Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   - Ничего удивительного, - хихикал Савари, глаза которого блестели под очками. Греческий огонь... - Он столько болтал, что возбудил подозрения у обоих рыцарей.
   - Не вы ли один из тех рабов, которые вызвали эту ужасную катастрофу? Мы потеряли одну из наших галер...
   Савари благоразумно извинился и исчез. Со своими вопросами он явился к Анжелике. Куда ему теперь направиться? Должен ли он вернуться в Париж и написать в Академию наук статью о своих потрясающих опытах с мумие? Или отправиться на поиски Рескатора, чтобы узнать секрет огнетушителя? Или продолжать свое путешествие - опасное, зависящее от капризов судьбы, - чтобы пополнить запасы мумие в Персии? Теперь, когда у него уже не оставалось драгоценной склянки с мумие, с которой он носился как с писаной торбой, он выглядел совсем неприкаянным.
   И потом - что думает делать сама мадам дю Плесси-Белльер? Куда она направляется? Она не знала. Но внутренний голос шептал ей: "Вернись в свое стойло. Проси короля о прощении, вымаливай его милости. Тогда..." Но эта мысль возмущала ее, и она, вопреки самой себе, с новой надеждой вглядывалась в морскую даль.
   * * *
   Солнце садилось, и на колокольнях сотен городских церквей вызванивали Angelus. Анжелика закрыла окна. В этом шумном прославлении пресвятой девы она не могла собраться с мыслями.
   На ее постели лежал плащ Рескатора. Он был изрядно потерт, но она все равно не хотела терять его - для нее он был чем-то вроде трофея. Она растянулась на кровати и зарылась лицом в складки бархата. Морской ветер и брызги соленой воды не уничтожили тяжелого запаха. Едва вдохнув его, она вспомнила властную черную фигуру, возвышающуюся над ней. Она снова услышала его глубокий хриплый голос и заново пережила тот час в Кандии среди фантастических облаков ладана и табачного дыма, запаха кофе, звуков гитар. И вспомнились ей два сверкающих глаза, следящих сквозь прорези черной бархатной маски за каждым ее движением.
   Она застонала, прижала к себе потрепанную ткань, перекатывая голову то в одну, то в другую сторону и ощущая потерю, которую не была в состоянии ни назвать, ни описать.
   Колокольный звон понемногу стихал. Теперь звонили только один или два колокола, как басовое обигато мелодии. Анжелика расслышала стук в дверь стучали, очевидно, уже давно, но она ничего не слышала за колокольным перезвоном.
   - Войдите! - отозвалась она, вставая на ноги.
   В дверях появился паж в черной ризе.
   - Мадам, извините за беспокойство, но внизу вас спрашивает какой-то араб. Он говорит, что его зовут Мохаммед Раки, и он прибыл от имени вашего мужа.
   С того момента, как эти слова достигли ее сознания, Анжелика двигалась подобно марионетке. Не произнося ни слова, она пересекла комнату, как привидение, спустилась по длинной мраморной лестнице, прошла через вестибюль. Под венецианскими колоннами стоял человек - худощавый, как все берберы, одетый, как средневековый французский крестьянин, с редкой бородкой на лице. Когда она, сжав пальцы и нетерпеливо глядя на него, приблизилась, он низко поклонился.
   - Вас зовут Мохаммед Раки?
   - К вашим услугам, мадам.
   - Вы понимаете по-французски?
   - Я научился языку от французского дворянина, у которого служил когда-то.
   - Графа Жоффрея де Пейрака?
   По губам араба скользнула улыбка. Он ответил, что никогда не встречал человека с таким странным именем.
   - Ну, тогда...
   Мохаммед Раки знаком велел ей замолчать. Человека, которому он служил, зовут Джафар-эль-Колдун.
