Страница:
"Да, вы правы, затея не стоит труда, я отказываюсь от нее". Мы иной раз
потом шутили на эту тему с Красовским. Он очень приятный человек, и я
относился к нему с уважением.
Вот еще один эпизод. Он относится к более раннему периоду. Шел второй
год войны. Тогда командующим авиацией у нас был генерал Фалалеев{18}.
Хороший генерал. В тяжелый момент наступления противника, когда мы были
совсем истощены и перед нами стояла одна перспектива - отступать и
отступать, так как мы не могли сдержать врага, он принес боевое донесение от
авиации с просьбой включить его во фронтовое боевое донесение и послать в
Генеральный штаб. В нем сообщалось, какие мы нанесли противнику потери в
течение дня. Фалалеев докладывал, что наша авиация в этот день вывела из
строя 500 танков противника. Я взглянул на него: "Товарищ Фалалеев, 500
танков? Это никак я не могу принять и не смогу согласиться. 500 танков за
один день? Да вы знаете, какая это сила? Ну, хорошо, вот вы заместитель
командующего фронтом и командующий авиацией. Как вы считаете, если мы
уничтожили 500 танков, то каким завтра будет наше положение на фронте?
Удержим мы позиции, на которых стоят наши войска, или нам придется
отступать?". А я знал, что придется отступать, что наши войска не удержатся.
Он тоже говорит: "Нет, наши войска не удержатся". - "Так как же тогда Ставка
будет рассматривать наше донесение? 500 танков мы уничтожили за один день и
бежим от противника? Тут ведь нет логики. Я думаю, что вам врут, пишут,
сколько было прямых попаданий. \523\ Пишут, что некоторые танки даже
перевернулись. Я советую вам, товарищ Фалалеев, проведите эксперимент.
Обстреляйте с этих штурмовиков эрэсами любые танки и назначьте премию за
попадание. Вы увидите, как трудно получить прямое попадание с воздуха.
Возможно, вообще летчики не получат премий. А то, что из эрэсов попали точно
под танк и танк переворачивается - это абсурд. Я рекомендую вам, возьмите
эрэсовский снаряд, подложите под танк и взорвите его. Думаю, что у него не
хватит взрывной мощи перевернуть танк. А тут ведь не подкладывается снаряд,
а попадает с воздуха. Это же невероятный случай. Давайте напишем 250?". Не
помню, на какой цифре мы тогда сошлись. Какую-то цифру надо было написать,
основанную на теории вероятности. А Фалалеев говорил, что у него все
просчитано. Я же не верил такому счету.
Мы послали донесение и, действительно, вынуждены были затем отходить.
Потом Фалалеев докладывал мне, что провел эксперимент: "Я поставил стол и
назначил премию тому, кто в стол попадет с воздуха". Премия никем не была
взята. Конечно, наши штурмовики били по танкам, но чтобы в один день
уничтожить 500 танков? Этого и противник не мог тогда сделать, а у него в ту
пору авиация была сильнее нашей. Мы же, к сожалению, никак не могли такого
сделать, тем более в 1942 г., когда наши силы были основательно потрепаны и
истощены. Вот как случается на войне. Говорят, Суворов, когда взял Измаил и
написал донесение матушке-царице Екатерине, сообщил, что он уничтожил 70
тысяч турок. Адъютант ему сказал: "Ваше превосходительство, там их столько и
не было". Суворов же ответил ему: "Басурман не жалко, пиши!". Наверное, так
происходило еще и до Суворова.
Перехожу опять к рассказу о нашем наступлении к Днепру. После боев под
Полтавой наши солдаты, офицеры и генералы были уверены в своих силах. Если
раньше нам казалось, что, когда против нас стоят немцы, их трудно или даже
невозможно сбить с позиций, то теперь в сознании всех, от солдата до
генерала, точка зрения изменилась. Появилась уверенность в наших
возможностях и даже в превосходстве над противником. Это было очень приятное
время. Мы продолжали продвигаться вперед, к Днепру. Помню, пришел однажды
Красовский и докладывает, что прилетели летчики с операции. Возвращаясь, они
видели сплошное море огня, пшеница созрела, рожь созрела, яровые созрели и
вот горят. Мне было больно слушать его. Он тут ни при чем, докладывал то,
что видели летчики. Отвечаю: "Не могу согласиться, думаю, что это не так".
Мне просто не хотелось верить ему. Я сам \524\ себе объяснял, что это
невозможно. Говорю: "Летчики возвращались из боя на большой скорости. Может
быть, где-то и возник очаг огня, а когда они проскакивали, то у них в глазах
образовалось целое море огня. Не может того быть!". Я очень не хотел этого.
Мы наступали, хотелось получить хлеб для страны и для армии. И
действительно, в освобожденных районах в 1943 г. мы заготовили сравнительно
много хлеба. На Украине урожай был как раз хорошим. Сказал Красовскому:
"Будем наступать, увидим". А когда мы наступали и освобождали наши районы,
то нигде не видели, чтобы сгорело много хлеба. Я потом шутил: "Товарищ
Красовский, где же сгоревшие поля, то море огня, которое видели летчики?".
Мои предположения сбылись. На войне иной раз случается расширение зрачков.
Помню также доклад относительно ночных бомбежек. К нам в то время
прибыл генерал Скрипко{19}. Он тогда командовал ночной бомбардировочной
авиацией дальнего действия. Хороший генерал. Я знал его по Сталинграду, он
хорошо там поработал. Это бывалый "ночник". Он, прибыв в наше распоряжение,
работал теперь в интересах нашего фронта. Нам тогда донесли, что под
Полтавой (я и сейчас отлично помню название этого села - Мачоха) расположен
не то склад боеприпасов, не то ремонтная база противника. Мы готовились
наступать, а лишить противника боеприпасов, горючего и других средств
ведения войны - заветная мечта каждого командующего. Вызвали Скрипко и
показали донесение разведки, дали задание - разбомбить! Конечно, сейчас
могут сказать, что в селе же живут люди. Да, живут люди, но и наступают
люди. На войне всегда встает очень тяжелый выбор: пожалеешь одного,
потеряешь больше. Поэтому мы решили бомбить склад, который будут
использовать немцы, чтобы бить наших же.
Наутро Скрипко докладывает: "Все сровнял с землей. Все уничтожено". Но
я уже имел опыт, и немалый. Посмотрел на него и говорю: "Имейте в виду, ведь
мы же наступаем, скоро будем в Полтаве и освободим Мачоху. Я потом скажу
вам, насколько соответствует истине донесение, которое вы получили от тех,
кто бомбил склад". Какое же огорчение было для Скрипко, когда мы освободили
этот район, и я ему сказал: "Товарищ Скрипко, можете поехать в Мачоху. Ни
один дом не сожжен, Мачоха вообще никаких потерь не имела. Спрашивается,
куда летчики сбросили бомбы? Что горело, когда вы докладывали, что все там
уничтожено?". И потом я часто спрашивал при встречах: "Товарищ Скрипко, так
как там Мачоха?". Мачоха стала для него нарицательным \525\ понятием.
