Хрущев Никита. Воспоминания (книга 1)

народа! Мы считали: раз она отравилась, то спрятала концы в воду и отрезала
возможность разоблачить своего друга. Впрочем, независимо от того,
отравилась она или нет, Сталин уже давно решил, еще когда выдвигал Берию
заместителем Ежова, что Ежов - конченый человек. Ежов ему стал не нужен.
Продолжение деятельности Ежова было не на пользу Сталину, и он хотел с ним
рассчитаться.
Ежова арестовали. Я случайно в то время находился в Москве. Сталин
пригласил меня на ужин в Кремль, на свою квартиру. Я пошел. По-моему, там
был Молотов и еще кто-то. Как только мы вошли и сели за стол, Сталин сказал,
что решено арестовать Ежова, этого опасного человека, и это должны сделать
как раз сейчас. Он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко, но тут
он проявлял несдержанность, как бы выдавал себя. Прошло какое-то время,
позвонил телефон, Сталин подошел к телефону, поговорил и сказал, что звонил
Берия: все в порядке, Ежова арестовали, сейчас начнут допрос. Тогда же я
узнал, что арестовали не только Ежова, но и его заместителей. Одним из них
был Фриновский{5}. Фриновского я знал мало. Говорят, что это был человек,
известный по Гражданской войне, из военных, здоровенный такой силач со
шрамом на лице, физически могучий. Рассказывали так: "Когда навалились на
Фриновского, то Кобулов{6}, огромный толстый человек, схватил его сзади и
повалил, после чего его связали". Об этом рассказывали как о каком-то
подвиге Кобулова. И все это тогда принималось нами как должное.
Считалось, что у нас есть внутренние враги, а начало их разоблачению
было положено при аресте видных военных в 1937 году. Они сознались.
Говорили, что командующий войсками Московского военного округа{7}, когда его
вывели на расстрел и спросили, кому же он служил, - заявил, что служил
немецкой армии и германскому государству, демонстративно сделал такое
заявление перед смертью. Правда, казненный по тому же делу Якир в последние
секунды жизни выкрикнул: "Да здравствует Сталин!", после чего был
расстрелян. Когда об этом передали Сталину, он \183\ его обругал: "Вот какой
подлец, какой иуда. Умирая, все-таки отводит в сторону наше следствие,
демонстрируя, что предан Сталину, предан нашему государству".
Началась деятельность Берии. Мясорубка работала так же, хотя отводящих
от сути разговоров стало больше, именно со стороны Берии. При нас он Сталину
ничего не говорил об осуждении репрессий, а по закоулкам часто рассуждал об
этом. Он плохо говорил по-русски. Обычно так: "Очень, слюшай, очень много
уничтожили кадров, что это будет, что это будет? Люди же боятся работать".
Это он говорил правильно. Сталин совершенно изолировал себя от народа и ни с
кем не общался, кроме своего окружения. А Берия знал настроения людей,
агентура у него была очень большая, такая, что даже трудно сказать, сколько
было агентов. Наконец и Сталин сказал, что были допущены перегибы.
Однажды, не помню, по какой причине, Сталин заговорил со мной на эту
тему. Видимо, потому что, и на меня имелись показания. Когда я приехал на
Украину, там не было наркома торговли. Я с большим уважением относился к
Лукашову{8}. Лукашов работал начальником Управления торговли в Москве. Когда
Бадаев{9} заправлял кооперацией, Лукашов руководил отделом овощей. Очень
деятельный и хорошо знающий свое дело человек. Торговля была тогда плохо
поставлена, продуктов не хватало, требовалась большая изворотливость. Я
спросил Сталина: "Товарищ Сталин, могу ли я пригласить из Москвы на пост
наркома торговли УССР Лукашова?". Он лично его не знал, но слышал о нем от
меня. "Хорошо, - говорит, - пригласите". Спросил же я потому, что когда
переходил на Украину, то поставил перед собой задачу: никого из москвичей не
брать, кроме тех, которых мне отобрал ЦК партии.