   - Так его зовут по-арабски, - заявил он. - Я знаю, что он высокого происхождения, но я никогда не слышал его титула, потому что он не рассказывал о себе. Когда он четыре года назад послал меня в Марсель, чтобы разыскать отца Лазарита и передать ему поручение насчет некоей мадам де Пейрак, я постарался забыть это имя, чтобы угодить человеку, который мне скорее друг, чем хозяин.
   Анжелика глубоко вздохнула. Колени у нее дрожали. Она жестом попросила араба проводить себя в глубь гостиной и опустилась на один из многочисленных диванов. Человек смиренно присел перед ней на корточки.
   - Расскажите мне о нем, - с трудом выдавила из себя Анжелика.
   Мохаммед Раки закрыл глаза и заговорил низким монотонным голосом, как будто повторяя урок:
   - Это высокий худой мужчина, обликом похожий скорее всего на испанца. На лице ужасающие рубцы. На левой щеке такие шрамы, - он провел на своей щеке букву V, - а еще один шрам идет от виска через глаз. Должно быть, сам Аллах сохранил ему зрение и уготовил для него славную судьбу. Волосы у него черные и густые, как грива у нубийского льва. Его черные глаза пронзают вас, как глаза хищной птицы. Он силен и ловок. Он великолепный фехтовальщик и может объезжать даже самых диких коней, но все же еще более замечательна в нем ученость и острота ума, которые произвели сильное впечатление на профессоров в Фесе, крупнейшем исламском университете.
   Анжелика почувствовала, как кровь снова заструилась у нее по жилам.
   - Изменил ли мой муж христианской вере? - с ужасом спросила она, тут же подумав, что для нее от этого ничего не меняется.
   Мохаммед Раки покачал головой.
   - Не так уж часто, - ответил он, - христиане живут в Марокко, не приняв нашей веры. Но Джафар-эль-Колдун прибыл в Марокко не как раб, а как друг нашего глубоко почитаемого святого отшельника Абд-эль-Мехрата, с которым много лет состоял в переписке, занимаясь, как и он, алхимией. Абд-эль-Мехрат принял его под свое покровительство и запретил кому бы то ни было прикасаться хотя бы к волоску на его голове. Они вместе отправились в Судан искать золото, именно тогда я и поступил на службу к французу. Они оба работали на сына короля Тафилалета, - рассказчик остановился и нахмурился, будто стараясь припомнить важную подробность. - Его повсюду сопровождал верный негр, отзывавшийся на имя Куасси-Ба.
   Анжелика закрыла лицо ладонями. Упомянутое арабом имя верного Куасси-Ба рассеяло ее сомнения даже в большей степени, чем предельно точное описание ее мужа, открывшее ей правду. Теперь путь, на котором она перенесла такие страдания и горести, был виден ей совершенно ясно. Она приближалась к его концу. Возвращение ее мужа к жизни завершилось, и тот, кто еще недавно был лишь мимолетным видением, теперь стоял перед ее взором в человеческом облике, и скоро она сможет прижать его к сердцу.
   - Где он? - взмолилась она. - Когда он придет ко мне? Почему вы не привели его?
   Араб снисходительно улыбнулся ее нетерпению. Уже два года как он оставил службу у Джафара-эль-Колдуна, взял жену и завел собственное маленькое дело. Но он часто слышит о своем прежнем хозяине, который много путешествует, а живет в Боне, городе на африканском побережье, где продолжает заниматься научными исследованиями.
   - Значит, мне остается только ехать в Бон, - сказала Анжелика.
   - Да, мадам. И если только никакая случайность не позовет вашего мужа в кратковременное путешествие, то вы без труда разыщете его, потому что буквально каждый может сказать вам, где он живет. Он знаменит по всей Берберии.
   Она быстро опустилась на колени, чтобы возблагодарить господа, но стук тросточки заставил ее поднять глаза. Она увидела Савари, стучавшего по мозаике наконечником своего огромного зонта.
   Завидев его, Мохаммед Раки встал и поклонился, говоря, что счастлив встретиться с выдающимся человеком, о котором говорил ему дядя.