Конечно, в боевых операциях было и то, и другое. И бомбили, и зажигали, и
уничтожали, и разносили врага. Но бывали и случаи, когда доносили о таких
вещах, которые были построены неизвестно на чем. Была ли то сознательная
ложь или они куда-то сбросили ночью бомбы, просто потеряв ориентировку?
Трудно сказать. Я сейчас даже не помню, было ли вообще что-либо сожжено
вблизи Мачохи.
А вот еще и такой случай. О нем я знал со слов Сталина. Когда мы
воевали с Финляндией в 1939/40 г., то тогда тоже доносили, как наши летчики
уничтожали паровозы противника. Имелся приказ лишить финнов паровозов, чтобы
создать им затруднения в пользовании железнодорожным транспортом. Донесли,
что мы столько набили этих паровозов, что у них ни одного целого паровоза не
осталось{20}. Когда же мы вошли в этот район, то и не нашли битых паровозов.
Сталин прямо говорил: "Врали!". Я не могу говорить так грубо. Одно дело -
врать, другое дело - ошибаться. Это же война. Не думаю, что врали
сознательно. Нет, думаю, что ошибались, а ошибки возможны, тем более при
ночной бомбежке.
{1}12 июля 1943 г. начали наступление Западный и Брянский фронты, 15
июля - Центральный фронт.
{2}Генерал-фельдмаршал фон В. БРАУХИЧ (1881 - 1948) являлся
главнокомандующим сухопутными вооруженными силами Германии с 1938 года.
Уволен в отставку в декабре 1941 года.
{3}Генерал-лейтенант РОТМИСТРОВ П.А. командовал тогда 5-й Гвардейской
танковой армией.
{4}Дважды Герой Советского Союза генерал армии (в описываемое время -
генерал-лейтенант) БАТОВ П.И. командовал тогда 65-й армией, которая
участвовала в Сталинградской битве в составе Донского фронта.
{5}Вторичное освобождение Белгорода состоялось 5 августа, а Харькова -
23 августа 1943 года.
{6}Речь идет о баритоне, солисте Киевского театра оперы и балета (с
1957 г. народном артисте СССР) ЛАПТЕВЕ К.А.
{7}В 1943 г. первым секретарем Харьковского обкома партии недолго
являлся ЕПИШЕВ А.А., но он не утверждался в ЦК ВКП(б), и после него
оставались в должности только второй секретарь ПРОФИТИЛОВ И.И. и третий
секретарь МАКСИМОВ М.Д. А ЧУРАЕВ В.М. стал первым секретарем в 1944 году.
{8}СВИНАРЕНКО П.Г. погиб в мае 1942 года. Когда в августе 1943 года
Харьков освободили, на этот пост сначала никто не был назначен, а
обязанности председателя облисполкома исполнял военный комендант,
заместитель командующего 69-й армией генерал-майор ТРУФАНОВ Н.И.
{9}4-й Гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск
ПОЛУБОЯРОВАП.П. \526\
{10}Начальник штаба Воронежского фронта генерал-лейтенант ИВАНОВ С.П.
{11}В отечественной истории это выражение впервые было употреблено как
будто бы в 1773 году, когда во время русско-турецкой войны отряд генерала
СУВОРОВА А.В. совершил успешный "поиск на Туртукай", разбив внезапной атакой
превосходящие силы противника. При этом Суворов предпринял действия,
выходящие за рамки начальственного предписания. Его непосредственный
начальник пожаловался Екатерине II, но царица написала на рапорте:
"Победителей не судят", - после чего это выражение вошло у нас в обиход.
{12}Генерал-лейтенант КУЛИК Г.И. командовал 4-й Гвардейской армией с
апреля по сентябрь 1943 года.
{13}Член ВКП(б) с 1926 г. полковник ШЕПИЛОВ Д.Т.
{14}Он был уроженцем хутора Дудниково Полтавской губернии.
{15}Это был генерал-лейтенант ЗЫГИН А.И.
{16}Генерал-лейтенант ГАЛАНИН И.В.
{17}Генерал-лейтенант авиации КРАСОВСКИЙ С.А.
{18}Генерал-лейтенант авиации ФАЛАЛЕЕВФ.Я. в 1942г. командовал
Военно-Воздушными Силами на Юго-Западном направлении.
{19}Генерал-лейтенант авиации СКРИПКО Н.С. являлся тогда заместителем
командующего Авиацией дальнего действия.
{20}Речь идет об авиационных бомбардировках участка железной дороги
северо-западнее Выборга, между станциями Икспя и Вайниккала.
И вот дожили мы до того времени, когда наши войска опять вышли к
среднему течению Днепра и захватили небольшие плацдармы на правом его
берегу{1}. Вы можете себе представить, какая была радость у всех? Возможно,
я преувеличиваю, но у меня была особая радость: я ведь "отвечал" за Украину,
был секретарем ее ЦК Компартии. К тому же детство и юность я провел, работая
на заводах в Донбассе, и сжился с этими районами. Совсем еще недавно я очень
переживал отступление Красной Армии. До сих пор помню ту ужасную картину:
сплошные потоки беженцев с детишками, с курами, с гусями, с козами, с
коровами. Страшная картина! А теперь мы двигаемся вперед, на Запад.
1953 год - год радости, победного наступления наших войск. Мы вышли к
Днепру, заняли Переяслав{2}, этот исторический город. В нем Богдан
Хмельницкий принимал русских послов и подписал договор о том, что Украина
входит в состав Российского государства, \527\ становится под руку русского
царя. Буржуазные националисты проклинали и этот день, и этот город, называли
подписанный договор "Переяславской угодой", которая закабалила Украину. Ну,
да ведь это националисты... Действия Богдана Хмельницкого были прогрессивны,
они сыграли полезную роль в истории и украинского, и русского народов.
Объединились два великих родственных народа, русские с украинцами, и после
этого вместе переживали все радости и горести.
