Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   - Осман-бей, - сказала она как-то под влиянием настроения. - Как вы можете говорить такие вещи? Разве вы не утратили когда-то права рассуждать о любви?
   Осман Фараджи поднял брови и улыбнулся почти весело.
   - Никто не теряет того, чего у него не было, Бирюза. Не завидуешь ли ты безумцу, который смеется над плодами воображения своего свихнувшегося мозга? Он счастлив по-своему. Его видения удовлетворяют его. И все же ты не хочешь разделить его судьбу и благодаришь Аллаха, что не похожа на него. Таким же представляется мне поведение тех, кем похоть управляет до такой степени, что человек в твердом уме может превратиться в вопящего старого самца, который скачет за самой глупой из своих самок. Я благодарю Аллаха, что не знаю такого унизительного рабства. И все-таки я не отрицаю силы этого влечения и стараюсь сделать так, чтобы направить его на достижение желательных для меня результатов, то есть на укрепление могущества Марокко и на очищение всего Ислама.
   Анжелика приподнялась на локте, очарованная честолюбием этого человека, собирающегося переделать мир по своей мерке.
   - Осман Фараджи, говорят, что вы вели Мулаи Исмаила к власти и указывали ему, кого убить или приказать убить, чтобы захватить ее. Но все же вы не совершили еще одного убийства - не убили его самого! Зачем вам этот безумный садист на троне Марокко? Разве не были бы вы лучшим правителем, чем он? Без вас он был бы всего-навсего авантюристом, находящимся во власти своих врагов. Вы его стратегия, его мудрость, его тайная защита. Почему вы не заняли его места? Вы могли сделать это. Разве не короновали евнухов на трон императоров Византии?
   Главный евнух все еще улыбался.
   - Я признателен тебе, Бирюза, за такое высокое мнение обо мне. Но я не убью Мулаи Исмаила. Он по праву занимает трон Марокко. В нем ровно столько безумия, сколько и должно быть в каждом завоевателе. Как можно править, если энергия не бьет ключом? Кровь Мулаи Исмаила - как расплавленная лава, моя же - как вода в тенистом ручье. Такова воля Божья. Я передал ему свою мудрость и военную хитрость. Я занимался с ним и учил его с тех пор, как он был всего-навсего князьком, затерявшимся среди ста пятидесяти сыновей Мулаи Арчи, который мало заботился об их образовании. Его интересовали только Мулаи Хамет и Абд-эль-Ахмет. Но я позаботился о Мулаи Исмаиле - и вот смотри, он одержал верх над теми двумя. Мулаи Исмаил мой сын в большей степени, чем даже Мулаи Арчи. Как же я могу свергнуть его? Он не сумасшедший садист, каким ты его видишь в своих христианских шорах, он меч господень! Ты слышала, как бог обрушил огонь и серу на развратные города Содом и Гоморру? Мулаи Исмаил искоренил позорные пороки многих алжирцев и тунисцев. Он никогда не брал в жены женщину, у которой был жив муж, потому что закон запрещает прелюбодеяние, и он соблюдает пост Рамадан в течение целого месяца. Когда ты станешь его третьей женой, ты сможешь облегчить страдания его утомленной души. Мое дело тогда будет закончено. Хочешь ли ты, чтобы я представил тебя Мулаи Исмаилу?
   - Нет, - твердо ответила Анжелика. - Еще нет.
   - Пусть. Судьба распорядится событиями сама.
   * * *
   Меч судьбы опустился одним прохладным утром, когда Анжелика прибыла в своих занавешенных носилках в пальмовую рощу. Она получила от Савари записку, которую тайком доставила ей Фатима; в ней говорилось, что она должна прийти в пальмовую рощу к хижине, поставленной для садовников. Жена одного из них, французская рабыня по имени Бадигу, сообщит ей, где она сможет встретиться со своим старым другом.