   - Мой муж жив! - сказала Анжелика голосом, в котором слышалось волнение. - Мне только что доказали это. Мой муж в Боне, и я встречусь с ним там.
   Старый аптекарь пристально рассматривал араба поверх очков.
   - Ну и ну, - сказал он. - Вот уж не знал, что племянник Али Мектуба бербер.
   Мохаммед Раки, казалось, был одновременно удивлен и восхищен его наблюдательностью. В самом деле, ответил он, его мать, сестра Али Мектуба, была арабкой, а отец, на которого он похож, - бербером с Дабилийских гор.
   - А почему же дядя не приехал сюда с вами? - спросил Савари.
   - Мы плыли с ним в Кандию, когда со встречного судна нам сообщили, что француженка бежала и в настоящее время находится на Мальте. Дядя продолжил свой путь в Кандию, где его ждали дела, а я пересел на другой корабль и поспешил сюда, - он смотрел на Савари с победным видом и в то же время насмешливо. - Слухи на Средиземном море распространяются быстро, господин. Он вытащил из складок своей одежды кожаный мешочек и извлек из него письмо, написанное Анжеликой в тюрьме. - Не эту ли записку вы передали моему дяде?
   Савари поправил очки и прочитал письмо.
   - Эту самую. Но почему она не дошла по назначению?
   На лице Мохаммеда Раки отразилось страдание. Жалобным голосом он посетовал на явное недоверие со стороны Савари. Разве почтенный господин не знает, что Бон - это испанская колония, находящаяся в руках христиан, и два бедных мавра, сыновья пророка, не могут войти в этот город, населенный самыми фанатичными из католиков, не рискуя жизнью?
   - Тем не менее вы приехали на Мальту, - заметил Савари.
   Араб терпеливо объяснил, что, во-первых, Мальта принадлежит не Испании, а во-вторых, ему подвернулся удобный случай проникнуть на остров под видом слуги принца Ахмета Сиди, который направлялся на Мальту с выкупом за принца Лаи Лоума, брата короля Адена, недавно попавшего в плен к рыцарям.
   Савари удовлетворился этим объяснением.
   - Разве я не обязан быть недоверчивым? - обратился он к Анжелике, потом повернулся к берберу. - Чем вы докажете, что вы и есть Мохаммед Раки, бывший слуга человека, которого мы ищем?
   Лицо гостя опять омрачилось, и он с негодованием прикрыл глаза, потом снова успокоился и сказал:
   - Хозяин любил меня и подарил мне на память вот это, - из того же кожаного мешочка он достал драгоценный камень, оправленный в серебро. Анжелика узнала его с первого взгляда - топаз!
   Этот камень не имел особенно высокой цены, но Жоффрей де Пейрак очень дорожил им, потому что он принадлежал его семье уже много поколений. Он любил называть его своим счастливым талисманом. Она видела, как он носил его на серебряной цепочке поверх бархатного камзола. Позже, в Марселе, он показал его отцу Антуану, чтобы удостоверить свою личность.
   Она взяла камень из рук мавра и, закрыв глаза, в экстазе прикоснулась к нему губами.
   Савари молча наблюдал за ней.
   - Что вы намерены делать? - спросил он наконец.
   - Попробую добраться до Бона, чего бы мне это ни стоило!
   Не так-то просто оказалось уговорить мальтийских рыцарей взять молодую маркизу на борт галеры, чтобы доставить ее в Бон. Граф де Рошебрун, Балифф де Ла Марш, де Роже и даже дон Хосе де Альмандо - все старались отговорить ее от такой безумной затеи. В Берберии, говорили они, христианская женщина не может сойти на берег, не подвергаясь неописуемым опасностям. Женщина там - всего лишь рабыня, предназначенная, чтобы угождать, в лучшем случае одалиска, запертая в гареме. Только еврейки могут свободно передвигаться, но даже и им запрещено выходить за пределы гетто.