Мы с Ватутиным торжествовали. Ватутин перед войной был начальником
штаба Киевского Особого военного округа{3}, долго жил на Украине. Нам с ним
уже мерещилась Киево-Печерская лавра над Днепром. Я и сейчас радостно
вспоминаю те дни, когда мы изгоняли немцев и подошли к Днепру. На подступах
к Днепру случалось, что мы брали в плен (или они сами перебегали к нам со
стороны противника) русских, вообще советских людей. Помню, допрашивал я
одного из них. Он сам сдался в плен, перейдя линию фронта, молодой человек,
довольно решительный. Он рассказал, что в составе немецких войск имеются
русские соединения, составленные из военнопленных. Их называли "Власовцы",
так как командовал этими войсками Власов. Не на нашем участке, а вообще
командовал. Его части не были сосредоточены в одном месте и были как бы
вкраплены в немецкие войска, но их командующим все-таки считался Власов{4}.
Я расспросил этого парня подробно, как он перешел к нам, в каком месте. Он
сообщил, что перешел сам, но там остались и другие, которые тоже ищут
удобного момента с тем, чтобы перейти к нам. Они записались во Власовскую
армию только для того, чтобы их послали на фронт, а не оставили в лагере
военнопленных, где они были обречены на смерть.
Разведка поработала с этим парнем. Его послали через линию фронта к
врагу, и он вернулся и с собой привел еще несколько власовцев. Немецкое
командование буквально засыпало наших солдат листовками с призывом, чтобы
они сдавались в плен; что на немецкой стороне действуют русский генерал
Власов и еще какой-то бывший наш генерал, не помню его фамилии. Это тоже был
изменник Родины, который перебежал к врагу. Этот перебежчик раньше был
секретарем райкома партии в одном из районов Москвы. Просто невероятный
случай, но такой случай имел место. Я видел трофейные фотоснимки, их было
очень много: оба они, прежний секретарь райкома и Власов в немецкой форме,
причем первому немцы присвоили генеральское звание, в Красной Армии он
такого звания не имел. \528\ Немцы тогда много распространяли и других
листовок, а также открыток - с фотографией сына Сталина. С сыном Сталина
Яковом я знаком был не так уж близко, но встречался с ним на квартире у
отца, когда бывал там. О нем я слышал только хорошее: это был серьезный
человек. Он окончил какой-то институт и был инженером, не знаю, по какой
специальности. Сталин его критиковал: "Вот, получил ты звание инженера, а
нам нужны военные кадры". И предложил ему поступить в Артиллерийскую
академию. Тот ее окончил. Когда началась война, он был уже
офицером-артиллеристом, сражался на Белорусском направлении и там попал в
плен. После войны было затрачено много усилий, чтобы найти какие-то его
следы. Мы ничего не смогли найти. Видимо, его уничтожили. Во всяком случае,
он бесследно исчез. Фотоснимки же были такие: Яша гуляет, а на каком-то
удалении от него ходит немецкий офицер. Были и другие снимки и даже
обращения от его имени. Все это, конечно, было сфабриковано немцами, не
производило впечатления и не вызывало никакого доверия не только у людей,
которые знали Яшу, но и со стороны наших солдат{5}.
Однажды меня вызвали в Москву. Я выезжал туда чаще всего по вызову, по
инициативе самой Москвы, и не помню, были ли случаи, когда я просился
приехать сам. Беседы обычно проходили за столом у Сталина. За столом, к
сожалению, питейным. Всегда наиболее острые вопросы подымались уже в позднем
часу, когда за столом было потрачено много времени, а значит, много съедено
и выпито. И вот как-то раз (а это было несколько раньше описываемых событий)
Сталин обратился ко мне: "Вот Власов, что же он, изменник? Я этому не верю".
Отвечаю: "Я тоже слабо верю в это". Потом раза два или три Сталин
возвращался к имени Власова. Сначала это произошло, когда впервые услышали,
что какой-то русский генерал Власов сражается на стороне немецких войск. Мы
тогда сочли это за немецкую пропаганду, за какую-то уловку.
Прошло некоторое время, и мы стали брать в плен именно власовцев. И
когда я попал в Москву, Сталин возвратился к вопросу о Власове: "Что же он,
действительно предатель?". Отвечаю: "Сейчас уже не может быть сомнений. Мы
берем в плен людей в немецкой форме, и они называют себя власовцами. Видимо,
действительно Власов сражается на стороне противника". "Тогда придется, -
говорит Сталин, - объявить о том, что он стоит вне закона, что он
предатель". - "Безусловно, - отвечаю, - это надо сейчас сделать, чтобы наша
пропаганда противостояла немецкой, \529\ а не то получается односторонняя
пропаганда. Мы замалчиваем этот факт и не принимаем никаких контрмер, вроде
бы у нас и аргументов нет". Состоялась соответствующая публикация, и
началась контрпропаганда в рядах Красной Армии и в партийных организациях по
этому поводу.
Однажды, после уже довольно продолжительного "заседания" за столом,
Сталин опять поднял вопрос о Власове. Каждый из участников того застолья
помнит, что это был "тяжелый" стол. Трудно было дождаться, когда же он
кончится, да и неизвестно, чем кончится. Раз Булганин наедине сказал мне;
"Приглашают тебя, едешь к нему в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не
знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой к себе или тебя отвезут куда-нибудь и
посадят". Эти слова не лишены истины. Действительно, такое, видимо, каждый
из нас тогда переживал. Случались у Сталина приступы гнева, неожиданные,
невероятные вспышки. Верховодили голая власть, неограниченная
беспрекословность, порой "награждение" всяческими неприличными эпитетами
даже близких к нему людей. Самыми близкими людьми считались до войны
Ворошилов, Молотов и в какой-то степени Микоян. На более позднем этапе к ним
причислили и Берию. Другие числились, так сказать, близкими людьми второго
или, может быть, третьего сорта, потому что они по годам составляли младшее
поколение и не прошли столь длительной стадии совместной деятельности со
Сталиным. Молотов, например, давно с ним был знаком. Ворошилов - тоже, с
дореволюционного времени. А в гражданскую войну, когда Ворошилов командовал
армией и отступил к Царицыну, там они со Сталиным сошлись особенно близко.
Вот в таком окружении Сталин и поднял вопрос: "Почему Власов стал
предателем?". Отвечаю: "Теперь уже это бесспорно, что он предатель". - "А вы
его хвалили, выдвигали его". - "Верно, - говорю, - я его выдвигал
командующим 37-й армией. Ему была поручена защита Киева, и он блестяще
справился со своей задачей. Немцы не взяли Киева, Киев пал в результате
окружения наших войск значительно восточное Киева. Потом Власов вышел из
этого окружения. Я его действительно хвалил и не раз говорил Вам о его
достоинствах. А сколько раз Вы сами его хвалили? Ведь когда после падения
Киева он вышел из окружения. Вы вновь назначили его командовать армией, и он
отличился при обороне Москвы{6}. Вы наградили его, товарищ Сталин, за
операцию под Москвой. А потом Вы назначили его на ответственный участок, на
Валдай. Там он опять попал в окружение, снова выходил из окружения и опять
вернулся. Вы ведь предлагали его назначить командующим войсками \530\
Сталинградского фронта, говорили мне, чтобы я назвал имя командующего, и тут
же сказали, что наиболее подходят или Еременко, который лежит в госпитале,
или Власов; сказали, что назначили бы Власова, но его нет. Так что и я
хвалил, и Вы его хвалили: дела у него были такие, которые заслуживали
похвалы. А потом он стал предателем, и теперь уж в этом нет сомнений".