   Под прозрачным пологом пальмовых листьев светились янтарные грозди спелых фиников, которые собирали рабы. От хижины садовника к носилкам шла госпожа Бадигу - Анжелика видела это, тайком приоткрыв щелочку в занавесках. Женщина украдкой оглянулась и потом прошептала, что старый Савари работает недалеко от пальмовой рощи, подбирая упавшие финики, из которых делает для рабов нечто вроде кислого хлеба. Третья дорожка налево... может ли она положиться на евнухов, охраняющих носилки? - Да. К счастью, это были молодые стражники, знавшие только, что Осман Фараджи велел им не препятствовать желаниям француженки.
   Итак, она направила носилки по указанной ей дорожке, где вскоре встретила Савари, подбиравшего свою пищу, как какой-нибудь коричневый гномик. Место было пустынным, и единственным доходившим досюда звуком было непрерывное жужжание мух вокруг кучек истекавших соком фиг.
   Когда Савари приблизился к ней, евнухи попытались вмешаться.
   - Прочь с моего пути, толстяки, - насмешливо сказал им старик. - Дайте мне засвидетельствовать почтение этой даме.
   - Это мой отец, - сказала Анжелика. - Вы отлично знаете, что Осман-бей время от времени позволяет мне встречаться с ним.
   Они не возражали.
   - Все идет как надо, - шептал Савари, глаза которого так и плясали за стеклами очков.
   - Вы нашли еще одно месторождение мумие? - с кривой усмешкой спросила Анжелика. Она с нежностью смотрела на Савари. Он все больше и больше напоминал маленьких злых духов, плясавших вокруг каменных долменов в полях Пуату. Ей нравилось представлять его одним из тех старых бородатых духов, которых она часами подстерегала, лежа во влажной от росы траве, ожидая, что они появятся и с этих пор будут верно следовать за ней.
   - Шесть рабов собираются предпринять попытку к побегу. У них идеальный план. Они не собираются прибегать ни к какой помощи, потому что проводники часто предают беглецов, делая вид, что выводят их в безопасное место. Их научили рабы, уже совершавшие побег, но снова попавшие в неволю. Они знают дорогу до Сеуты, знают, по каким дорогам можно идти, а каких следует избегать. Подходящее время для побега придет через месяц или два. Тогда наступит период Равноденствия, когда мавры приходят в город, потому что им не нужно заботиться о пшенице или о плодах. Мы будем передвигаться только ночью. Я уговорил их взять с собой женщину, хотя они были против. Не было случая, чтобы женщина удачно бежала. Я говорил, что одно ваше присутствие будет служить им защитой, потому что всякий, кто увидит в группе людей женщину, подумает, что это торговцы, а не беглые рабы.
   Анжелика горячо сжала его руку.
   - О, мой дорогой Савари! Подумать только, я решила, что вы бросили меня на произвол моей несчастной судьбы!
   - Я наметил план, но он еще не завершен, - ответил старый аптекарь. Вам еще надо выбраться из крепости. Я изучил все выходы из гарема в собственно дворец. В северной стене, выходящей к куче навоза невдалеке от еврейского кладбища, есть одна дверца, которая не всегда охраняется. Я узнал об этом от слуг. Она выходит на дворик, называемый "тайным двором", в нескольких шагах от лестницы, ведущей в гарем. Это и есть ваша дорога. Один из нас будет ждать вас снаружи. Кроме того, знайте, что эта дверца отпирается только снаружи, а ключ имеется всего у двоих - у главного евнуха и у Лейлы Айше. Они пользуются дверцей, чтобы быстро вернуться после появления на публике. Вы должны выкрасть ключ и передать кому-то из нас, чтобы мы смогли прийти и открыть вам дверь...
   - Савари, - вздохнула Анжелика, - вы так привыкли сдвигать горы с места, что все кажется вам простым. Как я украду ключ у главного евнуха, как избегну пантеры...
   - Есть ли кто-нибудь из слуг, на кого можно положиться?
   - Да... то есть... я не знаю...
