Страница:
Необычный посол в парике был не кем иным, как французским купцом из Сале, мэтром Бертраном, старым жителем Марокканского побережья, который взял на себя труд добраться до Мекнеса и возвестить о прибытии долгожданных отцов-тринитариев. Хороший христианин, стремящийся прийти на помощь своим несчастным собратьям, он поставил свое знание Марокко на службу тринитариям, которые в первый раз высадились на берег ревностно охраняемого королевства Мулаи Исмаила. Святые отцы со своими дарами и верительными грамотами следовали за ним, совершая на своих ослах небольшие переходы.
Невольников сразу же охватило радостное возбуждение. Среди них были моряки, которые неоднократно бывали в плену в Алжире или Тунисе и получали свободу только благодаря вмешательству этих святых отцов, очень любили их и звали "матуринами", то есть "братьями на ослах", потому что их часто видели в глубине этих стран, куда они отважно проникали, чтобы выкупать рабов. Но Марокко в течение пятнадцати лет было закрыто для них. Колену Патюрелю стоило больших трудов уговорить султана.
Наконец они прибыли. Старый Колен, старейшина рабов, семидесяти лет от роду, двадцать из которых прошли в неволе, упал на колени и вознес благодарность Господу. Наконец-то он должен снова познать свободу! Это удивило его товарищей, потому что Колен, который ухаживал за садами султана и, похоже, испытывал наслаждение от своей работы, всегда казался вполне довольным своей судьбой. Он признавался, что, покидая Марокко, не удержится от слез, но он должен уехать отсюда, потому что начал лысеть, а султан не любит лысых и, увидев лысого человека, разбивает ему голову ударом медного набалдашника своей трости. Я слишком стар, говорил Колен, чтобы умереть такой смертью.
Султан позволил рабам приветствовать святых отцов, держа в руках пальмовые ветви.
Анжелика не могла этого больше выносить. В первый раз она попросила главного евнуха оказать ей милость и позволить присутствовать, когда Мулаи Исмаил будет принимать святых отцов. Осман Фараджи полуприкрыл глаза, прикидывая, что скрывается за ее просьбой, и, наконец согласился.
Итак, ей осталось ждать совсем немного. Миссию разместили в еврейском квартале, где она неделю оставалась взаперти под тем предлогом, что святым отцам негоже посещать кого-нибудь прежде, чем они получат аудиенцию у султана. Военачальники, министры и высокопоставленные ренегаты отправились туда, чтобы осмотреть подарки, приготовленные святыми отцами для султана, и проверить, выгадают ли что-нибудь от этого визита они сами.
Наконец в одно прекрасное утро Анжелике было велено приготовиться к прогулке. Осман Фараджи подвел ее к занавешенным носилкам, которые должны были тщательно охраняться. У ворот, выходивших на площадь, главный евнух сделал знак остановиться. Анжелика выглянула в щелочку между занавесками.
Султан уже сидел, скрестив ноги, на своем месте, обутый в желтые туфли с загнутыми носами. Сегодня он был одет в зеленое - признак хорошего настроения. Он прикрывал рот складкой своего бурнуса, отбрасывающего зеленый отблеск на его глаза. Ему тоже не терпелось взглянуть на христианских священников вблизи и посмотреть на принесенные ему подарки. Ренегат Родани уже сообщил ему, что среди подарков есть двое часов. Но Мулаи Исмаил действительно хотел поспорить о вере с этими высокопоставленными священнослужителями христианской религии. Каким триумфом это было бы для Аллаха! Он тщательно подготовил свое обращение к ним и так и горел от убежденности в своей правоте.
Его охраняло всего тридцать негров, вооруженных мушкетами с серебряными прикладами. Позади него стояли двое негритят - один обмахивал султана опахалом, другой зонтиком закрывал его от солнца. Вокруг сидели на корточках вожди и ренегаты в полном придворном облачении, с перьями на тюрбанах, в расшитых одеждах.
Отцы-тринитарии появились в дальнем конце площади в сопровождении дюжины рабов, несущих подарки. Их представляли султану француз-ренегат Родани, еврей Захариас и вождь Ибн Мессауд.
Святые отцы тщательно подбирали послов для такой необычной миссии, к которой они стремились уже много лет. Их было шестеро, причем трое могли говорить по-арабски, а испанский знали все. Каждый из них участвовал по меньшей мере в трех аналогичных миссиях в Алжире или Тунисе, и все они славились своим знанием обычаев мусульманского мира. Возглавлял миссию преподобный отец де Валомбруз, младший сын в видной семье из Берри, профессор Сорбоннского университета, который приносил на дипломатические переговоры непоколебимый здравый смысл крестьянина и достоинство благородного дворянина. Никто лучше него не мог справиться с посольством к Мулаи Исмаилу.
На султана произвела большое впечатление одежда святых отцов - белые сутаны с красным крестом впереди, а также их бороды. Они выглядели как благочестивые мусульманские отшельники, высоко почитаемые последователями пророка.
Первым заговорил султан. Он приветствовал святых отцов и похвалил их за милосердие и упорство, приведшие их так далеко в стремлении выручить своих братьев. Затем он отдал должное королю Франции. Отец де Валомбруз, часто бывавший при Версальском дворе, достойно ответил на это, сказав султану, что Людовик XIV, благодаря своим доблестным делам и великолепию своей жизни, является величайшим монархом христианского мира.
Мулаи Исмаил выразил свое одобрение, после чего принялся многословно восхвалять великого пророка ислама и его закон.
Анжелика находилась слишком далеко, чтобы следить за всеми перипетиями долгой дискуссии, однако она заметила, что Мулаи Исмаил на протяжении своей речи все больше и больше возбуждался. Его лицо светилось, как грозовое облако, пронизываемое солнечными лучами. Крепко сжимая кулаки, он заклинал гостей признать свои ошибки и понять, что вера Магомета - единственно истинная, единственно правильная вера, снизошедшая на людей и донесенная до нас пророками со времен Адама. Он не настаивает, чтобы они отреклись от своего вероучения, потому что они пришли к нему как послы, а не как рабы, но просит их об этом, чтобы им не пришлось держать ответ перед Богом за свой отказ. Ему причиняет боль присутствие в его державе людей, подверженных такому страшному заблуждению. Счастливы те, кто не присоединился к богохульственной доктрине о троице, которая смеет утверждать существование трех Богов, а не одного!
