Страница:
{5}Генерал-лейтенант КОЗЛОВ Д.Т. командовал войсками Крымского фронта с
января 1942 г., а после оставления Керчи был командующим 24-й армией с
августа 1942 г. на Воронежском фронте с октября того же года заместителем
командующего войсками.
{6}БАЖАН Н.П., являвшийся с 1943 г. заместителем председателя Совета
Министров УССР, в те месяцы редактировал газету "За Советскую Украину".
{7}ГМЫРЯ Б.Р., бас, с 1936 г. был солистом Харьковского, а с 1939 г. -
Киевского театров оперы и балета.
{8}Вторично Харьков был сдан гитлеровским войскам 16 марта 1943 года.
{9}Белгород был оставлен 18 марта 1943 года.
{10}Пушечное вооружение, достаточное для противотанковых атак с
воздуха, в то время имели немецкие самолеты "Мессершмитт-109Е",
"Фокке-Вульф-190А", "Хеншель-129".
{11}Ею командовал тогда генерал-лейтенант ЧИБИСОВ Н.Е.
{12}6-я Гвардейская армия под командованием генерал-лейтенанта
ЧИСТЯКОВА И.М. занимала позиции с 16 апреля 1943 г. у Томаровки и Бутово.
{13}Генерал-лейтенант Шумилов М.С. Его армия стала Гвардейской в апреле
1943 года.
{14}Генерал-майор КРЮЧЕНКИН В.Д. Во время гражданской войны он воевал в
составе 1-й Конной армии.
{15}Генерал-лейтенант МОСКАЛЕНКО К.С.
{16}Когда 47-я армия находилась в резерве, ею командовал генерал-майор
РЫЖОВ А.И. В июле 1943 г. ее возглавил генерал-майор КОЗЛОВ П.М.
{17}Генерал-лейтенант ТРОФИМЕНКО С.Г.
{18}Генерал-майор ПЕНЬКОВСКИЙ В.А.
{19}Село Бобрышево.
{20}Генерал-лейтенант ИВАНОВ С.П.
{21}Полковник ПЕНЬКОВСКИЙ О.В.
{22}Станция Александровский.
{23}Генерал-майор РЯБЫШЕВ Д.М., командир 8-го механизированного
корпуса, и бригадный комиссар ПОПЕЛЬ Н.К.
{24}Генерал-лейтенант КАТУКОВ М.Е. командовал 1-й танковой армией с
января 1943 года.
{25}Генерал-майор КРАЙНЮКОВ К.В. служил тогда в 40-й армии.
{26}Генерал-лейтенант артиллерии ВАРЕНЦОВ С.С., генерал-лейтенант
авиации КРАСОВСКИЙ С.А., генерал-майор ТАМРУЧИ B.C., генерал-лейтенант
танковых войск ШТЕВНЕВ А.Д.
{27}Генерал-майор ШАТИЛОВ С.С. (по декабрь 1942 г. - бригадный
комиссар).
{28}Генерал армии АПАНАСЕНКО И.Р. командовал с января 1941 г. войсками
Дальневосточного фронта, который был образован в 1938 г. С 1943 г.
заместитель командующего Воронежским фронтом. \503\
{29}17-й танковый корпус (командовал генерал-лейтенант ПОЛУБОЯРОВ
П.П.), в январе 1943 г., ставший 4-м Гвардейским танковым корпусом; 66-я
армия (командовал генерал-лейтенант ЖАДОВ А.С.), в апреле 1943 г. ставшая
5-й Гвардейской армией; генерал-лейтенант РОТМИСТРОВ П.А. (он командовал
этой армией с февраля 1943 г.).
Я уже рассказывал, как готовилась Курская битва. Воронежский фронт
должен был перейти в наступление 20 июля, а противник перешел в наступление
еще 5 июля. Это - одно. Мы недополучили значительной части подкреплений из
тех, что причитались нам по плану. Это - другое. Наступление Рокоссовского
должно было начаться раньше нашего, а наступать он должен был с юга на
север, с тем чтобы раздвинуть правый фас дуги. Кажется, он должен был начать
наступление числа 15 или, может быть, даже раньше{1}. Средства усиления
Центрального фронта, которые были приданы ему в виде артиллерийского корпуса
Резерва Верховного Главнокомандования, после использования передавались нам.
Для этого требовалось какое-то время. Конечно, раз Центральный фронт
начинает раньше, то он получает все, что ему по плану положено, раньше нас.
Следовательно, к началу немецкого наступления войска Рокоссовского имели
больше, а мы меньше, потому что у нас еще оставалось время. Артиллерийский
корпус уже находился на огневых позициях Рокоссовского, так что там
сложились идеальные условия для отпора противнику огнем.
Хочу объективно оценить сложившееся тогда положение, а не оправдаться
как член Военного совета Воронежского фронта; хочу для самого себя объяснить
происшедшее и правильно понять, как случилось, что противник на направлении
Рокоссовского углубился на меньшую глубину, чем у нас. Есть и другая
причина. Мне представляется, что против нас была сосредоточена более сильная
группировка противника. У него именно тут было направление главного удара.
Поэтому и больше сил было выставлено на этом направлении. Но точно я этого
не знаю, тем более что не знаю также, чем располагал фронт Рокоссовского.
Сейчас военному историку будет уже нетрудно разобраться, потому что стали
доступны все документы о численности и вооружении и нашей \504\ стороны, и
противника. Можно их проанализировать и более объективно подойти к оценке
сложившегося тогда положения и умения использовать имевшиеся средства во
время битвы. Если же кое-кто и пытался тогда (не через печать, а в
разговорах) делать нам моральные уколы, то сейчас это уже отпало. Прошло
много лет, да и самое главное - битва-то была нами выиграна!
Какое тут подобрать подходящее выражение, которое отражало бы наш
успех, разгром врага на Курской дуге, не знаю! Еще после разгрома немцев под
Москвой они пустили в ход слух, что главный союзник русских - зима. Русские
зимой побеждают, потому что они в союзе с нею. Это ведь, мол, их зима!
Проведение зимних операций им легче, чем немцам, потому что эти условия для
них родные - обычный климат тех мест, где они живут. Наполеон, дескать, тоже
потерпел поражение зимой. Русские разбили ранней зимой Наполеоновскую армию,
теперь русские разбили немцев под Москвой тоже зимой. За это Гитлер и
сместил их главнокомандующего Браухича{2}. Когда затем под Сталинградом мы
разбили колоссальную группировку Паулюса, то немцы тоже говорили, что во
всем виновата зима. Осенью окружили Паулюса, а зимой добили; значит, и тут
зима. Кроме того, как под Москвой, так и под Сталинградом велись затяжные
бои.
