Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   - Знаю, - ответил Савари озабоченно. - Но не теряйте надежды. Может, у меня хватит времени устроить вам побег. Если вы сумеете выиграть несколько дней до аукциона, это поможет моим планам.
   - Я подумаю. Мои подруги по заключению говорили, что иногда пленницы калечат себя, чтобы избежать продажи. У меня на такое не хватит мужества, но думаю, что если я остригу волосы под самый корень, то нарушу планы своих тюремщиков. Они строят все свои надежды на том, что я блондинка, потому что на Востоке любят белокурых женщин. Без волос я буду стоить не так уж много. Они не станут продавать меня, если все что требуется, - это подождать, пока отрастут волосы. Это даст нам какое-то время.
   - Неплохая мысль. Но я боюсь ярости этого скота д'Эскранвиля.
   - Не беспокойтесь. Я начинаю привыкать к ней. Все, что мне нужно, это ножницы.
   - Попробую передать вам. Не знаю, смогу ли я еще раз прийти сюда, потому что за мной следят, но я найду кого-нибудь. Держитесь смелее. На все воля Аллаха!
   * * *
   Начинался третий день заточения. Анжелика ожидала, что жестокость ее тюремщика еще возрастет. В голове у нее было легко, а ноги ослабли, и она подумала, не начинается ли у нее лихорадка. Потом она услыхала шаги в коридоре за дверью и задрожала.
   Появился Кориано, приказал ей выйти из темницы и, не произнося ни слова, провел ее в гостиную, по которой вышагивал д'Эскранвиль, находившийся в состоянии обычной для него сосредоточенной ярости.
   Завидев Анжелику, он свирепо взглянул на нее, потом вытащил из заднего кармана сюртука ножницы.
   - Это мы отобрали у греческого мальчишки, который пытался просунуть их через решетку твоей камеры. Они предназначались для тебя, не так ли? Что ты собиралась с ними делать?
   Анжелика презрительно смотрела в сторону и не отвечала. Ее план провалился.
   - Она наверняка затевала что-то, - сказал Кориано. - Вы же знаете, как они горазды на выдумки. Помните ту сицилианку, которая выпила кислоту? И ту, другую, которая бросилась с городской стены? Обеих пришлось списать в убытки.
   - Не напоминай мне о таких вещах, - сказал пират. Он снова принялся расхаживать по комнате. Потом схватил Анжелику за волосы и оттянул голову так, чтобы видеть ее лицо.
   - Ты вбила в голову, что не дашь себя продать, ведь так? Ты постаралась бы удрать, не правда ли? Собираешься вопить? Выть? Бороться? Понадобится десять человек, чтобы раздеть тебя? - он отпустил ее и снова начал ходить. Это нетрудно было предвидеть. Хороший был бы скандал. Рыцари Мальтийского ордена, которым принадлежит Батистан, этого не любят. И фокусов непослушных женщин тоже.
   - Мы можем дать ей наркотиков, - сказал Кориано.
   - Прекрасно знаешь, что этого нельзя делать. Они от этого выглядят слишком равнодушными. Мне нужны эти двенадцать тысяч пиастров! - он остановился перед Анжеликой. - Если ты будешь послушной, я наверняка получу их. Если нет, ты обманешь наши ожидания. Говорю тебе, Кориано, я бы заплатил любому, кто избавил бы меня от этой шлюхи!
   Помощник раздраженно застонал:
   - Мы должны усмирить ее, только и всего.
   - Как? Мы уже все испробовали.
