Хрущев Никита. Воспоминания (книга 1)

артиллерией и пулеметами; еще раньше был создан укрепленный район
непосредственно под Киевом, по Ирпеню. Его начали строить в 1928 - 1929 гг.,
когда я заведовал орготделом Киевского окружкома партии. Иной раз я выезжал
на военные учения, знакомился с войсками. Знакомство было, правда, довольно
ограниченное, потому что я никогда не занимался непосредственно военными
вопросами, так как по горло был загружен партийной работой, проблемами
развития народного хозяйства: угольной промышленности, металлургии,
сельского хозяйства. Но строительство укрепленного района меня интересовало.
Я вообще к строительству проявлял слабость и неплохо разбирался в
строительном деле. Поэтому здесь мое участие было полезным, я выезжал на
стройки и следил, как идет дело.
Тимошенко информировал меня о заседаниях Главного военного совета (ГВС)
РККА{2}. Он часто выезжал туда. Это человек с хитринкой. \212\ Я чувствовал
по нему, что он недоволен работой ГВС, но бессилен исправить ее. Однажды
выехал он в Москву (я тоже там оказался) и очень просил меня, чтобы я пошел
с ним на заседание ГВС. Я никогда раньше там не был и никакого отношения к
нему не имел. Говорю: "Зачем же я пойду? Неудобно. Да и как на это посмотрит
нарком Ворошилов?" Он отвечает: "Обсуждать будут именно наши вопросы. Вы -
член Военного совета Киевского Особого военного округа, надо, чтобы Вы были
в курсе дела, как решаются эти вопросы. Поэтому все будет понято правильно".
Мне очень не хотелось идти, но он так настаивал, что я понял: у него имеются
какие-то соображения на этот счет, и я решил уступить ему и пойти на это
заседание. Пришли мы с ним, заняли места: он - свое обычное, а я примостился
на свободном стуле. Собрался ГВС: Ворошилов - председатель, члены ГВС
Щаденко, Кулик, Мехлис, и не помню уже, кто еще входил тогда в его
состав{3}. Ворошилов занял председательское место, объявил повестку дня.
Я сейчас совершенно не помню, какие обсуждались конкретные вопросы, но
помню общую обстановку, в которой проходило их обсуждение. Тимошенко,
видимо, и пригласил меня затем, чтобы я увидел, какая там обстановка и как
решаются все вопросы. Вот Ворошилов начал. Подал голос Кулик, выступал
сумбурно, нельзя разобрать, о чем по существу говорил, потому что горячился,
плохо формулировал свои мысли, орал. Сразу поднялся ералаш, атмосфера
накалилась. После него еще более сумбурно выступал Щаденко. Он тоже начал
жестикулировать и кричать. Ворошилов его останавливает, а он кричит на
Ворошилова, резко возражает. Кончил он, выступает Мехлис. Мехлиса я знал
хорошо, это был воистину честнейший человек, но кое в чем сумасшедший. Он с
еще большей горячностью доказывает свою правоту. Все заговорили сразу, кто в
лес, кто по дрова. Ворошилов то примиряет их, то сам кричит. На меня все это
произвело впечатление несерьезной организации несерьезных людей, которые не
могут дельно решать вопросы обороны страны (хотя авторитет Ворошилова тогда
стоял на очень большой высоте). Кончили обсуждение, было принято какое-то
решение, все ушли.
Тимошенко, повторю, человек хитрый, поглядывает на меня и как бы одними
глазами спрашивает: видел, мол, какова обстановка, в которой решаются
вопросы обороны СССР? Мне было трудно, конечно, сделать сразу какое-либо
обобщение или какие-то выводы, потому что я единственный раз побывал на
таком заседании. Сказать, что данный орган не в силах решать эти вопросы,
было бы слишком смело. Ведь люди, которые входили в ГВС, - \213\ уважаемые:
сам Ворошилов, Кулик - человек, который храбро воевал еще солдатом и
считался знающим артиллеристом, Щаденко... Насчет Щаденко - тут своя
история. Он коммунист с дореволюционным стажем, по профессии из портных. В
свое время отличился на Дону, в борьбе против атамана Каледина. Я фамилию
Щаденко знал еще в ту пору по публикациям, поэтому он в моих глазах обладал
неким ореолом. Человек с таким прошлым! А его несуразное поведение на ГВС я
объяснял просто сложностью обсуждавшихся вопросов.