Но совершенно другие условия были на Курской дуге. Лето! Самое лучшее
время лета - 5 июля. Все цвело, все наливалось, если говорить высокопарными
фразами. Во-вторых, здесь инициативу проявили сами немцы: выбрали
направления для ударов и ударили, когда хотели. Поэтому все средства,
которые они желали сосредоточить для достижения цели, поставленной перед их
войсками на Курской дуге, они собрали. Таким образом, здесь немцы уже не
могли сказать, что у русских был какой-то союзник вроде зимы. Конечно, это и
раньше было не главным, но пускалось в ход ради оправдания. А теперь
аргументы, которыми оправдывались в Берлине перед своим народом за поражения
1941, 1942 и 1943 годов, отпадали. Инициатива во всем принадлежала им: и в
выборе времени и места, и в накоплении необходимых средств, все буквально
было в руках гитлеровского командования. И несмотря на это, даже на
возможность первым сделать выстрел, противник был разбит.
Сосредоточение войск, особенно артиллерии, танков, другой техники там
было колоссальным. К сожалению, я сейчас не располагаю цифрами и не знаю, в
каких работах наши военные историки собрали соответствующие данные и
сопоставили их. Когда я занимал положение Первого секретаря ЦК партии и
Председателя \505\ Совмина СССР, всегда предупреждал военных при изучении
прошлого и анализе боев меньше всего полагаться на воспоминания. Надо строго
руководствоваться фактическим материалом. Ведь сейчас все это доступно:
поднимите карты, сопоставьте силы, посмотрите, как они были расположены с
нашей стороны и со стороны противника, взвесьте получившееся, и будет видно,
где и как были проявлены умение, знания и способности того или другого
командующего. А если опираться только на воспоминания, то следует знать, что
очень трудно ожидать объективности от людей, которые лично участвовали в
операциях.
Я много времени провел на войне, знал многих командующих, у меня были
хорошие взаимоотношения с абсолютным большинством из них, хотя и возникали
трения. Без этого нельзя, я тоже не святой. Все люди - живые и все со своими
недостатками. Нельзя прожить жизнь, как говорится, без сучка и задоринки. Но
вообще-то я доволен теми людьми, с которыми работал на фронте. Почти всегда
мы находили общий язык. Говорю - почти, но мог бы даже сказать - всегда.
Появлялись иной раз какие-то разногласия, но сейчас не стану конкретно
говорить об этом, чтобы не углубляться в негативную сторону дела. Люди,
участвовавшие в тех боях, получили награды и соответственно отмечены, так
что ворошить "грязное белье" ни к чему.
Повторюсь: то была грандиозная битва. Враг утратил стратегическую
инициативу раз и навсегда, военное счастье больше к немецкому оружию не
возвращалось. Помню, когда я приехал к Ротмистрову{3}, он показал мне
немецкий документ с приказом, который захватили, разгромив какую-то немецкую
часть. В нем содержались такие слова, обращенные к войскам: "Сейчас вы
ведете наступление и обладаете оружием, которое превосходит оружие русских.
Наши танки превосходят русские танки Т-34, которые до сих пор считались
лучшими. Сейчас вы получили немецкий танк "тигр", равного которому нет в
мире. Поэтому вы, воины немецкой армии, получив такое оружие, разгромите
врага" и пр. Действительно, танк был грозный, нужно отдать ему должное. Но
он не сыграл той роли, которую на него возлагал Гитлер. Наши войска быстро
научились бить "тигров". Даже когда снаряды еще не пробивали их броню, наши
бойцы находили уязвимое в них место и били по гусеницам.
Недавно я видел фильм. Там показывали, как девушку заставили, понимаете
ли, ползти по переднему краю и фотографировать "тигр". Но это -
художественное произведение; вольно же автору вкладывать в него свою
выдумку. А встретились мы с "тиграми" \506\ на Курской дуге в условиях,
когда было не до фотографий. Да и для чего его фотографировать, тоже
непонятно. По замыслу сценариста девушка хотела его сфотографировать, чтобы
показать место, куда следует стрелять. Оказалось, надо пробивать бок танка.
Но танк обычно движется к врагу не боком, а лбом. Поэтому мы дали директиву
бить по гусеницам. Гусеницы - не только самая уязвимая часть танка, но и
представляют хорошую мишень, потому что у "тигра" широкие гусеницы. В бок
бить, конечно, тоже хорошо: боковая броня в танке слабее, чем лобовая, но
бок не всегда подставляют противнику. Не хочу развивать эту тему, хотя
вольная выдумка художника противоречит, с моей точки зрения, действительным
фактам. Ведь плохо для картины, когда зритель начинает говорить, что вот
так-то не было, а было вот так-то. Мнения совпадают лишь в том, что немецкий
танк, действительно был грозен, но потом наши артиллеристы превосходно
справились со своей задачей.
Возвращаюсь к вопросу о значении битвы на Курской дуге. Первая ощутимая
победа на том направлении, где я был, имела место в 1941 г.: Ростов. Потом -
операция в районе Воронежа, Курска и Ельца. Потом, если говорить о другом
направлении, - Москва. Это была действительно грандиозная победа. Враг уже
совершенно был уверен, что захватит Москву, но потерпел поражение и был
отброшен на большую глубину. Потом - новые неудачи 1942 г., наше поражение
под Харьковом, продвижение противника, захват Ростова, продвижение на
Северный Кавказ и на Волгу. Затем - опять наши успехи, разгром врага под
Сталинградом и в результате крушение масштабного гитлеровского плана,
включавшего проникновение в Иран и в Индию. Однако фашисты еще не признали
себя побежденными, решили восстановить былую славу немецкого оружия и
вернуть себе стратегическую инициативу. Выбрали подходящее место и время,
сосредоточили все лучшее, что могли, против наших войск и провели операцию
на Курской дуге. Но в результате получили разгром своих войск и после этого
стали откатываться под ударами наших войск на обширном фронте.
Вернусь к Сталинграду. Мы там выбирали точку, где нам удобнее ударить.
Хотя это было и не главное, но значительным подспорьем явилось то, что мы
смогли решить, на каком направлении организовать удар и выбрать те войска,
по которым нужно ударить на этом участке фронта. Мы предпочитали, чтобы там
стояли не немецкие войска, а находились бы румыны или итальянцы, их
союзники. Когда мы наступали под Сталинградом, то \507\ против нас были
румынские войска, менее стойкие, менее организованные и хуже вооруженные.
Внутренняя устойчивость у них тоже была не та. Они не знали толком, за что
воюют, и являлись придатком, сателлитами немцев, которые оскорбительно
относились к ним, несколько свысока. Это, конечно, тоже сказывалось на
моральном состоянии румынских войск, и они не проявили того упорства,
которое проявляли тогда немцы. На Курской же дуге не было такого вопроса.