   - Но я собираюсь в Бон, - настаивала она. - Это католическая колония.
   - Еще хуже, - отвечали ей. В подобные поселения на африканском побережье клещами вцепились испанцы и дразнят берберийских львов. Что она, придворная французская дама, будет делать среди этих мелких торговцев, находящихся под защитой Андалузского гарнизона, по жестокости не уступающего самим маврам? Что она может найти в этой забытой богом дыре? Уж не хочет ли она накликать на себя беду почище тех, которых ей удалось столь счастливо избежать?
   Наконец Анжелика направилась к самому великому магистру ордена, принцу Никола Котоне, французу английского происхождения, и из очень знатной семьи. Она в открытую поведала ему о своей трагической любви и о том, как через десять лет она наконец доподлинно узнала, что ее муж жив.
   Великий магистр внимательно выслушал ее. Когда она кончила, он долго молчал, потом вздохнул. Многое в ее рассказе ему не нравилось, особенно то обстоятельство, что ее муж, знатный христианский дворянин, мог оказаться в таком ужасном месте, как Бон.
   - Вы говорите, он путешествовал по этим местам и остался невредимым?
   - Так мне сказали.
   - Тогда он, должно быть, ренегат. Он, наверное, живет как мусульманин, с гаремом из пятидесяти жен. Если вы найдете его, это окажется опасным для вашей души - я уже не говорю о самой жизни.
   - Не знаю, беден ли он, ренегат ли он, - проговорила она с бьющимся сердцем, - я знаю только, что он мой муж перед богом, и я собираюсь найти его.
   - Счастлив человек, внушающий такую привязанность, - лицо великого магистра смягчилось, потом он снова заколебался. - Ах, дитя мое, ваша молодость и ваша красота беспокоят меня. Чего только не может случиться с вами здесь, на Средиземном море, когда-то принадлежавшем христианам, но теперь попавшим в руки ислама. Какое горе чувствуем мы, рыцари Иерусалима, видя, как наши силы повсюду отступают. Теперь мы должны возвращать не только святые земли, но также и Константинополь, древнюю Византию, где под сводами святой Софии, ныне превращенной в мечеть, зарождалось христианство, - он умолк, углубившись в свои мысли.
   Анжелика вернула его из задумчивости:
   - Я знаю, почему вы не хотите отпустить меня. Вам не хочется платить за меня выкуп.
   Старый прелат покраснел от смущения:
   - Положим, это было бы неплохим оправданием моим стараниям отговорить вас от глупости, но на самом-то деле я только что узнал от наших банкиров в Ливорно, что условленная сумма переведена вашим поверенным нашему приору в Париже, - глаза его заблестели. - Ну, мадам, я согласен, что женщина, которая завоевала себе свободу, может употребить ее даже во вред себе, если ей кажется, что она должна это сделать. На этой неделе галера барона фон Нессенода опять выйдет в море, в рейд к берберийскому побережью. Я разрешаю вам отправиться на ней.
   Но даже когда лицо Анжелики вспыхнуло от радости, он не смягчился. Нахмурившись и указывая на нее пальцем с кардинальским перстнем, он нараспев проговорил:
   - Не забудьте моих советов. Берберы невероятно жестоки. Даже турецкие паши, и те боятся их, потому что эти пираты обвиняют турок в прохладном отношении к вере. Если ваш муж в дружеских отношениях с ними, то лишь потому, что стал одним из них. Для спасения вашей души вам лучше оставаться верной Кресту, мадам, - и, видя, что ему не удается поколебать ее, он нежным голосом добавил: - На колени, дитя мое, и позвольте дать вам мое благословение.
   Галера плыла, оставляя за кормой янтарные валы Мальты. Барон фон Нессенод мерял шагами палубу, как уверенный в себе адмирал. Внизу, в каюте, два французских купца - торговцы кораллами - беседовали с напыщенным голландским банкиром и с молодым испанским студентом, едущим к своему отцу, офицеру бонского гарнизона. Если не считать Анжелики и Савари, это были единственные штатские лица на борту. Естественно, разговор в конце концов коснулся шансов избежать встречи с берберийскими пиратами.