   Савари приложил палец к губам и, как хорек, улизнул в сторону вместе со своей корзинкой для фиников.
   Анжелика услышала топот приближающейся лошади. На дорожке показался Мулаи Исмаил в развевающемся бурнусе в сопровождении двух вождей. Завидев под деревьями носилки, он остановился.
   Савари рассыпал фиги из своей корзины посреди дорожки и принялся громко причитать. Это привлекло к нему внимание султана, и тот пустил коня шагом. Неловкость и притворный ужас старого раба вызвал в султане желание над кем-нибудь поиздеваться.
   - А, да это христианский отшельник Османа Фараджи! Я слышал о тебе фантастические истории, слышишь, колдун? Ты прекрасно заботишься о моем слоне и жирафе.
   - Благодарю тебя за доброту, о повелитель, - дрожащим голосом произнес Савари, падая ниц перед султаном.
   - Встань, - сказал султан. - Не подобает отшельнику, человеку, через которого Бог говорит с людьми, лежать в такой унизительной позе. - Савари поднялся на ноги и подобрал корзину. - Погоди! Мне не нравится, что люди называют тебя отшельником, когда ты погряз в своих отвратительных верованиях. Если ты владеешь тайнами магии, - значит ты узнал их от сатаны. Стань мавром, и я включу тебя в свою свиту - будешь толковать мои сны.
   - Я подумаю об этом, о повелитель, - заверил его Савари.
   Мулаи Исмаил был в плохом настроении. Он поднял копье и отвел руку назад, готовясь нанести удар.
   - Стань мавром! - повторял он угрожающе. - Мавром!.. Мавром!..
   Невольник сделал вид, что не слышит. Султан ударил его в первый раз. Старый Савари чуть не упал на землю, прижимая руку к окровавленному боку. Другой рукой он поправил очки и устремил на султана яростный взор.
   - Я - мавр? Такой человек, как я? За кого ты меня принимаешь, о повелитель?
   - Ты смеешься над религией Аллаха! - взревел Мулаи Исмаил, вонзая копье в живот старика.
   Савари выдернул его, поднялся и кинулся бежать, но сумел сделать лишь несколько шагов. Мулаи Исмаил пустил коня вслед за ним, выкрикивая: "Мавр! Мавр!" и с каждым возгласом раз за разом вонзая копье.
   Старик опять упал на землю.
   Анжелика следила за ужасной сценой через щелочку между занавесками, кусая кулаки, чтобы удержаться от крика. Нет, она не даст ему убить своего старого друга. Она выскочила из носилок и упала на колени перед Мулаи Исмаилом, держась за луку его седла.
   - Остановись, о повелитель! - взмолилась она по-арабски. - Помилуй! Это мой отец.
   Султан замер с занесенным копьем, готовый к броску. Появление прекрасной женщины, которую он прежде никогда не видел, удивило его. Ее волосы распустились и рассыпались вокруг тела, как лучи солнца. Он поцеловал ей руку.
   Анжелика подбежала к Савари и приподняла его, чтобы оттащить в тень дерева и прислонить к стволу. Он был настолько худ, что она справилась с весом его тела. Старое платье пропиталось кровью. Анжелика осторожно сняла с его носа разбитые очки. На изорванной одежде проступали красные пятна, и она с ужасом увидела, что лицо Савари бледнеет и под окрашенной хной бородой приобретает цвет сала.
   - О, Савари! - простонала она. - Мой бедный старый Савари, не умирай, пожалуйста, не умирай.
   Мадам Бадигу, наблюдавшая всю эту сцену с некоторого расстояния, бросилась в свою хижину за лекарствами. Савари шарил в складках одежды, пытаясь найти кусочек черной, маслянистой земли. Он скосил глаза и узнал Анжелику.
   - Мумие! - выдавил он из себя. - Увы, мадам, теперь никто не узнает величайшего секрета на свете. Никто, кроме меня, не знает его... и я умираю... умираю... - его веки посерели.
