сказала, что слышала, как он скользил по гравию, а потом - хриплый вскрик, короткая тишина, глухой удар тела, разбившегося в пропасти.
   - Нужно дождаться дневного света, - решил нормандец.
   Они ждали, съежившись в расщелинах и дрожа от холода. Рассвет был ясным и ярким. Вокруг розовеющей горы в лимонно-желтом небе парил одинокий орел. На фоне восхода птица казалась прекрасной, как большая бронзовая эмблема священной римской империи. Орел описывал постепенно сужающиеся круги над ущельем.
   - Он, должно быть, там, - нормандец следил за полетом птицы.
   Как только рассветный полумрак позволил им видеть, они вопреки всему рассматривали друг друга, надеясь увидеть черные глаза и курчавую бороду не покидавшего их арлезианца, но веселого провансальца не было среди них. Наконец они разглядели его, лежащего на дне пропасти, - белое пятно на фоне нефритово-черного камня.
   - Может, он только ранен...
   - Дай мне веревку, Кермур.
   Колен Патюрель надежно закрепил ее за скалу и пропустил другой конец вокруг талии с ловкостью моряка, всю жизнь имевшего дело с веревками и узлами. Он было начал спускаться, но передумал и, взглянув на кружащегося орла, сказал:
   - Дайте-ка мне дубинку.
   Он привязал ее к поясу. Она мешала ему при спуске, но все же он проделал это мастерски.
   Товарищи, наклонившись над обрывом и затаив дыхание, следили за ним. Они видели, как он поставил ногу на выступ, где лежало тело, и наклонился над ним. Они видели, как он закрыл мертвому глаза и перекрестил его.
   - Бедный арлезианец, - вздохнул Жан-Жак.
   Все понимали, чего лишила их эта потеря, - неистребимых воспоминаний о тяжком труде и пытках, о надежде и веселье, и песен, которые пел он под звездными небесами Африки, когда холодный бриз шевелил кроны пальм над проклятыми судьбой рабами и умерял их тоску. Анжелика разделяла общее горе, неожиданно проявившееся на этих темнокожих озабоченных лицах.
   - Колен! Следи за орлом! - крикнул маркиз де Кермур.
   Птица взмыла в небо, как будто вознося молитву, но теперь она молнией падала вниз. Они слышали, как она бьет крыльями, закрывая от них Колена Патюреля. Какое-то время они не могли видеть хода схватки, завязавшейся между человеком и птицей. Наконец они снова увидели своего вожака, размахивающего громадной дубинкой, как мельница крыльями.
   Ему трудно было сохранять равновесие на узком выступе, но он сражался с такой энергией и осмотрительностью, словно не думал об отступлении. Он не прижимался к скале, которая стесняла бы его движения, а встал на краю утеса. Малейший неосторожный шаг или плохо рассчитанный взмах, - и он упал бы в пропасть. Он бил своего противника, не переводя дыхания, а орел не мог достойно ответить ему. Несколько раз орел отступал, волоча перебитое Коленом крыло, но снова бросался в бой, сверкая глазами и выставив вперед когти.
   Наконец Колен Патюрель сумел нанести удар по шее. Бросив дубинку, он выхватил нож, перерезал птице горло и швырнул ее в пропасть.
   - Пресвятая богородица! - прошептал старый Колен.
   Все были смертельно бледны, по лицам струился пот.
   - Так вы собираетесь меня поднимать? - донесся голос вожака. - Чего вы ждете?
   - Сейчас, ваше величество.
   Колен Патюрель перекинул тело арлезианца через могучие плечи, и начался мучительный и долгий подъем с ношей. Оказавшись наверху, он с минуту отдыхал, стоя на коленях и переводя дыхание. Кровь из ран, нанесенных птицей, бежала по груди и оставляла следы на белом бурнусе.
   - Я хочу оставить арлезианца здесь, - заявил он, - но не могу бросить его на растерзание хищным птицам.
   - Ты прав, Колен. Похороним его по-христиански.
   Пока они разгребали камни, чтобы найти место, где можно было бы вырыть ножами могилу, Анжелика подошла к Колену Патюрелю, сидевшему на камне.
   - Позволь мне поухаживать за твоими ранами, как вчера ты ухаживал за моими, Колен.
   - Как я могу отказать, дорогая моя! Эта птица здорово изранила меня. Вытащи из заплечного мешка бутылку с коньяком и полей раны.
   Он даже не вздрогнул, когда она протирала нанесенные орлом глубокие раны на его груди. Прикасаясь к его телу, Анжелика чувствовала, как возрастает ее уважение. Такой человек - гордость своего создателя.
   Однако Колен Патюрель больше не думал о битве с орлом. Его мысли занимал Франсис-арлезианец, и боль его сердца не шла ни в какое сравнение с болью от ран, кровоточащих на его груди.
   Глава двадцать седьмая
   Три дня они блуждали среди голых обжигающих скал, терзаемые жаждой, и больше уже не передвигались по ночам, чтобы избежать несчастного случая в темноте. Местных жителей здесь было немного, но на второй день их окликнули два мавританских пастуха, пасших свое стадо в поросшем травой ущелье и подозрительно следивших за группой оборванцев, среди которых была женщина и еврей в длинном черном плаще.