   Эта галера была просторнее галеры французского королевского флота. Пассажиры могли отдохнуть на жестких скамьях в укромном уголке под прикрытием парусинового табернакля.
   Анжелика страдала от нетерпения и одновременно - сама не зная почему от тревоги. Совсем не об этом она мечтала. Если бы не увиденный его топаз, она не поверила бы посланцу, который предъявил ей камень. В его глазах была видна хитрость. Она так и не смогла вытянуть из него еще какие-нибудь подробности; он лишь разводил руками с какой-то странной улыбкой, как будто говорил: "Я сказал все, что знаю".
   Ей на ум шли страшные предсказания Дегре. Как примет ее Жоффрей де Пейрак через столько лет, оставивших свои следы и на их телах, и на сердцах? У каждого из них были свои невзгоды, свои знакомые... И свои возлюбленные. Легко ли будет им встретиться снова?
   В ее золотых волосах теперь блестели одна или две седые пряди, но она все еще переживала первый расцвет молодости и была даже более прекрасной, чем во времена своего первого брака, когда черты лица еще не успели приобрести определенности, фигура не вполне сформировалась, а походка еще не приобрела королевской грации, придававшей ей теперь такую выразительность. Все эти изменения произошли вдали от взора Жоффрея де Пейрака и его влияния. Жестокая рука судьбы лепила ее вдали от него.
   А он? Преследуемый, изнуренный бесчисленными несчастьями, лишенный состояния, оторванный от прежней своей жизни, - сохранил ли он свой характер, за который она так нежно его любила?
   "Мне страшно", - прошептала она про себя. Она боялась, что он испортит каким-нибудь грубым замечанием тот кульминационный момент, когда она снова увидит его. Дегре предупреждал ее об этой возможности. Но ей никак не удавалось убедить себя, что Жоффрей де Пейрак может пасть так низко.
   Эти сомнения почти отняли у нее силы. Как ребенок, она снова и снова твердила про себя, что хочет опять увидеть его, свою любовь, своего возлюбленного из Дворца Веселой Науки, а не другого, не незнакомца в чужой стране, в которого он мог превратиться. Она стосковалась по его восхитительному голосу. Кстати, Мохаммед Раки ничего не говорил о его голосе. Да можно ли петь в Берберии? Под этим безжалостным солнцем? Среди этих темнокожих людей, которые так же легко рубят человеческие головы, как выпалывают сорную траву? О, что могло случиться с ним?..
   Она отчаянно пыталась погрузиться в воспоминания о прошлом, вызвать в своей памяти образ графа Тулузского под сводами Дворца Веселой Науки. Но видения ускользали от нее. Тогда она попробовала уснуть - сон рассеет туман, скрывавший ее любовь. Сон овладел ею, и она слышала тихий голос, шепчущий ей в ухо: "Вы устали... Вы уснете в моем доме... Там розы... лампы... окна, выходящие на море..."
   Вскрикнув, она проснулась. Ее тряс склонившийся над ней Савари.
   - Мадам дю Плесси, проснитесь. Вы чуть не подняли на ноги всю галеру.
   Анжелика села на своей кушетке и прижалась к переборке. Наступила ночь. Непрестанного бормотания гребцов больше не было слышно, потому что галера шла только под парусами и 120-футовые весла были убраны. Единственным звуком, нарушавшим неестественную тишину, были шаги барона фон Нессенода, ходившего по палубе. Кормовой фонарь был притушен, чтобы не привлекать внимания пиратов, без сомнения, шнырявших в проливе между Мальтой и Сицилией справа и берберийским берегом Туниса - слева.
   - Во сне меня преследовал колдун, - вздрогнула Анжелика.