Перед нами не было никаких других войск, кроме немецких. Поэтому не стояло
вопроса, какой национальности враг находится перед нами: немцы, румыны,
итальянцы или венгры. Если немцы, то даже лучше: громить, так уж главные
силы врага, ударные силы. А после Курской дуги данный вопрос вообще отпал,
ибо инициатива перешла полностью в наши руки.
После Курской дуги я продолжал быть членом Военного совета
Воронежского, а потом 1-го Украинского фронтов. Мы провели битву за
освобождение Киева и двинулись дальше на запад. Конечно, и я не лишен чувств
человека, его слабостей. Мне приятно, что в этих грандиозных битвах, которые
были проведены Красной Армией под Сталинградом и на Курской дуге, я был
членом Военного совета соответствующих фронтов. Вот почему мне было обидно,
и я внутренне переживал (человеческая слабость, а может быть, и протест
против несправедливости), что на торжества, которые состоялись недавно по
случаю 25-летнего юбилея разгрома врага под Сталинградом, меня не
пригласили. И в исторических фильмах, и в киноэпизодах, которые
демонстрировались к этой дате, все, кто близко знал меня и видел эти
кинокадры, заметили, как сделано было все, чтобы зритель не увидел, что
Хрущев участвовал в той борьбе как член Военного совета Сталинградского
фронта. Мне рассказали и о еще более неприятном, я бы сказал, даже позорном,
факте. Когда состоялось заседание в Москве по случаю юбилейной годовщины
разгрома врага под Сталинградом, по окончании торжественной части один
офицер обратился к генералу, который там находился, с вопросом. Я спросил
товарищей, которые там были, о фамилии генерала. Им оказался генерал
Батов{4}. К нему-то и обратился офицер: "Товарищ генерал, скажите,
пожалуйста, Сталин был в Сталинграде, когда шла знаменитая битва?" Возникла
пауза, потом Батов говорит: "Я не знаю". Офицер опять обратился к Батову:
"Товарищ генерал, а Хрущев был в Сталинграде?" Опять пауза, потом следует
ответ: "Я не знаю".
Я с уважением относился к Батову. Пауза, о которой мне передали,
свидетельствует об остатке совести, стыда, что ли. Батов \508\ сказал
офицеру, что он не знает, а ведь он знал, что говорит неправду. Он-то хорошо
знал, что Сталина во время битвы никогда там не было. Ну, хорошо, допустим,
что это - высокий секрет. Но я-то знаю, я, член Военного совета, что не было
там Сталина, и Батов тоже знает. Он взял грех на свою душу, правда, не без
угрызений совести, потому и возникла пауза перед ответом. То же - и по
ответу на вопрос: "Был ли там Хрущев?". Опять пауза, также признак остатков
порядочности. Он не сразу смог ответить, а ответил уклончиво: "Не знаю". Это
все же лучше, чем сказать, что не был, что явилось бы наглой ложью. Но и
такой ответ - не украшение для человека и для генерала, когда он молодому
офицеру говорит по сути дела неправду. А этот офицер все же узнает потом,
кто там находился и кого не было. Узнает, потому что проходит какое-то
время, умирают те или другие люди, которые заинтересованы непомерно
выпячивать какие-то факты или лиц, игравших определенную роль в событиях, и
затаптывать, умалять действия других людей. Но время, как реставратор,
снимает все наслоения, все налеты неправды и клеветы. Все это будет
расчищено, и каждый факт получит правильное освещение, а все участники
событий займут свое место. Я в этом глубоко убежден. Я верю в человека, верю
в людскую правдивость, и это является сейчас для меня успокоением и
утешением.
Возвращаюсь к разгрому вражеских войск под Курском и к нашему
торжеству. Просто, как говорится, приятно вспомнить! После длительных
переживаний, огорчений, волнений и беспокойства за судьбу страны каждый из
нас чувствовал, что победа обеспечена, что это - начало гибели гитлеровской
Германии, начало нашего победоносного шествия на пути к Берлину и полному
разгрому немецких войск. Можно себе представить переживания людей, которые
жили в то время. И вот - их торжество: угроза стране отведена и
ликвидирована, мы идем к окончательной победе и будем наслаждаться мирной
жизнью, продолжать успешное строительство социализма и коммунизма.
Это, возможно, не каждый поймет из числа тех, кто будет знакомиться с
моими воспоминаниями. Здесь нужно как бы проникнуть в душу человека, понять
и его, и угрозу, которая висела тогда над нами. Наш народ безропотно страдал
от жизненных недостатков, потом умирал на переднем крае войны, погибал под
бомбами гитлеровцев, но все делал для того, чтобы обеспечить победу, и
добился перелома в войне. Мы уже были уверены, что теперь Гитлеру, как
говорили солдаты, "капут". Все, все это мы пережили тогда, но и сейчас,
когда я начинаю вспоминать былое \509\ и напрягать свою память, то опять
волнуюсь, живу горестями и радостями того времени.
Итак, мы перешли в наступление. Я бы сказал даже, не наступление это
было, а вытеснение противника, потому что сил у нас было для настоящего
наступления еще недостаточно, хотя и противник потерял много. Он утратил не
только возможность дальнейшего продвижения, но даже возможность задержаться
на рубеже, которого достиг в результате прежнего своего наступления на
Курской дуге. Наше вытеснение врага продолжалось несколько дней. Мы,
наверное, теснили противника на расстоянии километров в 20 с лишним или 30.
У нас не хватало сил, чтобы отбросить его на старый рубеж, который он
занимал до 5 июля, и нам пришлось прекратить это оттеснение. Мы выдохлись и
стали подсчитывать свои возможности, когда сможем возобновить наступление.
Определили, что сможем 3 августа. Я отлично помню тот день. Он памятен тем,
что мы как бы подняли голову, расправили крылья, разогнули спину и
приготовились к нанесению удара: не только к оттеснению врага на старый
рубеж, нет, мы уже готовились тогда к освобождению Белгорода, Харькова, к
повороту на запад, с тем чтобы выйти к Днепру.
Степной фронт, который ранее стоял в резерве, был направлен на
Белгород. Командовал им Конев. Харьков тоже вошел в полосу Степного фронта.
К 3 августа мы подтянули пополнения, получили боеприпасы и подготовились к
наступлению. Тут уже мы сами выбирали время и направление удара. Когда
разрабатывался план наступления и выбирался участок главного удара для
прорыва фронта, к нам приехал Жуков. У нас имелось несколько вариантов.