Мехлиса я знал больше, знал еще по "Правде" и, сразу нужно сказать,
относился к нему с уважением. Я познакомился с ним, когда учился в
Промышленной академии, во время борьбы с "правыми". Мехлис как редактор
"Правды" очень помог нам в этой борьбе. После этого я с Мехлисом поддерживал
связь, и когда мы встречались, то обменивались мнениями и с вниманием
относились друг к другу. Вспоминаю, однако, и случай, который характеризует
сумасшедший характер Мехлиса. Приехав с Украины, я шел в тот раз к Маленкову
в его кабинет, в коридоре встретил Мехлиса. Мехлис был тогда наркомом
госконтроля СССР. Он говорит, как всегда, горячо: "Вора поймал!" Спрашиваю:
"Поймал, да одного? Наверное, в Советском Союзе еще не один вор остался". -
"Да ты, знаешь ли, что воруют?". "Ну, что?" - "Авиационные моторы". - "Тут я
тебе не поверю, воруют, верно, что угодно, но авиационный мотор? Кто его
купит? Зачем его красть? Съесть его нельзя, продать нельзя, какой смысл в
краже?"
Зашел я к Маленкову, и Мехлис ввалился туда же, опять продолжалось
обсуждение. Маленков, оказывается, уже рассматривал этот вопрос. А я потом
разобрался, в чем дело. Все объяснялось просто. Заводы тогда имели суточные
планы с суточными отчетами. Например, завод должен был сделать в день 100
моторов, а сделал 101. Но показывал 100, а если сделал 99, то тоже показывал
100. Таким образом, плюс на минус, и получалась в совокупности месячная
плановая выработка. Мехлис же подсчитал все "плюсовые" моторы, которые не
были показаны, и решил, что они уворованы. Этот вопрос разбирал затем
Сталин, обсуждение проходило очень бурно, и меня удивило тогда, что Сталин
долго не понимал столь простой механики. Нависла угроза над директорами
заводов, но в конце концов постигли, что не было воровства. Запутал дело,
конечно, Мехлис, взбудораживший Политбюро.
А вот другой случай. Мехлис во время военных событий на озере Хасан{4}
в 1938 г. был начальником Главпура РККА. Поехал \214\ он на Дальний Восток.
Потом вернулся и рассказывал, какие же там вредители, сколько врагов народа!
И стольких-то он арестовал... Есть там один подлец, да и фамилия у него
Подлас{5}. Он его тоже арестовал. Я потом еще расскажу об этом Подласе,
какой это был замечательный человек и как он прекрасно действовал во время
Великой Отечественной войны, несмотря на то, что еще не был по-настоящему
реабилитирован.
Хочу заодно сказать об эпизоде, который относится, кажется, к 1939
году. Как-то я, приехав в Москву, рассказал Сталину о том, что услышал от
своего шофера: Александр Георгиевич Журавлев ездил со мной много лет, хорошо
знал и очень любил шоферское дело. Я относился к нему с большим уважением и
доверием. Он рассказал, что шины, которые мы сейчас получаем для автомашин,
очень быстро выходят из строя, причем не изнашиваются, а портятся: протектор
остается хорошим, свежим, но шины лопаются по бокам. Сообщил я Сталину, что
мы много теряем на этом производственном дефекте. Замечу здесь, что Сталин
очень не любил, когда мы критиковали что-либо собственного производства, с
неудовольствием всегда выслушивал это и с явным раздражением поручал
ликвидировать дефект. Я в принципе понимаю такое чувство, хорошее чувство.
Сталин не хотел как бы зубоскалить по поводу наших недостатков, ведь они
были недостатками в нашей, советской системе. Поэтому он реагировал на такие
критические замечания болезненно и с какой-то злобой поручал ликвидировать
недостатки, а виновных - строго наказать. И когда я рассказал ему о шинах,
он вскипел: "И Вы критикуете? Все без конца критикуют. А кто делать будет?
Вот мы и поручим Вам разобраться в этом. Внесите предложения, которые
исключили бы брак и обеспечили выход доброкачественных шин с заводов".
Отвечаю: "Товарищ Сталин, я с удовольствием взялся бы за это дело, но ведь я
совершенно незнаком с данным видом производства, никогда не имел никакого
отношения к такому производству. Я разбираюсь, более или менее, в угольной
промышленности, в металлургии, в строительстве, но выпуск шин мне совершенно
незнаком". - "Вот и познакомитесь. Беритесь сейчас же!"