Скажу в дополнение, что Сталин говорил раньше о Власове при всех, и все
слышали, как он его хвалил, утверждал, что тот оказался бы наилучшим
командующим войсками Сталинградского фронта. Так что после его замечания за
столом и моего такого ответа Сталин при мне более не поднимал этого вопроса.
Хотя, действительно, случай с Власовым был большим огорчением и для меня.
Очень трудно тогда было объяснить, да и сейчас просто невозможно понять, как
это произошло: человек стойко сражался, хорошо действовал, производил очень
выгодное впечатление, успешно завоевывал симпатию у вышестоящих по службе
людей и потом вдруг стал предателем. Отчего бы ему не стать предателем в
первый раз, когда он оказался в окружении, командуя 37-й армией, которая
защищала Киев? А он же вышел! Вышел к нам буквально пешком, когда мы
находились уже перед Воронежем. Это произошло накануне наступления наших
войск на Московском направлении. Как только он вышел оттуда и как только мы
донесли Сталину, что Власов вышел из окружения, то сейчас же получили приказ
немедленно отправить его на самолете в Москву. Мы его отправили, и я,
признаться, тогда думал, что, может быть, имеются какие-то сведения,
компрометирующие Власова, и его хотят в Москве допросить? Позже мы узнали,
что он и под Москвою командовал армией, что эта армия действовала очень
хорошо, а он был награжден.
В чем же дело? Сложные тогда переживания возникали у людей. Некоторые
люди таких переживаний не выдерживали. Я не думаю, что он был когда-то
раньше завербован, стал вражеским агентом. По натуре он был, видимо,
неустойчивый человек и с плохим характером. Считался порядочным коммунистом,
но ничего глубоко идейного внутри в нем не было. Сам он по образованию
учитель; вероятно, очень лояльно относился к Советской власти в первые годы;
может быть, и корыстные цели при этом преследовал, оставаясь в компартии с
тем, чтобы занять выгодное служебное положение. Таких, к сожалению, было у
нас немало, и думаю, что сейчас таких карьеристов еще больше. Я говорю
"карьеристов" условно, потому что завершился карьеризм Власова прямым
предательством. Тут уже явление другого характера. \531\ Таких людей, как
Власов, встречается немного, но, с другой стороны, Власов и не исключение.
Был позднее полковник Пеньковский, который тоже занимал высокое положение,
работал в органах нашей разведки, ему доверяли следить за другими лицами,
находившимися за границей. Для этого он не раз ездил туда. Как вдруг
переметнулся к врагам. К сожалению, Пеньковский тоже был не одинок. Но
наиболее яркий из всех случаев предательства - случай с Власовым. И он был
наказан по заслугам: его осудили после войны и повесили.
Итак, вышли мы с войсками к Днепру и захватили небольшие плацдармы на
правом берегу. Однако Днепр - преграда существенная, и, чтобы перебросить
через него технику и массу войск, мы хотели создать большой плацдарм. Для
начала было решено выбросить на правый берег воздушный десант. Его
подготовили, и казалось, все идет хорошо. Но встал вопрос о погоде. К нам
прибыл тогда по рекомендации Генерального штаба ученый-метеоролог, чтобы
получше выбрать время выброски десанта. Мы были, конечно, рады, что он
приехал. Пользуясь его данными о силе и направлении ветра, выбрали день и
час выброски.
Перебрасывал десантников на самолетах генерал Скрипко{7}, командовавший
тяжелой бомбардировочной авиацией, и именно ее мы использовали под десант. А
когда десант был выброшен, мы вскоре узнали, что парашютисты вместо того,
чтобы приземлиться на правом берегу, приземляются или в Днепр, или на левом
берегу, буквально на окопы переднего края наших войск. Имели место
инциденты, когда наши войска хватали этих парашютистов и буквально душили.
Те начинали объясняться по-русски, но их принимали за Власовцев, говорили:
"Вы предатели", - и с еще большей озлобленностью расправлялись с ними. А те
кричали: "Мы десантники!". Представляете, сколько людей понапрасну погибло в
Днепре? Это был такой позор! А приезжий "бог погоды", как нам его
отрекомендовали, сразу же "испарился" и убежал в Москву. Негодование у нас
по отношению к нему было большое, но я не имел возможности встретиться с ним
после высадки десанта. Происходили и такие печальные случаи на войне. Все
было возможно, потому что это и есть настоящая война.
Потом, уже, в более спокойной обстановке, когда я вспоминал о нем, то
лучше вошел в его трудное положение, потому что в то время он пользовался
очень ограниченными сведениями, чтобы определить, какими в таком-то месте и
в такое-то время будут направление течения воздуха и его скорость. Для
точного ответа надо иметь метеоданные с обширного района. Конечно, этих
сведений \532\ не имелось. Какова погода за Днепром, мы совсем не знали.
Поэтому я понимал, что здесь не персональная вина, что человек был честен, а
его ошибки объяснимы, потому что он не располагал точными исходными данными.
Стали мы готовить переправу через Днепр. А пока ходили вдоль Днепра,
смотрели на него и просто радовались. Пели хорошую песню, я и сейчас ее
очень люблю, она у меня записана на магнитофоне. Слова к ней написал поэт
Долматовский: "Ой, Днiпро, Днiпро"{8}. Отличная песня. В тяжелейшие времена
нашего поражения, отступления, оставления Украины многие украинцы обретали в
этой песне надежду, что вернемся мы на Днепр. И вот мы пришли к нему,
священной для украинского народа реке. Вышли же на Днепр севернее Киева 38-я
и 40-я армии, а 3-я Гвардейская танковая и 27-я армии немного южнее
Переяслава. 40-я армия генерала Москаленко (потом ею командовал Жмаченко)
вышла в район Ржищева. 38-я армия генерала Чибисова (затем ее возглавил
Москаленко) создала себе плацдарм в районе Межигорья{9}. После боев на
Курской дуге некоторые другие армии нашего фронта попали в резерв Верховного
Главнокомандования, им предоставили возможность пополниться и отдохнуть,
поскольку фронт в ширину у нас сузился.