Пришлось поломать голову, какой избрать вариант: бить в лоб на участке, на
котором против нас наступал противник, или же перенести свой удар вправо, то
есть западнее, с тем чтобы там прорвать оборону немцев. Последнее считалось
более легким: предстояло зайти им в тыл, а может быть, и окружить
группировку противника. Это было очень заманчиво. Но еще нигде, кроме
Сталинграда, мы такой операции не проводили и пока не привыкли к этому.
Долго мы обсуждали, колебались и в конце концов решили бить в лоб. Это
предложение внес Жуков, и я с ним был тогда согласен, да и сейчас считаю,
что такое решение было правильным. Оно тяжелее в том смысле, что мы были
вынуждены (и мы это понимали) приложить больше усилий и больше иметь жертв,
чем если бы нам удался фланговый удар. Почему же мы отказались от удара во
фланг? Мы располагали сравнительно небольшими \510\ силами. Было опасно
этими силами проводить маневренный удар. Мы рассуждали так: хорошо, мы
ударим с фланга. Зайдем со своего правого фланга и ударим по левому флангу
группировки противника. Видимо, прорвем его оборону. Но какая существует
гарантия, что противник не сделает то же самое, то есть не нанесет нам
фланговый удар по нашему новому флангу? Тогда получится, что мы, желая
окружить противника, сами попадем в окружение и понесем потери. То, что мы
теснили противника, еще не служило доказательством того, что он, как и мы,
не подтянул резервы и не обеспечил себе возможность контрудара. Решили, как
сказал Жуков, бить в лоб, перемалывая силы противника: все равно где-то ведь
надо их перемолоть, иначе продвижения вперед мы не получим.
Был организован лобовой удар. Сил к тому времени у нас было даже
меньше, чем к 5 июля, к началу немецкого наступления. Но мы чувствовали, что
и такими силами можем нанести удар противнику. Нанесли удар. Враг дрогнул,
стал пятиться. Я говорю - пятиться, но не говорю - бежать. Так путем
оттеснения мы оттесняли противника на юго-запад. Заняли Белгород, потом
Харьков{5}. Взятие Харькова - это была большая победа. То ли в качестве
члена Военного совета фронта поехал я в Харьков, то ли я там был в качестве
секретаря ЦК КП(б)У (потому что Харьков в то время не входил в полосу нашего
фронта).
Торжество в Харькове состоялось большое. Народ хорошо встретил
вступление в город Красной Армии. Мы провели там большой митинг, все было
очень торжественно, люди сияли. Но были и омрачения на митинге. Не помню, на
какой площади организовали митинг, наверное, на площади перед зданием
Госпрома или, может быть, на Сумской улице. Построили трибуну, составив
грузовые машины. Народу собралось много. Помню, стояли мы и ожидали, когда
городские власти подготовят митинг к открытию. И вдруг появляются один или
два воздушных разведчика противника и кружат над городом. Как воробьи,
которые, когда налетает ястреб, сейчас же прячутся под крыши, так и народ
побежал к домам. Вижу, если не принять каких-то мер, то мы можем остаться с
пустой площадью, народ разбежится. Я стоял рядом с Жуковым и говорю ему:
"Давайте взойдем на трибуну. Это сразу стабилизирует положение". Он
отвечает: "Пойдем". Мы поднялись на трибуну, и народ, как только увидел, что
мы поднялись на грузовые машины, тоже стал подходить, уплотняться вокруг
импровизированной трибуны. Потом появились в воздухе наши истребители, и
самолеты противника улетели. \511\ Мы позднее часто вспоминали с Жуковым, в
каких условиях пришлось нам проводить митинг, когда Харьков-то заняли, а
противник стоял буквально под боком. Еще мы провели в театре какое-то
собрание харьковской интеллигенции. Тогда, по-моему, вражеские снаряды
вообще падали в этом районе, противник был еще очень близко. Это
свидетельствует о том, что у нас сил было достаточно, чтобы отогнать его от
Харькова, но недалеко. Вот такие были тогда переживания.
У меня в памяти отложилось еще несколько эпизодов. Правительство
Украины устроило для военных, участников разгрома противника и освобождения
Харькова обед. Не так-то и много было людей на обеде. Были там Жуков и
Конев. Но Ватутина не было, так как этот участок отошел от Воронежского
фронта к Степному, где командующим был Конев. Обедали. По такому случаю
поставили 100 граммов, а желающие могли получить даже больше. Помню, что
артист Лаптев{6}, видимо, получил больше 100 граммов. Иначе он не обратился
бы со своей просьбой, подойдя к нам. Мы сидели рядом с Жуковым, и он
обратился к Жукову: "Вот вы генерал, и я тоже очень хочу быть военным. Я вас
очень прошу, присвойте мне звание полковника. Я очень хочу иметь звание
полковника". Человек был, так сказать, под хмелем. Я-то знал Лаптева, и если
бы не такое его состояние, то вряд ли бы он настойчиво старался показать,
как ему хочется быть военным и иметь звание полковника. Генерал, конечно,
больше. Но до генерала он не дотянул. Видимо, считал, что за следующим
обедом можно будет добраться и до генерала, после того как ему будет
присвоено звание полковника.
Я отговаривал его шуточками, но он продолжал просить. И что меня
удивило? Под каким-то особым настроением, может быть - под влиянием 100
граммов, вдруг поворачивается ко мне Жуков и говорит: "А знаешь (мы с ним
находились в дружеских отношениях), ведь я имею право как заместитель
Верховного Главнокомандующего присваивать звания до полковника
включительно". Я отвечаю: "Давай мы эти вопросы обсудим завтра". И стал уже
более твердо настаивать, чтобы Лаптев прекратил свои просьбы и занял свое
место. Он это и сделал. Конечно, назавтра уже никто не поднимал этого
вопроса, ни Лаптев, ни тем более Жуков, а я ему даже не напоминал.
Представляю себе, если бы такое случилось, то какой невероятный возник бы
скандал. Оправданный скандал - ведь воинскими званиями нельзя бросаться,
особенно по просьбе тех, которые сами с нею обращаются, нельзя просто так
присваивать воинские звания, тем более полковника. \512\ Занялся я делами
Харькова. Еще до освобождения и Харькова, и вообще всех областных и районных
городов Украины мы заранее создавали организационные комитеты и назначали на
определенные посты нужных людей. Как только освобождался очередной город,
они вступали в свои права и начинали налаживать жизнь, обслуживание
населения, приводить в порядок производство, обеспечивать народ всем
необходимым. В первую очередь организовывали снабжение продовольствием,
восстанавливали водопровод, электростанции, трамвай, канализацию. Меня
тянуло посмотреть, что же случилось с Харьковским тракторным заводом? Он был
построен вскоре после Сталинградского тракторного и обладал такой же
января 1942 г., а после оставления Керчи был командующим 24-й армией с
августа 1942 г. на Воронежском фронте с октября того же года заместителем
командующего войсками.