Было написано правительственное постановление, создана специальная
комиссия, меня утвердили ее председателем. Сталин подчеркнул: "Вы не
вернетесь на Украину, пока не разработаете толковых предложений". Я, честно
говоря, немного побаивался: не знал, сколько это займет времени и смогу ли
вообще разобраться в этом вопросе. Однако собрал членов комиссии, вызвал
специалистов с Ярославского завода, из Ленинграда, москвичей, \215\
пригласил из отраслевых институтов. Одним словом, собрал практически всех,
кто понимал суть дела. Работники аппарата ЦК партии помогли мне вызвать кого
нужно, я ведь сам не знал, кто понадобится. Затем я провел совещание в ЦК,
всех выслушал. Развернулся сильный спор. Я потом рассказывал Сталину, по
каким линиям шел спор. Сейчас уже не помню, кто занимал какую позицию. Но на
меня произвело очень хорошее впечатление выступление директора Ярославского
завода. При первой же встрече со Сталиным я рассказал, что работа началась,
что я выслушал мнение таких-то людей и высказал свои соображения. Он
отвечает: "Советую, поезжайте сами в Ярославль и там на месте разберитесь.
Ярославский резиновый комбинат-самый крупный наш завод в этой области
производства". Я уехал в Ярославль и взял с собой специалистов из Москвы.
В Ярославле был тогда секретарем обкома партии Патоличев{6}, позднее -
секретарь других областных и республиканских комитетов партии, министр
внешней торговли СССР. Председателем облисполкома был там Гогосов{7},
молодой еще человек, как и Патоличев, но не химик, а инженер-металлург. Оба
они произвели на меня очень хорошее впечатление. Когда я приехал в
Ярославль, то прежде всего сообщил местным товарищам, по какому поводу
прибыл, и попросил, чтобы они оказали мне помощь. Сначала я хотел просто
посмотреть, как именно изготавливаются шинные покрышки, и поехал на
комбинат, а там сказал директору: "Сейчас вы не рассказывайте мне о своем
производстве, это будет пустая трата времени. Вы поводите меня по потоку, я
хотел бы начать с нуля". Прошел по всему потоку. Возле тех операций, которые
меня особенно заинтересовали, подолгу стоял и хорошенько присматривался к
труду рабочих.
Непосредственно наблюдать за химическим процессом вулканизации резины,
который осуществляется при определенном режиме, нельзя. Тут я полагался на
специалистов, которые мне докладывали о происходящем. Особенно увлекли меня
приемы рабочих, укладывавших корд. Они делали это артистически, очень
быстро, почти не глядя. Руки у них действовали, как у музыкантов. Я
повосхищался ими, а потом стал расспрашивать о технологии дела. Мне
рассказали, какую роль играет корд, сколько его слоев кладется и как. Когда
мне это рассказали, я понял, что здесь-то и должно быть слабое место в ходе
производства шин. Ведь я видел, как быстро все делают рабочие. А разве при
такой скорости могут они тщательно уложить корд? Корд должен лежать ровно,
все нити слоя должны быть натянуты равномерно, чтобы \216\ они несли
нагрузку, как будто это одна единая нить. Тогда нужно только умножить
прочность одной нити на количество нитей, чтобы установить сопротивление
слоя на разрыв. Если же слой ложится неравномерно, то каждая нить работает
сама по себе, и рвутся они последовательно. Так пойдет процесс разрушения.
Возникли у меня и другие вопросы, но главное оказалось здесь. Я "зацепился"
за основной недостаток в производстве шинных покрышек.
Обменялся я мнениями с руководством завода, высказал свои соображения,
потом походил по всему предприятию. Все там было, как на каждом заводе:
Доска Почета, на ней висят фотографии лучших рабочих, как их тогда
называли-ударников. Попросил я директора предприятия Митрохина{8}: "Дайте
документацию технологии производства шин. Надо посмотреть, какая технология
рекомендуется наукой. Мы ведь этот завод купили в Америке; Америка, видимо,
и рекомендовала нам технологический процесс. Сделайте мне выборку основных
документов и доложите, какие вносились изменения в технологию". Далее члены
комиссии разбились на группы. Я поручил и Гогосову произвести определенную
работу. Патоличев тоже активно включился в дело. Мы изучили процесс
производства шин по основным узлам. Вскоре мне доложили о найденных
отступлениях от технологического процесса, рекомендованного фирмой, у
которой был куплен завод: один или два слоя корда были сняты, так как на
заводе посчитали, что и того их количества, которое оставалось, достаточно,
чтобы обеспечить прочность шин. Я почувствовал, что, видимо, именно тут
зарыта собака. Мне доложили также, что у бортовой проволоки уменьшено
сечение и сняты одно или несколько колец этой проволоки для удешевления
себестоимости покрышки. Конечная экономия выражалась в большой сумме.