Позднее мне рассказывал Москаленко, как он на плоту без мотора
переправлялся через Днепр. Плот был составлен из каких-то обломков
потом шутили на эту тему с Красовским. Он очень приятный человек, и я
относился к нему с уважением.
Вот еще один эпизод. Он относится к более раннему периоду. Шел второй
год войны. Тогда командующим авиацией у нас был генерал Фалалеев{18}.
Хороший генерал. В тяжелый момент наступления противника, когда мы были
совсем истощены и перед нами стояла одна перспектива - отступать и
отступать, так как мы не могли сдержать врага, он принес боевое донесение от
авиации с просьбой включить его во фронтовое боевое донесение и послать в
Генеральный штаб. В нем сообщалось, какие мы нанесли противнику потери в
течение дня. Фалалеев докладывал, что наша авиация в этот день вывела из
строя 500 танков противника. Я взглянул на него: "Товарищ Фалалеев, 500
танков? Это никак я не могу принять и не смогу согласиться. 500 танков за
один день? Да вы знаете, какая это сила? Ну, хорошо, вот вы заместитель
командующего фронтом и командующий авиацией. Как вы считаете, если мы
уничтожили 500 танков, то каким завтра будет наше положение на фронте?
Удержим мы позиции, на которых стоят наши войска, или нам придется
отступать?". А я знал, что придется отступать, что наши войска не удержатся.
Он тоже говорит: "Нет, наши войска не удержатся". - "Так как же тогда Ставка
будет рассматривать наше донесение? 500 танков мы уничтожили за один день и
бежим от противника? Тут ведь нет логики. Я думаю, что вам врут, пишут,
сколько было прямых попаданий. \523\ Пишут, что некоторые танки даже
перевернулись. Я советую вам, товарищ Фалалеев, проведите эксперимент.
Обстреляйте с этих штурмовиков эрэсами любые танки и назначьте премию за
попадание. Вы увидите, как трудно получить прямое попадание с воздуха.
Возможно, вообще летчики не получат премий. А то, что из эрэсов попали точно
под танк и танк переворачивается - это абсурд. Я рекомендую вам, возьмите
эрэсовский снаряд, подложите под танк и взорвите его. Думаю, что у него не
хватит взрывной мощи перевернуть танк. А тут ведь не подкладывается снаряд,
а попадает с воздуха. Это же невероятный случай. Давайте напишем 250?". Не
помню, на какой цифре мы тогда сошлись. Какую-то цифру надо было написать,
основанную на теории вероятности. А Фалалеев говорил, что у него все
просчитано. Я же не верил такому счету.
Мы послали донесение и, действительно, вынуждены были затем отходить.
Потом Фалалеев докладывал мне, что провел эксперимент: "Я поставил стол и
назначил премию тому, кто в стол попадет с воздуха". Премия никем не была
взята. Конечно, наши штурмовики били по танкам, но чтобы в один день
уничтожить 500 танков? Этого и противник не мог тогда сделать, а у него в ту
пору авиация была сильнее нашей. Мы же, к сожалению, никак не могли такого
сделать, тем более в 1942 г., когда наши силы были основательно потрепаны и
истощены. Вот как случается на войне. Говорят, Суворов, когда взял Измаил и
написал донесение матушке-царице Екатерине, сообщил, что он уничтожил 70
тысяч турок. Адъютант ему сказал: "Ваше превосходительство, там их столько и
не было". Суворов же ответил ему: "Басурман не жалко, пиши!". Наверное, так
происходило еще и до Суворова.
Перехожу опять к рассказу о нашем наступлении к Днепру. После боев под
Полтавой наши солдаты, офицеры и генералы были уверены в своих силах. Если
раньше нам казалось, что, когда против нас стоят немцы, их трудно или даже
невозможно сбить с позиций, то теперь в сознании всех, от солдата до
генерала, точка зрения изменилась. Появилась уверенность в наших
возможностях и даже в превосходстве над противником. Это было очень приятное
время. Мы продолжали продвигаться вперед, к Днепру. Помню, пришел однажды
Красовский и докладывает, что прилетели летчики с операции. Возвращаясь, они
видели сплошное море огня, пшеница созрела, рожь созрела, яровые созрели и
вот горят. Мне было больно слушать его. Он тут ни при чем, докладывал то,
что видели летчики. Отвечаю: "Не могу согласиться, думаю, что это не так".
Мне просто не хотелось верить ему. Я сам \524\ себе объяснял, что это
невозможно. Говорю: "Летчики возвращались из боя на большой скорости. Может
быть, где-то и возник очаг огня, а когда они проскакивали, то у них в глазах
образовалось целое море огня. Не может того быть!". Я очень не хотел этого.
Мы наступали, хотелось получить хлеб для страны и для армии. И
действительно, в освобожденных районах в 1943 г. мы заготовили сравнительно
много хлеба. На Украине урожай был как раз хорошим. Сказал Красовскому:
"Будем наступать, увидим". А когда мы наступали и освобождали наши районы,
то нигде не видели, чтобы сгорело много хлеба. Я потом шутил: "Товарищ
Красовский, где же сгоревшие поля, то море огня, которое видели летчики?".
Мои предположения сбылись. На войне иной раз случается расширение зрачков.
Помню также доклад относительно ночных бомбежек. К нам в то время
прибыл генерал Скрипко{19}. Он тогда командовал ночной бомбардировочной
авиацией дальнего действия. Хороший генерал. Я знал его по Сталинграду, он
хорошо там поработал. Это бывалый "ночник". Он, прибыв в наше распоряжение,
работал теперь в интересах нашего фронта. Нам тогда донесли, что под
Полтавой (я и сейчас отлично помню название этого села - Мачоха) расположен
не то склад боеприпасов, не то ремонтная база противника. Мы готовились
наступать, а лишить противника боеприпасов, горючего и других средств
ведения войны - заветная мечта каждого командующего. Вызвали Скрипко и
показали донесение разведки, дали задание - разбомбить! Конечно, сейчас
могут сказать, что в селе же живут люди. Да, живут люди, но и наступают
люди. На войне всегда встает очень тяжелый выбор: пожалеешь одного,
потеряешь больше. Поэтому мы решили бомбить склад, который будут
использовать немцы, чтобы бить наших же.
Наутро Скрипко докладывает: "Все сровнял с землей. Все уничтожено". Но
я уже имел опыт, и немалый. Посмотрел на него и говорю: "Имейте в виду, ведь
мы же наступаем, скоро будем в Полтаве и освободим Мачоху. Я потом скажу
вам, насколько соответствует истине донесение, которое вы получили от тех,
кто бомбил склад". Какое же огорчение было для Скрипко, когда мы освободили
этот район, и я ему сказал: "Товарищ Скрипко, можете поехать в Мачоху. Ни
один дом не сожжен, Мачоха вообще никаких потерь не имела. Спрашивается,
куда летчики сбросили бомбы? Что горело, когда вы докладывали, что все там
уничтожено?". И потом я часто спрашивал при встречах: "Товарищ Скрипко, так
как там Мачоха?". Мачоха стала для него нарицательным \525\ понятием.
