Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   Заведение, в котором марокканцы останавливались в Алжире, было больше гостиницы в Кандии, но точно так же совмещало в себе гостиницу и склад товаров. Оба были построены по одному образцу: большой прямоугольник, обрамляющий окруженный колоннадой внутренний дворик с садом из олеандровых, лимонных и апельсиновых деревьев и тремя фонтанами. Здесь был лишь один вход, постоянно охранявшийся вооруженными солдатами. Ни одно окно не выходило на улицу, все наружные стены были сплошными. Плоские крыши представляли собою нечто вроде плаца для часовых, постоянно дежуривших наверху. Часть первого этажа была отведена под стойла, и Анжелика однажды забрела туда, чтобы посмотреть на верблюда и других диковинных вьючных животных.
   Неожиданно охапка соломы отлетела в сторону, и перед ней предстала сутулая фигура старого аптекаря, одежда которого стала еще более изодранной, чем прежде.
   - Савари! О, дорогой мой Савари! - прошептала она, пытаясь обуздать охватившую ее радость. - Что вы здесь делаете?
   - Когда я выяснил, что вы в руках главного евнуха, я не знал покоя, пока не оказался к вам как можно ближе. Мне повезло - меня купил турецкий носильщик, который получил привилегию заботиться об этих конюшнях и являлся такой важной персоной, что должен был иметь раба, чтобы тот убирал за него. Так я и оказался здесь.
   - Что с нами будет, Савари? Меня собираются отправить в Марокко, в гарем Мулаи Исмаила.
   - Не беспокойтесь. Марокко - очень интересная страна, и я уже давно хотел вернуться туда. У меня там много старых друзей.
   - Еще один сын? - спросила Анжелика со слабой улыбкой.
   - Нет. Двое! Должен признаться, что в Алжире у меня нет отпрысков, а это делает наши шансы на освобождение весьма сомнительными. С вами хорошо обращаются?
   - Осман Фараджи очень внимателен ко мне. Я достаточно свободна. Я могу ходить по этому заведению и даже выходить из женской половины. Это в самом деле еще не гарем, Савари. Но море так близко - разве это не удобный случай для бегства?
   Савари только вздохнул, взял свою метлу и опять принялся подметать. В конце концов он спросил ее, что сталось с Мохаммедом Раки. Анжелика ответила, добавив, что теперь все ее надежды разбились. Она хочет только одного - бежать и вернуться во Францию.
   - Все хотят бежать, - согласился Савари, - но лишь затем, чтобы потом пожалеть об этом. В том-то и волшебство Ислама. Вы и сами это увидите.
   В тот же вечер Осман Фараджи осведомился у нее, кем ей приходится старик-христианин - тот раб, который чистит конюшни: отцом или, может быть, дядей или еще каким родственником. Анжелика вспыхнула, обнаружив, что за ней так внимательно следят, даже когда она считала себя свободной от наблюдения. Она ответила, что старик был ее спутником в путешествии, что он очень нравится ей, что он очень ученый человек, но мусульмане приставили его чистить конюшни, желая унизить его, потому что он христианин. Должно быть, таким образом они демонстрируют свою власть - ставят хозяина в положение слуги.
   - Вы ошибаетесь, - ответил он, - как и все остальные христиане. Коран гласит: "В судный день чернила ученого перевесят порох солдата". Этот почтенный старик врач?
   После утвердительного ответа лицо главного евнуха просветлело. Исландский раб болен, как и карликовый слон, которого он ведет к султану, а это один из самых дорогих подарков. Жаль, если они будут плохо себя чувствовать еще до отплытия из Алжира.
   Савари повезло, и он сумел унять лихорадку у обоих больных с помощью лекарства собственного изготовления. Анжелика удивлялась, каким образом ему удалось пронести в своих карманах через все несчастья так много порошков, пилюль и одному ему известных трав. Главный евнух дал ему приличную одежду и включил в число своих подчиненных.
   - Видите, - говорил Савари, - всегда начинают с того, что хотят выбросить меня в море или отдать на съедение собакам, а потом не могут без меня обходиться.
   Анжелика уже не была одинокой.
   Глава семнадцатая
   Общество главного евнуха и беседы с ним по-прежнему интересовали Анжелику. Он, казалось, проявлял особый интерес к рабыне-француженке, и она, как ни старалась удержаться, не могла не льстить себя надеждой. Она не знала, до какой степени этот холодный рассудочный негр может стать ее другом и союзником. Пока что она полностью зависела от него.