Спрашиваю: "Когда это было сделано?" "Приезжал Каганович (он руководил тогда
Наркомтяжем), изучал здесь производство и внес эти предложения". Стало ясно,
в чем заключалась причина ухудшения качества покрышек.
Побывал в Ярославле и Серго. Но он просто ознакомился с заводом,
подбодрил людей, конкретные же замечания по "улучшению" производства были
сделаны Кагановичем. "Хорошо, - говорю,-дайте мне официальную выписку, чтобы
можно было доложить Сталину и в ЦК. Вы, наверное, следите за аналогичным
производством в Америке? Какая там производительность труда рабочих?"
Выяснилось, что мы далеко шагнули вперед и "переплюнули" их. "Мне нужно
знать не вообще, а конкретно. Вот укладчики \217\ корда. Какая там у них
производительность труда?". "А мы, - отвечают, - как раз их и имеем в виду,
поскольку это ручной труд". Кому нужно такое "повышение"? Затем был поднят
вопрос о качестве смеси натурального каучука с искусственным. Искусственный
каучук был тогда невысокого качества, и его сдабривали натуральным. Подняли
и вопрос о качестве сажи, которая играет важную роль в производстве такого
рода изделий. Комиссия подготовила проект постановления, и я возвратился в
Москву, где доложил обо всем Сталину, сосредоточив внимание на том, что шины
у нас имеют плохое качество, потому что мы сами, желая получить экономию,
нарушили технологию, которая рекомендовалась фирмой: мы "поправили"
американских технологов, но зато у них одна шина работает за десять наших.
Вот такая "экономия"! Потом сказал Сталину, что считаю недостатком слишком
большой рост производительности труда и норм выработки, тоже отражающийся на
качестве. Нельзя удешевлять производство и повышать производительность труда
за счет качества. Конечно, из этого идут накопления средств, но в Ярославле
явно переборщили. Необходимы также более квалифицированные рабочие для
укладки корда, и им нужно уменьшить выработку, снизить нормы. Все эти люди
названы на Доске Почета - и ударники они, и Стахановцы, а фактически портят
материалы и снижают успешность работы шоферов, потому что в пути у них
разрушаются шины и они просто не могут нормально трудиться. Из-за этого мы
плохо используем автомобильный парк.
Сталин внимательно меня выслушал. Он был страшно раздражен, и я понимал
его. Каждого человека, который заботится о своем государстве, тем более
человека, который занимает ведущее положение, должны были покоробить такие
вести. Эта черта Сталина нравилась мне. Я потому и привел рассказ о данном
эпизоде, чтобы показать государственный подход Сталина к делу. Он был,
конечно, большим человеком, организатором, вождем. Но был он и большим
деспотом и поэтому боролся с варварством, встречавшимся в нашей жизни,
деспотическими методами. Сталин сказал: "Я согласен с Вами, давайте ваши
предложения, мы их утвердим". Мною были внесены предложения снизить нормы
выработки, поднять рабочим расценки и назван ряд других мероприятий, которые
наметили специалисты завода, научно-исследовательских институтов и
Наркомата. Все результаты труда лучших умов в этом направлении были заложены
в проекте решения. Сталин добавил: "Надо запретить соревнование и снять
Доску Почета на этом заводе". Я же в принципе считал, что этого не \218\
следует делать: соревнование - здоровое явление. Оно имело место всегда и в
капиталистических странах, но носит там название конкуренции. Рост
производительности труда, понуждаемый конкуренцией, есть основа основ
развития промышленности и накопления ценностей.