   Колен Патюрель крикнул им, что они направляются в Мелажни, и это вызвало удивленные возгласы пастухов. Зачем идти в Мелажни через горы, когда самый короткий путь лежит через долину, где есть хорошо обозначенная дорога, расчищенная еще Мулаи Исмаилом и его черными рабами? Это или чужаки, сбившиеся с дороги, или разбойники, или - упаси Аллах - беглые христианские рабы! Оба пастуха рассмеялись при этом последнем предположении, но вдруг выражение их лиц изменилось, и они стали перешептываться, не отрывая глаз от путников, находившихся по другую сторону ущелья.
   - Дай мне лук, Жан д'Гарростегю, - сказал Колен Патюрель, - а ты, Пиччинино, стань передо мной так, чтобы они не видели, что я делаю.
   Вдруг мавры завизжали и пустились наутек. Но стрелы нормандца впились им в спины, и они покатились по крутому склону, а их овцы, перепугавшись, ринулись в ущелье, и многие из них свалились вниз, переломав себе ноги.
   - Стоило им поднять тревогу, и вся деревня поджидала бы нас у выхода из этой долины.
   Они были начеку. Им была видна дорога, о которой говорили пастухи, но не могло быть и речи о том, чтобы воспользоваться ею. Изорванная одежда и усталый, озабоченный вид выдали бы их первому встречному. Нужно было продолжать путь среди скал под палящим солнцем и бездонным голубым небом, под которым камни выглядели как обглоданные кости. Языки у них распухли от жажды, ноги кровоточили. К вечеру они увидели водоем, блестевший внизу, и, хотя спуск со скал был очень крутым, решили добраться до него, видя в этом свое единственное спасение. Подойдя ближе, они услыхали рычание и рев, эхом отдававшиеся в ущелье.
   - Львы!
   Они держались на крутых скалах, а звери, побеспокоенные срывавшимися из-под ног камнями, рычали под ними. Анжелика держалась за куст можжевельника, опасаясь, как бы он не вырвался из земли с корнями, и видела красно-бурых хищников, бродящих в нескольких футах под ее ногами.
   Нормандец, находившийся чуть выше ее, увидел, как она побледнела, разглядел ужас в ее глазах.
   - Анжелика! - позвал он. Когда он приказывал, его спокойный, ровный голос звучал по-иному, глубже и резче, и никто не мог не подчиниться ему. Анжелика, не гляди вниз! Не шевелись! Протяни мне руку!
   Он поднял ее, как перышко, и она вцепилась в него, прижимаясь лицом к его мощному плечу, чтобы не видеть, что творится внизу. Он терпеливо дождался, пока она перестанет дрожать, и, воспользовавшись тем, что леденящее кровь рычание львов на мгновение стихло, закричал:
   - Поднимаемся обратно! Нечего испытывать судьбу!
   - А вода! - простонал Жан-Жак.
   - Иди и набери, если ты такой смелый.
   Вечером Анжелика сидела поодаль от других. Все остальные устроились вокруг крошечного костерка - они осмелились разжечь его, чтобы испечь найденные клубни дикого картофеля. Она прислонилась головой к скале и мечтала о шербетах и ледяном питье, о воде, струящейся в тени пальм. "Ванну! - простонала она, - пить! Я больше так не могу!"
   Она почувствовала на своей голове ладонь - такую большую, что она могла принадлежать только нормандцу. Анжелика не имела сил пошевелиться, но он мягко провел по ее волосам, чтобы заставить ее поднять голову и увидеть кожаную бутыль с остатками воды, которую он протягивал ей. Она вопросительно подняла глаза.
   - Это для тебя, - сказал он. - Каждый отдал тебе последнюю каплю из своей порции.
   Теплая вода показалась ей нектаром, а мысль, что эти неотесанные люди жертвовали ради нее, придала ей мужества.
   - Спасибо. Завтра мои дела пойдут лучше, - произнесла она, стараясь растянуть губы в улыбке.
   - Конечно! Если кто-нибудь из нас и сможет терпеть дальше, то это будешь ты, - ответил он с такой убежденностью, что она действительно поверила ему.
   "Так мужчины считают меня более сильной, чем я есть", - подумала она, несколько успокоившись и вытягиваясь на своем каменном ложе.
   Она чувствовала себя ужасно одинокой со своей усталостью, несчастьями и страхами, как будто сидела в глубоком колодце, полностью оторванная от остального мира. Не то же чувствовал Данте, когда спускался в ад и слушал лай - в три глотки - Цербера? Не похоже ли это на ад? Да, это был ад, если бы не самоотверженность товарищей, предложивших ей последний глоток воды. Безнадежно! Но теперь забрезжила надежда. "В один прекрасный день мы увидим колокольни христианского города на фоне звездного неба, мы опять будем дышать свободно, мы напьемся..."
   На следующий день они спускались на равнину. Львы терзали остатки лошади, а это означало, что неподалеку есть селение. Они уже слышали собачий лай и опять повернули к горе, но вид колодца заставил их вновь вернуться к опасным для них населенным местам. К счастью, поблизости никого не было. Самого легкого, Жан-Жака, надежно обвязали веревкой и спустили в колодец с двумя тыквенными бутылками. Они слышали, как он плещется, а потом раздался такой вопль, что его поскорее вытащили наверх.
   Беднягу рвало так, что, казалось, душа у него расстается с телом. На дне колодца он почувствовал под ногами скелет животного. Не удержавшись, он наклонился попить, но проглоченная им вода была настолько отравлена разлагающимся мясом, что он чуть не умер на месте. Весь остаток дня он мучился от спазмов и едва тащился.