{6}БАЖАН Н.П., являвшийся с 1943 г. заместителем председателя Совета
Министров УССР, в те месяцы редактировал газету "За Советскую Украину".
{7}ГМЫРЯ Б.Р., бас, с 1936 г. был солистом Харьковского, а с 1939 г. -
Киевского театров оперы и балета.
{8}Вторично Харьков был сдан гитлеровским войскам 16 марта 1943 года.
{9}Белгород был оставлен 18 марта 1943 года.
{10}Пушечное вооружение, достаточное для противотанковых атак с
воздуха, в то время имели немецкие самолеты "Мессершмитт-109Е",
"Фокке-Вульф-190А", "Хеншель-129".
{11}Ею командовал тогда генерал-лейтенант ЧИБИСОВ Н.Е.
{12}6-я Гвардейская армия под командованием генерал-лейтенанта
ЧИСТЯКОВА И.М. занимала позиции с 16 апреля 1943 г. у Томаровки и Бутово.
{13}Генерал-лейтенант Шумилов М.С. Его армия стала Гвардейской в апреле
1943 года.
{14}Генерал-майор КРЮЧЕНКИН В.Д. Во время гражданской войны он воевал в
составе 1-й Конной армии.
{15}Генерал-лейтенант МОСКАЛЕНКО К.С.
{16}Когда 47-я армия находилась в резерве, ею командовал генерал-майор
РЫЖОВ А.И. В июле 1943 г. ее возглавил генерал-майор КОЗЛОВ П.М.
{17}Генерал-лейтенант ТРОФИМЕНКО С.Г.
{18}Генерал-майор ПЕНЬКОВСКИЙ В.А.
{19}Село Бобрышево.
{20}Генерал-лейтенант ИВАНОВ С.П.
{21}Полковник ПЕНЬКОВСКИЙ О.В.
{22}Станция Александровский.
{23}Генерал-майор РЯБЫШЕВ Д.М., командир 8-го механизированного
корпуса, и бригадный комиссар ПОПЕЛЬ Н.К.
{24}Генерал-лейтенант КАТУКОВ М.Е. командовал 1-й танковой армией с
января 1943 года.
{25}Генерал-майор КРАЙНЮКОВ К.В. служил тогда в 40-й армии.
{26}Генерал-лейтенант артиллерии ВАРЕНЦОВ С.С., генерал-лейтенант
авиации КРАСОВСКИЙ С.А., генерал-майор ТАМРУЧИ B.C., генерал-лейтенант
танковых войск ШТЕВНЕВ А.Д.
{27}Генерал-майор ШАТИЛОВ С.С. (по декабрь 1942 г. - бригадный
комиссар).
{28}Генерал армии АПАНАСЕНКО И.Р. командовал с января 1941 г. войсками
Дальневосточного фронта, который был образован в 1938 г. С 1943 г.
заместитель командующего Воронежским фронтом. \503\
{29}17-й танковый корпус (командовал генерал-лейтенант ПОЛУБОЯРОВ
П.П.), в январе 1943 г., ставший 4-м Гвардейским танковым корпусом; 66-я
армия (командовал генерал-лейтенант ЖАДОВ А.С.), в апреле 1943 г. ставшая
5-й Гвардейской армией; генерал-лейтенант РОТМИСТРОВ П.А. (он командовал
этой армией с февраля 1943 г.).
Я уже рассказывал, как готовилась Курская битва. Воронежский фронт
должен был перейти в наступление 20 июля, а противник перешел в наступление
еще 5 июля. Это - одно. Мы недополучили значительной части подкреплений из
тех, что причитались нам по плану. Это - другое. Наступление Рокоссовского
должно было начаться раньше нашего, а наступать он должен был с юга на
север, с тем чтобы раздвинуть правый фас дуги. Кажется, он должен был начать
наступление числа 15 или, может быть, даже раньше{1}. Средства усиления
Центрального фронта, которые были приданы ему в виде артиллерийского корпуса
Резерва Верховного Главнокомандования, после использования передавались нам.
Для этого требовалось какое-то время. Конечно, раз Центральный фронт
начинает раньше, то он получает все, что ему по плану положено, раньше нас.
Следовательно, к началу немецкого наступления войска Рокоссовского имели
больше, а мы меньше, потому что у нас еще оставалось время. Артиллерийский
корпус уже находился на огневых позициях Рокоссовского, так что там
сложились идеальные условия для отпора противнику огнем.
Хочу объективно оценить сложившееся тогда положение, а не оправдаться
как член Военного совета Воронежского фронта; хочу для самого себя объяснить
происшедшее и правильно понять, как случилось, что противник на направлении
Рокоссовского углубился на меньшую глубину, чем у нас. Есть и другая
причина. Мне представляется, что против нас была сосредоточена более сильная
группировка противника. У него именно тут было направление главного удара.
Поэтому и больше сил было выставлено на этом направлении. Но точно я этого
не знаю, тем более что не знаю также, чем располагал фронт Рокоссовского.
Сейчас военному историку будет уже нетрудно разобраться, потому что стали
доступны все документы о численности и вооружении и нашей \504\ стороны, и
противника. Можно их проанализировать и более объективно подойти к оценке
сложившегося тогда положения и умения использовать имевшиеся средства во
время битвы. Если же кое-кто и пытался тогда (не через печать, а в
разговорах) делать нам моральные уколы, то сейчас это уже отпало. Прошло
много лет, да и самое главное - битва-то была нами выиграна!
Какое тут подобрать подходящее выражение, которое отражало бы наш
успех, разгром врага на Курской дуге, не знаю! Еще после разгрома немцев под
Москвой они пустили в ход слух, что главный союзник русских - зима. Русские
зимой побеждают, потому что они в союзе с нею. Это ведь, мол, их зима!
Проведение зимних операций им легче, чем немцам, потому что эти условия для
них родные - обычный климат тех мест, где они живут. Наполеон, дескать, тоже
потерпел поражение зимой. Русские разбили ранней зимой Наполеоновскую армию,
теперь русские разбили немцев под Москвой тоже зимой. За это Гитлер и
сместил их главнокомандующего Браухича{2}. Когда затем под Сталинградом мы
разбили колоссальную группировку Паулюса, то немцы тоже говорили, что во
всем виновата зима. Осенью окружили Паулюса, а зимой добили; значит, и тут
зима. Кроме того, как под Москвой, так и под Сталинградом велись затяжные
бои.