   Жена садовника прибежала с отваром тамарискового семени, пахнущим корицей и перцем. Анжелика поднесла его к губам старика. По его лицу расплылась улыбка.
   - О, пряности! - пробормотал он. - Запах чудесных странствий... Иисус, Мария, примите мою душу... - и с этими словами старый аптекарь испустил дух.
   Анжелика не выпускала его руку, пока она не похолодела.
   - Не может быть, - твердила она снова и снова.
   Хитрого, непобедимого Савари больше не было. Вместо него перед ней лежала просто жалкая разбитая кукла. Все это было только дурным сном, приснившимся ей в зеленом свете пальмовой рощи. Это одна из его хитростей. Сейчас он вскочит и с таинственным видом шепнет ей на ухо: "Все идет как надо, мадам!"
   В конце концов она осознала, что он и в самом деле мертв. Она почувствовала, как на нее обрушилась невыносимая тяжесть, тяжесть глаз, устремленных на нее. Потом она увидела рядом с собой на песке отпечаток конского копыта и подняла голову. Над ней возвышался Мулаи Исмаил.
   Глава двадцать третья
   Осман Фараджи вошел в баню, где служанки помогали Анжелике на верхних ступенях покрытой мозаикой лестницы, ведущей от самого дна мраморного бассейна к его краю. Голубая с золотом мозаика в мавританском стиле покрывала и потолок - подражание турецким баням в Константинополе. Православные христиане, работавшие в Турции, построили это драгоценное сокровище для удобства женщин Мулаи Исмаила. Пар, пахнущий ладаном и розами, плавал кругами между украшенных золотом колонн, придавая помещению вид какого-то сказочного дворца из "Арабских ночей".
   Увидев главного евнуха, Анжелика быстро оглянулась в поисках покрывала, чтобы прикрыть свою наготу. Она так и не привыкла к тому, что евнухи наблюдают за интимными подробностями женского туалета, и еще меньше могла выносить присутствие начальника сераля.
   Лицо Османа Фараджи было непроницаемым. Два молодых круглощеких евнуха, сопровождавших его, несли одеяние из переливчатого розового муслина, искусно расшитого серебряной нитью. Осман Фараджи велел служанкам развернуть одежды одна за другой.
   - Там семь покрывал?
   - Да, господин.
   Он глазом знатока рассматривал прекрасно сложенное тело Анжелики. Единственный раз в жизни она устыдилась, что создана женщиной, да еще к тому же красивой. Она не могла заставить себя думать о своем теле просто как о произведении искусства, которое критически рассматривает коллекционер, чтобы определить его материальную стоимость. Она чувствовала себя так, будто у нее украли душу.
   Старая Фатима обернула вокруг ее бедер первое покрывало. Оно доставало ей до лодыжек. Под его полупрозрачной пеленой угадывалась гладкая, как фарфор, кожа ее членов, округлые полные бедра, чуть заметная выпуклость живота. Два других покрывала столь же соблазнительно прикрыли ее грудь. Еще одно, более широкое, накинули ей на плечи. Наконец Фатима закрыла ей лицо паранджой, оставив доступными для взора только зеленые глаза, от возбуждения светившиеся необычным блеском.
   Анжелику отвели обратно в ее комнату, куда вскоре пришел и Осман Фараджи. Его кожа, казалось, приобрела голубоватый, как у сланца, оттенок. Она же под слоем румян, покрывавших ее лицо, была смертельно бледна.
   Она взглянула ему в глаза.
   - К какому жертвенному обряду вы меня готовите, Осман-бей? - натянутым голосом спросила она.
   - Ты это прекрасно знаешь, Бирюза. Вскоре я собираюсь представить тебя Мулаи Исмаилу.
