Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   Наконец мортира попала в одну из стрелявших в галеру батарей. Негр покачнулся и упал с вершины утеса в воду. Канонир сумел поразить картечью еще двух человек из прислуги другой береговой батареи.
   - Еще четверо! - кричал де Роже. - Обезоружим их! Когда они расстреляют боеприпасы, мы сумеем одолеть их!
   Но вершины утесов уже сверкали белизной тюрбанов, и по всей бухте отдавались ужасающие крики: "Сдавайтесь, собаки!". К тому же выход из бухты был теперь блокирован лодками, которые заманили галеру в эту засаду.
   При первом выстреле Савари увлек Анжелику в каюту, но она осталась стоять в дверях, чтобы наблюдать за неравным боем. Мусульмане превосходили христиан по численности в пять или шесть раз, а артиллерия галеры была рассчитана на стрельбу по целям, находящимся на уровне моря, а не высоко наверху. Количество пиратов все увеличивалось и в предвкушении легкой победы многие бросались в воду и плыли к галере. От берега отвалило несколько яликов, с которых, когда они подошли к кораблю, в воду попрыгало множество людей с зажженными факелами.
   Лучшие стрелки перенесли огонь на них и многих перестреляли. Вода окрасилась кровью убитых. Но на их месте появлялись новые, и вскоре, несмотря на мушкетные пули и картечь, борта галеры покрыла масса карабкающихся наверх людей, размахивающих факелами, кинжалами, саблями и даже огнестрельным оружием.
   Мальтийская галера напоминала огромную раненую чайку, покрытую полчищами муравьев. Мавры лезли на нее с криками: "Ва алла! Алла!".
   - Да здравствует истинная вера! - отвечал барон фон Нессенод, протыкая шпагой полуголого араба, первым ступившего на палубу. Но за ним появлялись все новые и новые. Двум рыцарям и их сражающимся братьям пришлось отступить, хотя они бились уже почти у самого основания грот-мачты. Повсюду громоздились тела. Никто не думал о добыче, каждый старался лишь убить как можно больше врагов.
   Анжелика с ужасом наблюдала, как один из торговцев кораллами сцепился с двумя маврами, и все трое покатились по палубе, избивая и кусая друг друга, как бешеные собаки - ни у одного из троих не было никакого оружия.
   Систематическая оборона имела место лишь у основания грот-мачты, где, как львы, сражались оба рыцаря. Перед ними полукругом громоздилась гора тел, через которую приходилось перебираться новым атакующим. Но вот упал фон Нессенод, пораженный метким выстрелом мусульманина, целившегося в него с носа. Роже бросил взгляд на своего капитана, и в этот момент, когда внимание его отвлеклось, ему отрубили руку, державшую шпагу.
   Торговец кораллами, одолевший двух своих противников, скатился по трапу в каюту и втолкнул туда Анжелику. Савари, второй торговец кораллами, банкир и молодой испанский студент укрылись вместе с ними.
   - Все кончено, - сказал он. Рыцари повержены. Нам не избежать плена. Нужно выбросить за борт наши бумаги и переодеться, чтобы победители не смогли узнать, кто мы такие. Особенно это касается вас, - сказал он молодому испанцу. - Молите пресвятую деву, чтобы они не узнали, что вы - сын одного из офицеров бонского гарнизона. Иначе вас будут держать в качестве заложника, и как только перед испанскими укреплениями убьют первого же мавра, вашему отцу пошлют вашу голову.
   Все мужчины, не смущаясь присутствием Анжелики, сняли свою одежду, скатали ее вместе с бумагами и выбросили в море через иллюминатор. Потом они облачились в бесформенные тряпки, оказавшиеся в сундуке.
   - Здесь нет ни одного платья, - с ужасом сказал кто-то из купцов. Мадам, по вашему платью сразу видно, что вы - дама. Одному богу известно, какой выкуп они потребуют за вас.