Мне очень понравилась позиция Сталина в этом вопросе, и было приятно,
что с помощью специалистов, которых я привлек, удалось действительно
нащупать (а мы двигались на ощупь) слабое место в производстве шин,
ликвидировать его, выровнять производство и обеспечить выпуск более
качественных изделий. Уже тогда мы чувствовали, что приближаемся к войне,
скоро грянет ее гром, а транспорт, который и в мирное время играет одну из
решающих ролей, во время войны обеспечит подвижность армии. Было приятно
также, что, как только были ликвидированы недостатки и восстановлена
исходная технология, начался выпуск шин хорошего качества, они сразу же
увеличили километраж пробега в несколько раз. Далее мы предложили, помимо
стендовых испытаний, которые проводятся для проверки шин на то, как они
стираются, отбор какого-то их количества для испытаний на местности в ходе
пробега автомашины, когда строго учитывается, сколько прослужила резина без
ремонта. При положительных результатах завод получал премию для поощрения
коллектива и на культурно-бытовые мероприятия. Перед войною или в начале
войны директор Ярославского комбината стал наркомом химической
промышленности СССР. Мне было приятно, что Сталин вспомнил о нем, мои отзывы
о нем и поставил его на такой ответственный пост. Он потом долгое время
работал наркомом.
Повторю, что Сталин - типичный деспот, много сделавший вредного,
особенно в отношении кадров. В смысле заботы об успехах государства он бывал
беспощаден, часто не в меру. Беспощадность использовалась им и при
ликвидации недостатков, поскольку он ревниво, по-хозяйски относился к
интересам государства, боролся с бюрократией. Это была ценная черта его
характера, но о положительных сторонах его личности написано очень много, а
я через конкретные события показываю и другие его стороны как человека. Они
не исчезли даже тогда, когда к концу 30-х годов несколько ослабли репрессии,
меньше стали хватать людей. Уменьшились массовые аресты, общественность
начала несколько успокаиваться. Большинство считало, что мы уже разгромили
всех внутренних врагов и достигли такой цели. Значит, думали, репрессии были
необходимы, бдительность помогла пресечь контрреволюционные усилия по
свержению Советской \219\ власти. В партийных, хозяйственных и научных
организациях, в промышленности и сельском хозяйстве стали более устойчивыми
кадры. Это способствовало выполнению планов третьей пятилетки.
Но настроение портилось тем, что "большая война" неумолимо надвигалась.
Это чувствовали все граждане, но особенно руководители страны. Мы из этого
не делали никакого секрета. Немецкие фашисты, Гитлер не переставали
заявлять, что их цель - разгром Советского Союза, уничтожение коммунистов,
истребление советского народа, порабощение славян. Помню, как-то нам была
роздана в переводе книга Гитлера "Моя борьба". Я тоже получил ее. Не помню,
сколько страниц прочел, но осилить целиком не смог морально, хотя сейчас
жалею о том. Я не мог тогда ее читать, потому что меня буквально
выворачивало; не мог спокойно смотреть на такие бредни, мне стало противно,
не хватило терпения, и я ее бросил, не дочитавши. Однако было вполне ясно,
что Гитлер не отступит от своего и обязательно развяжет войну против СССР.
Что же делалось в нашей стране по повышению боеспособности Красной
Армии, улучшению вооружения, оснащению войск техникой? Конкретно я почти
ничего не знал, и мне неизвестно, что знали другие члены Политбюро, ибо все
это брал на себя лично Сталин. В Сталина мы верили, считали, что он в таких
вопросах разбирается, к тому же заслушивает военных, специалистов,
инженеров, ученых, организаторов Красной Армии. Напомню здесь о Ворошилове,
с которым Сталин имел тогда дружеские отношения, ежедневно с ним общался.