Поработал у нас Лукашов недолго и был арестован. Меня это очень
смутило, потому что я просил его кандидатуру у Сталина. Раньше познакомился
с ним в Москве и очень уважал его. И вдруг -Лукашов враг народа! Это для
меня был моральный удар. Как же так? Я видел этого человека, доверял ему,
уважал... Ну, что делать? Не помню, сколько времени Лукашов сидел, а потом
мне вдруг сообщили, что Лукашова освободили. Приехал он в Киев, я его
принял, поговорил с ним. "Да, - рассказывает, - освободили, не виновен я,
честный человек. Прошу верить мне так же, как верили и до моего ареста. Хочу
рассказать вам, что когда меня арестовали, то били нещадно и пытали. Ставили
скамейки, на которых, расставив ноги, я должен был стоять, до предела
раздвинув их. При малейшем шевелении меня избивали так, что я терял сознание
с падал. И бессонницей томили, и другие методы пыток \184\ применяли. А
знаете, чего от меня требовали? Чтобы я показал на вас, будто вы заговорщик,
а я по вашему заданию ездил за границу для установления связи".
Действительно, был такой случай, когда я работал еще в Москве. У нас не
хватало лука и других овощных культур, в стране не было семян, особенно
лука. Не помню, кто тогда сказал, что эти семена можно купить в Польше и в
других странах Запада, но нужна валюта. Я попросил Сталина дать валюту и
разрешить послать Лукашова. Лукашов закупил семена, привез, и мы их посылали
в те республики и тем хозяйствам, которые выращивали овощи для Москвы по
договорам. Тут сработал такой же метод, как арест жен: арестовывали близких
к ответственным людям сотрудников, вот и решили арестовать Лукашова, чтобы
он сказал что-то обо мне. Лукашов оказался крепким человеком, отчего тогда и
остался живым. Конечно, ему просто повезло. Он и сейчас жив, но уже инвалид
на пенсии. Инвалидом же его сделали в тюрьме.
Я рассказал Сталину о случившемся с Лукашовым. Сталин же мне: "Да,
бывают такие извращения. И на меня тоже собирают материалы".
Двух моих помощников в Москве тоже арестовали. Это я рассматривал как
проверку меня лично. Один из них, Рабинович, - молодой хороший скромный
человек. Другой - Финкель, тоже очень хороший человек, исключительной
честности и скромности. Он занимался главным образом вопросами
строительства, а сам по образованию был экономистом. Мне его порекомендовал
Васильковский{10}, редактор газеты "За индустриализацию". Это была газета
Серго Орджоникидзе, наркома тяжелой промышленности. Сталин потом меня
спрашивал: "Что, арестовали ваших помощников?". Отвечаю: "Да, хорошие были,
честные ребята". "Да? А вот они дают показания, сознались, что они враги
народа. Они и на вас показывают, что фамилию вы носите не свою. Вы вовсе не
Хрущев, а такой-то. Это все чекисты стали делать, туда тоже затесались враги
народа и подбрасывают нам материал, вроде бы кто-то дал им показания. И на
меня есть показания, что тоже имею какое-то темное пятно в своей
революционной биографии". Поясню, о чем шла речь. Тогда, хоть и глухо, но
бродили все же слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской
охранкой и что его побеги из тюрем (а он предпринял несколько побегов) были
подстроены сверху, потому что невозможно было сделать столько удачных
побегов. Сталин не уточнил, на что намекали, когда разговаривал со мной, но
я полагаю, что эти слухи до него как-то доходили. Он мне о них не сказал, а
просто заявил, что чекисты сами подбрасывают фальшивые материалы. \185\ В
Центре считали так: пришел Берия и расчистит обстановку. Действительно,
пошли новые аресты чекистов. Многих я знал как честных, хороших и уважаемых
людей. Был арестован Реденс, близкий к Сталину человек, поскольку оба были
женаты на родных сестрах. Муж старшей, Анны, - Реденс, а младшая. Надежда, -
жена Сталина. Реденс часто бывал у Сталина, и я не раз видел его за общим
семейным столом Сталина, к которому тоже приглашался не раз. И вдруг он
смещен с поста уполномоченного НКВД по Московской области и послан в Среднюю
Азию, в Ташкент. Потом его арестовали и казнили. Арестовали и других. Яков
Агранов, замечательный человек, твердый чекист. Раньше он работал в
Секретариате у Ленина{11}. Честный, спокойный, умный человек. Мне он очень
нравился. Потом он был особоуполномоченным по следствию, занимался делом
Промпартии. Это, действительно, был следователь! Он и голоса не повышал при
разговорах, а не то чтобы применять пытки. Арестовали и его и тоже казнили.