   - Мне ничего не надо, - сказал Савари. - Для начала меня всегда швыряют за борт, как вещь совершенно никчемную.
   На верху трапа показался гигант-негр, на угольно-черном лице которого белели глаза цвета слоновой кости. Он обвел взглядом обитателей каюты и поднял ятаган.
   * * *
   Шум битвы сменился тишиной, нарушаемой только стонами раненых. Пленников вытолкали на палубу.
   В бухту входили четыре низкие галеры. На корме первой из них стоял адмирал этого маленького флота. Он взошел на борт мальтийского корабля в сопровождении своих офицеров, среди которых был клерк, на котором лежала обязанность оценивать стоимость добычи. Когда он увидел, как сильно повреждена галера, лицо его вытянулось. Он отпустил несколько горестных замечаний по этому поводу, после чего дал указания о систематической переписи пленников и их имущества.
   Рабы алжирского происхождения были освобождены. Остальных перевели на алжирские галеры. Вся мальтийская команда была закована в цепи. Мимо Анжелики провели окровавленного Анри де Роже со скованными руками. За ним три великана несли барона фон Нессенода, также закованного в цепи, несмотря на ужасные раны, из которых текла кровь.
   Пленники предстали перед адмиралом, которого звали Али Хаджи. Не обращая внимания на маскировку, он внимательно разглядывал руки пленников, чтобы проверить, насколько они соответствуют внешнему облику. Купцам пришлось признать свои истинные занятия. Однако Савари вызвал лишь смех. Его отвели в сторону, оставив, как было сказано, на угощение самым голодным из алжирских собак.
   Внимание грабителей сразу же было приковано к Анжелике. Темные глаза алжирских офицеров рассматривали ее с любопытством, однако без уважения и даже без восхищения. Они обменялись несколькими словами с Али Хаджи, который движением руки подозвал ее к себе.
   Берберский плен был настолько обычным делом для каждого, кто рисковал пуститься в путешествие, что Анжелика почти что ожидала случившегося. Она уже приняла решение, как себя вести. Она не станет хитрить, а сделает ставку на свое состояние и положение женщины, разыскивающей мужа. Алжирцы не были безумными пиратами, нападавшими и грабившими ради удовольствия. Их интересы были весьма узки. Добыча делилась до последнего клочка парусины, все тщательно учитывалось и обращалось в деньги. Что же касается женщин, тем более европеек, добычи редкой и весьма ценной, то скупость обычно торжествовала над похотью. Анжелика уже убедилась в этом на примере маркиза д'Эскранвиля. Она спокойно встретила взгляды темнокожих мужчин.
   Она назвалась им именем, которое не употребляла уже многие, многие годы. Она жена Жоффрея де Пейрака, который поджидает ее в Боне и наверняка заплатит за нее выкуп. Он прислал к ней одного из их единоверцев, Мохаммеда Раки, который, наверное, сейчас находится среди пленников и может свидетельствовать за нее.
   Толмач перевел, и Али Ходжи улыбкой выразил удовлетворение. Он потребовал указать ему на мусульманина, о котором идет речь. Анжелика спасалась, что Мохаммед Раки в схватке мог быть убит или ранен, но теперь она увидела его и узнала. В результате было приказано отделить его от других.
   Флот вышел из бухты и направился в открытое море. Маленькие суденышки были настолько перегружены, что малейшее движение приводило к нарушению равновесия всего корабля и снижению скорости. Только негры и мавры бегали взад и вперед по своим мостикам между скамейками гребцов, осыпая христиан ударами плетей.
   Али Хаджи несколько раз бросал взгляд на Анжелику. Она догадывалась, что он говорит о ней со своим писцом, но не могла понять, о чем. К ней ухитрился подобраться Савари.