   - Нет! - заявила Анжелика. - Никогда! - Ее тонкие ноздри трепетали, она гордо вскинула голову и смотрела ему прямо в лицо. Зрачки главного евнуха сузились до размеров острия иголки:
   - Ты сама попалась ему на глаза, Бирюза. Он увидел тебя! Мне уже пришлось объяснять ему, почему я скрывал тебя так долго. Он хотел знать, почему. Теперь он увидел твою красоту, и она ослепила его, - голос его становился все тише и доносился будто издалека. - Ты никогда не была столь одинока, Бирюза. Ты восхитишь его. Он не будет думать ни о чем, кроме своего вожделения к тебе. У тебя есть все, чтобы восхитить его душу - твои золотые волосы, жемчужная кожа, глаза. На него произведет впечатление не только твоя гордость - он привык к мужественным женщинам - и не скромность, такая удивительная в женщине, уже познавшей любовь, которая может тронуть и смягчить его сердце. Я хорошо знаю его. Я знаю, какая жажда терзает его. Ты для него будешь как источник живой воды. Ты можешь держать его судьбу в своих нежных пальчиках. Ты сможешь все, Бирюза!
   Анжелика села на диван.
   - Нет! - сказала она. - Нет, никогда! - Она приняла привлекательную позу, насколько ей позволял кокон, в который она была замотана. - В вашей коллекции еще не было француженки, не так ли, Осман-бей? Теперь вы узнаете на собственной шкуре, из какого материала они сделаны!
   Осман Фараджи сжал голову руками и принялся причитать, как разбитая горем женщина:
   - Ох-ох-ох! Чем я прогневал Аллаха, что мне приходится преодолевать такое упрямство!
   - В чем дело?
   - Бедняжка, ты не понимаешь одного: не может быть и речи о том, что ты откажешь Мулаи Исмаилу. Поупирайся немного для начала, если хочешь... небольшое сопротивление не будет ему неприятно. Но ты должна относиться к нему как к своему хозяину, или он предаст тебя жутким пыткам.
   - Что ж, тем лучше. Я умру. Я умру от его пыток.
   Главный евнух воздел руки к небу. Потом он изменил тактику и склонился над ней.
   - Бирюза, ну почему ты не хочешь, чтобы твое прекрасное тело обняли мужские руки? Тебя мучает пламя страсти. Ты знаешь, что Мулаи Исмаил выдающийся мужчина? Он создан для любви, как создан для охоты, для войны, потому что в его жилах течет негритянская кровь. Он может удовлетворить женщину семь раз за ночь. Я дам ему питье, чтобы подогреть его пламенную страсть. Ты познаешь такие наслаждения, что будешь тосковать в ожидании, когда они повторятся.
   Анжелика оттолкнула его, лицо ее пылало. Она вскочила и бросилась в дальний конец галереи. Он последовал за ней с терпеливостью кошки, желая узнать, зачем ей понадобилось идти к трещине в стене, выходящей на площадь, где трудились рабы. Он недоумевал, что она увидела такого, из-за чего измученное выражение ее лица сменилось умиротворенным.
   - Каждый день, что я прожила в Мекнесе, - прошептала Анжелика, кто-нибудь из рабов-христиан умирал как мученик за свою веру. Из-за верности своей религии они обрекают себя на тяжкий труд, голод, побои и пытки. И притом по большей части это люди простого происхождения, моряки, грубые и необразованные. Так неужели я, Анжелика де Сансе де Монтелу, ведущая свой род от королей и крестоносцев, не смогу проявить такую же твердость, как они? Правда, еще никто не приставлял к моему горлу копье и не кричал на меня: "Мавр?", но с другой стороны, мне говорят: "Ты отдашься Мулаи Исмаилу, мучителю Христа, убийце моего дорогого старого Савари!" А это то же самое, что потребовать, чтобы я предала свою веру. Я не отрекусь от своей религии, Осман Фараджи!
   - Ты умрешь в самых отвратительных пытках.
   - Тогда - тем хуже. Бог и мои святые помогут мне.