Берия завершил начатую еще Ежовым чистку (в смысле изничтожения)
чекистских кадров еврейской национальности. Хорошие были работники. Сталин
начал, видимо, терять доверие к НКВД и решил брать туда на работу людей
прямо с производства, от станка. Это были люди неопытные, иной раз
политически совершенно неразвитые. Им достаточно было какое-то указание
сделать и сказать: "Главное, арестовывать и требовать признания", и все: они
сразу же делали. Как я уже рассказывал о допросе Чубаря, следователь
объяснял: "Мне сказали - бить его, пока не сознается, что он "враг народа",
вот я его и бил, он сознался". В НКВД пошли уже такие кадры. Потом стали
брать туда на работу людей с партийных должностей. Машина была уже запущена,
и среди партийных работников не имелось фактически человека, на которого не
было бы показаний.
Помню, например, такой случай. Звонит мне Вышинский: "Товарищ Хрущев,
нам нужны кадры, и я хочу выдвинуть своим заместителем Руденко, прокурора
Луганской области". Руденко был на Украине на хорошем счету, и я слышал о
нем. Поэтому я попросил не забирать его в Москву. Мы сами имели виды на его
выдвижение на Украине. А потом сообщаю: "Вам, наверное, известно, что на
Руденко есть довольно большой материал? На него показывали те враги народа,
которые были арестованы и казнены. Вы знаете об этом?". Отвечает: "Знаю, но
думаю, что это клевета". "Я тоже думаю, что это клевета. Но выдвижение в
Москву? Смотрите сами, как это будет расценено?"
Наверное, Вышинский струсил, и Руденко остался на Украине. \186\ Мы его
выдвинули в прокуроры УССР с той оговоркой, что на него имеются показания и
надо, мол, следить за ним. Потом он стал Генеральным прокурором Советского
Союза и доныне работает в этой должности. Вот как были замазаны и оклеветаны
многие честные люди. Я бы сказал тут, что люди, которые клеветали, тоже были
в свое время честными, но их искалечили и физически и морально, заставив
служить такому грязному делу и клеветать на собственных друзей.
Одним словом, работа по истреблению кадров продолжалась. И продолжалась
она почти до самой смерти Сталина, только в разное время в разных масштабах.
Украинское руководство, как партийное, так и советское, было уничтожено
полностью: работники ЦК КП(б)У, секретари, заведующие отделами. Председатель
Совнаркома УССР Любченко застрелился. Когда Косиора отозвали в Москву, то
вдруг через какое-то время радиостанция, которая раньше носила имя Косиора,
перестала называться прежним именем и стала именоваться просто Киевской
станцией. Это был сигнал, что Косиора уже нет. Я и сам узнал только по этому
сигналу, что Косиор арестован. А ведь он был заместителем Председателя
Совета Народных Комиссаров, то есть заместителем Молотова. Постышев был
отозван с Украины и послан в Куйбышев. Там его арестовали и потом тоже
уничтожили. Хатаевич, секретарь Днепропетровского обкома партии, работник
высокого уровня, тоже был арестован. А ведь Сталин к нему относился с
уважением. Помню, на одном из партийных пленумов он его назвал Чингисханом -
за тот способ, каким Хатаевич, работая в Куйбышеве, запасся сахаром. В
Куйбышеве не было сахара. Шел эшелон с сахаром в Сибирь и на Дальний Восток.
Хатаевич велел отцепить для Куйбышева нужное количество вагонов и таким
образом решил вопрос. Это было действительно нарушением государственной
дисциплины. Сталин выступил: "У нас есть такие Чингисханы, которые не
считаются с общими интересами государства, а делают то, что в интересах его
провинции, вот Хатаевич такой". В Днепропетровске Хатаевич пользовался
огромным авторитетом. Это был хороший трибун и хороший организатор. Затем -
Прамнэк, из Донбасса, крупный работник. До него, по-моему, в Донбассе был
Саркисян{12}, тоже крупный работник, очень деятельный человек, много
сделавший хорошего для Донбасса. Чернявский{13}, секретарь Одесского, а
потом Винницкого обкомов партии, тоже был уничтожен. Любченко до того, как
кончить жизнь самоубийством, написал записку Чернявскому с просьбой, если
что случится, не забыть его сына. У него был сын 15 лет. Когда арестовали
Чернявского, \186\ то нашли записку и схватили этого мальчишку. Вот до чего
доходило дело.
В Москве и Московской области уничтожили всех секретарей райкомов
партии. Я сейчас перечислить не смогу их конкретно, но практически всех
уничтожили. Я был особенно потрясен, когда арестовали Коган{14}. Коган в
партии с 1907 г., человек исключительной честности и благородства. Она
занималась вопросами культуры. В дореволюционном подполье, в Киеве,
Каганович брал уроки по политэкономии у Косиора и Когана. Какое-то время
Коган была женой Куйбышева.