   - Не знаю, подтвердит ли Мохаммед Раки мои слова. И что подумает обо всем этом мой муж? Как вы думаете, он в самом деле заплатит выкуп? Придет ли он ко мне на помощь? Я шла к нему, но теперь я понимаю, что знаю о нем не все. Хотя раз он столько прожил среди берберов, он, быть может, сумеет уладить все это дело лучше кого-нибудь другого. Правильно ли я сделала, что представилась таким образом?
   - Правильно. Положение и без того сложное - незачем запутывать его еще больше. По крайней мере вы не рискуете подвергнуться насилию со стороны служителей ислама. Коран запрещает мусульманам брать в жены женщину, муж которой еще жив. Они очень сурово наказывают за адюльтер. С другой стороны, я слышал, как Али Хаджи сказал, когда вас подвели к нему: "Это она. Да, это она. Мы выполнили свою миссию".
   - Что это означает, Савари?
   Старик ответил лишь недоуменным жестом.
   ЧАСТЬ III
   ГЛАВНЫЙ ЕВНУХ
   Глава шестнадцатая
   Единственным звуком, доносившимся из-за борта галеры, был мягкий плеск весел, рассекавших волны. Анжелика подняла поникшую голову и заметила, что глаза барона фон Нессенода устремлены на землю.
   - Алжир, - произнес он.
   И в тот же момент до них донесся гул города, звук тысячи голосов. Теперь им был виден этот город, лежащий между двумя волноломами, такой ослепительно белый, что он казался безжизненным.
   Когда корабль вошел в гавань, золотой вымпел Али Хаджи на верхушке мачты был лишь одним из сотен флагов, развевающихся под легким бризом; среди них преобладал красный стяг с белой эмблемой и зеленое знамя с полумесяцем. На передней галере выстрелили из пушки. И в ответ раздался залп с берега, после которого послышались пронзительные радостные крики.
   Два рыцаря Мальтийского ордена, все еще в своих красных панцирях, находились в первых рядах пленников, которых высаживали на причал. Затем на берег сошли матросы и солдаты, а в последнюю очередь - пассажиры. Однако Анжелику вели отдельно от остальных под охраной вооруженных янычар.
   Остальные, скованные попарно цепями и подгоняемые берберами-победителями, продвигались через толпу на набережной к дворцу паши, которому принадлежало право первого выбора.
   Жители - белые призраки с лицами грязно-желтого цвета - толпились вокруг них, издавая пронзительные восклицания и не сводя с невольников враждебных глаз. Среди них виднелись бледные лица рабов-христиан, бородатых и лохматых, обращавшихся к новым пленникам на языках всех христианских стран в надежде найти среди них одного-двух соотечественников, от которых можно что-нибудь узнать о своих семьях.
   - Я Жан Парадже из Колуара в Пиренеях... Не слышали? Я Робер Туше из Сетты...
   Турецкие янычары хлестали их плетьми из бычьих жил, норовя ударить каждого, до кого могли достать.
   На невольничьем рынке Анжелику сразу же провели по лестнице в маленькую изолированную комнату, белую, как мел; она присела в углу, прислушиваясь к шуму, доносившемуся извне.
   Поднялся занавес, и вошла старая мусульманка, коричневая и сморщенная, как сушеная груша.
   - Меня зовут Фатима, - приветливо сказала она. - Но пленницы называют меня Мирела-провансалька.
   Она принесла два кекса и воду, пахнущую уксусом и сахаром, а также кружевную косынку, чтобы спрятать лицо от солнца. Однако последняя предосторожность запоздала: лицо Анжелики уже покраснело под палящим солнцем, лучи которого проникали под золотую дымку, висящую над ослепительно белым городом. Ей хотелось принять ванну. Платье ее покрылось пятнами от соленой морской воды и смолы, выступавшей из досок палубы.