Но совершенно другие условия были на Курской дуге. Лето! Самое лучшее
время лета - 5 июля. Все цвело, все наливалось, если говорить высокопарными
фразами. Во-вторых, здесь инициативу проявили сами немцы: выбрали
направления для ударов и ударили, когда хотели. Поэтому все средства,
которые они желали сосредоточить для достижения цели, поставленной перед их
войсками на Курской дуге, они собрали. Таким образом, здесь немцы уже не
могли сказать, что у русских был какой-то союзник вроде зимы. Конечно, это и
раньше было не главным, но пускалось в ход ради оправдания. А теперь
аргументы, которыми оправдывались в Берлине перед своим народом за поражения
1941, 1942 и 1943 годов, отпадали. Инициатива во всем принадлежала им: и в
выборе времени и места, и в накоплении необходимых средств, все буквально
было в руках гитлеровского командования. И несмотря на это, даже на
возможность первым сделать выстрел, противник был разбит.
Сосредоточение войск, особенно артиллерии, танков, другой техники там
было колоссальным. К сожалению, я сейчас не располагаю цифрами и не знаю, в
каких работах наши военные историки собрали соответствующие данные и
сопоставили их. Когда я занимал положение Первого секретаря ЦК партии и
Председателя \505\ Совмина СССР, всегда предупреждал военных при изучении
прошлого и анализе боев меньше всего полагаться на воспоминания. Надо строго
руководствоваться фактическим материалом. Ведь сейчас все это доступно:
поднимите карты, сопоставьте силы, посмотрите, как они были расположены с
нашей стороны и со стороны противника, взвесьте получившееся, и будет видно,
где и как были проявлены умение, знания и способности того или другого
командующего. А если опираться только на воспоминания, то следует знать, что
очень трудно ожидать объективности от людей, которые лично участвовали в
операциях.
Я много времени провел на войне, знал многих командующих, у меня были
хорошие взаимоотношения с абсолютным большинством из них, хотя и возникали
трения. Без этого нельзя, я тоже не святой. Все люди - живые и все со своими
недостатками. Нельзя прожить жизнь, как говорится, без сучка и задоринки. Но
вообще-то я доволен теми людьми, с которыми работал на фронте. Почти всегда
мы находили общий язык. Говорю - почти, но мог бы даже сказать - всегда.
Появлялись иной раз какие-то разногласия, но сейчас не стану конкретно
говорить об этом, чтобы не углубляться в негативную сторону дела. Люди,
участвовавшие в тех боях, получили награды и соответственно отмечены, так
что ворошить "грязное белье" ни к чему.
Повторюсь: то была грандиозная битва. Враг утратил стратегическую
инициативу раз и навсегда, военное счастье больше к немецкому оружию не
возвращалось. Помню, когда я приехал к Ротмистрову{3}, он показал мне
немецкий документ с приказом, который захватили, разгромив какую-то немецкую
часть. В нем содержались такие слова, обращенные к войскам: "Сейчас вы
ведете наступление и обладаете оружием, которое превосходит оружие русских.
Наши танки превосходят русские танки Т-34, которые до сих пор считались
лучшими. Сейчас вы получили немецкий танк "тигр", равного которому нет в
мире. Поэтому вы, воины немецкой армии, получив такое оружие, разгромите
врага" и пр. Действительно, танк был грозный, нужно отдать ему должное. Но
он не сыграл той роли, которую на него возлагал Гитлер. Наши войска быстро
научились бить "тигров". Даже когда снаряды еще не пробивали их броню, наши
бойцы находили уязвимое в них место и били по гусеницам.
Недавно я видел фильм. Там показывали, как девушку заставили, понимаете
ли, ползти по переднему краю и фотографировать "тигр". Но это -
художественное произведение; вольно же автору вкладывать в него свою
выдумку. А встретились мы с "тиграми" \506\ на Курской дуге в условиях,
когда было не до фотографий. Да и для чего его фотографировать, тоже
непонятно. По замыслу сценариста девушка хотела его сфотографировать, чтобы
показать место, куда следует стрелять. Оказалось, надо пробивать бок танка.
Но танк обычно движется к врагу не боком, а лбом. Поэтому мы дали директиву
бить по гусеницам. Гусеницы - не только самая уязвимая часть танка, но и
представляют хорошую мишень, потому что у "тигра" широкие гусеницы. В бок
бить, конечно, тоже хорошо: боковая броня в танке слабее, чем лобовая, но
бок не всегда подставляют противнику. Не хочу развивать эту тему, хотя
вольная выдумка художника противоречит, с моей точки зрения, действительным
фактам. Ведь плохо для картины, когда зритель начинает говорить, что вот
так-то не было, а было вот так-то. Мнения совпадают лишь в том, что немецкий
танк, действительно был грозен, но потом наши артиллеристы превосходно
справились со своей задачей.
Возвращаюсь к вопросу о значении битвы на Курской дуге. Первая ощутимая
победа на том направлении, где я был, имела место в 1941 г.: Ростов. Потом -
операция в районе Воронежа, Курска и Ельца. Потом, если говорить о другом
направлении, - Москва. Это была действительно грандиозная победа. Враг уже
совершенно был уверен, что захватит Москву, но потерпел поражение и был
отброшен на большую глубину. Потом - новые неудачи 1942 г., наше поражение
под Харьковом, продвижение противника, захват Ростова, продвижение на
Северный Кавказ и на Волгу. Затем - опять наши успехи, разгром врага под
Сталинградом и в результате крушение масштабного гитлеровского плана,
включавшего проникновение в Иран и в Индию. Однако фашисты еще не признали
себя побежденными, решили восстановить былую славу немецкого оружия и
вернуть себе стратегическую инициативу. Выбрали подходящее место и время,
сосредоточили все лучшее, что могли, против наших войск и провели операцию
на Курской дуге. Но в результате получили разгром своих войск и после этого
стали откатываться под ударами наших войск на обширном фронте.
Вернусь к Сталинграду. Мы там выбирали точку, где нам удобнее ударить.
Хотя это было и не главное, но значительным подспорьем явилось то, что мы
смогли решить, на каком направлении организовать удар и выбрать те войска,
по которым нужно ударить на этом участке фронта. Мы предпочитали, чтобы там
стояли не немецкие войска, а находились бы румыны или итальянцы, их
союзники. Когда мы наступали под Сталинградом, то \507\ против нас были
румынские войска, менее стойкие, менее организованные и хуже вооруженные.
Внутренняя устойчивость у них тоже была не та. Они не знали толком, за что
воюют, и являлись придатком, сателлитами немцев, которые оскорбительно
относились к ним, несколько свысока. Это, конечно, тоже сказывалось на
моральном состоянии румынских войск, и они не проявили того упорства,
которое проявляли тогда немцы. На Курской же дуге не было такого вопроса.