Конечно, в боевых операциях было и то, и другое. И бомбили, и зажигали, и
уничтожали, и разносили врага. Но бывали и случаи, когда доносили о таких
вещах, которые были построены неизвестно на чем. Была ли то сознательная
ложь или они куда-то сбросили ночью бомбы, просто потеряв ориентировку?
Трудно сказать. Я сейчас даже не помню, было ли вообще что-либо сожжено
вблизи Мачохи.
А вот еще и такой случай. О нем я знал со слов Сталина. Когда мы
воевали с Финляндией в 1939/40 г., то тогда тоже доносили, как наши летчики
уничтожали паровозы противника. Имелся приказ лишить финнов паровозов, чтобы
создать им затруднения в пользовании железнодорожным транспортом. Донесли,
что мы столько набили этих паровозов, что у них ни одного целого паровоза не
осталось{20}. Когда же мы вошли в этот район, то и не нашли битых паровозов.
Сталин прямо говорил: "Врали!". Я не могу говорить так грубо. Одно дело -
врать, другое дело - ошибаться. Это же война. Не думаю, что врали
сознательно. Нет, думаю, что ошибались, а ошибки возможны, тем более при
ночной бомбежке.
{1}12 июля 1943 г. начали наступление Западный и Брянский фронты, 15
июля - Центральный фронт.
{2}Генерал-фельдмаршал фон В. БРАУХИЧ (1881 - 1948) являлся
главнокомандующим сухопутными вооруженными силами Германии с 1938 года.
Уволен в отставку в декабре 1941 года.
{3}Генерал-лейтенант РОТМИСТРОВ П.А. командовал тогда 5-й Гвардейской
танковой армией.
{4}Дважды Герой Советского Союза генерал армии (в описываемое время -
генерал-лейтенант) БАТОВ П.И. командовал тогда 65-й армией, которая
участвовала в Сталинградской битве в составе Донского фронта.
{5}Вторичное освобождение Белгорода состоялось 5 августа, а Харькова -
23 августа 1943 года.
{6}Речь идет о баритоне, солисте Киевского театра оперы и балета (с
1957 г. народном артисте СССР) ЛАПТЕВЕ К.А.
{7}В 1943 г. первым секретарем Харьковского обкома партии недолго
являлся ЕПИШЕВ А.А., но он не утверждался в ЦК ВКП(б), и после него
оставались в должности только второй секретарь ПРОФИТИЛОВ И.И. и третий
секретарь МАКСИМОВ М.Д. А ЧУРАЕВ В.М. стал первым секретарем в 1944 году.
{8}СВИНАРЕНКО П.Г. погиб в мае 1942 года. Когда в августе 1943 года
Харьков освободили, на этот пост сначала никто не был назначен, а
обязанности председателя облисполкома исполнял военный комендант,
заместитель командующего 69-й армией генерал-майор ТРУФАНОВ Н.И.
{9}4-й Гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск
ПОЛУБОЯРОВАП.П. \526\
{10}Начальник штаба Воронежского фронта генерал-лейтенант ИВАНОВ С.П.
{11}В отечественной истории это выражение впервые было употреблено как
будто бы в 1773 году, когда во время русско-турецкой войны отряд генерала
СУВОРОВА А.В. совершил успешный "поиск на Туртукай", разбив внезапной атакой
превосходящие силы противника. При этом Суворов предпринял действия,
выходящие за рамки начальственного предписания. Его непосредственный
начальник пожаловался Екатерине II, но царица написала на рапорте:
"Победителей не судят", - после чего это выражение вошло у нас в обиход.
{12}Генерал-лейтенант КУЛИК Г.И. командовал 4-й Гвардейской армией с
апреля по сентябрь 1943 года.
{13}Член ВКП(б) с 1926 г. полковник ШЕПИЛОВ Д.Т.
{14}Он был уроженцем хутора Дудниково Полтавской губернии.
{15}Это был генерал-лейтенант ЗЫГИН А.И.
{16}Генерал-лейтенант ГАЛАНИН И.В.
{17}Генерал-лейтенант авиации КРАСОВСКИЙ С.А.
{18}Генерал-лейтенант авиации ФАЛАЛЕЕВФ.Я. в 1942г. командовал
Военно-Воздушными Силами на Юго-Западном направлении.
{19}Генерал-лейтенант авиации СКРИПКО Н.С. являлся тогда заместителем
командующего Авиацией дальнего действия.
{20}Речь идет об авиационных бомбардировках участка железной дороги
северо-западнее Выборга, между станциями Икспя и Вайниккала.
И вот дожили мы до того времени, когда наши войска опять вышли к
среднему течению Днепра и захватили небольшие плацдармы на правом его
берегу{1}. Вы можете себе представить, какая была радость у всех? Возможно,
я преувеличиваю, но у меня была особая радость: я ведь "отвечал" за Украину,
был секретарем ее ЦК Компартии. К тому же детство и юность я провел, работая
на заводах в Донбассе, и сжился с этими районами. Совсем еще недавно я очень
переживал отступление Красной Армии. До сих пор помню ту ужасную картину:
сплошные потоки беженцев с детишками, с курами, с гусями, с козами, с
коровами. Страшная картина! А теперь мы двигаемся вперед, на Запад.
1953 год - год радости, победного наступления наших войск. Мы вышли к
Днепру, заняли Переяслав{2}, этот исторический город. В нем Богдан
Хмельницкий принимал русских послов и подписал договор о том, что Украина
входит в состав Российского государства, \527\ становится под руку русского
царя. Буржуазные националисты проклинали и этот день, и этот город, называли
подписанный договор "Переяславской угодой", которая закабалила Украину. Ну,
да ведь это националисты... Действия Богдана Хмельницкого были прогрессивны,
они сыграли полезную роль в истории и украинского, и русского народов.
Объединились два великих родственных народа, русские с украинцами, и после
этого вместе переживали все радости и горести.