   Осман Фараджи вздохнул. Он исчерпал все свои аргументы. Он знал, что придется уступить. Все же может быть, когда она увидит орудия пыток и услышит описания наказаний, которым Мулаи Исмаил подвергал своих женщин, может быть, тогда ее страстная вера ослабеет. Но время идет, и султан нетерпеливо ждет.
   - Послушай меня, - сказал он по-французски. - Разве я не доказал тебе, что я твой друг? Я никогда не нарушал слова, данного тебе, и если бы не твоя неосторожность, Мулаи Исмаил сейчас не ждал бы тебя. Не согласишься ли ты, из уважения ко мне, сейчас просто быть представленной Мулаи Исмаилу. Он ждет нас. Я уже не могу найти оправданий тому, что скрываю тебя от него. Ты же знаешь, он может отрубить голову и мне. Представление от тебя большего не потребует. Кто знает, в конце концов ты ему можешь не понравиться.
   Анжелике было нелегко поверить ему, но она начала думать, что в конце концов, это, возможно, лучшее решение.
   - Я предупредил султана, что ты - это дикий зверек. Я знаю, как можно заставить его проявить терпение, и выиграю для тебя время.
   "Время для чего? Уступить страху? Ослабеть? Или, - думала Анжелика, может быть, бежать?.."
   - Хорошо, ради вас я согласна, - ответила она. Но сердито отказалась от эскорта из десяти евнухов. - Я пойду не как заключенная под конвоем и не как овца к мяснику.
   Осман Фараджи уступил ей. В этот момент он готов был на все, лишь бы поднять ее настроение. Он проводит ее один, еще только с одним евнухом, который будет держать ее покрывала, когда он сам станет снимать их одно за другим.
   Мулаи Исмаил ждал в узкой комнате, где он любил предаваться размышлениям. В медных курильницах горели благовония.
   Анжелика чувствовала себя так, будто видела его впервые. Теперь барьер исчез - он знал о ее существовании.
   Когда они вошли, Мулаи Исмаил встал. Главный евнух и его помощник упали ниц. Потом Осман Фараджи встал и, подойдя к Анжелике, взял ее за плечи и мягко подтолкнул к султану.
   Тот горячо подался вперед. Его золотистые глаза встретились с ее зелеными. Она опустила веки. Впервые за много месяцев мужчина смотрел на нее как на женщину, которую можно желать. Когда главный евнух открыл ее лицо, она знала, что на его лице отразится удивленное восхищение при виде ее совершенной красоты, ее полных губ и серьезного, но в то же время насмешливого выражения лица, покорившего стольких мужчин. Она знала, что широкие ноздри Мулаи Исмаила затрепещут при виде ее необыкновенных волос, шелковым покрывалом струящихся по плечам.
   Руки Османа Фараджи гладили ее, но она не видела и не желала видеть движение его длинных черных пальцев с алыми ногтями и с бриллиантовыми и рубиновыми перстнями. Она не поднимала глаз. Смешно, но до сих пор она не замечала розового цвета своих ладоней - как будто они были испачканы розовым пеплом.
   Она заставила себя думать о чем-нибудь другом, чтобы вынести пытку раздеванием донага перед господином, для которого она предназначена. Тем не менее она не могла сдержать дрожь, когда почувствовала, как сняли покрывало с ее плеч. Руки Османа Фараджи быстро перебегали по ее телу, не давая ей отвлечься. Он уже взялся за шестое покрывало, которое обнажит ее грудь, тонкую талию и длинную, гибкую, как у юной девушки, спину.
   Она услыхала голос султана, говорящего по-арабски:
   - Хватит. Не смущай ее. Я могу представить ее красоту, - он поднялся со своего дивана и подошел к ней вплотную.
   - Женщина, - сказал он по-французски. - Женщина, покажи мне... свои глаза! - Несмотря на то что его голос мог звучать совершенно по-звериному, сейчас он говорил таким тоном, что она не могла отказать. Она подняла глаза к его ужасающему лицу. Она видела татуировку около губ и странного цвета желтовато-черные поры на коже.