   - Если бы это так и осталось сном! - сказал Савари.
   - Что вы имеете в виду? О чем вы думаете?
   - Я думаю, что такой дерзкий пират, как Рескатор, не даст вам так просто уйти от него, не постаравшись вернуть то, что принадлежит ему.
   - Я не принадлежу ему, - с отсутствующим видом произнесла Анжелика.
   - Он заплатил за вас цену целого корабля.
   - Теперь меня защитит мой муж, - ответила она, хотя и не вполне уверенным тоном. Савари молчал.
   - Мэтр Савари, - прошептала Анжелика. - Вы думаете, это может быть ловушкой? Я знаю, вы не доверяете Мохаммеду Раки, хотя у него есть неопровержимые верительные грамоты, не так ли?
   - Так.
   - Он безусловно виделся со своим дядей Али Мектубом, раз у него находится мое письмо. И он видел моего мужа. Он приводил подробности, которые могу знать я одна и которые почти позабыла, но сразу же вспомнила. Если только... О, Савари, не думаете ли вы, что я могу оказаться жертвой каких-нибудь чар, обманываться видениями, которые вижу на каком-то далеком экране и которые заставляют меня верить, а между тем то, чего я хочу больше всего на свете, - всего лишь мираж, средство, чтобы заманить меня в ловушку. О, Савари, я так боюсь...
   - Такие вещи возможны, - заявил аптекарь, - но не думаю, чтобы мы с этим столкнулись. Это что-то другое... быть может, и ловушка, но без всякой магии. Мохаммед Раки сказал нам не всю правду. Подождите, пока не доберемся до цели. Тогда увидим, - он растворял в оловянной чашке пилюлю. - Выпейте это. Вы лучше отдохнете.
   - Опять ваше мумие?
   - Вы прекрасно знаете, что у меня больше нет мумие, - жалобно сказал Савари. - Я истратил все на греческий огонь в Кандии.
   - Савари, почему вы так настойчиво стремились сопровождать меня в этой поездке, которую не одобряете?
   - Как я могу оставить вас, - проворчал он, как бы размышляя о трудной научной проблеме. - Действительно, я не одобряю ее, но я попаду в Алжир.
   - В Бон?
   - Это одно и то же.
   - Христиане там в большей безопасности, чем в Алжире.
   - Кто знает? - ответил Савари, качая головой, как пророк, которому являются видения.
   Неожиданно ночное небо озарилось сверхъестественным огнем, который несколько раз изменил цвет и наконец рассыпался разноцветными искрами.
   - Ракета!
   Оцепенение на корабле сменилось суматохой. Туда и сюда бежали матросы и солдаты, окликая друг друга. Анжелика вцепилась в Савари. Это зрелище напомнило ей начало боя между королевской галерой и ксебекой Рескатора.
   - Савари, вы думаете, мы можем снова встретиться с этим пиратом?
   - Мадам, вы говорите так, будто я военный стратег и притом обладаю сверхъестественной способностью одновременно находиться на галере Мальтийского ордена и на ксебеке. Турецкая ракета не обязательно означает присутствие Рескатора. Она также может означать алжирского дозорного, или тунисского, или марокканского.
   - Но она вроде бы взлетела с нашего корабля.
   - Значит, на борту есть предатель!
   Не будя остальных пассажиров, они пошли по палубе. Галера, видимо, шла зигзагами, явно пытаясь сбить врага со следа. Анжелика услышала голос де Роже, возвращавшегося с носа вместе с германским рыцарем:
   - Брат мой, пришло время надевать доспехи.
   - Нет еще, брат мой.
   - Вы искали изменника, который пустил эту ракету с палубы? - спросила она.
   - Да, но безуспешно. Он получит свое позже. Смотрите!
   Далеко впереди по курсу она могла различить цепочку огней. Она не знала, берег ли это материка или просто остров. Огни мелькали и двигались, выстраиваясь то в прямую линию, то в дугу.