Все вопросы обороны страны они напрямую обговаривали между собой. Кто еще
мог знать конкретные вещи? Может быть. Молотов. В то время он тоже был очень
близок к Сталину. Другие члены Политбюро и секретари ЦК партии, тем более
члены ЦК партии, полагаю, мало что знали насчет конкретных сфер оборонного
производства, если не говорить об отдельных лицах, напрямую отвечавших за
это. Каждый желающий может проследить по книгам и газетам, как наша печать
того времени освещала события: "Гром победы, раздавайся!" Везде и всюду
говорили о том, что если завтра грянет война, если завтра - в поход, то мы
сегодня уже готовы к походу. Основное - бить противника на его территории,
не отдавая ни пяди советской земли. Демонстрировались соответствующие
кинофильмы. О том же гласили статьи в военных журналах. А та техника,
которая демонстрировалась на парадах 1 Мая и в ноябрьские дни, тоже
производила впечатление. \220\ Мне лично очень нравился танк конструктора
Кристи{9}, по тем временам очень маневренный, быстроходный и производивший
хорошее впечатление, когда танкисты проносились на большой скорости перед
Мавзолеем на Красной площади в Москве во время парадов. Другие танки и
броневики тоже производили неплохое впечатление. Но когда началась война,
эти танки не оказались достаточно пригодными, потому что броня у них была
тонкая и легко пробивалась снарядами противника. Самолеты наши были в
общем-то хорошие, и истребители, и бомбардировщики, но их было мало. Как
оказалось, надо было бы иметь их значительно больше, хотя по своим
тактическим и техническим условиям, как я считаю, наша военная авиационная
техника соответствовала общему уровню развития науки и техники того времени
в СССР. Может быть, у нас в течение какого-то времени самолеты были лучше, а
в Германии хуже, или же наоборот, но во всяком случае большого нашего
отставания, полагаю, не было.
Артиллерия наша была просто хороша. Она во время всей войны, да и в
начале войны, не уступала вражеской. Артиллеристы хорошо владели своей
техникой. Винтовки наши были тоже хорошими. Автоматическое оружие у нас было
создано своевременно, но, видимо, не совсем правильно было оценено. Поэтому
автоматические пистолеты-пулеметы так и не пошли в массовое производство и
на внедрение в армии. Только после Финляндской войны, когда мы увидели, что
финны почти поголовно вооружены этим скорострельным оружием, у нас приняли
меры по организации производства автоматов. Это было сделано и потому, что
для того не требовалось больших материальных затрат и технических усилий.
Как проходила оценка автоматов, кем и как принималось решение о принятии их
на вооружение, мне неизвестно, потому что всем этим занимался лично Сталин.
В ту пору я увлекался повышением проходимости нашего автотранспорта и в
связи с этим предложил сделать автомобили на полугусеничном ходу. Доложил
Сталину. Сталин поддержал мою идею, было организовано производство таких
автомобилей на Автозаводе имени Лихачева (тогда - Автозавод имени Сталина).
Выпустили большую серию автомашин на полугусеничном ходу. Но они показали
себя не совсем хорошо. Поэтому в мой адрес пошла критика. Сталин ничего не
говорил, некоторые же другие лица, противники автомобилей повышенной
проходимости, которые сами носились с другими идеями, критиковали меня. Я
очень переживал, что толкнул всех на дело, полезность которого не
подтвердилась. Потом началась война. Стали мы брать трофеи. Я был в \221\
этой связи поражен и удивлен тем, что увидел под Ростовом. Было мне и
приятно, и досадно. Оказалось, что у врага применяется автотранспорт на
полугусеничном ходу. Враг учел повышенную влажность почвы на западной
территории СССР и применил полугусеничные машины. Мы же этого не учли, так
как хотели воевать только на вражеской земле, и поплатились за это.
В 1938 г. нам был навязан военный конфликт с японцами на озере Хасан.
Как протекали там бои, я сейчас точно не могу рассказать, а по газетным
сообщениям разобраться в деталях было трудно. Видимо, они развивались не
совсем в том направлении, как нам хотелось. Поэтому мы вынуждены были вскоре
послать туда подкрепление. Я узнал об этом от Мехлиса как начальника
Главного политуправления Красной Армии. Он поехал на Дальний Восток как
доверенное лицо Сталина. Мехлис, действительно, был очень доверенным
человеком Сталина. Он когда-то был его помощником, а потом Сталин послал его
вместо Бухарина редактором газеты "Правда". У меня были очень хорошие
отношения с Мехлисом, я об этом уже говорил раньше. Познакомился я с ним в
1929-1930 гг., когда учился в Промышленной академии, а он был редактором
"Правды", и нас свела дружба на почве общих усилий в борьбе против "правых"
уклонистов. Мехлис оказывал мне большую помощь как секретарю партийной
организации Промакадемии, где существовало прежде абсолютное засилье
"правых". И вот, когда вернулся Мехлис, я с ним встретился. Правда, у меня
не было с ним дружеских контактов, не встречались мы и по службе. А тут
произошла случайная встреча. Мехлис рассказал мне о событиях на Дальнем