- Да, Бог - это один Бог, весьма далекий от такой человеческой слабости, как удовольствие иметь сына. Ииус похож на Адама, которого он создал из праха. Он был только посланником Бога и его словом, частью его духа, оплодотворившего деву Марию, дочь Авраама. Ни он, ни она не были дитем греха. Поверьте поэтому в Бога и его пророка, не говорите больше, что Бог существует в трех лицах, и вы найдете себя.
Храбрые отцы-искупители терпеливо внимали этой длинной речи, в которой их обвиняли в распространении ложной веры. Они воздержались и не стали обращать внимание султана на то, что на самом деле они были "отцами церкви святой троицы", а "искупители" - просто их общепринятое прозвище. В своем письме Колен Патюрель ясно предупредил их, что им следует называться этим именем, и теперь они поняли - почему.
Они поблагодарили султана за такую заботу об их душах и заверили, что они, конечно же, хотят умереть в святости. Но согласно учению христианства они проделали весь этот путь, чтобы выкупить своих братьев, и, несмотря на горячее желание доставить ему удовольствие, они не могут изменить веру после того, как предприняли такое трудное путешествие единственно с целью выкупить рабов, сохранивших верность христианскому учению.
Султан принял их доводы и постарался скрыть разочарование.
Рабы уже развязали веревки, которыми были обвязаны тюки с товарами, и подняли крышки сундуков. Святые отцы предлагали султану много штук дорогой ткани, завернутых в золотую материю. Потом распаковали три перстня и три ожерелья. Мулаи Исмаил надел кольца на пальцы, а ожерелья положил на землю рядом с собой; время от времени он брал в руки то одно, то другое и внимательно рассматривал. Наконец распаковали часы, которые почти не пострадали в дороге. Золотой циферблат самых больших из них изображал солнце, а цифры были сделаны из золотистой перегородчатой эмали.
При виде часов Мулаи Исмаил обрадовался как ребенок. Он заверил святых отцов, что благосклонно отнесется к их просьбе и освободит двести рабов. Никто не смел рассчитывать на такое количество.
Этой ночью, чтобы показать свою радость и благодарность султану, рабы устроили грандиозный фейерверк вдоль рва, окружавшего цитадель. Мавры никогда не видели ничего подобного - огненная галера, деревья, выраставшие из земли, птица, летавшая между ними и извергавшая из клюва разноцветное пламя...
На Мулаи Исмаила, наблюдавшего с крыши, зрелище произвело большое впечатление. Он заявил, что только рабы действительно любят его, потому что стоит ему оказать милость своему народу, как вместо благодарности у него начинают просить еще больших милостей, в то время как христианские рабы восхищают его своей благодарностью. В тот же день он надел одежду из драгоценного материала, которую святые отцы привезли из Британии и которую он считал особенно красивой.
Анжелика и ее подруги также следили за фейерверком издали. После долгих колебаний она увидела, что все складывается в ее пользу, и попросила главного евнуха разрешения поговорить со святыми отцами из посольства. Ей нужно утешение в ее собственной религии, объяснила она. Осман Фараджи решил, что он не должен отказывать ей в такой просьбе.
Два евнуха были посланы в гетто, где святые отцы ожидали результатов переговоров и принимали бесконечную вереницу рабов, каждый из которых умолял включить его в число тех двухсот французов, которые подлежали выкупу.
Отца де Валомбруза попросили последовать за черным стражником, потому что одна из жен Мулаи Исмаила хочет поговорить с ним. У входа в гарем ему завязали глаза, а когда повязку сняли, он находился перед железной решеткой, за которой стояла плотно укутанная в покрывала женщина, заговорившая с ним, к его удивлению, по-французски.
- Надеюсь, вы довольны успехом своей миссии, святой отец, - начала Анжелика.
Священник осторожно ответил, что не все еще завершено. Настроение султана может перемениться. То, что ежечасно рассказывают ему рабы, не дает оснований для полного спокойствия. Как он хочет поскорее вернуться в Кадис с этими беднягами, души которых под властью кровожадного султана находятся в такой опасности!
- И поскольку вы сами были христианкой, мадам, - я сужу об этом по вашему языку, - я умоляю вас заступиться за нас перед своим хозяином, чтобы он не переменил своего хорошего отношения к нам.
- Я не вероотступница, - сказала Анжелика, - а христианка.
Отец де Валомбруз в замешательстве погладил бороду. Он слышал, что все жены и наложницы султана считались мусульманками и должны были открыто исповедовать религию Магомета. Внутри дворца для них имелась специальная мечеть.
- Меня захватили в плен, - сказала Анжелика. - Я здесь против своей воли.
- Не сомневаюсь, дитя мое, - ответил священник.
- Моя душа в страшной опасности, - продолжала Анжелика, в отчаянии вцепившись в решетку, - но вам это безразлично. Никто не попытается спасти меня, никто не постарается выкупить меня. Потому что я всего лишь женщина... - Она не могла заставить себя произнести, что больше пытки ее страшит искушение позолоченной чувственности, пронизывающее гарем, медленное падение ее души, которое было следствием постепенного отравления праздностью, жестокостью и наслаждениями. Этого и хотел Осман Фараджи. Он знал, что ее вечная женственность не будет спать. Он собирался дождаться, пока она проснется.
Священник, слушая рыдающую женщину, сочувственно кивал головой.
- Терпеливо переносите свою судьбу, дочь моя. В конце концов вы не страдаете здесь от голода и тяжкого труда, как ваши собратья.
Даже в глазах доброго священника душа женщины не представлялась столь серьезной потерей, как душа мужчины - не столько из-за презрения, сколько потому, что, по его мнению, благодаря своей принадлежности к женскому полу и безответственности она заслужит прощение от Господа.
Анжелика взяла себя в руки. Она сняла с пальца одно из своих колец, огромный алмаз, внутри золотой оправы которого было выгравировано имя и девиз Плесси-Белльер. Она колебалась, опасаясь главного евнуха, наблюдавшего за ней. Она как следует все обдумала. Она знала, что пришло время, когда Осман Фараджи поведет ее в покои Мулаи Исмаила. Он дал ей понять, что она должна подчиниться его указаниям. Если она обманет его, она утратит свое влияние, если не отдастся султану - будет отстранена и умрет под пыткой.