   - Я отведу тебя в ванну после того, как будут проданы остальные рабы, сказала старуха. - Но придется подождать, потому что торги нельзя проводить до полуденной молитвы, - она говорила на сабире, смеси испанского, итальянского, французского, турецкого и арабского языков, понятном всем рабам. Но постепенно она перешла на родной французский и рассказала Анжелике о своих родных местах, находящихся где-то вблизи Экс-о-Прованса. В шестнадцать лет она служила горничной у марсельской дамы и, сопровождая ее в поездке к мужу в Неаполь, попала к берберам. Ее, ничтожную служанку, продали за несколько цехинов бедному мусульманину, в то время как даму ждал роскошный гарем.
   Фатима-Мирела, теперь вдовствующая старушка, зарабатывала несколько пиастров, присматривая за новыми рабынями. Купцы, стремящиеся выставить живой товар в как можно лучшем виде, очень часто прибегали к ее услугам. Она купала, причесывала несчастных женщин, заботилась о них, еле живых после своего неудачного путешествия, с ужасом ждавших новых испытаний.
   - Как я рада, - воскликнула она, - что мне приходится ухаживать за тобой. Ты - француженка, которую Рескатор купил за тридцать пять тысяч пиастров и которая потом сбежала от него. Меццо-Морте поклялся, что захватит тебя, опередив соперников.
   Анжелика в ужасе взглянула на нее:
   - Не может быть! - пробормотала она. - Меццо-Морте не мог знать, где я.
   - О, он знает все. У него повсюду есть шпионы. Осман Фараджи, главный евнух султана Марокко, и Меццо-Морте отправились разыскивать тебя.
   - Почему?
   - Потому что о тебе говорят как о самой прекрасной белой рабыне на всем Средиземном море.
   - О, как бы мне хотелось быть безобразной! - воскликнула Анжелика, сжимая руки, - уродливой, ужасной, отвратительной...
   - Вроде меня, - вставила провансалька. - Когда я попала в плен, мне было всего восемнадцать лет, и у меня были великолепные большие груди. Но я слегка хромала. Человек, который купил меня и стал моим мужем, был отличным гончаром и всю свою жизнь оставался таким бедняком, что и думать не мог о наложнице. Мне приходилось работать как вьючной скотине, но я была довольна такой жизнью. Христианки вроде нас не любят, когда их перепродают то одному хозяину, то другому, и им приходится все время жить с разными мужчинами.
   Анжелика сжала ладонями разболевшуюся голову.
   - Не понимаю, каким образом они расставили эту сеть, в которую я попалась?
   - Я слышала, что Меццо-Морте послал к тебе на Мальту своего любимого советника, Амара Аббаса, чтобы он побудил тебя отправиться в плавание, которое заведет в ловушку.
   Анжелика покачала головой, не решаясь сформулировать свои мысли:
   - Нет, я ни с кем не встречалась. Только с Мохаммедом Раки, бывшим слугой моего мужа.
   - Это был Амар Аббас.
   - Нет! Не может быть!
   - Это был бербер с короткой выцветшей бородкой?
   Анжелика не могла произнести ни слова.
   - Погоди-ка, - сказала старуха. - У меня есть идея. Только что я видела, как Амар Аббас разговаривал с Сади Хасаном, здешним управляющим. Пойду посмотрю - если он еще здесь, я покажу его тебе.
   Вскоре она возвратилась с длинным покрывалом:
   - Завернись в него до самых глаз, - приказала она.
   Она провела Анжелику вниз, в коридор, который вел через весь этаж на галерею, откуда им был виден квадратный внутренний двор здания.
   Торговля рабами уже началась. Новые рабы были обнажены - белые волосатые тела европейцев контрастировали с темными, с гладкой кожей телами восточных пленников. Справа, на груде роскошных подушек, восседали военные чины и старые корсары, разбогатевшие на грабежах и теперь наслаждавшиеся гаремами, которые приобрели за сокровища, поместили в заботливо ухоженные сады оливковых и апельсиновых деревьев и олеандров и постоянно пополняли новыми приобретениями. Их окружали негритята, длинными опахалами разгонявшие знойный воздух.
   Напротив них находился один из любимцев паши, его поверенный в делах.