Сообщили, что она призналась во вредительстве. Но когда после смерти
Сталина подняли ее дело, то узнали, что она ни в чем не созналась, а бросала
контробвинения и называла фашистами тех, кто ее арестовал. Она была тоже
казнена. Сойфер{15}, секретарь Ленинского райкома партии г. Москвы, старый
уже человек, член партии или с 1905, или с 1903 года. Когда арестовали
секретаря Тульского обкома партии Седельникова{16}, у нас взяли Сойфера
работать в Тулу. Послали мы туда Сойфера. И вдруг узнаю, что и Сойфер
арестован. А ведь Сойфер - это в буквальном смысле слова партийная совесть,
кристальной честности человек. И вдруг - враг народа? Арестовали Николая
Алексеевича Филатова{17}, председателя Московского облисполкома, потом он
был уполномоченным Контрольной комиссии по Ростову. И он был арестован и
тоже уничтожен.
Кульков - старый московский деятель с подпольным стажем, выдвинутый
секретарем горкома партии. Тоже арестован. Я сейчас уже и не смогу
припомнить всех. Так поступали со многими москвичами. Сперва их выдвигали
вместо арестованных "врагов народа" как опору, на укрепление партийных
организаций, а потом, когда они туда приходили, вдруг мы узнавали, что и они
арестованы. Так погиб Симочкин. Его выдвинули из Москвы в
Иваново-Вознесенскую область, а там арестовали. А Марголин, ближайший друг
Кагановича? Я его знал по Киеву, потом мы с ним учились в Промышленной
академии. Он был выдвинут вторым секретарем Московского комитета партии в то
время, когда я был первым секретарем. Затем его взяли в Днепропетровск на
укрепление местной парторганизации после ареста Хатаевича и там уничтожили.
Набралась бы огромная книга, если лишь перечислить всех партийных
работников, казненных в те годы.
Я почти не касаюсь здесь военных работников, потому что их я знал хуже.
Из них я хорошо знал только Якира и командующего войсками Московского
военного округа Белова. Военные тогда от \187\ нас, партийных работников,
стояли далековато, мы с ними, даже с командующим войсками МВО, общались
редко. Лишь когда возникали какие-то вопросы у военных, они обращались ко
мне. У меня же к ним никогда вопросов не возникало. Правда, я знал
Векличева, тоже военного. Он был ближайшим другом Якира, а когда появлялся в
Москве, то заходил ко мне, так как мы с ним были знакомы по Киеву. Он
работал в Политуправлении Киевского военного округа в месяцы, когда я
работал заворготделом Киевского окружного комитета партии. Векличев был из
донбасских шахтеров, прошел Гражданскую войну и носил на петлице ромбы.
По-моему, у него было три ромба. Тоже был арестован и уничтожен.
Потом появился документ, по-моему, письмо ЦК ВКП(б) парторганизациям
СССР. В том письме описывалась борьба с врагами народа, излагались факты
извращения этой борьбы; говорилось, что враги народа залезли в чекистские
органы и много уничтожили преданных кадров. Теперь все запуталось, и трудно
было разобраться, что к чему. Главное же для меня заключалось в том, что
именно Сталин все это запутал. В некоторых случаях, например, в деле высших
военных кадров, он действительно верил, что эти военные - враги народа,
завербованные гитлеровской Германией, которые готовились Гитлером к
предательству, когда гитлеровская армия нападет на Советский Союз.
Превозносилось и ставилось в заслугу Сталину, что он сумел разоблачить это.
Потом уж узнали, что это очень просто было придумано. Такой метод известен в
истории: подбрасывают документы своим врагам, указывая среди них на лиц,
которые якобы связаны с чужой разведкой, чтобы руками врагов расправиться с
наиболее талантливым руководством армии или других служб. Подобным
провокационным методом вообще широко пользуются разведки. Наша разведка тоже
пользовалась этим методом против врагов. Такой метод весьма действен. Я уже
говорил, каким образом разведка Гитлера подбросила документы Сталину
(по-моему, через Бенеша{18}, президента Чехословацкой Республики). Этого
оказалось достаточно, и невинные люди были казнены).
И вот состоялся Пленум ЦК партии. На нем обсуждались провокационные
методы работы НКВД и была принята соответствующая резолюция: прекратить!