   Он показал себя очень приятным учителем, терпеливым и умелым, и Анжелика вскоре обнаружила, что получает удовольствие от его уроков. Они были для нее чем-то вроде развлечения, а она понимала, что знание арабского языка не может принести ей ничего, кроме пользы, и может содействовать достижению цели и даже - в один прекрасный день - побегу.
   Но как? И когда? И куда? Этого она не знала. Она цеплялась за мысль, что раз у нее остались ее способности и сама жизнь, она в конце концов сумеет сбежать. Но ради чего бежать и какая судьба ждет ее после побега эти вопросы были слишком глубоки, чтобы она в них вдавалась. А пока длилось ожидание - ей приходилось переносить свой удел привилегированной пленницы.
   Среди многих вещей, к которым ей нужно было привыкнуть, было то, что ее понятия о времени были совершенно бесполезными на Востоке. Так, когда главный евнух снова и снова повторял ей, что они "немедленно собираются отправляться" в Марокко, Анжелика понимала его буквально. Каждый день она ожидала, что ее усадят на караванного верблюда. Но проходили день за днем, и Осман Фараджи все так же ругал ленивых и вороватых алжирцев, но ничем не проявлял намерений оставить город, в котором, по его словам, воров было больше, чем евреев или христиан. Каждый раз, когда их отправление уже казалось неизбежным, какие-то таинственные причины - если, конечно, они вообще существовали, - заставляли отменять приказ об отправлении, и Осман Фараджи оставался ждать какого-то нового знака или знамения.
   Одной из причин задержки было здоровье карликового слона, который, по мнению Османа Фараджи, должен был восхитить Мулаи Исмаила, питавшего страсть к редким животным. Каждый день советовались с Савари, игравшим новую для него роль ветеринара. И к тому же шла непрерывная торговля по поводу покупки других подарков для султана.
   Анжелика прислушивалась ко всем этим препирательствам из-за мелочей, которые, по ее мнению, недалеко ушли от женской болтовни. Иногда ее удивляло, как она могла вначале принимать этого негра всерьез. Ей казалось, что он хитер, как всякий уличный торговец, и болтлив и капризен, как женщина. У нее создавалось впечатление, что он непрерывно хитрит и изворачивается, как бы движется ощупью.
   - Не заблуждайтесь, - сказал ей Савари, с которым она поделилась своими впечатлениями. - Этот Осман Фараджи - один из тех, кто сделал Мулаи Исмаила султаном Марокко. А сейчас он занят тем, что старается сделать его главой всего Исламского мира, а может быть, и Европы. Относитесь к нему с почтением, мадам, и молите небо, чтобы оно помогло нам спастись из лап султана.
   Анжелика вздрогнула. Савари говорил так же, как безумный д'Эскранвиль. Возможно, у него началось размягчение мозгов, что позволительно после стольких перенесенных испытаний. В самом деле, разве не странно, что изобретательный старый аптекарь, обычно затевавший какие-то тайные дела, вручает себя на милость господа. Но, может быть, их нынешнее положение представляется ему чрезмерно серьезным.
   Савари как "муканга", то есть ветеринар, мог свободно бродить по городу. Шныряя по лавкам и базарам в поисках трав и снадобий, необходимых для приготовления лекарств, он собирал обильный урожай новостей от недавно попавших в неволю рабов. В Алжире, где постоянно находились люди со всех уголков Европы, можно было собрать больше информации, чем получали короли Франции, Англии и Испании. Но эти бесчисленные невольники никогда не видали хромого человека со шрамом на лице, носящего имя Жоффрей де Пейрак.
   Он сумел определенно установить, что он появлялся на Средиземноморье, но уже много лет как исчез, казалось, всякий след. Можно ли принять на веру слова Меццо-Морте, что граф умер от чумы? Мысль об этой возможности приносила ей некоторое успокоение, потому что неопределенность - худшая из пыток. "Я слишком полагалась на свои надежды..."
   Иногда ей казалось, что она лучше понимает Савари. Долгие годы единственной целью его жизни была погоня за "ископаемым мумие". Совершенный им подвиг - пожар в Кандии - был для него всего только опытом. Как и ее, его вела вперед слепая судьба. Не является ли в конце концов жизнь не чем иным, как бесплодными поисками чего-то, что никогда не будет найдено? Нет. Она не хочет размягчаться в золотой клетке, куда ее теперь посадили. Она хочет освободиться. Именно это и есть ее цель. Тогда она сможет найти новые следы своего мужа или, если придется, убедиться, что он умер. А тем временем она не может позволить себе быть игрушкой в руках случая. Но сначала ей нужно овладеть арабским языком - это самый верный путь к освобождению.