Мы с Ватутиным торжествовали. Ватутин перед войной был начальником
штаба Киевского Особого военного округа{3}, долго жил на Украине. Нам с ним
уже мерещилась Киево-Печерская лавра над Днепром. Я и сейчас радостно
вспоминаю те дни, когда мы изгоняли немцев и подошли к Днепру. На подступах
к Днепру случалось, что мы брали в плен (или они сами перебегали к нам со
стороны противника) русских, вообще советских людей. Помню, допрашивал я
одного из них. Он сам сдался в плен, перейдя линию фронта, молодой человек,
довольно решительный. Он рассказал, что в составе немецких войск имеются
русские соединения, составленные из военнопленных. Их называли "Власовцы",
так как командовал этими войсками Власов. Не на нашем участке, а вообще
командовал. Его части не были сосредоточены в одном месте и были как бы
вкраплены в немецкие войска, но их командующим все-таки считался Власов{4}.
Я расспросил этого парня подробно, как он перешел к нам, в каком месте. Он
сообщил, что перешел сам, но там остались и другие, которые тоже ищут
удобного момента с тем, чтобы перейти к нам. Они записались во Власовскую
армию только для того, чтобы их послали на фронт, а не оставили в лагере
военнопленных, где они были обречены на смерть.
Разведка поработала с этим парнем. Его послали через линию фронта к
врагу, и он вернулся и с собой привел еще несколько власовцев. Немецкое
командование буквально засыпало наших солдат листовками с призывом, чтобы
они сдавались в плен; что на немецкой стороне действуют русский генерал
Власов и еще какой-то бывший наш генерал, не помню его фамилии. Это тоже был
изменник Родины, который перебежал к врагу. Этот перебежчик раньше был
секретарем райкома партии в одном из районов Москвы. Просто невероятный
случай, но такой случай имел место. Я видел трофейные фотоснимки, их было
очень много: оба они, прежний секретарь райкома и Власов в немецкой форме,
причем первому немцы присвоили генеральское звание, в Красной Армии он
такого звания не имел. \528\ Немцы тогда много распространяли и других
листовок, а также открыток - с фотографией сына Сталина. С сыном Сталина
Яковом я знаком был не так уж близко, но встречался с ним на квартире у
отца, когда бывал там. О нем я слышал только хорошее: это был серьезный
человек. Он окончил какой-то институт и был инженером, не знаю, по какой
специальности. Сталин его критиковал: "Вот, получил ты звание инженера, а
нам нужны военные кадры". И предложил ему поступить в Артиллерийскую
академию. Тот ее окончил. Когда началась война, он был уже
офицером-артиллеристом, сражался на Белорусском направлении и там попал в
плен. После войны было затрачено много усилий, чтобы найти какие-то его
следы. Мы ничего не смогли найти. Видимо, его уничтожили. Во всяком случае,
он бесследно исчез. Фотоснимки же были такие: Яша гуляет, а на каком-то
удалении от него ходит немецкий офицер. Были и другие снимки и даже
обращения от его имени. Все это, конечно, было сфабриковано немцами, не
производило впечатления и не вызывало никакого доверия не только у людей,
которые знали Яшу, но и со стороны наших солдат{5}.
Однажды меня вызвали в Москву. Я выезжал туда чаще всего по вызову, по
инициативе самой Москвы, и не помню, были ли случаи, когда я просился
приехать сам. Беседы обычно проходили за столом у Сталина. За столом, к
сожалению, питейным. Всегда наиболее острые вопросы подымались уже в позднем
часу, когда за столом было потрачено много времени, а значит, много съедено
и выпито. И вот как-то раз (а это было несколько раньше описываемых событий)
Сталин обратился ко мне: "Вот Власов, что же он, изменник? Я этому не верю".
Отвечаю: "Я тоже слабо верю в это". Потом раза два или три Сталин
возвращался к имени Власова. Сначала это произошло, когда впервые услышали,
что какой-то русский генерал Власов сражается на стороне немецких войск. Мы
тогда сочли это за немецкую пропаганду, за какую-то уловку.
Прошло некоторое время, и мы стали брать в плен именно власовцев. И
когда я попал в Москву, Сталин возвратился к вопросу о Власове: "Что же он,
действительно предатель?". Отвечаю: "Сейчас уже не может быть сомнений. Мы
берем в плен людей в немецкой форме, и они называют себя власовцами. Видимо,
действительно Власов сражается на стороне противника". "Тогда придется, -
говорит Сталин, - объявить о том, что он стоит вне закона, что он
предатель". - "Безусловно, - отвечаю, - это надо сейчас сделать, чтобы наша
пропаганда противостояла немецкой, \529\ а не то получается односторонняя
пропаганда. Мы замалчиваем этот факт и не принимаем никаких контрмер, вроде
бы у нас и аргументов нет". Состоялась соответствующая публикация, и
началась контрпропаганда в рядах Красной Армии и в партийных организациях по
этому поводу.
Однажды, после уже довольно продолжительного "заседания" за столом,
Сталин опять поднял вопрос о Власове. Каждый из участников того застолья
помнит, что это был "тяжелый" стол. Трудно было дождаться, когда же он
кончится, да и неизвестно, чем кончится. Раз Булганин наедине сказал мне;
"Приглашают тебя, едешь к нему в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не
знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой к себе или тебя отвезут куда-нибудь и
посадят". Эти слова не лишены истины. Действительно, такое, видимо, каждый
из нас тогда переживал. Случались у Сталина приступы гнева, неожиданные,
невероятные вспышки. Верховодили голая власть, неограниченная
беспрекословность, порой "награждение" всяческими неприличными эпитетами
даже близких к нему людей. Самыми близкими людьми считались до войны
Ворошилов, Молотов и в какой-то степени Микоян. На более позднем этапе к ним
причислили и Берию. Другие числились, так сказать, близкими людьми второго
или, может быть, третьего сорта, потому что они по годам составляли младшее
поколение и не прошли столь длительной стадии совместной деятельности со
Сталиным. Молотов, например, давно с ним был знаком. Ворошилов - тоже, с
дореволюционного времени. А в гражданскую войну, когда Ворошилов командовал
армией и отступил к Царицыну, там они со Сталиным сошлись особенно близко.
Вот в таком окружении Сталин и поднял вопрос: "Почему Власов стал
предателем?". Отвечаю: "Теперь уже это бесспорно, что он предатель". - "А вы
его хвалили, выдвигали его". - "Верно, - говорю, - я его выдвигал
командующим 37-й армией. Ему была поручена защита Киева, и он блестяще
справился со своей задачей. Немцы не взяли Киева, Киев пал в результате
окружения наших войск значительно восточное Киева. Потом Власов вышел из
этого окружения. Я его действительно хвалил и не раз говорил Вам о его
достоинствах. А сколько раз Вы сами его хвалили? Ведь когда после падения
Киева он вышел из окружения. Вы вновь назначили его командовать армией, и он
отличился при обороне Москвы{6}. Вы наградили его, товарищ Сталин, за
операцию под Москвой. А потом Вы назначили его на ответственный участок, на
Валдай. Там он опять попал в окружение, снова выходил из окружения и опять
вернулся. Вы ведь предлагали его назначить командующим войсками \530\
Сталинградского фронта, говорили мне, чтобы я назвал имя командующего, и тут
же сказали, что наиболее подходят или Еременко, который лежит в госпитале,
или Власов; сказали, что назначили бы Власова, но его нет. Так что и я
хвалил, и Вы его хвалили: дела у него были такие, которые заслуживали
похвалы. А потом он стал предателем, и теперь уж в этом нет сомнений".