   - Нет, - его глаз засверкал. - Она еще не познакомилась с подземными темницами в толще стены. Там она узнает, что ждет ее, если из-за ее фокусов мы потеряем цену, - отвратительная усмешка скользнула по его беззубому рту. Д'Эскранвиль согласился:
   - Хорошая мысль, Кориано! Попробуем еще это, - он подошел к пленнице. Хочешь знать, какую смерть я приготовил для тебя, если ты испортишь нам торги? Хотела бы ты знать, какой конец ждет тебя, если ты не дашь нам наши двенадцать тысяч пиастров? Если ты сделаешь так, чтобы не понравится покупателям? - Опять взяв ее за волосы, он приблизил к ее лицу свое, обдав запахом опиума. - Потому что ты умрешь! Не надейся на жалость с моей стороны. Если я не выручу за тебя двенадцать тысяч пиастров, ты умрешь. А теперь не хочешь ли узнать, как ты умрешь?
   Дверь новой темницы закрылась за ней. Как и та, прежняя, она была сырой и темной, но в общем казалась такой же. Она долго оставалась на ногах, потом села на чурбан, стоящий в углу. Она не собиралась выдавать маркизу д'Эскранвилю охвативший ее страх, но тем не менее испытывала смертельный ужас. Когда он закрывал дверь, она была готова броситься к его ногам, умоляя о пощаде, обещать все, чего он хочет, но последняя вспышка гордости удержала ее.
   - Мне страшно, - сказала она вслух. - Боже милосердный, как же мне страшно!
   Камера напоминала могилу. Она закрыла лицо ладонями и ждала. Потом ей показалось, что она услышала мягкий звук, как будто что-то упало рядом с ней. Потом опять наступила тишина...
   Но она была не одна. Она чувствовала присутствие какого-то существа, глядящего на нее. Она медленно расставила пальцы и взвизгнула от ужаса. В середине камеры стоял громадный кот, глаза которого светились в темноте. Анжелика застыла.
   Потом в просветах оконной решетки показался другой кот и спрыгнул в камеру. За ним - третий и четвертый, и пятый, пока она не оказалась в кольце приникающих к полу, крадущихся тварей. В темноте она могла различать лишь их светящиеся глаза. Один из котов присел на задних лапах, готовясь к прыжку и целясь, как она была уверена, в ее глаза. Она попробовала отшвырнуть его ногой, животное ответило бешеным мяуканьем, которое тут же было подхвачено бесовским хором всех остальных.
   Анжелика вскочила на ноги, пытаясь добраться до двери. Она почувствовала тяжесть вспрыгнувшего ей на плечи кота и его острые когти, впивающиеся в тело, в то время как остальные рвали на ней одежду.
   Закрыв глаза руками, она заорала, как сумасшедшая:
   - Нет! Не это! Только не это! Помогите! Помогите!
   Дверь быстро распахнулась, и вошел Кориано, плетью и ногами раскидывая котов в стороны и осыпая их проклятиями. Даже ему оказалось не просто разогнать их, потому что их морили голодом. Он вытянул Анжелику наружу, она была настолько вне себя от ужаса, что со стоном корчилась на каменном полу.
   Д'Эскранвиль наблюдал, как она ползала перед ним, наконец-то побежденная. Наконец-то слабость взяла в ней верх над волей, и она не отличалась теперь от всех остальных женщин.
   Рот пирата оскалился, как у черепа. Это была его величайшая победа - и в то же время самая горькая, неожиданно ему захотелось кричать от боли. Он сжал зубы, чтобы взять себя в руки.
   - Теперь ты понимаешь? Теперь ты будешь послушной?
   Всхлипывая, она твердила:
   - Нет... Не это... Не кошки! Не кошки!
   Он поднял ей голову.
   - Ты будешь послушной? Ты будешь покорной на Батистане?
   - Да, да!
   - Ты позволишь выставить себя голой?
   - Да, да... все что угодно, только не кошки!
   Оба пирата смотрели на нее:
   - Кажется, вы выиграли, капитан, - произнес Кориано. Он наклонился над Анжеликой, все еще корчившейся и всхлипывающей на полу, и показал на плечо, разорванное когтями котов-убийц. - Я вошел, как только она начала звать на помощь, но они все равно успели ее поцарапать. Начальник Батистана и аукционер Эриван будут недовольны.
   Маркиз д'Эскранвиль отер пот со лба.