   И она с новым усердием набросилась на пергаменты, полученные от Османа Фараджи, стараясь усвоить странные знаки, изображавшие звуки восточного языка. Однако каждый раз, когда она чувствовала на себе взгляд главного евнуха, ее рука начинала дрожать. Она частенько забывала, что он всегда с ней, похожий на священника, таинственный, сидит, скрестив под складками длинной белой шерстяной одежды свои длинные ноги.
   - Сила воли - таинственное и опасное оружие, - заметил он.
   Анжелика взглянула на него с внезапно вспыхнувшей злобой. Каждый раз, произнося такие замечания, он, казалось, читал ее мысли.
   - Вы считаете, что лучше плыть по воле жизни и событий, как раненая собака, плывущая по течению?
   - Наша судьба не в наших руках. Что написано, то написано.
   - Вы имеете в виду, что никто не может изменить свою судьбу?
   - Нет, может, - спокойно произнес он. - Каждое человеческое существо обладает неограниченными возможностями для противодействия судьбе. Поэтому я и говорю, что сила воли - таинственное и опасное оружие. Это - сила воли. Она опасна тем, что человек часто слишком дорого платит за достигнутые результаты. Поэтому христиане, которые используют свою волю для авантюр и для достижения дурных целей, всегда сражаются со своей судьбой и навлекают на свои головы несчастья, на которые непрерывно жалуются.
   Анжелика покачала головой:
   - Не могу понять вас, Осман-бей. Мы принадлежим к разным мирам.
   - Нельзя постичь мудрость за один день, особенно если вырос среди глупости и не приучен к логике. Но ты прекрасна и добра, и тебя я хочу защитить от несчастий, которые не замедлят обрушиться, если ты будешь упорствовать и поворачивать судьбу, как ты понимаешь ее, не остерегаясь всего, что приготовил тебе Аллах.
   Анжелика хотела отвернуться от него и гордо ответить, что невозможно сравнивать образование, основанное на Коране, с богатым наследием греческой и римской классики. Но она чувствовала себя неуверенно, как будто оказалась во власти ясного, спокойного духа, который обладал даром освещать лучами яркого света темные закоулки ее судьбы и который вел ее, не давая ей оставаться самой собой.
   - Осман-бей, вы пророк?
   Улыбка, скользнувшая по губам главного евнуха, не была лишена любезности:
   - Нет, я всего лишь человеческое существо, освобожденное от страстей и желаний, которые так часто мешают людям видеть. Но я хочу, чтобы ты, Фируоси, запомнила прежде всего одно: Аллах всегда откликается на молитвы, если они настойчивы и праведны.
   * * *
   Наконец длинный караван отправился в путь, извиваясь, как гигантский червяк, и двигаясь под ярко-голубым куполом неба через пустыню к горам Орес. Он состоял из двухсот верблюдов, стольких же лошадей и трехсот ослов, не считая карликового слона и жирафа. Его возглавляло множество вооруженных всадников, большей частью чернокожих; другая группа составляла арьергард, а с обеих сторон каравана тут и там мелькали небольшие группы охраны. Это был, по словам начальника каравана, главного евнуха Османа Фараджи, самый большой и самый внушительный караван за последние пятьдесят лет.
   Авангард верхом на верблюдах и конях выдвигался впереди колонны всякий раз, когда она проходила вблизи холма или лощины, чтобы проверить, не скрывается ли в складках местности опасная засада. Охрана обшаривала каждую скалу в поисках разбойников и делала знаки ружьями, не обнаружив опасности. Другим средством связи были зеркала, зайчики от которых можно было видеть из основной части каравана.
   Анжелика ехала в паланкине, закрепленном между горбами верблюда. Это была огромная честь, потому что многие женщины, включая даже тех, которые были предназначены для гарема, шли пешком или ехали на ослах.
   Они двигались через горы, иногда совершенно бесплодные, иногда заросшие кедрами и акацией. Носильщиками были главным образом арабы, в то время как все негры, даже десятилетние дети, ехали на лошадях и были вооружены.