Перед нами не было никаких других войск, кроме немецких. Поэтому не стояло
вопроса, какой национальности враг находится перед нами: немцы, румыны,
итальянцы или венгры. Если немцы, то даже лучше: громить, так уж главные
силы врага, ударные силы. А после Курской дуги данный вопрос вообще отпал,
ибо инициатива перешла полностью в наши руки.
После Курской дуги я продолжал быть членом Военного совета
Воронежского, а потом 1-го Украинского фронтов. Мы провели битву за
освобождение Киева и двинулись дальше на запад. Конечно, и я не лишен чувств
человека, его слабостей. Мне приятно, что в этих грандиозных битвах, которые
были проведены Красной Армией под Сталинградом и на Курской дуге, я был
членом Военного совета соответствующих фронтов. Вот почему мне было обидно,
и я внутренне переживал (человеческая слабость, а может быть, и протест
против несправедливости), что на торжества, которые состоялись недавно по
случаю 25-летнего юбилея разгрома врага под Сталинградом, меня не
пригласили. И в исторических фильмах, и в киноэпизодах, которые
демонстрировались к этой дате, все, кто близко знал меня и видел эти
кинокадры, заметили, как сделано было все, чтобы зритель не увидел, что
Хрущев участвовал в той борьбе как член Военного совета Сталинградского
фронта. Мне рассказали и о еще более неприятном, я бы сказал, даже позорном,
факте. Когда состоялось заседание в Москве по случаю юбилейной годовщины
разгрома врага под Сталинградом, по окончании торжественной части один
офицер обратился к генералу, который там находился, с вопросом. Я спросил
товарищей, которые там были, о фамилии генерала. Им оказался генерал
Батов{4}. К нему-то и обратился офицер: "Товарищ генерал, скажите,
пожалуйста, Сталин был в Сталинграде, когда шла знаменитая битва?" Возникла
пауза, потом Батов говорит: "Я не знаю". Офицер опять обратился к Батову:
"Товарищ генерал, а Хрущев был в Сталинграде?" Опять пауза, потом следует
ответ: "Я не знаю".
Я с уважением относился к Батову. Пауза, о которой мне передали,
свидетельствует об остатке совести, стыда, что ли. Батов \508\ сказал
офицеру, что он не знает, а ведь он знал, что говорит неправду. Он-то хорошо
знал, что Сталина во время битвы никогда там не было. Ну, хорошо, допустим,
что это - высокий секрет. Но я-то знаю, я, член Военного совета, что не было
там Сталина, и Батов тоже знает. Он взял грех на свою душу, правда, не без
угрызений совести, потому и возникла пауза перед ответом. То же - и по
ответу на вопрос: "Был ли там Хрущев?". Опять пауза, также признак остатков
порядочности. Он не сразу смог ответить, а ответил уклончиво: "Не знаю". Это
все же лучше, чем сказать, что не был, что явилось бы наглой ложью. Но и
такой ответ - не украшение для человека и для генерала, когда он молодому
офицеру говорит по сути дела неправду. А этот офицер все же узнает потом,
кто там находился и кого не было. Узнает, потому что проходит какое-то
время, умирают те или другие люди, которые заинтересованы непомерно
выпячивать какие-то факты или лиц, игравших определенную роль в событиях, и
затаптывать, умалять действия других людей. Но время, как реставратор,
снимает все наслоения, все налеты неправды и клеветы. Все это будет
расчищено, и каждый факт получит правильное освещение, а все участники
событий займут свое место. Я в этом глубоко убежден. Я верю в человека, верю
в людскую правдивость, и это является сейчас для меня успокоением и
утешением.
Возвращаюсь к разгрому вражеских войск под Курском и к нашему
торжеству. Просто, как говорится, приятно вспомнить! После длительных
переживаний, огорчений, волнений и беспокойства за судьбу страны каждый из
нас чувствовал, что победа обеспечена, что это - начало гибели гитлеровской
Германии, начало нашего победоносного шествия на пути к Берлину и полному
разгрому немецких войск. Можно себе представить переживания людей, которые
жили в то время. И вот - их торжество: угроза стране отведена и
ликвидирована, мы идем к окончательной победе и будем наслаждаться мирной
жизнью, продолжать успешное строительство социализма и коммунизма.
Это, возможно, не каждый поймет из числа тех, кто будет знакомиться с
моими воспоминаниями. Здесь нужно как бы проникнуть в душу человека, понять
и его, и угрозу, которая висела тогда над нами. Наш народ безропотно страдал
от жизненных недостатков, потом умирал на переднем крае войны, погибал под
бомбами гитлеровцев, но все делал для того, чтобы обеспечить победу, и
добился перелома в войне. Мы уже были уверены, что теперь Гитлеру, как
говорили солдаты, "капут". Все, все это мы пережили тогда, но и сейчас,
когда я начинаю вспоминать былое \509\ и напрягать свою память, то опять
волнуюсь, живу горестями и радостями того времени.
Итак, мы перешли в наступление. Я бы сказал даже, не наступление это
было, а вытеснение противника, потому что сил у нас было для настоящего
наступления еще недостаточно, хотя и противник потерял много. Он утратил не
только возможность дальнейшего продвижения, но даже возможность задержаться
на рубеже, которого достиг в результате прежнего своего наступления на
Курской дуге. Наше вытеснение врага продолжалось несколько дней. Мы,
наверное, теснили противника на расстоянии километров в 20 с лишним или 30.
У нас не хватало сил, чтобы отбросить его на старый рубеж, который он
занимал до 5 июля, и нам пришлось прекратить это оттеснение. Мы выдохлись и
стали подсчитывать свои возможности, когда сможем возобновить наступление.
Определили, что сможем 3 августа. Я отлично помню тот день. Он памятен тем,
что мы как бы подняли голову, расправили крылья, разогнули спину и
приготовились к нанесению удара: не только к оттеснению врага на старый
рубеж, нет, мы уже готовились тогда к освобождению Белгорода, Харькова, к
повороту на запад, с тем чтобы выйти к Днепру.
Степной фронт, который ранее стоял в резерве, был направлен на
Белгород. Командовал им Конев. Харьков тоже вошел в полосу Степного фронта.
К 3 августа мы подтянули пополнения, получили боеприпасы и подготовились к
наступлению. Тут уже мы сами выбирали время и направление удара. Когда
разрабатывался план наступления и выбирался участок главного удара для
прорыва фронта, к нам приехал Жуков. У нас имелось несколько вариантов.