Временами она думала, не начинает ли она с нетерпением ждать того часа, когда уступит, сдастся, чтобы продолжать эту жизнь, полную обманчивой надежды. Ничто не могло помочь ей - ни здесь, ни извне... Это было трудно, а Савари - всего лишь старый раб, уже израсходовавший свои силы. Даже если христианские рабы решатся на один из многочисленных массовых побегов, как предлагали некоторые горячие головы, они не захотят связываться с женщиной. Никто и никогда не бежал из гарема. На худой конец, она может попробовать окончить свои дни не здесь. Она не видела ни одного человека, который мог бы противостоять Мулаи Исмаилу и заставить его отказаться от того, что ему принадлежало.
Она просунула кольцо в отверстие решетки:
- Отец, прошу вас... умоляю вас, когда вы вернетесь во Францию, отправиться в Версаль. Попросите аудиенции у короля и передайте ему это кольцо. Он увидит на нем мое имя. Вы расскажете ему все, что видели. Скажите, что я попала в плен, что я... - голос не подчинялся ей, и она смогла только выдавить: - Скажите, что я прошу у него прощения и обращаюсь к нему за помощью.
* * *
К несчастью, переговоры еще не закончились, когда Мулаи Исмаил узнал от ренегата-француза, что искупители - всего лишь другое название ордена братьев святой троицы. Гнев его был ужасен.
- Опять твой змеиный язык обманул меня, хитрый нормандец, - сказал он Колену Патюрелю. - Но на этот раз ты не успел разыграть свою шутку до конца. - Он приказал набить бороду, уши и нос нормандца порохом, намереваясь поджечь его, но потом передумал. Пока он не будет предавать Колена Патюреля смерти. Он будет удовлетворен полностью, если привяжет его к кресту и выставит голого на площади под палящее солнце, приставив двух вооруженных стражников, чтобы стрелять в грифов, собирающихся выклевать ему глаза. Один из охранников выстрелом ранил раба в плечо. Султан одним взмахом меча отсек ему голову. Прижав глаз к щелке в стене, Анжелика не могла заставить себя оторваться от зрелища ужасной казни. Иногда она видела, как мускулы распятого напрягались, стараясь ослабить веревки, от которых распухали его члены. Большая светловолосая голова падала на грудь, но он тут же поднимал ее и покачивал справа налево, чтобы видеть небо. Он непрерывно шевелил телом, чтобы не давать крови застаиваться в измученных членах.
Его могучая воля восторжествовала над пыткой. Когда вечером его отвязали, он не только был еще жив, но, после того как султан дал ему чашку пряного отвара, сумел встать на ноги. Товарищи, уже оплакивавшие своего вожака, увидели его с высоко поднятой, несмотря на кровоточащие раны, головой.
Новости распространяются быстро, и все испытывали невыносимое напряжение. В гневе султан плевал на подарки, привезенные святыми отцами. Он раздал ожерелья и перстни своим негритятам, новые одежды разодрал в клочья. Однако часы он не тронул.
Святые отцы, которым под страхом быть сожженными заживо в их жилище было приказано покинуть Мекнес, пришли в ужас. Они совещались, как им поступить. Двое купцов с побережья, Бертран и Шаин де Лейн, которых не касался приказ о высылке, мужественно заявили, что потребуют аудиенции у султана и получат объяснения такому изменению настроения, пока святые отцы будут улаживать дела и седлать своих ослов.
Однако Колен Патюрель, предвидевший такие препятствия, уже принял меры, чтобы исправить столь плачевный поворот событий. Еще накануне приезда святых отцов он навестил семьи мавров, родственники которых плавали гребцами на французских галерах, и пробудил в них надежды на возможную договоренность об обмене, которая даст их родным возможность вернуться.
Теперь, увидев крах переговоров из-за султанского гнева, мавры толпой побежали во дворец, ругая султана и умоляя его не лишать их впервые представлявшегося шанса на возвращение попавших в плен мусульман.
Мулаи Исмаил был вынужден уступить им. Его гвардейцы галопом бросились вдогонку святым отцам и под страхом быть обезглавленными приказали им вернуться в Мекнес.
Переговоры были бурными и продолжались три недели. В конце концов искупители получили дюжину пленников вместо обещанных двухсот. За каждого из них султан должен был получить трех мавров и триста пиастров. Святым отцам следовало отправиться с ними в Сеуту, где они должны были ожидать обмена.
Султан сам выбрал двенадцать рабов из числа самых старых и немощных. Он заставил их пройти перед ним. Разумеется, все постарались выглядеть как можно более жалостливо. Мулаи Исмаил потер ладони и удовлетворенно произнес:
- Они и в самом деле несчастны и жалки.
- Ты говоришь правду, о повелитель, - согласился надсмотрщик.
Их уже переписывали, когда хромой раб обратил внимание на то, что старый Колен не был французом, потому что его захватили в плен под английским флагом. Дело было двадцать лет назад, проверять было некогда, так что Колена отогнали от ворот, а его заменил хромой раб.
Святые отцы старались отправиться в обратный путь поскорее, потому что каждый новый день приносил им новые оскорбления. Зависть и ярость привели рабов в уныние, и они горько сетовали. Им приходилось платить всем начальникам и состоявшим на службе у султана ренегатам, которые притворялись, будто помогают рабам, и получали груды подарков. Рабы покидали Мекнес под градом камней и оскорблений со стороны как христиан, так и мусульман.
Старый Колен не переставал причитать: "О, когда же братья на ослах вернутся? Проклят я, проклят!"
Он уже ощущал на своем лысом черепе трость султана и побежал в пальмовую рощу, чтобы повеситься, но Колен Патюрель подоспел вовремя и перерезал веревку.
- Не теряй надежду, старик, - сказал он. - Мы все постараемся облегчить твою участь. Теперь остается только одно - побег. Я должен исчезнуть. Мои дни сочтены. Мое место может занять Рено де Мармонден, рыцарь Мальтийского ордена. Если ты не считаешь себя слишком старым, можешь присоединиться к нам.
Колен Патюрель не зря настаивал, чтобы святые отцы привезли часы. Через две недели часы перестали ходить. Женевский часовщик, Мартин Камизар, вызвался починить их, но ему требовалось множество мелких инструментов, которые он добывал повсюду. К тому времени, когда часы затикали вновь, женевец имел достаточно инструмента, чтобы отомкнуть цепи, сковывающие Колена, и освободить его.