   Осман Фараджи был бесспорным главой этого пестрого сборища. Он медленно продвигался на белоснежном коне в облаках золотистой пыли, часто возвращаясь, чтобы осмотреть караван, поддерживать связь со своими помощниками, придержать бьющую через край энергию молодых солдат и доставить обычные освежающие напитки наиболее интересным из невольниц. Он сам вел переговоры с главарями разбойников всякий раз, когда завязавшаяся стычка угрожала принять серьезный характер. Этих разбойников было так много, что перебить их всех было бы невозможно - на это потребовалось бы слишком много боеприпасов; зачастую было лучше откупиться от них деньгами или пшеницей. Это были большей частью берберы или кабилы, горные племена или земледельцы, которых бедность вынуждала нападать на караваны, чтобы обеспечить свое существование. Однако их луки и стрелы не шли в сравнение с мушкетами солдат правителя Марокко.
   Осман Фараджи спешил достичь границ своего избранного королевства. Внушительный вид каравана и стоимость товаров привлекали к нему разбойников, как мед привлекает мух. Савари представил Анжелике список товаров, которые адмирал Алжира посылал своему самому могущественному повелителю, Мулаи Исмаилу: золотой трон, украшенный драгоценными камнями, добытый Меццо-Морте на венецианской галере, которая, в свою очередь, захватила его на пиратском корабле, идущем из Бейрута, где он был украден у шаха Персии во время его поездки по ишмаитским племенам; одно только золото этого трона стоило восемьсот тысяч пиастров. Среди подарков было также два экземпляра Корана, украшенных каменьями; богато расшитый занавес с ворот Каабы; три кинжала, осыпанных драгоценными камнями; туалетный прибор, состоящий из семидесяти пяти предметов; тысяча ярдов муслина для тюрбанов; две штуки шелка из Персии и пятьсот штук венецианского шелка. Кроме того, сто мальчиков, двадцать черных евнухов из Сомали, Ливии и Судана; десять черных эфиопов и десять белых; пятьдесят арабских коней; карликовый слон в сбруе из золота и жемчуга и жираф в алой попоне; наконец, двенадцать женщин - прекраснейших представительниц всех рас.
   Анжелика оценивала стоимость всех этих сокровищ не меньше чем в два миллиона ливров. Это помогло ей осознать могущество итальянца-ренегата, с которым она разговаривала так дерзко. Да, Меццо-Морте, несомненно, был могущественным человеком! Но она не дрогнула перед ним. Не дрогнет и перед Мулаи Исмаилом, какой бы ужас он не внушал. Это решение вывело Анжелику из оцепенения, охватившего ее после долгих дней тошнотворной тряски на верблюде.
   Вечером ставили палатки, и дым бивуачных костров поднимался в холодную чистоту оранжево-желтого неба. Чтобы развлекать женщин, предназначенных для гарема, Осман Фараджи посылал к ним акробатов, заклинателей змей, дервиша и танцора. Слепой певец играл на крошечной гитаре и пел бесконечные баллады, прославлявшие Мулаи Исмаила.
   Однажды вечером, когда слепой пел, перед Анжеликой выросла высокая фигура Османа Фараджи.
   - Достаточно ли вы знаете по-арабски, - дружелюбно спросил он, - чтобы понимать слова?
   - Достаточно, чтобы мне снились кошмарные сны. Ваш Мулаи Исмаил представляется мне просто кровожадным дикарем.
   Осман Фараджи ответил не сразу. Он прихлебывал дымящийся кофе, только что поданный ему рабом.
   - Какая держава, - произнес он наконец, - не была построена на убийствах, войнах, крови? Мулаи Исмаил только что завершил борьбу со своим братом. Со стороны отца он потомок Мохаммеда. Его мать - негритянка из Судана.
   - Осман Фараджи, вы всерьез собираетесь предложить меня вашему властителю в качестве одной из бесчисленных наложниц?
   - Вовсе нет. В качестве третьей жены, носящей титул фаворитки.
   Анжелика решила пойти на хитрость, на которую добровольно не решится ни одна женщина в мире. Она решила прибавить себе пять - нет, семь - и в конце концов - десять лет. Она призналась евнуху, что ей уже за сорок. Как может он думать о том, чтобы дать столь требовательному повелителю для удовлетворения его желаний женщину уже на склоне лет, когда он сам говорил ей, что наложниц, весна которых уже миновала, высылают в отдаленный квартал, чтобы гарем мог постоянно пополняться.
   Осман Фараджи слушал ее с улыбкой на губах:
   - Вы стары? - произнес он.
   - Совсем старуха, - твердо ответила Анжелика, как будто с трудом произнося эти слова.