   - Это еще не самое худшее. Наше счастье, что они не выцарапали ей глаза.
   - Вы правы. Мадонна, это самая упрямая баба, какую я встречал. Всю свою жизнь, во всех морях я буду помнить эту француженку с зелеными глазами.
   После этого ужаса Анжелика, как могла, покорилась, не стараясь ни собраться с мыслями, ни бороться с судьбою. Две ее товарки обменялись понимающими взглядами, увидев, как она, когда-то такая гордая, часами лежит в унынии, глядя в пустоту. Пиратский главарь знал, как подавлять бунты. У него был богатый опыт. Он мог даже заставить женщину гордиться, подчиняясь ему.
   На следующий день вошел один из стражников-мавров с "Гермеса" в сопровождении двух толстых негров. Сначала Анжелика приняла их за мужчин, потому что на них была мужская одежда, в том числе громадные тюрбаны и ятаганы за поясом, но, присмотревшись, решила, что это женщины средних лет под расшитыми бархатными халатами висели увядшие груди, а темные лица были лишены растительности. Старшая предстала перед Анжеликой и фальцетом сказала: "Хаммам!".
   Анжелика повернулась к армянке и спросила:
   - Хаммам? По-персидски это означает "ванна"?
   - Конечно, - сказала старуха по-турецки. Потом она указала покрытым оранжевым лаком ногтем на русскую: "Баня". Потом показала на себя: "Хаммамчи".
   - Это означает, что он старший в банях, - сказала армянка. Она объяснила, что это два евнуха, которые пришли за ними, чтобы отвести в турецкие бани, где с них сбреют лишние волосы и как следует оденут. Она вышла из оцепенения и быстро заговорила с отвратительными личностями. И она, и русская, казалось, были в восхищении от такой перспективы.
   - Они говорят, что вы сможете выбрать самые дорогие одежды на базаре, и украшения тоже. Но прежде всего нужно надеть покрывало. Евнух считает, что вам неприлично быть в мужской одежде. Ему стыдно за вас.
   Они отвели трех пленниц обратно в дом, где для них были приготовлены напитки - лимонный и апельсиновый соки. Анжелика вздрогнула, когда евнух с длинными оранжевыми ногтями откинул ей волосы, чтобы рассмотреть спину. В это время вошел маркиз д'Эскранвиль. Евнух что-то выразительно сказал ему по-турецки.
   - Он спрашивает, не сошел ли д'Эскранвиль с ума, если так наказывает вас перед самым аукционом, - прошептала армянка. - Он не ручается, что сумеет залечить эти царапины до ночи.
   Д'Эскранвиль громко ответил на том же языке. Евнух надул губы, словно обиженная старуха, и выскочил.
   Глаза корсара налились кровью, рот был перекошен, блуждающий взгляд не останавливался на Анжелике. Через минуту он выскочил из комнаты.
   Рабы принесли уличные одежды для всех женщин, и Анжелике пришлось надеть просторную черную чадру, закрывающую все лицо, кроме глаз, прикрытых, однако, полоской белого газа. Снаружи ждало несколько косматых мальчишек, державших в поводу оседланных ослов. Армянка сказала, что такой транспорт должен подчеркивать высокую стоимость их особ. Потом она и русская заговорили по-турецки с евнухами, которые выпустили Анжелику из поля зрения.
   Старый евнух казался очень приятным и, очевидно, разговорчивым. Для начала он купил красного и зеленого дрожащего желе, которое предложил трем женщинам, говоря, что оно сделано на малине и мяте, но не следует объедаться им перед баней. Анжелике оно показалось безвкусным и противным, и она отдала его мальчишке, но негр отнял его и ударил мальчика.
   После стольких дней заточения свежий воздух благотворно подействовал на нее. Шторм кончился, и украшенное белыми барашками море, которое виднелось в конце узкой улочки, имело глубокий сиреневый цвет. Небо было голубым и безоблачным, но духоты не ощущалось.