   - Засада! Тревога! - вскричал барон фон Нессенод.
   Все бросились на свои посты и начали поднимать шестифутовый палисад, используемый при битве с кораблем более высоким, чем собственная галера.
   Анжелика насчитала тридцать огней, двигавшихся над водой. "Берберы", сказала она тихо.
   Проходивший мимо де Роже услыхал ее.
   - Вы правы, но не тревожьтесь. Это лишь маленькие суденышки, которые наверняка не посмеют напасть на нас, если только к ним не придет подкрепление. Однако это может показаться ловушкой. Поджидали ли они нас? Судя по ракете, поджидали. Во всяком случае, мы не собираемся тратить боеприпасы в стычке, когда легко можем просто уйти от них. Вы только что слышали, как капитан приказал не надевать доспехов. Мы не надеваем их до тех пор, пока не вступим в бой, чтобы наши люди не уставали от ожидания. Барон фон Нессенод ведет себя в битве как лев, но он не сочтет нужным рисковать своими людьми и своим кораблем, если ему противостоит меньше трех галер.
   Несмотря на заверение рыцаря, что эти лодки не представляют опасности, Анжелика не могла не заметить, что они быстро приближались к тяжело нагруженной галере. А та, поставив все паруса, которым помогали три ряда весел, повернула и теперь направлялась к еще свободному выходу из грозного круга.
   Вскоре огни флотилии исчезли вдали. Чуть позже перед самым носом галеры показалась темная громада гористого острова. Оба рыцаря рассматривали карты при свете фонаря.
   - Это остров Кам, - сказал немецкий рыцарь. - Проход в бухту очень узок, но с божьей помощью мы войдем в нее. Это даст нам возможность пополнить запасы воды и в то же время спасет от тунисских галер, которые не замедлят присоединиться к флотилии, только что попавшейся нам. На острове живет лишь несколько рыбаков, и они не помешают нам сойти на берег. Здесь нет ни форта, ни пушек.
   Заметив, что Анжелика стоит в нескольких шагах от них, фон Нессенод раздраженно сказал:
   - Не думайте, мадам, что рыцари Мальтийского ордена - трусы, но я намерен доставить вас в Бон в целости и сохранности, и не только из-за того, что я сам хочу этого, но также и потому, что сам великий магистр вручил вас моему попечению. Мы займемся нашими врагами на обратном пути.
   Она взволнованно поблагодарила его.
   Когда небо посветлело, она разглядела бухту и маленький пляж, украшенный пальмами и оливковыми деревьями. Она оставалась на палубе, твердя про себя, что до самого прибытия в Бон не осмелится заснуть, хотя и знала, что это бессмысленно.
   Галера из осторожности дожидалась рассвета у входа в бухту. Утренний туман поднимался, и барон фон Нессенод рассматривал окрестности в подзорную трубу. Неожиданно он повернулся к Анри де Роже, и оба сразу удалились в табернакль. Когда они вернулись, на обоих были надеты красные панцири.
   - Что такое? - воскликнула Анжелика.
   Светлые глаза немца блестели, как литая сталь. Он вытащил шпагу, и древний военный клич Ордена сорвался с его губ.
   - Сарацины! К оружию!
   В тот же миг град пуль и стрел обрушился на палубу с утесов, откалывая щепки от бушприта.
   Уже совсем рассвело, и им было видно шесть батарей, пушки которых, направленные на галеру, поблескивали в зарослях. Стараясь перекрыть рев пушек, рыцари отдавали приказы развернуться и попытаться выйти из бухты в открытое море. Пока с величайшим трудом выполнялся этот маневр, солдаты принесли на палубу пороховницы и установили их на места. Другие, вооруженные мушкетами, отвечали, как могли, на выстрелы, но их пули не долетали до цели. Палуба уже была покрыта ранеными и убитыми. Из трюма доносились вопли рабов - пули опустошали ряды гребцов.