   Его тонкие губы медленно растянулись в улыбке:
   - Таких глаз я еще не видел! - сказал он по-арабски Осману Фараджи. Может, во всем мире больше нет других таких глаз.
   - Ты прав, о господин, - согласился главный евнух. Он опять завернул Анжелику в ее многочисленные покрывала, советуя ей шепотом по-французски: "Поклонись султану, и он будет удовлетворен".
   Анжелика не шевелилась. Мулаи Исмаил, несмотря на очень слабое знание французского языка, сумел догадаться, что сказал главный евнух. Он опять улыбнулся и в глазах его вспыхнуло дикое веселье. В нем уже пробудился интерес к этой женщине, столь неожиданно и удивительно прекрасной, которую главный евнух припас для него, и он не был нетерпелив, она заключала в себе такие возможности для наслаждения, что он не хотел спешить и требовать всего сразу. Она была как неисследованная страна, едва видная на горизонте. Она была враждебной землей, которую предстояло завоевать, негостеприимной территорией, которую предстояло исследовать, окруженной стенами крепостью, в бастионах которой он должен найти щелочку. Нужно будет спросить о ней у главного евнуха - Осман Фараджи должен хорошо ее знать. Чувственная ли она, любит ли подарки, предпочитает ли мягкость или грубость, нравятся ли ей любовные утехи? Да. Ее чистой воды глаза признавались в крушении ее надежд и выдавали жар страсти, скрывающийся сейчас в глубине тела, белого и холодного как снег. Она дрожала не только от страха, потому что не в привычках людей ее расы бояться. И все же под пристальным взглядом султана ее лицо, которое она старалась спрятать, уже приобретало то выражение усталости и покорности, которое должно появиться на нем после любовной схватки. Она исчерпала свои силы. Она искала спасения и как птица, загипнотизированная взглядом змеи, искала глазами путь к спасению.
   Мулаи Исмаил опять улыбнулся...
   Анжелику отвели в другую комнату, большего размера и роскошнее убранную, чем прежняя.
   - Почему вы не пускаете меня в мою комнату?
   Евнухи и служанки оставили ее вопрос без ответа. Фатима, скрывавшая за каменным лицом свое удовлетворение, подала обед, но Анжелика не могла съесть ни кусочка. Она с нетерпением ждала появления Османа Фараджи, чтобы поговорить с ним.
   Его все не было, и она послала за ним. Евнух сказал, что главный евнух уже идет, но проходил час за часом, а он не появлялся. Она жаловалась, что от запаха драгоценного дерева, которым были отделаны стены комнаты, у нее болит голова. Фатима жгла ладан, и этот запах стал еще более удушающим. Умом она понимала, что на нее надвигается вечер. В свете масляных ламп лицо старухи казалось ей лицом старой Мелюзины, колдуньи из Ньельского леса, которая заваривала травы, чтобы вызывать дьявола. Мелюзина принадлежала к числу тех женщин из Пуату, которым примесь арабской крови дала бешеные черные глаза... давным-давно по этим местам также прокатилась волна вооруженных короткими мечами завоевателей под зеленым знаменем.
   Анжелика зарылась лицом в подушки, испытывая стыд, который мучил ее с тех самых пор, как глаза Мулаи Исмаила пробудили в ней голос пола. Он удерживал ее своим взглядом, как будет удерживать в объятиях, быть может, немного подождав в томительном нетерпении, пока она отдастся ему. Она не сможет противостоять прикосновению его жаждущего тела.
   "Я недостаточно сильна, - думала она. - Я всего-навсего женщина. Что я могу? Что я могу?"
   Она прикрикнула на себя, заставив себя уснуть, но сон не дал ей отдыха, ее терзало пламя желания. Она слушала, как голос Мулаи Исмаила повторял: "Женщина! Женщина!" Был ли это призыв... или мольба?