   - Смотри, - сказала Мирела, - тот, рядом с ним, который что-то говорит ему.
   Анжелика перегнулась через перила и узнала Мохаммеда Раки.
   - Он самый, - сказала она.
   - Ну так это и есть Амар Аббас, советник Меццо-Морте.
   - Нет! - закричала Анжелика в отчаянии. - Не может быть! Он показал мне письмо и топаз!
   Остаток дня она провела в полной прострации, пытаясь понять, что же все-таки произошло с нею. Савари, значит, не ошибался, подозревая незнакомца-бербера. Но где теперь Савари? Ей не удалось увидеть его в жалкой толпе рабов, выставленных для продажи. Теперь, подумав об этом, она сообразила, что не видела также и обоих рыцарей.
   Мало-помалу шум стихал. Покупатели расходились по домам со своими новыми рабами. Тьма спускалась на ослепительный Алжир. В глубокой темноте исламской ночи раздавался лишь один звук, глубокий и вибрирующий, достигавший даже невольничьего рынка.
   Фатима-Мирела растянулась на соломенном мате возле дивана, на котором пыталась поспать Анжелика. Она подняла морщинистое лицо и сказала:
   - Это тюрьма для рабов.
   Чтобы убаюкать Анжелику, она рассказывала ей длинные истории об этом необычном месте, где в фонтанах текло вино и спиртные напитки. Здесь встречались рабы, чтобы обменять украденное на кусок пищи, и сюда приходили за исцелением больные и обиженные. И здесь, на рассвете, когда начинали чадить масляные светильники, можно было услышать самые лучшие истории на свете. Датчане и шведы рассказывали о полном опасностей китовом промысле у берегов Гренландии, где ночь тянется шесть месяцев; голландцы описывали богатства восточной Индии и чудеса Китая и Японии, испанцы мечтательно говорили о прелестях Мексики и сокровищах Перу; французы вспоминали о чудесах Ньюфаундленда, Канады и Вирджинии. Ведь все здешние рабы были мореплавателями.
   На следующее утро она привела Анжелику к Али Хаджи, сидевшему на берегу в окружении мальчиков, одетых в желтые шелковые шаровары, с кинжалами за поясом и тюрбанами на голове. Большей частью это были мавры или негры, но некоторые из них просто сильно загорели, а у двоих или троих были голубые глаза северян. Они, казалось, относились к Анжелике презрительно и в то же время с высокомерием и ненавистью. Она чувствовала себя словно в кругу львят или свирепых тигрят, в то время как корсар-араб, напротив, выглядел почти добрым.
   У трапа, поднимавшегося на палубу галеры, плясала шлюпка. Шесть светловолосых рабов - возможно, русские - сидели на веслах, а на носу, скрестив на груди мускулистые руки, стоял турок с длинными усами. Один из мальчиков прыгнул на корму и взялся за румпель.
   Под враждебными взглядами мальчиков, рассевшихся, как коршуны, на планшире, Анжелика спустилась в шлюпку. Она не знала, куда ее везут, потому что шлюпка обогнула волнолом и направилась в море к гористому мысу, с которого доносились выстрелы из мушкетов и ответные пистолетные выстрелы.
   - Куда мы плывем? - спросила она.
   Никто не ответил ей. Один из мальчиков сплюнул в ее сторону, но промахнулся и лишь дерзко ухмыльнулся турку, пригрозившему ему наказанием. Казалось, эти мальчики не боялись никого.
   В воду вокруг них угодило несколько пуль. Анжелика беспокойно обвела взглядом пассажиров. Али Хаджи не шелохнулся, однако он заметил написанное на ее лице любопытство, и его рот растянулся в приветливой улыбке, а жестом он дал понять, что в действительности она присутствует на грандиозном представлении.