   - Это не смутит моего хозяина. Он очень ценит ум, мудрость и опыт женщин постарше, особенно тех, у которых за девичьей соблазнительностью тела скрывается хоть сколько-нибудь зрелый ум, - он чуть насмешливо посмотрел ей прямо в глаза. - Тело молодой женщины, взгляды опытной женщины, сила и слабость и искушенность в науке любви - а может, и немного порочности женщины в самом расцвете красоты, - все это у вас есть. Такие привлекательные контрасты не ускользнут от внимания моего хозяина. Он сам увидит все это с первого же взгляда, потому что, несмотря на молодость, чрезвычайно сластолюбив и очень проницателен. Он может укрощать страсть, кипящую в его негритянской крови, чтобы насладиться всем разнообразием наслаждений, которые, как он увидит, вы обещаете ему. Он может терпеливо ожидать, когда настанет время удовлетворить свой аппетит, потому что умеет физически и сознательно побеждать и искушение, и усталость. Не упуская прелестей своих наложниц - о, он прекрасно умеет время от времени не замечать их! - он вполне способен привязаться к одной женщине, если действительно увидит в ней отражение силы своего ума. Знаете, сколько лет первой жене, его фаворитке, с которой он постоянно советуется? Ей не меньше сорока - это истинная правда. Она ужасно толстая и на голову выше его, а черна как туз пик. Когда вы увидите ее, вы удивитесь, какую власть она имеет над ним.
   Его второй жене, наоборот, никак не больше двадцати. Она англичанка, захвачена пиратами во время путешествия со своей матерью в Танжер, где служит офицером в гарнизоне ее отец. Она розово-белая и очень изящна. Душа Мулаи Исмаила восхищается ею, но...
   - Но что?
   - Но Лейла Айше, первая жена, держит его под каблуком, хотя ничего не делает, не спросив прежде у него - и никогда его не слушается. Я безуспешно пытался освободить его из-под ее влияния. Малютку Дейзи, которую мы теперь, когда она приняла ислам, зовем Валиной, никак не назовешь безвкусной, но Лейла Айше, султанша, проходу ей не дает.
   - А разве вы не верный слуга также и вашей султанши Лейлы Айше? спросила Анжелика.
   Главный евнух несколько раз низко поклонился, прикасаясь ладонью к плечу и подбородку в знак того, что он всецело предан султанше всех султанш.
   - А что же третья жена?
   Осман Фараджи закатил глаза, как делал всегда, услышав трудный вопрос:
   - У третьей жены будет твердый, честолюбивый ум Лейлы Айше и белое, золотистое тело англичанки. Мой хозяин так будет смаковать каждую ее черту, что в скором времени перестанет смотреть на всех других женщин.
   - А она будет, не задаваясь вопросами, следовать всем советам главного евнуха, не так ли?
   - В таком случае она будет преуспевать, как и мой хозяин, да и все королевство Марокко тоже.
   - И поэтому вы были так добры ко мне в Алжире?
   - Конечно.
   - Почему вы не выпороли меня, как всякий поступил бы на вашем месте?
   - Вы никогда бы не простили меня. Ни слово, ни обещание, ни милость уже никогда бы не преодолели вашего негодования. Разве не так, Бирюза?
   Анжелика кивнула. Каждый раз, когда она беседовала таким образом с Османом Фараджи, о чем бы они ни говорили, ее всегда охватывало теплое чувство, потому что он владел искусством сразу представлять что бы то ни было в истинном свете. И все же, ощущая, что поддается чему-то вроде искушения примириться с положением рабыни и покориться, потому что в каком-то отношении так удобнее, - она яростно ответила:
   - Не рассчитывайте на меня, Осман Фараджи! Мне не суждено стать одалиской полудикого султана.
   Главный евнух не пошевелился:
   - Что вы знаете об этом? Так ли уж стоит сожалеть о той жизни, что осталась у вас позади?
   "Где бы ты тогда хотела жить? Для какого мира ты создана, сестра?" спросил ее брат Раймон, заглядывая своими иезуитскими глазами прямо ей в душу.
   - В гареме великого султана Мулаи Исмаила у вас будет все, чего только может пожелать женщина: власть, удовольствия, богатство...
   - Сам король Франции склонял к моим глазам всю свою власть и все свое богатство, и я отказала ему.
   Теперь он действительно искренне удивился:
   - Разве это возможно? - спросил он. Вы отказали своему сюзерену, когда он умолял вас? Не потому ли, что вы хранили верность своему мужу?
   - Нет, у меня не было мужа много долгих лет.