Он также освободил Жан-Жака, писаря рабов. К этим двоим присоединились венецианец Пиччинино; дворянин из Бретани маркиз де Кермур; Франсис Баргу из Арле, родственник Мартигю; Жан д'Гарростегю, баск из Гандии; протестант Камидар. Все они хотели рискнуть своими жизнями и добраться до христианских земель. К ним присоединились также старый Колен и аптекарь Савари, который предлагал идею за идеей, как перехитрить кровожадного Мулаи Исмаила, и наконец убедил их, что невозможное может стать возможным.
Глава двадцать вторая
Анжелика чувствовала, что ловушка захлопывается за ней. Нельзя было до бесконечности держать Мулаи Исмаила в неведении относительно нее, и когда она гуляла по дорожкам сада, она не могла не восхищаться его хозяином, человеком, который создал такое приятное место, который кидался то в одну крайность, то в другую. Он бросал рабов на съедением львам, он придумывал пытки столь ужасные, что самоубийство казалось желанным выходом, но он любил цветы, журчание бегущей воды, птиц и животных, и он верил, что его душа находится в руках Аллаха. Потомок пророка, от которого он унаследовал бесконечное мужество, он мог бы повторить вслед за Магометом: "Я любил женщин, молитву и благовония. Но только молитва может удовлетворить мою душу..."
Наложницы, окружавшие Анжелику, перешептывались, мечтали и интриговали, как обычно. Все эти женщины отдавались любовным страстям своих прекрасных тел, предназначенных для любви. Нежные и гладкие, надушенные, умасленные, они были подготовлены для объятий их царственного хозяина. Это было единственной целью их существования и они жили предвкушением наслаждения, которое он даст им. Безделье и вынужденное воздержание раздражали их, потому что слишком редко удостаивалась султанских милостей каждая из сотен женщин.
Эти страстные гурии, которых берегли ради удовольствия одного человека, обращали свое разочарование в интриги. Они до безумия завидовали Дейзи и Лейле Айше, единственным, которые, казалось, могли раскрыть и хранить секреты его удивительного сердца. Они прислуживали ему за едой. Иногда он спрашивал у них совета. Но ни одна из них не забывала, что Коран предписывал правоверным иметь только четырех жен. Кто будет третьей?
Старую Фатиму сердило, что ее хозяйка, которую она наряжала каждый день, до сих пор не была представлена султану и не стала его фавориткой. Иначе и быть не могло. Султану стоило только увидеть ее. В гареме не было никого, кто красотой превосходил бы Анжелику. В полумраке гарема цвет ее лица стал еще лучше, и на порозовевшем лице зеленые глаза светились почти сверхъестественным блеском. Фатима оттеняла ей веки голубой хной, смешанной с молоком, отчего они выглядели как мягкий бархат. Ее густые волосы она мыла в отварах каких-то трав, и каждый локон становился гладким и блестящим, как шелк; кожа приобрела переливчатый блеск благодаря ваннам из миндального молока и из сока лилий.
- Она готова, - думала Фатима, - чего же они еще ждут?
Она поделилась с Анжеликой своими сомнениями и своим нетерпением - она испытывала чувства художника, шедевра которого никто не замечает. Что хорошего принесла ей красота? Наступил благоприятный момент, чтобы представить ее тирану, который сделает ее своей третьей женой. С этого момента ей уже не придется бояться старости, ссылки в какой-нибудь отдаленный сераль или, еще хуже, работы на кухне в качестве прислуги до конца своих дней.
Главный евнух не обращал внимания на их нетерпение, которое, наверное, отвечало его планам, во всяком случае, не было для него неожиданным. Он не просто следил за ходом дней. Снова и снова этому мечтателю казалось, что он уловил знак и создал новую одалиску, прекрасную, как солнечные картины итальянских художников. Он медленно кивал головой: "Я прочел это на звездах", - бормотал он. То, что он увидел, но не мог выразить словами, делало его нерешительным.
Целые ночи проводил он на вершине квадратной башни, наблюдая небо в свои трубы, лучшие из тех, которые у него были. Главный евнух и имел все слабости коллекционера. Кроме оптических инструментов, за которыми он ездил в Венецию, Верону и Саксонию, славившиеся искусством точного изготовления линз, он собирал также персидские пеналы из перламутра и перегородчатой эмали и имел много редкостей. Он любил бирюзу и подбирал ее в садах горных селений, куда Мулаи Исмаил ссылал своих отставных наложниц. Бедные женщины не только навсегда были высланы из Мекнеса; им суждено было провести остаток своих дней в обществе одних только этих уродов, которых присылал им главный евнух.
В самом деле, он, казалось, обладал даром быть вездесущим. Он всегда оказывался там, где его меньше всего ждали и меньше всего хотели бы видеть. Мулаи Исмаил всегда обнаруживал его подле себя, когда внезапно пришедшая мысль побуждала его просить совета у главного евнуха. Он часто посещал всех министров, принимал дневные отчеты от многочисленных шпионов, ездил в бесчисленные поездки - и притом казалось, что он проводит дни в размышлениях о совершенстве своей персидской глазури, а ночи - устремив глаза к звездам. И все это не мешало ему пять раз в день простираться ниц в мусульманской молитве.
- Пророк говорил: "Делай дело в этом мире так, как будто ты собираешься вечно жить в нем, и делай дела другого мира так, будто ты завтра перейдешь в него", - любил повторять он.
Казалось, его мозг связан невидимыми нитями со всеми подчиненными ему мужчинами и женщинами. Как паук, он поймал их всех в шелковую сеть, из которой им уже никогда не высвободиться.
- Разве тебя, Бирюза, не тревожит томление плоти? - спросил он однажды Анжелику. - Должно быть, прошло уже много времени с тех пор, как ты знала мужчину?
Анжелика отвела глаза. Она скорее дала бы разрезать себя на мелкие кусочки, чем призналась бы, что ее сжигает пламя, не дающее ей покоя и заставляющее в тревоге просыпаться, шепча: "Мужчину! Все равно какого!".
Осман Фараджи продолжал:
- Твое женское тело, которое не боится мужчины, тоскует по мужчине и не боится того, что он делает, как у многих неопытных девушек, - разве оно не горит желанием опять иметь мужчину? Мулаи Исмаил удовлетворит тебя. Забудь свои мысли и думай только о наслаждениях, которые тебя ждут. Хочешь, я наконец представлю тебя ему? - Он сидел подле нее на низком табурете. Анжелику необъяснимо влекло к нему. Она задумчиво разглядывала этого великого изгнанника из царства любви. Он внушал ей одновременно и неприязнь, и восхищение, и она не могла не чувствовать странной печали, видя в этом человеке признаки его уродства - тяжелую линию подбородка, гладкие, слишком изящные руки, полные, как у всех старых евнухов, груди под одеждой.