   Маленькая процессия очень медленно пробиралась через толпу, несмотря на ранний час, уже наполнявшую улицы. В порту в тени стен греческих домов без окон и под маленькими балконами венецианских палаццо, почти касавшимися друг друга, жались представители всех рас средиземноморского бассейна. Греков с гор и крестьян из окрестных деревень легко было узнать по их коротким белым юбкам и обнаженным коленям. Были здесь и арабские купцы в коричневых плащах с капюшонами. Немногочисленные турки были еле видны под громадными шарообразными тюрбанами, украшенными драгоценными каменьями, и выделялись широкими шароварами, державшимися на поясах, обернутых вокруг талии в несколько оборотов. Мальтийцы с оливковой кожей шли бок о бок с сарацинами и итальянцами в национальных костюмах. Это были мелкие купцы, занимавшиеся каботажной торговлей. Факт, что они избегали пиратов, которые позволяли им торговать на равных как свободным людям, в то время как Мельхиор Паннассав мог заниматься торговлей, только если судьба оказывалась милостивой к нему. Здесь было много и европейских костюмов - больших шляп с перьями и высоких сапог с отворотами, туфель на каблуках - но все это было более или менее потерто, показывая, что колониальные чиновники на этом далеком острове забыты своими начальниками. Иногда появлялся итальянский банкир, одетый в бархат и носивший шляпу с плюмажем из огромных страусиных перьев и сапоги из тонкой кожи. Через каждые сто шагов они наталкивались на одетого в черное бородатого православного священника, носящего на груди огромное распятие вырезанное из дерева, серебряное или золотое.
   Армянка у каждого просила благословения, которое священник рассеянно давал ей, издали осеняя ее крестом.
   В торговых рядах главный евнух купил множество разноцветных одежд и украшений. Наконец он предложил им возвращаться через порт. Они проходили мимо груд фиников, дынь, арбузов, апельсинов, лимонов и фиг, сложенных на огромных черных плитах мостовой. Потом показался лес матч и реев.
   На мостике галеона под тунисским флагом стоял форменный людоед с длинными волосами и бородой, одетый в расшитый золотом камзол и высокие сапоги красной кожи и ревевший, как морской бог. Евнухи остановили ослов, чтобы насладиться зрелищем и обменяться замечаниями с пленницами. Армянка любезно переводила Анжелике.
   Так Анжелика узнала, что людоед был ренегатом, датчанином по имени Эрик Янсен, который провел среди берберов двадцать лет. Чтобы спасти перегруженное судно во время недавнего шторма, ему пришлось выбросить за борт часть груза - почти сотню рабов, погруженных в Албании. Теперь старый викинг бушевал, наблюдая за распродажей остальных рабов, пострадавших в трюме штормовавшего судна. Мужчины с кровоподтеками, женщины и дети, полумертвые от страха, сбывались по сходным ценам тут же, у берега, и он придерживал только самые удачные приобретения последнего рейса. Это разочарование повергло его в ужасное настроение, и он орал на своих надсмотрщиков, чтобы те не жалели плетей.
   Вызывавшая сочувствие группа была размещена на кипах товара и бочонках, чтобы лучше было видно публике на набережной. Арабы в белых бурнусах - члены команды - хрипло перечисляли достоинства каждого. Будущим покупателям разрешалось ощупывать, щипать, даже снимать покрывала у женщин, которые стояли у самой воды, голые и дрожащие. Некоторые пытались прикрыть наготу волосами, но стражники били их за такое проявление стыдливости. Их даже заставляли раскрывать рты, чтобы проверить, сколько зубов у них сохранилось.
   Анжелика вздрогнула от стыда при этом зрелище. "Не может быть, говорила она себе, - чтобы я... Нет, нет, не это!". Она оглянулась в поисках какой-нибудь помощи и увидела старого продавца апельсинов, пристально глядящего на нее из-за складок просторного плаща. Он сделал ей знак, потом исчез в толпе.