Закончился пленум, на местах резолюцию изучили, а методы остались те же:
пресловутые "тройки". Без суда и следствия людей арестовывали, допрашивали и
судили одни и те же лица. Прокурор был низведен до уровня самого последнего
ничтожества. Он не имел никакого влияния и не мог следить за законностью
судопроизводства, ареста и прочего. \189\ Обстановка осталась такой, которая
позволяла Берии то, что до него делал Ежов.
Сам Берия после это пленума часто говорил, что с его приходом
необоснованные репрессии были приостановлены: "Я, один на один разговаривал
с товарищем Сталиным и сказал: где же можно будет остановиться? Столько-то
партийных, военных и хозяйственных работников уничтожено". Но и после этого
Берия продолжал прежнее, только не в таких масштабах, как раньше. Да и не
имелось уже никакой нужды, потому что к тому времени Сталин насытился своим
произволом и сам, видимо, несколько испугался последствий. Он теперь хотел
сдержать репрессии и предпринимал к тому некоторые меры. Но и он не мог
остановиться, потому что боялся врагов, им же самим выдуманных. Вот я говорю
- выдуманных, но могут найтись умники и сказать: "Что же, врагов не было?"
Нет, враги были. С ними мы воевали, врагов уничтожали. Но это надо делать
дозволенными, государственными методами, методами суда и честного следствия,
а не просто ворваться в дом, схватить за шиворот человека и тянуть его в
тюрьму, а там бить, выбить из него показания и, основываясь на таких
показаниях, не подтвержденных ничем другим, судить его. Вот это и есть
произвол. Я решительно против этого.
Помню первые дни революции. Правда, жил я в таком месте, где у нас не
было особых проявлений контрреволюции, если не считать выступлений вождя
донского казачества атамана Каледина{19}.Там очень просто было разбираться,
где враг, а где друг. Вредительство же, может быть, и существовало, но не
было заметно. Да и без него все равно в промышленности был полный развал.
Потом - Гражданская война. Она тоже разграничила людей и упростила борьбу.
Кто с кем, где белые, а где красные, сразу видно. Сама жизнь провела
классовое разграничение. Имелись враги и в тылу, и с ними боролись. То была
борьба, необходимая для защиты революционных завоеваний, защиты
революционного пролетарского государства.
И вдруг в период, когда и с Промпартией покончили, и коллективизацию
провели, и когда исчезла даже оппозиция внутри партии и наметилось полное и
монолитное единство партийных рядов и трудового народа в СССР, вот тогда-то
и началась буквально резня. Это уже не классовый подход. Во имя класса, во
имя победы и закрепления победы пролетариата рубили головы, и кому? Тем же
рабочим, крестьянам и трудовой интеллигенции.
С приходом Берии на пост наркома внутренних дел и устранением Ежова
первый свалил массовые аресты и казни на голову \190\ Ежова. Но что раньше
было сделано в Грузии? Когда я приехал в Грузию после смерти Сталина, то тех
работников Грузинской ССР, с которыми я познакомился в 1934 году в Тбилиси,
никого, по-моему, уже не было в живых. После ареста Берии в 1953 году
какой-то грузин прислал из ссылки письмо в ЦК партии на мое имя. Он
описывал, что сделал Берия по уничтожению кадров в Грузинской ССР и как он
через трупы своих друзей пробивался к власти. Берия - это опасный враг,
который втерся в абсолютное доверие к Сталину. Не знаю, чем он очаровал
Сталина.
Мне трудно объяснить все действия Сталина, его побуждения. Порою он
высказывал трезвые суждения об арестах и несколько раз осуждал их в
разговорах со мной с глазу на глаз. Но ничего не менял. И чего он добился
этими арестами? Уничтожил преданные ему лично кадры, а на их место пришли
проходимцы, карьеристы типа Берии. Разве они надежнее? Чего он добился
уничтожением Серго Орджоникидзе, который был его ближайшим другом? Несмотря
на это, он уничтожил кадры Наркомата тяжелой промышленности, который
возглавлялся Орджоникидзе, те кадры, которым Серго верил. Казнил родного
брата Серго, затем стал подозревать самого Серго и довел его до
самоубийства.