Невольников сразу же охватило радостное возбуждение. Среди них были моряки, которые неоднократно бывали в плену в Алжире или Тунисе и получали свободу только благодаря вмешательству этих святых отцов, очень любили их и звали "матуринами", то есть "братьями на ослах", потому что их часто видели в глубине этих стран, куда они отважно проникали, чтобы выкупать рабов. Но Марокко в течение пятнадцати лет было закрыто для них. Колену Патюрелю стоило больших трудов уговорить султана.
Наконец они прибыли. Старый Колен, старейшина рабов, семидесяти лет от роду, двадцать из которых прошли в неволе, упал на колени и вознес благодарность Господу. Наконец-то он должен снова познать свободу! Это удивило его товарищей, потому что Колен, который ухаживал за садами султана и, похоже, испытывал наслаждение от своей работы, всегда казался вполне довольным своей судьбой. Он признавался, что, покидая Марокко, не удержится от слез, но он должен уехать отсюда, потому что начал лысеть, а султан не любит лысых и, увидев лысого человека, разбивает ему голову ударом медного набалдашника своей трости. Я слишком стар, говорил Колен, чтобы умереть такой смертью.
Султан позволил рабам приветствовать святых отцов, держа в руках пальмовые ветви.
Анжелика не могла этого больше выносить. В первый раз она попросила главного евнуха оказать ей милость и позволить присутствовать, когда Мулаи Исмаил будет принимать святых отцов. Осман Фараджи полуприкрыл глаза, прикидывая, что скрывается за ее просьбой, и, наконец согласился.
Итак, ей осталось ждать совсем немного. Миссию разместили в еврейском квартале, где она неделю оставалась взаперти под тем предлогом, что святым отцам негоже посещать кого-нибудь прежде, чем они получат аудиенцию у султана. Военачальники, министры и высокопоставленные ренегаты отправились туда, чтобы осмотреть подарки, приготовленные святыми отцами для султана, и проверить, выгадают ли что-нибудь от этого визита они сами.
Наконец в одно прекрасное утро Анжелике было велено приготовиться к прогулке. Осман Фараджи подвел ее к занавешенным носилкам, которые должны были тщательно охраняться. У ворот, выходивших на площадь, главный евнух сделал знак остановиться. Анжелика выглянула в щелочку между занавесками.
Султан уже сидел, скрестив ноги, на своем месте, обутый в желтые туфли с загнутыми носами. Сегодня он был одет в зеленое - признак хорошего настроения. Он прикрывал рот складкой своего бурнуса, отбрасывающего зеленый отблеск на его глаза. Ему тоже не терпелось взглянуть на христианских священников вблизи и посмотреть на принесенные ему подарки. Ренегат Родани уже сообщил ему, что среди подарков есть двое часов. Но Мулаи Исмаил действительно хотел поспорить о вере с этими высокопоставленными священнослужителями христианской религии. Каким триумфом это было бы для Аллаха! Он тщательно подготовил свое обращение к ним и так и горел от убежденности в своей правоте.
Его охраняло всего тридцать негров, вооруженных мушкетами с серебряными прикладами. Позади него стояли двое негритят - один обмахивал султана опахалом, другой зонтиком закрывал его от солнца. Вокруг сидели на корточках вожди и ренегаты в полном придворном облачении, с перьями на тюрбанах, в расшитых одеждах.
Отцы-тринитарии появились в дальнем конце площади в сопровождении дюжины рабов, несущих подарки. Их представляли султану француз-ренегат Родани, еврей Захариас и вождь Ибн Мессауд.
Святые отцы тщательно подбирали послов для такой необычной миссии, к которой они стремились уже много лет. Их было шестеро, причем трое могли говорить по-арабски, а испанский знали все. Каждый из них участвовал по меньшей мере в трех аналогичных миссиях в Алжире или Тунисе, и все они славились своим знанием обычаев мусульманского мира. Возглавлял миссию преподобный отец де Валомбруз, младший сын в видной семье из Берри, профессор Сорбоннского университета, который приносил на дипломатические переговоры непоколебимый здравый смысл крестьянина и достоинство благородного дворянина. Никто лучше него не мог справиться с посольством к Мулаи Исмаилу.
На султана произвела большое впечатление одежда святых отцов - белые сутаны с красным крестом впереди, а также их бороды. Они выглядели как благочестивые мусульманские отшельники, высоко почитаемые последователями пророка.
Первым заговорил султан. Он приветствовал святых отцов и похвалил их за милосердие и упорство, приведшие их так далеко в стремлении выручить своих братьев. Затем он отдал должное королю Франции. Отец де Валомбруз, часто бывавший при Версальском дворе, достойно ответил на это, сказав султану, что Людовик XIV, благодаря своим доблестным делам и великолепию своей жизни, является величайшим монархом христианского мира.
Мулаи Исмаил выразил свое одобрение, после чего принялся многословно восхвалять великого пророка ислама и его закон.
Анжелика находилась слишком далеко, чтобы следить за всеми перипетиями долгой дискуссии, однако она заметила, что Мулаи Исмаил на протяжении своей речи все больше и больше возбуждался. Его лицо светилось, как грозовое облако, пронизываемое солнечными лучами. Крепко сжимая кулаки, он заклинал гостей признать свои ошибки и понять, что вера Магомета - единственно истинная, единственно правильная вера, снизошедшая на людей и донесенная до нас пророками со времен Адама. Он не настаивает, чтобы они отреклись от своего вероучения, потому что они пришли к нему как послы, а не как рабы, но просит их об этом, чтобы им не пришлось держать ответ перед Богом за свой отказ. Ему причиняет боль присутствие в его державе людей, подверженных такому страшному заблуждению. Счастливы те, кто не присоединился к богохульственной доктрине о троице, которая смеет утверждать существование трех Богов, а не одного!
- Да, Бог - это один Бог, весьма далекий от такой человеческой слабости, как удовольствие иметь сына. Ииус похож на Адама, которого он создал из праха. Он был только посланником Бога и его словом, частью его духа, оплодотворившего деву Марию, дочь Авраама. Ни он, ни она не были дитем греха. Поверьте поэтому в Бога и его пророка, не говорите больше, что Бог существует в трех лицах, и вы найдете себя.