   Черный торговец оттаскивал от троих детей ничего не соображавшую, с безумными глазами женщину.
   - Вот так же, - сказала армянка, - оттаскивали моих братьев от нашей матери, - она прислушалась к словам и продолжала: - Эту женщину купили для египетского гарема в глубине пустыни. Покупатель не может связываться с детьми, они умрут по дороге.
   Анжелика ничего не сказала. Ею овладело какое-то безразличие.
   - Они собираются продать детей за несколько пиастров, - снова заговорила армянка. - Или оставят их здесь бродить вместе с собаками и кошками. Будь проклят день, когда они появились на свет! - Она медленно наклонила голову. - Нам везет. По крайней мере, мы не умрем от голода, - и она весело попросила разрешения пойти полюбоваться мальтийскими галерами, красные флаги которых с белыми крестами весело трепетали на ветру.
   Продажа заканчивалась. Солдаты Мальтийского ордена с помощью алебард наводили порядок в шеренгах пленников, которых должны были увести их новые хозяева. Одетые в шлемы и обутые, эти солдаты отличались от обычных наемников черными ризами с большими восьмиконечными крестами на груди и на спине.
   Армянка пришла в восторг при виде этих представителей величайшего флота христианского мира. Евнуху пришлось резко приказать ей идти дальше. Он вовсе не хотел лишать пленниц, которым назавтра предстояло уехать в далекие гаремы, возможности поглазеть на уличные сценки, столь дорогие сердцу каждого жителя Востока, которые позволено видеть даже осужденным, но он был вынужден спешить, потому что время аукциона приближалось.
   - Хаммам! Хаммам! - твердил он, подгоняя их.
   У самых турецких бань Анжелика опять заметила продавца апельсинов. Когда он осторожно приблизился к ее ослу, она узнала в нем Савари.
   - Вечером, - прошептал он, - когда вы выйдете из Батистана, будьте готовы. Сигналом будет голубая ракета. Мой сын Вассос проводит вас, но если вы не сможете с ним встретиться, любой ценой постарайтесь добраться до башни крестоносцев у гавани.
   - Это невозможно. Как я смогу удрать от своих стражей?
   - Сдается мне, что вашим стражам, кем бы они ни были, в этот момент будет на что посмотреть и кроме вас, - Савари ухмыльнулся, и даже через очки был виден дьявольский блеск его глаз. - Будьте готовы!
   Глава тринадцатая
   Солнце уже опустилось низко над горизонтом, когда рабы доставили трех женщин в тщательно закрытых носилках в Батистан Кандии.
   Расположенное на холме, это здание издали казалось большим и солидным. Оно имело квадратную форму, дверьми служили железные решетки. Народ около него толпился так плотно, что пленницам, все еще сопровождаемым евнухами, пришлось с трудом прокладывать себе дорогу через толпу, окружавшую нечто вроде классной доски из неполированного мрамора, на котором темнокожий человек с громадным носом писал по-итальянски и по-турецки.
   Анжелика достаточно знала итальянский, чтобы понять объявление:
   Православные греки - 50 экю золотом
   Православные русские - 100 экю
   Мавры и турки - 75 экю
   Разные французы - 30 экю
   Обмен
   1 француз = 3 маврам в Марселе
   1 англичанин = 6 маврам в Танте
   1 испанец = 7 маврам в Агадире
   1 голландец = 10 маврам в Леггорне или Генуе
   Евнухи подтолкнули Анжелику вперед, и они вошли в просторный внутренний двор с голубыми черепичными дорожками между кустами роз, олеандрами и апельсиновыми деревьями. В центре бил красивый венецианский фонтан. Сюда едва проникал городской шум, толстые стены задерживали все посторонние звуки, так что крупные сделки могли совершаться в торжественной тишине. Двор был окружен резными колоннами, которые поддерживали галерею и были покрыты древней византийской росписью, напоминавшей миниатюры в рукописных книгах; за этой галереей и находились комнаты, где происходили торги. Старший евнух остановил свой отряд, чтобы узнать, какая из комнат предназначена для них.