Скажу в дополнение, что Сталин говорил раньше о Власове при всех, и все
слышали, как он его хвалил, утверждал, что тот оказался бы наилучшим
командующим войсками Сталинградского фронта. Так что после его замечания за
столом и моего такого ответа Сталин при мне более не поднимал этого вопроса.
Хотя, действительно, случай с Власовым был большим огорчением и для меня.
Очень трудно тогда было объяснить, да и сейчас просто невозможно понять, как
это произошло: человек стойко сражался, хорошо действовал, производил очень
выгодное впечатление, успешно завоевывал симпатию у вышестоящих по службе
людей и потом вдруг стал предателем. Отчего бы ему не стать предателем в
первый раз, когда он оказался в окружении, командуя 37-й армией, которая
защищала Киев? А он же вышел! Вышел к нам буквально пешком, когда мы
находились уже перед Воронежем. Это произошло накануне наступления наших
войск на Московском направлении. Как только он вышел оттуда и как только мы
донесли Сталину, что Власов вышел из окружения, то сейчас же получили приказ
немедленно отправить его на самолете в Москву. Мы его отправили, и я,
признаться, тогда думал, что, может быть, имеются какие-то сведения,
компрометирующие Власова, и его хотят в Москве допросить? Позже мы узнали,
что он и под Москвою командовал армией, что эта армия действовала очень
хорошо, а он был награжден.
В чем же дело? Сложные тогда переживания возникали у людей. Некоторые
люди таких переживаний не выдерживали. Я не думаю, что он был когда-то
раньше завербован, стал вражеским агентом. По натуре он был, видимо,
неустойчивый человек и с плохим характером. Считался порядочным коммунистом,
но ничего глубоко идейного внутри в нем не было. Сам он по образованию
учитель; вероятно, очень лояльно относился к Советской власти в первые годы;
может быть, и корыстные цели при этом преследовал, оставаясь в компартии с
тем, чтобы занять выгодное служебное положение. Таких, к сожалению, было у
нас немало, и думаю, что сейчас таких карьеристов еще больше. Я говорю
"карьеристов" условно, потому что завершился карьеризм Власова прямым
предательством. Тут уже явление другого характера. \531\ Таких людей, как
Власов, встречается немного, но, с другой стороны, Власов и не исключение.
Был позднее полковник Пеньковский, который тоже занимал высокое положение,
работал в органах нашей разведки, ему доверяли следить за другими лицами,
находившимися за границей. Для этого он не раз ездил туда. Как вдруг
переметнулся к врагам. К сожалению, Пеньковский тоже был не одинок. Но
наиболее яркий из всех случаев предательства - случай с Власовым. И он был
наказан по заслугам: его осудили после войны и повесили.
Итак, вышли мы с войсками к Днепру и захватили небольшие плацдармы на
правом берегу. Однако Днепр - преграда существенная, и, чтобы перебросить
через него технику и массу войск, мы хотели создать большой плацдарм. Для
начала было решено выбросить на правый берег воздушный десант. Его
подготовили, и казалось, все идет хорошо. Но встал вопрос о погоде. К нам
прибыл тогда по рекомендации Генерального штаба ученый-метеоролог, чтобы
получше выбрать время выброски десанта. Мы были, конечно, рады, что он
приехал. Пользуясь его данными о силе и направлении ветра, выбрали день и
час выброски.
Перебрасывал десантников на самолетах генерал Скрипко{7}, командовавший
тяжелой бомбардировочной авиацией, и именно ее мы использовали под десант. А
когда десант был выброшен, мы вскоре узнали, что парашютисты вместо того,
чтобы приземлиться на правом берегу, приземляются или в Днепр, или на левом
берегу, буквально на окопы переднего края наших войск. Имели место
инциденты, когда наши войска хватали этих парашютистов и буквально душили.
Те начинали объясняться по-русски, но их принимали за Власовцев, говорили:
"Вы предатели", - и с еще большей озлобленностью расправлялись с ними. А те
кричали: "Мы десантники!". Представляете, сколько людей понапрасну погибло в
Днепре? Это был такой позор! А приезжий "бог погоды", как нам его
отрекомендовали, сразу же "испарился" и убежал в Москву. Негодование у нас
по отношению к нему было большое, но я не имел возможности встретиться с ним
после высадки десанта. Происходили и такие печальные случаи на войне. Все
было возможно, потому что это и есть настоящая война.
Потом, уже, в более спокойной обстановке, когда я вспоминал о нем, то
лучше вошел в его трудное положение, потому что в то время он пользовался
очень ограниченными сведениями, чтобы определить, какими в таком-то месте и
в такое-то время будут направление течения воздуха и его скорость. Для
точного ответа надо иметь метеоданные с обширного района. Конечно, этих
сведений \532\ не имелось. Какова погода за Днепром, мы совсем не знали.
Поэтому я понимал, что здесь не персональная вина, что человек был честен, а
его ошибки объяснимы, потому что он не располагал точными исходными данными.
Стали мы готовить переправу через Днепр. А пока ходили вдоль Днепра,
смотрели на него и просто радовались. Пели хорошую песню, я и сейчас ее
очень люблю, она у меня записана на магнитофоне. Слова к ней написал поэт
Долматовский: "Ой, Днiпро, Днiпро"{8}. Отличная песня. В тяжелейшие времена
нашего поражения, отступления, оставления Украины многие украинцы обретали в
этой песне надежду, что вернемся мы на Днепр. И вот мы пришли к нему,
священной для украинского народа реке. Вышли же на Днепр севернее Киева 38-я
и 40-я армии, а 3-я Гвардейская танковая и 27-я армии немного южнее
Переяслава. 40-я армия генерала Москаленко (потом ею командовал Жмаченко)
вышла в район Ржищева. 38-я армия генерала Чибисова (затем ее возглавил
Москаленко) создала себе плацдарм в районе Межигорья{9}. После боев на
Курской дуге некоторые другие армии нашего фронта попали в резерв Верховного
Главнокомандования, им предоставили возможность пополниться и отдохнуть,
поскольку фронт в ширину у нас сузился.
Позднее мне рассказывал Москаленко, как он на плоту без мотора
переправлялся через Днепр. Плот был составлен из каких-то обломков