Храбрые отцы-искупители терпеливо внимали этой длинной речи, в которой их обвиняли в распространении ложной веры. Они воздержались и не стали обращать внимание султана на то, что на самом деле они были "отцами церкви святой троицы", а "искупители" - просто их общепринятое прозвище. В своем письме Колен Патюрель ясно предупредил их, что им следует называться этим именем, и теперь они поняли - почему.
Они поблагодарили султана за такую заботу об их душах и заверили, что они, конечно же, хотят умереть в святости. Но согласно учению христианства они проделали весь этот путь, чтобы выкупить своих братьев, и, несмотря на горячее желание доставить ему удовольствие, они не могут изменить веру после того, как предприняли такое трудное путешествие единственно с целью выкупить рабов, сохранивших верность христианскому учению.
Султан принял их доводы и постарался скрыть разочарование.
Рабы уже развязали веревки, которыми были обвязаны тюки с товарами, и подняли крышки сундуков. Святые отцы предлагали султану много штук дорогой ткани, завернутых в золотую материю. Потом распаковали три перстня и три ожерелья. Мулаи Исмаил надел кольца на пальцы, а ожерелья положил на землю рядом с собой; время от времени он брал в руки то одно, то другое и внимательно рассматривал. Наконец распаковали часы, которые почти не пострадали в дороге. Золотой циферблат самых больших из них изображал солнце, а цифры были сделаны из золотистой перегородчатой эмали.
При виде часов Мулаи Исмаил обрадовался как ребенок. Он заверил святых отцов, что благосклонно отнесется к их просьбе и освободит двести рабов. Никто не смел рассчитывать на такое количество.
Этой ночью, чтобы показать свою радость и благодарность султану, рабы устроили грандиозный фейерверк вдоль рва, окружавшего цитадель. Мавры никогда не видели ничего подобного - огненная галера, деревья, выраставшие из земли, птица, летавшая между ними и извергавшая из клюва разноцветное пламя...
На Мулаи Исмаила, наблюдавшего с крыши, зрелище произвело большое впечатление. Он заявил, что только рабы действительно любят его, потому что стоит ему оказать милость своему народу, как вместо благодарности у него начинают просить еще больших милостей, в то время как христианские рабы восхищают его своей благодарностью. В тот же день он надел одежду из драгоценного материала, которую святые отцы привезли из Британии и которую он считал особенно красивой.
Анжелика и ее подруги также следили за фейерверком издали. После долгих колебаний она увидела, что все складывается в ее пользу, и попросила главного евнуха разрешения поговорить со святыми отцами из посольства. Ей нужно утешение в ее собственной религии, объяснила она. Осман Фараджи решил, что он не должен отказывать ей в такой просьбе.
Два евнуха были посланы в гетто, где святые отцы ожидали результатов переговоров и принимали бесконечную вереницу рабов, каждый из которых умолял включить его в число тех двухсот французов, которые подлежали выкупу.
Отца де Валомбруза попросили последовать за черным стражником, потому что одна из жен Мулаи Исмаила хочет поговорить с ним. У входа в гарем ему завязали глаза, а когда повязку сняли, он находился перед железной решеткой, за которой стояла плотно укутанная в покрывала женщина, заговорившая с ним, к его удивлению, по-французски.
- Надеюсь, вы довольны успехом своей миссии, святой отец, - начала Анжелика.
Священник осторожно ответил, что не все еще завершено. Настроение султана может перемениться. То, что ежечасно рассказывают ему рабы, не дает оснований для полного спокойствия. Как он хочет поскорее вернуться в Кадис с этими беднягами, души которых под властью кровожадного султана находятся в такой опасности!
- И поскольку вы сами были христианкой, мадам, - я сужу об этом по вашему языку, - я умоляю вас заступиться за нас перед своим хозяином, чтобы он не переменил своего хорошего отношения к нам.
- Я не вероотступница, - сказала Анжелика, - а христианка.
Отец де Валомбруз в замешательстве погладил бороду. Он слышал, что все жены и наложницы султана считались мусульманками и должны были открыто исповедовать религию Магомета. Внутри дворца для них имелась специальная мечеть.
- Меня захватили в плен, - сказала Анжелика. - Я здесь против своей воли.
- Не сомневаюсь, дитя мое, - ответил священник.
- Моя душа в страшной опасности, - продолжала Анжелика, в отчаянии вцепившись в решетку, - но вам это безразлично. Никто не попытается спасти меня, никто не постарается выкупить меня. Потому что я всего лишь женщина... - Она не могла заставить себя произнести, что больше пытки ее страшит искушение позолоченной чувственности, пронизывающее гарем, медленное падение ее души, которое было следствием постепенного отравления праздностью, жестокостью и наслаждениями. Этого и хотел Осман Фараджи. Он знал, что ее вечная женственность не будет спать. Он собирался дождаться, пока она проснется.
Священник, слушая рыдающую женщину, сочувственно кивал головой.
- Терпеливо переносите свою судьбу, дочь моя. В конце концов вы не страдаете здесь от голода и тяжкого труда, как ваши собратья.
Даже в глазах доброго священника душа женщины не представлялась столь серьезной потерей, как душа мужчины - не столько из-за презрения, сколько потому, что, по его мнению, благодаря своей принадлежности к женскому полу и безответственности она заслужит прощение от Господа.
Анжелика взяла себя в руки. Она сняла с пальца одно из своих колец, огромный алмаз, внутри золотой оправы которого было выгравировано имя и девиз Плесси-Белльер. Она колебалась, опасаясь главного евнуха, наблюдавшего за ней. Она как следует все обдумала. Она знала, что пришло время, когда Осман Фараджи поведет ее в покои Мулаи Исмаила. Он дал ей понять, что она должна подчиниться его указаниям. Если она обманет его, она утратит свое влияние, если не отдастся султану - будет отстранена и умрет под пыткой.
Временами она думала, не начинает ли она с нетерпением ждать того часа, когда уступит, сдастся, чтобы продолжать эту жизнь, полную обманчивой надежды. Ничто не могло помочь ей - ни здесь, ни извне... Это было трудно, а Савари - всего лишь старый раб, уже израсходовавший свои силы. Даже если христианские рабы решатся на один из многочисленных массовых побегов, как предлагали некоторые горячие головы, они не захотят связываться с женщиной. Никто и никогда не бежал из гарема. На худой конец, она может попробовать окончить свои дни не здесь. Она не видела ни одного человека, который мог бы противостоять Мулаи Исмаилу и заставить его отказаться от того, что ему принадлежало.