   Анжелика едва дышала под своими покрывалами. Все происходящее казалось ей сном. Как будто она попала в какую-то машину, которая вдруг перенесла ее на порог этих комнат, где всевозможные человеческие существа выставлялись для обозрения перед жадными взорами. Она сдвинула покрывало, чтобы отдышаться, но более молодой из евнухов выразительным жестом приказал ей закрыть лицо. Она притворилась, будто не понимает, и продолжала меланхолично смотреть на шествие покупателей - турок, арабов и европейцев, - пересекавших внутренний двор и скрывающихся в комнатах наверху.
   Неожиданно она заметила входящего вице-консула. Вице-консул, как обычно, был с недельной щетиной на щеках и нес под мышкой портфель с бумагами.
   - Господин Роша, - зашептала она. - Послушайте. У меня мало времени. Этот негодяй, ваш друг д'Эскранвиль, собирается выставить меня для продажи. Постарайтесь помочь мне, и я навсегда буду вам благодарна. Во Франции у меня состояние. Вспомните, я не обманула вас насчет обещанной сотни ливров. Я знаю, вы не можете сами вступиться за меня, но нельзя ли заставить кого-нибудь из покупателей-христиан - например, мальтийских рыцарей, которые имеют здесь такое влияние, - проникнуться жалостью к моему ужасному положению. Я и слышать не могу о том, чтобы быть проданной мусульманину и попасть в гарем. Скажите рыцарям, что я могу и хочу заплатить любой выкуп, если только они победят на аукционе и вырвут меня из когтей этих нехристей. Неужели они не пожалеют бедную христианскую женщину? - Французский чиновник сначала притворился раздраженным и едва не оставил ее, но чем дальше она говорила, тем больше он успокаивался.
   - А что, хорошая мысль, - отозвался он, почесывая затылок. - Это может получиться. Закупщик рабов для Мальтийского ордена, дон Хосе де Альмандо, кастилец, сегодня здесь, и другой высокопоставленный член ордена, Балифф Шарль де Ла Марш из Оверни, ваш соотечественник, - тоже. Я попробую заинтересовать их вашим делом. Не вижу, почему бы им не помочь.
   - Не попадает ли член религиозного Ордена в смешное положение, покупая женщину?
   Роша закатил глаза:
   - Дитя мое, вы, конечно, не можете много знать об этом месте. Многие годы Орден покупает и продает женщин, как и всех других рабов, и никто против этого не возражает. Это Восток, и не забывайте, что добрые рыцари принимают лишь обет безбрачия, но не целомудрия. Однако выкуп, возможно, заинтересует их больше, чем рабыня для развлечения. Орден нуждается в деньгах на содержание флота. Я собираюсь разузнать о ваших титулах, вашем положении и вашем состоянии. Рыцари всегда рады сделать доброе дело королю Франции, а я слышал, что вы весьма значительная фигура при дворе и близки к его величеству Людовику XIV. Все это может склонить их к тому, чтобы прийти вам на помощь.
   - О, благодарю вас, господин Роша! Вы мой спаситель! - Она забыла о его бессилии и непривлекательном виде, о том, что он не брит. Он собирается что-то сделать для нее. Она пылко сжала его руку.
   Тронутый и смущенный, Роша сказал:
   - Я счастлив, что могу быть полезен вам. Ваше положение огорчает меня, но я бессилен, не так ли? Ну, а сейчас не теряйте надежды.
   Младший евнух обрушился на них, как визжащий ястреб, и оттащил Анжелику за руку. Роша быстро исчез.
   Придя в ярость от прикосновения черных ладоней евнуха, Анжелика обернулась и ударила его по дряблым щекам. Евнух вытащил меч, но, видимо, не мог решить, может ли он пустить его в ход, имея дело с таким ценным товаром. Он был молод и приехал из отдаленного гарема, где имел дело с очень покорными женщинами, и никто никогда не говорил ему, как вести себя со строптивыми и независимыми. Казалось, он готов разразиться слезами.