   У оконечности мыса показались две группы - двухмачтовая фелука с командой из бородатых христиан, вооруженных шпагами и мушкетами, и масса молодых пловцов в желтых тюрбанах, которые нырнули с какого-то отдаленного судна и плыли к фелуке, стремясь напасть на нее. Они ныряли под судно, выныривая с другого борта в самих неожиданных местах, карабкались, как обезьяны, на борта, перерезали канаты, голыми руками боролись со сражавшимися плечом к плечу рабами, увертывались от ударов шпагой.
   На носу человек в короткой одежде и желтом тюрбане внимательно следил за этим учебным боем, которым он, видимо, руководил. Время от времени он поднимал рупор и на языке рабов разражался проклятиями в адрес тех мальчиков, которые были слишком неуклюжи или, получив рану, не спешили вновь броситься в гущу свалки.
   Львята в шлюпке пришли в восторг от этого зрелища и так рвались принять участие в игре, что попрыгали в воду и, как стайка лягушек, быстро поплыли к кораблю. Даже гребцы стали медленнее работать веслами, но несколько ударов плетью восстановили порядок. Шлюпка двигалась вперед и вскоре оказалась у носа фелуки.
   - Я и есть Меццо-Морте, - сказал человек на носу по-французски с легким итальянским акцентом.
   Это был плотный мужчина, в его тюрбане сверкали алмазы, а пальцы не оставляли сомнения в его низком происхождении - и в своем костюме из арабских сказок он оставался бедным калабрийским рыбаком. Это был его превосходительство адмирал Алжира, командир одного из самых грозных пиратских флотов на Средиземном море. Он мог приказывать паше, и весь город трепетал перед ним.
   Анжелика приняла любезный вид, что, казалось, чрезвычайно обрадовало адмирала. Он с нескрываемым удовлетворением рассматривал ее, затем повернулся к Али Хаджи и обратился к нему с длинной речью. Анжелика могла догадаться по его жестам и по нескольким арабским словам, которые она сумела понять, что он поздравляет Али Хаджи со столь удачным завершением предприятия. Тем не менее она с болью заметила, что во взглядах, которые он бросал в ее сторону, читалась скорее угроза, чем обычное пристальное внимание работорговца, оценивавшего новую невольницу.
   - Адмирал, - сказала она, используя титул, который признавали за ним даже христиане, - не будете ли вы добры сказать, какая судьба ожидает меня? Не забывайте, пожалуйста, что я не пыталась обмануть вас, укрывшись под чужим именем, не скрываю ни того, что во Франции у меня огромное состояние, ни того, что я предприняла это путешествие, чтобы разыскать своего мужа, который живет в Боне и может гарантировать выкуп.
   Меццо-Морте утвердительно кивнул головой. В углах его глаз появлялось все больше и больше морщин, и она с удивлением заметила, что он давится, будто сдерживая беззвучный смех.
   - Отлично, мадам, - сказал он, переведя дыхание. - Я с облегчением узнал, что за вашим выкупом нам не придется идти дальше Бона. Но уверены ли вы в том, что говорите?
   Анжелика уверяла, что говорит правду, что ложь ничего не сможет дать ей. Если он сомневается в ее словах, ему нужно только спросить у Мохаммеда Раки, который приплыл с Мальты на одном с ней корабле. Он пришел к ней с вестями от ее мужа из Бона.
   - Знаю, знаю, - пробормотал Меццо-Морте; насмешливый блеск его глаз стал почти жестоким.
   - Вы знаете? О, боже милостивый! - воскликнула Анжелика, которую вдруг осенило прозрение. - Вы знаете моего мужа? Вы ведь знаете его, не так ли?
   Вероотступник покачал головой так, будто хотел сказать: "Может, знаю, а может, и нет". Потом он вновь расхохотался. Два его пажа, одетые в фисташково-зеленые и ярко-розовые ливреи, расхохотались вслед за своим хозяином. Он бросил им приказание, и они бегом удалились - затем только, чтобы сразу же вернуться с коробкой пастилы. Меццо-Морте набил ею рот, затем обернулся, чтобы взглянуть на военную игру, еще продолжавшуюся под ними на главной палубе. Его страсть к сладостям не уступала слабости его главного врага, герцога де Вивонна, его превосходительства адмирала французского флота.