Пришлось поломать голову, какой избрать вариант: бить в лоб на участке, на
котором против нас наступал противник, или же перенести свой удар вправо, то
есть западнее, с тем чтобы там прорвать оборону немцев. Последнее считалось
более легким: предстояло зайти им в тыл, а может быть, и окружить
группировку противника. Это было очень заманчиво. Но еще нигде, кроме
Сталинграда, мы такой операции не проводили и пока не привыкли к этому.
Долго мы обсуждали, колебались и в конце концов решили бить в лоб. Это
предложение внес Жуков, и я с ним был тогда согласен, да и сейчас считаю,
что такое решение было правильным. Оно тяжелее в том смысле, что мы были
вынуждены (и мы это понимали) приложить больше усилий и больше иметь жертв,
чем если бы нам удался фланговый удар. Почему же мы отказались от удара во
фланг? Мы располагали сравнительно небольшими \510\ силами. Было опасно
этими силами проводить маневренный удар. Мы рассуждали так: хорошо, мы
ударим с фланга. Зайдем со своего правого фланга и ударим по левому флангу
группировки противника. Видимо, прорвем его оборону. Но какая существует
гарантия, что противник не сделает то же самое, то есть не нанесет нам
фланговый удар по нашему новому флангу? Тогда получится, что мы, желая
окружить противника, сами попадем в окружение и понесем потери. То, что мы
теснили противника, еще не служило доказательством того, что он, как и мы,
не подтянул резервы и не обеспечил себе возможность контрудара. Решили, как
сказал Жуков, бить в лоб, перемалывая силы противника: все равно где-то ведь
надо их перемолоть, иначе продвижения вперед мы не получим.
Был организован лобовой удар. Сил к тому времени у нас было даже
меньше, чем к 5 июля, к началу немецкого наступления. Но мы чувствовали, что
и такими силами можем нанести удар противнику. Нанесли удар. Враг дрогнул,
стал пятиться. Я говорю - пятиться, но не говорю - бежать. Так путем
оттеснения мы оттесняли противника на юго-запад. Заняли Белгород, потом
Харьков{5}. Взятие Харькова - это была большая победа. То ли в качестве
члена Военного совета фронта поехал я в Харьков, то ли я там был в качестве
секретаря ЦК КП(б)У (потому что Харьков в то время не входил в полосу нашего
фронта).
Торжество в Харькове состоялось большое. Народ хорошо встретил
вступление в город Красной Армии. Мы провели там большой митинг, все было
очень торжественно, люди сияли. Но были и омрачения на митинге. Не помню, на
какой площади организовали митинг, наверное, на площади перед зданием
Госпрома или, может быть, на Сумской улице. Построили трибуну, составив
грузовые машины. Народу собралось много. Помню, стояли мы и ожидали, когда
городские власти подготовят митинг к открытию. И вдруг появляются один или
два воздушных разведчика противника и кружат над городом. Как воробьи,
которые, когда налетает ястреб, сейчас же прячутся под крыши, так и народ
побежал к домам. Вижу, если не принять каких-то мер, то мы можем остаться с
пустой площадью, народ разбежится. Я стоял рядом с Жуковым и говорю ему:
"Давайте взойдем на трибуну. Это сразу стабилизирует положение". Он
отвечает: "Пойдем". Мы поднялись на трибуну, и народ, как только увидел, что
мы поднялись на грузовые машины, тоже стал подходить, уплотняться вокруг
импровизированной трибуны. Потом появились в воздухе наши истребители, и
самолеты противника улетели. \511\ Мы позднее часто вспоминали с Жуковым, в
каких условиях пришлось нам проводить митинг, когда Харьков-то заняли, а
противник стоял буквально под боком. Еще мы провели в театре какое-то
собрание харьковской интеллигенции. Тогда, по-моему, вражеские снаряды
вообще падали в этом районе, противник был еще очень близко. Это
свидетельствует о том, что у нас сил было достаточно, чтобы отогнать его от
Харькова, но недалеко. Вот такие были тогда переживания.
У меня в памяти отложилось еще несколько эпизодов. Правительство
Украины устроило для военных, участников разгрома противника и освобождения
Харькова обед. Не так-то и много было людей на обеде. Были там Жуков и
Конев. Но Ватутина не было, так как этот участок отошел от Воронежского
фронта к Степному, где командующим был Конев. Обедали. По такому случаю
поставили 100 граммов, а желающие могли получить даже больше. Помню, что
артист Лаптев{6}, видимо, получил больше 100 граммов. Иначе он не обратился
бы со своей просьбой, подойдя к нам. Мы сидели рядом с Жуковым, и он
обратился к Жукову: "Вот вы генерал, и я тоже очень хочу быть военным. Я вас
очень прошу, присвойте мне звание полковника. Я очень хочу иметь звание
полковника". Человек был, так сказать, под хмелем. Я-то знал Лаптева, и если
бы не такое его состояние, то вряд ли бы он настойчиво старался показать,
как ему хочется быть военным и иметь звание полковника. Генерал, конечно,
больше. Но до генерала он не дотянул. Видимо, считал, что за следующим
обедом можно будет добраться и до генерала, после того как ему будет
присвоено звание полковника.
Я отговаривал его шуточками, но он продолжал просить. И что меня
удивило? Под каким-то особым настроением, может быть - под влиянием 100
граммов, вдруг поворачивается ко мне Жуков и говорит: "А знаешь (мы с ним
находились в дружеских отношениях), ведь я имею право как заместитель
Верховного Главнокомандующего присваивать звания до полковника
включительно". Я отвечаю: "Давай мы эти вопросы обсудим завтра". И стал уже
более твердо настаивать, чтобы Лаптев прекратил свои просьбы и занял свое
место. Он это и сделал. Конечно, назавтра уже никто не поднимал этого
вопроса, ни Лаптев, ни тем более Жуков, а я ему даже не напоминал.
Представляю себе, если бы такое случилось, то какой невероятный возник бы
скандал. Оправданный скандал - ведь воинскими званиями нельзя бросаться,
особенно по просьбе тех, которые сами с нею обращаются, нельзя просто так
присваивать воинские звания, тем более полковника. \512\ Занялся я делами
Харькова. Еще до освобождения и Харькова, и вообще всех областных и районных
городов Украины мы заранее создавали организационные комитеты и назначали на
определенные посты нужных людей. Как только освобождался очередной город,
они вступали в свои права и начинали налаживать жизнь, обслуживание
населения, приводить в порядок производство, обеспечивать народ всем
необходимым. В первую очередь организовывали снабжение продовольствием,
восстанавливали водопровод, электростанции, трамвай, канализацию. Меня
тянуло посмотреть, что же случилось с Харьковским тракторным заводом? Он был
построен вскоре после Сталинградского тракторного и обладал такой же