Наиболее, на мой взгляд, близкий человек к Сталину был тихий и
спокойный грузинский интеллигент Алеша Сванидзе{20}, брат жены Сталина,
грузинки, которая давным-давно умерла. Я ее, конечно, не знал. Алеша часто
бывал у Сталина, я его не раз там видел. Было заметно, что Сталину очень
приятно вести беседы с Алешей. Чаще всего они говорили о Грузии, ее истории,
ее культуре. Не помню, какое образование имел Сванидзе, но человек он был
культурный, начитанный, был другом детей Сталина. Дядя Алеша, как его звали,
часто ночевал у Сталина. И вдруг Алеша становится врагом народа, значит, и
врагом Сталина. Ведь Сталин и народ - нераздельны. Когда я узнал об аресте
Сванидзе, то просто ахнул. Как же так? Человек не вызывал никакого сомнения,
и он мог тоже оказаться врагом народа? Но Сванидзе все же стал им в глазах
Сталина и был арестован. Следствие кончилось тем, что его осудили на
расстрел. Сталин все-таки колебался. Ему было трудно признать, что Алеша
Сванидзе дружил с ним столько лет - и вдруг враг Сталина, враг партии, враг
народа? Сталин потом часто возвращался к этой теме: как же так, Алеша - и
вдруг шпион? (Его представили, кажется, английским шпионом). Как
заблагорассудится Берии, такая и создавалась версия. У Сталина появились
обоснованные сомнения. Он спрашивал Берию: "В представленных мне материалах
пишут, да и Алеша сам признался, что был шпио- \191\ ном и должен был меня
отравить. Так он же мог сделать это совершенно спокойно. Много раз ему это
было доступно, он у меня не раз ночевал. Так почему же он не сделал этого?
Может быть, он все же не шпион?". Берия давал такое объяснение: "Товарищ
Сталин, шпионы бывают разные, с разными заданиями. Бывают такие шпионы,
которые много лет не проявляют себя, втираются в доверие и живут около
людей, которых нужно будет уничтожить в определенное время. Алеша Сванидзе -
как раз такой агент, который должен не проявлять себя, а, наоборот,
держаться тихо. Когда он получит сигнал, тогда и осуществит задуманное".
Конечно, в принципе такие агенты имеются, потому что тактика разведки
многообразна. Разведка пользуется всеми доступными методами, чтобы навредить
своему противнику. Но к Сванидзе этот шаблон явно не подходил; Сталин в
конце концов согласился на казнь Алеши. И все-таки у него, видимо,
оставались какие-то сомнения. Он говорил Берии: "Вы скажите от моего имени,
что если он покается и все расскажет, то ему будет сохранена жизнь". Через
какое-то время Берия докладывает, что Сванидзе расстрелян; ему перед
расстрелом передали то, что сказал Сталин, он выслушал и ответил: "А мне не
в чем каяться. В чем же я могу покаяться, если я честный человек, ничего не
сделал против партии, против народа, против Сталина? Я просто не вижу, в чем
я должен каяться". Его расстреляли. Сталин потом говорил: "Вот, какой Алеша,
смотри! Такой интеллигентный, мягкотелый, а какую твердость проявил. Даже не
захотел воспользоваться возможностью остаться в живых с условием покаяться.
Не покаялся. Вот какой человек".
В чем Сталин был искренен, не знаю. Сванидзе же был умным человеком и
ясно понимал, что если он покается, то его все равно ждет смерть, но
несколько позже, и он просто не захотел пятнать свое доброе имя коммуниста.
Очень близким человеком к Сталину, к которому он питал большое
уважение, был партийный вождь абхазского народа Лакоба{21}. Ему Сталин
полностью доверял. Лакобу, когда он приезжал в Москву, всегда видели у
Сталина, или на квартире, или на даче. Когда Сталин уезжал в Сочи, то
Лакоба, собственно, жил не в Сухуми, а в Гаграх или в Сочи, около Сталина.
Лакоба был хороший бильярдист. Он приезжал со своим кием, располагался у
Сталина, как у себя дома, и со всеми играл без проигрыша. Это был человек
болезненный, глухой. Я не столь близко стоял к Лакобе, но мы с ним тоже
поддерживали хорошие отношения. Я даже помню, что, когда раз отдыхал, не то
в Гаграх, не то в Сочи, он пригласил меня, и я ездил к нему на дачу, а он в
свою очередь приезжал ко \192\ мне с женой и сыном. Потом он умер. Умер, ну
и умер. Все люди могут умереть, без исключения. Но вот что интересно: потом
я узнал, что когда Лакоба умер и о том доложили Сталину, то он хоть и
пожалел, но не особенно. Его никакая смерть не огорчала, даже самых близких