Она просунула кольцо в отверстие решетки:
- Отец, прошу вас... умоляю вас, когда вы вернетесь во Францию, отправиться в Версаль. Попросите аудиенции у короля и передайте ему это кольцо. Он увидит на нем мое имя. Вы расскажете ему все, что видели. Скажите, что я попала в плен, что я... - голос не подчинялся ей, и она смогла только выдавить: - Скажите, что я прошу у него прощения и обращаюсь к нему за помощью.
* * *
К несчастью, переговоры еще не закончились, когда Мулаи Исмаил узнал от ренегата-француза, что искупители - всего лишь другое название ордена братьев святой троицы. Гнев его был ужасен.
- Опять твой змеиный язык обманул меня, хитрый нормандец, - сказал он Колену Патюрелю. - Но на этот раз ты не успел разыграть свою шутку до конца. - Он приказал набить бороду, уши и нос нормандца порохом, намереваясь поджечь его, но потом передумал. Пока он не будет предавать Колена Патюреля смерти. Он будет удовлетворен полностью, если привяжет его к кресту и выставит голого на площади под палящее солнце, приставив двух вооруженных стражников, чтобы стрелять в грифов, собирающихся выклевать ему глаза. Один из охранников выстрелом ранил раба в плечо. Султан одним взмахом меча отсек ему голову. Прижав глаз к щелке в стене, Анжелика не могла заставить себя оторваться от зрелища ужасной казни. Иногда она видела, как мускулы распятого напрягались, стараясь ослабить веревки, от которых распухали его члены. Большая светловолосая голова падала на грудь, но он тут же поднимал ее и покачивал справа налево, чтобы видеть небо. Он непрерывно шевелил телом, чтобы не давать крови застаиваться в измученных членах.
Его могучая воля восторжествовала над пыткой. Когда вечером его отвязали, он не только был еще жив, но, после того как султан дал ему чашку пряного отвара, сумел встать на ноги. Товарищи, уже оплакивавшие своего вожака, увидели его с высоко поднятой, несмотря на кровоточащие раны, головой.
Новости распространяются быстро, и все испытывали невыносимое напряжение. В гневе султан плевал на подарки, привезенные святыми отцами. Он раздал ожерелья и перстни своим негритятам, новые одежды разодрал в клочья. Однако часы он не тронул.
Святые отцы, которым под страхом быть сожженными заживо в их жилище было приказано покинуть Мекнес, пришли в ужас. Они совещались, как им поступить. Двое купцов с побережья, Бертран и Шаин де Лейн, которых не касался приказ о высылке, мужественно заявили, что потребуют аудиенции у султана и получат объяснения такому изменению настроения, пока святые отцы будут улаживать дела и седлать своих ослов.
Однако Колен Патюрель, предвидевший такие препятствия, уже принял меры, чтобы исправить столь плачевный поворот событий. Еще накануне приезда святых отцов он навестил семьи мавров, родственники которых плавали гребцами на французских галерах, и пробудил в них надежды на возможную договоренность об обмене, которая даст их родным возможность вернуться.
Теперь, увидев крах переговоров из-за султанского гнева, мавры толпой побежали во дворец, ругая султана и умоляя его не лишать их впервые представлявшегося шанса на возвращение попавших в плен мусульман.
Мулаи Исмаил был вынужден уступить им. Его гвардейцы галопом бросились вдогонку святым отцам и под страхом быть обезглавленными приказали им вернуться в Мекнес.
Переговоры были бурными и продолжались три недели. В конце концов искупители получили дюжину пленников вместо обещанных двухсот. За каждого из них султан должен был получить трех мавров и триста пиастров. Святым отцам следовало отправиться с ними в Сеуту, где они должны были ожидать обмена.
Султан сам выбрал двенадцать рабов из числа самых старых и немощных. Он заставил их пройти перед ним. Разумеется, все постарались выглядеть как можно более жалостливо. Мулаи Исмаил потер ладони и удовлетворенно произнес:
- Они и в самом деле несчастны и жалки.
- Ты говоришь правду, о повелитель, - согласился надсмотрщик.
Их уже переписывали, когда хромой раб обратил внимание на то, что старый Колен не был французом, потому что его захватили в плен под английским флагом. Дело было двадцать лет назад, проверять было некогда, так что Колена отогнали от ворот, а его заменил хромой раб.
Святые отцы старались отправиться в обратный путь поскорее, потому что каждый новый день приносил им новые оскорбления. Зависть и ярость привели рабов в уныние, и они горько сетовали. Им приходилось платить всем начальникам и состоявшим на службе у султана ренегатам, которые притворялись, будто помогают рабам, и получали груды подарков. Рабы покидали Мекнес под градом камней и оскорблений со стороны как христиан, так и мусульман.
Старый Колен не переставал причитать: "О, когда же братья на ослах вернутся? Проклят я, проклят!"
Он уже ощущал на своем лысом черепе трость султана и побежал в пальмовую рощу, чтобы повеситься, но Колен Патюрель подоспел вовремя и перерезал веревку.
- Не теряй надежду, старик, - сказал он. - Мы все постараемся облегчить твою участь. Теперь остается только одно - побег. Я должен исчезнуть. Мои дни сочтены. Мое место может занять Рено де Мармонден, рыцарь Мальтийского ордена. Если ты не считаешь себя слишком старым, можешь присоединиться к нам.
Колен Патюрель не зря настаивал, чтобы святые отцы привезли часы. Через две недели часы перестали ходить. Женевский часовщик, Мартин Камизар, вызвался починить их, но ему требовалось множество мелких инструментов, которые он добывал повсюду. К тому времени, когда часы затикали вновь, женевец имел достаточно инструмента, чтобы отомкнуть цепи, сковывающие Колена, и освободить его.
Он также освободил Жан-Жака, писаря рабов. К этим двоим присоединились венецианец Пиччинино; дворянин из Бретани маркиз де Кермур; Франсис Баргу из Арле, родственник Мартигю; Жан д'Гарростегю, баск из Гандии; протестант Камидар. Все они хотели рискнуть своими жизнями и добраться до христианских земель. К ним присоединились также старый Колен и аптекарь Савари, который предлагал идею за идеей, как перехитрить кровожадного Мулаи Исмаила, и наконец убедил их, что невозможное может стать возможным.