   - Не похоже, чтобы вы были равнодушны к радостям любви. Вы свободны духом и женственны, так что вам не стоит труда завоевать успех у мужчин. Ваша настойчивость, дерзость взглядов и смех выдают в вас истинную придворную даму. Я уверен, что не ошибаюсь.
   - Возможно, - сказала Анжелика, наслаждаясь его неприкрытой заинтересованностью. - Я обманула всех своих любовников и стала вдовой, а теперь я хочу жить спокойно и не подвергать себя мучениям, с которыми неразрывно связана всякая любовь. Правда, моя холодность была причиной отчаяния короля Людовика XIV, но что я могла сделать? Через короткое время я обманула бы и его тоже, и он бы заставил меня дорого заплатить за это. Монархи не любят, когда их отвергают. Ваш Мулаи Исмаил вряд ли будет благодарен вам за то, что вы уложили в его постель такую равнодушную любовницу.
   Осман Фараджи в замешательстве потер свои великолепные руки. Ему было трудно скрыть глубокое впечатление, которое произвели на него ее слова. Это было слабым местом в его хорошо разработанных планах! Что ему делать с рабыней, красота которой сулит удовлетворение малейших прихотей искушенного в любви Мулаи Исмаила, но которая останется бесчувственной в его объятиях? Какая досада! Османа Фараджи бросало в холодный пот при одной мысли о последствиях. Ему слышался рев Мулаи Исмаила. Он обнаружил свой страх, воскликнув вслух по-арабски:
   - Что же мне с вами делать?
   Анжелика поняла его слова и воспользовалась возможностью выиграть время:
   - Вам незачем показывать меня Мулаи Исмаилу. В его гареме, говорите вы, почти восемьсот женщин - я забьюсь куда-нибудь в уголок и затеряюсь среди рабынь. Я постараюсь даже не встретиться лицом к лицу с вашим султаном. Я всегда буду носить покрывало, а вы сможете сказать, что я обезображена какой-то кожной болезнью.
   Осман Фараджи нетерпеливым жестом прервал ее фантазии. Он сказал, что подумает об этом. Анжелика глядела ему вслед без малейшего удовлетворения. И все же в глубине ее сердца шевелилось сожаление, что она так огорчила его.
   * * *
   Когда они пересекли границу и вступили в пределы Марокко, это сразу же почувствовалось. Разбойники исчезли, а вместо них поднимались укрепления из огромных камней, которые были воздвигнуты во всех уголках державы Мулаи Исмаила по его приказу. Из каждой крепости, едва завидев караван, выступал гарнизон, состоявший из негров в красных тюрбанах. Путники разбивали свои шатры у арабских поселений, старшины которых отправляли им цыплят, молоко и ягнят. После ухода каравана эти старшины жгли белый тростник, чтобы очистить воздух, оскверненный рабами-христианами. Это была темная, крайне религиозная страна.
   Они узнали, что Мулаи Исмаил вел войну с одним из своих племянников, Абд-эль-Малеком, который поднял некоторые племена и засел в Фесе. Но Великий султан уже одержал победу. Гонец принес Осману Фараджи приветствие от повелителя, который радовался возвращению своего лучшего друга и первого советника. Фес был уже в его руках.
   Приближаясь к Фесу, они видели следы недавней борьбы. Трупы людей и коней валялись на розовом песке там, где их настигла смерть. Над городом реяли стервятники. На украшенных золотом городских стенах еще истекали кровью насаженные на пики три тысячи отрубленных голов, а на установленных в три ряда двадцати деревянных крестах еще висели искалеченные тела врагов Исмаила. Вонь от трупов была такой, что Осман Фараджи предпочел разбить лагерь в предместьях, не входя в город.
   Назавтра прибыли гонцы с известиями, что преступный племянник Абд-эль-Малек схвачен живым и янычары везут его назад. Мулаи Исмаил собственной персоной везет его, закованного в цепи, под конвоем двух тысяч пеших солдат и в сопровождении сорока рабов-христиан, несущих громадный котел, тысячу фунтов смолы и столько же сала и масла. За ними следовал воз с дровами и шестеро дровосеков с топорами в руках.
   Вблизи Мекнеса караван разделился - часть его направилась в город, другие же стали лагерем. Осман Фараджи взял с собой отряд конников, молодых верховых воинов Меццо-Морте, и трех самых красивых женщин, которых он посадил на белого, серого и чалого верблюдов. За ними двигались носильщики и рабы с некоторыми из наиболее роскошных подарков, посылаемых адмиралом Алжира.