   Старший евнух, услышав об инциденте, поднял руки к небу. Единственное, чего он хотел, - это сбросить с себя ответственность, и поскорее. К счастью для него, появился маркиз д'Эскранвиль. Оба евнуха рассказали ему обо всех беспокойствах.
   Пират взглянул на молодую женщину под покрывалом, в которой едва можно было узнать юношу, с которым он проделал путешествие. Прозрачные шелка и покрывала Анжелики в большой степени способствовали повышению ее цены, так как не скрывали фигуры. Д'Эскранвиль сжал зубы. Пальцы его стиснули ее руки с такой силой, что она чуть не вскрикнула от боли.
   - Ты не забыла, тварь, что я обещал сделать с тобой, если ты не будешь вести себя как следует? Либо ты делаешь то, что говорят евнухи, либо опять кошки. Кошки, поняла? - Его лицо внушало такой ужас, что Анжелике он и вправду показался демоном из преисподней. Но как только подошел один из покупателей, он успокоился.
   Это был пузатый венецианский банкир, тщательно украшенный плюмажем, кружевами и золотым шитьем.
   - Маркиз д'Эскранвиль, - сказал он с сильным акцентом, - я рад вновь видеть вас. Как ваши дела?
   - Не слишком хорошо, - ответил пират, вытирая пот со лба. От этой головной боли я схожу с ума. И она не пройдет, пока я не продам эту девку.
   - Хороша?
   - Судите сами, - как торговец лошадьми, он стащил покрывало с лица Анжелики. Венецианец присвистнул.
   - Вот это да! Как вам повезло, господин д'Эскранвиль. Она принесет вам настоящие деньги.
   - Надеюсь. Я отдам ее не меньше чем за двенадцать тысяч пиастров.
   Лицо банкира с тяжелой челюстью приняло загадочное выражение - он старался прикинуть, по средствам ли ему прекрасная пленница:
   - Двенадцать тысяч пиастров? Да, она наверняка стоит того, но не слишком ли вы жадничаете?
   - Многие любители выложат столько, не колеблясь ни минуты. Я ожидаю черкесского принца Риома Мирзу, друга турецкого султана, который поручил ему приобрести эту редкую жемчужину, а также Шамиль-бея, главного евнуха паши Сулеймана-аги, который не думает о деньгах, когда речь идет об удовольствии его хозяина.
   Венецианец вздохнул:
   - Нам трудно конкурировать с богатством этих жителей Востока. Но я буду на аукционе. Если я не ошибаюсь, нам предстоит интересное зрелище. Счастливо, мой друг!
   Помещение для аукциона выглядело как большая гостиная. Стены покрывали красивые гобелены, под ними лицом друг к другу стояли низкие диваны. В дальнем конце комнаты находилось возвышение, на которое вела лестница. Люстры венецианского стекла отбрасывали своими призмами бесчисленные блики от ламп, только что зажженных слугами.
   Комната была уже наполовину заполнена, и находившиеся в ней люди непрерывно спорили друг с другом. Турецкие слуги с длинными усами, одетые в остроконечные шляпы с серебряными или золотыми украшениями, расставляли чашки с кофе и тарелки с угощениями на низеньких медных и серебряных столиках. Другие подносили курильщикам непременные кальяны, басовитое бульканье которых служило фоном для более высоких голосов спорщиков.
   Преобладали восточные костюмы, но присутствовало также человек десять корсаров в расшитых золотом штанах и вышитых плащах. Некоторые, как маркиз д'Эскранвиль, позаботились надеть помятые мундиры и шляпы, украшенные перьями, но хранящие следы пистолетных выстрелов и ударов шпаги. Их длинные голландские трубки казались неуместными рядом с таким количеством кальянов.