Глава двадцать вторая
Анжелика чувствовала, что ловушка захлопывается за ней. Нельзя было до бесконечности держать Мулаи Исмаила в неведении относительно нее, и когда она гуляла по дорожкам сада, она не могла не восхищаться его хозяином, человеком, который создал такое приятное место, который кидался то в одну крайность, то в другую. Он бросал рабов на съедением львам, он придумывал пытки столь ужасные, что самоубийство казалось желанным выходом, но он любил цветы, журчание бегущей воды, птиц и животных, и он верил, что его душа находится в руках Аллаха. Потомок пророка, от которого он унаследовал бесконечное мужество, он мог бы повторить вслед за Магометом: "Я любил женщин, молитву и благовония. Но только молитва может удовлетворить мою душу..."
Наложницы, окружавшие Анжелику, перешептывались, мечтали и интриговали, как обычно. Все эти женщины отдавались любовным страстям своих прекрасных тел, предназначенных для любви. Нежные и гладкие, надушенные, умасленные, они были подготовлены для объятий их царственного хозяина. Это было единственной целью их существования и они жили предвкушением наслаждения, которое он даст им. Безделье и вынужденное воздержание раздражали их, потому что слишком редко удостаивалась султанских милостей каждая из сотен женщин.
Эти страстные гурии, которых берегли ради удовольствия одного человека, обращали свое разочарование в интриги. Они до безумия завидовали Дейзи и Лейле Айше, единственным, которые, казалось, могли раскрыть и хранить секреты его удивительного сердца. Они прислуживали ему за едой. Иногда он спрашивал у них совета. Но ни одна из них не забывала, что Коран предписывал правоверным иметь только четырех жен. Кто будет третьей?
Старую Фатиму сердило, что ее хозяйка, которую она наряжала каждый день, до сих пор не была представлена султану и не стала его фавориткой. Иначе и быть не могло. Султану стоило только увидеть ее. В гареме не было никого, кто красотой превосходил бы Анжелику. В полумраке гарема цвет ее лица стал еще лучше, и на порозовевшем лице зеленые глаза светились почти сверхъестественным блеском. Фатима оттеняла ей веки голубой хной, смешанной с молоком, отчего они выглядели как мягкий бархат. Ее густые волосы она мыла в отварах каких-то трав, и каждый локон становился гладким и блестящим, как шелк; кожа приобрела переливчатый блеск благодаря ваннам из миндального молока и из сока лилий.
- Она готова, - думала Фатима, - чего же они еще ждут?
Она поделилась с Анжеликой своими сомнениями и своим нетерпением - она испытывала чувства художника, шедевра которого никто не замечает. Что хорошего принесла ей красота? Наступил благоприятный момент, чтобы представить ее тирану, который сделает ее своей третьей женой. С этого момента ей уже не придется бояться старости, ссылки в какой-нибудь отдаленный сераль или, еще хуже, работы на кухне в качестве прислуги до конца своих дней.
Главный евнух не обращал внимания на их нетерпение, которое, наверное, отвечало его планам, во всяком случае, не было для него неожиданным. Он не просто следил за ходом дней. Снова и снова этому мечтателю казалось, что он уловил знак и создал новую одалиску, прекрасную, как солнечные картины итальянских художников. Он медленно кивал головой: "Я прочел это на звездах", - бормотал он. То, что он увидел, но не мог выразить словами, делало его нерешительным.
Целые ночи проводил он на вершине квадратной башни, наблюдая небо в свои трубы, лучшие из тех, которые у него были. Главный евнух и имел все слабости коллекционера. Кроме оптических инструментов, за которыми он ездил в Венецию, Верону и Саксонию, славившиеся искусством точного изготовления линз, он собирал также персидские пеналы из перламутра и перегородчатой эмали и имел много редкостей. Он любил бирюзу и подбирал ее в садах горных селений, куда Мулаи Исмаил ссылал своих отставных наложниц. Бедные женщины не только навсегда были высланы из Мекнеса; им суждено было провести остаток своих дней в обществе одних только этих уродов, которых присылал им главный евнух.
В самом деле, он, казалось, обладал даром быть вездесущим. Он всегда оказывался там, где его меньше всего ждали и меньше всего хотели бы видеть. Мулаи Исмаил всегда обнаруживал его подле себя, когда внезапно пришедшая мысль побуждала его просить совета у главного евнуха. Он часто посещал всех министров, принимал дневные отчеты от многочисленных шпионов, ездил в бесчисленные поездки - и притом казалось, что он проводит дни в размышлениях о совершенстве своей персидской глазури, а ночи - устремив глаза к звездам. И все это не мешало ему пять раз в день простираться ниц в мусульманской молитве.
- Пророк говорил: "Делай дело в этом мире так, как будто ты собираешься вечно жить в нем, и делай дела другого мира так, будто ты завтра перейдешь в него", - любил повторять он.
Казалось, его мозг связан невидимыми нитями со всеми подчиненными ему мужчинами и женщинами. Как паук, он поймал их всех в шелковую сеть, из которой им уже никогда не высвободиться.
- Разве тебя, Бирюза, не тревожит томление плоти? - спросил он однажды Анжелику. - Должно быть, прошло уже много времени с тех пор, как ты знала мужчину?
Анжелика отвела глаза. Она скорее дала бы разрезать себя на мелкие кусочки, чем призналась бы, что ее сжигает пламя, не дающее ей покоя и заставляющее в тревоге просыпаться, шепча: "Мужчину! Все равно какого!".
Осман Фараджи продолжал:
- Твое женское тело, которое не боится мужчины, тоскует по мужчине и не боится того, что он делает, как у многих неопытных девушек, - разве оно не горит желанием опять иметь мужчину? Мулаи Исмаил удовлетворит тебя. Забудь свои мысли и думай только о наслаждениях, которые тебя ждут. Хочешь, я наконец представлю тебя ему? - Он сидел подле нее на низком табурете. Анжелику необъяснимо влекло к нему. Она задумчиво разглядывала этого великого изгнанника из царства любви. Он внушал ей одновременно и неприязнь, и восхищение, и она не могла не чувствовать странной печали, видя в этом человеке признаки его уродства - тяжелую линию подбородка, гладкие, слишком изящные руки, полные, как у всех старых евнухов, груди под одеждой.