   - Адмирал, - с надеждой взмолилась Анжелика, - умоляю вас, скажите мне правду. Вы знаете моего мужа?
   Меццо-Морте вонзил в нее взгляд своих черных глаз.
   - Нет, - жестоко сказал он. - Более того, перестаньте говорить со мной таким тоном. Вы пленница, и не забывайте об этом. На вашей мальтийской галере мы нашли злейшего врага ислама, вашего капитана барона фон Нессенода, который потопил тысячу пятьдесят моих барок, тридцать одну галеру, одиннадцать торговых судов, да еще освободил пятнадцать тысяч пленных. Это для меня счастливый день! Думаю, что мы одним камнем подбили двух птиц, как говорят французы.
   Анжелика энергично возразила, что на Мальте она оказалась только потому, что одна из галер Ордена подобрала ее, когда по пути с Крита ей грозило кораблекрушение.
   - Так вы плыли с Крита? Что вы там делали?
   - Практически то же самое, что делаю здесь, - отозвалась она с некоторой горечью, - я была в плену у христианского пирата, была продана как рабыня. Но мне удалось бежать, - она с вызовом взглянула на него.
   - Так вы та самая французская рабыня, которую Рескатор купил за астрономическую цену и которая сбежала от него в ту же самую ночь?
   - Да, это в самом деле я и есть.
   Меццо-Морте рассмеялся, хлопая себя по бедрам и притоптывая. Два его пажа подражали ему. Затем, успокоившись, он спросил, как ей удалось бежать от средиземноморского колдуна.
   - Я устроила пожар в гавани, - ответила Анжелика.
   - Так это тот самый пожар, о котором столько говорили? - Его глаза блестели от радости. Он еще раз спросил, правда ли, что Рескатор победил на торгах константинопольского султана и Мальтийский орден, которые подняли ее цену до двадцати пяти тысяч пиастров.
   - Но почему вы не подождали немного, чтобы вкусить все наслаждения от этого проклятого пирата? Разве он не обещал осыпать вас драгоценностями?
   - Меня не интересуют такие вещи, - отвечала Анжелика. - Я рискнула отправиться на Средиземноморье не для того, чтобы стать одалиской христианского пирата - или мусульманского, - а чтобы разыскать своего мужа, с которым была разлучена десять лет назад и которого я считала умершим.
   Меццо-Морте опять разразился смехом, и Анжеликой начала овладевать паника. Не сумасшедший ли он? Смех адмирала теперь стал истерическим, и хотя он время от времени и стихал, адмирал вновь разражался хохотом, развеселившись от новых подробностей ее приключений.
   - Это она самая, - проговорил он сквозь смех. - Ты слышишь, Али Хаджи, это она самая!
   Араб тоже рассмеялся, но более осторожно.
   Анжелика терпеливо принялась повторять то, что уже говорила им, надеясь таким образом вернуть им способность соображать. У нее есть деньги, и она могла бы послать выкуп из Франции. Меццо-Морте возместил бы расходы на экспедицию к острову Кам.
   Итальянец оборвал смех.
   - Так вы понимаете, что это была засада? - резко спросил он.
   Она кивнула. Меццо-Морте поднял палец и заявил, что за всю свою долгую жизнь моряка и пирата он еще не встречал женщин, которые, как она, умели бы видеть вещи в их истинном свете, несмотря на плен и переживания.
   - Это та самая, Али Хаджи. Та самая француженка, которая свела с ума д'Эскранвиля и которую Рескатор купил за самую высокую цену, когда-либо уплаченную за рабыню, - и тут же потерял ее из-за пожара, который она устроила в гавани. Ха-ха-ха-ха!..